Мориньера не было дома больше суток. И к концу второго дня Клементина начала паниковать. Вспоминала резкий голос странного их гостя. Слова, что тот говорил. «Ты не можешь пренебречь приглашением – от подобных приглашений не отказываются».
Повторяла и повторяла про себя предупреждение Мориньера: «Опасайтесь оказаться в его власти. Он предаст вас, не задумываясь».
Все услышанное ею накануне в эти последние часы окончательно приобрело зловещий оттенок. И она больше не владела собой.
Металась от окна к двери, прислушивалась к каждому звуку. Все ждала, когда хлопнет входная дверь. Однажды ей даже показалось, что она услышала шаги Мориньера и его голос. Она насторожилась, напряглась. Приготовилась встречать его. Собиралась с мыслями – ей так много надо было ему сказать.
Но он не появился. И Клементина снова сникла, потерялась.
Большую часть времени она провела в своей комнате.
Выходила пару раз – повидать Мари-Франсуазу. Но беспокойство, не отпускавшее ее, передавалось девочке. Стоило Клементине взять дочь на руки, та принималась кричать, плакать. Она изгибалась в руках матери, отталкивала ее.
И Клементина сдалась. Оставила девочку на попечение Полин. Вернулась в спальню. Больше не выходила из нее. Даже есть – не выходила. Онори приносила ей подносы с едой. Клементина не притрагивалась к ним. Только к концу второго дня выпила молока перед сном. Теплое, оно так пахло ее детством. И она, голодная и испуганная, не удержалась. Приникла губами к краю кружки. Роняла слезы на подрагивающую молочную пенку. Захлебывалась от сдерживаемых рыданий.
Чтобы забрать у Клементины опустевшую посудину, Онори пришлось расцеплять ее пальцы. Поставив кружку на поднос, служанка склонилась к ней. Коснулась ее плеча.
- Не волнуйтесь, госпожа. Господин де Мориньер такой сильный, умный. С ним ничего не случится.
А ей хотелось кричать: «Что ты знаешь? Ты ничего не знаешь!»
Но она стиснула зубы. Промолчала. Откинулась на подушки.
Клементине казалось: весь дом погрузился в безмолвие. Собственно, так и было. С тех пор, как Клементина ушла к себе, слуги старались соблюдать тишину. Говорили шепотом. Ходили на цыпочках. Когда она переоделась в ночное, все и вовсе затихли. Погасили свечи. Оставили только пару масляных светильников внизу.
А она никак не могла уснуть. Сидела с закрытыми глазами, закутавшись по плечи в одеяло. Слушала редкие, доносившиеся из окна, звуки.
*
Конечно, она не спала. Она точно это знала. Только почему-то, – так случилось, – она пропустила момент его возвращения. Не услышала стука во входную дверь, не заметила, чтобы кто-нибудь ее отпирал. Просто ставшую привычной тишину вдруг нарушили мягкие шаги в соседней комнате.
Она подскочила, раскрыла глаза. Бросилась к дверям, соединяющим ее с мужем спальни.
Распахнув их, замерла на пороге. И Мориньер, обернувшись, застыл на мгновение. Потом вернулся к своему занятию – продолжил расстегивать пуговицы камзола.
- Вы не спите? – спросил спокойно, не глядя на нее. – Мне сказали, что вы давно легли.
- Сказали? Кто сказал? Где вы были? Почему вас так долго не было?
Она сыпала вопросами – никак не могла остановиться.
Мориньер справился, наконец, с пуговицами. Снял камзол. Бросил его на стоявшее у стены кресло.
Подошел к ней.
- Что, Клементина? Что с вами? – всмотрелся в ее лицо.
- Как вы могли так долго не приходить!
Он взял ее за плечи:
- Да что произошло?
- Я так испугалась! – зрачки ее затопили радужку. – Я думала, с вами что-то случилось.
Ее вдруг затрясло, она всхлипнула, задохнулась.
Клементина не поняла, как оказалась в его объятиях. Стояла, уткнувшись носом в его рубашку. Согревалась, оттаивала. Вдруг отстранилась – он отпустил ее сразу же.
- От вас пахнет духами, – сказала тихо.
Мориньер улыбнулся.
- Возможно.
