Олег Петров. Экипаж машины огневой повесть

К 75-летию сражений у реки Халхин-Гол и 70-летию Победы
советского народа в Великой Отечественной войне


Олег ПЕТРОВ


ЭКИПАЖ  МАШИНЫ  ОГНЕВОЙ…

документальная повесть

               
ФОТОГРАФ сдвигает защитную пластинку кассеты, мгновение на установку диафрагмы, два слова: «Внимание, снимаю!», рукой очерчен быстрый круг, и пальцы снова привычно закрывают черным кругляшком крышки объектив.
– Готово, спасибо!
На снимке будут двое – отец и сын. Потом будет встреча со школьниками в переполненном актовом зале, а эту фотографию старательные детские руки наклеят на незамысловатый стенд, увенчанный заголовком «Воины-интернационалисты». Наклеят рядом с другой, переснятой со старого снимка, на котором тоже двое.
Вихрастый мальчишка аккуратно выводит фломастером под свеженакленным снимком: «С.С. и А.С. Мезины. 1989 г.», удовлетворенно перечитывает ровную строчку, окидывает взглядом весь стенд и… ошарашенно замирает: под соседней, старой фотографией почти такая же подпись: «С.С. и А.С. Мезины. 1939 г.» Разница в одной цифре!
Разница в пятьдесят лет…


БАЛЫКЛЕЙЦЫ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОГО

ДВЕ СТРИЖЕННЫЕ головы склонились над газетным листом. В который раз Александр и Сергей, братья-погодки, рассматривают газетный снимок в «Комсомольской правде»: на фоне грозного танка три ладные фигуры. Сергей читает вслух:
– «Отлично служат в Н-ской части три брата Михеевых, боевой экипаж быстроходного танка. Зорко стоят братья-танкисты на страже дальневосточных рубежей нашей славной и великой Родины. Врагу заслон поставлен прочный!..»
– Здорово, скажи, Сань! – младший восторженно толкает брата кулаком в плечо. – Представляешь, и мы бы так!..
– Ишь, куда хватил, – степенно отзывается Александр, с усмешкой глядя на Сергея. – Так просто танк не доверят.
– А я и не говорю, что так просто. Но мы же с тобой – самые подходящие для этого дела! – Сергей взволнованно вскакивает. – Для чего ж тогда учимся в школе механизаторов, трактора, автомашины изучаем?
– Для чего, для чего… – бурчит старший брат. – Чтобы на этой технике работать в нашем зерносовхозе.
– А в армию пойдем? Там же все это и пригодится! Нам – самая прямая дорога в моторно-механизированные войска, на танки! Ты послушай, как звучит: экипаж братьев Мезиных! Совсем, как братьев Михеевых…
– Ага, совсем, – снова насмешливо улыбается Александр. – Только два пустячка мешают. Во-первых, братьев Мезиных трое – полный экипаж. А у нас? Во-вторых, мне по осени повестка придет, тебе – через год, ну, может быть, весною. Хотя… И тут закавыка: мать-то с пятерыми младшими одна останется, если нас заберут. Я так думаю, Серега, что на будущий год тебя не призовут, отсрочку дадут, по закону, я сам читал…
– Какой знаток законов выискался! – Сергей возмущенно сложил руки на груди. – Да я…
– Ну, что ты?
– Я – ворошиловский стрелок. Это раз! – Сергей демонстративно, перед носом брата, загнул палец. – на турнике тебе со мной соревноваться слабо – два! А кто лучше всех освоил гусеничный трактор? Сам же знаешь, как я за рычагами!
– Ты мне тут руками не маши. Смотри не лопни, пузырь самодовольный! – У старшего на лице снисходительная улыбка. – Я тебе не призывная комиссия, это там петухом расхаживать будешь, если разрешат, там надо доказывать. И о матери подумай, танкист!

…Вышло так, как старший брат и говорил. В начале сентября пришла ему повестка: прибыть на медицинскую комиссию. Она вместе с призывной временно расположилась в конторе Хоперского зерносовхоза – в родном для братьев Мезиных селе Горный Балыклей Сталинградской области.
На медкомиссию надо было идти послезавтра. Саша нетерпеливо считал часы, а Серега приуныл. По возрасту – неполный год разницы, а вот, поди ж ты! Что же делать?
И пришла ему в голову одна «военная хитрость»…
В общем, перед медиками предстали оба, и Александр, и Сергей. Мол, повестки получили и тот, и другой, только Сергей куда-то ее подевал. Председатель медкомиссии, пожилой врач из районной больницы, уже порядком замотанный (не в первом селе приходилось работать), дотошностью не отличался, тем более, ему никакой разницы не было – пусть призывная комиссия рерает «что и почему», а его дела – чисто медицинские. Парни здоровые, мускулы под загорелой кожей шарами перекатываются. Стопроцентная годность!
Первый барьер был позади. Этому и Саша был рад: они с Сергеем с малых лет неразлейвода; авось, выгорит «военная хитрость».
Поначалу и на призывной все ладно пошло, а потом… Военком Сергея еще и настыдил принародно, мол, совесть бы поимел, о матери с младшими подумал, а не в романтику ударялся!
– При чем тут романтика! – не выдержал Сергей. – Родину защищать хочу! Вы же все равно весной призывать будете…
– О-о-о… – Кряжистый военный со шпалой в петлице, сощурившись, откинулся на спинку жалобно скрипнувшего венского стула. – Ну, вот, еще одно доказательство, что пока, молодой человек, не готовы вы служить в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Дисциплинки-то – никакой! Со старшими пререкаться вздумали!
– Товарищ военный комиссар! – попытался вступиться за брата Александр. –Да он, если надо…
– Если бы да кабы… Разговорчики! Доводы – мальчишечьи, горячку пороть много ума не надо, а для воинского дела – пагубно. И закончим этот бесплодный спор. Решение комиссии таково: Мезина Александра зачислить в списки призванных, а Мезину Сергею предоставить отсрочку от призыва по семейным обстоятельствам…
Несостоявшийся призывник вернулся домой… в слезах. А наутро…

