«Вальтер Беньямин (нем. Walter Benjamin; 15 июля 1892, Берлин — 27 сентября 1940, Портбоу, Испания) — немецкий философ, теоретик культуры, эстетик,литературный критик, эссеист и переводчик» (Википедия).
Его поездка в Москву заняла два месяца: с 6 декабря 1926 по 1 февраля .1927 года, одной из причин, толкнувших его на это путешествие, была любовь к женщине - латвийской коммунистке Асе Лацис, находившейся в столице СССР в эмиграции
Меня натолкнуло на чтение его «Московского дневника» сообщение недавно отыскавшихся потомков моего казанского двоюродного дядюшки профессора-кардиолога Леопольда Матвеевича Рахлина о том, что в этом "Дневнике" автор упоминает о родной сестре профессора – Анне Матвеевне Рахлин, которую я видел, как и его, лишь однажды в жизни, но о которой написал в книге своих воспоминаний «Записки без названия». Анна Матвеевна, как и большинство её ровесников в нашей семье, с первых лет реолюции 1917 года и гражданской войны вошла в число активных коммунистов – стояла у истоков основания советского архивного дела, а потом, в середине 30-х годов, как большинство партийного актива первых лет революции, подверглась сталинской беззаконной репрессии и была отправлена в ссылку – в г. Бузулук, Оренбургской области. (Название города означает по-татарски «телячий загон»!).
Единственного своего сына (моего двойного тёзку и ровесника Феликса Рахлина, рождённого вне брака) определила к своим родителям в Казань. С началом войны 1941 – 1945 годов возникли у старичков, как и у всех в стране, трудности, из Харькова прибыла целая куча беженцев родственников, начались беды. Старушка, мама Анны и Леопольда, по неизвестной причине наложила на себя руки, а потом произошла жуткая история, описанная в моей упомянутой выше мемуарной повести ( см. по ссылке
http://proza.ru/2012/01/18/58 )
Конечно, мне захотелось узнать, что же пишет знаменитый философ, эстетик и журналист о моей двоюродной тётушке. Но и вообще любопытно познакомиться с впечатлениями иностранца о столице русской, российской, а тогда ещё и всесоюзной. И я стал читать.
Философ-материалист, близкий по взглядам к коммунистам, Вальтер был очарован городом. Москва была тогда преимущественно одно- или двухэтажной, и посетителю, хорошо знакомому с другими европейскими столицами, бросилось в глаза как главное её отличие огромное открытое, просторное небо. Он много раз бывал в московских театрах, главным образом, руководимых Мейерхольдом, Станиславским и Таировым, побывал в музеях и на выставках, набросился как покупатель на русские иконы и игрушки. Знакомился и встречался с П.С.Коганом, бывал, как он пишет, в "Институте Каменевой" (то есть в ВОКСе - Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей), которым тогда руководила жена Каменева, родная сестра Троцкого Ольга Давидовна), с другими тогдашними руководителями советской жизни. Вообще в дневнике зафиксировано множество подробностей тогдашнего русского и молодого советского столичного быта.
Но, не скрою, меня очень интересовали записи о тёте Ане Рахлин,одной из трагических фигур нашей многочисленной родни - я, правда, видел её лишь раз в жизни – когда впервые с мамой был проездом из Ленинграда в Харьков , куда мы переехали в результате, как потом оказалось, сталинского плана разгрома ленинградской парторганизации, мешавшей перевороту в государстве и в партии, который и был им осуществлён в 1937 году в пользу своей личной диктатуры.
Однако читал-читал, а тётя Аня в дненике не появляется. И вдруг я заподозрил… Но приведу лучше текст письма, которое написал одной из упомянутых новых родстенниц:
«…читаю "Московские записки" В. Беньямина - и, конечно, ищу обещанное упоминание об А.М.Рахлин(ой). Прочёл уже весь декабрь, залез в январь - но прямого упоминания пока нет. Однако как "проницательный читатель" у Чернышевского, вдруг предположил: а, м.б., это та соседка Аси по санаторной палате, - жившая с нею рядом еврейка-большевичка? Она и немецким владеет, она и идиш применяет, чтобы как-то участвовать в общей беседе (идиш несколько похож на немецкий, только включает в себя процентов 25 -30 слов из иврита, правда, перевранных...)
