Атаманщина и ее проявления.
(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/03/11/949)
Наиболее яркими представителями «атаманщины» в Сибири и Дальнем Востоке России были атаманы Семенов, Калмыков и Анненков. О том, как они «боролись за свободу» русского народа во время Гражданской войны, следует рассказать поподробнее.
Наибольшей свирепостью, жестокостью и дикостью нравов, даже в среде этих кровавых бандитов выделялся хозяйничавший Забайкалье и Манчжурии атаман Семенов.
Краткая справка о нем:
Григорий Михайлович Семёнов родился в 1890 году в карауле Куранжа Дурулгуевской станицы Забайкальского казачьего войска. Свободно говорил по-монгольски и по-бурятски. В 1908—1911 годах учился в Оренбургском казачьем юнкерском училище, по окончании которого получил чин хорунжего.
В декабре 1913 года Семёнов переводится в Приамурье, в 1-й Нерчинский полк, где служил в одной части с бароном Р. Ф. фон Унгерн-Штернбергом и бароном П. Н. Врангелем — впоследствии командиром этого полка.
В начале Первой мировой войны он был награждён орденом Святого Георгия IV степени за подвиг, совершённый 11 ноября 1914 года (отбил захваченное неприятелем знамя своего полка и обоз Уссурийской бригады).
Барон П. Н. Врангель, в то время командир Нерчинского казачьего полка, в своих воспоминаниях дал ему следующую характеристику:
«Семёнов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, ко времени принятия мною полка, состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой смёткой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров.
Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семёнову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны».
В конце 1916 года по ходатайству Семенов перешёл в 3-й Верхнеудинский полк, находившийся в Персии, куда прибыл в январе 1917 года. Воевал на Кавказе, затем в составе дивизии Левандовского совершил поход в персидский Курдистан. Вскоре получил звание есаула.
По возвращении из Персии, находясь на Румынском фронте, Семёнов обратился с докладной запиской на имя военного министра А. Ф. Керенского, в которой предложил сформировать в Забайкалье отдельный Монголо-бурятский конный полк и привести его на фронт с целью «пробудить совесть русского солдата, у которого живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело».
В мае 1917 года Семёнов возвратился в 1-й Нерчинский полк, где его избирают делегатом на 2-й Круг Забайкальского казачьего войска, намеченный на август в Чите. В июне 1917 года назначен комиссаром Временного правительства по формированию добровольческих частей из монголов и бурят в Забайкальской области.
18 декабря 1917 года на станции Маньчжурия Семенов разоружил и распустил разложившиеся и дезорганизованные части русской армии, находившиеся в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), разогнал Маньчжурский городской совет, придерживающийся социалистических взглядов.
Затем Семёнов пополнил и хорошо вооружил свой отряд в 559 человек, и 29 января 1918 года вторгся в Забайкалье, заняв его восточную часть — Даурию.
«В марте 1918 года в войсках атамана Семёнова были сформированы три новых полка: 1-й Ононский, 2-й Акшинско-Мангутский и 3-й Пуринский, общей численностью в 900 сабель. К началу апреля 1918 года формирование, именовавшееся Особый Маньчжурский отряд (ОМО), имело численность около 3000 человек. В ОМО входили: японский отряд капитана Окумуры, состоявший из 540 японских солдат и 28 офицеров, и имевших 15 орудий; две офицерские роты; отряд сербов из числа бывших солдат Австро-Венгрии под командованием подполковника Драговича; 3 кавалерийских полка по 4 сотни; два пехотных полка, состоявших из китайцев; команды 4 бронепоездов под началом капитана Шелкового...
Приказом по Сибирской армии от 10 сентября 1918 года Семёнов был назначен командиром 5-го Приамурского армейского корпуса. После переворота 18 ноября 1918 года, Семенов первоначально не признал А. В. Колчака Верховным правителем, за что приказом от 1 декабря того же года был снят с должности.
Тогда 8 декабря Семёнов создал под своим командованием Отдельную Восточно-Сибирскую армию в составе 1-го Отдельного Восточного казачьего, 5-го Приамурского и Туземного конного корпусов. Численность армии к весне 1919 года составила от 8 до 10 тыс. человек, включая до 5 тыс. забайкальских казаков. (Создание этой семеновской армии поначалу также не было признано Колчаком).
Однако, после долгого торга, приказом А. В. Колчака от 25 мая 1919 года Г. М. Семёнов назначен командиром 6-го Восточно-Сибирского армейского корпуса, в который была переформирована Отдельная Восточно-Сибирская армия…
18 июля Семёнов был назначен помощником главного начальника Приамурского края и помощником командующего войсками Приамурского военного округа с производством в генерал-майоры, 23 декабря — командующим войсками Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов на правах главнокомандующего армиями с производством в генерал-лейтенанты.
Число лиц, казнённых семёновцами в Забайкалье, неизвестно. Наиболее крупные места заключения располагались на станции Даурия, где были расквартированы войска номинально подчинявшегося Семёнову барона Унгерна, и Маккавеево, где командовал А. И. Тирбах.
В Кяхте семёновцами был организован застенок, в который свозились для физического истребления неблагонадёжные из Западной Сибири и Дальнего Востока. Считается, что только в городской тюрьме было уничтожено свыше 1500 человек. 1 и 5 января 1920 года был расстрелян 481 человек».
Отличались жестокостью казаки отрядов Семёнова, возглавляемые генералами Тирбахом, Унгерном, а также карательные отряды Чистохина и Филыпина.
Л. Ф. Власьевский (бывший начальник личной канцелярии атамана Семёнова и затем начальник казачьего отдела штаба Дальневосточной армии Семёнова) писал:
«Об Унгерне ходили легенды. Он был очень жесток. Не щадил ни женщин, ни детей. По его приказанию уничтожалось население целых деревень. И сам он лично с наслаждением расстреливал обречённых на смерть. Таким же жестоким был и начальник особой карательной дивизии семёновской армии генерал Тирбах. Штаб его дивизии находился в местечке Маккавеево. Там Тирбах и вершил свой скорый и страшный суд. Однажды насильственно мобилизованные казаки, не желая служить Семёнову, убили своих офицеров и перешли к партизанам.
