Глава 1
Поздним вечером в районной милиции прозвенел звонок. В трубке долго молчали. Наконец, послышался голос, да скорее не голос, а глухой надрыв: «Я убил… Приезжайте…».Машина подъехала почти тут же. Войдя в открытые настежь двери, оперативники увидели сплошное кровавое месиво на полу, окровавленную кочергу и сидящего на табуретке мужчину, которому, казалось, глубоко наплевать на все, что происходит вокруг ... В налиных КРОВЬЮ ГЛАЗАХ БЫЛА ПУГАЮЩАЯ ПУСТОТА...
Никто уже и не помнит, когда на свет появился этот дом. Потемневшая обшивка из теса, никогда не видевшая краски, поросший мхом на сгибах, повидавший многое на своем веку шифер, окна, закрытые ставнями, напоминали хозяйку, которая за свою долгую жизнь так и ни разу не воспользовалась даже губной помадой и всю жизнь держалась как-то особнячком: и далеко от себя не отпускала , и близко не подпускала. Крутого нрава была. Но уж если кого приближала, вопреки устоявшимся правилам, делала все возможное и не возможное для его благополучия.
Хозяйка этого домика с покосившимися окнами и сама- то уж не помнила, когда и как они его приобрели. Доподлинно известно одно: в нем с незапамятных времен жили ее родители. На то время ей было где-то в районе 85 лет. Сухая, жилистая…Даже не знаю как назвать. Назвать «женщиной» язык не поворачивается. «Старухой»…да и старухой тоже. Стройная, всегда подтянутая, в неизменных брюках. Одним словом, фронтовичка. Не женщина--кремень .
В одном из южных городов жила ее сестра-- Анастасия Львовна. Милая старушка в шляпке, бывшей в моде лет эдак тридцать с гаком. Когда начались эти неразберихи с республиками, народ стал метаться. То ли поэтому, то ли еще почему надумала и она вернуться в родные края. Сестра Алевтина, хоть и привыкла жить одна, но сестре не отказала. «Пусть приезжает, все родной человечек», --подумала она тогда. Кто знал, что дело возьмет такой оборот.
Анастасия Львовна прислала телеграмму, мол, встречай. Когда же тетя Аля увидела приехавших, она потеряла дар речи. «Господи», только и прошептала она. Гуськом с поклажей шли: сестра , ее дочь Глафира, зятек, чтоб ему пусто было, Михаил и сзади всех тащился, озираясь вокруг , мальчуган с копной курчавых волос непонятного цвета , ее внучатый племянничек Алешенька.
--Вот приехали, принимай, Алевтина Львовна. Че уж по одному, думали, раз уж ехать, так ехать всем вместе.
--Ну, по первости не плохо бы спроситься, -- проворчала повидавшая многое на своих жизнью побитых путях –дорожках пожилая женщина, распахивая перед ними скрипучую калитку.
--Руки отваливаются. Слава Богу, дошли. Так пить хочется…
--Ну, проходите, проходите, гости дорогие. Сядем-ка рядком, да поговорим ладком,--чинно- важно словно взвешивала каждое слово проговорила, проходя в дом, хозяйка.
Пока попили да поели, туда-сюда раскидали вещи, Алевтина молчала, усиленно собиралась с мыслями, гремела кастрюлями, потом куда-то пропала.
Шаркая тапочками, явно не ее размера, Анастасия Львовна поплелась на скамеечку возле ворот. На ней, вытянув свои жилистые в старческих мозолях ноги, уже сидела ушедшая в своих мыслях куда-то очень далеко Алевтина. Сначала постояла, потом охая и ахая примостилась рядышком. Молча посидели.
--Аль, ну прости ты меня старую. Глафира замутила. Языка- то ведь не знают. Алексею, мол, здесь будущего нет. Вот и собрались уж все.
--А мне что прикажешь делать ? А мне как быть? Ты у меня спросила?—тихо выговаривала сразу как-то постаревшая сестра с металлом в голосе.—Ты сама – то со своей Глашкой пять минут спокойно под одной крышей прожить не можешь. А Мишка и тебя то в грош не ставит, а ты мне его притащила. Что делать –то будем?..
