Когда пришёл в себя, то понял, что плаваю в воде. Темень полная, не понять, в безбрежном я океане или в бочке с водой. Качки почти не было. Но даже небольшие волны в воспалённом мозгу вызывали тошноту.
Как я удержался на воде?… Под свитером спасательный жилет, кто бы мог надеть, позаботиться обо мне? Я сам, из чувства самосохранения, или выполняя правила техники безопасности? Или персонально обо мне позаботился капитан? Ах да, вспомнил… самый слабый и трусливый всегда спасается…
Едва забрезжил рассвет, я увидел перевёрнутую вверх дном шлюпку. Подплыть к ней не составило труда. Зато перевернуть, забраться… начать вычерпывать воду ведром, что оказалось в грузовом отсеке лодки…
Когда стало совсем светло, я вычерпал из лодки почти всю воду и начал обозревать всё вокруг. В двухстах метрах я увидел человека. Он руками взывал о помощи. Я поспешил спасать, кто бы там ни был…
Вблизи я разглядел, что это… Было искушение сделать вид, что капитана не заметил, что призыв о спасении не услышал. Но не мог я оставить человека в беде!
Вытащить из воды заполненную бочку было бы легче, потому что капитан ничуть не способствовал моим неимоверным усилиям его вытянуть. Он сдёргивал меня в воду, едва удавалось удержаться в лодке.
После он стыдливо, будто в повинность, благодарил меня, с липкими ужимками лопотал о неожиданном отплытии, о пропавшем срочном грузе. Я догадывался: везли нечто противозаконное. Потому жёстко прервал причитания:
— Что делать будем? Воды нет. Берег далеко?
— Не знаю, не могу знать, — извиняющимся тоном лепетал капитан.
Больше всего возмутила его бесчувственность — даже не поинтересовался, где дочка.
Я осматривал неспокойное море, пока не заметил длинный предмет. Когда мы подплыли ближе, то увидели заполненную доверху водой небольшую шлюпку и сидящую в ней девчонку.
Я связал лодки длиной верёвкой. Шок у капитана к тому времени прошёл, к нему вернулся обычным приказной тон. Он взял дочку к себе, а мне велел перебраться в шлюпку и вычерпать воду.
Когда воды в шлюпке почти не осталось, я проверил содержимое багажника и обнаружил аварийный запас: две огромных канистры с питьевой водой, запаянные в пластик галеты и два десятка банок с тушенкой. Не было лишь вёсел. Я перетащил в большую лодку канистру с водой и треть консервов. Про вторую канистру я ничего не сказал, да капитан и не спрашивал. Наконец, я устало растянулся в шлюпке, протянув ноги под скамейку.
Проснувшись к вечеру, я почувствовал нестерпимый голод. Я ждал, что капитан распорядится насчёт расходования продуктов. Но когда я хотел забраться в большую лодку, капитан, раздетый до нижних синих рейтуз, резко дёрнулся, будто от неожиданности.
Девчонка неторопливо поправляла на себе платьице и застёгивала пуговицы.
— Э-э, ты что без стука входишь? Я привык по уставу, с докладом…
— Какая субординация? Мы в открытом море! — я возмутился его блеющим тоном.
— Я — капитан! Здесь всё моё! — он грубо остановил меня жестом, но впечатление, будто я получил подзатыльник.
«Выведу тебя на чистую воду», — подумал я, но поспешил уверить себя, что несправедлив к нему, много домысливаю лишнего, что здесь всё по праву принадлежит ему.
Я вернулся на свою шлюпку и со спокойной совестью открыл банку с консервами, смешал раскисший от морской воды хлеб с тушенкой и медленно съел, наслаждаясь пряным вкусом.
Покончив с ужином, я почувствовал решимость припереть капитана, дать понять, что даже на лодке в открытом океане есть законы. Несколько раз я порывался внезапно нагрянуть на его территорию. Но каждый раз вспоминал, что это моё нападение будет вторжением в чужую собственность. К тому же достаточно быстро темнело, совсем уж неуместно будить… А если бы воды была одна канистра… Он даже не предложил попить… Вот и повод: пойду попрошу пить.
Но взгляд упал на канистру, что стояла в моей лодке на виду. Ладно, утром посмотрим… С этими мыслями я и уснул.
Проснулся от того, что кто-то нежно, но настойчиво меня будил. Ночное небо, звёзды, плеск волн. И прямо передо мною — девочка.
