БЕРЕНДЕЕВКА
Со стороны скоростной автострады Берендеевка выглядит неправдоподобно сказочной. Светлая, словно принарядившаяся в яркое лесное ожерелье деревенька поднимается своей единственной улицей на высокий взгорок, а потому кажется взлетающей и уходящей в небо стаей огромных птиц, растворяющейся за горизонтом во времени и пространстве.
До того, пока не появилась автострада, о существовании Берендеевки мало кто знал. Она жила сама по себе, скрытая от постороннего глаза. До ближайшего села тринадцать километров разбитой грунтовой дороги. На ней – тринадцать логов, в которых тринадцать (каждая со своим названием), речушек. Вокруг деревни и по бокам дороги – лес, ярема, болота. Среди леса, небольшие поля, на них берендеевцы выращивали хлеб и косили травы.
С давних времён в деревне сохранялись свои обычаи и порядки. Начальство со стороны не посягало на них и в повседневную жизнь берендеевцев особо не вмешивалось.
Кто-то из местных, деревенских назвал Берендеевку «Чунга-чангой» – диким прелестным островом. Название прижилось и многие годы держалось, соответствовало общему настроению деревенского люда.
Правил Чунга-чангой бригадир Семён, похожий на художника Сальвадора Дали. Такие же длинные, чёрные, торчащие усы, неудержимая энергия и эксцентричный оригинальный характер. Правда, рисовать Семён не пробовал, может быть и получилось бы, но правил людьми лихо и мудро. Мотался по делам с утра до вечера. Бывало, вцепится в руль, уставится вдаль немигающими глазами, выставит впереди себя огромные усы и вихрем летит на стареньком мотоцикле. Только полы пиджака веют, да куры во все стороны разлетаются. Берендеевцы знали, в такой момент деловому Семёну лучше не попадаться, обязательно даст взбучку.
А вообще-то, он был внимательным к людям. И не только к людям. О зверушках и птичках, что обитали в округе, тоже помнил и заботился. Четверть полей засевал хлебами с таким расчётом, чтобы урожай уходил под снег, радовал лесную живность.
– «Чунга-чанга! Места лучше нет! Чунга-чанга! Мы не знаем бед!» – распевала по вечерам берендеевская молодёжь в местном клубе. Глядя на свои богатые, ухоженные дворы, взрослые соглашались с молодёжью и уважительно относились к бригадиру.
В Берендеевку Семён свалился с неба. Сам долго не мог вспоминать без смеха приключившийся случай.
Тогда обнищавшую Берендеевку передали одному из крупных областных производственных объединений для организации подсобного хозяйства. Что делать с таким «подарком» в объединении не знали. Его руководство всё лето пыталось и не могло прорваться по раскисшей дороге в деревню. Шли проливные дожди. Приближалась осень, в подсобном берендеевском хозяйстве ещё и не думали начинать заготовку кормов. Начальник объединения решил слетать в своё хозяйство на вертолёте и, наконец-то посмотреть, что представляет Берендеевка, и как выглядят и чем занимаются берендеевцы. А заодно доставить туда уполномоченного, который мог бы организовать заготовку кормов.
Вертолёт несколько раз облетел Берендеевку, но как ни старался пилот, выбрать место для посадки не смог. Вся улица представляла собою единую лужу, раскатанную гусеничными тракторами. Было принято решение, максимально снизиться около конторы, чтобы уполномоченный мог спрыгнуть на землю, а вертолёту возвращаться в город. Так и сделали. Высадили уполномоченного в грязную жижу около правления и деревенского магазина.
Вертолёт улетел, уполномоченный остался в одиночестве, выше колен в грязи. Сдвинуться с места не мог. Долгое время стоял в неудобной позе, никто рядом не появлялся.
Когда подошли местные поддатые мужики, они не могли понять, откуда взялось это огородное пугало с рюкзаком? Первым делом начали пытать: кто такой, что надо, привёз ли выпивку? Где-то, через час подали гусеничный трактор. С помощью верёвки уполномоченного вытащили, но сапоги спасти не удалось. Засосала трясина. Их нашли через год, когда уполномоченный, а это был Семён, стал бригадиром и занялся благоустройством деревни.
Командировка Семёна затянулась на многие годы. Он построил дом, обзавёлся коровой, превратился в заправского берендеевского «правителя».
