Что безнадежней, скажите мне люди,
Пасхи в апреле? М. Цветаева.
- Ах ты, сучка блохастая! Шалава облезлая! Когда же ты успела, паскуда?
- Витька-а-а! иди сюда! – кричала толстоногая баба, замахиваясь сломанным коромыслом на дрожащую, тощую собаку с отвислым животом и торчащими сквозь редкую шерсть бледно-розовыми сиськами.
Из запотевшего окна покосившихся сеней, в маленькую форточку, выглянула запухшая, Витькина рожа.
- Чего разоралась то, с утра пораньше, что случилось?
- Ходи сюда живей, полюбуйся на эту тварь - приказным тоном повторила баба, указывая коромыслом на запуганное животное.
Из дома, в разных колошах на босую ногу, лениво почесывая толстое брюхо под грязной тельняшкой, немного пошатываясь, вышел помятый хозяин.
- Ты помнишь, морда твоя пьяная, кобеля того приблудного черного, что крутился осенью на огороде возле клеток с кролями? Говорила, тебе дуриле тогда - пристрели на хрен, псину ту паршивую. Так не послушал, вот теперь радуйся, корми этот выводок бл**ский - плюясь во все стороны, кричала злющая супруга.
Из собачей конуры (старого почерневшего ящика в котором раньше хранился комбикорм) накрытой куском шифера и выбитой сбоку доской, доносился громкий разноголосый скулеж. Виновница утреннего скандала, трех цветная дворняга с вытертой грубым ошейником шеей, была прикована ржавой цепью к железной скобе, вбитой в угол сарая. Жульета нервно мотала лохматым хвостом и заискивающе смотрела на своих хозяев.
- Ну, и где ты проблему увидела, бля, снеси их к реке и в прорубь кинь. Можешь и Жульку с ними заодно утопить. На хрен она нужна, старая сука. А, я скоро «кавказца» заведу, чистокровного. Мне лесничий щенка обещал.
Только разбудила зря, - зевая до хруста в челюсти, по-хозяйски распорядился недовольный Витька, осторожно переступив навозную лужу, направился к дому досматривать прерванный похмельный сон.
- Стой, придурок, куда пошел? Как я щенят достану. Она – курва бешеная, зарычала и кинулась на меня, когда я в будку коромыслом полезла – срываясь на крик, затрясла сальными щеками обиженная хозяйка.
Витька плюнул тягучей слюной себе под ноги, грязно выругался и вернулся к будке.
- Слушай, ты сама бешеная, мать твою, достала уже. Чего орешь – начал заводится недоспавший муж.
- Ты, прежде чем снова зенки залить, отвяжи собаку и запри в сарае. Потом сними шифер с будки, принеси ведро воды и ямку по глубже за старым курятником выкопай. Или думаешь, я побегу проруби по всей речке искать. Сделаешь – можешь опять нажираться.
- Какую яму? Земля еще мерзлая. Утопи их под берегом в омуте за камышами, речка уже как два дня вскрылась. Только сегодня снеси, завтра нельзя – праздник большой.
Витька Зайцев жил с осточертевшей женой Зойкой, больше двадцати лет. По молодости Зою называл Заей и была любимая: ласковая и нежная. С годами, «зайка» загрубела, потолстела, обрюзгла и стала по- уличному зваться «Зайчихой». После четвертого выкидыша, на нервной почве у нее начало дергаться правое веко, повело в сторону рот, и стал косить левый глаз. К прозвищу «Зайчиха» добрые жители деревни, добавили слово «косая».
Детей у них не было, с родней и соседями практически не общались. В большой деревне, держали хозяйство и жили как все, не хорошо, и не плохо. После того как окончательно убедились, что ребеночка Бог не даст, стали понемногу попивать. Пили после работы, без компаний - вдвоем, коротая за самогоном и телевизором праздники, выходные и длинные, унылые вечера. Со временем смирились с бездетностью и даже нашли в этом свою прелесть.
