Приезжает в лагерь начальник района НКВД Берзин, на «эмке»: «Постройте двадцать человек, кто лучше всех работал».
Гав-гав по баракам, собрали, построили, стоят.
«Постройте двадцать человек, кто хуже всех работал».
Поорали, выволокли доходяг, построили.
Посмотрел: «Расстрелять и тех, и этих».
Сел в «эмку» и поехал в следующий лагерь.
В БСЭ значатся в одном издании три Берзина и четыре в другом.
Все латыши, кое-кого Сталин расстрелял, но не в этом суть.
Со слов местных старожилов, «когда Берзин плыл в Магадан, японский шпион его убил, надел его форму, с документами, и прибыл на север. Он начал такие зверства, которых свет не видел никогда».
На самом деле, это защитная реакция психики русского человека, не понимающего зверства одного над другим.
Многовековая православная религия этого не допускала.
А это был обычный иноземец — прибалт, один из тех, кого Ленин нанял в качестве латышских стрелков для подавления русского народа, и ему, уполномоченному НКВД, действительно ничего не стоило истреблять людей любым способом, вплоть до нивелировки.
Читатель! Пожалуйста, загляни в БСЭ, там есть сведения обо всех четырёх Берзинах.
Далее опять со слов многострадального Гриши:
— Зима лютая длилась долго, лето потому летом и звалося, что лётом пролетало, и опять долгая-долгая зима. Счёт шёл по летам, сколько прошло, а сколько осталось.
В 1954 году всех уголовников, что верховодили по лагерям, амнистировали, а нас нет. Кум объяснил, что они оступились, а мы Родине изменили.
Но вот настал 1956 год. С одной стороны, срок в десять лет вышел, а с другой, вроде Хрущёв всех простил, в отличие от Сталина.
Выдали нам всем паспорта. Я нашёл себе такую же бедолагу, Тоню, поженились, немного поработали и решили ехать ко мне на Дон, на родину. Уже и не помню — в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом году мы полетели на материк, а потом поехали на Дон.
Местность я не узнал совсем, от отчего дома и следов не осталось, о родных ни слуху, ни духу. Кругом чужие люди поселились.
Приехали в райисполком. Рассказали, кто мы и откуда, хотим снова жить на родине. Посмотрели наши паспорта и говорят:
— Здесь вам проживать нельзя.
— Как нельзя, мы отбыли свои сроки...
— Нет, нельзя вам здесь проживать.
Пошли мы прочь, как побитые собаки. Сели и стали изучать свои паспорта. С виду всё, как у людей, наверное, серия перед номером какая-то проклятая поставлена или ещё какой-нибудь значок.
Вот так простил нас Хрущёв. Решили ехать к Тониным родным за Волгу. Поехали, а там всё повторилось, что мы уже и ждали. Вот это да! Что делать, деньжонки на исходе. На работу без прописки не берут.
Пошли к железнодорожникам, люди добрые подсказали, что брали на работу сопровождающих разные грузы. Договорились, нанялись и поехали в Находку, опять в Находку, теперь «по доброй воле», да ещё с небольшим заработком. На грузовом судне пришлёпали в Магадан, а из Магадана — в свой родной лагерь имени Фрунзе, только он теперь стал называться прииск имени Фрунзе. С тех пор вот и живём в бараке.
— И много вас таких живёт на прииске?
— А, считай, почти все. Есть, правда, кто к своим арестантам переселился с запада, а теперь остался у их могил, но таких мало. Есть немногие, кто за длинным рублём заехал, да так и прижился. Здесь ведь до хрущёвской реформы за получкой с наволочками ходили. Денег было — девать некуда, так под кроватью в наволочках валялись. В магазинах одни консервы. Колыму звали «банановая республика». Вся еда из банок.
— Гриша, ты прошёл все лагеря, где было хуже?
— Хуже было везде. Когда фашист двинет тебе прикладом в зубы или по шее, то ведь он фашист, враг, а когда свой тебя безжалостно избивает... Вот тут немного обидно.
— Гриша, а затаил ты в душе что-нибудь за всё, что с тобой люди сделали, за всё пережитое?
— Что ты! Если бы это было, я давно удавился бы или с ума сошёл. Просто у меня судьба такая.
Кое-что мы узнали не только от Гриши. Промывка отвалов, где мы работали в 1970 году, шла по третьему разу. Первая — с начала тридцатых годов, вторая — с 1946 года, третья — в описанное время, когда 0,3 г на кубометр породы считалось рентабельным золотом.
Подача на вашгерт отвалом бульдозера золотоносных песков постоянно меняла кадры, как в кино: то колесо тачки пролетало под ударом водяной пушки, то череп, то обломок кайла, но чаще всего попадались колья или куски досок со вбитой в торец гильзой винтовочного патрона.
— Что это, — спрашиваем у местных.
— КАК ЧТО?.. ПАМЯТНИК ЗЭКУ.