Вскоре в их станицу прибыл отряд Чистохина. Были собраны все старики. Их запрягли в сани и приказали везти убитых офицеров на кладбище.
Там стариков расстреляли, а станицу сожгли». ( Шишкин С. Н. Гражданская война на Дальнем Востоке. Дело Н-18765, Т. 4.; Т. 5., С. 82)
Давайте посмотрим, ЧТО рассказывал о зверствах атамана Семенова американский генерал Уильям Сидней Грэйвс (William Sidney Graves), который командовал экспедиционным корпусом армии США в Сибири в 1918—1920 годах.
Грейвс написал книжку «America's Siberian Adventure (1918—1920)».
Её у нас в СССР даже издавали, «при Сталине», в 1932 году, к сожалению, мизерным тиражом, всего 5000 экземпляров.
А фактура в этой книжке у него интереснейшая.
Вот что американский генерал вспоминает об этих атаманах и их «порядках»:
«Солдаты Семёнова и Калмыкова под защитой японских войск бродили по стране как дикие звери, убивая и грабя людей; при желании Японии эти убийства могли бы прекратиться за день.
Если по поводу этих жестоких убийств возникали вопросы, в ответ говорилось, что убитые были большевиками, и это объяснение, очевидно, вполне устраивало мир. Условия в Восточной Сибири были ужасными, и там не было ничего дешевле человеческой жизни.
Там совершались ужасные убийства, но совершались не большевиками, как думает мир.
Буду далёк от всякого преувеличения, если скажу, что на каждого убитого большевиками в Восточной Сибири приходится сто убитых антибольшевиками…»
Именно за эту знаменитую фразу генерала Грейвса его так невзлюбили либеральные публицисты, изображающие его, порой, чуть ли не скрытым большевиком.
Полагаю, что на самом деле он просто старался объективно оценивать происходящие в России события, не закрывая глаза на зверства творимые ОБЕИМИ сторонами во время Гражданской войны.
Вот что генерал Грейвс пишет про атамана Калмыкова:
«Трудно представить существующим в современной цивилизации человека вроде Калмыкова; едва ли случался день без сообщений об ужасных злодеяниях, совершавшихся им и его войсками…
Калмыков остался в Хабаровске и установил свой режим террора, насилия и кровопролития, который, в конце концов, заставил его собственные войска взбунтоваться и искать защиты у американской армии. (!!!)
Под предлогом борьбы с большевизмом он безосновательно арестовывал сколько-либо состоятельных людей, пытками добивался получения их денег и казнил многих по обвинению в большевизме. Эти аресты были настолько частыми, что запугали все классы населения; по оценкам, войска Калмыкова казнили в окрестностях Хабаровска несколько сот человек…
По мнению японских представителей и их платных марионеток в Сибири, большевиками были все русские, не желавшие взять в руки оружие и воевать за Семёнова, Калмыкова, Розанова, Иванова-Ринова; а ведь в уголовных архивах США не найдёшь персонажей хуже. По мнению британских и французских представителей, большевиками были все, кто не желал браться за оружие и воевать за Колчака».
Обратите внимание на этот вывод американского генерала, который тогда 2 года провел на нашем Дальнем Востоке и прекрасно знал местную обстановку.
Он считал, что «в уголовных архивах США не найдёшь персонажей ХУЖЕ» Семенова, Калмыкова, Розанова и Иванова-Ринова!!!
А у нас сейчас раздаются голоса, призывающие к их «реабилитансу»…
9 апреля 1919 года (во время пика колчаковских побед и успехов) генерал Грейвс докладывал своему руководству:
«Количество так называемых большевистских банд в Восточной Сибири возросло в результате порядка мобилизации и чрезвычайных методов, используемых при её проведении. Крестьяне и рабочий класс не желают воевать за правительство Колчака».
Конечно, можно предположить, (как это делают некоторые современные либеральные публицисты), что генерал Грейвс сочувствовал большевизму, и поэтому представлял в «черном свете» деяния колчаковских генералов и атаманов.
Для проверки этого предположения обратимся к подробнейшим историческим мемуарам одного из самых ярких поклонников и сторонников Колчака, Георгия Константиновича Гинса, который был главноуправляющим делами Совета Министров колчаковских времен.
(Он написал свои мемуары в эмиграции и мог вполне свободно оценивать исторических персонажей, с которыми его сводила судьба).
Так вот, о генерале Грейвсе ярый колчаковец Г.К. Гинс, несмотря на то, что его недолюбливал, вспоминал спокойно:
«Теперь и генерал Гревс стал другим. Он выражал презрение к большевикам и … горячее желание их скорейшей гибели».
Как видим, Г.К. Гинс не сомневался в том, что американский генерал испытывал к большевикам «презрение» и желал им «скорейшей гибели», что однако не мешало ему вполне объективно оценивать и деяния колчаковских генералов.
Вот что, к примеру, Грейвс пишет о бандитизме войск колчаковского генерала Иванова-Ринова:
«В марте в штаб американских войск пришла молодая женщина, сельская учительница. Она попросила предоставить охрану себе и своим братьям, чтобы они могли вернуться в свою деревню, Гордиевку, и похоронить своего отца, убитого войсками Иванова-Ринова. Женщина рассказала, что русские войска пришли в Гордиевку в поиске молодых мужчин для принудительного призыва, но молодёжь сбежала, и тогда войска задержали в деревне десятерых мужчин, чей возраст был выше призывного, пытали и убили их, и поставили охрану у тел, чтобы не дать родственникам похоронить их.
Это звучало настолько жестоко и противоестественно, что я приказал одному офицеру с небольшим отрядом отправиться в Гордиевку и провести расследование, и уведомил женщину о своих намерениях.
