Несовпадение
Телевизора в ее доме нет, не хочется отвлекаться от мира собственного, вглядываться в безумие Вселенной. От внешнего мира ее дом закрывают плотные портьеры с изящными ламбрекенами. На стенах - картины. Примечателен автопортрет: в бальном платье с открытыми плечами, загадочная поволока глаз, неуловимая улыбка… Натали Гончарова, не больше, но и не меньше. Чистейшей прелести чистейшей образец. Тем более, что ее тоже зовут Натали. Наталья Ивановна. Наташенька. Пейзаж старого барского сада с убегающей вглубь дорожкой, по которой так хорошо гулять, с беседкой над прудом. Натюрморты с цветами. Наташа сидит в кресле-качалке, иногда поднимает глаза от книги и видит себя в зеркале. А перед ее внутренним взором все тот же барский сад. Но раздается звонок. Наташа откидывает плед, сует ноги в тапочки с помпонами и открывает дверь.
В квартиру входит не совсем трезвый мужчина, отодвигает Наташу и оказывается в комнате. Он изумленно оглядывается, некоторое время качает головой, потом, наконец, выговаривает:
- Это что? Это вот так можно жить?
Наташа, молча наблюдавшая за ним все это время, спрашивает:
- А вы, собственно, кто?
Мужчина задумчиво рассматривает Наташу, делает шаг к креслу-качалке:
- Может, вы еще и Тургенева читаете?
Он берет раскрытую книгу, листает:
- Тургенев. Первая любовь.
Потом отвечает Наташе:
- Я ваш новый сосед. Познакомиться пришел, у нас застолье, приглашаю.
Наташа застенчиво покачала головой:
- Вы извините, у меня другие планы на вечер.
- А вы, значит, по плану живете?
Наташа пожимает плечами, провожает соседа. Наливает воду в ведро, моет пол. Открывает окно, чтобы проветрить. Вспоминает, как отмечала неделю назад свой день рождения.
Она не любит праздники, но хотелось подвести жизненные итоги. Все-таки пятьдесят лет, душа возжаждала высоких слов и песнопений. Можно было заказать кафе, но Наташа решила сэкономить. А еще хотелось показать квартиру. Не квадратные метры, а дом, в который она вложила душу. Пришли девочки с работы, которые знали ее как ответственного главного бухгалтера, а такую вот, с картинами и книгами, увидели впервые.
- Наталья Ивановна, это вы все сами?
- Ну, да. Сама все придумала, сама сшила, и картины тоже мои.
Нежные акварели манила в глубину тенистых аллей Наташиной души. Натали. Женщина-девочка, которая никогда не повзрослеет. Вечная весна.
- И кресло-качалка имеется, я его пока на балкон вынесла, с застольем не помещается в комнате. Тесно, конечно, но я не представляю свои вечера без кресла-качалки. Или за мольбертом, или в кресле с книгой, - радостно говорила Наталья Ивановна.
Пришли подруги, одноклассницы, Алена приехала из Москвы, не пожалела времени. Однокурсницы, с некоторыми сто лет не виделись. Наташа готовила два дня. Испекла свой фирменный торт «Мишка» с орехами, украсила свечами. Не пятьдесят, конечно, но бесконечные огоньки завораживали. И на столе стояли зажженные свечи в подсвечниках под старину, купила на авторской выставке в музее.
- Я хотела бы жить в девятнадцатом веке, - Наташа смущенно улыбнулась.
- А на работе кажетесь такой современной, строгой, - вставила Верочка из отдела снабжения.
- Такая вот я разная, - кивнула Наташа. – Ну, садитесь. Открывайте вино, наполняйте бокалы.
- А водочка есть? – поинтересовалась Алена. – Я больше водочку, знаешь ли…
Алена ловко, как фокусник, достала из своей сумки бутылку водки, спросила:
- Рюмки есть?
Наташа отрицательно качнула головой. Алена плеснула водку в бокал.
- Девочки, кому еще водочки? – к ней протянули несколько фужеров. Остальные предпочли вино. Бутылки красного и белого грузинского вина украшали стол. От одних названий хотелось танцевать лезгинку: Ркацители, Саперави. Зачем водка? Но Наташа промолчала, соблюдая правила гостеприимства.
- Наташка, я тебя так люблю! Скучаю. В последнее время особенно часто тебя вспоминала, а тут твое приглашение. Ни минуты не раздумывала, сразу купила билет – и вот я тут! – Алена заполнила собой все вокруг, всю маленькую Наташину квартиру. Наташа почувствовала взмыв счастья в груди, чокнулась с Аленой и отпила глоток вина.
- Нет, так не пойдет, - бурно запротестовала Алена. – До дна!
- А теперь вручаем подарки! – сказала Алена. – Самый важный момент! Вы же не жрать сюда пришли, девочки!
