Дорогой слез
(Отрывок из книги Владимира Малыка «Тайный посол»)
По гребню горы шли двое. Черные, сгорбленные фигуры резко вырисовывались на фоне холодного декабрьского неба. В солнечной тишине по бескрайней степи сеялся серебряный снег, цепляясь за лохматый и сухой бурьян, накрывая землю как будто белой марлевой тканью.
Замерзшая ухабистая дорога неожиданно повернула вниз.
Высокий, изможденный старик держался левой рукой за плечо пятнадцатилетнего подростка, а правой опирался на толстый сухой посох. Споткнувшись о твердый ком, он чуть было не упал носом на землю, но парень тотчас удержал его. Большая торба из сурового полотна, которая болталась у старика за спиной, взметнулась в воздухе, и грохнулась по исхудалому старческому телу. Послышалось тихое бренчание струн.
– А черт бы тебя взял, Яцек! – грозно заворчал старик. – Куда ты меня ведешь, по каким-то горбам, да водоворотам. Так я и кобзу свою раздолблю и ноги поломаю.
– Не поломаете, дедушка, – спокойно ответил парень, и шмыгнул посиневшим от холода носом. Мы уже почти пришли. Вот она, Сечь, я её вижу!
–Что ты болтаешь? Какая, Сечь? Где?
–Да вон же! Вон!
–Правда?
Старик остановился, вытянув вперед тонкую морщинистую шею, и утопив в синее морозное пространство глубокие и черные ямы вместо глаз. Из этих ям текли слезы.
В лицо дунуло ветром.
Старик внезапно тяжело задышал и так крепко вцепился костлявыми пальцами в плечо своего поводыря, что тот даже поморщился от боли. Потом он опустился на колени, сбросил лохматую овечью шапку, склонив свинцово-седую голову в низком поклоне. Из его груди вырвалось что-то похожее то ли на стон, то ли на плач. Спустя некоторое время парень услышал неразборчивое шамканье старика: он, наверное, молился.
- Пойдемте уже, дедушка. А то мы здесь, на этой вершине промерзнем до костей. Ведь продувает же насквозь! – умолял парень, втягивая шею в потертый воротник старой свитки. И нашли место, где молиться. Чай не в церкви!
Но старик как будто и не слышал этих слов. Он вытер заплаканное лицо, полой верхней одежды, поднялся с колен, и как будто к чему-то прислушиваясь и принюхиваясь, несколько раз глубоко вдохнул воздух.
– И, правда, Сечь! – Произнес глухо. – Ты чувствуешь, как кузнечным, дымом пахнет? Горячей окалиной несет. Наверное, кузнецы передержали в горне железо. Да еще свежеиспеченным хлебом пахнет. Слышишь, Яцек?
Яцек промолчал: он и не слышал старика, да и не хотел его слышать. Он всего лишь насмешливо покачал головой. И придумал же такое! Окалина! Свежеиспеченный хлеб! Да к тому хлебу, к той Сечи еще целых пять вёрст ковылять! Еще махать да махать с посохом бог знает, какую даль! А холод, какой, а ветер, были бы хоть какие-нибудь рукавицы, хоть самые плохие, тогда бы еще терпеть можно! А так хоть плачь! Пальцы рук окоченели и болят, как будто отрубленные. Ветер хотя и не большой, но пронизывает насквозь, ветхую одежду прямо до костей.
– Ну, чего же ты молчишь? Рассердился старик. Или может, обманул меня, отшельник этакий, сказав, что ты видишь, Сечь?
А-а? Подшутил над незрячим стариком, да?
- Была бы охота, – проворчал Яцек. – Я сам к этой Сечи тороплюсь как будто к родной матери.
- А может это и не, Сечь? – засомневался старик. Скажи, ты видишь там реку в луговине?
- Да говорю же вам - Сечь! Вон – и Днепр, блестит первым молодым льдом напротив солнца. А может это вода блестит, кто его разберет, далеко ведь, но что-то блестит, как будто серебро. Еще вижу, крепость и стены с острым частоколом и высокую башню у самых ворот. Вот только не разберу, что там понастроили внутри. Подойти бы поближе. Еще как нарочно, и ветер в лицо, и слезы из глаз, най бы его шлях трафил. И Яцек, вытер глаза кулаком.
Старик дрожал от холода как в лихорадке:
- А церковь, церковь, видишь в центре крепости?
- Еще бы! Вон как блестит золотыми банями!
- Это – она, она! Наша матушка! Сечь! – шепотом сказал старик и направил свои черные дыры, в ту сторону, где, по его соображению должна была находиться казацкая крепость.
- И все же я смог добраться сюда. Я смог! Хотя и через двадцать пять лет, но я все же сюда дошел!.. Слепой, немощный, никчемный... Но зато хотя бы помру среди своего товарищества!
Его длинная и худая фигура, как будто застыла на фоне синего неба. Казалось, этот старик был похож на огромную птицу. И, вытянутая вперед как крыло рука, и крючковатый загнутый нос, и тонкие ноги, в белых холщевых брюках, - он точно немощная птица, достигшая вершины скалы, с тем, что бы с нее, как будто с птичьего полета, в последний раз взглянуть на землю, которую должен был покинуть.
- А впереди крепости, что ты видишь? Есть ли там слободка?- все спрашивал старик.
- Есть. Как будто большое и красивое село.
- Воистину, Сечь! – старик засуетился, заторопился, и снова ухватил парня за плечо узловатой, в синих прожилках рукой.
- Ну, так пойдем же быстрее! Почему мы не торопимся! К закату солнца мы должны быть там.
Яцек подтянул лямку своей торбы, которая висела чуть не до поджилок, стукнул посохом по мерзлой и звонкой земле, и они трусцой поковыляли с горы.