Субботним апрельским утром, проваливаясь по колено в осевший серый снег, напрямик через огороды, неся в переднике восемь скулящих разношерстых комочков, тяжело шагала к реке, толстозадая Зойка.
***
Алешка, девятилетний деревенский парнишка, любил речку, и все свободное время в тишине и покое проводил на ее укромных берегах. Летом, мечтательно любовался тихим, журчащим течением, сидя в старой отцовской лодке. Осенью, после проливных дождей наблюдал за плывущей травой и желтыми листьями в мутной воде. Зимой, расчистив снег, сквозь прозрачный лед, по - долгу смотрел на колышущийся подводный мир. Но большего всего нравилась река весной, в то время, когда трещал лед, и льдины разных форм и размеров, соревнуясь в скорости, сверкая и переливаясь на весеннем солнышке, уплывали таять за горизонт.
Рано утром, мама разбудила Лешу и поцеловав в теплую, усеянную веснушками щечку, ласково прошептала:
- Вставай сыночек, сегодня у нас особый день. Папка пошел за машиной, скоро вернется, и мы все вместе на праздники, поедем в город.
Когда Леша за завтраком доедал рисовую кашу, на кухню вошел серьезный отец.
- Пару часов придется подождать, завгар уехал в район за запчастями, а без его подписи на путевке, УАЗ не дают - садясь за стол, сказал глава семейства.
Нарядно одетая мама, ставя шипящую сковородку жареной картошки на стол, обеспокоенно спросила:
- Не, опоздаем ли, Коля, дорога ведь дальняя, больше сотни верст?
- Думаю, успеем. Нам бы, только грунтовку проскочить, а там дальше трасса хорошая до самого города – не совсем уверенно ответил отец, наливая в кружку утреннего молока.
Алеша, единственный в семье ребенок, с рождения не говорил. Не получалось у него даже связно мычать. Причину длительного молчания не могла объяснить ни официальная, ни народная медицина. Врачи в накрохмаленных халатах после долгих обследований, изучения разных анализов, только пожимали плечами, не могли поставить точный диагноз. Разнообразные знахарки и ворожеи испробовали десятки своих методов, но положительного результата не достигли. Мальчик упорно молчал.
Церковные батюшки, каждое воскресенье, причащали Алешу, а родителей призывали к смирению, покаянию и молитве.
В специальный интернат, мать отказалась отдать сына, занимались с ним дома сама. Старый учитель, пенсионер, живший по соседству, учил Алексея письму и азам арифметики.
Этой весной, впервые привезенная в Россию Чудотворная икона, которой поклонялся весь христианский мир, после миллионного паломничества в храмах Москвы и Питера, отправлялась домой, на Афон. Последнее место, где православные могли поклониться святыне, был город, где неподалеку жила семья Алеши. Многочисленные исцеления людей, прикоснувшиеся к святому образу, давали родителям Леши надежду на чудо.
Пока ждали машину, мама отпустила сыночка погулять на улицу. Мальчик прошелся по разбитой дороге до крайнего дома, спустился с пригорка и побежал вниз к реке, смотреть на ледоход. За островками камышей, возле давно упавшего в воду, огромного тополя было его любимое место. Алешка залез на вмерзший ствол дерева, пробрался поближе к течению, по удобней уселся на толстую ветку, и стал наблюдать за плывущими белыми ледяными «лебедями».
Услышав странные звуки, похожие на плач, Леша приподнялся и посмотрел в сторону берега. Сквозь редкие камыши, мальчик увидел стоящую на небольшом склоне, тетку Зою, прижимающую к животу шевелящийся фартук.
Всю дорогу к речке, Зойка не переставала ругать своего ленивого супруга и блудливую Жульку. Уставшая и злая, с отдышкой и мокрой спиной она подошла к камышовой заводи. Лед возле берега еще не сошел, был покрыт пленкой воды и блестел на солнце. Высморкавшись и смахнув рукавицей, крупные капли пота, выступившие на лбу, Зойка глянула по сторонам. Рядом с поваленным деревом заметила широкую промоину, с бурлящей водой сильного течения. Подойти к открытой воде по тонкому льду, она побоялась. Решила стать поближе и вытряхнуть щенят с фартука, прямо в пенящийся водоворот.