Вопрос сам собой повис в воздухе. Обе, погрузившись в свои невеселые мысли, сидели рядышком.
Неделя пролетела в суматохе, то один придет , то другой. Родни-то, слава Богу, видимо-невидимо.
Как- то, сидя за столом , разговорились.
--Мама, я купила билет. Через месяц еду. Сестры переглянулись. Я ведь еще даже не уволилась, хочу доработать до пенсии, мне ведь тут на работу не устроиться. Кому нужна баба без пяти минут пенсионерка. А Михаил-- мужик, руки из нужного места растут, мужики–то везде нужны. В воздухе повисла неприятная тишина. Только ложка зятя ритмично постукивала по тарелке.
--Я , кажется ,чего –то не допонимаю…--подняла голову Алевтина. Ты всех оставляешь на меня, старуху?
--Ну что ты, тетечка , прибедняешься. Ты ведь у нас еще ого-го, да и пенсия у тебя дай Бог каждому, такая , что каждый позавидует. Ты же у нас ветеран войны все ж таки! Вот и корми нас, --сказала она, не скрывая ехидной насмешки. Всякого навидавшаяся на своем веку не робкого десятка женщина от такой ничем неприкрытой наглости, казалось, даже онемела. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Алевтина расправила свои угловатые плечи.
-А ты что, хамить мне собралась никак?-- Встала в стойку женщина.-- Сладко жилось -- со мной не делилась. Петух жаренный клюнул в попу, как снег на голову свалилась. Здрасте вам пожалуйста!
--Ну, тетя Алечка, --заелозила Глафира, поняв, что переборщила. – Нам же тоже как –то нужно жить. Там же все как с ума посходили, словно все с цепей посрывались Нас за людей перестали считать…
--А ты сама – то их за людей считала? Кого за людей до сих пор ты считала? Себя любимую?..--повысила голос Алевтина.
--Ну вот, началось…Чего не скажи, сразу в пузырь лезет,-- взвилась женщина, бросая ложку на стол и вылезая изо стола.
Выйдя из дома ,быстро выскочила за калитку. Сумерки сгущались.
Не разбирая дороги ,она долго просто так, без всякой цели, бродила по знакомым улицам поселка. Сначала не замечала ничего, немного успокоившись, стала приглядываться к мимо спешащим людям, невольно заглядывать в освещенные окна. Хотелось крикнуть им всем , мол, какого черта вам хорошо живется, когда ей плохо! Вот если б Михаил не связался там с этой тварью, может бы ,все и обошлось. Молодую ему захотелось… Перебьешься. Никому не отдам, зубами вырву… Ну чего бы понимали молодые–то в мужиках, дурехи. Вот только как все объяснить этой собаке, что нельзя нам обратно, путь для нас туда закрыт. Вот ведь стерва приставучая, все бы она знала. Господи , что же делать?-- Мысли бегали в голове, путались и ни к чему хорошему не приводили. Походив часок дрогой по улицам родного поселка, которые за эти годы неособенно-то и изменились, она повернула домой. «Домой, -- подумала она с тоской,--домой».
У калитки под цветущей сиренью сидел, понурив голову, и курил Михаил.
--Где шаталась? Все спят уже давно. Завтра вставать рано, хочу на рыбалку сходить. Вон, с соседом договорился. На утренний клев пойдем. Алешка тоже просился, взять что ли? Че молчишь –то? Воды что ли нахватала в рот? –пробурчал он ,смачно сплюнув и стрельнув двумя пальцами не погасший окурок, который разбрасывая искринки, сделав в воздухе круг почета, приземлился на пыльной дорожке и долго еще пыхтел огоньками. Она вроде бы и слушала его, но кроме «Бу- бу- бу»ничего не слышала. В голове были совершенно другие мысли, которые не давали ей покоя ни днем, ни ночью.
