Ранним утром 19 мая рыбачий бот "Дувдеван" вышел в открытое море на промысел. Событие незначительное для Ика, где почти каждая семья имела хоть какое-то мало-мальски приспособленное для рыбной ловли судно. Весь городок жил за счет рыбы – ее переработки, заморозки и отправки во все ближайшие города. Еще не рассвело, только на востоке небо было чуточку светлее и можно было скорее угадать, чем увидеть темный склон холма, который облепили светлячки - уличные фонари большого города - Барнеби. Его-то жители точно не встают в такую рань.
Минута в минуту по расписанию судно отвалило от маленького причала и устремилось по маслянисто черной ряби добывать пропитание. Больше его не видели. Только через неделю жители Ика поняли, что лишились двух сограждан. Тогда же и начали поиски. Прошло еще две недели, и однажды утром "Дувдеван" объявился у самого причала. Он покачивался на волнах, как-то странно загребая в сторону и заваливаясь на бок.
Хозяином бота был Абель Грин, он же капитан этой посудины, он же отец единственного матроса Вильма Грина. Из всех своих пятерых сыновей, он выделял только его - младшенького, и не уставал повторять, что остальные четверо полные болваны и приносят только неприятности. Болваны уже давно обзавелись семьями и продолжали семейное дело самостоятельно. Единственная дочь, оставшаяся дома, и подняла тревогу, когда отец с братом не вернулись вовремя.
Когда катер со спасателями приблизился к боту, стало ясно, что судно никем не управляется и, возможно, получило какие-то повреждения. Осмотр только подтвердил худшие предположения - Абеля нигде не было, а Вильма обнаружили в холодильной камере, где, видимо, со времени отплытия не побывала ни одна рыбешка. Парень находился в беспамятстве и надежды на то, что выживет, было мало. Бот подтащили к причалу, вынесли негнущееся промерзшее тело и передали в руки врачей. Началось расследование, но информация, конечно же, просочилась еще до того, как что-то прояснилось. Стоит ли говорить, что все склонялись к мысли, что произошел несчастный случай. Даже рассказывали друг другу, словно были очевидцами трагедии, как родственники поссорились, как пьяный Абель набросился на сына с ножом, а тот спрятался в холодильнике. А сам пьяница не устоял на ногах и упал за борт, где и утонул. Версия была не лучше и не хуже других, тем более, что судить было некого, а единственный свидетель, отогретый и опутанный проводами, находился в коме, из которой мог никогда так и не выйти.
Я в то время работал в городской газете Барнеби. Только-только отгремело дело со взорванным над Вормхоллом самолетом, до этого все только и говорили о сиамских близнецах, поселившихся на ферме Рыжей Коровы. Сейчас город был увлечен повальным мором в семье Карми, и тут новое событие. Впрочем, история с "Дувдеван" казалась не такой интересной как всё вышеперечисленное. Мало ли что случается в открытом море, не первый рыбак погибает. Но уже наученный тем, что почти каждый случай, кажущийся простым, в этом районе таит в себе что-то необъяснимое, я решился съездить в Ика и собственными глазами увидеть несчастный бот, а если повезет, то и попасть в больницу к Вильму.
Рыбацкий городок встретил меня неистребимым запахом рыбы, тухлых потрохов и мокрых сетей. Вы замечали, как странно пахнут сети? Плесенью, старыми мешками из-под картошки, влажным картоном, и запах этот неистребим. Так пахли в Ика все жители, потому что каждый имел дело с промыслом. Говорили, что когда-то в Ика бывали вспышки проказы. Бывают и теперь, но сейчас это болезнь легко лечится и вовсе не означает вечного изгнания на остров Репера, скалы которого видны с любой точки побережья. После Барнеби Ика казался убогим провинциальным городишком, к слову сказать, он таким и был. Растительность плохо приживалась на морском берегу, поэтому дома со своими посеревшими от вечных соленых ветров стенами казались голыми.
Улицы были пусты, только возле почты слонялся какой-то старик с бородой в широкополой соломенной шляпе, явно изнывая от скуки. Он же и согласился за небольшую мзду проводить меня к причалу, где был привязан "Дувдеван". Деньги свои он отработал честно, весь путь неумолчно болтал обо всем, что только приходило на ум, и надо сказать, кое-что полезное я сумел извлечь из его сумбурных речей. Как я понял, жители Ика отличались паталогическим равнодушием к жизни и к друг другу. Да и какой интерес можно испытывать к жизни, когда она такая серая, как стены этих домов? День прошел, и слава богу! Вот давеча Абель пропал, ну и ладно. Толку с него, с этого Абеля. Вздорный был человек, жену раньше времени свел в могилу, дочь замордовал какими-то одному ему нужными правилами. Это же надо такое выдумать, чтобы к его приходу стол был сервирован и еда подогрета как нужно? Да еще и чашка чая полна до краев. И не дай бог пролить хоть каплю! Может этим чаем и в голову запустить. Словно бы он приходил в одно и то же время. Так нет, мог и ночью приползти. Так бедняжка всю жизнь и проводила у плиты, поглядывая на дверь, лишний раз выйти из дому боялась. Теперь вот дочь приспособил, а ей, несчастной, замуж пора. Только какие женихи могут быть, когда она тоже носа на улицу не кажет? Теперь-то ей посвободнее будет.
Так за легкой беседой мы и подошли к причалу. Привязанный "Дувдеван" действительно сильно кренился на бок, и казался подстреленной чайкой, качающейся на волнах.
- Вот он, - сказал мой новый знакомец, вытянув бороду в сторону бота. Хотя, на мой вкус, можно было бы указать просто пальцем. Или вообще не указывать - других посудин рядом не было.
- Посмотреть бы...
