Дорога длиною в жизнь. Глава 9

Михаил Шаргородский
Дела семейные

К счастью в этот период дома все было благополучно. Дети росли. Валере уже 16, Жене 14. Оба играли в баскетбол. Женя уже во всю вошел в дебри математики.
Однажды произошел любопытный казус. После смены министров, я в один из выходных прилег и заснул. (Со сном у меня уже много лет была сложность.) Если я засыпал, Лена заставляла всех, чтобы жизнь полностью замирала. В это время позвонил министр. Трубку взял Женя. «Попроси отца» - сказал министр. «Не могу» - ответил Женя. «Как это?» - Возмутился министр (еще не до конца истративший эйфорию от такого назначения). «Я министр». А Женя ему сказал: «я знаю, что Вы министр, но у нас в доме не принято беспокоить папу, если он уснул. Когда он встанет, я ему передам, он Вам позвонит». Министр был ошарашен, но спорить с ребенком не стал. Когда мы встретились, Министр очень удивленно меня спросил: «как тебе удалось так воспитать детей? Мне бы так».
Я не мог ему объяснить, что у нас в семье никогда особенно не прививалось чинопочитание. Вообще много полезных вещей, привитых детям, гораздо больше были заслугой Лены, чем моими. Лена прививала детям, буквально культ отца. Я вообще очень многим обязан ей. Лена настолько глубоко верила в созданный ею образ мужа, что воспринимала его, как Божьего эмиссара.
Сколько раз я останавливался от каких-то поступков, опасаясь разочаровать ее веру в Мишу! Все эти годы были для меня нравственно не совсем простыми. Я всегда боялся сделать, что-то такое, что могло глубоко разочаровать Лену. Ее вера в своего супруга была фанатичной. А в результате я, наверное, становился лучше, чем был на самом деле. А еще говорят, как женщина может повлиять на мужчину, да еще в семьях восточного, или почти восточного уклада. Если мужчина не совсем бессовестный, обязательно получится.
Поскольку мы жили возле школы, то к нам часто заходили соученики и товарищи, моих детей. У Жени, к сожалению, со стороны школьных товарищей нет коллег. Все они пошли в Бизнес. В науке – он один . Но степень отношений с годами менялась. Когда-то, я для них, для всех, был большим начальником, а годы спустя многие из них так продвинулись, что сами стали моими начальниками. Я понимаю, что это диалектика. Воспринимаю ее, как данность.
Наступил 1981 год. Во многом этапный для нашей семьи.
Валера должен был поступать в институт. Хотя школу он окончил хорошо, в нем, к сожалению, не было твердой уверенности в своих силах. Мы долго и мучительно думали. Но под влиянием, рекомендацией, и даже некоторой поддержке моего двоюродного брата, профессора стоматологии, выбор был сделан в пользу Московского стоматологического института.
Господи! Какими мучениями сопровождалось это поступление. Я взял отпуск и поехал вместе с Валерой. Я думал, что как во время моей заочной учебы, мы будем заниматься по 16 часов в сутки. Но Валера, ни физически, ни психологически не был подготовлен к подобному штурму. Несмотря на это мы занимались там до возможного предела. Даже одна из репетиторш изрекла: сейчас он уже готов для поступления в любой институт Союза, если там будут честные правила.
Думаю, что поступать могли мы оба. Я был не просто спарринг партнер, а настоящий партнер. Но Валера тоже сделал максимум, возможный для него. После экзаменов, он справедливо заметил, что за всю свою жизнь столько не работал, сколько за этот месяц в Москве. Но как бы там, ни было, Валера в конце августа уехал домой уже студентом мединститута, через пару дней вернулся и я. При подготовке к экзаменам было не мало различных эпизодов, но главного они уже не меняют.
Но думаю, что будет уместным сказать, что эти дни были наиболее трудными не только для Валеры, но и для меня. Провожая его на первый экзамен, у ограды института, я ему сказал: Иди и ничего не бойся. Сдашь, будет общая радость. Не сдашь, будет общая беда. А общими силами мы ее преодолеем. Валера потом говорил, что эта позиция семьи, оказала ему немалую помощь в психологическом настрое на экзаменах.
В этот же период пришло время решать жилищные дела моей тещи, бабы Нины. Единственный вариант, который тогда допускал закон, это был обмен. Нашли маклера нашли человека, который вообще уезжал из Тбилиси. Он за соответствующую мзду готов был менять куда угодно. Но после обмена квартира оформляется на Бабу Нину, а если с ней что-то случится, квартира отходит государству.
