Курить я начала рано. В четвёртом классе. На кладбище. На деревенском кладбище, которое раскинулось не невысоком бугре за деревней. К своей цели надо было пробежать, именно пробежать за огородами так, чтобы не увидели взрослые,затем за деревней по узкой заросшей дороге мчаться к кладбищу, спрятаться в зарослях орешника с сухими листьями и курить. Всего один раз. Но так, что память сохранила этот первый опыт навсегда.
В деревне я не была своей. Была наездами в отпуск с родителями,а тут - на два года задержались в этой глухой деревеньке. Вот за эти два года я и притёрлась к местной детворе. Меня стали охотнее брать в свои игры местные ребятишки. Стали доверять свои секреты и посвящать в тайные дела. Например, позвали покурить. Позвали, значит - я своя.
Я знала про табак. Дед Марк выращивал душистые кустики табака на огороде. О! Как он это делал! С какой любовью ухаживал за каждым растением! Сначала в ящичке выращивал рассаду. Дед от этого ящичка не отходил часами. Что-то нашёптывал, ковырялся в земле палочкой, поливал всходы из жестяной баночки, держа её за крышку, свернутую в трубочку. Подсыпал золу из печки, предварительно просеяв серую пыль через сито. Таскался с этим ящичком от одного окна к другому- ловил солнце. За помидорами так не приглядывал, как за табаком!
«Носиться з цим ящиком, як чорт з писаною торбою!»,- ругалась бабушка.
Но дед не унимался. Как только на улице теплело, выносил все ящички с рассадой на солнышко. Для табака-лучшее, центральное место. Вечером заносил обратно. Ящик с табаком на очереди был всегда первым. И ни в коем случае нельзя нам, детям, подходить к нему. Отгонял осиновой сучковатой палкой, обещая поколотить, если что!
Высадив рассаду в огород, дед каждый день «ковырялся» на участке с табаком: рыхлил землю, поливал, удалял сорняки, окучивал кустики, поглаживал морщинистой рукой каждый листочек, отщипывал нераспустившиеся цветочки. Мне их было жалко, но дед был неумолим. Через месяц-полтора снимал сначала нижние листья. Позже и со всего куста. Они были липкими, нежно-зелёными, лопухастыми. Дед развешивал листья в амбаре, подцепив каждый на крючок из проволоки. Ставил бачок с водой, чтобы воздух был влажным. И традиционно гонял нас, детей от амбара своей любимой осиновой палкой. Когда табак подсыхал, дед рубил листья в ступке на мелкие кусочки. Затем складывал махорку в специальную сумочку-кисет и пристёгивал его к поясу. Мне нравилось, как пахнет свежий сухой табак. Дед давал нам, ребятишкам, его понюхать, мы нюхали и чихали до слёз! Дед смеялся своим икающим смехом, потряхивая жёлтой от курева бородёнкой. Бабушка ругалась:"Вот старый дурень над детями потешается, безглуздый, зовсим з розуму выжив!"
Так вот. Дело было так. В этот осенний пасмурный день наша учительница не пришла в школу. Заболела. И мы, вместо того, чтобы идти по домам, пошли курить. На кладбище. Там было безопаснее: во-первых, не было шансов кого-то встретить из взрослых, во-вторых-орешник. Заросли орешника, с не опавшими сухими листьями, похожими на табак, когда их хорошо помнёшь в ладонях.
И вот мы, как партизаны, пригнувшись, короткими перебежки мчимся к цели. Ко мне прицепился мой брат. Он вечно ходил следом, потом докладывал матери обо всём. Мне частенько из-за него попадало. А не пойти со всеми уже было нельзя. Отступать поздно: меня приняли в свою компанию. Я брату надавала подзатыльников и отправила домой. Он, пообещав "рассказать всё мамке", ревя во весь голос, боязливо оглядываясь по сторонам, стремглав пустился домой.
