Аэропорт был наполнен обычной вяло кипящей суетой. Броуновское движение людей и чемоданов плавно сгущалось и рассеивалось, смещалось к центру и растекалось по углам. Инга сидела за круглым алюминиевым столиком дешевого кафе и пила дурацкий кофе. Ей нравилось предвкушение дороги. Каждое такое перемещение в пространстве отчего-то напоминало фантастический роман с путешествиями во времени. Казалось, ее ждет не банальный железный Боинг, а настоящий межгалактический шаттл, готовый пронести сквозь черные дыры прошлого в далекое нереальное будущее.
Одиночество в толпе обостряло в Инге ее личное перманентное одиночество. В нем не существовало боли, пошлого страдания или какого-нибудь книжного чувства неполноценности. В нем был личный уют и постоянно поддерживаемый приятный климат. Сколько Инга не пыталась сближаться с людьми, так ничего путного и не выходило. Два мужа ушли от нее к другим женщинам. Подруги повыскакивали замуж - погрузились в отдельные семейные аквариумы и смотрели на Ингу через толстые стекла свое семейного благополучия. Иногда та или иная подруга неожиданно звонила и жаловалась на свой аквариум. Точнее на мужиков в целом или детей вообще, но имея в виду конечно же свои собственные нестыковки с ближними. Инга выслушивала и поддерживала, оставаясь в недоумении по поводу обитания в искусственном кусочке жизни, огороженном стеклянным забором.
Инга давно уже не искала пресловутый смысл жизни в других людях. Она искала его в себе. Еще в детстве, когда единственным настоящим близким другом ей был личный дневник – надежный хранитель тайн сердца – Инга ощущала, что все самое главное заключено в ней самой. Главный смысл, тайна, за которой все гонятся и бросаются в омуты с головой, запаян глубоко внутри, в кусочке вечной мерзлоты где-то в середине души. Инге за всю ее сорокалетнюю судьбу удалось всего пару раз дотронуться до этого странного смысла. И тогда она начинала Чувстствовать! Обычно применяемых слов не хватало для точного обозначения того, что происходило при этом Чувствовании. Обострялась интуиция, просыпался внутренний магнит, притягивающий все важное и ключевое, менялась скоростная передача, увеличивались обороты сердечного мотора, барометры дергали стрелками, обещая изменения в судьбе.
Любой новый человек, подаренный Инге для попыток сближения, менял ее внутренний климат в сторону чувствования. И потом, когда приходило время расставаться, снова восстанавливался ровный комфортный режим. И каждое сближение открывало Инге новое для нее только в ней же самой. Любая цепь событий и сближений вела подкоп внутрь, в центр души к тому загадочному кусочку вечной мерзлоты, где прятался самый главный смысл. Все больше становилось понятно – стараться и бороться за счастье бессмысленно, потому что счастье – это лишь витаминка, маленькая круглая таблетка с глюкозой для восстановления сил. Не более того. А силы нужны для чего-то совсем другого. Ну, в самом деле - зачем копать ради самого копания, лишь бы раз в час давали витаминку! В этом нет никакой логики. А у Бога все всегда логично. Нужно лишь проникнуть в логику…
Мимо Инги пронеслась толпа пожилых иностранцев, верещавших на редком языке, похожем на финский. Иностранцы радостно сгрудились вокруг маленькой круглой тетки в джинсах и кепке, которая явно отличалась от них взглядом и улыбкой, но верещала на том же полуфинском. Это была их экскурсовод. Инга обратила внимание – русский видит русского в любой толпе, даже когда тот верещит не на русском. Почему? Что такого в этой женщине, ее глазах, лице? Почему сразу понятно – она наша. Своя! Инга отодвинула пластиковый стаканчик в сторону и достала блокнот. Она не удержалась – начала зарисовывать крупными карандашными штрихами лицо женщины, которая верещала. Прямой нос, изогнутые чуть резко брови, близко посаженные чуть мелковатые глаза, умело подведенные карандашом и оптически увеличенные зеленоватыми тенями. Короткая шея, скрытая воротом водолазки, аккуратная ушная раковина, увенчанная тонкой жемчужинкой в золоте. Экскурсовод почувствовала на себе внимательный взгляд и глянула на Ингу. Пересечение взглядов длилось какие-то доли секунды. Но все равно что-то уже изменилось. Сближение начинается чаще всего со взгляда. В нем есть пробивающая сила, нарушающая границу. Проникающая лазером сразу глубоко в душу. И люди еще не знакомы, и никогда не встретятся больше. А вот это элементарное проникновение уже произошло. Зачем? Что оно изменило? Этого не понять.
Инга летела практически в никуда. Хотя давным-давно мечтала посмотреть Афины, попасть в православный греческий храм, поставить там огромную в рост человека свечу за всех своих мужей, подруг и родителей. Но мечта оставалась мечтой. Растворялась в суете и заботах, в вечном некогда и потом. Но теперь была цель. И может быть даже долг. И может быть даже смысл жизни! Инга летела в один греческий храм, где была древняя чудотворная икона. Ей нужно было обязательно помолиться за здоровье одного человека. Далекого, почти не реального. Но близкого. Настолько близкого, что ближе не было никого и никогда. Самое главное сейчас в жизни Инги – помочь ему выздороветь, вымолить у Бога этого человека, его жизнь и его будущее. Инга чувствовала - какая-то неведомая сила ей вверила в руки возможность ему помочь.
Инга часто думала, пытаясь осознать, как так могло случиться: с мужьями она жила годами, растила детей, ежедневно бок о бок терлась – и никакой пронзительной острой духовной близости не испытывала. Хотя считала, что есть любовь, и ее достаточно. Но оставшись в одиночестве, проводив второго мужа в его новую счастливую жизнь, отдельную и чужую, Инга встретила человека. Случайного и мимолетного. Точнее мимо шедшего. И вдруг сквозь всю ее душу до самого главного смысла прошило длинной острой иглой безотчетное и молниеносное ощущение знания, родства, близости. Отчетливое узнавание родного в чужом... И потом только письма. Бесконечные, заряженные пронзительной близостью. В Инге вдруг треснул и раскололся кусок вечной мерзлоты, наполнив все ее существо, всю судьбу и каждый миг главным смыслом – пронзительной близостью душ…