( Отрывок из романа " Её поезда")
Юля рассказала Марии, что в Ленинграде живёт ещё одна их родственница - двоюродная сестра Валя. Она окончила медицинское училище и работает в той же больнице, где подрабатывала по ночам Юля. Там они и встретились случайно.
Валя замужем за врачом. У них есть дочка Леночка.
Мария удивилась. У Вали было бельмо на глазу. Девочка была застенчивая, нелюдимая, редко выходила из дома.
И вдруг, такая перемена в судьбе? В Ленинград приехала, замуж вышла…
« Кто же распоряжается нашими судьбами? Кто раздаёт одним блага, другим несчастья? И за что? Есть ли в том моя вина?» - думала Мария.
Сердце сжалось от боли, вспоминая судьбы своих дочерей: Валечка и Люсенька умерли по дороге в эвакуацию. Зою до смерти замучила марийская свекровь. Муся погибла на фронте. Мужа Тамары зарезал влюбившийся в неё бандит. Внуки растут без отца. Юля, вернулась из Монголии с неизвестной болезнью, от которой очень страдала. Диагноз не могли поставить и ничем, кроме витаминов, не лечили.
И поняла, вдруг, Мария: - « Есть… Есть моя вина…!»
Вспомнила, как убежала из поезда от родителей. Как, ни о чём не думая, бросилась в объятия Васи.
« А каково было родителям уезжать в эмиграцию без любимой дочери? Что стало с отцом, когда он понял, что меня в поезде нет? Я же просто оторвала себя от них навсегда!...Навсегда!
Вот судьба и отняла у меня моих девочек. Навсегда! Как жестоко меня наказала судьба!
А я?... А я, - не наказала своих родителей жестоко?
Да, я была молода. Я так сильно влюбилась! И я не думала, что расстаюсь с родителями навсегда. Наша семья часто ездила во Францию. Я была уверена, что мы в любое время сможем поехать в Париж. Или родители приедут в Россию.
Я жива! А значит всё возможно! Я не могла предположить, что будет революция, война…
Может ли это меня оправдать? Есть ли, вообще, оправдание жестокости?»
Когда то давно, няня научила Машу избавляться от тяжёлых мыслей, от вопросов на которые нет ответа: - « А ты возьми-ка тряпочку и уборкой займись. Полы помоешь и окна, пыль везде уберёшь, кастрюли начистишь – так устанешь, никакие мысли в голову не полезут».
С тех пор у Марии в доме идеальная чистота. Слишком часто посещали её горькие мысли и безответных вопросов было много.
Когда через месяц Настя и Валя пришли к ней в гости, Мария увидела, что никакого бельма у Вали нет.
На все вопросы, как удалось вылечить, родственницы отмалчивались и переводили разговор на другую тему.
Мария поняла, что с бельмом связана какая- то тайна и перестала спрашивать. У самой было много тайн, о которых говорить не хотелось.
Валя и Тамара решили пойти в Гостиный Двор. Взяли с собой детей.
А, Мария с Настей, как-то незаметно для себя, разоткровенничались.
Они всегда испытывали друг к другу симпатию. Насте с первого взгляда понравилась Маша. Только такая красавица и умница достойна была стать женой её любимого брата.
Когда Василий умер, Настя, единственная из всей многочисленной родни, пришла Маше на помощь. Она не рыдала, не говорила слова о сочувствии – просто приехала с огромной корзиной продуктов и предложила Маше жить в деревне с её семьёй.
Мария посоветовалась со старшими дочерьми и отказалась. Активные комсомолки и пионерки не представляли, как им жить в деревне. Да и Маша решила, что она скорее устроиться на работу учительницей, в городе, чем в деревенской школе, где все места заняты.
Когда началась война, и враг стремительно приближался к Старой Руссе, Маше предложили эвакуироваться.
И опять, только Настя провожала её до поезда. Вряд ли Маша смогла бы без её помощи уехать: четыре девочки могли идти сами, но шестимесячную Люсю и умирающую семилетнюю Валю надо было нести на руках.
Не раз Мария потом пожалела об этом отъезде. И вот, сейчас, Мария рассказала Насте, в каком аду жили они девять лет. Тамара до сих пор винила во всём мать, позабыв, что сама отказалась ехать в деревню.
Настя тоже поделилась с Машей своими проблемами:
Зять её был коммунистом. Он строго запретил тёще ходить в церковь, когда она приезжала в Ленинград погостить. А Настя, после исцеления Валечки, дала себе слово до конца жизни, каждый день ходить и с благодарностью молиться за здоровье тех, кто помог дочери.