Запыленная «эмка» подкатила прямо к совхозной конторе. Военком с крыльца шагнул навстречу выбравшемуся из машины секретарю райкома.
– Здравия желаю!
– Здравствуй, здравствуй, – партийный руководитель района энергично и крепко пожал руку. – Ну, как дела?
– Сегодня заканчиваем. Директор совхоза и председатель сельсовета предлагают сегодня же вечером и проводы призывников устроить. А назавтра уже с машиной определились, чтобы в Камышин ребят везти, на сборный пункт…
– Товарищи начальники, где мне самого главного найти? – невысокая пожилая женщина, одетая незатейливо, но, по сельским меркам, торжественно, комкала в натруженных узловатых пальцах концы повязанного платка.
Секретарь райкома живо повернулся к ней.
– Слушаю тебя, мать.
– Вы уж простите меня, грешную, за сыновей просить пришла…
– Всем, кому по закону положено, отсрочки предоставлены, – нахмурился военком.
– Вот-вот, – закивала просительница. – Об ней-то, об отсрочке и речь. Христом Богом молю Сереженьке моему отсрочку отменить.
– Чудеса! – рассмеялся райкомовский начальник. – Мало того, мать, что не о послаблении просишь, так еще и бога, к партии взывая, в помощники тянешь! Интересно, что за нужда у тебя такая образовалась?
Женщина окончательно оробела, перебегая взглядом со штатского на военного, руки еще больше затеребили платок, по лицу скользнула виноватая улыбка.
– Мезины мы. Саша и Сережа – это старшенькие мои, а еще пятеро – мал мала…
– Я в курсе, товарищ секретарь, – вновь подал голос военком. – Все, как положено, решили. Старший призывается, он семнадцатого года рождения, а второй, Мезин Сергей, восемнадцатого года рождения. Повестки ему не направлялось, но явился вместе с братом, мол, тоже служить хочу. Комиссионно предоставили отсрочку, так как в семье трудные обстоятельства, пятеро младших, престарелые родители. Все по закону…
– Постой, не части, – Секретарь райкома вновь обратился к женщине.
– Так в чем же ваша просьба?
– Да я, вот, как раз пришла просить, чтобы Сережу тоже взяли. С лица парень сошел, как ему вчерась про эту самую отсрочку сказали.
– А вы-то тут как останетесь? И работа, и малые, и хозяйство…
Участливый тон большого начальника просительницу приободрил.
– Всегда трудно было, не впервой. Но мы, как все. В родове не было трудностей бояться.
Женщина смахнула невольно набежавшие в уголках глаз слезинки и продолжила с достоинством:
– У нас, у Мезиных, завсегда так. Не хужее, чем у других. И ничего, что на руках еще пятеро остаются. Мы с отцом еще работаем. Ничего, продержимся, да и мир не без добрых людей. Ничего…
Тяжело вздохнув, замолчала на мгновение, потом просительно посмотрела на секретаря райкома.
– Вы уж прикажите, чтобы моих ребят вместе взяли, да чтобы вместе они и служили, все полегче будет, они же у меня завсегда вместе. Уж не откажите, уважьте… – И низко, до земли, поклонилась.

Вечером в школе, где совхозное начальство собрало проводины призывников, среди тех, кого поздравляли, кому односельчане и родные давали свои немудреные наказы служить честно, были и Александр с Сергеем Мезины. Наутро балыклейцы долго махали вслед «трехтонке», увозившей в райцентр Камышин молодых парней.
На сборном пункте призывники пробыли недолго. Там тоже была комиссия, на которой братья Мезины с радостью узнали, что хлопоты матери даром не пропали, просьба удовлетворена, и зачислены они оба на службу в моторно-механические части. А 14 сентября 1938 года новобранцы отправились в путь. Куда – неизвестно. Дело военное. Построение, команда: «По теплушкам!», – и застучали на стыках вагонные колеса.