--Ладно уж, пошли. Утро вечера мудренее,--сказал он, и тяжело поднявшись, зашагал, слегка прихрамывая, к дому .Она побрела вслед за ним, зябко передергивая худенькими плечиками. Со стороны посмотреть –девочка-подросток. Кто скажет, что давно уж пятый десяток разменяла? Не заходя в дом, легли в сенцах. Здесь хорошо, никто не мешает. Воздух свежий, правда, прохладный , но в объятьях Миши ей никогда холодно не было.
--Как хорошо-то! Ну, Миша, что ж ты делаешь? Медведь,--сказала она, тихо посмеиваясь.
--Сколько раз тебе говорю, все без толку,--хрипел Михаил, пытаясь побыстрее задрать жене подол,-- как захочу, так будь готова, а иначе на какого черта ты мне сдалась…--послышались характерные звуки, бульканье, казалось, затряслась вся старушка-избушка.
-- Вот за это и люблю тебя. Ладно, ладно… Все, хватит. Спи уж. --Михаил отвернулся к стенке и почти сразу захрапел. Дом облегченно вздохнул и приготовился к атаке храпом. От храпа с присвистом вздрагивали даже куры на насесте. Глаша такой аккомпанемент долго выдержать не могла. Вертелась, крутилась, потом осторожно встала, обула на босу ногу тапки и в одной ночнушке подошла к окну, села на табуретку, подложив под себя ногу. За окном ночь. А мысли в ее голове чернее ночи.
--В Ташкенте хорошо было, конечно, но что поделаешь: языка –то мы не знаем и на фига он нам сдался. Русский ведь все знают. Чаплашки проклятые. Нет ведь, не хотят. На своем тарабанят. Да и с соседями не повезло. Раньше заискивали, а теперь волю почувствовали. Даже здороваться перестали. Как жить, что делать? И Миша не советчик. Только начни, сразу к себе на родину тащит. А мне это надо? Что мне его родня? Деревенщина неотесанная, лапотники. Ни встать ,ни сплясать , ни слово молвить… У меня ведь …Алешенька есть. Мне его на ноги ставить нужно. Ради него я все сделаю… -- Глафира встала ,тихонечко, словно тень, прошла в избу, нашла кровать с сыном ,наклонилась над его изголовьем, провела рукой по головке с курчавыми непослушными вихрами.
--Господи, как же я люблю тебя, кровиночка моя,-- произнесла она едва шевеля губами. Постояла еще чуток и на цыпочках пошла к выходу.
--Все, спать, спать, спать…
Не спалось в эту ночь и сестрам. И той, и другой было не до сна, на душе скребли кошки, да непростые кошки, а ростом с хорошо упитанных тигров.
Глава 2
--Вставай ,золодце. Солнце уже давно встало.
-- Как встало, почему встало … А батя где, он ведь обещал с собой взять, вскочил с постели мальчик чуть не плача.
--Сынонька, золодце мое, ты ведь так сладко спал. Мы уж не стали тебя тормошить . Успеешь еще. Все у тебя впереди. Иди вон оладушек покушай,--Глаша уже несла ему в тарелочке горяченькие с пылу-жару , румяненькие оладушки.
--Ты еще ему разжуй, у нас все за столом едят, --сказала Алевтина, закрывая за собой дверь.— Ну-ка сядь ,Глафира, поговорим, поставь тарелку-то .Объясни мне ,что ты задумала? Я ничего не пойму. Села за стол и положила свои большие, сильные руки перед собой. По этим потемневшим, жилистым рукам можно было бы прочитать все, что пережила она на своем веку. Работала не покладая рук, на кого ей надеяться-то , полагалась только на свои силы , ум. Покормив своего сыночка, к ней подсела и Глафира.
--Мама- то где не знаешь? Как бы не забрела куда. Так о чем ты поговорить хотела?
--Говори как на духу, как жить думаешь? Чего темнишь? Месяц уже живете. Где-то все ходите, все молчком , все молчком.