Посланный для расследования офицер доложил следующее:
По прибытии к зданию гордиевской школы меня встретила толпа из 70 или 80 мужчин, все были вооружены винтовками, большей частью русскими армейскими винтовками, а также некоторым количеством старых однозарядных винтовок калибра 45—70.
Вся собранная мной информация была получена в присутствии этих 70 или 80 вооружённых селян и примерно 25 или 30 женщин. Большинство сведений получены от жён жертв, эти женщины много раз теряли чувства во время этого тяжёлого для них испытания.
Первая допрошенная сказала, что её муж шёл к школе со своей винтовкой, чтобы в соответствии с приказом сдать её русским военным. Его схватили на улице, били его же винтовкой по голове и туловищу, а затем отвели в дом рядом со школой, где его со связанными руками привязали за шею к штырю в стропилах и ужасно избивали по туловищу и голове, пока кровь не забрызгала даже стены помещения. Следы на его теле показали мне, что его подвешивали также и за ноги.
Позднее его поставили в ряд с восемью другими мужчинами и расстреляли в 14:00. В шеренге было десять мужчин, убиты были все кроме одного, которого солдаты Иванова-Ринова оставили умирать. Следующей я допросил женщину, в доме которой всех избивали, а потом расстреляли позади её гумна. Она заявила, что утром 9 марта 1919 года около 11:00 несколько офицеров Иванова-Ринова пришли в её дом и заставили её увести мужа в другой дом, но в 11:30 забрали её мужа обратно и избивали его вместе с остальными; ему сломали руку, отрезали ногти и выбили все передние зубы. Её муж был инвалидом и калекой.
Офицер также добавил:
Я обнаружил, что пол помещения, в котором избивали этих мужчин, был покрыт кровью, и все его стены были забрызганы кровью.
Проволока и верёвочные петли, которыми связывали их шеи, всё ещё свисали с потолка и были покрыты кровью. Я также обнаружил, что некоторых из мужчин обливали кипятком и прижигали раскалёнными утюгами, нагревавшимися в небольшой печи, которую я нашёл в помещении.
Я побывал на месте, где эти мужчины были застрелены. Их выстроили в ряд и застрелили, в каждом теле как минимум три пулевых отверстия, в некоторых шесть или более. Очевидно, сначала им cтреляли в ступни, а потом выше в туловище.
Проводивший расследование молодой офицер получил и включил в свой доклад намного больше показаний, и те показания, которые я не цитирую, во всех деталях совпадают с процитированными.
Этот случай показался мне настолько отвратительным, что я приказал офицеру доложить мне лично. Он не был кадровым, его призвали на время войны. Никогда не забуду слова этого офицера, которые он сказал мне после того, как я закончил его опрашивать.
Он заявил:
«Генерал, ради Бога, не посылайте меня больше в подобные экспедиции.
Я едва удержался от того, чтобы не сорвать с себя форму, присоединиться к этим несчастным и помочь им всем, что было в моих силах».
Такой рассказ получился у американского командующего экспедиционным корпусом войск США на Дальнем Востоке…
Колчаковские войска творили в дальневосточных русских деревнях такие злодеяния, что даже американский офицер, глядя на них, готов был присоединиться к большевистским партизанам!
Но это было в марте 1919 года.
Может быть, позднее Колчак таки «разобрался» с этими подлецами-атаманами, и зверские пытки и бессудные расстрелы простых крестьян у него в тылу прекратились?!
Вот что пишет об этом генерал Грейвс :
«Посол и я отправились из Омска во Владивосток около 10 августа. Мы останавливались в Новониколаевске, Иркутске, Верхнеудинске и Харбине. Пока мы не оказались на территории Семёнова, не происходило ничего интересного.
К этому времени было хорошо известно, что Семёнов организовал то, что было известно как «станции убийств», и открыто бахвалился, что не может спокойно спать, если в течение дня хоть кого-то не убил.
Мы остановились на маленькой станции, и на наш поезд поднялись двое американцев из Корпуса обслуживания российских железных дорог.
Они рассказали нам об убийстве солдатами Семёнова за два-три дня до нашего прибытия целого эшелона русских, в котором было 350 человек. Не помню, были там только мужчины, или ещё и женщины.
Американцы сообщили следующее:
Эшелон заключённых прошёл станцию, и на станции все знали, что их убьют.
Служащие Корпуса направились на место казни, но были остановлены солдатами Семёнова. Через один час пятьдесят минут пустой поезд возвратился на станцию. На следующий день эти двое отправились на место убийства и увидели доказательства массовой казни. По гильзам на земле было понятно, что заключённых расстреливали из пулемётов: стреляные гильзы лежали кучами в местах, куда их выбрасывали пулемёты.
Тела находились в двух недавно вырытых рвах. В одном рву тела были полностью покрыты землёй, в другом было видно много рук и ног».
А вот еще один пример из воспоминаний генерала Грейвса:
«Полковник Морроу (Morrow), командовавший американскими войсками в забайкальском секторе, доложил о самом жестоком, бессердечном и почти невероятном убийстве целой деревни Семёновым. Когда его войска подошли к деревне, жители, по-видимому, попытались убежать из своих домов, но солдаты Семёнова стреляли в них — мужчин, женщин и детей,— как будто охотились на кроликов, и бросили их тела на месте убийства.
Они застрелили не кого-то одного, но всех в этой деревне. (!!!)
Полковник Морроу заставил японца и француза отправиться с американским офицером для расследования этого массового убийства, и рассказанное мною содержится в докладе, подписанном американцем, французом и японцем.
В дополнение к вышеописанному офицеры сообщили, что обнаружили тела четырёх или пяти мужчин, которые были, очевидно, сожжены заживо.
Люди, естественно, задавались вопросом, что могло быть целью таких ужасных убийств. Цель подобна причине, по которой охранники лагерей держат собак-ищеек и используют другие средства запугивания заключённых; чтобы не допустить попыток побега.