В церковь нельзя, икон в доме не было, вот и переживала Настя, что слово не сдержит.
Мария успокоила золовку. Достала из шкафа старинную икону. Вешать в комнате Тамара не разрешала, вот и хранилась она, закрытая на ключ, в шкафу. Рассказала Насте, как эта икона к ней попала.
Бандит Константин, когда не был занят « работой», развлекал себя тем, что посылал на почту своих подручных, и те приносили ему мешок с письмами. Очень любил читать, мерзавец, чужие письма.
Не просто читал, а с комментариями. Напишет кто-нибудь - »У меня родился внук. Назвали Иваном!» Константин со словами: - « Ну и не хрен им знать про твоего Ивашку-какашку», - рвал письмо и выбрасывал его в помойную яму.
Иногда в конверт доверчивые люди вкладывали рублёвую купюру со словами: « Купи от меня своим детям конфеток». Бандит, выбрасывал разорванное письмо, приговаривая: - « Обойдутся засранцы без конфет. В другом месте рюпчик пригодится».
Иногда Тамаре удавалось вынуть письмо из ямы. Если клочки были не очень мелкими, и, сложив их, можно было прочесть название улицы и фамилию, Тамара относила письмо адресату.
Однажды она принесла такое письмо женщине, которая получила похоронку на сына. Но, сын, оказывается, был жив и лежал в госпитале. Он удивлялся, что мать не отвечает на его письма.
Женщина была счастлива. Сняла с полочки старую, намоленную икону и дала её Тамаре. Она сказала: - « Я не верила, что сын погиб. Всё перед этой иконой молилась. И приснился мне сон: Богородица с иконы заговорила со мной, сказала, что молитвы мои услышаны, сын ко мне вернётся, но, икону эту отдать надо тому, кто весть о сыне принесёт. Сказала, что от большой беды поможет избавиться одной семье».
Тамара в Бога не верила, но, икону приняла и отдала матери.
С того дня, как у Марии появилась эта икона, пришёл в голову план побега из дома Константина.
Настя, услышав рассказ Марии, решилась открыть ей свою тайну.
История была настолько невероятная, что узнай о ней кто-нибудь, не было бы в живых ни Насти, ни Вали.
Деревня Щур, где жила Настя, находилась в двух часах ходьбы от одноимённой станции. Вокруг болота, бездорожье, непроходимые леса. На станции находилась немецкая строительная часть. Фашисты собирались обосноваться надолго и решили строить дорогу от станции до деревни.
Хорошую, добротную дорогу достроили до поворота, где начиналась тропа, по которой можно было добраться до деревни. Строительством занимались только немецкие рабочие. Пленных использовали на подготовительных тяжёлых работах, по окончании которых уничтожали, во избежание утечки секретов строительства. Часть немецких рабочих, расположили в деревне, в пустующих домах.
Немецкие строители не лютовали, жили тихо. Было их человек двенадцать, два молоденьких, легко раненых офицера, врач и переводчик латыш.
Из местных жителей в деревне жили только старухи и многодетные бабы, которым не удалось убежать.
« Сарафанное радио» доносило про зверства оккупантов. Бабы побаивались гостей. Не роптали, когда за мешок картошки, « добрые немцы» оставляли шоколадку и пачку галет. Старались реже попадаться на глаза и детей просили не выходить со двора, вести себя тихо и осторожно.
Но, дети есть дети. Им простор нужен, игры, приключения…
У одной бабы была полоумная дочь Фенька. Лет в четырнадцать заинтересовали Феньку некоторые части её тела. Выйдет, бывало, на улицу, усядется посреди дороги, задерёт юбку и пытается разглядеть, что там у неё. И руками потрогает и палочку себе туда сунет… Сидит, повизгивает довольная. Ребятишки вокруг соберутся, хохочат, Феньку дразнят.
Бабы увидят, скажут матери её Евдокии. Та прибежит вся красная от стыда, отругает Феньку, домой уведёт.
Однажды увидели офицер и переводчик, как Фенька разлеглась на дороге, а между ног у неё копошатся мальчишки. С таким интересом играли, что заметили офицера только тогда, когда схватил он одного пацанёнка и оттащил от Феньки. Другие быстро разбежались. Позвали женщин.
Прибежала и Евдокия.
Латыш кричал:
- Что ви делали тут с ней!?
- Ничего не делали, мы в дохтура играли – размазывая слёзы грязными кулаками, оправдывался мальчишка.
- Мы видели, как ви засунули в неё что-то! Ви же всё поцарапали ей внутри!- кричал латыш, глядя на стекло от разбитой бутылки, торчащее между ног Феньки.