НАУКА БРОНЕВАЯ, ОНА ТАКАЯ

ЯНВАРСКАЯ ночь – черная. Звезды – высокие. И небо – куполом высоким. И кажется, так тяжело давят края купола на горизонт вокруг, что и земля тоже выгибается, вспучивается серединой своей поближе к звездам. Тихо в ночной степи. Тихо и беспредельно. Какая же все-таки ночь черная, хотя и звезды, и луна… лишь когда пригнешься к земле, видны на фоне неба темные, громадные тени – танки на линейке. А за ними – черный провал.
Нет, Сергей знает: метрах в двадцати колючка – проволочный забор-ограждение. Чуть ближе – тропа часового, его тропа. Красноармеец Мезин сегодня в карауле. Дело, конечно, нужное, но пехотное. М-да…
Сергей привычно поправляет винтовочный ремень. Да, уже привычно. Кстати, это что же получается? Маленькая дата! Сегодня уже пять месяцев, как началась служба здесь, в небольшом монгольском городе Ундэр-Хане. Хм, город, это, конечно, звучит громковато. Юрты в основном, один дом деревянный в центре. И длинные казармы-полуземлянки на окраине – военный городок 11-й танковой бригады. В ее составе и 32-я отдельная рота боевого обеспечения, где служат братья Мезины. Да, пять месяцев. К месту службы прибыли восьмого октября, а сегодня уже восьмое марта, день в день.
Быстро пролетели эти пять месяцев. Нет, поначалу, в «карантине», дни тянулись, как резина, по дому сильно скучалось. Хорошо Санька рядом. Чуть ли не каждый вечер вспоминали: как там наша Дарья Васильевна, как братишки, сестренки, как там батя?..
Сергей остановился, прислушался. Нет, это ветер. В этом степном краю, кажется, он никогда не кончается, не утихает. Ишь, как пробирает! Ему и тулуп постовой не помеха. Шут его знает, сколько еще до смены, вроде, замерло время в этой ночной тишине. То ли дело на занятиях – бежит! Боевая учеба Сергею нравится. Все получилось, как они с Санькой и загадывали. После «карантина» стали изучать материальную часть танков. Какие машины! Стремительный БТ-7, более солидный Т-26. Пригодились знания, полученные во время учебы на гражданке. А вооружение! Про пушки и разговору нет, но и пулемет отличный – ДТ! Так что не этой штучкой воевать, если придется, – Сергей снова поправляет сползающий по покатому плечу тулупа ремень «трехлинейки». Пехотная штучка! Вот танк – это да! Уж он-то, механик-водитель красноармеец Мезин, понимает, что к чему. Недавно зачеты командир роты принимал, по тактике и Уставу бронетанковых и механизированных войск и по вождению. Все, как положено: они с Санькой отчитались четко. Правда, по тактике Сергей немного не того, тут братец обскакал, но зато на вождении… И не только гражданские навыки, что получил в хоперском Совхозуче, но и уже здешняя, воинская практика учебы: боевую машину приходится водить по сложному, выражаясь военным языком, рельефу – высоты и долины, овраги, топкие места по берегу местной речушки Керулен. Хотя, не такая уж она и речушка…
Сергей снова останавливается, слушает ночные шорохи, поворачивает по тропе часового в обратный путь. Вспомнилось, как с Санькой читали-перечитывали в «Комсомольской правде» про экипаж братьев Михеевых. Завидовали, мечтали. И все сбылось. Во-первых, служба тоже, практически, на Дальнем Востоке. На карту посмотришь – до Амура рукой подать. Во-вторых, тоже стали танковым экипажем братьев. Упросили командование. Надеялись, что назначать в экипаж на бронемашину, как назначили земляков, двух братьев Фесенко, – определили экипажем на БА-6. А что, тот же танк: пушка 37-миллиметровая, скорость приличная! Но командир объявил: будете танковым экипажем. Ну, ладно, вот три братца Черновых из Камышина, с ними все ясно – полный экипаж на БТ-7, а их-то, Мезиных – двое! И куда?
И тут показали зверя! Спецтанк БХМ-3, экипаж два человека! БХМ расшифровывается просто – боевая химическая машина. На базе французского танка «Виккерс». В роте боевого обеспечения – шесть таких машин. Вооружен пулеметом ДТ, но главное оружие – огнеметная установка. И оборудование для установки дымзавесы. В общем, танк боевого обеспечения. Неплохая машина, только, вот, скорость… Ребята с «бэтэшек» смеются: у нас в бригаде рота «черепашек»!
Из степной темноты ветер донес еле уловимый гул автомобильных моторов. Сергей пристально вгляделся в темень. Где-то там, далеко за Керуленом, изредка появлялась цепочка огоньков. Они медленно ползли на юго-восток. Очередная воинская колонна двигалась, это Сергей знал, куда-то. Вроде, говорят, к реке Халхин-Гол. Там неспокойно. За рекой граница Монгольской Народной Республики с Китаем, а в Китае – японцы. Бряцают самураи оружием на границе. С начала года и по радио, и в газетах сообщения о провокациях, которые японцы там устраивают. Недавно и политрук на занятиях делал обзор событий, сказал, что положение сложное. В январе и феврале участились вооруженные стычки между монгольским пограничниками и самураями, которые, к тому же, немалые силы из глубины Китая подтягивают. Политрук цифры приводил: более тридцати пяти тысяч японских штыков, орудий три сотни, больше сотни танков и где-то около двухсот самолетов уже накоплено самурайщиной на границе. Ох, и