Мужики всех возрастов, окрасов, рангов и чинов, надеюсь, что многие, меня поймут. Душою нараспашку, всегда я перед вами, рубаха – парень, тут. Прекрасная же половина человечества?.. Не знаю, не уверен, что вся останется со мною до конца. В брезгливости да справедливой и не отвергнет сразу «молодца». Но честно, наберитесь вы толики той терпения. Поверьте, открываю вам сердце искреннее в откровении. И от души вещаю. И посвящаю. Всем мамам, девушкам, добрейшим женщинам, бабулям.
Хотя не поворачивается мой язык произнести такое слово, на возраст что указывать готово. Но некоторые хотят и спят, и видят ими стать. И остаётся только ждать, желать. И песни даже весёлые и в тему есть, а их не перечесть. «Спешит на свидание бабушка, а бабушке сорок всего…» Понятно, что не Виктор я Гюго. Одним словом, впервые, прилюдно, трезво хочу нескладное творение достойным женщинам, спасительницам нашим и прародительницам посвятить в словах пусть неуклюжего, но воспевающего всех вас поздравления.
Всегда прекрасны вы! И когда бьёте нас справедливо скалками – сковородками по голове, показывая, кто в доме истинный хозяин. И когда наши носки засохшие стираете, да сопли пьяные слезливые платочком подтираете. И когда сами, уставшие до чёртиков на опостылевшей работе, да пребывая в неустанной о семье заботе, те песни колыбельные сердечно сыночкам–доченькам поёте. И когда носик свой обворожительно в зачуханные, затрапезные, дежурные тюльпаново-мимозные букетики суёте. Когда на подвиги мужицкие нас вдохновенно сподвигаете!.. И всё великодушно нам прощаете!.. Всегда прекрасны вы! Ох, не сносить мне головы…
Вы – красота и двигатель прогресса, биение сердец и вдохновение любви. Вы продолжательницы жизни. И честь, и гордость, и лицо прекрасное, надежный тыл и смелый фронт Отчизны! Непобедимые «огнетушительницы» горящих изб, и всадницы неукротимых скакунов, и воспитательницы непокорных и капризных драчунов. Врачи, инженеры, педагоги, продавцы и упаковщицы, кондукторы и дворники, укладчицы тяжёлых шпал, штамповшицы. И домработницы, буфетчицы, актрисы, гламурные звездули и бухгалтерши-экономисты. Капризули, писательницы, поэтессы… и даже директрисы – биссектрисы. Сплошной страстей и красоты накал, обвал, завал и вечный шквал!.. Прекрасные волшебницы и незнакомки… Я всех бы вас любил, алкал! И не стоял бы никогда в сторонке. Такие щедрые и сердцем, и душой, какие Женщины цветут в стране родной!
Милые мои, как не вспомнить Ломоносова: «Открылась бездна звезд полна; звездам числа нет, бездне дна…» Кстати, наш был Михайло человек, любил за свой учёный воротник формулы крепкие с устатку заложить. Но, да не каждому дано такую чашу ёмкую и горькую испить. И можно, должно до бесконечности всё восхвалять, любить и поздравлять ту половину из прелестниц, женскую благую рать. Но хочется мне два эпизода из жизни собственной, да на обзор витринный, на суд общественный всем преподать.
Характером и внешностью я вышел, хоть картину маслом яркую и сочную пиши. Красив, осанист, добр и щедр. Без шуток льстивых. Судить меня, читатель не спеши. И, главное, ведь не подлец. И не трясущийся от страха холодец. Но не сложилось на тарелочке фарфоровой съедобными кусочками, не получилось. Но, слава Богу, что и вдребезги все ж не разбилось.
Короче, повторил путь многих. Когда ее я благосклонности добился, то быстро скурвился, запился, опустился. Она спасала и боролась, как могла. Молилась, прощала многое, вытаскивала из бездны – пропасти, нежнейшая улыбчивая недотрога, отзывчивая светлая душа. В несчастьях, на распутьях верная подмога. Взамен же не просила ни гроша. Да что и взять с меня, с пропойцы гнусного и без работы. Ни шиша. Одни лишь для сердца женского тяжелые и горькие заботы. А у нее и должность, и уваженье, и почёт. И в одночасье, не выдержала, бросила, ушла. Не насовсем. А чтобы, хотя бы элементарно высыпаться перед ответственным рабочим днем от моих выпадов и бредней – бредов – криков и немыслимых угроз. Сняла квартиру и ушла.
Понятно, это не букет из дивных роз. Такие неказистые известные семейные дела. А что потом? Всегда к нам с матерью моей, старушкой, пусть на часок, но возвращалась. Блины и пироги пекла, котлеты жарила, в квартире мыла, убиралась и помогала, как могла. Однажды летом, по наивности своей и доброй памяти на пляж меня заволокла. Так плакала и причитала, что просто до глубины сознания, пропитого насквозь, достала.