- Ничего мы не поцарапали, мы ей туда травки положили сначала…
- Майн Гот, майн Гот!
Латыш схватил Евдокию за рукав:
- Смотри, глупая баба, что с твоей дочкой витворают!
- Так, она ж дурочка! Позорит только нас! Хоть бы пристрелили вы её! Схоронила бы, поплакала бы… А так сраму не оберёшся!
- Что ты говоришь, дурная баба? Следить надо за больной дочкой! Мы не эс-эс! Мы не стреляем детей! Тут простые рабочие! Строители! Веди дочку быстро домой. Господин офицер пришлёт к тебе доктора!
Евдокие одной было не поднять Феньку. Она попросила Настю. Вдвоём они повели дурочку в дом. Валюшка пошла с матерью. Без матери она не оставалась. Мальчишки дразнились, а иногда, и камнями бросались.
Феньку привели домой.
Сидеть ей было больно. Евдокия уложила дочку на кровать и села рядом караулить,чтобы дурочка не вскочила и не убежала.
Вскоре пришли доктор и переводчик.
Велели положить Феньку на стол, ногами к окну
Она не хотела, брыкалась, пыталась слезть со стола.Пришлось сделать ей укол.
Когда Фенька уснула, латыш спросил, где доктор может помыть руки.
Настя и Евдокия, державшие Феньку, велели Валюшке помочь доктору - полить воды на руки и подать чистое полотенце.
Настя заметила, что доктор как-то уж очень ласково смотрит на девочку. Материнскому сердцу стало тревожно.
Переводчик сказал что бы женщины держали ноги Феньки в определённом положении, а доктор, довольно быстро,посмеиваясь, вынул из Феньки всё, что заложили в неё мальчишки.
Евдокия и Настя перенесли дурочку на кровать.
" Ну, я пойду принесу грибы, расплачусь ими с доктором". - сказала Евдокия и торопливо вышла из дома.
Из-за частых конфискаций продуктов, все крестьяне, ещё с двадцатых годов, имели секретные схроны, где прятали свои запасы. Где находились схроны, знали только взрослые члены семьи.
Как только Евдокия вернулась с мешочком сушёных грибов, Настя заторопилась домой.
Всё время, пока Евдокия отсутствовала, доктор сидел у стола и что-то писал.
Закончив, он отдал записки переводчику, о чём-то с ним поговорил, взял у Евдокии грибы и ушёл.
Настя с дочкой уже подходили к дому, когда их догнал переводчик.
У калитки стояли соседки, хотели расспросить Настю, что было в доме Евдокии. Не успели. Латыш стал громко ругать Настю:
- Я видел, ночью из трубы твоего дома выходил дым. Ты пекла! Что ты пекла? Хлеб? Говорила, что муки нет! Где взяла? Партизаны принесли? Иди показывай!
-Какая мука, господин офицер? Мусор один! Муки-то горсточку намела, остальное отруби, да сныть.
- Иди, иди, показывай свой хлеб из мусора!
Когда вошли в сени, переводчик пропустил в избу Валюшу и закрыл за ней дверь. Тихо заговорил:
- Слушай внимательно. Я кричал на тебя, чтобы соседки слышали и подумали, что я иду хлеб конфисковать. Ты мне пустое лукошко дай, прикрой его тряпицей, будто это я хлеб забрал.
Господин доктор видел твою дочку. Он сказал: - " Какая красивая девочка. Но с таким глазом ей будет трудно, когда станет девушкой. Замуж не возьмут. Я не могу помочь ей. Но, в госпитале, на станции, работает мой друг. Он сможет вылечить это бельмо."
Вот тебе записка. Будешь показывать её патрульным, если остановят. Доктора все знают и очень уважают. Никто вас не обидит, если он об этом просит. Иди в госпиталь. Не бойся! Помогай своей дочери! Но, осторожно! Твои соседи, твои старшие дети, не должны ничего знать! Сама придумай, как обмануть. Иначе за то, что получишь помощь от немцев, тебя свои повесят.
Настя, ещё не совсем осмыслив, то, что услышала,отдала латышу лукошко, прикрытое полотенцем.
Переводчик ушёл.
Настя с хмурым лицом вышла к соседкам. На их немой вопрос сказала:
- Забрал, гад, последний хлеб. Еле умолила, не докладывать никому. Вроде, как добровольно отдала. Да ещё и лукошко прихватил и полотенце новое. Ох, горе! Чем ребят кормить? Кипяток только и будет на обед. Пойду я, бабы.
- Иди, иди, да смотри теперь, не попадайся ему на глаза...
Продолжение следует.