Снег валил четвертые сутки. И не было ни конца ни края этому белому океану, разлившемуся вокруг Москвы. Проселочная дорога небольшой каемкой напоминала о своем существовании, а луна светила так ярко, что, казалось, возомнила себя солнцем.
Повозка медленно продиралась сквозь сугробы, две осанистые черные лошади выбились из сил, а с неба все падал снег, не обращая внимания на путников и их беды.
- Будь проклята эта Тверь с ее глупым издателем! На кой черт он поселился в такой глуши, когда Москва под боком, - донесся усталый голос откуда-то из глубины повозки, - эй, Семен, скоро мы куда-нибудь уже приедем?! Осточертел этот снег!
- Вы понимаете, како дело, Сергей Александрыч, - забасил кучер, стряхивая снежинки с усов, - не пройти нам дальше, кобылы совсем из сил выбились, да и повозка что-то скрипит недобро, свернуть бы.
- Ай, делай ты что хочешь, Семен, давай только побыстрее! – Проворчал голос.
- Это мы могем, - усмехнулся добродушный Семен и огляделся, - смотрите, Сергей Александрыч, там огонек, давайте я сбегну, спрошу, где мы, да как добраться до деревни ближайшей, а там и порешаем.
Услышав одобрительное ворчание, Семен по-молодецки прыгнул прямо в сугроб, увязнув в нем чуть ли не по пояс, и поспешил к одинокому домику, стоявшему в стороне от дороги, на опушке леса. Прошло полчаса и кучер, запыхавшийся, но явно довольный собой, вернулся к повозке. Он придирчиво оглядел лошадей, будто они одни виноваты в том, что им с барином придется ночевать посреди леса и, улыбаясь, обратился с человеку в повозке:
- В общем, это, Сергей Александрыч, дело такое: мы с вами рядом с деревушкой, но до нее чапать около часа с такими кобылами, да по такой вьюге. Но я поспрашал у охотника, что в том домике живет, он согласился приютить вас на ночь. Он мужик нормальный, видно, что из богатых, чего он тут делает – неясно, но осанистый, в общем, барин тоже. Я вас к нему доведу, а сам в деревню с этими клячами, там и повозку посмотрю наутро, да и их накормлю как следует, а днем, как потише погодка-то будет, за вами и вернусь.
Человек, все это время находившийся в глубине повозки, подался вперед ,и луна осветила его лицо. Это был мужчина средних лет, красивый, но повидавший не самую сладкую жизнь. Морщины избороздили его высокий лоб, волосы были с проседью, а глаза тусклыми и усталыми.
- Ладно, Семен, пошли, сил моих больше нет торчать в этой повозке, веди меня к охотнику твоему. Нормальный он, говоришь? – спросил человек.
- Да вроде ничего, порядочный по виду-то, - кивнул кучер.
Снег, казалось, только усиливался, не давая путникам пройти и шага без того, чтобы не стряхнуть его с усталых плеч и промокших до нитки усов. Ветер завывал так, что человека из повозки шатало в сторону. Семен попытался помочь барину, но тот безмолвно оттолкнул его руку, продолжая бороться со стихией самостоятельно.
- Ну вот, кажись, добрались, - спустя некоторое время сказал кучер, подняв голову.
Он постучал в дверь, та открылась сама собой. Кучер уступил дорогу барину, и развернулся, собираясь тот час же уйти.
- Как же, Семен, не останешься? – спросил хозяин дома, появившийся на пороге.
- Нет, спасибо на том, но надо к кобылам быстрее возвернуться, а то занесет же их, будь они не ладны, - улыбнулся кучер и по своим собственным следам стал вновь штурмовать занесенную снегом тропу.
- Проходите, - вежливо позвал хозяин дома и захлопнул за гостем дверь.
Дом был небольшой, с низкими потолками и бревенчатыми стенами, окна были густо законопачены, но вьюга задувала и сюда. В печи догорали угли, на широком столе стоял дымящийся чайник. На стенах висели головы животных, пойманные бывалым охотником и сделанные искусным мастером. Гость осмотрелся и отметил для себя сколь аскетично было жилье: помимо стола и печи в единственной комнате стояла узкая кровать да пара стульев. Над кроватью висела иконка, а на окне стояла высокая стопка книг.
Почувствовав на себе взгляд, гость обернулся и наконец смог рассмотреть хозяина как следует. Это был крепкий мужчина, примерно одних с ним лет, голубые глаза были холодными и спокойными, но и в них читалась печаль. Охотник был высокий, поэтому ему приходилось чуть горбиться, чтобы не задевать потолок головой, руки его были сильные, но не лишенные изысканной утонченности. Это был нетипичный русский охотник, в нем читалось барское прошлое.