В Сибири же преследуемые люди не были заключёнными, но ответственные за эти ужасы были убеждены в том, что все русские должны, как минимум, действовать так, будто они искренне поддерживают дело Колчака. Такое обращение иногда преуспевало в том, что на время заставляло людей скрывать свои подлинные настроения.
Именно так было в Сибири, и я убеждён, что американцы не знают ничего об этих ужасных условиях».
Однако, читатель, насмотревшийся современных фильмов типа пресловутого «Адмирала», может предположить, что все это творилось «за спиной» благородного Верховного Правителя, который просто «ничего не знал» обо всех этих зверствах, и запросто их бы пресек, если вдруг прознал про них.
Увы, все эти жестокости на подконтрольной Колчаку территории, делались либо с прямого разрешения Верховного Правителя, либо с его молчаливого согласия.
Приведем лишь несколько характерных документов, свидетельствующих об этом:
Вот прямая цитата Колчака: «Гражданская война по необходимости должна быть беспощадной. Командирам я приказываю расстреливать всех захваченных коммунистов. Сейчас мы делаем ставку на штык»[Dotsenko P. The struggle for Democracy. Eyewithness Account of Contemporary. Stanford, 1983. P. 109.].
(Подобных заявлений он, кстати, сделал множество. Правительством Колчака в декабре 1918 г. было принято специальное постановление о широком введении смертной казни. При колчаковском МВД существовали карательные отряды особого назначения.
Тяжелейшим преступлением было объявлено оскорбление Колчака “на словах”, за что полагалось тюремное заключение.
Как следует из мемуаров его соратников, сам Колчак не раз высказывал мнение о том, что “гражданская война должна быть беспощадной”.)
И эти указания Колчака его подчиненные конкретизировали с особым рвением.
Посмотрите на фрагменты из приказа губернатора Енисейской и части Иркутской губерний генерал-лейтенанта С.Н. Розанова:
«Начальникам военных отрядов, действующих в районе восстания:
1.При занятии селений, захваченных ранее разбойниками, требовать выдачи их главарей и вожаков; если этого не произойдёт, а достоверные сведения о наличности таковых имеются, – расстреливать десятого.
2. Селения, население которых встретит правительственные войска с оружием, сжигать; взрослое мужское население расстреливать поголовно; имущество, лошадей, повозки, хлеб и так далее отбирать в пользу казны.»
<…>
6. Среди населения брать заложников, в случае действия односельчан, направленного против правительственных войск, заложников расстреливать беспощадно».
Против восставших крестьян Енисейской губернии Колчак направил войска под командой генерала-лейтенанта С.Н. Розанова.
В прошлой главе уже шла речь о брошюре члена ЦК партии правых эсеров Д. Ф. Ракова, под названием “В застенках Колчака. Голос из Сибири”, которая была издана в Париже, в 1920 году.
“Началось нечто неописуемое, – пишет в ней Раков. – Розанов объявил, что за каждого убитого солдата его отряда будут неуклонно расстреливаться десять человек из сидевших в тюрьме большевиков, которые все были объявлены заложниками. Несмотря на протесты союзников, было расстреляно 49 заложников в одной только Красноярской тюрьме. Наряду с большевиками расстреливались и эсеры… Усмирение Розанов повел “японским” способом. Захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, население или выпарывалось поголовно или расстреливалось: не щадили ни стариков, ни женщин. Наиболее подозрительные по большевизму селения просто сжигались.
Естественно, что при приближении розановских отрядов, по крайней мере, мужское население разбегалось по тайге, невольно пополняя собой отряды повстанцев” (С. 41).
Когда нам сегодня либеральные публицисты рассказывают, что все успехи большевиков в Сибири были основаны на безжалостном терроре, они правы, с одной лишь поправкой.
Причиной этого был «белый» террор колчаковских войск, а также его атаманов и атаманчиков.
Очень многие крестьяне уходили в партизаны после того, как на собственной шкуре узнавали всю прелесть колчаковского «освобождения» и методы работы колчаковских генералов-карателей.
Вот что записал об этом в своем дневнике военный министр правительства Колчака генерал-лейтенант А.П. Будберг:
«7 августа 1919 года.
В Барнаульском районе начались крупные восстания — результат хозяйничанья разных карательных экспедиций и отрядов особого назначения; к Вологодскому (Председателю Совета министров у Колчака – мой комментарий) приезжал из Славгорода какой-то крестьянин, из бывших членов Государственной Думы и жаловался, что в их округе нет деревни, в которой по крайней мере половина населения не была перепорота этими тыловыми хунхузами (очень жидкими по части открытой борьбы с восстаниями, но очень храбрыми по части измывательства над мирным населением)».
А в 1919 году русские мужики уже ОЧЕНЬ не любили, чтобы их пороли так же, как пороли их дедов и прадедов при крепостном праве, и отвечали на эти массовые порки восстаниями и уходом в партизаны.
Давайте посмотрим, что писал о колчаковском генерале Розанове генерал Грейвс в своей книге:
«В Красноярске я кое-что узнал о генерале Розанове, с которым пытался работать во Владивостоке. Он был тем самым человеком, который 27 марта 1919 года приказал своим войскам:
1. При занятии деревень, ранее занятых бандитами (партизанами), требовать выдачи руководителей движения; там, где вы не можете захватить руководителей, но имеете достаточные свидетельства их присутствия, расстреливать каждого десятого жителя.
Если при движении войск через город население, имея возможность, не сообщит о присутствии врага, со всех требуется денежное возмещение без ограничения.
Деревни, где население встречает наши войска с оружием, следует сжигать дотла, всех взрослых мужчин расстреливать; имущество, дома, телеги следует реквизировать для использования армией.
Мы узнали, что Розанов держал заложников, и за каждого своего сторонника, встретившего смерть, он убивал по десять заложников.
