Я завис в каком-то густом, вязком тумане, не позволяющем что-то видеть, планировать следующий шаг и угнетающем психику. Что-то давило, парализуя желания, связывая волю. Тяжесть в груди и ощущение того, что вот-вот произойдёт несчастье, к которому я не был готов и которое не должно было ни в коем случае касаться меня. Я к этому не имел никакого отношения, я этого не заслужил, потому что не чувствовал за собой никакой вины.
Туман ослабил свою хватку, я начал медленно опускаться в нём, пока не почувствовал твёрдую почву под ногами и увидел перед собой гроб.
Для меня?
Ну, нет!
Добротный дубовый гроб приготовленный давно, был удобным для будущего хозяина, но понадобился не для него, а тот, на тебе – взял и исчез!
В таком мерзком тумане, если ты мог передвигаться, исчезнуть было не тяжело, но для клиента гроба это было странным.
Куда он исчез – не знали, но у них был гроб, и они решили нести его на кладбище.
Зачем, не знаю, но и мне, в этой операции, тоже была поставлена задача. Я должен был нести две дощечки толщиной в полтора – два сантиметра, размером чуть больше ладони взрослого человека.
Изготовлены они были, видимо, из одного полена, потому что между собой были соединены кольцами, проделанными в этих дощечках, и они свободно болтались одна относительно другой, но лечь одна на другую не могли. Отшлифованы были грубым рашпилем, но так, чтобы не было заусениц, которые бы могли загнать занозу в руку.
Гроб, на вид, был тяжёлым, но женщина сняла крышку, одела нижнюю часть на себя и, оставив крышку мужчине, понеслась куда-то вверх по склону с такой скоростью, как будто её тащили канатом.
Я, со своими дощечками, поспешил за ней, а мужчина, как я понял по его тоскливому безразличию – сожитель женщины, взвалил на себя крышку и, не спеша поплёлся следом.
И где в ней – невысокой, худощавой, с уже пробивающейся сединой, силы были!
Склон, поросший высоким кустарником, и вязкий туман быстро скрыли её от меня, но пока был слышен треск ломающихся кустов, ещё угадывалось направление, а потом я шёл ведомый каким-то странным запахом, который вился следом, но затем пропал и он.
Мужчину, который плёлся где-то сзади тоже не было видно.
Так я остался наедине с дощечками и продолжал, увиливая от разлапистых веток кустарника, подыматься вверх по холму, пока не обнаружил себя на запущенной грунтовой дороге. От неё, как намёк, остались лишь две заросшие травой колеи, выбитые когда-то железными ободами колёс телег, давным-давно тут уже не проезжавшими.
Дорога проходила вдоль нескольких, деревянных домиков беспорядочно построенных когда-то. У некоторых ещё была видна краска на резных наличниках, украшавших окна.
Когда-то каждый из этих домов был обитаем, они были кому-то нужны, в них жила надежда, освещавшая всё вокруг них, дававшая пульс для жизни, зовущая и толкающая куда-то.
А сейчас они, покосившиеся, неухоженные, грязные, были заброшены и темны. Перекошенные входные двери были закрыты на загнутый гвоздь, стёкол в окнах не было и, лишь кое-где они были закрыты истрепавшимся, мутным и дырявым нейлоном. Дворы заросли бурьяном, закрывшим даже дорожки из домов к калиткам, которых либо просто не было, либо то, что от них осталось, висело на одинокой проржавевшей петле. Покосившиеся, кое-где подпёртые догнивающей доской или палкой, заборы из чёрного, прогнившего штахетника, где целая штахетина была редкостью, давно не видели хозяйской руки. По обе стороны заборов вольно рос всё тот же бурьян, захвативший и дорогу, которая должна была вот-вот скрыться под ним.
Если тут и была когда-то живность, то в отсутствии хозяина она куда-то исчезла, потому что не было слышно каких-нибудь звуков, подтверждающих её присутствие – глухая, гнетущая тишина накрывала эту деревню!
И всё это находилось в густом тумане тоски и отчаяния, сдавливавшем мне душу!
В таком тумане не было видно далее двух-трёх домов – остальные угадывались или придумывались угнетённым сознанием!
Декорация какая-то или ужасная действительность?
Передо мной стоял какой-то скучный невысокий парень неопределяемого возраста, с прямыми, свободно спадающими, нестрижеными волосами одинаковой, со всех сторон длины и, впереди частично, заправленными за уши. Он был в серой, грязной рубахе, таких же рваных штанах и ботинках на босу ногу без шнурков В глаза не смотрел, лицо давно не знало воды и мыла, говорить со мной явно не желал, на вопрос не видел ли я здесь женщину с гробом не отреагировал, но вопрос слыхал, потому что проговорил что-то невнятное и вяло повёл куда-то рукой.
Пошёл я туда и сразу же обнаружил закрытую забегаловку - что-то вроде остатков буфета, столовой, таверны, в общем чего-то, где можно было когда-то получить еду.
За крошечным, пустым столиком сидели двое унылых военных в незнакомой форме, по погонам, которых можно было определить, что это майоры, и один смурной гражданский, который был похож на моего хорошо знакомого Моше. Единственная разница была в том, что весёлый и разбитной «Моше», как и унылые офицеры, тоже имел «бледный вид»!