- Да залазь, чего там. Ничейный он теперь, не заругают.
Ах, этот народный язык и эти простые понятия! Я попытался напомнить, что Вильм еще жив, хотя и находится в коме. Да и дочь Абеля является его наследницей. Но старик лишь что-то промычал отрицательно и первым полез на палубу. Я двинулся следом, каждую минуту ожидая окрика.
Ничего страшного не случилось. В течение получаса я внимательно осматривал бот, стараясь не пропустить ничего особо важного. Это важное обнаружилось на досках палубы с той самой стороны, на которую заваливался "Дувдеван". Металлические перила оказались сломанными, словно кто-то прогладил их гигантским утюгом. Это были дешевые перила, сваренные из полых труб, с закрытыми листовым металлом просветами. Кажется, моряки называют их фальшборт. В месте повреждения трубы совершенно сплющились. А на досках я заметил едва видный красноватый след, будто бы кто-то тащил тяжелый мешок. Я заметил, что вещество высохло и отколупывается как старая краска. На всякий случай я забрал с собой несколько чешуек, аккуратно уложив их в футляр для очков. В некоторых местах цвет был насыщеннее, и можно было разглядеть странные круглые пятна, такие бывают когда отдерешь от гладкой поверхности игрушку с присоской. Ну и все. Больше ничего странного не было, если не считать ощущения общей запущенности и неряшливости. Кругом ржавые пятна и грязь.
Находку свою я предполагал отдать в биохимическую лабораторию при Институте Микробиологии по возвращении в Барнеби, пока же еще оставались нерешенные дела в Ика. Погода портилась. И без того невыразительный городок стал совсем серым, на море спустился то ли туман, то ли дымка, от чего мрачные очертания острова Репера стали казаться призрачными. Это далекие скалы даже в солнечную погоду не радовали глаз, а теперь казались воплощением всего самого ужасного, что только может возникнуть в человеческой жизни. И хотя я знал, что остров теперь пуст, ощущал его сгустком страданий, который впитали эти камни. Я даже пожалел жителей Ика, вынужденных изо дня в день видеть то, о чем хотелось бы забыть навсегда. Наверное, поэтому родители прививали им вселенское равнодушие - уж лучше быть равнодушным, чем сойти с ума от переживаний.
Зайдя в больницу, я узнал, что Вильм по-прежнему находится в коме. Врачи все так же качали головами и утверждали, что надежды нет. Да я, собственно, и не надеялся. Так и ушел бы ни с чем, если бы сиделка, читавшая книгу у постели больного, вдруг не подняла голову и не поманила меня рукой. Я подошел поближе и сумел рассмотреть бледное лицо на подушке. Из носа торчали трубки, восковые пальцы с надетыми датчиками были неподвижны и только капельница с физраствором создавала какое-то движение своими мерными каплями. С виду совершенный труп был еще жив, во всяком случае на это указывали движущиеся графики на осциллографе. Я вздрогнул от прикосновения - сиделка коснулась моей руки. Это была толстая женщина с бледным лицом монахини. Она приложила палец к губам, призывая меня к молчанию и прошептала:
- Он сказал слово...
Я изобразил вопрос высоко подняв брови и вытаращив глаза.
- Он сказал - "роро", - быстро прошептала она. - Я не знаю, что это, но записала. Меня зовут Дарин, если понадобится, то разыщите меня.
Честно говоря, ни ждать Дарин, ни разыскивать её смысла не было. Смысл был в одном - отыскать значение этого странного слова или убедиться в том, что оно бессмысленно. Но я решил остаться в Ика еще на один день. Снял номер в дешевом мотеле "Красный ворон", понимая, что такое название гостинице может дать только человек обделенный яркими красками в повседневной жизни. Во всяком случае, над домишком действительно стояла огромная фигура этого самого ворона ярко-красного цвета, что немного освежало пейзаж.
Слава богу, Интернет в мотеле был. И таинственное слово я очень быстро разыскал в виртуальных словарях, оно означало - "мозг" в переводе с языка маори. К моему удивлению, и название рыбацкого городка и острова прокаженных происходили от маорийских же слов, соответственно "причал" и "лепра".
Кроме Дарин в этом городе мне не к кому было обратиться. Такое засилье иностранного языка в одном отдельно взятом городишке озадачивало. Почему маори? Откуда? Поэтому я узнал точное время окончания ее дежурства и уже в семь часов вечера топтался на ступенях больницы, вглядываясь в лицо каждого выходящего из стеклянных дверей. Имея очень плохую память на лица, я был уверен, что не узнаю ее и она пройдет мимо. То, что она сама может узнать меня, в голову не приходило. Но она узнала. В партикулярном платье вместо халата Дарин выглядела стройнее, а чудесный пурпурный цвет отделки придавал жизни ее бледному лицу. Волосы, не скрытые белой шапочкой, казались совсем смоляными. Хотя, наверное, это эффект сумерек.
За липким столиком жалкого кафе я услышал невероятную историю одной семьи, создавшей городок в дальней чужеземной стране. Потомки тех отважных мореплавателей до сих пор живут в Ика, хотя теперь носят европейские имена и совсем забыли родной язык. Почти двести лет назад с одного из островов Полинезии отчалило судно…
- Я не разбираюсь в их кораблях, - просто сказала Дарин. - Но по легендам, этот корабль или лодка носил название "кайпуке". А может быть, такое было его имя. Не знаю. Одна большая семья, состоявшая примерно из тридцати человек, решила покинуть свой дом. Это была вполне традиционная семья - с родителями, дядями, тетями и детьми. Как им удалось добраться до этих берегов, сейчас уже не узнаешь, предание давно превратилось в сказку. Говорят, что им помогали два древних бога - бог погоды Тафириматеа и бог Икатере, предок рыб. Что, верно, означает, что погода была в помощь путешественникам и рыбы было вдоволь. Возможно, что в пути некоторые погибли, но как бы там ни было, они доплыли до земли, хотя и не такой теплой и зеленой, как их бывшая родина. Что могло заставить эту семью покинуть свой край, неизвестно. Рассказывают о каком-то проклятии. А я думаю, что если и вправду проклятие существовало, то их просто изгнали. На этом самом берегу они построили деревню и занялись рыбным промыслом. Само собой, что младшие члены этой семьи смешались с местными жителями, старейшины умерли, и все потихоньку начало забываться.