- Что ж, будем знакомы. Алексей Николаевич Морилов, - охотник протянул руку своему гостю.
- Очень приятно, Сергей Александрович Егоров, - немного робко ответил тот.
- Располагайтесь, как у вас это получится, сами видите, что живу небогато, предложить мало что могу. Вы будете спать на кровати, я посплю на печи. Впрочем, если вы сильно замерзли и не брезгуете крестьянской печью – можете спать на ней.
- Конечно, не брезгую, но все-таки предпочту кровать, - сказал Егоров, - а нельзя ли чаю?
- Да, конечно. Простите, что сразу не предложил, - хозяин дома пододвинул гостю стул, сам усевшись на второй и начал наливать чай в кружки, которые хранились, видимо, тут же, на столе.
Егорова слегка передернуло от тепла, которое захватило его замерзшее тело, он снял шапку, шубу, повесил ее на спинку стула. Шапку девать было некуда, он потоптался на месте, ища полку или шкаф, чтобы можно было ее куда-то положить. Заметив это, Морилов усмехнулся и сказал:
- Да вон, на лосиные рога повесьте.
- А…да, конечно, - отозвался гость.
Пока он водружал шапку на рога, Морилов уже достал откуда-то баранки и мед. Сергей Александрович сел к столу, жадно потирая руки. Выждав какое-то время, чтобы его гость хоть немного утолил свой голод, Морилов спросил:
- Что же вы делали в столь поздний час в такой глуши?
- О, это совершенно небывалая глупость. Дело в том, что я – писатель, но моему издателю взбрело в голову зачем-то полгода назад переехать с семьей в Тверь. Представляете – он был видным человеком в Москве, а поехал в Тверь, - тут Сергей Александрович осекся, вспомнив, что и перед ним человек, вероятно, схожей судьбы, он продолжил - и, понимаете, для того чтобы показать ему рукопись, мне пришлось ехать туда. Да еще и вести все дела приходится мне, ведь его нет в Москве, но, увы, без него я как без рук. Но мало того, что я две недели потратил на эту поездку, так он сделал кучу замечаний, над которыми придется потрудиться долгое время. Так что пришлось, как только появилась возможность, отправиться в Москву. Но, видите, какая погода подстерегла меня.
Егоров рассказывал все это с жаром, было заметно, как сильно его заботило его нынешнее положение дел. Он продолжал:
- Но в Москве и другие дела, - и тут тень легла на его лицо, - все навалилось как-то разом. Простите, вам должно быть не очень интересно все это выслушивать.
- Нет, что вы. Я живу в лесу, людей вижу редко, а когда последний раз слышал кого – даже и не помню, - сказал спокойно Морилов, - Продолжайте, пожалуйста.
- Да нечего тут продолжать, - угрюмо сказал Сергей Александрович, - понимаете, рассказы про похороны – не из веселых. Жена умерла, вот и дел появилось много – бумаги, службы и прочее.
На лице Морилова появилось странное выражение, но он продолжал вежливо кивать, приглашая гостя продолжать.
- Она долго болела, почти с самого первого дня замужества – какие-то проблемы с легкими, я мало что в этом понимаю. Да тут и проблемы с деньгами, у нее было богатое приданое, но не клеилось у меня с изданием в последнее время, да и играть в кости, чего греха таить, люблю. Так и порастратились мы, и вот теперь нет ни жены, ни денег, издатель - и тот уехал.
Сергей Александрович тяжело вздохнул, непонятно, что его тревожила больше – утрата любимой женщины, или то, что он был на мели после ее смерти.
- Вот вам хорошо - в лесу ни женщин, ни денег, - попытался он пошутить. Впрочем, хозяин дома не оценил шутку, он попытался искривить в улыбке рот, но вышла какая-то натянутая гримаса.
Морилов встал из-за стола и молча направился к окну, на котором стояла стопка книг, он взял одну из них и стал медленно листать. Писатель не понимал, чем так задел своего собеседника, что тот остановил их разговор, и стал ждать, когда же хозяин дома нарушит молчание.
Ждать пришлось долго, казалось, будто Морилов собирается с мыслями и решает, достоин ли Сергей Александрович услышать его историю.
- Что ж, - начал Морилов, когда тянуть уже было нельзя, - про женщин в лесу это вы хорошо сказали, только, знаете ли, и они были в моей жизни. Думаю, и Семен сразу заметил, что я не просто охотник, он, когда зашел ко мне, так прямо и не знал, что сказать. Наверное, ожидал увидеть человека попроще. Я, как вам уже говорил, не часто общаюсь с людьми и рад любому разговору. Но и отшельничество такое я выбрал не случайно. Если хотите, расскажу историю свою. Может статься, что напишите про меня рассказ потом.