--Ну ты нас и слушать–то не хотела. А жить здесь и мы имеем право. Я у адвокатов узнавала, --завизжала она.-- Дом бабушкин, он не только твой. Так что потеснись. Миша найдет работу, Алексей пойдет в школу. Они с мамой останутся здесь. А я вернусь в Ташкент. Утрясу кое-что и вернусь. Думаю, долго не буду. Ты тоже нас пойми. Куда нам деваться?
--Как куда ? Ты же говорила , что мать Михаила зовет к себе. Ей, наверное, помощь нужна. Да и про бабушку ты что-то раньше не особенно вспоминала. Ее косточки нечего перебирать. Ни ты ,ни мать твоя палец о палец не ударили ни для дома ,ни для бабушки, а теперь тебе дом нужен стал. А вот это ты видела?—Всегда выдержанная Алевтина Львовна выставила под самый нос Глашке здоровенную фигу.
--Накоси, выкуси, курва. Я всю жизнь пахала на этот дом, мать с отцом смотрела, в последний путь проводила,--почти кричала, размахивая трясущимися от волнения руками женщина.
--Ну, чего ты разоралась, че по- твоему я должна ехать в эту Тмутаракань. И батрачить там на черножопых. Они нам уже полгода зарплату не давали. На улицу страшно стало высовываться. Их самих там как собак не резаных. Им позарез наши квартиры нужны. Сидят возле дверей и смеются: сами, мол, добром не уйдете, ногами вперед вынесут,-- она картинно закрыла лицо руками и заплакала.-- Да пожалей ты нас. Не всем ведь везет, как тебе. А деньги Михаил заработает, да и мать начнет получать пенсию. А эти деньги, ты уж извини, не дам, они мне самой нужны, добраться нужно , как-то жить там,-- причитала, вытирая со лба пот, женщина, у которой от родясь то ничего святого не было.-- А вы уж здесь как-нибудь, вы же дома.
--Я чего-то не пойму, ты что, хочешь оставить на меня без копейки денег все свое семейство? А известно ли тебе, моя хорошая, что я уже назанимала долгов, чтобы вас кормить этот месяц? Михаил пьет как сапожник, сама мучилась, знаешь ведь. За мальчонкой глаз да глаз нужен, Настя болеет часто, я старуха…
--Ну что ты все преувеличиваешь? Не так страшен черт , как его малюют .Как-нибудь переживете. Я еще не уволилась, Кто меня тут на работу возьмет? А там я доработаю до пенсии и вернусь.
--Как не возьмут, ты же работала здесь ,тебя знают…
--Вот поэтому и не возьмут, -- сказала Зоя, неожиданно появившаяся в проеме двери.— Сейчас своих –то не знают куда деть, а уж тех, кого «хорошо знают» и подавно.
--Ба , здрасте , откуда это ты?
--Здравствуйте, здравствуйте!-- Зоя по очереди обняла и ту и другую, похлопала Глафиру легонько по спине,-- вот услышала, что Глафира приехала, решила забежать на секунду, узнать, как дела.
Они долго сидели, пили с пирогами чай, говорили, спорили.
Зоя засобиралась:
--Пойду я, как-нибудь заскочу еще, заждались, наверное, дома.
Глаша, накидывая на плечи старенькую шаленку, заторопилась ее провожать.
Глава 3
Минут пять шли молча.
--У меня все-таки семья, сын…
--Что ж теперь ей умереть что ли? Ты задумала недоброе. Всю семью на дыбы подняла. Хорошо еще она и половины пока не знает. Она ухаживала и за бабушкой, и за дедом, проводила их с почестями, столько лет никто ни в чем не помогал ей, она все расходы взвалила на себя. Все к ней в гости приезжали. Если бы не ремонтировала его, развалился бы давно, и тебе бы некуда было даже в гости поехать. Зачем ты хочешь ,чтобы сестры на старости лет в пух и прах разругались. Доли решила поделить? Допрыгаешься, стакан воды некому будет подать. Она ведь войну прошла, всего навидалась, а не знала того, что своих нужно бояться пуще огня.
--Зоя, да пойми же меня. У меня сын. Там нам не дадут спокойно жить…
--Если как здесь будешь вести себя, то и нигде не сможешь спокойно жить. Хочешь знать, все достойны хорошей жизни, только ты ведь хочешь хорошо жить за чужой счет. Это ведь без очков видно.