хищник же эта империалистическая Япония! Вон, почти весь Китай захватила. Теперь на Монголию зарится. Однако, аппетиты, конечно, побольше. Ведь знают же эти самураи, что против них не только монгольские войска стоят, но и наши, советские части. У нас с монголами договор о дружбе и взаимопомощи. Конечно, поможем, если что, по-братски, для того и стоим здесь. Вот и политрук говорит, что защита братской Монголии – наше дело, интернациональный долг. Правильно, как же иначе! И японцы это знают, а ведь все равно лезть собрались! Почему? Небось, крепко в себе уверены, мол, победят. Это, конечно, хрен им! На Хасане уже попробовали. Но неймется! Почему? Хищник он и есть хищник… С китайцами самураи воюют удачно, вот успехи и кружат голову. Опять же фашисты германские неспроста с японцами сдружились. Подначивают! Вот они и решили нас испробовать. Ежели здесь, в монгольских степях, дрогнем, то и на нашу страну замахнуться, псы самурайские!..
Вслух вырывается крепкое словцо. Сергей испуганно оглядывается, замирает, вслушиваясь в ночь. Часовой, называется! Еще песню запеть не хватает!
Но вокруг ни шороха, и Сергей неслышно шагает дальше. И невольно продолжает этот мысленный разговор с самим собой. Вот если так представить, что навалятся японцы, и мы не устоим… Ага, скажут самураи, у красноармейцев кишка тонка, надо и дальше так же переть. И попрут! Им волю дай, не то что Монголию слопают, но и наш Дальний Восток, а там и почище аппетит разгорится. Да и у них ли одних… Ну уж это-то – не в жизнь! Подавятся! И ни где-нибудь, а здесь. Пусть только полезут! У нас тут силища немалая, встретим, как надо.
Сергей вновь всматривается в ночную даль, в тьму за Керулен. Цепочки огней по-прежнему ползут на юго-восток. Довольная улыбка трогает губы правильно, что войсковые автоколонны идут с огнями, пусть самураи знают, что их ждет. Так-то вот! – мысленно припечатывает Сергей воображаемого японского вояку. Прямо, словно наяву, видит, как чешет маленький и пузатый самурай – точь-в-точь, как на рисунке в ротной стенгазете – по полю, бросив винтовку, а следом – танк. За рычагами, понятное дело, механик-водитель Сергей Мезин. Ну и Санька, брат, тут же: он по штатному расписанию – командир машины, ловит в прицел «дягтеря» самурайскую холку…
Чистый и близкий звук горна рассек тишину. Тревога!
Через мгновение Сергей уверенно определил: в расположении мотострелкового батальона бригады запела труба, а с ним рядом стоят броневая рота и артиллерийский дивизион. Серьезное дело! Что такое?
Строить догадки пришлось недолго: из темноты послышались шаги.
– Стой, кто идет? – Сергей сорвал с плеча винтовку.
– Разводящий со сменой, – раздался знакомый голос земляка, Васи Кормилина.
– Разводящий ко мне, остальные на месте! – четко скомандовал Сергей.
Уже в караульном помещении Сергей узнал: стрелковый батальон, артдивизион и рота бронеавтомобилей действительно подняты по тревоге, и тревога не учебная. На этот раз дефилирование с полной выкладкой отменяется. По приказу комбрига эти подразделения двинулись к границе. А еще через пару месяцев, душным майским вечером, сыграл трубач бригадного духового оркестра сигнал боевой тревоги и для танковых подразделений. На этот раз общий тон тревоги был, в отличие от учебных побегушек, иным: командиры особенно не торопили, несколько раз напоминали: все ли и всё ли взяли? Комвзвода даже о личных вещах не забыл подсказать, мол, бритвы, зубной порошок, остальное все в вещмешки уложить и погрузить на машины – предстоит длительный марш. Сходили, забрали, тщательно упаковали, привязали на крылья, бачки заполнили водой, тщательно опробовали моторы, ходовую – в движении по парку… И стали ждать.
В восьмом часу утра команда: «По машинам! Заводи!». Танковая колонна в привычном порядке вытянулась, поднимая тучи пыли из парка – с огороженной колючкой линейки-стоянки. На двадцатом километре пути – первая остановка, сбор командиров. Александр вернулся с лицом закаменевшим.
– Всё, Серега, игрушки закончились. Противник реальный…
– Сань… – в голосе младшего брата послышались какие-то необычные нотки. Старший осекся:
– Ты чего?
– Сань… Полезут, думаешь, самураи?
– Уже полезли, Серега. Да ты не дрейфь, – Александр мягко улыбнулся. – Мы, Мезины, сам знаешь, везучие. Давай, брат, потом поговорим. Приказ объявили: будем совершать длительный марш в район реки Халхин-Гол. Получается, брат, верст семьсот намотаем. Приказано быть готовым к отражению воздушного нападения противника. На все про все нашей роте дано пять суток.
– Так это же нам, Санька, день и ночь надо двигать! «Бэтэшки» в транспортном положении, на колесах, могут и семьдесят выжать, да и на гусеницах, при желании да по ровному месту, полста – только так! А мы-то, на своих «бэхээмках» – не более сорока, да и то под бугорок!
Сергей озадаченно почесал затылок и снова нахлобучил шлем.
– Значит и будем двигать день и ночь. За рычагами попеременке придется, – в голосе старшего брата зазвучали доселе незнакомые стальные нотки. – Хорош лясы точить, заводи! Вон, отмашку дали с головной машины! 