Много узнали на Колыме о социальных отношениях людей, попавших по поводу «преступлений» и не преступлений в одинаковые условия.
Например, Хоменко, попавший в компанию Гитлера, Гиммлера, Геринга и Геббельса на стене общественного туалета, оказался начальником отдела труда и зарплаты прииска.
До войны он работал то ли учителем, то ли директором школы на Украине. Во время войны он попал в оккупацию и стал полицаем и много зверствовал.
Я спросил у секретаря парткома прииска по поводу другого зверя, а заодно спросил его мнение о Хоменко. Его пространный ответ сводился к тому, что эти люди были очень виноваты, но отбыли своё наказание в виде 10 лет лагерей, искупили свою вину, а сейчас свободные граждане, устраивающие партком своей квалификацией и отношением к порученному делу.
Всеобщая ненависть к Хоменко исходила оттого, что он манипулировал зарплатой рабочих, как хотел, но не обижал руководство.
А по поводу «зверя», мне не хочется вспоминать даже его имя.
Это было бесчеловечное существо двухметрового роста, весом более полутора центнеров, с невероятной физической силой, которую он расходовал по поводу и без повода, руководя всем автотранспортом прииска.
Когда-то зэки в бане увидели у него клеймо под мышкой, которое немцы ставили своим «поклонникам» в подтверждение «абсолютного доверия».
То, что он творил во время войны на родине, работая с СС, то же самое он теперь творил на Колыме, только теперь с парткомом и месткомом прииска.
И тех, и других деятельность его устраивала. Избиения и убийства рабочих никого не трогали, главное, был порядок.
Я много раз вспоминал с одобрением, что объявленный мною «сухой закон» на время экспедиции уберёг нас от многих неприятностей, связанных с конфликтами на прииске, которые иногда заканчивались убийствами.
Так или иначе, вся наша дружная команда неплохо заработала за два месяца, и каждый поправил свои финансовые дела.
Можно сравнить зарплату в 130 рублей с зарплатой в тысячу рублей.
Самое главное, что поскольку все доходы были разные на разных участках, мы их усреднили, и каждый получил среднюю зарплату, и это было правильно.
Я на эти деньги купил моторную лодку «Казанка» с двадцатисильным мотором «Вихрь», снова обрёл воду под килем — «сбылась мечта идиота».
Сначала мы с женой на этой лодке продефилировали по Оке от родины отца, Калуги, до есенинской Оки.
Экспедиция на Колыму оставила такой след, что тридцать пять лет спустя, когда приехал на юбилей Института, меня встретили участники той авантюры как родного человека. Это дорогого стоит.
В 1929 году группа русских войск, охранявшая КВЖД (Китайская восточная железная дорога), узнав о нечеловеческой деятельности большевиков на русских землях, отказалась от возвращения на родину, которой уже и не было.
Они готовы были даже перейти условные рубежи. Тогда правдами и не правдами, с применением силы, всю многочисленную команду возвратили в пределы РСФСР и отправили на Колыму.
Это был первый, самый трудный и самый трагический заезд в Мамонтово — мёрзлое пространство.
Два путешествия на Колыму и расспросы оставшихся в живых участников этих событий ничего не дали: к 1970 году их осталось всего двое, причём у одного из них помутился разум, а второму было слишком больно вспоминать эту трагедию. Только недавно я узнал всю правду.
На прииске мы познакомились с замечательной девушкой с красивым именем Изольда. Она работала прорабом на строительном участке, а мы взялись отштукатурить двухэтажный магазин, чтобы получить дополнительный заработок.
Когда мы познакомились ближе, Изольда рассказала судьбу своей семьи. Её отец, генерал-майор, комиссар дивизии, пропал без вести в первую неделю войны.
А тогда всех пропавших без вести чекисты считали изменниками родины, поэтому сразу же ликвидировали финансовый аттестат, на который жила семья фронтовика, состоящая из четырёх детей, жены и матери.
Изольда была старшей из детей, у неё было три младших брата. Как им пришлось страдать и физически, и морально, врагу не пожелаешь.
Во-первых, не на что было жить. Хорошо, что авторитет отца среди бывших сослуживцев и друзей был так велик, что многие из своих скудных средств выделяли посильную помощь семье человека с безвестной судьбой.
Когда мальчики подросли, и им нужно было по возрасту вступить в пионеры, их отвергли как детей изменника родины.
Слёзы и обиды раздирали мальчишеские души, потому что в то время отказ от приёма в пионеры был хуже проклятия.
Косые взгляды окружающих усугубляли их существование.
Но вот пришла победа, и вдруг её семья получила известие о том, что отца осудили на 10 лет за измену родине и отправили в лагерь в Магаданской области.
Недолго думая, мать распродала нехитрое имущество, забрала четверых детей и отправилась на поиски мужа.
С большими трудностями через год они наконец-то нашли его, израненного, избитого, больного, но живого. Оказывается, после ранения и контузии он попал в плен под Смоленском в 1941 году.