– Пойдём, пойдём, – она шептала, – жара и солнце, шашлыки и воскресенье. Семья, нам надо быть вдвоем. Одна я без тебя измучилась, устала…
А мне, да лишь бы повод выпить был. Тогда про все на свете я забыл кроме желанной водки.
– Ну что ж, пойдём, моя любимая молодка, – с ухмылкой пьяной я сказал, – но и подарка от тебя в ответ бы тоже ожидал. Ведь встречи наши крайне как редки. Отметить надо, ты жена мне, не соседка… – в ответ она вздохнула тяжело, головку чудную кудрявую склонила,
– Как низко пал ты, пропадаешь в пучине пьянства, милый…
Ну, ладно, дальше не буду экспромтами штампованными утомлять. Пошли мы с ней на берег реки широкой, на золотистый пляж гулять. А возвращаться сам уже не мог. От алкоголя, ранее, что принятого без неё, уже враздрызг хмельной, безвольный, изнемог. Ни сил, ни мощи, ни стараний мужицких нет, но лишь желанья есть еще догнаться, напиться вдоволь и упасть свиньёй на дно заветного корытца, и захлебнуться, и пропасть. И стал ей мужественно кляться. Что вот такая обуревает вдруг меня неровная и гадкая напасть. Поверь в последний раз. Я задавлю ту пагубную страсть. Но честно, брошу пить, преображусь, работой и собой займусь, но только… Дай! Позволь, купи ещё глоток один спиртного, хоть маленького, хоть какого, но дай. Как плакала она, меня молила, да только чуть от смеху и не уморила. Опять я заболтал её сознанье. Сказал, что возведу, построю в жизни нашей новое и позитивное, да крепкое надёжное такое здание, где будут дети, мир, семья, любовь.
– А ты поверь, любимая, мне только вновь. Купи всего лишь маленькую чекушечку –мерзавку напоследок, четвертушечку. Оставь меня сейчас, иди скорее в магазин, я сам дойду, мужик я или нет, до той черты подъездной, до двери. И не реви. Прошу, поверь мне! – Не знаю, поверила ль тогда, поникшая ушла. И начались тут, брат, чертовские и безобразно жуткие дела…
Меня шатает и болтает, и без опоры верной, как цветочек, что на букву «Г» из алфавита, в проруби мотает. И рухнул навзничь, да с размаху на асфальт от лжи своей, от пьянства беспробудного, да на заплеванный, загаженный и раскаленный битум. Погиб бы… Или подонками, как мяч футбольный, порванный, безжалостно валялся бы избитым. И поделом. Но ангельский с Небес звучал спасительный и чистый альт. Когда лежал я пьяной мордой об асфальт. Меня какая-то мадонна чудом подняла, взвалила грязного, обрюзгшего от алкоголя, бессознательную тушу, как мешок картошки погрузила на себя и понесла. И дотащила мужественно до квартиры. Откуда только силы недюжинные и неженские взяла?.. Такая получилась «майна – вира».
Так было, читатели мои. В ответ с усмешкой обывательской не говорите, что булькаю и сочиняю понапрасну. Не корите. Хотите, верьте мне, хотите и не верьте. Но я не лгу. Прискорбно то, что имени спасительницы, ангела прекрасного я даже не спросил. Таким вот обормотом и опустившимся никчёмным идиотом слыл. Что не было тогда ни памяти, ни капли сил. Лишь равнодушно, тускло и всё равно.
Сегодня же я выглянул в окно. Весна всем женщинам прелестным гимн любви поёт. На подвиги нас, мужиков, как рыцарей своих зовёт! Прошло с тех пор не так уж времени и мало. И вот те дни не зря вокруг летели в молитвах женских обо мне, то зноем жарким, или белыми и знобкими метелями. Но я уже не пью ни с кем, ни что попало. Желание паскудное исчезло, испарилось и пропало.
А на площадке лестничной, в подъезде бомж лежит усталый с бутылкой недопитой водки и храпит. Смердящий, грязный и пропащий. А был ведь, верю, человеком настоящим. И женушка моя, искусница, всегда в одной красивой той поре, блинов нажарив, пирогов, ведь масленица на дворе, любя, как истинная христианка, не только грешников, но даже и врагов, часть вкусностей в салфетку завернув, как в скатерть – самобранку, велит отдать ему. Зачем и для чего, и что за блажь такая, убейте, не пойму…
Да нет, так просто, ёрничая глупо и необоснованно ревнуя, конечно, понимаю.
Её, спасительницу, неугомонную в энергии отзывчивой, любимую, родную.
И душу русской женщины, загадочную и прекрасную, всегда не уставая, воспеваю!..