ТАМЦАК-БУЛАК, 2 июня 1939 года

Сергей оперся на гудящие руки, вытянул непослушное тело из люка, неловко скользнул по броне на землю. Шагнул через силу, разминая затекшие ноги. Сверху, из башни, тяжело спрыгнул Александр.
– Ну, Серега, кажись, доехали…
И словом не успели перекинуться, как подлетел старшина роты, Яков Шпицер.
– Нарисовались?! Здорово, орлы! Ну, и куда вы пропали? Что случилось, Сашок? Комроты рвет и мечет!
– Да, вот так… – Александр огорченно махнул рукой. – Заблудились напоследок мы с Серегой ночью… Моя вина… Эх!
– Как это вас угораздило? – Шпицер повернулся к Сергею. – Ты, что ли, себя и брата в тьмутаракани завез?
– Да нет, сам я, – смутился Александр. – Если б не Серега, еще бы дальше заплутали. Как и приказано было, шли день и ночь, по очереди на рычагах. Нежрамши и неспамши. Вот в эту ночь я Серегу и подменил, он поболе моего вымотался. М-да…
Александр стащил с головы пыльный шлем, хлопнул его об колено.
– Я вообще скажу, что в Ундэр-Хане мы много чему научились. И вождения, вроде бы хватало. Но какого вождения, товарищ старшина? Индивидуального! А как в колонне ходить, как колею держать? И сразу на семь сотен рванули…
Он ожесточенно принялся расстегивать пропыленный, пропитанный запахом масляной гари комбинезон.
– Нет, ты не думай, товарищ Шпицер, что я себе оправдания ищу. Команда какаябыла? Идем колонной в колею. Вот и без конца рычагами – дерг-дерг! Дерг-дерг! Перегрев тормозных лент – через полчаса. Сальники подтянуть некогда, масло на барабаны фрикционов капает – и горит, чтоб ему пусто было! Чад – не продохнуть!
– Да уж, эта иноземная железяка – истинно чертова сковородка! – засмеялся старшина, но тут же посуровел. – Не ной, танкист! Это только присказка была, сказка вся – еще впереди.
– А я и не ною! – набычился Александр. – Мы, Мезины, никогда…
– Да знаю, знаю, – смягчился Шпицер. – Жара-то какая! Все-таки плохо, что у нас движки с воздушным охлаждением, моментом греются. Сколько рота из-за этого потеряла времени!..
– Из-за этого немного, – мотнул головой молчавший до сей поры Сергей. – Хорошо, додумались почаще перезаправлять систему смазки двигателя более холодным маслом. Двигатель быстрее остывал, а вот для более детального осмотра машины, времени, это точно, не было. На «бэтэшках» и регулировку успевали сделать, и поесть по-человечески.
– Да уж, времени для остановок у них в достатке было. И все равно всего за три дня марш отмотали! – с завистью, оглядываясь на стоявшие в отдалении БТ-6 и БТ-7, проговорил старшина.
– Во-во, – кивнул Сергей. – А у нас? Помните, товарищ старшина, как во взводе Журавлева у Дорофеева с Куликовым подвеска с левой стороны оторвалась? Хорошо, что мы заметили! А почему? Болты крепежные ослабли и – привет! Или, вот, мы… Вчера поутру я уж думал мы сюда не доедем, – Сергей уселся на землю, стал стаскивать сапог. – Главный фрикцион напоследок стал окончательно бастовать.
Мезин-младший, наконец-то, с кряхтением сдернул сапоги и блаженно вытянул ноги.
– Лепота-а!.. Да, ну и вот, я и говорю. Сцепление перестало полностью выключаться, скорости с таким скрежетом втыкаются, что, кажется – от шестеренок зубья отлетают! Хорошо, зампотех наш, товарищ Минаев, на «техничке» подскочил, помог. Но роту догнать уже не смогли…
– Это, конечно, не нашего, солдатского ума дело, но, между нами говоря, марш мы совершали неумно, – в голосе старшего Мезина чувствовалась горечь. – Прямо какое-то ненужное соревнование устроили: то взвод старшего лейтенанта Журавлева вперед вырвется, то наш лейтенант Балясников командует: «Вперед!», и мы журавлевцев обходим. Вон линейные батальоны как четко шли…
– Ты, друг мой ситный, рот захлопни коробочкой, – оглянулся по сторонам Шпицер. – Сам видишь, время какое…
– А какое?
– А такое! Что с тобой, балбесом, лясы точить! – рассердился старшина. – Докладывай, как положено, где болтались? Ну, так как вы заблудились, а? Дорога-то, вроде бы, одна…
– Говорю же, я виноват, – снова сокрушенно махнул рукой Александр. – Серега, смотрю, уже совсем притомился, носом клюет, заметно стал фрикционами дергать. Я ему и предложил подмениться. Пересели, я – за рычаги, а сам-то тоже уже чертиков ловлю. Ну, едем…
– Начал жевать! – Сергей перебил брата. – Короче, товарищ старшина, дело было так. Забрался я за спинку сиденья мехводителя, сел на днище и тут же закемарил. Но ненадолго. От усталости и сна не получается. Глаза открываю, глянул на дорогу… А никакой дороги нет! По траве шуруем! Саньку в спину толкаю, мол, ты где едешь? По дороге, отвечает. По какой же, говорю, дороге, дурья твоя голова, ты же по лунному следу едешь!
– Чево-чево? – прищурился Шпицер.
– От луны, товарищ старшина, дорожка на траве серебрится, а он по ней и дует! Цирк! Остановились, вылезли из танка, туда-сюда глядь – нет дороги, кругом одна трава, степь да две дорожки в траве от наших гусениц. Хо-хо, думаем, как быть-то? Решили заночевать. Мол, утром осмотримся, найдем дорогу…
– Ты еще распиши старшине, как меня японцы утащили, – буркнул Александр. – Короче говоря, короче говоря, а сам развел былину… Сказитель!