--Ну, уж не знаю…
--Не провожай меня дальше. Приходите завтра, посидим поговорим. Когда думаешь ехать?
--На 15 августа купила билет.
--А как же Алеша? Он же первый раз в чужую школу идет, ему ведь все здесь пока чужое. Тяжело ему будет. Ему ведь твой Мишка не подмога. Господи, и чего вам там не жилось ? Люди ведь живут, работают. Детей растят. Знакомых только сколько. Нюрку вон одну оставила…
--Чего одна то, она с мужем.
--Тебе трудно было, она ведь тебя не бросила .
--После смерти Саши она в полном штопоре...
--А ты взяла и бросила ее. Мало того, здесь шороху навела. Что будет, когда шило в мешке станет явью?! Ладно, давай, пока. Зоя повернулась и, ускорив шаг, заспешила домой.
Глава 4
--Меня что, никто кормить не будет что ли?— послышалось во дворе. Согнувшиеся в три погибели старушки, подняли головы. Одна из них заспешила. Зять все ж таки. Кормить надобно.
--Батюшки, да ты никак пьяненький. Хоть бы уж сопли подобрал. Стыдобища.
--Ах- ах-ах. Раскудахталась. Жрать хочу.
--Да кто ж знал, что так рано вернешься. А рыба то где?
--Где, где? Сама знаешь где. На стол накрывай.
--Вот картошечка поспела…
--Че мне твоя картошка, у меня с нее только воротник стоит.
--Бесстыдник.
--Это я- то бесстыдник. Ты на свою Глашку посмотри. Ей же день и ночь подавай и все будет мало. Старше меня на десять годков, а требует, как молодка. А то «бесстыдник» , «бесстыдник»…Мяса давай!
--Где ж я тебе найду его? Деньги то у Глаши, она на стол то ничего не покупает. Мне уж и на глаза сестре показываться стыдно. В нахлебниках живем.
--Да, по-моему, никто на работу устраиваться и не торопится,--сказала, перешагивая через порог, Алевтина Львовна.
--Кто меня возьмет, везде местные. То одной бумажки не хватает, то другой. Разговаривать- то не хотят.
--А ты хоть пытался?
--Ходили с Глафирой, че толку- то. Придем в понедельник: «Приходите во вторник» .Придем во вторник: «Пожалуйте в среду»…
--Я тут как-то разговаривала с Асхатом Шамилевичем. Он сказал, что токарь ему нужен. Сходи. И с квартирой обещал помочь. Он только пьяных дюже не любит. Вот и заработаешь на мясо. А то душу нам дерешь. А куда у вас деньги подевались, вам виднее. Два месяца вчетвером на мою пенсию живете, тебе мяса нужно кусками. Кто сказал, что я тебя содержать должна. Или вы приехали моей смерти дожидаться?
--Ну, что уж ты ерунду –то городишь,-- не поднимая глаз, то краснея, то бледнея едва слышно проговорила Анастасия Львовна.
--Так знайте: я заявлений Богу не подавала. Да к тому же у меня свои дети есть.
Но тут кто–то прошел мимо окон, и Алевтина пошла к дверям.
--Здравствуйте, Алевтина Львовна, вот письмо вам заказное. Распишитесь, пожалуйста.
Взяв в руки конверт с печатью, женщина, ничего не говоря, поставила свою подпись. Проводив ее взглядом до калитки, одела на босу ногу видавшие виды калоши и пошла в глубь сада. Письмо было не простое, что-то в нем настораживало. Она осторожно распечатала его. Ее приглашали в нарсуд по гражданскому делу.
