1
Круглобокая луна желтым глазом настырно пялится в окно. Вот, глупо сморгнула пробежавшим сизым облаком и вновь уставилась, окропив комнату янтарно.
Слышу гул мотора с улицы. Значит, верно, не пригрезился истеричный визг дверного звонка. Водители «скорой» не звонят дважды, знают – я просыпаюсь после первого. Три минуты - и на улицу.
Желтобокая прячется за крышей дома, соломенно окрасив лиловый небосвод, а рядом и никого. Опять приснилось!!
- Звонят, - жена теребит за плечо, - «скорая» приехала.
В снотворной больничной тишине суетливо шуршит халат, быстрые шаги «сто лет» мне знакомые.
- Мойся, по ходу расскажу, - Луиза полуголая пробегает мимо.
Суетится, значит опять натворила чего-то.
Луизке давно за сорок, по мне – старуха. Бойкая гинекологша с огромным стажем сельской повитухи. Она всегда злится лишь я назову её так. Баба из категории ничего не боящихся. С её хирургическими «залетами» я устал «бороться».
Но, везучая стерва! Никого не загубила до смерти.
- Перчаток нет, обрабатывай руки йодом, - приказала «повитуха» и натянула на кисти то чего нет…
- Последние, не обижайся. Ну, мне достались, не снимать же, - а в глазах ни намека на сон.
- С вечера я здесь, - скороговоркой, и кивнула на операционный стол, - странная дама попалась, Сняли с рейсового автобуса. Спрашиваю, почему в городе к врачам не обратилась? А она: – думала пройдет. Я тоже думала выкидыш, а у ней, вон - прободение*
- Прободение, или перфорация*? - недобро спросил я.
- Не веришь? - зло глянула Луизка.
- Сейчас проверим, - и начинаю анестезию.
Жутко неприятно оперировать без наркоза – деревня. А больным каково? Понятно; и больно, и страшно.
Всё оказалось серьёзно, но вмешательство наше своевременно. Хотя, уместнее оно было бы позавчера.
За операционным столом я слова не произнес. Все стало очевидно лишь «разверзлась» брюшная полость.
Так, молча, и закончили оперировать.
Ординаторская ароматилась свежим чаем и шоколадными конфетами. Откуда гинекологша брала индийский чай никто не знал, как и многие не знали его вкуса. Угощала она им только меня и исключительно после совместных операций.
Я же говорила – прободение, - Луизка осторожно пригубила парящий напиток.
- Ну, да, два прободения, - я усмехнулся, - или две перфорации.
- Ты же видел какие ткани! У ней перитонит не менее трех дней. Не могла я не сделать диагностического выскабливания. Баба бестолковая, ничего толком не поясняла. Я её о беременности, а она глаза таращит, я о «задержке», а она и не помнит. А ты, как бы поступил?
- Ну, я бы матку точно не проткнул. Да и «скоблить» не нужно было, - я затянулся «Беломориной»
За окном голубой рассвет окропил свежестью больничный двор. Бестолковые воробьи полощутся в пыльной клумбе без цветов.
-А вторая, то есть, первая, «не твоя» дыра, как образовалась, не предполагаешь?
Луизка устало глянула в окно: «Криминальный аборт? Не похоже. Может засунули ей чего туда? Я же говорю – молчит, не поясняет. Странная особа. Ты оставь её в хирургии. У тебя и сестры опытней, да и перевязки тебе, все равно делать».
Глупая баба; всегда пытается скрыть свои «косяки» и разделить ответственность с тем, кто к её «залетам» и отношения не имеет. Я привык к этим «закидонам» немолодой гинекологши. Не страдать же пациентам и во второй, и в третий раз.
Через час у меня прием в поликлинике, после обеда плановая операция и суточное дежурство. Домой не пойду, не успею вернуться ко времени.
- Эт хорошо, что дежуришь, - Луизка откровенно потягивается, обнажая привлекательные бедра из-под халата, по самое...
- Чудно все складывается, понаблюдаешь за нашей больной. - и улыбнулась в откровенной зевоте, манерно прикрыв рот изящной ладонью.