Но, несмотря на эту ситуацию, я обрадовался, потому что, оставшись в од ночест- ве в этом сумрачном мире, хотел быстро вырваться отсюда и надеялся, что, если не офицеры, то «Моше» видели эту женщину, и укажут мне путь.
Я хотел избавиться от дощечек, которые взялся донести и, закончив операцию оставить этот мир, в который попал неизвестно как, и неизвестно для чего!
«Моше» тоже узнал меня, но поведения своего не изменил. На мои вопросы все трое не отвечали, на моё присутствие почти не реагировали и смотрели на меня с сожалением.
Да что такое?
Что они знают, и чем не хотят поделиться, и почему такая тоска висит над этим местом?
Почему и мне так тяжело на душе – ведь я же никакого отношения к этому месту не имею?
Насколько я ощущаю, плотность событий за единицу времени в этом районе выходила на самый низкий, известный мне, уровень!
Впечатление такое, что время здесь начинает застывать, и все четверо, зная или ощущая окостенение его, жадно пользуются остатками жизненной энергии, ещё приходящейся на их долю, с сожалением расставаясь с каждым граном её!
Женщина в эту категорию не входила – она была стремительной и активной, как будто пользовалась жизненной энергией всей округи.
Мужчина был намного пассивней. Он как бы начал движение к барьеру, где все процессы замедляются!
Ладно!
До вершины холма осталось немного и там я огляжусь – может что-нибудь прояснится!
И тут, вдруг, я почувствовал, что доверенные мне дощечки зажили собственной жизнью.
Они оказались маленькими экранчиками, на которых одновременно можно было видеть события, происходящие в гробу, который уже стоял на гранитном столе.
Гроб был обит изнутри белым атласом и в нём, на одном экранчике, находилась женщина, а в другом - парень, которого я встретил на дороге.
Только сейчас он был чист и красиво одет, а она была причёсанной, опрятной и молодой.
Экранчики были маленькие и происходящее можно было видеть не очень четко.
Всё, что происходило на них заливал ясный белый свет и, на экранчике, с женщиной было видно, что парень, стоя рядом со столом, одной рукой гладит её по лицу и волосам, а другой, ногу под платьем, подымаясь всё выше и выше. Она, не открывая глаз, раскачивала головой из стороны в сторону, затем схватила его руку, гладившую лицо, и начала горячо целовать.
На другом экранчике, который нельзя было поставить параллельно первому, можно было видеть, что женщина мелко кланяется, лежащему в гробу парню, а он, вытянутой рукой гладит её по голове.
Оба экранчика были залиты светом и всё вокруг было радостным и живым.
Но вдруг они потухли, всё стало серым, постылым, полудохлым - припёрся мужик с крышкой и рухнул, уставший, возле стола!
Я тоже оказался там!
Гроб действительно стоял на гранитном столе, но был пустым и без белой атласной обивки внутри.
Что же я видел?
Кто был режиссёром того, что я видел?
И где же я вообще нахожусь: в какой-то фантастической реальности или во сне, который не даёт мне возможности понять, что делать с тем, что я вижу и чувствую.
И вижу ли я вообще, или это какие-то знаки, представляющие собой созре -вающее знание, которое лишь в последней стадии созревания позволительно обличить в слова, для передачи окружающим?
Всё, что я видел на деревяшках-экранчиках передавало общую ментальную атмосферу происходившего и не нуждалось в описаниях словами.
Те, кого я видел до перехода границы, после которой появилось изображение, демонстрировали потерю активности под влиянием каких-то факторов.
Активность эта терялась у всех по-разному, но, к моменту, когда я видел майоров, «Моше» и парня, эти четверо людей (или это не люди?), были на последних стадиях потери жизненной энергии.
Что было причиной этого феномена мне, похоже, придётся разобраться самому, иначе отсюда не выбраться и, возможно, став ещё одним объектом в окружающем фоне, я перейду в стадию постепенной потери жизни!
Дощечки оживают вновь, и на одной из них появляется туман созревающего знания, а на другой туман ментальной атмосферы этого района.
И только мне решать кто будет моим проводником в этом мире, потому что они не указывают пути принятия решения, и поэтому выбирать спасительный вариант нужно самому.
То, что происходило в этом районе не было колдовством или чудом.
Возможно, пространство здесь замкнулось на каком-то цикле дня или ночи, когда перестаёшь слышать, журчание воды в ручьях, когда стихает ветер, когда мимоза и акация складывают листочки, а ночная фиалка начинает пахнуть.
Возможно, цикл замыкания более длительный, и нужно понять какой он - это цикл, а также разобраться каким образом из него выбраться.
Здесь действительно мрачная, подавляющая, серая атмосфера. И ничего, кроме происходившего на экранчиках, не изменяется за весь тот период, что я здесь. Ничто не оживляет этот мир, нет стремлений, душевного огня, чуть радости.
Так что же здесь первично – замкнутая цикличность окружающего мира, либо ментальная атмосфера в нём?