Глава 5
Неделя была в запасе. В свои восемьдесят с хвостиком она держалась молодцом. Но в последнее время она как-то сжалась, сгорбилась. Положив письмо в карман фартука, села на скамеечку, которой ,наверное, было столько же лет, сколько и ей самой, под яблоней, прижалась к шершавой ее коре, обняла ствол и замерла. Перед глазами промелькнула вся ее жизнь. Она никому не рассказывала. Зачем? Поэтому, наверное, многим казалось, что она настолько счастлива, что этого счастья у нее столько, что льет через край. Попробовали бы они этого счастья. Восемнадцатилетней девчонкой в товарном эшелоне навстречу военным вихрям с болью, кровью, с искаженными от страха лицами… Они ведь до сих пор снятся ей ночами. Разве можно это забыть, разве можно все рассказать? Да и потом, разве стало бы ей от этого легче? Господи, да ведь только последние годы жить–то начала в свое удовольствие. И все полетело в тартарары. Она погладила огрубевшую, потрескавшуюся кору, по которой туда-сюда сновали, суетились муравьи: «Вот и у них своя жизнь, свои законы…» Она долго еще сидела молча под старой яблоней. И так думала, и эдак. Всю жизнь проработала среди людей, хорошо разбиралась в них. А тут какое-то наваждение. Со словами:
«Не дай мне Бог сойти с ума»,--покрякивая, потирая спину рукой, нехотя побрела домой. За столько лет ей впервые не хотелось идти домой. Везде вразброс лежали вещи, из разинувших пасть чемоданов вылезали рукава мужских рубашек, носков, подолы платьев и всякая дребедень, по их внешнему виду и не скажещь, что их хозяева жили в свое удовольствие, за столом всегда кто-нибудь что-нибудь да ел. Груды грязной посуды живописно вписывались в порядком поднадоевший натюрморт. А Глашки, с которой можно было бы спросить за все это безобразие, все время не было дома...
Улицы, улицы… У них, как у людей, своя история, своя жизнь. Она любила эти старые тихие улочки, сам воздух здесь был каким-то особенным, словно и не было этих долгих и вообщем то не очень легких лет. Тот дом, стоящий на самом юру, почерневший от времени, всегда напоминал ей большую птицу, которая , преодолев земное притяжение, вот-вот оторвется от земли и, тяжело взмахивая крыльями-воротами , взлетит. А тот…
--Тетя Зоя, Зоя Александровна, --знакомый голос вернул ее к действительности,--здравствуйте. Кое-как догнала. Вот яблочков набрала, возьмите. Они нынче особенно вкусные, сочные. Правда, правда…
--Ой, божешь ж ты мой, сколько ж их тут! Да куда мне столько, не донесу.
--Донесете, да вон Алсу идет, она поможет. Тетя Зоя , спасибо Вам, дочке моей полегчало. И как это Вы так вовремя пришли, словно в воду смотрели.
--Вот видишь., а ты плакала. Дай Бог на ее свадьбе погулять.
Подбежавшая девушка закружила женщин:
--Я поступила, поступила…
--Да, кто бы сомневался, ты ж у нас упертая, -- смеялись женщины. Поговорив о том, о сем, они заспешили по домам.
Вечер был настолько чудный, что домой идти не хотелось. Просто хотелось полной грудью надышаться этим воздухом ,густо настоявшемся на яблоках . Веселый щебет старшей дочери и Зои Александровны слышен был издалека. А ей сейчас хотелось где-нибудь посидеть одной, ни о чем не думать и вдыхать этот аромат. И чтобы никого не встретить, она завернула за угол и заспешила к своему любимому местечку. Вроде бы и с домом рядом, и не видно тебя. Сиди себе сколько хочется. Скамейку много лет назад смастерили чьи-то добрые руки. От времени она почти вросла в землю. Очень удобная. Сев на нее, можно было прислониться спиной к стволу толстенной березы, тонкие ветви которой спускались почти до земли. А какой вид открывался перед взором! Дух захватывает! Чувствуешь себя птицей в полете. Асия села поудобнее и притихла. Она вслушивалась, как в высокой траве стрекочут кузнечики, стараясь перещеголять друг друга, в едва уловимый шелест листиков- сердечек. Ни о чем не хотелось думать. А мимо нее в голубой выси медленно проплывают легкие облака. Глядеть на них одно удовольствие. Они принимают сказочные очертания, тают на глазах, появляются новые. Тающие облака, тающие…Так и счастье наше. Вот оно рядом, протяни руку и достанешь. Казалось бы, вот достал, а оно прямо в руках возьмет и исчезнет.