Строительство автострады совпало по времени с правительственной перестройкой на селе. После выхода в свет Указов об упразднении в российских деревнях коллективного хозяйствования, Семён, сколько мог, удерживал местное производство от развала. Но, ельцинский «прогресс» взял своё. Семёна самого упразднили, как бригадира. Районная комиссия поделила берендеевское коллективное имущество и землю на паи и доли. Люди превратились в единоличников. Власти предложили им заняться подсобным хозяйством, или фермерством. Обрадованные берендеевцы распродали, проели и пропили всё, чем владели коллективно. Обрабатывать и косить поля не стали, те враз заросли лесом. От былой жизни в Берендеевке ничего не осталось. Наступила новая эра – всеобщей демократии и плюрализма.
При разделе имущества Семёну достались тракторная телега и одна борона, от них он отказался. Очутившись за бортом коллективной жизни, никому не нужным, Семён поник, растерял былой задор и удаль. Даже усы, сколько он их ни крутил, не хотели торчать, упрямо висли, словно шнурки на ботинках.
Всё чаще Семён подумывал, не пора ли заканчивать «командировку» и возвращаться в город? Вот и сегодняшнюю ночь не спал, ворочался, отгонял тяжёлые назойливые думы. Задремал под утро. Но вскоре его разбудил нежданный и не званный гость, из тех, которые «хуже татарина».
В дверном проёме показалась не то, просящая, ни то извиняющаяся физиономия Петрухи, по прозвищу «Маятник».
– Привет, Сёма, не разбудил? – приветствовал Маятник своего бывшего начальника.
– Что припёрся ни свет, ни заря? Трубы горят, требуют опохмелиться? – недружелюбно встретил Семён раннего гостя.
– Ну что ты, Сёма, обо мне так плохо думаешь? Ты ведь знаешь, я не пьющий, только за здоровье и благополучие друзей стакашек – другой, позволяю. Поздравить тебя заскочил на минутку.
Насколько мне помнится, у тебя в эти дни всегда корова телилась. Дай, думаю, поздравлю. Кто на этот раз появился? Бычок, или тёлочка?
– Жучка, на этот раз под крыльцом «отелилась». Штаны тебе не спустила? Корову уже год, как мясом на рынок свёз. Тяжело стало корма запасать. Хлев стоит пустой…
– Да! Какие кренделя жизнь выписывает даже с большими людьми! А я и не знал про корову. Но ты не расстраивайся. Щенки, это тоже прелестно. К богатству. Давай, наливай по маленькой.
Семёну ничего не оставалось, как достать бутылку самогонки и наполнить стаканы.
– Много не лей, не гони коней. Впереди у нас с тобой ещё целый день.
Не чокаясь, словно на поминках, выпили. У Семёна на сердце малость отлегло.
Маятник знал толк в самогонке, а потому, выпив, поморщился. Взял в руки бутылку, стал рассматривать со всех сторон и оценивать содержимое:
– На вид первач. Точно, первач. А на вкус, косорыловка. Видать прошли, Сёма, времена, когда мы засыпали в аппарат янтарные зёрнышки, и шла из него пятизвёздочная «водочка». Душу теплом грела. А из половы с сорняками добра нечего ждать. У меня у самого такая же сивуха стоит. Чем закусим?
Семён достал чашку с варёной в мундире картошкой и пару солёных огурцов.
– Да! Кисловато живёт Берендеевка. Не то, что ранее, когда ты «берендеил». Тогда у каждого на столе и сальце и окорочка водились. Не говоря уж о жареной с мяском картошечке… Давай, наливай на посошок, побегу к Митюхе. Его тоже надо поздравить.
– А этого с чем? – не удержался от вопроса Семён.
– Юбилей у него. Год назад на охоте застукали. Легким испугом отделался. Мы с ним тогда чуть не месяц отмечали удачу, лосятинкой закусывали. Ну, держи краба, я побежал. Пожав Семёну руку, Петруха – Маятник растворился.
Проводив гостя, Семён вынес Жучке мясные косточки, купленные накануне в деревенском магазине, и присел на ступеньки крыльца. Солнце ещё не вышло из-за леса, но было совсем светло. Чувствовалось, что наступает тёплый, по-весеннему радостный день. По трассе непрерывным потоком шли дальнобойные фуры, проскакивали, словно боялись опоздать куда-то разномастные легковушки. Трасса жила своей напряжённой жизнью.
– А ведь Петруха – Маятник прав. Закисла Берендеевка. Жалуемся друг другу на власть, а сами лежим на диване с голодным брюхом и слушаем телепередачи о том, как устроена вселенная! Пора за свой ум, за свою вселенную браться! – подумал Семён.