Он говорил об этих использовавшихся в Красноярске методах, как о работе с ситуацией в перчатках, но заявил о своём намерении снять перчатки после приезда во Владивосток, чтобы работать с ситуацией без той сдержанности, которую он продемонстрировал красноярцам…
Розанов был третьим по мерзости персонажем из тех, кого я знал в Сибири, хотя уровень Калмыкова и Семёнова для него был недостижим».
Как видим, Розанов считал, что все эти его методы (расстрелы каждого десятого жителя непокорных деревень, конфискации имущества, денежные контрибуции и расстрелы заложников) всего лишь «работой в перчатках», которые он обещал снять, после своего приезда во Владивосток.
Во Владивостоке (который в 1919 году был тыловым городом с изобилием войск японских и американских интервентов), Розанов также прославился массовыми бессудными убийствами.
Генерал Грейвс так писал об этом:
«Во Владивостоке хорошо знали, что с 18 ноября 1919 года по 31 января 1920 года Розанов убил от пятисот до шестисот мужчин, никак не прокомментировав свои убийства. Сначала принималось решение о казни, потом для легализации задуманного убийства собирался военный трибунал; таков был метод, которым пользовался Розанов. Эту процедуру хорошо знали во Владивостоке; в одном из случаев я лично проверил достоверность информации по просьбе русской женщины, которая жила одно время в Нью-Йорке».
Но, может быть, генерал Грейвс, которого некоторые считают недоброжелателем Колчака, тут просто «сгустил краски»?!
Давайте посмотрим, что писал об этом в своих мемуарах убежденный сторонник Колчака, один из немногих, кто сохранил ему верность после краха его бездарного правления в Сибири, главноуправляющий делами Совета министров колчаковского правительства Г.К. Гинс.
В книге «Сибирь, союзники и Колчак» он вспоминает:
«…оставались не разрушенными очаги большевизма в Енисейской губернии, где храбрые предводители повстанцев, Кравченко и Щетинкин, обладали и пушками, и золотом. Если бы чехи уничтожили эти разрушительные силы, они сделали бы дальнейшую охрану дороги ненужной и тем заслужили бы спокойный отдых и свободный отъезд. Однако никакой инициативы в этом направлении не проявлялось.
Пришлось послать специальные русские части под командой генерала Розанова. Поход этого генерала ознаменовался такими зверствами, что он наплодил большевиков гораздо больше, чем уничтожил.
В военном отношении эта экспедиция была удачна только с внешней стороны. Укрепленные большевиками пункты Тасеевское и Степно-Баджейское были заняты, но, как выяснилось осенью, живая сила большевиков не была уничтожена, а была лишь рассеяна.
Уничтожению предавалось, главным образом, крестьянство, повинное лишь в том, что оно ровно ничего не понимало в происходивших событиях и не знало, кому верить.
В походе Розанова принимали участие и чехи. Но, по докладам, которые представляла ставка Совету министров, их военная помощь была очень слаба: они не выполняли ни одного ответственного задания, нарушая постоянно общий план действий. Благодаря невыполнению чехами их обещаний потерпел неудачу и план разбития Щетинкина в Минусинском уезде. В решительный момент чешский отряд повернул обратно.
Щадя людей, чешские части держались пассивно, предпочитая идти по следам русских отрядов, но зато при расправах с населением чехи действовали не хуже разнузданных розановских частей.
То, что может быть прощено своим, не забудется иностранцам. Иркутский комитет партии социалистов-революционеров в одной из своих прокламаций засвидетельствовал, что чехи проявили непростительную жестокость к русскому населению и участвовали в преступных насилиях и грабежах. Об этом же писалось и в большевистских газетах, появившихся в Иркутске после переворота».
О роли чехов в разжигании Гражданской войны в Сибири мы еще поговорим, а пока подчеркнем два важных вывода из воспоминаний Г.К. Гинса:
- Поход генерала Розанова в Енисейскую губернию ознаменовался такими зверствами, что он наплодил большевиков гораздо больше, чем уничтожил!!!
- в бою с красными отрядами чешские части держались пассивно…но зато при расправах с населением чехи действовали не хуже разнузданных розановских частей!!!
Характеристика розановских войск как «разнузданных» очень впечатляет. Её ведь дал не какой-нибудь большевистский агитатор, а вполне компетентный и высокопоставленный соратник самого Колчака.
Вернемся к рассказу о других кровавых атаманчиках, действовавших под крылом колчаковской власти.
Кроме Розанова во Владивостоке и его окрестностях хозяйничал и атаман Калмыков, выделявшийся своей редкой свирепостью и жестокими расправами. Он запросто убивал даже высокопоставленных колчаковских офицеров.
Несколько записей об этом в своем «Дневнике белогвардейца» оставил бывший военный министр правительства Колчака генерал-лейтенант барон А.П. Будберг:
«6 июля 1919 года.
Слушаю рассказы Волкова про наши дальневосточные дела, и болит сердце старого амурца, отдавшего этому краю двадцать лучших лет своей жизни; как все безнадежно изгажено, и к каким печальным результатам привели нас увертливая и хлипкая дряблость Хорвата и держимордовы ухватки Иванова-Ринова, густо сдобренные семеновщиной, калмыковщиной, политиканством, спекуляциями, хищениями и всевозможными злоупотреблениями…
Вновь пришлось слушать рассказы о зверствах калмыковских палачей, о тайнах даурских застенков и бронированных поездов, о злоупотреблениях с военными поставками, о раздаче чинами хорватовского антуража казенных и военных земель и о полном забвении долга.
Рассказали о том, как и какие порядки наводил Иванов-Ринов, которому предоставили полную свободу распоряжаться и подавлять крамолу, и как сделали большевистским весь Сучанский и Ольгинский районы…
26 Сентября 1919 года
После обеда Сукин (эту «красивую» фамилию имел министр иностранных дел Колчака – мой комментарий) передал мне полученное им из английской миссии известие, что агенты Калмыкова убили во Владивостоке полковника Февралева; его схватили на улице среди белого дня, увезли за город и там застрелили.