– А что? И расскажу! – загорячился Сергей. – Ночевать мы решили так: я – на сиденье водителя, а Санька раскатал брезент на моторных жалюзях…
– Жалюзи, – поправил Шпицер.
– Что? – споткнулся Сергей.
– Не на жалюзях, а на жалюзи. Слово французское, не склоняется и употребляется только во множественном числе, как, например, ножницы, – с терпеливой усталостью пояснил старшина.
– А… Ну да, – кивнул Сергей. Он всегда поражался начитанности старшины, завидовал по-хорошему. – Ну и вот…Устроился, стало быть, Санька на броне, а я внутри машины. Прикорнули маленько, вскорости уже светать стало. Я проснулся, кличу Саньку, а он не отзывается. Тут меня, как кнутом полоснули! Хана, думаю, не зря комроты перед маршем предупреждал, что в степи действуют японские диверсионные команды. Утащили Саньку! Наган на взвод и тихонько вылажу. Смотрю – точно! Брезент валяется, а Саньки нет. Ну, все, думаю…
– Не «думаю», а слезы лью, – ехидно вставил Александр.
Сергей смущенно улыбнулся и продолжил:
– Забрался я на башню, стал вокруг смотреть. Ни души. Что делать? Сижу на башне, жду восхода солнца. Потом смотрю, по нашему следу какое-то темное пятно замаячило. Ближе, ближе…
– Тебе, Мезин, романы бы писать, – вздохнул Шпицер. – Точно, сказитель. Ну, давай, давай, дальше. Пока что складно выходит.
– Да я все, как на духу, в подробностях, по полочкам, – обиделся Сергей.
– Да-альше!
– Есть! Так вот… Оказывается, это Санька к танку идет, несет что-то в руке, а когда ближе подошел, вижу, а это у него ведро с бензином…
– Не спалось мне. Поворочался немного, а как светать стало, пошел посмотреть, где же я с дороги съехал. По следу нашему обратно пошел. Оказалось, что не так уж далеко мы от дороги ушли. А там, как раз «бэтэшка» стоит, поломка у них. Помог немного да бензинчиком разжился, – Александр довольно улыбнулся. – Бензин принес, но решили в бак его не заливать. Бак-то почти пустой, горючка в карбюратор поступает плохо, да и он зачудил. Решили напрямую заливать бензин в поплавковую камеру. Питательную трубку от карбюратора отсоединили, загнули ее вверх и – в ведро. Так и поехали. Я на крыле на коленках стою и регулирую пальцем подачу бензина из ведра в камеру, а Серега потихоньку танк развернул и обратно по нашему следу. Ведра хватило на дорогу выехать, там мы его хозяевам вернули, а сами заправку стали ждать. Она вскоре подошла, а потом и зампотех подъехал, муфты сцепления подрегулировали…
– Да, братцы, – покачал головой старшина Шпицер. – Приключений у вас, как у сорока разбойников.
– Да уж, славно поблукали, – согласился Сергей. – Но видал я такие приключения!
Он вскочил с земли, смачно зевнул, потянулся до хруста. – Э-э-эх! Сейчас бы похавать горяченького да вздремнуть минуточек по триста на каждый глаз!
– Ага, видал-миндал! – засмеялся Шпицер. – Может, тебе на техпомощи перину пуховую подвезти и тазик с борщом?
– Без перины обойдусь, а тазиков лучше два – каждому в экипаже.
– Ладно, позубоскалили и – точка. Заводите танк и – за мной. Покажу наше расположение. Приказ комроты старшего лейтенанта Слободчикова такой: отрегулировать все узлы, прошприцевать, заправить машину бензином полностью. И бачки водой наполнить под горловины. Затем рыть для машины капонир.  В Тамцаг-Булаке будем стоять. Маскировку обеспечить полную. Сейчас всухомятку перехватите, а полный обед всем – после окончания всех работ. Вопросы?
– Вопросов нет, – за двоих ответил Александр, как командир машины, а Сергей снова опустился на землю и принялся молча натягивать сапоги.
Старшина пошагал прочь, а Серега скользнул на водительское место. Чихнув, заревел двигатель, машина дернулась, выбросив черный клуб дыма, и медленно поползла к месту будущего капонира.
Уже там, когда Сергей заглушил мотор и высунулся из люка, Александр, меряя шагами размеры укрытия, которое предстояло отрыть, позвал брата:
– Слышь, Серега… Ты уж не обижайся на меня. Нагнал я на тебя страху ночью. Конечно, надо было предупредить, что пойду дорогу поискать, да жалко было тебя будить. Сейчас-то понимаю, что и сам в одиночку рисково пошел, и тебя, спящего, оставил.
Извиняющее глянул на брата.
– Вот уж да: умная мысля приходит опосля.
Снова улыбнулся, хлопнул рукой по броне.
– А машина, Серега, добрая, выдюжила и еще послужит. Дадим япошкам прикурить от нашего керогаза, а?
– Не боишься, Сань?
– Боюсь, брат. Иль не люди мы? Какой человек не боится? Такого нет. Кто по-другому говорит – врет, Серега. А вот засунуть, когда надо, страх свой подальше – это человек один и умеет, никакое животное такого не может. Совсем от него не избавишься, а на время страх отодвинуть, думаю, можно. Сначала дело сделать, а потом уж заячьим хвостиком трястись, сколь душе угодно.
– Думаешь, сумеем?
– Обязаны! Самураи полезут – а мы что, в кусты? Полезут – получат. Они же свой страх пересилили, а мы, что же, хлипче? Все пойдут в бой, Серега, и мы пойдем. И первыми должны быть, иначе как в глаза людям смотреть? Сами рвались, мать начальство уговаривала, танковому делу, вон, сколь нас учили. Танк, наконец, доверили! Чуешь, Серега? Так что наше дело – ясное. Все нормально, брат!