- Понятно, откуда здесь такие названия, - кивнул я. - Но почему Вильм, который не является никаким маори, произнёс именно это слово? Я знаю его значение - посмотрел перевод.
- А вы сейчас не найдете здесь ни одного человека, в жилах которого не текла бы кровь того племени. Конечно, если этот человек рожден здесь. Абель был пришлым, но женился на местной женщине. Разве вы не заметили, что у некоторых наших жителей широкие лица, очень темные волосы. Бывает так, что гены, минуя столетия, продремав сотни лет в ДНК, вдруг всплывают в отдалённом потомке.
Честно говоря, я не ожидал от больничной сиделки подобных речей. Она перебила меня, сообщив, что окончила медицинский факультет, но решила жить здесь, имеет частную практику врача-ортопеда и подрабатывает сиделкой в больнице.
- Я христианка, - добавила она, - и делаю то, что должен делать настоящий христианин - помогать беспомощным и больным. Тем более, что для ортопеда здесь не много работы и можно свободное время использовать по зову совести. Вильм всегда был хорошим мальчиком, не в пример своему отцу, и его искренне жаль. Может быть, сейчас я скажу и ненаучную вещь, но память предков существует. Во время стресса или каких-нибудь тяжелых событий, человек вполне может начать вспоминать то, что было утеряно поколения назад. Обычно такие воспоминания приходят во сне.
- Вильм находится в коме - состояние близкое ко сну, - пробормотал я. - Но врачи говорят, что мозг его мертв. Разве не так?
- Не так. Пока человек дышит - душа его не покинула. А если душа на месте, то и мозг может внезапно заработать.
С этим спорным утверждением я не согласился, но промолчал. Для атеиста душа - понятие невыразимое и несуществующее. Любопытство свое я удовлетворил, но это ни на йоту не приблизило меня к смерти Абеля. Казалось наоборот, я ухожу совсем в другую сторону. Хотя история, рассказанная Дарин, вполне тянула на познавательный газетный материал. Но с другой стороны, я человек в Барнеби новый, еще и двух лет не работаю. И может случиться так, что все эти сказки с детства знает в округе каждый.
Распрощавшись с милой дамой, я отправился в мотель спать, намереваясь с утра покинуть городок с тем, чтобы никогда сюда не возвращаться. Ну, разве только случится что-то совсем из ряда вон. Я же не следователь, а простой журналист.
Ночь прошла плохо. Жесткий матрац буграми впивался в спину, луна назойливо светила сквозь тоненькую пыльную занавеску, а бродячие коты вопили так, словно не поделили последний кусок рыбы. Я проклинал себя за то, что решил переночевать в Ика, но за муки был щедро вознагражден. Утро принесло неожиданную добычу.
Когда я умывался и брился, то из-за шума воды не расслышал громких голосов за окном комнаты. Мне показалось, что кто-то включил радио. Хотя кому нужно включать радио на полную громкость в семь часов утра?
Небо еще только начало окрашиваться в серые тона, предвещая пасмурный день. Влажный теплый воздух был неподвижен. В такие утра мрачные предчувствия посещают каждого человека, что уж говорить о тех, кто имел несчастье родиться со слабой или поврежденной психикой. Расстроенные нервы провоцировали беспричинные слезы, самоубийственные мысли и агрессию к окружающим. Когда-то безмерно уважаемый мной Стивен Кинг назвал это природное явление земляничной или ложной весной. И хотя весна в Ика была не ложной, а настоящей, но с моря наползал туман - вещь редкая в это время года. Я вышел на голоса, которые слишком уж бодро звучали, ожидая увидеть совсем другую картину, но, взглянув на тучи, понял, что поездку опять придется отложить, так как ехать в тумане или под дождем мне совсем не хотелось.
На стоянке, почти напротив моей двери, стояли четыре особи женского пола. Одна, судя по синему халату, была работницей мотеля "Красный ворон", пришедшая на работу, да и забывшая зачем пришла. Пронзительным голосом она что-то говорила, размахивая руками, а потом вдруг опустилась на четвереньки и как-то боком запрыгала в сторону. Я ожидал, что вот сейчас подруги ее вызовут скорую и отправят несчастную в больницу, потому что со стороны все это казалось обострением какого-то заболевания. Но, к своему удивлению, я услышал лишь одобрительные выкрики и подбадривания. Решив, что жители Ика совсем уже перестали воспринимать пределы "добра и зла", и возмутившись таким равнодушием к чужой судьбе, я подошел ближе, чтобы немедленно принять меры и прекратить это безобразие. Но не дойдя несколько шагов, остановился, услышав странную фразу:
- Значит, вот так оно и ушло в море?
Опять про море. Надо бы выяснить, что там у них произошло, и не связано ли это как-то с моими давешними поисками.
- Девушки! Что случилось?
Они загалдели все разом. Только женщины умеют, собравшись вчетвером, создать ощущение огромной толпы.
- Не все сразу! - рявкнул я, подойдя ближе.