Таким образом, исполнилась угроза, которая висела над несчастным Февралевым больше полугода и отвратительный хабаровский разбойник «вывел в расходы» (специальное выражение Читы и Хабаровска) опасного кандидата на звание атамана.
Нокс возмущен до глубины души и заявил, что он готовь открыто отказаться от поддержки такой власти, которая не в состоянии предупредить такие гнусные убийства. Всецело разделяю его негодование…
Печально положение той власти, которая не может расправиться с такой гнусностью, а именуется Всероссийской и заботится о великодержавии России».
11 Сентября 1919 года.
Штаб Приамурского военного Округа прислал заключение Военного Прокурора о действиях хабаровского разбойника атамана или, как он назван в прокурорском заключении мещанина Ивана Калмыкова.
Заключение составлено на основании документов и свидетельских показаний; написано оно обычным для таких заключений кратким языком, причем одно изложение учиненных Калмыковым преступлений занимает около 20 страниц.
Я давно добивался этого документа, чтобы дать Адмиралу оружие для начала борьбы с атаманами; сейчас все это запоздало, ибо хозяевами положения являются казаки и их конференция, определенно поддерживающая дальневосточных атаманов.
Доложил заключение Адмиралу, дал прочесть Головину и послал помощнику военного министра по казачьей части для сообщения казачьей конференции; вечером мне сообщили частным образом, что, по мнению казачьих лидеров, делу надлежит не давать никакого хода, так как нельзя дискредитировать Калмыкова ввиду его «государственных заслуг»…
Поручил Главному Военному Прокурору составить доклад Верховному Правителю с… изложением мнения о необходимости приказать командующему войсками Пр. В. Округа немедленно дать делу законный ход.
Десятки страниц этого заключения дают яркую картину преступного разгула наших белых большевиков, — сухое, но наполненное ужасом и кровью перечисление злодеяний и гнусностей, совершенных хабаровским исчадием «младшим братом» (он себя так всегда именовал) читинского атамана.
Было бы очень хорошо послать этот документ в Японию для непосредственного доклада Императору; думаю, что тогда не поздоровилось бы тем японским генералам, которые добились посылки хабаровскому убийце и разбойнику приветственной телеграммы от имени Наследника японского престола.
Эти генералы не могли не знать, что такое Калмыков, и этот поступок является чрезвычайно характерным для всей японской политики по отношению к нашему правительству. Ясно, что им нужен наш развал и наше разъединение, ибо иначе нельзя объяснить ту решительность, с которой они поддерживают читинского и хабаровского разбойников…
Восточная Сибирь нужна японцам для получения концессий и для отхожих промыслов; здравый смысл подсказывает, что и то, и другое может быть достигнуто только при наличии у нас твердой власти и порядка т. е. путем решительной поддержки существующего Правительства и уничтожения всякой атаманщины.
Политика divide et impera, проводимая японцами в Китае, уже достаточно им напортила и, обогатив многих политических дельцов и коммерсантов, ничего не дала самой Японии. По-видимому, то же идет и сейчас. На Семенова ухлопаны немалые японские капиталы в надежде вернуть их вдесятеро. Думаю, что японские игроки ставят не на ту лошадь. Трудно проникнуть в сокровенные тайны японской государственной политики, но, если только Семенов поддерживается с согласия правительства, то такая политика вполне заслуживает того, чтобы назвать ее глупой и очень смахивающей на жульничество».
Интересны подробности кончины этого «младшего брата» атамана Семенова, кровавого дальневосточного сатрапа атамана Калмыкова:
4 января 1920 г. адмирал А. В. Колчак, накануне своего ареста, передал всю полноту военной и гражданской власти на Дальнем Востоке атаману Г. М. Семёнову.
(Надо сказать, что к этому времени распоряжения Колчака, которые он издавал из своего поезда, уже никто не выполнял).
Реальная власть на Дальнем Востоке принадлежала различным местным «князькам»: генералу С. Н. Розанову, именовавшемуся главным начальником Приамурского края; в Хабаровске — И. П. Калмыкову, а в Благовещенске — Амурскому войсковому атаману А. Д. Кузнецову.
Розанов был отстранён от власти 31 января 1920 г., после чего в Приморье возникло Временное правительство Приморской областной земской управы. Власть атамана Кузнецова прекратилась 4 февраля 1920 г., после чего Калмыков остался один на один с «земцами», двинувшими против него свои войска.
Однако Калмыков не стал вступать с ними в бой, а 13 февраля попросту сбежал из Хабаровска по льду Уссури на китайскую территорию, вместе со своим отрядом.
Незадолго до того Калмыков изъял из Хабаровского отделения Госбанка 38 пудов золота, тайно передав его японскому командованию, видимо в качестве «выкупа» за свою голову.
Представители большевистских повстанцев и «земцы» единодушно опротестовали пребывание калмыковцев на китайской территории.
Под давлением Временного правительства отряд Калмыкова был разоружён 29 февраля 1920 г. на китайском берегу Уссури.
8 марта атаман был арестован китайскими военными властями.
Калмыкову предъявили обвинения в присвоении 38 пудов золота (а в некоторых источниках есть цифра 56 пудов!), убийстве представителей Красного Креста — шведа Свена Хедблома и норвежца Оле Опшауга — близ станции Пограничная в сентябре 1918 г., а также в обстреле отряда китайских канонерских лодок на Амуре в октябре 1920 г.
(Интересно, что многочисленные убийства русских граждан никто Калмыкову в вину не ставил).
По поводу золота атаман заявил, что объяснения даст либо русскому посланнику, либо эмиссарам законного русского правительства, либо международной комиссии, — но не китайским военным.
16 апреля Калмыкова перевезли в город Гирин.
После встречи Калмыкова с японским военным советником, он получил разрешение китайских властей на встречу с русским консулом В. А. Братцовым.
Русские дипломаты ходатайствовали об освобождении арестованных, но китайцы заявили, что атаман обвиняется в нападении на китайские военные корабли и в пересечении китайской границы с оружием в руках.
