15 мая 1979 г.
Уезжала - даже почки не раскрылись, а сейчас молодая зелень повсюду, на тополях во дворе - здоровенные листья. Ну, ничего, я наблюдала за появлением первых листиков дома, в Елгаве. И мои тополя радовали меня совсем так, как тогда, в пятнадцать лет, в пору первой влюблённости.
Много встреч и разговоров было в эти каникулы. На 1 мая у меня в гостях были Наташа и Зина. Хорошо посидели, поговорили о любви (мама с папой были в Таллинне), пили шампанское. Я рада, что в праздник была не одна, ведь Ольку неудержимо несло в ДК. Она опять распустилась! хочет помириться с Володей, где уж тут думать об учёбе. А он почему-то не хочет с ней мириться (у нас с ним был телефонный разговор). Олька красится, манерничает, мечтает о джинсах и магнитофоне. O tempora, o mores!
Приезжала Лида. Маме она в этот приезд не особенно понравилась, да и мне тоже. В маске, всегда в маске. Иногда даже неприятно. Но эту маску хоть терпеть можно, ведь Лида её никогда не снимает, а вот мамашина маска всегда отвратительна.
Мы были с Лидой в школе на спортивном празднике. Я фотографировала. Чувствую, что Лиде не понравился Володька, но она, чтобы не сделать мне больно, утверждала обратное.
А я всем была рада, всем, кого встретила, но В. для меня всё же нечно исключительное. Он паясничал, бравировал, но я видела - смущался. А как краснел Нестерович, которого совсем довели песней "Студентка-практикантка"!
Была у них на уроке литературы. Римма цветёт, ребята такие же, как раньше. Были страшно рады фотографиям (их за два вечера отпечатал "мой" Валерка).
Решила пригласить домой самых-самых: Иванова, Иваницкого, Субача, Куцова (очень хороший паренёк) и, конечно, Ремицана. И пригласила, предварительно заинтриговав, но продумать разговор не успела. Пришлось соображать на ходу. Рассказала легенду о богине смерти, вспомнила цитату:"Самое страшное - придти в мир без всякого призвания, а ещё страшнее - с ложно понятым призванием" (А.Куприн). Мальчики чувствовали себя непринуждённо, болтали, выдавали секреты, порой забывались (Я:"Во флот ведь только высоких берут", - Ремицан:"Ни фига!").
Володя опять был как бы на взводе, но тоже от смущения. Его глаза были колючими, непроницаемыми, но потом, когда я подарила им книги (всем - с соответствующими надписями), он, прочитав на титульном листе "Диалога с лунным человеком" слова "Все звёзды в этой книге - твои, Володенька. Будь счастлив!", сразу растаял, посветлел, заулыбался. И - никакой грубости больше. Ничего сказать я ему не успела, только:
- Ты не разбил мою ракушку?
- Конечно, нет! (возмущенно).
- И вообще ничего не разбил?
Смотрит непонимающе, не мигает, потом как бы что-то начинает понимать...
- Разбить ведь можно и что-то нематериальное.
Иванов:
- Она имеет в виду сердце.
Но тут занавес опустился, и финал остался там, за ним. Может, я ещё досмотрю его когда-нибудь? А уж сказать Володе мне нужно многое. Ведь то, что я назвала его Атосом, умоляла не курить (потому что именно ему курить вредно) и убивала в первом же бою (они с Ивановым фантазировали насчёт переворота в Чили), это ещё ни о чём не говорит. А надо ли говорить что-либо? Пока не знаю. Летом будет видно. Хотелось бы поговорить с ним тет-а-тет, но с чего бы это вдруг? Он удивится, а может, и посмеётся.
Да, а на морском песке, на самом подступе к воде я написала ВОЛОДЕНЬКА. Вышло легко, красиво. А вокруг что было! Какой воздух, господи, а само море - чудесное, неповторимое, моё! И вдруг нахлынула волна - маленькая, игрушечная, волна-язычок - и слизнула ЕН. Осталось ВОЛОДЬКА. Что бы это значило?
Очень рада была приезду Гали К. Море, монастырь, академия... Много фотографировались.
Не удалось съёздить в Бауску к Гале Павассар, а хотелось, очень хотелось. Была у Тоньки, даже несколько раз - и дома, и в общежитии. Живут! И странно до недоумения: у неё годовалая дочь!
С Алкой не контактировала(слово тёти Иды), болтала с Пастушкой.
Маленькая неувязочка с Валерой. Пора с ним окончательно расстаться.
Дома я читала, пела иногда, смотрела телек. Здесь, в Даугавпился, была поражена теплом, зеленью и новостью о Дубашинском: 19 мая ему исполнится 60 лет. Юбилей! И, вероятно, завтра Д. будут чествовать Как, где? Не знаю. Но у меня есть дар - то стихотворение, где я говорю:"Ваш покой не нарушу...".