Колокольчики мои, цветики степные...
А.К.Толстой
Набирает обороты поэтический конкурс к юбилею Сергея Есенина.
Смотрю на него с опаской.
Боюсь, что он превратится в штатное мероприятия ради галочки, в котором не будет ни есенинского духа,
ни есенинского беспокойства, ни есенинского ранимого сердца, ни Руси, которую воспел великий поэт.
В различных книгах для чтения, в школьных хрестоматиях Есенин представлен, в лучшем случае, как певец природы,
которая, по прихоти составителей, лишена пола и возраста, но имеет в виде ярлыка национальную принадлежность.
При этом напрочь отметается личностная суть поэта.
Как жил, почему страдал и метался на шестой части земли с названьем кратким Русь – это терра инкогнита.
Выросшие вчерашние школьники, примеряющие поэтические крылья, вдоволь щебечут о берёзках и рябинах,
о телятах, сосущих матку, о полях золотой ржи и прочей атрибутике национального набора.
А где Есенин – человек, великий страдалец за Россию, её гениальный, хоть и непутёвый сын? Нет его.
Тяжело и горько он пытался постичь происходящее на Родине, хотел понять смысл коммунистических идей.
Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем,
Понюхаем премудрость скучных строк.
Скучные строки так и остались скучными.
А землякам поэта, всем этим Пронам Оглоблиным, жить становилось всё хуже.
Поэт не понимал, куда идёт его любимая Русь.
Земля – корабль, но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Её направил величаво.
Ну кто тогда на палубе большой
Не плакал, не блевал и не ругался?
Их было мало с опытной душой,
Кто трезвым в качке оставался.
Тогда и я под этот шум,
Но зрело знающий работу
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был русским кабаком,
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не жалея ни о ком,
Себя сгубить в угаре пьяном.
Я еврей, рождённый в самом центре шестой части земли, в городе Омске.
Есенинскую поэзию я всосал, как материнское молоко, и Есенин стал не только наставником, но и молочным братом.
Поэтому я ревниво отношусь к обеднению его образа, желанию упростить его личность,
выхолостить из неё всё индивидуальное, всё, что цепляет сердце болью и нежностью.
Всё живое особой метой
Отмечается с давних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверное, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто-часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего, я споткнулся о камень,
Это к завтрему всё заживёт».
Поэт вырос, а конфликт остался.
Конфликт человека-творца с миром, с непонимающей его толпой, которая сначала распнёт его, а потом будет прославлять.
Так случается на Руси. Над могилой поэта, на Ваганьково, прозвучит только один очищающий выстрел,
это убьёт себя Галя Бениславская, немыслящая жизни без есенинской улыбки и без есенинских стихов.
Утверждают, что Галя Бениславская была приставлена к поэту со стороны ЧК для тайной слежки,
но без памяти влюбилась в него, и всё остальное стало несущественным.
Это исключительный случай. Других подобным аналогов нет.
Поэт чувствовал себя чужим даже среди друзей.
Вой неприятия, непризнания ещё долго будет слышен среди рябин и берёз.
Сам поэт писал:
Я, как прежде, такой же гордый,
Только новью мой брызжет шаг –
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего, я споткнулся о камень,
Это к завтрему всё заживёт».
Не зажило. Оборвалось в «Англетере». Стон до сих пор всесилен и очень страшен.
Боюсь, чтобы за декоративными берёзками конкурсантов не скрылся от читателей этот стон.
Подумав о судьбе Есенина, я вдруг задал себе вопрос: а что такое патриотизм?
Вот, например, я, еврей, живущий уже более двадцати лет в Израиле, патриот ли я русской земли, на которой родился?
И сам себе тут же ответил: о, да, несомненно, патриот!
Пусть я не пою о берёзках и клёнах. Пусть не привык в застольной беседе, после определённой дозы спиртного, принято говорить случайному собутыльнику: «Я тебя уважаю, потому что у тебя чистая, истинно русская душа, как у нашего общего кумира Серёги Есенина. Мы с тобой русаки, и этим гордимся».
Да, такое немыслимо для меня.
Но я люблю Русь.
Люблю в непростом осознании себя, как еврея с российскими корнями, который воспитан на русских колокольчиках.
Может быть, кому-то это покажется смешным и нелепым.
Не могу запретить подобного взгляда на меня, как на еврея по происхождению, не могу запретить и неприязненного ко мне отношения. Но я напеваю с утра: «Однозвучно гремит колокольчик...» – великий романс Гурилёва,
и у меня встают перед глазами огромные снежные просторы, где умирали ямщики, среди которых были и мои предки,
где в судьбы тесно вплетался звон бубенцов.
Этот звон всегда у меня на слуху.
Долго тянулась зима, много бед и лишений приносила она.
А потом снега сходили, и повсюду расцветали колокольчики, цветики степные.
И в душе поселялась благодать:
Брошу всё, отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.
Жизнь меня не баловала, много в ней было такого, о чём хочется забыть.
Но не забывается. И сброд хохочет.
А я протягиваю руку всем братьям на шестой части земли:
друзья, вот он я, еврей, патриот России.
Я люблю Русь!
Я горжусь ею!
Там, в русской земле, лежат мои предки, там мои корни.
И, к тому же, я молочный брат Есенина.
Прошу об этом не забывать!
Р.Маргулис