Что вы хотите сообщить мне дощечки?
Или в вас есть сила, могущая перевести меня в состояние тех четверых, или сила эта что-то пробует на мне, или, что-то сообщая, хочет помочь не только мне, но и способна, с моей помощью, изменить состояние всего района, вернуть ему жизнь, вернуть радость, убрав тоску и серость?
Нет!
Размышлениями здесь не помочь.
Нужно решиться и, не страшась последствий, нырнуть в себя глубже, в наи- более архаичную структуру нервной системы и использовать рефлексы, существовавшие до появления сознания, чтобы чужие ментальные состояния не могли влиять на меня.
Но для этого мне нужен посредник, которому я мог бы доверить, на некоторое время, своё сегодняшнее сознание.
Где мне его взять?
И тут на экранчике, передающем ментальную атмосферу района, появляется женщина, ласково приглашающая и меня улечься в гроб.
Экранчик лучится, женщина улыбается, но можно разглядеть её глаза!
Вспомнилась эпиграмма Валентина Гафта:
«Глазки светло – голубые,
Каждый добрый – вместе злые».
Фигушки, сопротивляется мой мозг моим рефлексам – чем это кончается я уже представляю.
Лицо женщины на экранчике темнеет, старея на глазах, но она не сдаётся, настаивает, желая убедить меня не сопротивляться.
Она давит мне на мозг, стараясь заставить его уступить рефлексам. У неё опыт, тренировка, и я чувствую, что она сильней меня!
Экранчики потухли, и мы вживую оказались друг против друга по обе стороны гранитного стола с пустым и необитым изнутри гробом.
Рядом с ней стоял парень в своём грязном обличьи и квёлый мужик, а рядом со мной - майоры и «Моше».
- Они, всем кодлом, хотят меня заставить – похолодело в груди, и я решил сопротивляться изо всех сил, которых у меня немало.
Но что физическая сила, когда уверенность в себе подорвана и воля тебе не подвластна!
То, что она эмоционально сильней меня я уже почувствовал, но она потребовала себе помощников, а это значит, что и она не всесильна.
Это укрепляет мою уверенность и видно, как лицо женщины темнеет ещё больше – она почувствовала, что страх с моей стороны уменьшился.
Она, конечно, сломит меня, но так просто я не дамся. Я морально крепчаю, а она темнеет.
Несмотря на то, что я окружён, что-то её начинает тревожить всё больше.
Когда я это понял, она потемнела ещё!
Похоже, на то, что когда сразу запугать ей меня не удалось, она заколебалась в своей уверенности, а поняв это, испугалась сама!
Во время этого противостояния между нами, присутствовал ментальный фон каждого из всей компании и они, пассивно участвуя в этом противостоянии, но желая оказаться на стороне победителя, просто перекачивали остатки своего подавленного эмоционального фона от одного из нас к другому.
Это была бессловесная баталия более сильной эмоционально ауры со слабой.
Они были призваны женщиной для демонстрации её триумфа надо мной и дальнейшего их зомбирования до полного подчинения.
Но мои «трепыхания» изменили ситуацию.
Майоры и «Моше» прониклись симпатией к ним, потому что каждый из них помнил себя в такой же ситуации – вот что они знали, и чем не посмели, поделиться со мной при первой встрече, тешась надеждой, что до самого печального конца они дойдут когда-нибудь потом.
Вместо того, чтобы подчиняться ей, они своё предпочтение отдавали мне.
Зная к чему, она вела меня и понимая, чем это, в конце концов, закончится для них, они, остатки своей воли доверившись, переместили мне, а не ей, оголив, каждый из них, свой палеокортекс и полностью отключив сознание.
Вместо того, чтобы я доверился кому-то они, укрепив меня, доверились мне.
Мы сравнялись с ней эмоциональным фоном, но она, почувствовав происходящее, запаниковала, фон её уменьшился ещё, и парень тоже покинул её.
Но он, опасаясь возмездия, не перешёл на мою сторону, а предпочёл остатком своего измученного энергетического фона, сидеть «на заборе», ожидая чья возьмёт.
И тут я почувствовал, что могу её победить.
Почувствовала и она и исчезла!
Дощечки ожили вновь и показали её посветлевшую, лежащую в обитом атласом гробу, а на второй дощечке был мужик. Но у них ничего не получалось – она уже потеряла уверенность в себе, а он – ленивый и апатичный по природе, старался лишь устроиться поудобней, чтобы поспать!
Дощечки потухли вновь, но она, став дряхлой старухой, из гроба уже не исчезла, а осталась лежать в нём.
Я положил дощечки вовнутрь, накрыл гроб крышкой, которая защёлкнулась с ним по всему периметру, и он исчез!
Через некоторое время туман отчаяния спал, появился свет надежды, майоры оживились, Моше вернулась его весёлость и былая активность, стала видна деревня, в которой парень начал восстанавливать что-то в одном из домов, а вялый мужик, хоть и делал вид, что помогает ему, своей природе не изменил - отлынивал где мог!
В деревне послышались блеяние и мычание, залаяла собака.
Жизнь вернулась в это место, и я смог оставить его!