Временное же правительство требовало отправки Калмыкова во Владивосток в качестве уголовного преступника.
Со временем китайцы разрешили Калмыкову 1-2 раза в неделю посещать русское консульство. Во время этих визитов был разработан план побега, осуществлённый 13 июля.
Атаман спрятался в одном из зданий на территории консульства. Хотя алиби консульских работников было подготовлено заранее, китайские власти отвергли их объяснения и разместили солдат на территории учреждения.
25 августа китайские солдаты обнаружили убежище Калмыкова.
Японцы отказались участвовать в его судьбе.
В начале сентября 1920 г. атаман в сопровождении конвоя покинул Гирин и в местечке Калачи (Ильяши) вновь пытался бежать.
Калмыков ранил китайского офицера, после чего был застрелен конвоирами.
В конце октября 1919 года барон А.П. Будберг с горечью записал в своем дневнике:
«… по части атаманщины, которая для простого народа оказалась много хуже комиссарщины…
Надо откровенно сознаться: мы обманули надежды обывателя и нам веры нет, особенно словам…
Вместо закона, порядка и твердой власти население Приамурья получило аракчеевско-полицейский режим казачьего держиморды Иванова-Ринова, карательные отряды, насилия Семенова и Калмыкова и вихлянье Хорвата, принесшего в край все порядки и атмосферу своей Харбинской Хорватии и ее сомнительных дельцов.
Все это и на Дальнем Востоке привело к тому, что мы и там сидим сейчас у разбитого корыта с натопорщившимся против нас и ненавидящим нас населением, готовым променять нас на эсеров, большевиков, партизан и кого угодно, кто поможет им нас сковырнуть».
Нельзя не сказать несколько слов и про третьего кровавого колчаковского атамана, Анненкова.
Вот некоторые этапы его биографии, взятые из Википедии:
Борис Владимирович Анненков (9 февраля 1889 — 25 августа 1927) — генерал-майор, участник Первой мировой и Гражданской войны, атаман Сибирского казачьего войска, командующий Отдельной Семиреченской армии.
В 1908 году он окончил Александровское военное училище, выпущен хорунжим в 1-й Сибирский казачий полк на должность командира сотни.
В годы ПМВ воевал в составе 4-го Сибирского казачьего полка, награжден многими орденами и медалями.
В марте 1918 года избран Войсковым атаманом Сибирского казачества нелегально созванным в станице Атаманской (под Омском) войсковым кругом Сибирского казачества
.
11 сентября 1918 Анненков жестоко подавил крестьянское восстание в Славгородском и Павлодарском уездах, захватив красный уездный крестьянский съезд из 400 делегатов.
В следственном деле против атамана Анненкова, начатом в мае 1926 года, сохранились несколько тысяч показаний подвергшихся грабежам крестьян, родственников убитых его отрядом под девизом:
«Нам нет никаких запрещений! С нами Бог и атаман Анненков, руби направо и налево!».
11 сентября 1918 года «гусары» Анненкова замучили и убили до 500 человек. В их числе были и 87 делегатов крестьянского съезда, которых по приказу Анненкова изрубили на площади Славгорода против народного дома и там же закопали в яму. Была сожжена дотла деревня Чёрный Дол, в которой располагался штаб восставших, расстреливались, бились и вешались на столбах даже жёны и дети крестьян. Девушек из Славгорода и его окрестностей привозили к поезду Анненкова, находившемуся на городской станции, насиловали, а затем расстреливали. По свидетельству очевидца Блохина, казни анненковцев отличались особой жестокостью: у жертв вырывались глаза, языки, вырезались полосы на спине, их закапывали живьём, привязывали к конским хвостам. В Семипалатинске Анненков угрожал расстрелять каждого пятого жителя города в случае отказа выплаты контрибуции (А. Литвин. Красный и белый террор 1918—1922. — М.: Эксмо, 2004. С. 174-175).
Чтобы не допустить новых жертв, жители сёл на общих сходах приняли решение откупиться от казаков, а в крайнем случае просили зачинщиков самим сдаться белым властям. Многие из них, желая ценой своей жизни спасти односельчан, так и поступили.
Типичным для карательных операций частей Анненкова являлся образ действий, описанный на семипалатинском процессе свидетельницей Цирюльниковой, жительницей села Чёрный Дол (вблизи Славгорода):
«Они нашу деревню оцепили и начали рубить. Кто из мужчин не успел убежать, всех изрубили — 18 человек. Делали что хотели, забирали, палили, смеялись над женщинами и девушками, насиловали от 10 лет и старше. У меня в хозяйстве спалили 45 десятин хлеба, взяли пару лошадей, корову, все хозяйство разрушили.
И тогда моего мужа взяли в город и изрубили, отрезали нос и язык, вырезали глаза, отрубили полголовы. Мы нашли его уже закопанным. Всех оставшихся в селе перепороли». Деревня была сожжена.
15 октября 1918 Анненков был награждён орденом Святого Георгия IV степени и произведён в генерал-майоры.
(Есть довольно многочисленные любители пересказывать глупые байки о том, что белые-де в годы Гражданской войны «благородно» не награждали своих бойцов ордерами и медалями.
Награждали, да еще как:
- Награждала Омская Директория (в данном случае Анненкова - орденом Святого Георгия);
- награждал Колчак (он даже сам себя умудрился наградить орденом Святого Георгия III степени, к примеру);
- награждали и Корнилов, и Юденич, и Врангель, который и вовсе придумал невиданный ранее орден Николы Чудотворца).
23 октября 1918г. партизанский отряд Анненкова передан в подчинение атамана Семиреченского казачьего войска и переименован в «Партизанскую атамана Анненкова дивизию».
Эта дивизия состояла из разнородных частей: казаков, мобилизованных русских крестьян, киргизов (сведённых в т. н. алаш-ордынские полки), а также иностранных наёмников — афганцев, уйгуров, китайцев. Последние, сведённые в отдельный Маньчжурский полк, наводили среди местного населения настоящий ужас.