- А я, сбегаю до дома. Душ, чашечку кофе, накраситься нужно, - и улыбнулась, хлопнув дверью.
Да и не старая она вовсе, здОрово женщина сохранилась. Говорят гинекологи и гинекологши от пациенток своих молодость прибирают. Верно говорят…
*Прободение — образование сквозного дефекта (отверстия) в стенке полого органа вследствие патологического процесса.
*Перфорация (от лат. perforare—проверчивать), сквозное нарушение целости стенки полостного органа (здесь - в следствии травмы)
Слова-синонимы. Перфорация чаще применяется при возникновении дефекта органа насильственно, либо намеренно, по медицинским показаниям.
-2-
Суетный день и спокойное дежурство. Но не спится в ночь.
Вот так, за пять лет, лишь глаза прикрывал; туманом явь марится, а сна и нет. Короткое неприятное забытье, постоянная, необъяснимая тревожность, совсем «не свой» к утру, и вновь к пациентам.
Старушка Серафимовна пол трет у кабинета.
- Не будет сегодня приема, Петрович, - санитарка хитрО смотрит на меня, - были двое: один с похмелья, другой сам не знает к кому пришел. Я их к терапевту отправила. Он, нынче, неделю как дежурства не берет. Пущай потрудится.
Серафимовна навроде главного врача, её все знают. С такой бойкой старушкой и регистратура ни к чему – разведет всё по-свойски и на удивление верно.
- Ты иди, будет кто, позвоню, - и улыбнулась тепло.
В больничном дворе Луизка, за деревом курит.
- Ну, как она?
- Твоя же больная, чего спрашиваешь? – я удивлен, уж полчаса рабочий день, а гинеколог и не посетила свою пациентку.
- Моя, - недовольно буркнула Повитуха. Стучит маникюрным пальчиком о сигарету, так и смахнула огонек с недокуренной, - сам же оперировал, а теперь взад.
Не хорошо Маратик на женские плечи своё перекладывать. Она, теперь, до выписки - твоя. Завтра зайду, гляну по-своему.
О-о! Был бы гинекологом, скажем, какой Леонид, въехал бы ему промеж глаз! Я обжег пальцы папиросой, обозлившись еще более.
Первую ночь, теперь «моя» пациентка, провела спокойно. Дня через два, если без осложнений - встанет.
- Женщина как собака, на ей заживает ладно. Не то, что мужик. Тот, апосля операции заквасится, только об своем и думает, ноет.
А бабе, ей Богом заложено и за себя и за детишков мыслю держать, и за хозяйство и ещё за что, чего и не ведомо размазне-мужику. Она наперед видит заботы ежедневные. Ей к дому, к очагу, к ребятишкам надоть.
А мужик-то, только за себя, - вспомнился дедок фельдшер с далекого ФАПа.
Карлыч медик от бога. Получи он высшее образование, в академики и дорога.
- Академики, - ворчал, Карлыч, - что взять с них? Понятно науку двигают, народ к разуму. А поставь его из-за будки трибунной, скажем, к операционному столу, здесь, в глухомани, где тебе ни волокнистой оптики, ни каких других столичных изиськов? Вот, и сопреет кадемик со знаниями-то.
Не зря молвлю, сам видел.
Фельдшер мнет папиросу тощими пальцами: табак сыплется, опыляя халат на коленях желто.
Карлыч всегда в хирургическом халате с завязками на спине.
Утром, такая же немолодая медсестра подавала ему всегда отглаженный, накрахмаленный халат, и старичок по всем правилам операционного искусства принимал его на себя, позволяя помощнице завязать поясок с его рук.
Я частенько и без дела заезживал к старику на ФАП, лишь поговорить и послушать рассуждения «Отличника здравоохранения».
- Ты, Маратка думаешь мне нужно звание это? Нет, не угадал. Оно приятно, конечно, когда за заслуги. Но скажи мне дружок, как я, при звании таком и не смогу своего соседа, ежели он не дай Господь руку себе отрубит, спасти.
Как мне, с образованием медицинским, лишь искать машину и тащить его, анемичного к тебе за тридцать вёрст? Вон, охотоведа застреленного в прошлом году, только и смог к крыльцу твоему больничному. А коли бы мне свою операционную! Уж, я бы тебя дождался по всем правилам медицинской науки, без транспортировки нетранспортабельного.