- Да, конечно, Алексей Николаевич, мне очень интересно, - сказал без тени сомнения Егоров. По природе своей он был любопытен, а увидев, сколь загадочен хозяин дома, что приютил его в эту ночь, нетерпение стало снедать его еще больше.
- Тогда слушайте. Лет пять назад у меня было все, что считается в наши дни составляющими счастья – у меня был дом в центре Москвы, была работа в министерстве, богатство, если хотите. И была жена, - тут на лице Морилова вновь появилось то странное выражение, но он продолжал, - она была прекрасна, мы очень любили друг друга. Впрочем, это я так думал.
Однажды она пришла ко мне в кабинет – такая холодная, и неродная. Но тогда мне казалось, что она просто как всегда спокойна и сдержана. Она не принадлежала к тем женщинам, которых затягивает водоворот страстей. Ее это спокойствие заставляло и меня быть уверенным в завтрашнем дне, я всегда знал, что могу на нее рассчитывать, что она верный помощник во всех моих начинаниях. Но, мой бог! Как я ошибся! – он захлопнул потрепанную книгу, которую до сих пор листал. – Она пришла и объявила мне – без тени сомнения и сожаления – что уходит от меня, что встретила какого-то мужчину и поняла, что жизнь со мной – это тихое болото, которое затягивало ее все глубже и глубже. Она выговаривала это мне так, будто отчитывала маленького ребенка – твердо, но с нежностью, будто хотела наказать, но оставить о себе хорошие воспоминания. Она все говорила, говорила…но я перестал слушать в какой-то момент. «Алексей. Алексей, ты сделаешь это?», - спросила она. Я безвольно кивнул, но все же переспросил: «О чем ты?». «Я попросила тебе дать мне денег. Понимаю, что сейчас не лучшее время, чтобы их просить, у тебя трудности, но мне они нужны. Мне необходимы деньги, слышишь. Он беден, у меня ничего нет. Ты понимаешь, что я все равно уйду…но мне нужны деньги», - сказала она. Отчасти она была права – денег в тот момент у меня было мало, я вложил все, что смог накопить в новый дом, в котором мы должны были жить через пару лет. Строительство шло полным ходом и сбережений ровным счетом не осталось. Я любил ее и не хотел, чтобы она голодала и жила в нищете. Что бы она ни сделала с моим сердцем, я чувствовал, что должен помочь ей. Не этому прощелыге, к которому она сбежала, нет. До него мне и дела не было, будь он не ладен. Я хотел оказать ей услугу в последний раз, честно вам признаюсь, Сергей Александрович, что был в моем этом желании и эгоистичный мотив. Я надеялся, что если осыплю ее богатством, если покажу широту своей души, что вот, мол, это все тебе, она поймет, что поспешила выбрать другого.
У меня не было выбора, пришлось заложить фамильные драгоценности, чтобы дать ей то, что она просила от меня. Я пришел в ломбард, завернув в кулек украшения матери и пару дорогих пистолетов деда. Помещение, где располагался этот ломбард, было темное, неприютное. Как только я раскрыл дверь, до меня донесся слабый аромат ладана и чего-то еще, чего я не мог разгадать. Одурманивающая атмосфера этого места несколько тяготила меня, мне и так было не по себе, да еще это странный ломбард. На стенах висели портреты в золоченых рамах, казалось, что люди, изображенные на них, следят за мной, я буквально чувствовал их взгляд. В стеклянных витринах были странные вещи – черепа, украшенные изумрудами и рубинами, огромные клыки, в золотых и серебряных окантовках. Признаюсь, мне стало не по себе, ломбард этот смахивал больше на какую-то магическую лавку. Я уже собрался было идти в другое место, как из-за прилавка показался хозяин.