Удивительно, но они сразу умолкли как привычные к домашней муштре порядочные жены суровых рыбаков. Та, что бегала на четвереньках, поднялась в полный рост и развела грязные руки в стороны:
- Мы вас разбудили?
На вид ей было лет тридцать, и я даже мог бы назвать ее стройной, если бы не слишком короткая шея и массивная голова, покрытая жесткими курчавыми волосами. Ее внешность неуловимо напоминала Дарин, словно бы они состояли в родстве. Я вспомнил легенду о маори в этих краях и про себя решил, что такие женщины не в моем вкусе. Уж слишком яркие, все в них чересчур. И волосы слишком темные, и глаза слишком далеко расставлены, и нос слишком плоский, и губы слишком красные.
- Извините, - продолжила она, - просто тут только что такое случилось!
- Лора, расскажи ему.
- Да что тут рассказывать? Утром, еще затемно, я отправилась к морю, дом мой как раз на самом берегу. Каждое утро и хожу, чтобы проснуться. Потом, знаете, весь день на работе, света не вижу, так хоть с утра воздухом подышать. Там, знаете, у причала всегда фонарь горит. Гляжу, а под фонарем на песке лежит оно.
- Что оно? - переспросил я почему-то шепотом. В эту минуту мне показалось, что я услышу то, о чем непрерывно думал со вчерашнего дня, да только боялся озвучить даже для самого себя.
- Сперва я подумала, что море выбросило гигантскую медузу. Знаете, тут часто такое бывает. Подошла ближе - интересно же. И тут увидела. Господи, глаза бы мои такого не видели! Это лежал огромный человеческий мозг, в обхвате, ну как, наверное, колесо от машины. Хотя нет - больше.
Она очертила носком туфли на земле круг метра полтора в диаметре.
- Вот такое. Я, конечно, вспомнила о великанах. Говорили, что, мол, живут они на Репера. Только ведь это детям рассказывали сказки. Да и кто мог убить такого великана, да еще и мозги вынуть? И тут я заметила, что из-под него тянулся какие-то отростки. Щупальца - не щупальца, но похоже. И они шевелились... -Лора изобразила пальцами как шевелились щупальца-нещупальца. - Вот так, стало быть. Я подумала, что мне все это кажется и их шевелит ветер, но ветра-то не было. А потом оно вдруг начало кашлять. Знаете, такой сухой отрывистый звук.
И тут я увидела... Нет не знаю, как и передать, - Лора всхлипнула. - Я увидела лицо. Точнее, морду на передней стороне этих мозгов. Два страшных красных глаза и огромный рот. Оно кашлянуло еще раз... Рот был полон остроконечных зубов, и мне показалось, что растут они в несколько рядов. Два передних щупальца вдруг прижались к подбородку, совсем так, как сделал бы задыхающийся человек. А потом оно вскочило, и эти мягкие конечности вдруг сделались как ножки у табуретки, хотя их было гораздо больше. И оно поскакало, поскакало, господин, прямо в море.
Лора уже готова была снова пасть на землю, чтобы показать, как чудище бежало к воде, но я удержал ее. Не знаю, было ли описание точным или перепуганная женщина немного приукрасила действительность. Я бы ей и не поверил, но меня смущало то, что ее чудище по описанию было похоже на мозг. А ведь это же самое слово произнес и Вильм.
- Спасибо, Лора, - сдержанно сказал я. - Если мне нужно будет что-то уточнить, то знаю, где вас найти.
Я уже хотел уйти, но вдруг вспомнил кое-что и остановился:
- Скажите, Лора, какого цвета было все это... что вы мне тут описали?
- Фонарь там, знаете ли, светит желтым светом. Мне показалось, что его голова была цвета чайной розы, а ноги - ярко-оранжевыми. Но я могу и ошибаться.
- Еще раз спасибо, - пробормотал я и ушел. Но не для того, чтобы отправиться в Барнеби, нет. Я пошел искать того, кто сможет одолжить лодку. Правда я еще не знал, куда плыть и зачем.
На пустынном берегу воздух казался еще плотнее, в дымке едва можно было различить Репера, но почему-то я снова и снова возвращался к нему взглядом. Словно чувствовал - если существует что-то зловещее, оно непременно должно быть там, у берегов этой скорбной обители. Но я был молод и любые опасности воспринимал абстрактно. То есть, со мной не могло случиться того, что случалось с другими. Я жил и не жил одновременно, рассматривая жизнь как кинофильм, иногда занудно скучный, иногда захватывающий, но всегда ощущал себя лишь зрителем, способным что-то понять или оценить, находясь в темном зале кинотеатра. В этот раз фильм оказался захватывающим, и я изнывал от желания немедленно посмотреть следующую часть. Это серое пространство, где каменистый берег переходил в такую же серую воду, а та в свою очередь сливалась на горизонте с небом, оживляло лишь одно ярко-красное пятно - забытый кем-то из рыбаков шейный платок, зацепившийся за камень и шевелящийся в объятиях тонких волн, ежесекундно заливающих узкую прибрежную полосу. Это были даже не волны, а просто дыхание моря при полном штиле. В этом пейзаже, в этом городе, в этой серости всегда находилось красное пятно, будь то фигура ворона над мотелем, этот платок или же гипотетический монстр, о котором рассказала Лора. Конечно, он мог быть только розовым с красными глазами, иначе бы выбился из ансамбля и сделался ненужным.
- Эй, господин, что ищете? - услышал я за спиной и обернулся.
Это был мальчишка лет тринадцати, явно местный. Я уже научился их отличать.
- Мне нужен катер, любой катер, в котором уместятся три человека. Срочно!
- А я тут при чем? - удивился мальчишка. - У меня даже лодки нет. Ищите старого испанца. У него есть катер, только он уже сто лет в море не выходил.
- Где его найти?