- Не будет такого никогда, Карлыч, что бы в каждом ФАПе и операционная.
Дак, понятно; не кажен день ей работать-то, – старик затянулся папиросой, - но, поясни, отчего у нас куча убежищ всяких на случай войны простаивают, деньги всасывают, а без дела, и сколь уж лет? Не ценят, не ценят у нас человека.
Ежели скопом спасать, случись беда какая, вроде готовы, а как вот она, так и не готовы вовсе. Ну, а то, один-два помрут от погибели какой, так и не статистика.
- Ну, Карлыч, ты уже политиканить начал.
- Понятно, кому мы с рассуждениями деревенскими нужны, - старик в сердцах махнул рукой, пододвинул мне рюмку с водкой…
В воспоминаниях, слегка настроение поправилось.
- Марат Петрович, операционная готова, - из больничного окна сестра меня кличет.
Ну, вот и началось.
Пробежала неделя одним днем. Вроде, как и не спал, а проснулся, столь всего произошло - и в месяц не уложится.
В палате свежесть цветочная сознание мутит. Солнце за березкой спряталось, а в сиянии золотом девица фигурой заразительной. На лице румяном улыбка дивная, губы алые дрогнули, очи малахитово из-под ресниц глянули, и зашлось мое сердце! Не видел я краше создания.
- Марат Петрович, просыпайтесь, на обход, - медсестра меня будит.
Да-а, впервые на работе и сон привиделся. И какой. Нелегко за неделю-то три дежурства одолеть, а с ними две бессонные ночи. Сегодня из ночного хирургического бдения и домой не вернулся, а к вечеру вновь «на пост заступать».
Странное начало дня: обход, и с последней палаты. Пациентка моя у окна стоит, в солнечных брызгах силуэт её отблеском. Поздоровалась, и обомлел я! Из сна моего видение!
- Спасибо, Марат Петрович, - и букет ромашек протягивает. Глаза её изумрудно в цветах растворяются. Губами тёплыми щеки моей коснулась, за руку взяла, улыбнулась. А я и ответить не знаю как. Не благодарили меня эдак никогда.
Медсестра закашлялась.
- Какие назначения будут, Марат Петрович, - голосом капризным.
Пробежался я по палатам обход завершил. Сижу в ординаторской, а пациентка предо мной призраком. Не замечал красоты её в больничной суете и лишь злился ( Луизка вспоминалась, что и не появилась ни разу!)
Мозг мой плавится от красоты картинной, и желания вновь увидеть прекрасницу.
- Марат Петрович, в перевязочную, - медсестра заглядывает.
И лишь сморгнул я, вот она, на столе возлегает. Да-а-а. Никогда не восхищался в «рабочее время» телами пациенток, лишь видел профессией обозначенное «поле». А здесь… Живот легким загаром тронутый, бархатно волнуется в дыхании мягкой округлостью нежно, золотым сечением талия обозначена… Ну, не ведьма ли! И к чему привязалась? Жена моя хуже ли?!
- Чудесно, швы завтра сниму, - скороговоркой промолвил и вон из перевязочной!
Вот, наваждение? С ума ли сошел, выпил ли чего колдовского. Стоит перед глазами создание неземное и не отделаться от морока, не сбросить чар бесовских!
В субботу, после дежурства, я задержался часа на три. Вошел в ординаторскую. В кресле, за моим столом - Славик, друг детства! Лет пять, не виделись.
Мы, теперь, совершенно разные и поддерживаем отношения «когда кто друг другу пригодится».
В свои двадцать семь, мой друг имел пятилетнюю «командировку» и, по-моему, гордился этим. Хулиганское детство и полубандитская юность, видимо никогда не разлучат нас.
- Ну, чо, отсюда начнем, - Славик звякнул литром коньяка, - домой к тебе не пойду. Не любит меня твоя Маша, рисоваться не буду.
Граненые стаканы в коричневом коньячном наполнении совершенно не располагали к выпивке, тем более с утра. Но я не умел отказывать и отказываться.