— Думаешь, он мне отец? — торопливым шепотом говорила она. — Капитан — изверг, я его рабыня. Дядечка, миленький, помоги от него бежать! Даже если ты сам такой же похотливый кобель, лучше с тобой уплыву куда угодно. Лишь бы не спать с этой недорезанной свиньёй.
— Вдруг он нас догонит!? — спросил я, когда до меня дошёл смысл сказанных слов.
— Вёсла мы заберём с собою. Куда он без вёсел?
— Значит, бросим его на верную гибель?
— Святоша! Пожалел преступника, который сгубил моё детство! Успокойся, я смотрела карту этих мест: здесь множество островов. Здесь любое бревно найдёт свой берег.
Я и сам рад был избавиться от капитана-преступника. Тем более, желал помочь девчонке.
Девочка бесшумно пробралась на большую шлюпку. Капитан громко храпел и не выказывал желания проснуться. Девчонка потихоньку вынула из уключин вёсла и передала мне. Когда она вернулась на мою лодку, я отвязал канат, мягко, но мощно оттолкнул шлюпку с капитаном и с азартом конокрада начал грести. Лодка капитана растворилась в темноте.
Я всё ещё боялся, что по нелепой случайности наши пути пересекутся — на острове, а то и здесь — в океане. И старался грести в одном направлении.
После часа трудов я решил немного отдохнуть. Я хотел открыть банку консервов. Но оглянулся назад и от ужаса чуть не упал в воду. Большая лодка, подгоняемая не то ветром, не то течением, плыла прямо к нам. Я схватился за вёсла и стал лихорадочно грести. Капитан, как наездник на лошади, азартно догонял, громким голосом извергая самые грязные слова.
Несмотря на все усилия, капитан нас настигал. Какая сила двигала его по водам — непонятно, но я почти поверил в существовании бесовских сил, которые ему помогали. Девочка обзывала меня слабаком и колотила кулачками спину. Я старался грести изо всех сил, понимая, что долго не выдержу темпа.
Силы меня почти покинули. Но, к счастью, лодка с капитаном начала удаляться. Тогда он прыгнул за борт и прямо в одежде вразмашку поплыл к нашей лодке. Я продолжал из последних сил обречённо грести.
Капитан стал отставать. Вскоре он оказался на приличном расстоянии и от нас, и от своей лодки, которая бойко поплыла в противоположную сторону.
Мне стало жалко его: оставляю человека на верную гибель. Я готов был повернуть лодку, чтобы его спасти, но тут девчонка с жестоко горящими глазами крикнула:
— Оставь, его спасут бесовские силы.
— Уж не ты ли?
— Хотя бы и так!
— Так иди к своему папочке! — я замахнулся веслом, целясь ей прямо в висок. И проснулся.
Я лежал на дне лодки, обняв девчонку. Сначала девочка спокойно спала. Я вдыхал запах её волос и сравнивал с запахом Оленёнка. Никакого подобия: здесь милый детский запах забивался застарелым запахом косметики и табака.
Девочка вздрагивала во сне и стонала. Я пообещал себе, что ни в коем случае не причиню ей малейшего вреда. Она в моей власти, но я — человек. Я великодушен. Я не имею права пользоваться беспомощностью. Хотя о каком праве может идти речи там, где нет общества? Зато есть нравственный закон, который я должен соблюдать даже на космической корабле, летящем в бесконечность. Но главное — я не хотел предавать Алинёнка и память пусть несуществующей, но от этого ещё более реальной Оленьки.
Девчонка сквозь сон громко заплакала и проснулась. Она прижалась ко мне и долго жаловалась на свою жизнь на корабле.
— Моя мама задолжала капитану большую сумму денег… Капитан увёз её в неизвестном направлении, лишь изредка позволяя нам говорить по телефону… — теперь в её словах не было прежней жестокости, были лишь детская наивность, беспомощность и мольба. — Когда мама умерла (этот изверг точно её убил!), он сказал, что я не останусь сиротой. Но лучше сиротой, лучше скитаться по подворотням.
Она уткнулась в мою куртку носиком и мило засопела. Я боялся спугнуть её детский сон, поэтому лежал в неудобном положении и почти не шевелился. В мечтах я видел необитаемый остров, где мы будем счастливо жить. Может, когда-нибудь отправимся на большую землю… Но если останемся, да лучше остаться, чтобы больше не сталкиваться с грязью этой жизни, то буду я ей за отца или за брата. А там — виднее будет.