Но кто бы это хотел: тратить уйму денег и не иметь никаких гарантий на последующую собственность. Возникла необходимость прописать к ней в Батуми Женю, тогда они переезжают как будто вдвоем, а в случае чего, квартира становится  Жениной. Женя, будучи ранее в Батуми, несколько раз болел. Мы вызывали врача из поликлиники официально. Они мне дали соответствующую справку, что Женя у них на протяжении 2-3 лет лечился. Он там подолгу находился. Я обратился с официальным письмом, что Жене нужен морской климат. Приложил справки врачей. Тамошнее высшее руководство с пониманием отнеслось к здоровью ребенка и разрешило его приписать в домовую книгу, а не прописать, поскольку он еще мал и паспорта не имеет. Ну а дальше было уже дело техники и времени
Там дали выписку, что выезжает два человека. Ну а здесь, разумеется, прописали двоих. Все это дело длилось более года, потребовало несколько поездок, но завершалось именно тогда, когда мы с Валерой уехали в Москву сдавать экзамены. Мне даже пришлось попросить  своего друга проконтролировать ход оформления завершающих документов.
Этот год оказался знаменателен еще двумя событиями.
Со мной переговорил наш бывший зам. Министра торговли, не соглашусь ли я перейти на другую работу, с лучшими условиями, если такое предложение будет мне сделано. Как всегда в таких случаях, я обещал подумать.
Когда Лена должна была вернуться из Москвы, оставив там Валерия самолет опаздывал. Мы с Женей много времени провели в аэропорту. Ситуация располагала к разговору, и я его спросил: «Как ты думаешь, как с мамой мы одни будем здесь жить, если ты тоже уедешь учиться в Москву?» О том, что Женя должен поступать в МГУ, у нас в семье уже очень давно сомнений не было. Он загодя готовился именно в этот ВУЗ. Вариант с Валерой выскочил неожиданно. Отпускать обоих мне было страшновато. Причем это, наверное, потребовало бы снимать две квартиры, потому, что в одной комнате, при их противоположном диапазоне интересов, жить бы не удалось. Вариант более чем накладный.
У нас оставалось два года. Женя задумался. Мы оба долго молчали.
Потом он сказал: «есть два обстоятельства.
 Первое. Здесь нет на русском языке нужной мне специальности. Я не смогу сдать вступительный экзамен на грузинском языке, хотя буду учить его очень добросовестно.
Второе. Здесь с учебы, за редким исключением, всех забирают в армию. Теряется два года, а иногда и научный потенциал.
Если  мы найдем решение этих вопросов, я согласен остаться на учебу здесь». На том и порешили. Я начал заниматься этими вопросами, а Женя перенастраиваться на местную волну.
Во что и как это вылилось, я расскажу позднее.
В этот период немало проблем пришлось решать мне и семье в целом, но неожиданно для нас самой трудной оказалась проблема учебы Валеры в институте. Институт и учеба в нем ему совершенно не нравились. А делать хорошо то, что не нравится, он не был приучен. Возникла неуспеваемость, пропуски лекций, хвосты. Отработки и ситуация иногда складывалась так, что начинало маячить отчисление из института..
Это вызывало во мне постоянное чувство обиды и даже озлобленности. Мое самолюбие было до предела оскорблено. Как это можно? Мой сын, всегда отличавшийся своими способностями, и вдруг такой нонсенс. Обида еще обострялась, когда я сравнивал свои и его условия учебы
Обуреваемый подобными мыслями и чувствами, я послал Валере на день его совершеннолетия (21 год) полустихотворное поздравление, текст которого у меня как-то сохранился. Ниже его полный текст:

Когда б учить пришлось инопланетян,
Где нравы еще чисты и помыслы безгрешны,
Я б начал с возрождения истин, полузабытых у землян.
Добро и зло, семья и честь, святая мать,
Любовь и верность, отчий Дом, и брат, и друг,
И долг, и труд, и сопричастность бытию, неравнодушность и сердечность.
Иначе говоря, то главное, что составляет человечность.
И, как набата зов, в груди звучать должно и ныне
и во вечность!
Но сыну моему, в порядке исключения,
В его совершеннолетья день, как эстафету,
Я б передал души и сердца своего завет:
Пусть истин межпланетных этих,
Всю жизнь ты будешь беззаветный рыцарь!
Да озарят твой путь и счастья свет,
И РАДОСТИ ПОБЕД!

Несмотря на то, что текст очень корявый, и Лена, которая была у Валеры, да и сам юбиляр восприняли мой «труд» очень положительно. Валера по телефону даже сказал мне: вот, такой смысл должна нести поэзия! Я был очень польщен.