В общем-то, Асия считалась сильной женщиной. Чужим глазам казалось, что уж очень ей все легко достается. Удачно вышла замуж, родила красавицу, умницу дочь. Диплом, хорошая работа, в которую она уходила с головой. И что? Мужа увели, и стыдно сказать кто. Пришла с работы домой как собака уставшая, а шкаф пустой. Столько лет ни о нем, ни о сестре своей ничего не слышала. Руки опустились, жить не хотелось. Если бы не дочка, вечно крутящаяся под ногами, наверное, и не пришла бы в себя. Пятнадцать лет пролетело. После смерти сестры вернулся Талгат с дочкой Айгуль. А что делать? Куда деваться? Теперь у нее две дочери, и что странно одинаково любит обеих. А вот к нему сердце остыло. Вроде бы все хорошо, а не лежит душа, чужой и все тут. И домой так не хочется идти.
Глава 6
--Глаша , может, хватит? Ты уже сделала все, чтобы мы с Алей стали врагами , поверь моей старости, это добром не кончится. Остановись. Мне стыдно ходить по судам. Ведь это она помогла вам с квартирой. Чего ещё тебе нужно? –умоляла она дочь.--Ее здесь уважают, всегда уважали. Устала я от всего этого. О душе пора подумать. Пока тебя нет, худо-бедно, но живем. Ты появляешься и все…
--А кто тебе мешает о душе беспокоиться? А, может, тебе, мамочка, пора о нас подумать? У меня сын. Он ,что, по твоей милости должен в нищете прозябать? От твоей Альки не убудет. Нам в этой квартире тесно, тебя –то куда девать?
--Я обратно уеду или … или…пойду в дом старости,-- ей так плохо еще никогда не было. Все лицо перекосилось, резко постарело, ноги подкосились, она, трясущимися руками хватаясь за воздух, медленно поползла по стене вниз.
--Мам, ты что?—Глафира быстро подхватила ее, дотащила до диванчика и уложила.—Уф, какая же ты тяжелая
Глава 7
--Встать! Суд идет! ..
--На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 194—199 Гражданского процессуального кодекса РФ суд
Р Е Ш И Л
Иск Грачко Анастасии Львовны удовлетворить.
Решение этого суда как-то сразу надломило Алевтину Львовну.
Сама сестра давно уже не могла ходить по судам. Зато ее дочь в этом деле преуспела. Возле здания суда собрались все родственники. Особого веселья не было. Все переживали за тетю Алю. Из здания суда она вышла с высоко поднятой головой, но разговаривать ни с кем не стала. Со словами:
--Не дай мне Бог сойти с ума,-- она пошла по улице. За ней потянулись остальные. Глафира из здания суда не появлялась. Большая семья раскололась на тех, кто искренне сочувствовали всем помогающей любимой тетушке, и на тех, у кого смогла вымолить жалость непутевая Глашка, у которой никогда-то ничего путного не было, да и будет ли…
Несмотря на позднее время возле дома, во дворе толпится народ. Человек десять только милиционеров. Соседи, родственники, друзья…
У нас ведь как: можем, но не поможем, а языком почесать на жареные темы — это пожалуйста. То там, то тут слышалось:
--Кто бы мог подумать…
--Аля- то как с ним носилась…
--Да уж, как с писаной торбой…
--Сколько добра ведь от нее видел.
--Жалела его, непутевого. Сама через кровавые жернова войны прошла, так вот и жалела парня. И он ведь Афган прошел.
--Да не мог он этого сделать, он ведь как мать ее уважал.
--Ну да, ел с ее рук…
--Ему что, как с гуся вода. Они из Афгана все такие возвращаются, говорят какой-то там синдром, отсидит год—два в психушке, и здрасте вам пожалуйста—гуляй на свободе. А ее уж не воротишь.
--Господи, какую ведь смерть приняла.