- Болтается возле почты или магазина. Проводить?
"Испанца" мы нашли довольно быстро, им оказался вчерашний старик, который привел меня к "Дувдевану". Он не был никаким испанцем, так его прозвали за любовь к широкополой шляпе. Его звали Овидий Галатас, и я предполагаю, что он был греком.
- А, это ты, Мокрица, - поприветствовал он мальчика. - И вы, господин...
- Маори, - ответил я. - Рене Маори.
- Удачная фамилия для нашего города, - расхохотался старик. - Существует легенда...
- Знаю, мне уже рассказали.
Пусть мой быстрый отказ показался ему невежливым, но нервы мои были напряжены до предела, и слушать заново то, о чем я уже слышал, было выше моих сил. Но дед не обиделся. Наоборот, он еще шире ухмыльнулся и добавил:
- Да, все знают эту историю. Так чем могу быть вам полезен?
- Вы знаете в какой стороне рыбачил Абель Грин?
- Конечно знаю. Он же был ненормальным. Его бот вечно крутился вокруг Репера. Наши-то стараются обходить остров стороной, но Абель только смеялся. Говорил - зато там рыба расплодилась немерено. Да и то сказать, привозил он немало.
- А мы могли бы по-быстрому туда сплавать? - спросил я.
- Сходить, - поправил меня старец. - Не могу сказать, что мне нравится ваше предложение. Но, с другой стороны, мне совсем нечем заняться. Да и стар я уже от заразы бегать. Вы в курсе, что там может быть лепра?
- Это вряд ли, - ответил я. - Там уже давно нет никакой лепры, к тому же она сейчас легко лечится. И потом, мы же не станем пить эту воду, просто спла... сходим, оглядимся. Может, что-то найдем. Хорошо бы взять с собой водолаза.
- Водолаза не обещаю, а ныряльщик неплохой есть. Вот он, - Овидий кивнул в сторону мальчишки. - Мокрица, пойдешь с нами?
- Как тебя зовут по-настоящему? - обратился я к мальчишке, глаза которого просто зажглись от предложения сходить к острову.
- А какая разница? - отмахнулся он. - Зовите меня Мокрица. Все так зовут. Мне нравится.
Мы сговорились встретиться через два часа у причала. Старик с Мокрицей пошли готовить катер к отплытию, а я отправился в мотель, чтобы взять фотокамеру и переодеться в подходящую одежду. В номере было совсем темно - окошко, выходящее на теневую сторону, сейчас почти не пропускало света, небо становилось все темнее и в стоячем воздухе не происходило ни малейшего движения. Дерево за окном неподвижно стыло со всеми своими листьями. Возможно, что все это предвещало грозу. Хотя я помнил времена, когда такая погода держалась по нескольку дней. Конечно, я бы хотел взять нормальный аппарат - огромный Canon со съемными объективами. Но в последнюю минуту передумал и остановил свой выбор на обычной электронной мыльнице - кто знает, что может случиться с катером во время нашей вылазки. Не дай бог, качнет и я уроню камеру за борт. А эта легкая, тонкая почти как картонка, вещица была гораздо дешевле и потерять ее было не страшно. Да и снимки получались почти такими же, хотя и без особого объема.
Мир еще не видел такой странной команды. Старик Овидий явился в непромокаемом плаще какого-то древнего фасона, причем с правого боку тяжелая ткань как-то подозрительно топырилась. Я не хотел даже думать о том, что там было спрятано. Мокрица натянул гидрокостюм отвратительного грязно-зеленого цвета, маску он тащил в спортивной сумке. В другой руке мальчишка держал переносной холодильник ярко-красного цвета. А как же, жители Ика не были бы жителями Ика, если бы не разбавили окружающее уныние чем-то красным.
- Пончики, - сообщил он, - и еще сэндвичи с колбасой и сыром.
- А я спрятал на катере капельку джина и копченую рыбу, - ухмыльнулся Овидий. - И для тебя, пацан, конфеты.
Со стороны могло показаться, что мы собираемся на морской пикник, и всего лишь для того, чтобы хорошо отдохнуть и развеяться.
А еще Овидий протянул мне какие-то таблетки, утверждая, что это от морской болезни.
- Мертвая зыбь, - махнул он в сторону моря. - С непривычки укачает.
Меня никогда не укачивало ни в автобусе, ни в самолете. Но кто знает, как мой организм воспримет качку на море. Я покорно взял коробочку и опустил ее в карман джинсов.
Серый катерок "Зулус" взвыл и отвалил от причала, унося нас в неведомую даль. Впрочем, добираться до места назначения предстояло около получаса.
Пока катер двигался вперед, создавалось какое-то подобие ветерка, и я с относительным комфортом разместился на палубе за рубкой, спиной к неумолимо приближающимся очертаниям острова Репера. Хотя для того, чтобы их увидеть, нужно было бы перегнуться через перила и вытянуть шею или уж смотреть через окно рубки. Мокрица же, напротив, почти повис на фальшборте и радовал меня свежими впечатлениями. Кажется, он первым и заметил, что в небе совсем нет чаек, от которых в иные дни "спасу нет".
Он даже начал рассказывать длинную историю о том, как чайки однажды спикировали прямо на палубу и украли всю-всю еду, которую только успели разложить рыбаки. А те, кому не досталось сэндвичей, толпой вцепились в куртку боцмана, стащили ее и унесли в открытое море. Через пятнадцать минут я уже знал, что чайки самые опасные существа на планете, и что тринадцатилетние мальчишки из Ика самые большие вруны.
- Гляньте только, чаек совсем нет, - раздался из рубки скрипучий голос Овидия. - Странно. Мор на них, что ли, напал?