Оглядываясь теперь на эти трудные для всех нас годы, я всегда упрекаю себя. Ведь я старший. Я руководитель. На мне главная ответственность за все, что происходит в доме. Но постоянное чувство недовольства и обиды не позволили мне найти более правильную дорогу. Если бы мы смогли по-дружески и откровенно обсудить ситуацию, мы бы, наверное, могли решиться оставить этот институт и подобрать что-нибудь, более соответствующее его вкусам. Даже потеряв на этом 1-2 года. Но я в тот период так не думал. А Валера естественно не мог себе позволить выступить с такой крамольной инициативой. Так и тащили на себе эту лямку объединенными усилиями. (В конечном итоге жизнь сама все решила. Валера закончил институт, защитил диссертацию, а занимается совсем другим).
 Сегодня, глядя на прошлое сквозь призму лет, я горд хотя бы тем, что, несмотря на все обиды и неудовольствия, любовь и глубочайшая привязанность к сыну не ослабевала ни на минуту. Очевидно, поэтому столь трудными для меня были его очевидные неудачи. Денег на расходы  я давал, как все родители, даже немного больше. Но я плохо знал его быт. Натянутые отношения не очень располагали к откровенности. А он очень увлекался пластинками, на них тратил основные деньги и жил, чуть ли не впроголодь. Мне очень стыдно, ибо в тот период, я мог его лучше финансировать. Но он никогда не позволял себе обратиться ко мне с просьбой. А я узнал истинное положение того времени, через 10-12 лет. И несколько лет нещадно казнил себя за проявленную когда-то неспособность комплексно видеть жизнь. И быть с ней на одной волне.
Вообще мы оба потеряли очень много времени для общения того уровня, в котором мы оба очень нуждались и которого оба были достойны. Слава Богу, что со временем мы, как будто, во всем разобрались и не держим друг на друга обид. Я убежден, что Валера по своему уму, душе и характеру, чуть ли не единственный человек, способный сочувственно отнестись к сложностям моих нынешних понятий. Более того. Под его влиянием и я начал понимать многие его взгляды и систему отношений к людям в целом, и к своим детям в частности. А эта система слишком отличается от общепринятой.
 Вместе с тем, я был бы не прав, не сказав о том, что если Валере приходилось делать что-нибудь из того, что ему нравилось, или интересовало, лучшего исполнителя невозможно было бы найти, наверное, на всей земле. Он вникал очень глубоко. Прорабатывал все детали. Искал, находил и полностью вникал во все сопутствующие вопросы, так что его знания в этих вопросах просто не с кем было сопоставить. Я всегда поражался и восхищался этим. Если бы он попал в дело, или учебу, которая проходила бы по этому разряду, каких высот он бы достиг!
Я часто  думал, насколько бы он был счастлив, если бы, не имел  строгих обязанностей, тем более нелюбимых, а занимался  тем, что трогало его душу. Не сомневаюсь, что здесь бы он достиг тех высот, которые, наиболее вероятно, мне были бы недоступны.
В то время к нему часто и надолго приезжала мать, они очень дружили. Лена никогда не хотела делать Валере замечаний, даже когда он был в школе, тем более в институте. Иногда, если это было неизбежно, она просила сделать это меня.
После ее ухода, я обнаружил у нее тетради со стихами Валеры. Я о них даже не подозревал. Вообще она знала о нем гораздо больше меня. Иногда делилась со мной. Она всегда старалась сделать все так, чтобы мои негативные чувства не зашкаливали. Оглядываясь назад, я думаю, что в основном ей это удавалось.
Какое счастье, что Лена так тесно общалась с ним. Поскольку отец всегда был недоволен, от него не так уж много было теплоты. Но зато Лена с лихвой перекрывала за двоих. Поэтому нельзя сказать, что Валера оставался без родительского тепла.
Вообще, я по сей день не устаю удивляться личности, которой была Лена. Однажды во время какого-то полусветского разговора, возник вопрос, а для чего каждый из нас родился. Лена, не задумываясь, ответила, чтобы стать женою Миши.
Я твердо знаю, что каждый из моих сыновей убежден, и это, конечно же правильно, что Лена родилась для того, чтобы стать их матерью. Более того, я разделяю убеждение моих сыновей, что своей жизнью и уходом из нее она, подобно святым мадоннам, искупила жизнь Дианы и Валерии для Валеры, и жизнь Мишико для Жени. Думаю, что и Аня, которая была первой внучкой, и Сандрик, младший из внуков, как и мы все, находятся под святым благословением Лены.
Я, спустя столько лет, очень много места посвятил вопросам, связанным с учебой Валеры. Не трудно понять, сколь важны они были для меня в свое время.
Я счастлив тем, что мы с детьми по-настоящему, без скидок на родство, уважаем друг друга. А ведь близким людям в своей душе наиболее трудно даются скидки.
Но при всей сложности изложенных позиций, в эти годы было много и других событий, формировавшим и определявшим нашу жизнь. Начиналась новая глава.