Можно только догадываться, каким был этот человек, потому что не нашлось ни одного подлеца, который бы сообщил немцам, что он комиссар дивизии. Это был бы конец для него.
Отец Изольды умер от всего пережитого, а семья осталась у его могилы в Сусманском районе, в посёлке возле лагеря имени Фрунзе, который позже был переименован в прииск имени Фрунзе.
Кроме трагичных и печальных историй, были и комичные.
Ежегодно на прииск приезжали практиканты с геофака Якутского университета. С ними проводился инструктаж по всем вопросам быта. Поскольку они вели изыскательские работы вдалеке от прииска, им было строго запрещено отлавливать всякое зверьё, к чему якуты были очень охочи.
Как их не инструктировали, а они всё-таки исхитрились притащить медвежонка в посёлок.
На их беду, прибыла шаланда «Колхида» с продовольствием и встала у ворот продбазы.
Разъярённая медведица пришла по следу медвежонка и разгромила все ящики и мешки, нагруженные в шаланду.
Огромная площадь превратилась от муки и круп в зимний пейзаж, а вся группа студентов получила двойки за практику, была отправлена с прииска, а директор прииска выставил огромный счёт Университету за утраченное продовольствие.
Колымский край таит в своих недрах не только золото, но в вечной мерзлоте ещё и весь зоопарк тех далёких времён, когда в тех местах водились мамонты, гигантские олени с рогами в несколько метров и другие представители той далёкой фауны.
В одном из бараков я увидел оленьи рога длиною около трёх метров. Я хотел их купить, а старая хозяйка ответила, что я не первый, но никакой транспорт их не повезёт. Она их не раз продавала, но они снова возвращались к ней, а ведь ни в одном музее я таких не видел.
Следуя нашему примеру, на заработки стали ездить и другие сотрудники ИФВЭ — в низовья Лены и другие заброшенные места, где отсутствовали бригады бичей (бич — это бывший интеллигентный человек).
Бичей оказалось очень много, чаще всего это были люди, отбывшие сроки ни за что.
Эти люди получали проходное свидетельство, дающее возможность вернуться к постоянному месту жительства, получить паспорт и понемногу вернуться в прерванную жизнь.
Но многие, храня обиду на несправедливый суд, рвали это проходное свидетельство и превращались в бичей.
У таких людей нет имени, нет возраста, а есть руки, глотка и комок обид за неудавшуюся жизнь.
Среди них всегда находились лидеры, собиравшие бичей в бригады, которые брали задания на работу и дружно их выполняли.
Заработки были не чета усечённой зарплате на западе.
На время работы соблюдался сухой закон всеми членами бригады. Такие бригады строили дороги, мосты, складские сооружения и всё, что нужно для освоения северо-восточных районов.
Бригады иногда насчитывали более сотни человек.
Окончание работ всегда было ритуальным.
Часто бригада прибывала в Магадан, там они отмывались, одевались в дорогую добротную одежду, и начиналась гульба.
Большие деньги быстро уплывали в карманы предприимчивых людишек, потом уплывала добротная одежда, обувь, и всё начиналось с начала.
Один местный школьный учитель написал в газету большую статью под названием «Обокравшие себя», в которой привёл статистику нарастания сообщества этих обездоленных людей и призывал власть обратить внимание на это социальное бедствие.
Через посёлок, где он работал, проходили волнами тысячи подобных бичей. На самые лютые месяцы зимы они пристраивались на работу в котельные местных электростанций и выживали, не без потерь.
Местное начальство их не прогоняло, но и не заботилось об их судьбах.
Как правило, это были безобидные, неагрессивные люди. Многие из них были верующими, поэтому никаких драк и эксцессов в их среде не было.
За время нашего пребывания на Колыме мы встречали такие бригады, но к добыче золота они не допускались. Пользы от таких бригад было в сто раз больше, чем вреда.
Они в какой-то степени восполнили многочисленную армию заключённых, созданную Сталиным, которая построила основу недоразвитого социализма, который частично разрушил Хрущёв.
Один физик-лирик, прочитав роман Солженицына «Архипелаг Гулаг», подсчитал, что в Советском Союзе было произведено столько колючей проволоки, что ею можно было обмотать Луну, тогда у нас был бы спутник-ёжик.
Очень больно и печально, что на Колыме, на Чукотке и на Алдане столько безвестных могил. Их количество не соизмеримо ни с какими цифрами официальной статистики. Такова была цена человеческой жизни, установленная большевиками и их передовым отрядом — чекистами.
Наша экспедиция выполнила поставленные перед собой задачи. Во-первых, каждый член бригады существенно поправил своё материальное положение, во-вторых, наше представление о далёких окраинах страны обрело новое видение, сильно отличающееся от официальной пропаганды, и трудно сказать, что в конечном счёте стало более ценным для дальнейшей жизни.
Встречи с бывшими членами нашей бригады до сих пор, спустя почти сорок лет, носят тёплый и дружественный характер. Жаль, что нас мало осталось.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/16/622