Начал моросить мелкий холодный дождик. Серое, густое небо плотно нависло над кладбищенским бугром. Северный ветер усиливался,орешник шуршал еще не промокшими листьями, как будто что-то нашёптывал. Было страшно. Кругом могильные кресты. Было такое впечатление, что они двигаются в нашу сторону. Мы, незаметно друг для друга, оглядываясь по сторонам,делали вид, что ничего не боимся. Озябшими руками скручивали свои цигарки из тетрадных листов. Ореховый мусор из сухих листьев разлетался и не хотел плотно укладываться на бумагу. Этого мусора был набран полный карман. Мальчишки уже делали первые затяжки, а я, обслюнявив край плотной бумажки, всё не могла слепить свою цигарку. Наконец-то взяла полупустую трубочку в рот. Мне поднесли зажженную спичку. Ветер то тушил, то отгонял пламя спички. Мы повернулись спиной к ветру, как заправские курильщики, прикрыв пламя ладошками. Я наклонилась к пламени лицом, держа в зубах "самодельную папироску". Вспыхнула бумага цигарки, начала быстро гореть. Загорелись мои волосы, выбившиеся из-под платка. Я от страха закрыла глаза. Ресницы слиплись. Дым попал в горло, лёгкие. Я начала кашлять,как сумасшедшая. Кто-то больно стукнул по спине. Открыла глаза, пришла в себя. Опытные одноклассники смеялись надо мной. Но я хорохорилась и не опускалась до слёз. Дождь накрапывал сильнее. Ветер усиливался. И мы, уже основательно замёршие, двинулись домой.
На крыльце стояла мама, уперев руки в бока. Брат выглядывал из-за её спины и злорадно хихикал. Они уже собрались меня искать. Я прошмыгнула в дом, бросила на пол портфель, сняла платок, морально приготовившись к трёпке. Отцовский ремень лежал на лавке. Он был похож на змею, готовую к прыжку. Моё сердце сжалось в комок. К горлу подкатил ком.
"Сейчас бы попить воды," -думала я. Об остальном думать не хотелось.
"Курила! Ну, ты сейчас получишь ремня! Посмотри на себя в зеркало, замарашка!"
Мама схватила меня за шиворот и приподняла к маленькому зеркалу возле ручного умывальника на стене. Из мутного зеркала смотрела чёрная рожица с опалёнными ресницами и волосами, волдырём на верхней губе. Обожжённая губа сильно болела, голова кружилась, хотелось плакать и спать. Но предстояла ещё трепка ремнём и разговор с отцом.
Вот такой первый опыт курильщика я приобрела в десять лет.
С тех пор о курении и не помышляла. Пока не переехали в областной центр. В десятом классе, куда я попала,некоторые девочки курили. После встряски от матери и внушительной беседы с отцом, который, кстати, никогда не курил, я и не мыслила больше об этом! Надолго запомнила ремень и смешки брата, который радовался моему провалу.
Я не помню, чтобы я этим девочкам завидовала, но они отличались от основной массы класса своей свободой, были лидерами. Мне хотелось с ними дружить. Но дружила я с другими,со скромными,и совсем не лидерами.
В институте курили многие девочки. В начале семидесятых это было модно. Мне не хотелось выглядеть "белой вороной". И я начала приспосабливаться к обществу. Но табу, наложенное в детстве, прочно сидело во мне.
-Не порть сигареты,-смеялись надо мной однокурсницы. Но я делала вид, что тоже в теме и не отстаю от всех.
К сорока годам, всё-таки, начала курить. Курили все мои подружки. Но мои дети никогда не видели меня с сигаретой. Родители до самой смерти не узнали об этом моём грехе. Я скрывалась капитально и от отца, и от матери, и от брата.
Здоровье стало хромать. Я понимала, что курение вредит моему сердцу. Но не хватало силы воли, чтобы бросить. Я старалась. И уже курила только в компании с подругами. По праздникам. "Для красоты слога",- смеялись мы.
А когда мама попала в аварию, начала дымить снова. Бессонные ночи,слёзы,нервы. По ночам шла в ванную комнату,вставала на край ванны и дымила в вытяжку. Вешала мокрое махровое полотенце, чтобы оно поглощало запах дыма. Постоянно жевала жвачку.
Курить бросила на второй день, как умерла мама. Как рукой сняло. И все прошедшие годы меня не потянуло больше закурить. Да и муж, глядя на меня, бросил это ненужное дело.
Вот такая история. Грустная. И,почти, смешная.