В докладе начальника Особой канцелярии, выполнявшей функции белогвардейской контрразведки, особо отмечалось, что «китайцы атамана Анненкова наводят на жителей страх и заставляют жителей покидать свои дома». Автор доклада цитирует письмо одного из анненковских солдат: «Из Андреевки все ушли, боялись китайцев Анненкова, которые обращаются не по-человечески (бесчеловечно)».
(Как видим, в годы Гражданской, отнюдь не только в Красной Армии служили китайские отряды, о зверствах которых так любили порассуждать белые мемуаристы. У Анненкова они тоже имелись в немалом количестве).
Многочисленные дикие зверства, совершённые анненковцами, привели к тому, что «добровольческие» части Анненкова имели очень дурную славу даже среди самих белогвардейцев. Начальник Особой канцелярии штаба 2 Отдельного Степного корпуса, подчёркивая этот факт, в своём докладе писал: «Среди кадровых частей замечается нежелание служить в частях дивизии атамана Анненкова, так как они думают, что большевики сочтут их за добровольцев и обязательно убьют».
22 декабря 1918 — Контрразведка и отдельные подразделения отряда Анненкова участвовали в подавлении большевистского восстания в Омске и расправах над его участниками.
Декабрь 1918 Анненков получил под командование 2 Степной корпус с приказом освободить от красных всё Семиречье.
Я не буду подробно описывать боевой путь Анненкова в годы Гражданской войны. Для этого надо написать отдельную книгу, которая будет переполнена страшными подробностями.
Приведу лишь несколько примеров.
Вот что записал об Анненкове в своем дневнике генерал-лейтенант А.П. Будберг:
«2 мая 1919 года
Читал пространное донесение полевого контроля при отряде атамана Анненкова, работающего к югу от Семипалатинска на границах Семиречья; порядки те же, что и у нас в Приамурье, то же беззаконие, тот же произвол, то же нежелание перейти на легальные условия существования и хозяйства…
На вопрос контроля об оплате произведенных реквизиций Анненков ответил: «Я реквизирую, а кто будет платить — не мое дело».
К делу поставок в этом отряде примазались разные проходимцы и мошенники, выгнанные со службы и судимые за подлоги и растраты, — всюду для грязных операций нужны грязные люди…
20 Августа 1919 года
Ночью выехали на фронт третьей армии. На станции Петропавловск встретил бывшего своего подчиненного, тогда начальника штаба 14 корпуса, а теперь командующего войсками местного военного округа генерала Георгиевского; на нем лежит тяжелая обязанность держать в порядке весь тыл армии, и он жалуется на великие безобразия, чинимые разными нештатными и штатными командами;
особенно же безобразничают и насильничают анненковские гусары и уланы (какие-то экзотические части, вытащенные недавно на фронт и, судя по всем донесениям, самого башибузукского состава и поведения).
Только что по приговору суда расстреляно 16 человек из этого отряда и вновь предано полевому суду 2 офицера, но это не производит никакого впечатления, до того все распустились».
Следственное дело № 37751 против атамана Бориса Анненкова чекисты начали в мае 1926 года. Ему было в то время 36 лет. О себе говорил, что из дворян. Октябрьскую революцию он не признал, казачий сотник на фронте, решил не выполнять советского декрета о демобилизации и во главе «партизанского» отряда в 1918-м появился в Омске. В армии Колчака командовал бригадой, стал генерал-майором. После разгрома семиреченской армии с 4 тысячами бойцов ушел в Китай.
В четырехтомном следственном деле, обвиняющем Анненкова и его бывшего начальника штаба Н. А. Денисова, хранятся тысячи показаний разграбленных крестьян, родственников погибших от рук бандитов
Из его обвинительного заключения:
С 25 июля по 12 августа 1927 года в Семипалатинске проходило судебное заседание выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР.
Основной пункт обвинения Анненкова - массовые зверства над пленными и мирным населением, количество жертв анненковского террора насчитывает даже не сотни, а многие тысячи жертв.
Так, по материалам расследования преступлений Анненкова и его сподручных установлено, что в городе Сергиополе расстреляно, изрублено и повешено 800 человек. Сожжено село Троицкое, где анненковцами забито насмерть 100 мужчин, 13 женщин, 7 грудных детей. В селе Никольском выпорото 300 человек, расстреляно 30 и пятеро повешено. В селе Знаменка, что в 45 верстах от Семипалатинска, вырезано почти всё население, здесь у женщин отрезали груди. В селе Колпаковка изрублено, расстреляно и повешено 733 человека, в посёлке Подгорном — 200. Сожжены сёла Болгарское, Константиновка, Некрасовка. В селе Покатиловка изрублена половина жителей. В Карабулаке Учаральской волости уничтожены все мужчины. По словам свидетеля Турчинова, трупы не зарывались, и собаки до такой степени откармливались и привыкли к человечьему мясу, что, зверея, бросались на живых людей. Помимо зверств над мирным населением, в вину Анненкову также ставился расстрел восставшей ярушинской бригады, пытавшейся перейти на сторону красных.
Массовый расстрел близ озера Алаколь 3800 солдат и казаков, пожелавших при бегстве корпуса атамана в Китай остаться в России, обвинением подробно не рассматривался, поскольку детально стал известен лишь после вынесения приговора (Шалагинов В. «Крах атамана Анненкова»).
25 августа 1927 он был расстрелян вместе со своим начальником штаба Н.А. Денисовым.
Как писал в своей книге американский генерал Грейвс:
«Действия этих (семеновских – мой комментарий) казаков и других колчаковских начальников, совершавшиеся под покровительством иностранных войск, являлись богатейшей почвой, какую только можно было подготовить для большевизма, жестокости были такого рода, что они, несомненно, будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа через 50 лет после их свершения”.
На фото: атаман Семенов сидит третий слева, в центре сидит генерал Иванов-Ринов
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/03/22/1338