По утрам после шмона нам зачитывалась разнарядка. Назывались те, кто сегодня поедет на следствие, и на суды. Однажды назвали моё имя. Надежда вновь затеплилась во мне. Вместе с другими меня загрузили в автозак, и мы поехали.
Выехав за ворота СИЗО, автозак остановился. Меня высадили, и передали каким-то крепким парням в штатском. Стоял ноябрь, и было раннее морозное утро. Как же я отвык от всего! От деревьев и улиц, от машин и мигающих светофоров. От витрин магазинов, от редких прохожих. От дуновения прохладного ветерка, и шороха опавшей листвы. Я отвык от СВОБОДЫ, и будто впервые наблюдал окружающий мир. Этот мир был прекрасен, и его воздух был необыкновенно пьянящим. В прогулочном дворике воздух был другим, а этот... Те две минуты, что дышал им – я был счастлив.
Парни заковали меня в наручники, посадили в легковушку и повезли. Были они вполне дружелюбны, но ничего не говорили, и ни о чём не спрашивали. Я терялся в догадках кто бы это мог быть, но тоже молчал. Смотрел в окно, на проносящиеся мимо дома и перекрёстки. В салоне играла магнитола. Пел Шуфутинский. Пел мою любимую песню. «... я помню давно, учили меня отец мой и мать. Лечить, так лечить. Любить, так любить. Гулять, так гулять. Стрелять, так стрелять, но утки уже летят высоко...» Мне почему-то стало казаться, что это люди Дикаря и Марата. Что это «свои пацаны». А раз так, то везут меня освобождать! Вот только наручники на запястьях смущали. Но это, видимо, была необходимая формальность. В душе поднялось ликованье. Я посмотрел на сидящего рядом с улыбкой. Он улыбнулся в ответ.
Меня привезли в ГУБОП. Главное Управление по Борьбе с Организованной Преступностью. Это я прочитал на вывеске у входа в большое здание, когда меня туда заводили. Я оказался в просторном кабинете, и представившийся моим новым следователем гражданин, начал рассказывать мне историю моих «подвигов» в мельчайших подробностях. Он знал абсолютно всё: про Марата, про Дикаря, про наш приезд с Арманом, про квартиру Коли и корейца, про торговый дом, про Раджу и Ивашку – ВСЁ!!! Меня словно кирпичом по голове огрели. Я как зачарованный смотрел на следователя, и не знал что сказать. А он и не спрашивал меня пока ни о чём. Сидя за столом, и склонившись над толстой папкой с делом, он продолжал сообщать мне убийственные новости. Он сообщил, что Дикарь, Раджа, Ивашка, Жэка и ещё два неизвестных мне персонажа арестованы две недели назад. Что все, кроме Дикаря написали «явки с повинной». Что моя роль во всей этой истории не самая последняя. Что статья моя теперь не 76 ч.2 п.2 УК РК «разбой», а 63 «бандитизм». Чтобы закрепить произведённый эффект, он вставил видеокассету в плэер, и я увидел Дикаря, Раджу и Ивашку. Первый с избитым лицом молча и неохотно выполнял команды голоса за кадром, повернуться в профиль и анфас. Последние двое называли имена, фамилии и года рождения. « Ну как тебе информация, Рамильчик? Понравилась?» – выключив видео, с довольным видом поинтересовался следователь. Я сказал, что не знаю этих людей. На это следователь со скептической улыбкой согласно покачал головой. «Ты можешь продолжать отпираться, дорогой, и писать заявления на наших сотрудников, – хмыкнув, поведал следак – но от твоих показаний теперь ничего не зависит. В любом случае ты будешь сидеть. И сидеть будешь долго. Это я тебе обещаю!» Удовлетворённо потерев руки, он захлопнул папку с делом, и улыбнулся мне. «Но ты можешь и не сидеть вовсе.» – изрёк дружелюбно. «Про статью президентскую слышал?» Я отрицательно мотнул головой. Он рассказал мне, что за сотрудничество и помощь следствию есть возможность избежать наказания. «Подумай» – напоследок напутствовал он меня.