– Почему, например, мы смотрим вот на эту распрекрасную автотрассу пустыми, косыми глазами? Почему ни до кого из берендеевцев не доходит, что трасса может хорошо кормить и преобразовывать деревню? Почему нельзя открыть придорожное кафе, гостиницу, магазин берендеевских сувениров: лаптей, туесов, экзотических пеньков, похожих на сказочных персонажей? Почему нельзя заготавливать в местном лесу грибы, ягоды, травы, те же банные веники? Или поставить пилораму?
Семён продолжал и продолжал задавать вопросы, обращаясь, прежде всего к самому себе до тех пор, пока не дошёл до основного, давно мучившего его вопроса: – может никуда не уезжать из Берендеевки? Попробовать перевернуть к лучшему жизнь в ставшей родной деревне? Надо попробовать!
Семён решительно встал и пошёл в избу писать объявление о том, что в бывшей бригадной конторе состоится общее собрание берендеевцев. Будет серьёзный разговор. «Докладчик, бывший бригадир Семён», – написал он. Подумав, зачеркнул «бывший бригадир», и подписал объявление одним словом – «СЕМЁН».
Перед тем, как отправиться на собрание, Семён надел новую рубаху, пригладил вихры на голове, посмотрелся в зеркало. На него смотрело состарившееся седое отражение. Тем не менее, как раньше, Семён подмигнул ему. Отражение тоже подмигнуло с улыбкой. Усы у отражения стояли на месте – выставившись вперёд и по прямой линии.
– Отлично! Браво!– обрадовался за усы Семён. С его плеч словно свалился тяжкий груз. Стараясь держаться молодцом, поспешил к людям.
В конторе оказалось человек пятнадцать. Решили немного подождать, может быть ещё кто-нибудь подойдёт.
Семён смотрел на людей и словно не узнавал их.
– Когда встречаешься с отдельным человеком, не замечаешь, как он изменился. А от вида вместе собравшихся берендеевцев, можно ужаснуться, – размышлял он.
Перед Семёном сидели в основном сгорбившиеся старики и древние старухи. Сегодняшний цвет деревни. Ни одного молодого человека. Молодые берендеевцы подались за заработками к нефтяникам, в охранники, многие – спились.
– Ну и что же я им предложу? Какое кафе? Какую пилораму? Какой магазин? Они сами выглядят местными «сувенирами» – замшелыми пеньками-лесовиками, да Бабками - ёжками… А ведь совсем недавно были в расцвете сил…
В душевном порыве настроился, дуралей, перевернуть к лучшему жизнь деревни. Не соизмерил желание и доброту с возможностями. Теперь понял, никуда не денешься, придётся переворачивать свою последнюю страницу проживания в Берендеевке.
– Давайте начинать разговор. Кто мог, тот пришёл. Ждать больше некого, – открыл собрание Семён.
– Пригласил я Вас, – Семён с трудом подбирал слова, – чтобы навсегда попрощаться. Дочь зовёт к себе в город. Уезжаю. Спасибо всем хочу сказать. Столько лет вместе. Ежели что, не поминайте лихом. Любил я всех Вас, лесных берендеев и буду любить до конца своей жизни…
На глаза Семёна навернулись слёзы. Говорить он не мог. Плохо слышал и соображал, что говорили ему огорчённые сообщением люди: Антип с Мироном, когда-то вытащившие его на тракторе из грязи; Анфиса – матушка, бывший бригадный бухгалтер; комбайнёр Яков, по кличке «Композитор»; кузнец Петруха – Маятник, и все остальные.
Дома Семёна ждала Жучка с кутятами. Щенки уже прозрели, ползали по нагретому за день солнцем крыльцу и доверчиво тыкались влажными носиками в ладони хозяина. Виляя беспрестанно маленькими хвостиками и жалобно попискивая, они, словно просили Семёна не уезжать и не оставлять их одних.
Семён накрошил в миску хлеб, залил молоком и накормил щенят. Утром их должен был забрать сосед. Пока не стемнело, стал собраться в дорогу. Принёс из чулана рюкзак, с которым когда-то прилетел на вертолёте в Берендеевку, сложил в него нехитрый холостяцкий скарб.
Рано утром около его дома собралась на проводы чуть ли не вся деревня. Семён пообещал обязательно приехать повидаться летом и попросил людей не провожать его за околицу. Не бередить душу.
До автострады Семён шёл не оглядываясь. Затем повернулся, чтобы попрощаться с деревней. Поднимающаяся на взгорок, она выглядела чистой, спокойной и одухотворённой. Автострада, на которой стоял Семён, представлялась ему символической жирной чертой под итогами деревенской жизни. Низко поклонившись Берендеевке, Семён начал ловить попутку. В Берендеевке он больше не появился. Через пять лет в деревне не осталось ни одного жителя. Берендеевки не стало.