Я оторвался от созерцания пенистой струи, отмечавшей наш путь, и оглянулся. Остров теперь был значительно ближе, но рассмотреть что-то на его поверхности возможности не было. В тумане я видел лишь смутный абрис, словно кто-то на сером листе бумаге простым карандашом сделал набросок. Взглянув же в сторону Ика, я вообще ничего не увидел. Мы плыли вне времени и пространства, почти вслепую. Только туман становился все гуще. В ту минуту я впервые пожалел о своей затее, но отступать уже было некуда.
Наконец, я увидел эти скалы, этот мрачный кусок суши, путь к которому мне показался таким долгим, таким утомительным, хотя с момента моего пробуждения в мотеле прошло не больше пяти часов. Мы огибали Репера справа, и теперь он весь был перед глазами. Трава, кое-где пробивающаяся на каменистых склонах, казалась жесткой и темной, напоминая скорее куски проволоки, нежели растительность. И была в этом видении таинственная красота сродни той, которую мы находим в созерцании полуразрушенных замков с их мрачными тайнами.
Неожиданно нам открылся пологий берег и уютная бухта. Овидий заглушил мотор.
- Приехали, - сообщил он. - Вон там - старый причал для лодок. Но с тех пор, как отсюда увезли всех прокаженных, никто никогда им больше не пользовался. Разве что какой-нибудь сумасшедший, типа Абеля Грина. Да и нам он не нужен.
Наступила глухая тишина. Лишь вода с мягким шелестом шелкового платка льнула к бортам, и этот едва слышный звук был единственным в черно-сером мире. Единственными людьми в нем оказались мы - я, Овидий и Мокрица. Единственной землей остров Репера. Я заметил, что туман словно образовывает круг. Ни одна скала, ни один куст на острове не прятались в дымке, не пряталась и бухта. Вплоть до нашего катера видимость была отличной, а через пять метров за нами в открытом море уже не было видно ни горизонта, ни каких-либо посудин, ни каких-либо берегов. Туман клубился над водой по строго заданной линии, судя по всему, образуя круг, центром которого оказывался остров. Я поделился своими наблюдениями со стариком.
- Разрази меня гром! - вскричал он. - Но ты прав! И он не собирается рассеиваться!
- Может, мы уже умерли, - предположил Мокрица. - Я такое видел в кино - там все умерли, но остались в своем доме, и отойти от него далеко не могли, потому что вокруг стеной стоял туман, прямо у границ поместья.
Я попросил Овидия сдать немного назад к гипотетической кромке тумана, которая теперь казалась достаточно плотной стеной до самого неба, и протянул руку. Ладонь погрузилась в белесую кашу и пропала из виду. Я ничего не почувствовал. Ни малейшего сопротивления, ни разности температур. Просто у тумана была четкая граница, чего, как вы знаете, в природе не бывает.
- А вода - шикарная, - обрадовался мальчишка, - самое то для ныряний. Теплая и смотрите... совсем-совсем прозрачная. Я даже вижу на дне каждый камень.
- Какой камень? - удивился старик. - Здесь глубина приличная. Я еще поверю, что там, - он махнул в сторону берега, на пляже что-то можно увидеть в воде.
Я с недоверием перегнулся через борт и взглянул в стоячую воду, покрытую едва уловимыми морщинами и вдруг почувствовал дурноту. Толща воды была прозрачной как стекло, и откуда-то снизу шел рассеянный свет, который и вправду давал возможность рассмотреть все в деталях. Но поверхность моря стеклом не была, ее морщила зыбь, искажая все, что было под ней. И меня затошнило.
Только потом, отдышавшись и приняв таблетку от морской болезни, обнаруженную в кармане, я смог проанализировать то, что увидел. Под нами, в толще воды не было ни единой рыбы, ни водорослей, ни каких-то ракушек или камней. Или хоть какого-то мусора. Было то, что мы привыкли видеть на дне собственного бассейна. Ровная поверхность, выложенная квадратными каменными плитами. Поразмыслив я списал это на свое плохое самочувствие и второй раз взглянуть не решился, опасаясь, что головокружение вернется.
Мокрица тем временем напялил кислородную маску новейшей модели и изготовился к прыжку.
- Э, нет, - строго сказал Овидий, - так не пойдет. Для начала мы тебя привяжем.
Он извлек из рубки огромный моток капроновой веревки со впаянным намертво металлическим карабином на конце, зацепленным за широкий кожаный пояс.
- Я в этом должен нырять? - ужаснулся мальчик. -Дурацкий фасончик.
Но Овидий словно не слышал возмущенных криков. Собственноручно нацепил пояс на Мокрицу и заботливо пристегнул все крючочки и пряжки, коих на этом сооружении было великое множество.
- Здесь сто метров - тебе достаточно. А эту веревку даже акула не разгрызет.
- Какая акула? Тут даже селедки не сыщешь, - с этими словами наш водолаз оттолкнулся от борта и погрузился в воду, подняв фонтан брызг.
- Мальчишка, - презрительно констатировал Овидий. - Геройствует.
Мы замерли, глядя как серо-зеленая лягушка, еще пять минут назад бывшая членом нашей команды доблестным Мокрицей, движется под водой все больше теряя привычные человеческие очертания, словно преломляясь в гигантской линзе. Старик придерживал разматывающийся клубок веревки, другой конец которой был уже заботливо привязан к деревянному барабану. На руках у него были толстенные перчатки.
- Нужно было бы сразу намотать на барабан, да я боялся спугнуть этого своенравного мальчишку. Он еще, чего доброго, и обрезал бы веревку. С него станется. Хорошо хоть перчатки взял, все ладони бы порезал.
- Странная у него маска. И никакого баллона за спиной. Где он только такую взял?