БАИН-ЦАГАН, 19 августа 1939 года

МЛАДШИЙ лейтенант Козлов поправил новенькую фуражку, которую каким-то образом умудрялся бережно хранить в пыльной коробке своего командирского танка. Откашлялся, деликатно прикрывая рот кулаком, пристально оглядел рассевшихся на жухлой траве танкистов. 
– Значит, так, товарищи бойцы, сегодня, ясно, как дважды два, мы снова двинемся за Халхин-Гол. Комроты приказал быть в готовности номер один. За истекшие сутки мы с вами сделали все, что надо, но подытожим нашу готовность. Значит, так, машины к бою готовы, горючим заправлены полностью, боекомплектом и огнесмесью тоже снарядились до отказа. Так?
Командиры танков утвердительно закивали. Комвзвода снова поправил фуражку, заложив руки за спину, прошелся перед сидящими.
– У кого есть какие ко мне вопросы?
Выдержал паузу, пытливо глядя на подчиненных. Вопросов не было. Тогда, чуть помедлив, Козлов тоже опустился на траву, аккуратно снял фуражку и также аккуратно положил ее на свою плоскую кожаную командирскую планшетку.
– Ну, что, братцы, скоро снова в бой…
Замолчал на мгновение, потом продолжил:
– Вот уже месяц, как я принял взвод. Народ вы бывалый, уже обстрелянный, а я, вот, пока пороху не нюхал.
Виновато улыбнулся.
– Так что – на вас надеюсь… А бои впереди, видимо, почище, чем те три июльских дня здесь, у Баин-Цагана, хотя наслышан, что было жарко.
– Да уж, пекло было доброе, – откликнулся кто-то.
– Рассказали бы поподробнее, мужики, а то, к своему стыду, толком ничего и не знаю. У комроты много не выпытаешь, у него и без этого, чтобы мне рассказывать, дел невпроворот, и я тут что-то тоже за этот месяц запурхался, особенно, когда нас восемнадцатого июля сняли с боевого охранения и сюда перебросили, в охрану командного пункта комкора.
– Да, комкор Жуков – это ого-го… Жесткий мужик, – сказал один из танкистов, многозначительно поведя глазами.
– Но… А ты как хотел, такой армадой командовать! – откликнулся другой. – А если бы япошки и впрямь десантом навалились?..
Танкисты оживленно заговорили. Сказывалось полуторамесячное постоянное пребывание на боевом взводе: после первого, но тяжелого, трехдневного боя у Баин-Цагана, взвод полмесяца нес боевое охранение позиций советско-монгольских войск за Халхин-Голом, то уходя в тыл, то вновь возвращаясь на правый берег реки, в боевые порядки. Последний месяц – на усилении охраны «ставки», как меж собой бойцы называли командный пункт командира корпуса генерала Жукова. Усиление было вызвано сведениями о намерении японцев высадить сюда десант. Вот и была поставлена взводу огнеметных танков задача: возможный десант уничтожить огнеметами и пулеметным огнем. Каждый из танкистов понимал, сколь важное задание возложено на них. Не всем могли такое доверить. Так что – ни днем, ни ночью глаз не смыкали, каждую минуту начеку.
И все эти дни напряженного боевого дежурства, под систематическими налетами японской авиации, пытавшейся бомбить центральную и дополнительные переправы через Халхин-Гол, тыловые подступы, где сосредотачивались наши части и располагались штабные подразделения, – все эти трудные жни каждый из танкистов-огнеметчиков снова и снова переживал и оценивал свой первый боевой опыт, полученный у горы Баин-Цаган.
– У нас, вот, Мезин-младший рассказчик хороший, – Кто-то из ребят хлопнул Сергея сзади по плечу. – Он, товарищ командир, картинно все в подробностях изложит. Давай, Серый, по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, – как дело было.
– Давай, Мезин, расскажи лейтенанту. И для всех полезно будет еще раз послушать, а то тогда, чего греха таить, неразберихи хватило, и лишней кровушкой эта неразбериха обернулась…
Все на минуту замолчали. Потом кто-то снова подбодрил Сергея:
– Рассказывай, не робей.
– А чего мне робеть? – хмыкнул Сергей, довольный таким всеобщим признанием его авторитета «летописца» взвода. Посерьезнев, стал рассказывать:
– Мы, товарищ младший лейтенант, до двадцать восьмого мая так в Ундэр-Хане и стояли…
Сергей начал так потому, что в то время, когда бригада дислоцировалась в этом монгольском городке, Козлова, тогда старшину роты огнеметчиков, направили на командирские курсы. Вернулся он в часть в середине июля, был назначен командиром взвода БХМ вместо лейтенанта Балясникова, которого после боя у Ремезовской сопки с должности комвзвода сняли за неумение командовать и назначили командиром танка, правда, дав в подчинение еще один танк.