Отступил, вернулся к столу.
- Возможно? – Клементина не поверила своим ушам. – Так вы были у женщины?
- В том числе.
Мориньер вынул из-за голенища сапога кинжал, положил его на стол. Отстегнул поясной ремень с ножнами, из которых, – Клементина увидела это в отражении, – торчала тонкая рукоять стилета.
Аккуратно опустил их туда же. Ремень скользнул по полированному дереву, металл звякнул о металл. От порыва ветра, ворвавшегося в окно, едва не погасли свечи.
Она прошептала.
- Я не понимаю. И не знаю, что сказать.
Мориньер подошел к окну, прикрыл его. Обернулся к ней.
- Ничего и не говорите. Поверьте, это не стоит слов. Ложитесь в постель. Я сейчас приду.
Он прошел в соседнюю комнату. И она, сидя на краю кровати, слушала, как он мылся. Лил воду в таз, звенел медным кувшином – в таком же каждое утро приносила для нее воду Онори.
Потом вернулся в спальню – легкой, неслышной поступью. Сбросил с плеч влажную простыню. Какое-то время стоял спиной к ней, перекладывал что-то на столе. А она разглядывала его – наклон головы, разворот плеч, узкую талию. И шрамы – бесконечное множество высветленных, рваных рубцов на смуглой коже.
Клементина поежилась, вспоминая, – лес, костер, могавки. И он – у столба.
Вдруг почувствовала себя нехорошо. Сердце рванулось из груди. В ушах зашумело. Она попыталась подняться. Задержалась потому, что именно в этот момент он взял со стола подсвечник, развернулся, направился в ее сторону.
Приблизившись, остановился в шаге. Поставил свечи на стоявшую у кровати тумбу.
Качнул головой:
- Почему вы не легли?
- Простите, – она снова начала вставать, – мне не следовало врываться к вам посреди ночи. Я пойду к себе.
Он толкнул ее мягко на подушки.
- Не валяйте дурочку, сердце мое, – сказал. – В моей постели вы – у себя.
Решительно и твердо, как будто укладывал ребенка, он прижал ее к подушке, укрыл одеялом. Потом прошелся по комнате, загасил свечи. Оставил гореть только те три, что были воткнуты в массивный канделябр и стояли теперь на тумбе у изголовья.
Обойдя кровать, уселся на нее с другого ее края. Стянул с себя штаны, нырнул в постель. Лег рядом, приподнялся, опершись на локоть.
Смотрел на нее неотрывно. Взгляд его обеспокоил Клементину. Она завозилась, попыталась отодвинуться.
Спросила неловко:
- Вы спите при свете?
- Нет.
Клементина повернула голову, взглянула на него.
- Почему же вы не погасили свечей?
В глубине его глаз засветилась улыбка.
- Ответ очевиден: я не собираюсь теперь спать.
Улыбка эта одновременно возмутила и взволновала ее. Она оттолкнула его, когда он подался к ней.
- Даже не думайте. У меня нет настроения.
- Вот как? И где же теперь витают ваши мысли?
- Нигде.
- Ну же. Поделитесь со мной.
- Ни за что.
- Почему? Вы делали это раньше не однажды.
- На вашем месте я не напоминала бы об этом.
Он коснулся губами ее плеча.
- Никак не могу запомнить, сердце мое, всех вами наложенных на меня ограничений.
Клементина, к собственному изумлению, чуть не рассмеялась, хотя до этой минуты она не находила в их разговоре ничего забавного. Стараясь скрыть неожиданно охватившую ее веселость, Клементина нахмурилась:
- Зато вы, должно быть, прекрасно помните, что я делилась своими мыслями не с вами, а со священником, которого видела в вас.
Она произнесла и удивилась: впервые воспоминание об этом далось ей легко. Мориньер улыбнулся осторожно:
- Это я помню, да.
- Вы видите, положение совершенно безвыходное.
Он смотрел на нее молча несколько мгновений. Улыбался.
Но Клементина видела затаившуюся в его глазах настороженность. Как будто он раздумывал, сделать еще шаг или остановиться. Решив, видимо, рискнуть, Мориньер шутовски вскинул брови, скривил губы. Изо всех сил делал вид, что размышляет. Наконец воскликнул:
- Я нашел его!