--Детям –то телеграмму дали?
--Да, Наташа бегала на почту, наверное, по этому делу и бегала.
--Уж больно далеко разбежались-то ее детки.
--Время такое было. У всех дети разъезжались. Работы не было. Жилья не было. Кто поумней да по сноровистей старался свою дорогу проторить. А у нее детки умные были, самостоятельные. Да и она была крепкая не по годам, не хотела быть обузой.
--Посмотри-ка, чего-то Глашки не видать…
--Да и зятька не видать…
--Вот стерва так всем стервам стерва.
--Над матерью- то как глумилась, врагу не пожелаешь, чего уж про тетку говорить.
--Да уж. Насте ад бы раем показался по сравнению с жизнью с дочерью.
--А вы знаете, я , кажется, понял, кто к этому руку свою приложил.
--Да ладно тебе, следопыт хренов.
--Ты че мне рот-то затыкаешь. Я просто видел на днях машину Мишкину возле его дома. С какого хрена они с Глашкой окучивали Федьку. Нет, ты вот объясни мне…
--Да пошел бы ты, чего ересь несешь, да и вообще…шел бы куда подальше со своими домыслами, да и протрезветь уж пора. Иди, иди, а не то заметут как соучастника, будешь тут больно умничать. Этим ментам только скажи, а дело уж они пришьют будь здоров и не кашляй. Иди уж…
--Говорят все перерыто, видимо, что-то искал.
--Да понятно, чего искали…
--Господи, как жалко-то, такая смерть…
Люди подходили и подходили. Все недоумевали. Разговоры разговорами, а ведь если прислушаться и отделить шелуху от зерен, то можно и за ниточку ухватить. Да где уж там… У нас уж так принято: берут, что ближе лежит. Зачем копаться, искать, доказывать. Да и работников милиции понять можно. Кто из нас, простых обывателей, по своей простоте душевной идет им навстречу. Большинству из нас доставляет какое-то особое удовольствие знать, видеть и промолчать, пройти мимо, не протянуть руку помощи, когда лишь одно слово, взгляд, одно движение руки может спасти честь, достоинство и даже кому-то жизнь. Вроде бы родились мы людьми, а низменные, звериные инстинкты как были, так и остались, видимо, они сильнее нас. Мы усиленно пытаемся противостоять этому. У кого-то более или менее получается, у кого-то не особенно, да ведь они и не хотят, чтобы получалось, вот ведь самое страшное. Вы когда - нибудь были на пожаре? Обратили внимание на толпу? А заметили: чем заняты все, кто собрался возле объятой пламенем беды? Да! В общей своей массе они просто мешают тем, кто предпринимает все, чтобы помочь погорельцам. Ведь мы не были такими. Что с нами происходит? Мы любим только себя, а если оказывается, что нас кто-то по какой-то причине не любит, или же просто не замечает, мы возмущаемся. И совсем не задумываемся над тем: а почему тебя должны боготворить, за что любить, только за то, что ты сам для себя бог, царь и государь? К чему это я о пожаре да о любви вспомнила? А вообще может и хочет ли каждый из нас помочь человеку, попавшему в беду. Жизненный опыт подсказывает, что не всегда, а чаще всего мы подталкиваем его к еще большей беде.
В добрые старые времена, о которых многие из нас с такой любовью вспоминают, редко, кто в селах не выращивал цыплят. Я могла часами наблюдать за тем, как они бегают, отнимая друг у дружки корм. И это происходило не потому, что в кормушках пусто. Отнюдь. А видели, как все налетают, клюют, отталкивают от кормушки больного или просто непохожего на них цыпленка. Сильный старается отнять у более слабого и корм, и место под солнцем. Времена, когда каждый старался помочь ближнему, чем мы так гордились, видимо, канули в лету. Теперь наши дети берут пример с тех, кто больше нахапал, или как сейчас говорят «прихватизировал». Просто появилась целая когорта людей, желающих хорошо жить и желательно за чужой счет. И Глафира решила устроить свое счастье, а для этого, по ее мнению, все методы хороши.