- Расстояние метра три, ерунда. Тряхну посильней, и полетят скулящие сучоныши все разом,- решила Зайчиха, подходя к самому краю обрывистого берега.
Расставив пошире толстые ноги, Зойка наклонилась вперед и чуть присела. Крепко взяв края грубой материи грязными пальцами, разгибаясь, она сильно взмахнула руками, вытряхивая сосунков, из воняющего собачьей мочой фартука.
Не рассчитав силу, грузное тело подалось вперед, резиновые колоши скользнули по мокрому снегу, и девяносто килограммовая баба, задрав ноги, полетела в реку с метрового обрыва. Скулящие щенки, покинув грязную тряпку, подлетели вверх и шлепнулись на мокрый лед, не долетев до водоворота. Визжащая, словно раненая кабаниха, проломив задом прибрежную наледь, Зойка плюхнулась в воду, поднимая вокруг себя фонтан брызг.
Мокрые щенята, россыпью валялись в блестящих лужах и захлебываясь, сучили короткими лапками. Стоя по пояс в воде, обезумевшая баба дотягивалась до полумертвых щенков, и остервенело, швыряла их в пенящийся поток. Самый сильный, рыжий цуцик, тихо тявкая, цепляясь острыми коготками за лед, из последних сил уползал в сторону камышей.
С перекошенным ртом от ненависти и холода, ломая лед разбитыми в кровь кулаками, хрипящая Зойка, скрученными красными пальцами тянулась к дрожащему кутенку. Через секунду, последний из помета, полетел в промоину.
Подняв голову с растрепанными мокрыми волосами, облепившими лицо, Зайчиха увидела бегущего к ней по кромке льда, соседского немого мальчика. Пытаясь спасти щеночка, плачущий Леша стал на колени у края промоины. Держась левой рукой за тонкие камыши, правую он опустил в воду пробуя дотянуться и выловить снятой шапкой, дрожащего щенка, чудом зацепившегося за сухую траву, мерзлой кочки. Несколько попыток не увенчались успехом. Щенок ушел под воду.
Тонкий, подмытый лед возле промоины глухо треснул. Бултыхаясь в холодной воде, Леша громко закричал. Слова, глубоко сидевшие в нем девять лет, внезапно провались наружу.
- Мама, мамочка-ааа! Речка! Холодно! Я не хочу-ууу…
Надрывающийся детский голос, сквозь шум воды и скрежет трущихся льдин, эхом пронесся над рекой.
Обжигающая вода. Последний глоток воздуха. Сильное течение, безжалостно затягивающее под лед.
Через секунду бурлящий поток проглотил мальчика…
На следующий день, на Пасху повалил снег. Алешу нашли у соседней деревни возле узкого, пешеходного моста пересекающего реку. Он лежал припорошенный снежком, на осколке прозрачной льдины, выброшенной на берег. Окаменевшей рукой прижимал к груди мертвого щенка.
***
Зойка до самой темноты, в промерзшей до хруста одежде, как чумная бродила по берегу речки. Переворачивала тяжелые льдины, вытаскивала скользкие коряги, шевелила холодные камни: искала Алешу. Как потерявшая щенков собака, выла в черное небо.
Ночью вернувшись домой, убила мужа.
Пьяный Витька начал ржать, увидев обледеневшею дрожащую жену, вошедшую в комнату.
- О, бля полюбуйтесь, Снежная королева, косоротая а-хра-ха - были последние слова, сказанные хриплым, булькающим смехом.
Железная кочерга расколола его лысый череп, словно гнилую тыкву.
Через три года, переведенная на поселение, в свои сорок четыре года Зоя родила мальчика, семи месячного кричащего сыночка назвала Алексеем.