- Кого?
- Выход. Если для того, чтобы быть откровенной, вам непременно нужен священник, закройте глаза и представьте, что на мне – сутана. Это несложно! Неужели вы не сможете?
И она подумала: да, через это просто надо пройти. Произнести вслух – раз, другой, третий. Чтобы от воспоминаний не замирало больше сердце.
- Смогу, – сказала вызывающе. – Но тогда возникнет вопрос: что вы делаете в моей постели?
Он рассмеялся.
- Вообще говоря, мы находимся теперь в моей спальне. Но не будем мелочны.
Мориньер перекатился на спину. Обхватил ее обеими руками, положил поверх себя.
- Во всем остальном, это – самое убедительное возражение, какое мне пришлось от вас услышать в эти, последние, дни.
Она снова забарахталась, уперлась ладонями ему в грудь.
- Отпустите меня. Сейчас же.
Он повиновался. Больше того, он не только ослабил объятия, но и снова повернулся на бок – так, что Клементина попросту скатилась с него на прохладную простыню.
- Что ж, – сказал спокойно. – Начнем сначала. Что портит вам настроение?
- Вы не ответили, где ваша кожа могла напитаться этими отвратительно-сладкими ароматами.
Он улыбнулся:
- Я ответил.
- Вы сказали – «не стоит слов».
- Это и был ответ.
- Меня он не устраивает.
Он протянул к ней руку. Провел пальцами по скуле.
- Вам придется им удовольствоваться, девочка моя.
Качнул головой.
- Неужели вы так мало себя цените?
- При чем тут это?
Мориньер обнял ее, скользнул ладонью по ее спине. Прижал к себе.
- Если бы ты могла, – зашептал ей в ухо, – хоть раз увидеть себя моими глазами, ты не спрашивала бы больше о других женщинах. Ты просто забыла бы об их существовании.
Ей стало жарко. Нетерпение, вдруг загоревшееся в ней, сбило дыхание, лишило ее возможности соображать. Он говорил что-то еще, но она больше не разбирала ни слова. Только льнула к нему всем телом. И боялась, что он отстранится, оставит ее.
Не теперь, – думала, – пожалуйста, не теперь.
*
После, положив голову ему на грудь, обхватив его свободной рукой, она лежала какое-то время неподвижно, прикрыв глаза. Мориньер слушал ее дыхание. Оно становилось все ровнее. Вот и рука отяжелела, несколько раз дрогнули пальцы. И он уже было решил, что она заснула, когда вдруг Клементина распахнула глаза.
Высвободилась. Приподнялась на локте. Спросила тихо:
- Вы любили ее?
- Кого на этот раз? – улыбнулся он, подавляя вздох.
- Вашу первую жену.
И он ответил:
- Нет. Не любил.
Она не заметила паузы, образовавшейся между ее вопросом и его ответом.
Выдохнула. Опустилась на постель. И заснула.
*
Она лежала, подложив обе ладони под щеку – как спят хорошие девочки.
Когда Мориньер в первый раз увидел Клементину в этой позе, он вздрогнул – точно так когда-то спала Камилла. В те ночи, когда они были вместе. И когда она носила их ребенка, и живот ее уже мешал ей, она тоже засыпала так – на боку, ладонь к ладони под щекой. И он всегда удивлялся – как она может спать так всю ночь, как не затекают, не немеют у нее руки?
Теперь прошло уже столько лет – он уже ничему не удивляется, не только этой не важной мелочи. Только любуется. И старается не думать о той женщине, которую он не уберег – по наивности, невнимательности, доверчивости. Из-за самоуверенности, наконец.
*
Клементина спала. А он все смотрел на нее. Вспоминал – неудобный ее вопрос и облегчение, которое отразилось на ее лице, когда она услышала ответ. И свою собственную неловкость вспоминал, которую, не будь его жена так утомлена, он не сумел бы укрыть от ее внимания. Ему казалось, будто он вот только что снова обманул ее.
Неловкость эта рождалась оттого, что он понимал: Клементина спрашивала не о чувствах, которые он питал к первой своей жене много лет назад. Она хотела знать, свободно ли от воспоминаний о ней его сердце теперь. А оно не было свободно. И никогда не будет.