Я снова в ИВС. Полная камера народу. Накурено. Я примостился где-то. Как переварить услышанное? Как осознать неизбежное? Как расстаться с надеждой? Все эти «каки» взрывали мне мозг. Я находился в прострации, и не знал, что мне теперь делать. Марат в бегах – это понятно. На его помощь теперь можно не рассчитывать. Армана не взяли, значит удалось ему тогда сбежать. Ему хватило сил. А мне нет. Почему я тогда не побежал с ним? Сломался. Сдался... Я сокрушённо помотал башкой. Но каким образом вся эта компания оказалась здесь? На чём их «повязали»? Были только вопросы. А ответов не было. И пока я кумекал что, да как – меня вызвали на допрос.
В пустой камере, тут же в ИВС – стол и пара стульев. Естественно, вкрученных в бетонный пол. За столом дознаватель. «Давай рассказывай.» – уткнувшись в папку, и не глядя на меня, лениво буркнул он. Весь такой невозмутимый и уверенный. Про что рассказывать? – да про Марата. Где его найти, как он тебя с Дикарём познакомил. Короче... Валяй про всё. Подробненько, и с самого начала. Ах, ты не знаешь такого?!! Невозмутимость меняется на бешенство. Психологический приёмчик. Я уже вроде знаком с методами дознания, но от резкого перепада настроения «дознавалы» у меня затряслись поджилки.
Ложка. Простая алюминиевая столовая ложка. Ей он меня бил по голове. Она ведь лёгкая, и первые удары были практически не ощутимы. Я даже внутри посмеялся над придурком, избравшим такой странный и безболезненный метод. Но удар за ударом, и моя голова покрылась шишками, к которым просто прикоснуться больно. А он продолжал лупить меня по этим шишкам. И закрыться невозможно: руки прикованы к стулу. Ощущение такое, будто десяток иголок вонзается тебе прямо в мозг. Очень необычное ощущеньице. И крайне болезненное. Я ору. Я никого не знаю. Я не я. И вообще, требую адвоката.
Я в камере. Голова не соображает. Ко мне кто-то подходит, о чём то спрашивает. Пробыл я в ИВС целых три недели. Подобные допросы периодически повторялись, и как я не свихнулся – диву даюсь. Откровенно бить меня «дознавалы», вероятно, опасались – ведь моё «заявление» где-то там ещё плавало. Но вот методы, которые не оставляют видимых повреждений на мне практиковались.
В начале декабря я вернулся обратно в СИЗО. На «майдане» меня встретили, как родного. Статья у меня теперь была очень сильно уважаемая. Однажды к нам в хату зашёл в «гости» рослый мужик. Сакен его звали. Он пришёл в гости ко мне. Но я его не знал. Как оказалось, мы общались с ним в ИВС. Но я тогда был в полубредовом состоянии, и ничего не запомнил. А Сакен меня запомнил. И мне это очень польстило. Сакен сидел по обвинению в вымогательстве. Сидел в «трюме», и его возможности в нашей тюрьме были практически безграничны. Я рассказал Сакену про подельников, назвал их имена, и просил найти их. Ведь по всей вероятности они тоже парятся теперь здесь же. Раджа и Ивашка меня мало интересовали. Я хотел видеть Жэку. Ведь мы вроде как сдружились, и он мог прояснить ситуацию, и рассказать, как так случилось, что всех их приняли. И ещё мне хотелось узнать правда ли, что Жэка написал явку с повинной. Честно говоря, я в это не верил. Я был уверен, что следователь врёт.
Сакен нашёл Женю. Оказывается, тот уже долгое время обитал в «Транзите». Странное дело. А почему же он не попытался ни разу связаться со мной? Получается, пока я сидел здесь в неведении, и на что-то там надеялся – Жэка был рядом. Но мне не сообщил. Очень странно!
