"Сосна позора"
В пионеры меня приняли одним из последних в классе, из-за неуспеваемости по обязательным предметам.
Тем не менее, повязав красный галстук, я один раз даже целый час стоял в почётном карауле, с поднятой в салюте рукой, у недавно открытого памятника В.И.Ленину. Доверили!
Вспоминается и совсем не почётное, а наоборот, стояние у «сосны позора» Было это в пионерском лагере «Звёздочка» или «Дружба» - убей, не помню. Но это не столь важно. Я в каждом из этих пионерских лагерей побывал по разу, и ни один из них мне не понравился своей тупой дисциплиной. Везде надо было ходить со всем отрядом строем, даже в столовую.
Как-то перед «тихим часом», когда непоседливых детей, в разгар светлого дня, заставляют спать, Привела нас, десять 12-ти летних мальчиков, рыжая долговязая вожатая в душевую кабину – мыться. Видимо остальной отряд уже вымылся.: "Мыться без трусов!» - приказала рыжая. –«Ещё не хватало постели замочить!»
Мы послушно разделись, повернули краники – моемся. А она стоит, у входа подбоченившись и нагло смотрит.
«Что вы смотрите на нас – отвернитесь!» - не выдержал я, мы же мальчики!»
«Вы ещё маленькие!» – хмыкнула рыжая.
«Нет, мы большие! – Нам уже по 12 лет!» - продолжаю я возмущаться. А пацанам рядом, будто всё равно.
«Не обращай внимания!» - говорят.
Так и не отвернулась.
А на следующий день, те же пацаны, собрались очистить крайний, ближний к лагерю, один из огородов деревни Есауловка.
Я-то, поначалу не знал, куда и на что они меня позвали. А когда пришли к лазу в изгороди огорода, наотрез отказался. Пытался и их отговорить: «Не надо по огородам лазать, нехорошо воровать!»
Но обозвав меня «трусом», они, возглавляемы Саней К (моим дальним родственником) ползком проползли между гряд лука и стали дёргать морковь. Из деревенского домика вышла старушка и прогнала их с криком: «Вот я вас, жулики!» Пацаны трусливо, прячась за кустами, как зайцы, ретировались. Я и не подумал прятаться - поэтому меня, стоящего у изгороди, заметили девочки из отряда и доложили рыжей.
Рыжая выстроила линейку и вывела меня перед отрядом:
«Плохой пионер Болгов, отвечай, зачем ты полез в огород пожилой жительнице деревни? Воровать, да?! За это тебя надо из пионеров исключить и весь отряд поддержит!.. Потому что ты всех нас опозорил! На весь пионерский лагерь пятно наложил!»
«Я, я - не лазал в огород и ничего не воровал». (От обиды я даже дрожащую губу надкусил).
«Хорошо, ты не лазал, но кто-то же там был!? Кто с тобой был? – говори!»
«Не скажу! Я никого не видел!»
Я не плакал, нет, меня обуяла злость и обида за несправедливое обвинение в гадости которую я не совершал. И ещё было обидно, что пацаны, лазавшие в огород, как воды в рот набрали. Мы, дескать тут не причём. И только Саня К, шепнул; «Молчи, не выдавай…».
И я молчал.
«Значит не скажешь кто с тобой был?»
Молчу.
«Что ж, тогда тебе одному за всех них будет наказание!..»
И вдруг, сорвавшись, резко заорала: «Марш к сосне позора!..» и вытянув руку показала пальцем на самую толстую и высокую сосну в центре площадки, рядом с флагштоком, на котором развивалось красное полотнище с серпом и молотом.
«За что?» - Вырвалось у меня!..
«За укрывательство!»
Я не хотел идти и не пошёл бы, если бы сильно захотел. Но тут у меня взыграл характер непокорности в обратную сторону. Точно сосна позора меня сама к себе манила. Я молча пошёл к центру игровой площадки перед большой брезентовой палаткой отряда, гле стояла эта высоченная сосна, толщиной в два обхвата моих рук.
Тот же Саня К шепнул мне за спиной: «Не слушай её!..» Но я, скрипнув зубами и набычившись пошёл к сосне.
Подошёл к сосне и и развернувшись спиной – встал резко взметнув руку в приветственном пионерском салюте. На рубашке алел красный галстук, на вихрастой макушке голубая «испанка» с кисточкой – всё как положено юному пионеру, застывшему в почётном карауле.