После первой бутылки, трезвый Славик по-хозяйски открыл окно, закурил, потянулся сладко…
- Я, че приперся-то, Марат. Девка у тебя наша затарилась. Сбежала, курва, с работы при долгах.
Я бы и так её забрал, но не по-дружески выйдет, молча. Да и встретиться с тобой захотелось.
Глаза его менялись с добрых на злые, как дождь на снег в начале ноября.
Я сразу понял о ком идет речь. Неприятно понял, с неисполнимой надеждой на ошибку.
- Когда выпишу её, не знаю. Как выздоровеет, тогда и приезжай.
- В городе долечится, в приличной больничке, - Славик уже все решил.
- А если труп привезешь, сам за неё долги отдавать будешь? А они, видать не малые, коль и больная она вам нужна, - меня взбесила Славкина безапелляционность. Это видимо, профессиональное, когда совершенно ничего не понимающая в медицине особь, уверенно рассуждает о том, чего не знает вовсе!
- Не кипешуй, братан, - Славкины глаза обратились в точки, - Луизка сказала, чушка эта пешком до города дойдет.
Вон, как! Луизка сказала. Аргумент убийственный! После Луизкиного заключения моё не «пляшет»! От чего я обозлился еще более.
- Короче, Славик, до выписки моей пациентки можешь с Лузкой хоть на соломе, хоть на сене. Луизка сказала! Мне по … что она сказала, говорилка бля! Ты че понты колотишь, расклада не зная, урка копеешная.
И понесло меня! Так и выпал я из своей чисто-белой медицинской жизни в ту, где за «базар» отвечать нужно.
Славик осоловело хлопал глазами, видимо моя доза приблатненной речи вперемешку с пол бутылкой коньяка довела не уставший, молодой организм до опьянения.
- Не, Марат, ты чё не въезжаешь? Ну, уеду я нынче, завтра другие приедут и без коньяка. Прикинь, тебе это надо? - и умолк, на последнем слове, как споткнулся. Глаза его вмиг отрезвели.
- Ты влюбился в неё, братуха, - шепотом произнес, - и тебе она крышу прохудила.
От заключения такого я еще крепче обозлился. Славик, отметив во мне эдакую перемену, ни говоря более, прихватил свой серый пиджачишко, и у двери прошипел: « Я тебя предупредил».
Я «отключился» на мгновение. Теплый ветерок сквозняком шебуршал салфетками на столе, обдавая ароматом нарезанных огурцов и, слегка свистнув горлышком бутылки, громко хлопнул оконными створками.
Я понимал: завтра её заберут без разговоров и встречи со мной. И действительно, сегодня она вполне могла доехать до города без ущерба для здоровья. Но никак не соображал от чего я вступился за человека, которого не знаю вовсе. Пытался обмануть друга и наговорил ему полублатной бредятины.
Ночью Славик позвонил.
- Ну, чо, братуха, успокоился? – секунды три дыхание его в трубке слышалось.
- Девка эта сама себя продала. Медсестрой на четверке*, «большой дурью» банчила*. Ну, ни мне тебе всё раскладом, сам знаешь, как они на это дело подсаживаются. Приворовывать начала, в долгах запуталась, в людях. Теперь, на личняках* повинность отбывает. Там, две недели назад, и порвали её бродяги в удовольствиях утешных. Я с утра завтра буду. Ты не дуркуй, не твое это дело, своё ты сделал и от братвы благодарность тебе.
Небо сыростью завесилось неприятно, из рваной тучи рог лунный сверкнул оскалисто синим и побрёл движением мрачных облаков до следующей дыры, муторно растворяясь в грязном мареве. В снотворной больничной тишине дежурная мед сестра листами с назначениями шуршит, меня не заметила. Я приоткрыл дверь последней палаты. Под окном, в ядовитом лунном мареве из облачной прорехи безмятежно почивало умопомрачительное тело с зелеными глазами.
Четверка – /единичка, тройка и т.д./ - «бытовое» название номеров исправительных колоний
Личняк – комната свиданий осужденных с родственниками и другими, кто с воли.
Банчить – торговать, продавать
Большая дурь – героин.