Я пришёл к Сакену в «трюм». Через десять минут привели Жэку. Я было дёрнулся пожать ему руку, но тот забился в угол камеры, и умолял его не трогать. Я смотрел на него, и не узнавал. Тот ли это приблатнённый и нахальный парень, что когда-то гнул пальцы, и рассказывал о своей крутизне? С ним ли я когда-то попал в ГОВД? Его ли я когда-то приглашал к себе в гости, и рассчитывал на дружбу? Сейчас здесь находилось трясущееся перепуганное существо, внешне похожее на Жэку. Сакен брезгливо поморщился, а я велел рассказывать, что произошло. Ничего вразумительного тот не поведал. Из-за чего их всех взяли – он не знал. Просто однажды пришли в дом, и арестовали. Когда я спросил про его явку с повинной – он натуральным образом разнылся. С соплями. Он сказал, что его сильно били, и он не выдержал. «Как же так, сучёнок?!! – не выдержал Сакен – Дикарь же брат тебе родной! А ты его слил?! Ах ты шакал!!!» Сакен вскочил со шконки, а Ислам – двухметровая горилла, и верный «нукер» Сакена – схватил Жэку за горло, и как цыплёнка приподнял над полом. « Рама! Ра-а-ма-а-а!! – захрипел тот – Прости-и-и! Я всё исправлю-у-у!» Ислам поставил его на пол. Сакен, матерясь, уселся обратно на шконку. Он предложил сломать сучёнку все кости, и макнуть головой в «пятак». И пусть себе живёт потом с «обиженными». Я же, непонятно почему, пожалел Жэку. Нет, это было не сострадание к слабому человеку. Мне было не понять, как можно предать родного брата. И всё, что я испытывал сейчас к Жэке – лишь чувство брезгливости. Но не стал я его уничтожать по той простой причине, что был наверное не вправе этого делать. Это дело Дикаря. К тому же Жэка и вправду мог что-то исправить. Он мог хотя бы отказаться от своих показаний, и признаться следователю, что всех оговорил под давлением. Жэка, размазывая сопли по роже, клялся, что так и поступит. Я заверил его, что в противном случае я снова увижусь с ним здесь, и что этой встрече он не обрадуется. Жэка поклялся всё сделать, и Ислам отвёл его обратно в «транзит».
На следующее утро ко мне в СИЗО пришёл следователь. «Оказываешь психологическое давление на подследственных?!!» – спросил. А ещё через день меня перевезли в следственный изолятор КНБ.
Что это было за место!!! Когда я вошёл внутрь изолятора, я подумал, что меня привезли в какую-то гостиницу. Стены блестят свежей краской, на полу везде красивые ковры. Тишина. Вот эта тишина меня впечатлила больше всего. После шумной, и никогда не спящей тюрьмы, отсутствие каких-либо звуков давило на уши. Но мне тишина нравилась. Всегда. Я просто забыл, какая она. И вот я здесь.
Сначала меня закрыли в комнату (язык не поворачивается назвать это помещение камерой), где никого кроме я не было. Размер комнаты примерно 3х4. Стены выкрашены в светло-голубой цвет. На полу линолеум. Железная кровать. Свёрнутый на ней новенький матрас с чистенькой подушкой. На краю кровати – свежее бельё, сложенное стопкой. Стол, стул. Не вкрученные в пол. На стене – полка и радиоприёмник. В углу – пластмассовое ведро. Большое окно. Реальное окно со стеклом. Решётка конечно на нём. Но это окно можно открывать, и закрывать самостоятельно. Правда, через окно ничего не видно: на расстоянии тридцати сантиметров напротив него – железный щит. Но всё же небо поверх щита, и асфальт по его низу видно. Выключатель!!! В тюрьме свет никогда не тушили, и приходилось привыкать спать со светом. А здесь! Не веря своим глазам, я подошёл к нему, и щёлкнул. Зажёгся свет. Ещё щелчок – и свет погас. Ещё – и включился. Ещё... Наигравшись с выключателем, я уселся на кровать. Откинулся спиной на стену, и уставился в открытое окно, на небо. Вечерело. Как же мне хорошо сейчас было!!! Никого. Только сейчас я понял, как сильно устал от шума, и постоянного постороннего присутствия. Я вслушался в звуки на улице. Где-то выбивали ковёр. Щебетали воробьи. Вдруг в окно впорхнул, и уселся на решётку один. Смешной такой, весь взъерошенный. Посидел, повертелся, на меня глянул, и улетел. Мне так грустно стало. Я позавидовал воробью.
Дверь открылась, и миловидная женщина (!)-конвоир отвела меня в душ. После душа мне принесли ужин – тарелку гречневой каши, хлеб с маслом и кружку сладкого чая. Я влюбился в эту «гостиницу», и готов был сидеть здесь до окончания следствия. Но настроение моё слегка испортилось, когда после ужина меня перевели в другую, такую же комнату, но с двумя постояльцами. А я раскатал губу пожить в одиночестве.