- О! Выписал откуда-то. Целое лето работал на консервном заводе, чтобы денег скопить. И ни копейки не потратил ни на шоколадку, ни на жвачку. Упорный. - С гордостью ответил Овидий.
Мокрица вернулся через десять минут, и не переведя дух, принялся рассказывать:
- Ой, дядечки, что я вам скажу... Там внизу целая площадка плитками выложена, прямо как у нас в Ика перед входом в магазин. Да что там магазин! Плиточки гладенькие, с красивым рисунком и даже совсем еще не позеленели. А еще там стоят золотые сундуки... Ну... может, позолоченные, и некоторые открыты, а в них чего только нет! Правда, я не понял, что там лежит. Все какое-то незнакомое.
- Сочиняешь! - воскликнули мы в один голос и одновременно бросились к борту. Катер закачался и немного накренился.
- Ты на ту сторону, - рявкнул Овидий, - я на эту!
Правду сказать, никаких сундуков я не разглядел, а вот мощеное дно увидел снова. И мне опять стало плохо. Какой из меня морской волк?
- Сейчас еще раз сплаваю, - ответил удрученный такой реакцией с нашей стороны Мокрица. - Вокруг никого нет, даже рыбы. Авось удастся что-то прихватить.
- А, может, лучше по домам? - растерянно спросил старик. - Кто его знает, что там. Может, правительство чего делает?
- Мы ему не скажем, - заверил мальчик. - Мы ничего не скажем твоему правительству.
Он снова натянул маску и легонько подпрыгнув, нырнул. А мы остались, снедаемые дурными предчувствиями.
В этот раз время тянулось долго. За минуту я трижды успел взглянуть на циферблат часов и даже испугался, что батарейка села не вовремя. Привыкнув к тишине, далекий необычный звук я услышал сразу, он шел со стороны острова. Чтобы понять, на что он похож, нужно вспомнить гудок поезда глухой ночью. А как журналист не чуждый художественному слову, я бы сказал, что это кричат боевые слоны.
- Что это так гудит, Овидий?
- Не знаю. Думаю, что пока мы жили и ничего не ведали, правительство успело построить на Репера военную базу, а мы вторглись без разрешения. Драпать отсюда пора, а не беседы вести. Вот я сейчас веревку дерну посильнее, пусть возвращается. Подведет нас под монастырь, а кому отвечать? Мне! - старик ткнул себя в грудь оттопыренным большим пальцем. - Это мой катер, и я его сюда привел.
Однако дергать веревку не пришлось, она сама вдруг натянулась до предела, задрожала. Затрясся барабан, зазвенев какими-то своими металлическими частями, заскрежетали доски палубы, с трудом удерживая болты, закрепляющие всю систему. Меня передернуло от какофонии звуков, и все существо сотрясла нервная дрожь, какая бывает если на пустынной улице вдруг провизжат тормоза. Овидий охнул и кинулся к барабану, словно желая прикрыть его грудью, но тут же опомнился и изо всех сил налег на рычаг. Тот, хоть и с трудом, заскрипел и поддался. Я бросился на помощь. Вдвоем мы с превеликими усилиями сделали несколько витков, но это была такая малость по сравнению с общей длиной веревки. Где-то там в воде находился тощий мальчишка тринадцати лет, которого любой взрослый мужчина с легкостью бы поднял на руки. Особенно в воде. Но сейчас нам казалось, что мы тащим по меньшей мере кита.
Целую вечность длился этот кошмар, а потом вдруг некая сила отпустила веревку и через пару минут мы увидели в воде быстро поднимающееся тело в зеленом гидрокостюме, за которым шлейфом струился кровавый поток. Прозрачная до того вода вмиг стала мутно-розовой.
Мы втащили Мокрицу на палубу и ужаснулись. Прочные неопреновые штанины были изодраны до самых колен. Да что там изодраны, они были измочалены и изжеваны. Голая кожа, виднеющаяся из прорех, сплошь была покрыта ранами, из которых лилась кровь и маленькими лужицами скапливалась на серых досках палубы.
Овидий, подвывая, содрал с мальчика маску.
- Сынок, как же ты так, сынок, - повторял он дрожащим голосом. - Что же я матери скажу?
Меня осенила внезапная догадка:
- Он твой сын? - спросил я.
Овидий поднял голову и несколько мгновений непонимающе смотрел, а потом по-бабьи всплеснул руками:
- Внук! Внук это мой.
Я давно заметил, что жители маленьких городишек на редкость скрытны и узнать у них правду стоит большого труда. Но для чего было скрывать родственные связи, я так и не понял. Возникало ощущение, что они стеснялись этого, словно бы Овидий и Мокрица были такими героическими людьми только в том случае, если не имели никаких родственных связей, а вот дед и внук - это было уже что-то другое. Позже я догадался, что подросток просто желал казаться независимым взрослым человеком, а старик ему подыгрывал по доброте душевной. А в тот момент разозлился, хотя для злости время было совсем не подходящее. Я даже гордо выпрямился, желая всем своим видом показать, что так не поступают с тем, с кем идешь, может быть, на смерть.
Мокрица распахнул глаза и вполне осмысленно взглянул на меня.
- Стефан Галатас, - представился он и вдруг захихикал. - Какие забавные мягкие ножки…
Он еще и веселился! Я не понял о каких ножках идет речь, но тут услышал крик Овидия:
- Сзади!