- А поздравлять! – подхватила слегка захмелевшая Наташа. – Хочу услышать, какая я хорошая!
- Будут тебе слова! – пообещала Алена и взялась руководить застольем. Сначала она подарила ей медаль юбиляра из какого-то особого сплава, который сделали в ее стоматологической клинике «32 карата». Потом девочки уходили в спальню и переодевались там греческими богами, гейшами и пионерами. Звучали поздравления в стихах и песнях, подготовленные Аленой. У Наташи возникли сомнения по поводу ее врачебной практики, не иначе как массовик-затейник. Она порядком подустала уже от череды разноплановых персонажей с поздравлениями. Наконец, подруги выстроились вокруг стола в своей цивильной одежде с отпечатанным текстом в руках. Алена взмахнула рукой:
- На мотив «Как родная меня мать провожала…» Поехали!
Мы пришли на юбилей – веселуха,
Так давайте песни петь, бляха-муха.
Юбилярша-то у нас – красотуха.
Ну, и дальше так держись, бляха-муха.
А фигура у тебя – отпадуха,
Аж завидки нас берут, бляха-муха.
- Здесь мягче поем, - предупредила Алена. – Ребенок все-таки, поэтому я переделала на бляшу-мушу.
А сыночек- красотуля Илюша,
мамы вечная любовь, бляша-муша.
Песня продолжалась и казалась Наташе бесконечной. Однако она взмахнула невесть откуда взявшимся кружевным платочком и отстукивала каблучками дробь, и поводила плечами в танце, чтобы не обидеть гостей.
Девочки выходили на балкон, садились в кресло-качалку, вдыхали сладкий аромат цветущей за окном сирени. Потом доставали сигареты и стряхивали пепел на улицу. Наташа приносила им фарфоровое блюдечко в качестве пепельницы.
- Это от чайного сервиза? Жалко портить, - отказывались они.
Закрывая за ними дверь, Наташа пожимала плечами:
- Бляша-муша… Ну, надо же, и пришло ведь в голову девочкам!
Потом мыла посуду и думала:
- А Илюша так и не пришел. И Артемку не привел к бабушке на день рождения.
Наташа родила сына в восемнадцать, на первом курсе института. Умудрилась окончить институт, с ребенком мама, конечно, помогала. Замуж так и не вышла, а красавца-грузина, который бросил сначала ее, Наташу, а потом институт и уехал в свой Тбилиси, помнила долго. Сына назвала Илюшей, хотя он был копией отца. И записала его на свою фамилию, и дала ему отчество деда. Илья Иванович Селиванов с ярко выраженной грузинской внешностью и взрывным характером пел «Сулико» так, словно вырос в грузинском ауле. Голос крови говорил в нем явно и настойчиво. Когда Илюша разошелся с женой, Наташа даже не удивилась, словно знала это наперед. Сына, правда, не бросил, помогал. Артемка подрос и вдруг перестал общаться с отцом. Когда тот приносил в семью деньги, прятался в туалете. Илюша проходил в дом, ждал сына, а тот сидел в туалете. Что тут сделаешь, у мальчика понос.
- Ты его врачу покажи, может, у него желудок не в порядке, - усмехался Илюша в лицо жене.
- Это у него на нервной почве, - отвечала жена, прятала деньги в тумбочку и провожала Илюшу.
- Все не так, - вздыхала Наташа.
Не хотелось продешевить, разменивать душу на пустяки. Не хотелось, какого попало отца Илюше, лишь бы был. А в итоге, мальчик вырос и не научился строить отношения в семье, потому что у него не было примера таких отношений. Любовь у Наташи, конечно, была. Но все не то, словно Наташа сравнивала ее с идеалом, а та не дотягивала. Да и мужчины как будто побаивались Наташу. И бросали. Один из них, безумно талантливый, но пьющий художник, за которого Наташа готова была бороться, отвоевывать его у болезни, тоже ее бросил. А потом долго звонил. Женщины не задерживались в его жизни, и каждую из них он оплакивал с Наташей. Та утешала его, гладила по голове, а потом просила не звонить ей, не беспокоить. Когда художник похоронил отца, он тоже позвонил Наташе, и та снова гладила его по голове и просила:
- Ты не пей больше, пропадешь.
Однажды он сказал:
- Ты женщина, которую судьба дарит только один раз. Мужчина получает этот дар, а потом не знает, что с ним делать. Слишком дорога, слишком высока – не дотянуться. А потом кусает локти, но поздно…
- Мягче надо… бляша-муша, - усмехнулась Натали, вспомнив своего художника. Она уселась в кресло-качалку на балконе, укрылась пледом, и запах сирени нежно обволакивал ее, уносил мысли куда-то далеко, где нет этих странных несовпадений, все ясно и чисто, как в акварели.