Не удержался я и заглянул в примечания. Но проглядывал быстро-быстро и, если там даже что-то есть, то проглядел, не заметил. Если ты читала и знаешь, ответь мне быстренько: угадал я или нет? Мы уже заметили, как ревнивое отношение любящих родственников из просто современницы и активной большевички, побывавшей в Смольном, способно было сделать "личного секретаря" Ленина. Не повторяется ли явление? Знаменитый философ был влюблён в Асю Лацис, из-за этого, главным образом, и поехал на два мес. в Москву, но упомянутая особа, соседка Аси по комнате, против которой он, впрочем, ничего не имеет, не даёт ему ни на минуту остаться наедине с женщиной, которой он "домогается" (как сказано в предисловии Гершома Шолема) и этим явно вызывает у него досаду и невольное раздражение...
Мне вспомнился анекдот моего сослуживца по армии румына Манеску:
- Вы знаете, я разговаривал с генералом, - хвастается солдат сослуживцам.
- Ну, и что он тебе сказал? - заинтересовались они.
- Он сказал: "Пошёл вон!!!"
...Но я всё равно, конечно, дочитаю.
А вот что ещё заметил "проницательный читатель" в комментариях: там написано, что упоминаемый автором советский "красный генерал Илюша" редакцией не установлен. А что, если это Илюша Росман, двоюродный брат Ани Рахлин, который как раз тогда служил в Москве вот в какой должности (привожу по Циклопедии из Интернета): " начальник штаба 1-го артполка 1-й моторизованной Московской Краснознамённой дивизии". Заграничному немцу вполне было достаточно, чтобы такую должность счесть генеральской! Тем более, что вскоре он и в самом деле стал комбригом, то есть почти что генералом...».
Я отправил это письмо и продолжил чтение. Как вдруг в записи от 23 января 1927 года читаю:
«В этот день Ася готовилась к выписке из санатория. Она перебралась к Рахлиной, и, тем самым, наконец, в приятную компанию. В следующие дни я смог оценить, какие возможности открылись бы для меня, если бы подобный дом стал доступен мне раньше. Теперь было уже слишком поздно пытаться воспользоваться этими возможностями. Рахлина живет в доме Центрального архива, в большой, очень чистой комнате. Она живет со студентом, который, однако, очень беден и из гордости там не проживает. На второй день нашего знакомства, в среду, она уже подарила мне кавказский кинжал, очень красивой работы, хотя и не представляющий большой ценности и игрушечный. Ася утверждала, что этим подарком я обязан ей. Правда, для моих встреч с Асей дни, которые она провела у Рахлиной, были ничуть не лучше, чем время в санатории. Потому что там всегда был красный генерал, который только два месяца назад женился, но всеми возможными способами ухаживал за Асей и упрашивал ее поехать с ним во Владивосток. Именно туда его направили служить. Свою жену он собирался, по его словам, оставить в Москве».
В дальнейшем, и чуть ли не до конца дневника, автор ещё не раз рассказывает о пребывании в гостях у Рахлиной (комментарии к дневнику в сноске 131-й не оставляют сомнений: это именно «Анна Матвеевна Рахлин(а), [которая] была помощником управляющего Московского центрального архива Октябрьской революции; дом Центрархива находился в Староваганьковском пер., д. 8.,» (не там ли мы с мамой побывали 2 мая 1936 г. во время краткой остановки в Москве?)
Несколько последующих записей не оставляют сомнений в том, что наша родственница была приезжему вполне симпатична (он прямо так и пишет о ней: «симпатичная», и я срочно послал своей «новой» родственнице опровержение тому «оговору», которому в предыдущем письме поспешил подвергнуть и Анну Матвеевну, и самого немецкого философа (впрочем, он был и немецким евреем).
Вывод отсюда ясен: имей терпенье дочитывать тексты до конца.
...Но вот в мою "проницательную" душу закрадывается ещё однап "эврика": "Она живет со студентом, который, однако, очень беден..." Не был ли тот студент папой бедного моего тёзки? Ведь всего лишь через три года мы оба появимся на свет...
Но даже если догадка верна, что даст она теперь, кроме установления того, каким было не "матчество", а подлинное отчество несчастного ребёнка?!