8 июня 1979 г.
Позавчера сдала экзамен по современному русскому языку. Трудно было надеяться на пятёрку, но вопросы мне попались великолепные, только предложение не удалось разобрать без ошибок, поэтому - четыре. С.Муране потом сказала, что я единственная, кому можно было бы поставить пять, что на общем фоне я... Приятно, но всё же чуть-чуть обидно. А Дуб (он был в комиссии) сиял и сочувственно улыбался мне.
Вчера мы должны были с Олей пойти смотреть, как Мекш пишет этюды. Но Зойка очень хотела в кино на фильм "Женщина, которая поёт". Меня поразили слова одной песни:"И если нам судьба тысячу лет подарит, тысячу лет буду гордиться я, что ты - Любовь моя!". Шли, смеялись, ловили тополиный пух (тополя у нас во дворе просто исходят пухом - так чудесно!). Прихожу домой - и нахожу довольно неприятную записку от Оли, в которой она меня ругает за какое-то предательство. Получилось, что она ушла с Мекшем одна.
От обиды и недоумения я не находила себе места, пошла бродить по городу, вдруг вздумала позвонить Бизеву (там всё время было занято), а потом взяла и пошла к нему. Стояла у окна на третьем этаже поликлиники, млела от страха. Стучало, как бешеное, сердце, подгибались колени. Неудобно было долго торчать у окна, пришлось для конспирации даже заглянуть в кабинет к окулисту, что-то наболтать про глаз и боль. Потом, не выдержав дрожи в коленках, я села в тёмном месте, но так, чтобы он, выходя, увидел меня.
Он вышел. Я не смогла встать, просто не было сил. Он прошёл мимо, подошёл к нянечке, сказал, что сам закроет кабинет, и повернул обратно. Я встала ему навстречу. Посмотрели друг на друга серьёзно и испытующе. "Пойдём, Вера!", - сказал он тихо. Всё дальнейшее происходило в его кабинете. Разговор был неровный, толчками, оттого что я никак не могла прийти в себя. Он, чтобы дать мне возможность опомниться, рассказывал о себе, о поездке в Москву, о покупке люстры за шесть рублей. Расспрашивал меня обо всём, а потом перешёл к делу:
- Так какой же у нас тезис?
- Такой же, как всегда.
- Но у нас их было много: избушка, замок у моря... А теперь?
- Не знаю.
Я процитировала ему из "Маленькго принца": "Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили", и тогда он задумался. Конечно, он уже давно понял, чего я жду от него, но только вчера это встало перед ним как факт, от которого никуда не спрятаться. Наша откровенность была за гранью допустимого. Мыслимое ли дело: мы обсуждали, где ЭТО будет!
- Я хочу, чтобы это было как праздник для тебя, а к празднику надо готовиться.
- А если вдруг плохая погода?
- Она не испортит праздник. А ты хочешь, чтобы была хорошая погода?
- А Вы хотите, чтобы шёл дождь?
- Так значит, ты представляешь себе это на природе?
- Неважно, где. Разве в этом дело?
Он предлагал мне разные варианты, но ещё ничего не решено. В понедельник я должна позвонить ему.
Как он смотрел! Не так, как обычно, - устало, равнодушно. Своим взглядом он смущал меня, приводил в смятение. Вдруг встал, подошёл к раковине, начал мыть руки, лицо, полоскать рот. Я тоже встала. Подсознанием чувствовала, что это неспроста. Он подошёл ко мне, тронул за плечо, повернул к себе, зарылся лицом в мои волосы, крепко обнял. Не могу вспомнить, о чём я в этот момент думала. Наверное:"Вот оно!" или "Наконец-то!". Он обнимал меня крепко, и его приёмы чем-то напомнили мне летнего Володю из Москвы. Эта рука в вырезе моего платья, это объятие сзади, это требовательное и нетерпеливое прикосновение, напоминающее само сближение. Он прижал меня к себе ещё ближе, я зажмурилась, чувствуя на своей шеке его колючую щёку, но настоящего поцелуя не было: он сказал, когда мои губы раскрылись, чтобы принять его:"Нет, потом". И это так глухо, в себя...
Вдруг открылась дверь, и женской голос спросил:"Есть здесь кто-нибудь?". Он быстро отошёл от меня, а я с глупым видом уставилась в какую-то таблицу. Потом мы вместе вышли из кабинета, перед уходом я сказала ему:"Прямо коленки подгибаются". Посмотрели друг на друга и улыбнулись, как заговорщики.
Шли домой по тихим, безлюдным улицам, разговаривали... Он был странный: не юморил, что-то напевал, что-то бормотал еле слышно. А я анализировала то, что произошло. Краснела, недоумевала, не знала, радоваться мне или огорчаться. Он с улыбкой смотрел на меня, потом сказал:"Я чувствую, что твоё настроение изменилось, стало лучше (в том смысле, что ты теперь ко мне хуже относишься)". Я ничего не ответила, хотела погладить его по руку, но просто улыбнулась.
Читал стихи: Блока "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека....", Северянина "Это было у моря"(он знает только первую строфу), ту давнюю пародию на Есенина:"Я принёс тебе чёрный пион, обмакнувши его в самогон". Когда он эту чушь прочёл, я поняла, что за год с нашей последней встречи он совсем не изменился, не вырос духовно, и ещё я поняла, что в моих силах помочь его обновлению. Прощаясь, мы снова улыбнулись друг другу - как люди, у которых есть общая приятная тайна.
В общаге я ходила, как пьяная, долго разговаривала с Лидой. Галя К. вывела меня в коридор, к окну, заставила всё рассказать, стояла близко, смотрела своими огромными глазами. Я смущалась, отводила взгляд. На половине слова она вдруг отвернулась и ушла. Не поверила? Что мне до этого, я пока ещё сама не совсем разобралась в своей реакции на всё случившееся. Заснула не раньше четырёх.
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.(И.Северянин)
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/28/1333