Я вздрогнул и обернулся. Оно сидело на корме, вцепившись щупальцами в перила, и смотрело прямо на меня. Даже сейчас, когда я пытаюсь воссоздать картину этих мгновений, меня охватывает дрожь. За секунду я успел рассмотреть и беловатую голову, расчерченную сосудами как мозг, и широкую ложбину, идущую от затылка через лоб к самым глазам, делая чудовищную голову еще более отвратительной. И сами глаза... кроваво-красные, источающие неземную ненависть и, готов поклясться, безумную зависть ко всему живущему. Это существо желало бы получить всё, принадлежащее другим, оно хотело бы забрать даже планету в собственное пользование. А потом, насытившись победой, уничтожить всё живое, всё, что было создано до него, превратить в прах леса и горы и гордо продолжить свое существование в мертвой пустыне, в которую даже не собиралось выползать из океана. Эта вселенская, бессмысленная, жестокая жадность разумного существа казалась ужаснее любых других уродств, потому что изо всех живых существ на земле она присуща только человеку, хотя и в меньших масштабах. Ниже располагался рот, немного похожий на узкий треугольник, полный остроконечных зубов. Такими зубами хорошо убивать жертву и бросать ее, искромсанной и изжеванной, чтобы кинуться за следующей. В одну минуту я понял все, что таилось в этом чудовищном мозге, увидел всю историю подъема Расцвета? этих существ и их последующее падение, заточение и новое возрождение. Откуда мне стало это известно? Я просто обнаружил все эти знания и склоняюсь к мысли, что то была телепатия. Сотня голосов пела в моей голове о величии этих существ - слаженным хором, словно единый разум, один на всех, дирижировал ими.
- Роро, - только и успел проговорить я, когда грохнул выстрел.
Пуля попала ему прямо между глаз, в то самое место, где должна была бы быть переносица. Огромный мозг взорвался фонтаном крови, щупальца ослабли и существо с плеском упало в воду. Оно погрузилось почти полностью, раскидав по поверхности воды дряблые, как веревки, конечности. А потом вдруг всплыло подобно воздушному шарику, из которого еще не вышел весь воздух. Тогда-то старик и накинул на него сеть и подтянул к борту. Все это произошло очень быстро, но для меня прошла вечность. Страх и отвращение способны растягивать время, если тебе не повезло грохнуться в обморок сразу.
- Зачем? - тихо спросил я.
- Покажем ученым, - невозмутимо ответил Овидий, крепко привязывая сеть с трофеем к борту. - Думаю, что сюда его поднимать не стоит. Вдруг заразный. А сейчас нужно вызвать патруль и отправить Стивена в больницу. Раны, конечно, не смертельные, но я посмотрел, в них кое-где застряли зубы этого красавца. Надеюсь, что он сдох.
- Этот сдох, - осторожно ответил я. - Но вон те - живы.
В заливе резвились роро, их были сотни. Я бы сказал, что вода просто кишела ими. Одни резко всплывали, подпрыгивая над поверхностью словно летучие рыбы. Другие погружались на дно. Сквозь неестественно прозрачную воду было видно, что они проплывают под самым днищем катера, передвигаются по вымощенной площадке на дне по одному и группами. Двое заинтересовались телом собрата, болтающимся в сети за бортом. Они пытались разорвать капроновую сеть зубами и щупальцами, которые казались теперь вполне жесткими конечностями с подобием пальцев на концах. Я не смог сосчитать, сколько пальцев они имели, возможно, что количество их постоянно менялось. То ли четыре, то ли пять.
- Бежим, - закричал Овидий и завел мотор.
Не буду долго рассказывать, как мы бежали на полной скорости от острова Репера. Как осатаневшие роро выпрыгивали из воды, повисая на фальшборте, а я сбивал их металлическим ломом, найденным на катере. Все это слишком ужасно, чтобы переживать еще раз. Я хочу забыть обо всем.
Сейчас, сидя перед компьютером в своем кабинете в Барнеби, я стараюсь сосредоточиться и припомнить мельчайшие детали, но они ускользают, как покрытые туманом берега Репера. Тысячи фотографий мертвого роро заполнили Интернет. Появился даже рисунок известного художника, воссоздавшего роро таким, каким он был при жизни. Честно говоря, пуля Овидия сильно повредила голову монстра, но даже теперь он внушал страх и отвращение. Эти люди, рассматривающие фото на досуге, никогда не увидят того, что видел я - настоящих мыслей роро, которые изливались через его глаза. И никогда не узнают, что слышу я долгими ночами, когда затихают все посторонние звуки, и призрачный хор переносит меня в совсем иные дали.
Говорят, что при изучении организма оказалось, что дышать воздухом он не может, но имеет зачаточные легкие, которые вполне способны усовершенствоваться в процессе эволюции. Что вроде бы раньше, до того, как уйти в море, роро жили на суше и являлись "титульным" организмом на земле. И все эти исследования означали только одно - нам грозит опасность с моря. Нам - это человечеству. И в первую очередь тем, кто живет на морских побережьях. Никто не знал, как велика популяция роро, и сколько километров океанического дна отвоевано и заселено ими.
Потом военные и еще какие-то службы отправились на Репера в надежде уничтожить незванных гостей. Но оказалось, что там уже никого нет. Даже каменная кладка на дне моря исчезла вместе с туманом. Не думаю, что они ушли навсегда. Скорее всего затаились где-то в глубинах и на воле отращивают новые легкие для скорых побед.
На этом можно было и поставить точку, но сегодня по электронной почте я получил письмо от незнакомого человека. В путанном послании он уверяет, что когда-то занимался исследованиями Антарктиды и видел такие организмы во льду довольно близко к побережью. Он рассказывает, что это была целая стена чрезвычайно прозрачного льда, в котором роро были уложены рядами и очень аккуратно, что отметает мысль об их внезапной гибели. Похоже, что они пребывали в анабиозе. Но тут, сами понимаете, глобальное потепление. Лед начал таять, откалываться и уплывать в океан, где в тепле они и ожили. Все может быть так, но может быть и иначе. Кто знает?
2016г