В голове пронеслись слова «Клятвы юного пионера Советского Союза»: «Я юный пионер, Советского Союза, перед лицом своих товарищей, торжественно обещаю…»
«Болгов, ты что делаешь, опусти немедленно руку! И сними красный галстук» – как фашистка, взвизгнула рыжая вожатая, но я уже совершенно не обращал на неё никакого внимания. Она для меня больше не существовала до конца лагерной смены – я вдруг ощутил себя свободным от неё.
Для меня «сосна позора» стала не местом наказания, а местом моего освобождения. Как некогда, давным-давно, холм Голгофа для Христа. Но я об этом вовсе не думал. В голове у меня звучали слова из сказки Гайдара «О мальчише Кибальчише и его военной тайне: «Идут пешеходы – привет Мальчишу! Идут пионеры – «Салют Мальчишу!»
Рыжая вожатая кусала губы, но ничего не могла сделать. Сама наказала. Теперь не пинками же его от сосны гнать, и галстук не сорвёшь – крик на весь лагерь поднимет, ещё как дикий опасный зверёныш, драться с кулаками кинется. Гнева моих родителей она не боялась, поняла по моему характеру – что я не нажалуюсь. А вдруг директор лагеря дознается?! Выгонит с треском!
Слава Богу директор с другими вожатыми и отличившимися, примерными пионерами, были в отъезде – в музее имени Ленина. У остальных «мёртвый час».
Я стоял с поднятой в салюте рукой, как недавно, 22 апреля, в почётном карауле, у памятника Ленина, на центральной городской площади. Высоко надо мной, где-то там, у самого голубого неба, в солнечных золотых бликах развесистого ствола, успокаивающе погуливал и перешёптывался с сосновыми шишками, в разлапистых ветвях дерева, летний ветерок, успевающий поиграть и с красным полотнищем флага на тонком флагштоке. Кора сосны была жестковата, но от неё исходило тепло, точно дерево подбадривало и успокаивало меня.
«Будешь стоять час!» - крикнула рыжая и распустила отряд: «Отряд, разойдись!» Потом вспомнила, что настал «сонный час» - перегородила дорогу «расходящимся»: «Куда, стоять!.. Марш все по койкам!» Площадка опустела. Я остался один.
Саня напоследок махнул рукой: «Уходи, ничего не будет!» - и скрылся в палатке.
Я бы мог уйти, но упрямство и злость удерживали. Так я простоял на солнцепёке с поднятой в пионерском салюте рукой весь час, пошёл второй.
Ко мне подходили девочки из отряда, что не хотели спать, и говорили: «Болгов, вожатая простила тебя, можешь не стоять».
Потом, ещё раз, выглянул из-за куста Саня К. и покрутил у Виска. Витька ты чего не уходишь!.. – заговорщицки зашипел он. Старуха -огородница вожатой сказала, что тебя не видела…
А вы прочему не сказали, что я не лазал? – парировал обидчиво я.
Саня испуганно огляделся и прошипев: «Только попробуй выдать» – скрылся за кустом.
Но я стоял, как стойкий оловянный солдатик из сказки Христиана Андерсена. Ко мне подбегали пацаны: Ты что стоишь- пошли в игровую комнату. Рыжая тебя прощает!..
Сама вожатая больше не подходила и не окликала. Можно было и в самом деле безнаказанно уйти. Но я уже невинно наказанный, не боялся нового наказания. Меня одновременно разбирали жгучая обида и злость:
«Это пусть она просит прощения, а я ни в чём не виновен!» – буркнул я в ответ, даже не взглянув в их сторону.
Продолжаю стоять. Так и прошёл час наказания с лишним.
Наконец подошла рыжая: «Ладно, Болгов, сдай пост – ты не виноват. Я малость погорячилась».
Я разом обмяк. На глазах навернулись слёзы и, чтобы скрыть их, я убежал в тень за палатку.
В пионерском лагере, кроме финального пионерского костра и игр возле него, мне ничто не понравилось. В своей нелюбви к лагерному режиму я был не одинок. Были такие, что убегали из лагеря. Но я был из терпеливых. И когда приезжали навестить родителя ничего о происшедшем им не рассказал.
«Всё хорошо, интересно, кормят на убой…» – врал я, уплетая домашние лакомства.
В деревне лучше! Через год был по путёвке в другом лагере, там было ещё скучнее, даже хотелось сбежать.
Единственное что запомнилось, так это поход на берег Енисей к старым окопам, частично сохранившимся с времён гражданской войны. Искали в песке гильзы от патронов, и представьте – находили.
Прошёл слух, что в прошлым летом даже винтовку в песке откопали. И что завтра нас будут катать по Енисею на катере. Наступило завтра, но на катере катались лишь несколько вожатых, а нас даже к реке не подпустили. Так с обрывистого взгорка и смотрели.