Детство и первые годы юности
Я к этому периоду отношу возраст до 14-и лет. Здесь первой финальной чертой стала потеря отца и значительная перестройка всего нашего бытия.
Родился я в новом поселке Чистое Поле на Днепропетровщине в Украине. История этих поселков отдельная и большая тема. Но я не ставил своей целью описывать в этих записках крупные социально-экономические проблемы.
Моим первым впечатлением, сохранившимся в памяти стал голод. Жуткий, беспросветный и никого не исключающий голод. Долгие годы моя мама рассказывала, что в этот период, мне года 2, к нам вошла соседка и спросила меня, хочу ли я конфету. Я со слезами ответил, что конфету не хочу, пусть лучше даст лепешку из отрубей. Мне запомнилась вечная борьба с бабушкой (мама всегда на работе) за чуть больший кусочек хлеба, немного больше молока в стакане.
Детство было унылым и безрадостным. Мне почти не запомнился отец. Видимо он не принимал активного участия в удержании семьи на плаву.
В семье было немало сложностей. Мама была заметно старше отца. К тому же она этот факт при венчании, по-видимому, скрыла. Когда выявилось, очевидно, это было связано с неприятностями.
К тому же отец не имел никакой специальности. Жили в селе. Дела особенного для него там не было. Бездельничал. К тому же он был страстный фанат театра. Безделье поощряло развитие этого таланта. Он на пустом месте мог создать театр. Написать пьесы по местным материалам, которые воспринимались «на ура», подобрать артистов. Создать декорации, грим и все остальное. Для него это было, как наркотик. Он этим жил.
А семью то кормить надо. Мама вынуждена была работать в две смены. Таскать домой сотни тетрадей на проверку. И сколько я ее помню, она сидит у тусклой керосиновой лампы, шаль на плечах и правит ученические тетради.
А ведь еще детей надо было кормить. Что-то варить, обстирывать их, присматривать за их учебой. И миллион других разных разностей.
Разумеется, ей было не до успехов мужа на сцене. Она раньше времени старилась, а их интересы все больше расходились. В этот период она, скорее всего, пришла к выводу, что опираться можно только на себя. И самой же отвечать за судьбу детей.
Но время шло, и по настоянию матери в 1936 г. отец поехал на полгода учиться на бухгалтерские курсы. Не знаю, учили ли там плохо, или отец не очень учился, или еще что-то, но, как показали последующие события, сильным специалистом он, видимо, не стал.
Работал главбухом в колхозе. Жили мы тогда в Крыму. Больше одного года нигде удержаться не мог, к тому же характер, как мне кажется, был совсем не гибким. В результате мы все время кочевали. Очень часто мама затруднялась в поиске работы, а полагаться полностью на отца она не решалась. В результате был случай, что она оставила отца в одной деревне, а сама с детьми уехала в другую, где была школа.
А отцу-то всего 35 лет, молод, симпатичен, душа театра, да еще и без жены рядом. Думаю, что это вряд ли способствовало укреплению семейных уз.
Кончилось тем, что в 1940 году он уехал на длительное лечение, потом война и больше мы его не видели.
Детство кончилось. Началась другая жизнь.
В школу меня отдали со второго класса. В селе, где мы тогда жили, не было русской школы. Считалось, что образование за первый класс я получил дома, от матери-учительницы. Учеба давалась мне вначале не совсем легко. Но у меня проявилось страшное честолюбие, я обязательно хотел быть везде первым. А это требовало очень много работы, и практически не оставляло мне времени для улицы и общения с товарищами.
Отрицательные последствия этого я ощущал довольно долго.
Достаточно много читал. Под влиянием рыцарских романов, решил, что влюблен в соседскую девочку и пытался ей объясниться в любви. Все, как в романах. Нашел цветы, встал на колено…
Но парадокс заключался в том, что на второй день я долго общался с другой соседской девочкой, а потом долго не мог понять, кого из них больше люблю.
Жить было очень трудно, только мамина зарплата. От отца никаких сведений. Бедность буквально придавливала. Еще до войны стали продавать кое-какие вещи. Барахло конечно. Но находились бедолаги, еще хуже, чем мы, покупали. А продавать, стоя на барахолке мама–учительница стеснялась. Так что торговал всегда я, ставший к тому времени уже первым учеником.
С моим старшим братом Володей мы в тот период еще не слишком тесно общались. Смертная надобность в этом наступила чуть позднее.
Впечатления, оставшиеся у меня от того периода, как будто мы были не на постоянном месте жительства, а на какой-то станции, где почему-то надолго застрял наш вагон.
Поскольку мама была предельно занята, кормили нас практически всегда одинаково. По пути из школы мама покупала полкило мяса. Ставила на огонь. Пока оно варилось, она работала. Потом из жидкости получался какой-то суп. А после него - кусочек мяса, это второе. Один раз меня пригласил к себе соученик. Его мама подала котлеты. Я никак не мог понять, что это такое? Потом мама объяснила.
Затем мама взяла вторую работу. Зав. интернатом для выпускников школы. Это был просто кошмар. Они совершенно не понимали друг друга. Даже мы, дети пытались разрядить обстановку. Постепенно стало чуть легче. А маму мы попросту перестали видеть. Вот так и жили.
Так бы мы вероятно и взрослели бы, шаг за шагом преодолевая трудности пути.