Это был маленьких сморщенный старичок, очки, свисавшие с носа, были украшены какими-то камнями, переливающимися всеми цветами в неровном свете ломбарда. Его безобидный вид несколько меня успокоил, я подошел к прилавку и поздоровался. Он ничего не ответил, лишь пальцем указал на мой сверток, будто желая побыстрее заполучить мое богатство, а от меня избавиться. Я вывалил перед ним все, что принес с собой. Там действительно было много всего, что его очень удивило, он поднял свои серые, подернутые пеленой глаза, чтобы внимательнее рассмотреть меня. «А что случилось?», - я право начинал думать, что он немой, как вдруг он обратился ко мне с этой фразой. Я постоял, помялся, но вид его был столь безобиден, а улыбка так подкупала, что я сгоряча рассказал ему все – про жену, про дом, про деньги и ее уход. Он внимательно слушал меня, кивал головой, но не издавал ни звука. «Что же, я вам помогу», - сказал он, выслушав мой рассказ. «Что? Мне нужны только деньги. Прошу вас», - ответил я. Но не став меня слушать, он скрылся за занавеской, которую я сначала и не заметил в полумраке его ломбарда. Он вернулся спустя некоторое время, в руках его была увесистая пачка денег и небольшая шкатулочка. Он молча протянул мне все это и начал копаться в моих драгоценностях, будто я уже ушел. «Простите, что это?», - я кивнул на шкатулку. Он пожал плечами, и ответил: «Это маленький презент от меня. Он не представляет собой никакой особой ценности, это цепочка, обычная цепочка. Подарите ее своей жене на прощанье. Вы ведь хотите оставить ей что-нибудь на память о себе. Пусть это будет эта цепочка», - сказал он. Мне показалось это странным, но тут было зерно смысла – ведь ей действительно не осталось ничего от меня, она носила украшения моей матери, а когда объявила о своем уходе, отдала их мне. Я сунул шкатулку и деньги в карман и, поклонившись старичку, покинул его ломбард. Место было по-настоящему мистическим, больше этого ломбарда я никогда не видел.
Придя домой, я внимательно рассмотрел шкатулку и цепочку – цепочка была тоненькая, простая, но весьма изысканная. На шкатулке же были какие-то непонятные надписи на неизвестном мне языке.
Когда жена пришла ко мне вновь, я отдал ей все деньги, что у меня были, и что удалось обменять в ломбарде и эту цепочку, которая почему-то мне так запомнилась. После этого я прожил еще год в Москве, но не смог смириться с утратой и решил перебраться в лес, чтобы больше ничто мне не напоминало о моей несчастной любви.
Тут Морилов тяжело вздохнул и замолчал.
Сергей Александрович внимательно посмотрел на него, будто что-то вспоминая, он заметил, с какой горечью Морилов рассказывал свою историю, как горели его глаза, как надрывался голос.
- Простите меня, Сергей Александрович за эту мою исповедь, - тихо сказал Морилов, - вы, наверное, устали и хотите лечь.
Егоров молча кивнул и по инерции потянулся к нагрудному карману, достал оттуда часы и посмотрел на время:
- Да, уже второй час ночи, ну и засиделись мы с вами, - сказал он, поднимая глаза на хозяина дома.
Но тот был уже в непосредственной близости от него, глаза его были налиты кровью. Егоров отшатнулся в испуге и простонал:
- Что с вами?
- Так это ты! Паскуда! Это ты ее украл у меня! Это та самая цепочка, про которую я только что тебе тут распинался! – Закричал Морилов.
Сергей Александрович посмотрел вновь на часы, действительно цепочка, на которой они висели, была подарена ему его молодой женой, незадолго до ее смерти.
Пока он осознавал весь ужас сложившейся ситуации, Морилов прыгнул к печи и достал из-за нее свое охотничье ружье, и не думая, бросился к своему гостю.
- Нет, стойте! Не надо! – Заверещал писатель, - молю вас! Одумайтесь! Анна…
- Да как ты смеешь произносить ее имя в моем доме, - разгоряченно сказал Морилов.
Приглушенный стон. Выстрел.
Прошло около часа, Морилов стал разгребать вещи писателя и наткнулся на небольшой клочок бумаги.
«Милый, я узнала, что же написано на той шкатулке с цепочкой, обратилась к одному языковеду, он перевел мне те каракули. Там написано: «Владелец сего умрет и вещь перейдет. Перейдет к тому, кто виновен в его смерти. И так по кругу, до конца». Я не знаю, что бы это значило, но звучит зловеще. Но ты не волнуйся, языковед сказал, что это просто припугнуть воришек, чтобы никто не украл драгоценности из шкатулки.
Твоя Анна».
Морилов зарыдал, как раненый зверь, увидев почерк жены, он еще долго не мог унять рыданий и заснул, держа в одной руке часы с ее цепочкой, а в другой – письмо чужому мужчине.
***
На следующее утро снег перестал, яркое солнышко светило в окна домика возле дороги. Белоснежная пелена, подернувшая дорогу, опять приминалась под весом двух черных статных лошадей. Кучер Семен, протоптав дорожку от повозки, постучал в дверь дома. Никто не ответил. Он отворил незапертую дверь и вошел. Раздался крик. Семен выбежал из дома, крестясь и приговаривая: «Мертвецы, мертвецы! Оба, оба….»