Но тут грянула война. Все наши жизненные невзгоды сразу превратились в мелочи. Очень скоро встал вопрос об эвакуации. На каждого человека одно место. Из чего-то мама соорудила мешки. Думаю, о чемоданах у нас и представления не было. Запихнули какие-то подушки и одеяла. Слава Богу, вещей почти не было. И одними из первых явились к товарняку, который вскоре и был подан. Было лето 1941 года.Вначале нас с длиннейшими остановками, в сопровождении бомбежек повезли в Краснодарский край. Я даже немного походил там в школу (в 5-й класс.) Но к зиме фронт приблизился и к Краснодару. Нас всех опять собрали и сказали, что будут вывозить. Куда, конечно, никто не знал. Зима. Холода. Нужной одежды и обуви нет. Короче, вывезли нас вначале в Дагестан. А оттуда в Азербайджан.
Там нас какое-то время покатали, а потом высадили в один из самых поганых районов. Безводный, жаркий, засушливый и, самое главное, чрезвычайно малярийный. Тяжелый климат, болезни и страшный голод стали буквально косить людей.
За один год из приехавших туда 625 человек осталось 25.
Вот здесь то и проявилась особая роль Володи. С первого дня войны, он 15-и летний пацан принял на себя роль главы семьи. Надо сказать, что и мама и я приняли это, как закон. Володя смог нас убедить, что все люди мрут, как мухи, потому, что никто из них не является настоящей семьей. Кто что нашел, сам и съел. Никто друг о друге не думает, не поддерживает, поэтому и мрут. Володя ввел железный порядок, который гласил: «любая добытая еда, должна быть доставлена домой и поделена на всех». Какие были источники?
Мама, как всегда в школе. Каждому учителю выдавали по 50гр. хлеба на ученика. Если 2-3 из них не являлись, это был доход учителя. Обычно они его и съедали на месте. Бедная мама рассказывала, что как-то у нее остались 2-3 кусочка хлеба, она страшно хотела их съесть, но как? За нарушения принятого в доме закона Бог накажет. И всю дорогу от школы до нашего села проплакала.
Помню, я подучивал по математике мальчика чуть меньше меня. Его мать как-то дала мне кусок вареной тыквы. Она так вкусно пахла, я весь слюной изошел, но все-таки донес.
Вечером пришел Володя. Он работал в колхозе. Там их один раз кормили. Так вот он суп съедал, а кусочек хлеба, который к нему давали, прятал в карман и приносил домой. Вечером мы делили дневную «добычу». Крошили на крошки хлеб, варили из него т.н. затирку. Каждому доставалась тарелка горячей слизистой жидкости, тем, что оставалось, заедали.
Но это все-таки носило характер системы. И изо дня в день, поддерживая друг друга, мы смогли выжить. Я всегда считал и сейчас считаю, что это заслуга Володи, что мы смогли выжить. К тому же он и морально поддерживал нас «на плаву».
Позднее кто-то, как говорили, написал письмо Сталину, что люди вымирают, как мухи. После этого нас переселили в горный район, с более здоровым климатом. Мы с Володей работали в колхозе. Мама, как всегда в школе. Но тиски голода по-прежнему держали нас за горло. Видимо, эта такая «наука», к которой приспособиться невозможно. Местное население жило, конечно, лучше. У них был скот, куры.
В эвакуации я пошел в 5-й класс. Но болезни и голод не дали учиться. Я стал понемногу подрабатывать в колхозе. Местное население нас не особенно жаловало, но в районных органах Советской власти мы всегда находили поддержку.
Помню, заболела мама. Что мы с ней могли делать в глухой деревне?
А больница в районе. Так вот я пацан, которому еще и 13-и нет, пошел к Председателю райисполкома. Он принял меня, выслушал, дал команду, и маму все же уложили в больницу.
Наступила осень 1943 года. Володю вызвали в центр и дали повестку в Армию на фронт. Мама опять заболела. Я на волах везу ее в район, в больницу. На полпути мы встретились с Володей. Он возвращался из военкомата, должен был зайти в деревню, кое-что взять и добираться на станцию, догонять свою команду. Я рыдал, как резанный. Ведь остаюсь абсолютно без защиты. А мама вела себя мужественней, лежа на подводе, она благословила сына, не зная, свидимся ли еще когда-нибудь.
Дома оставался один ломоть хлеба. Мама сказала Володе, возьмешь его. У тебя большая дорога. Когда я оставил маму в больнице и вернулся в село, этот кусок хлеба остался на столе. Володя понимал, что я остаюсь совсем один, и посчитал, что этот кусок хлеба мне нужнее. Кто знает, может этот кусок хлеба спас мне жизнь!
Следующий год прошел в трудах и заботах. Единственная радость - это были письма от Володи.
Во второй половине 1944 года мы узнали, что Крым освободили и решили вернуться.
Ни денег, ни вещей, ни точных знаний как ехать. Но все же поехали. Тысяча и одна ночь рассказывать о мытарствах в пути. Но как-то мы доехали. Правда, уже не туда, откуда эвакуировались. Этот городок был разгромлен. Нас приняли в другом районе. Мама получила назначение зав. школой и учительницей в село, находившееся в 12 км от района.
Я поступил в 6-ой класс (причем я ведь в 5-ом фактически не учился.) До нового года как то продержался. Нас на жилье определили в те семьи, которые из жалости согласились принять. На воскресенье мы расходились по домам. Чем мы целую неделю питались, одному Богу известно. И конечно все это на фоне постоянного голода и недоедания и постоянных голодных снов.
Когда наступили холода, преодолевать эти 12 км. стало очень сложно. Нормальной обуви не было. Пока дошел до дома страшно стер ноги. Мама, достаточно мужественная женщина, не смогла удержаться от горьких слез. И как это было не трудно, она решила меня больше в школу не пускать и оставить дома.