– …Потом бригада передвинулась в Тамцак-Булак, а восемнадцатого июня была выведена в район озер, где мы занялись боевой учебой, тактикой, – обстоятельно излагал Мезин. – Но все занятия проводились только «пеший по-машинному», а танки стояли замаскированные. Вообще-то было тихо. Но в конце июня японские самолеты, а они редкий день в воздухе не кружили, – разведку, стало быть, вели. Так, вот… теперь они начали бомбить наши позиции у Халхин-Гола. И даже налет был на наш аэродром. Это где-то километров восемь от озер, где мы стояли. Налетели ранним утром, только светать начало. Вот, вроде бы, восемь километров – расстояние приличное, но взрывы бомб сильно ощущались. Мы сначала и не поняли, что это такое: словно удары огромного молота по земле – так она вздрагивала. Укрылись тогда в заранее отрытых щелях, думали, и к нам прилетят, но пронесло.
Сергей перевел дух и продолжил:
– А  второго июля, когда японцы начали свое наступление, нас подняли по тревоге. Вся бригада двинулась японцам навстречу, к Халхин-Голу. Картина, прямо скажу, впечатляющая! Мы впервые шли ротными колоннами, параллельно с линейными батальонами: это сто шестьдесят танков с пятьсотсильными моторами! Земля содрогается! И казалось, что никакая сила натиску такому не сможет противостоять! Здорово!
– Ладно, кончай свой восторг, – одернул старший брат, сидевший рядом. – Рассказывай по делу.
– Так, вот, я и говорю. Шли мы так, пока не стемнело. Потом сделали привал до утра. А когда начало рассветать, командир роты приказал первому взводу, старшего лейтенанта Журавлева, выдвинуться в распоряжение командира разведроты бригады для участия в разведке группировки японцев, которые накануне переправились через реку и заняли позиции на левом берегу Халхин-Гола. Попрощались мы с ребятами из первого взвода, и они уехали…
Сергей замолчал. Трудно было рассказывать дальше. На одной из машин ушедшего в разведку взвода Журавлева механиком-водителем был Василий Кормилин. Земляк. Вместе призывались в армию, служить попали в одну часть. Как земляки и друзья, так и держались одной компанией, все делили поровну, обменивались каждой весточкой с родины, даже тем, что писали в своих незатейливых письмах каждому оставшиеся на «гражданке» девушки. Сергей особенно был дружен с Василием. До призыва тот учился в десятом классе балыклейской школы, а Сергей был в школе пионервожатым.
Когда поднятый командой взвод Журавлева стал вытягиваться в походную колонну, то никакого времени на прощание с другом не было, толко и увидел Сергей сосредоточенное лицо Василия в провале танкового люка – машина, за рычагами которой сидел Кормилин, пошла во взводной колонне первой. Не мог в ту минуту предположить Сергей, что это расставание с другом – расставание навсегда. В первом же бою – такой оказалась эта разведка – взвод Журавлева неудачно атаковал противника и понес сильные потери. Погибли механики-водители Кормилин и Желудков, были тяжело ранены командир взвода Журавлев, командир танка Рябов и механик-водитель Попов. Прямыми попаданиями бронебойных снарядов все три танка были подбиты. Через день после того, как японцы были отброшены за реку, Сергей и его товарищи увидели и подбитые танки, и погибших. Впервые молодые бойцы воочию столкнулись с жестокостью самураев: мертвых танкистов японцы до неузнаваемости изуродовали штык-ножами и палашами.
Самурайское зверство не испугало. Наоборот, наряду с ненавистью поселило в душах бойцов убеждение: воевать с японцами нужно по-настоящему умело, без какой-либо горячки и безрассудной лихости.
Сергей молчал. Молчали ребята, молчал и комвзвода Козлов. Об этих первых потерях, первых и таких страшных, ему рассказывал политрук роты Иванов. А в Чите, когда, после окончания командирских курсов, уже надо было ехать в часть, случилось побывать в госпитале и поговорить с Филиппом Поповым, который был механиком-водителем у старшего лейтенанта Журавлева. По рассказу Попова, снаряд попал в борт танка и разорвался внутри. Осколками был тяжело ранен комвзвода, несколько осколков попали в спину Попову. И только недюжинная физическая сила помогла ему выбраться из танка и доползти до своих. Хорошо, что пара БТ-7 оказалась неподалеку за косогором. Они и вывезли раненых с поля боя под густым огнем японской артиллерии. Забрать тела погибших времени тогда уже не было…
Позднее, вернувшись в бригаду, Филипп Попов расскажет товарищам, что японцы ждали танковой атаки: расставили  и тщательно пристреляли свои противотанковые пушки, даже колышки позабивали, чтобы точно знать дистанцию для огня и иметь на степном поле ориентиры для прицельной стрельбы из орудий. Развязав военные действия против МНР, японцы были уверены, что на помощь монголам придут советские войска, а в составе войск, конечно, будут действовать танковые части, удары которых они уже испытали годом раньше, у озера Хасан. Поэтому японцами были продуманы и способы борьбы с танками: противотанковые пушки были снабжены специальными термитными снарядами, пехоту вооружили бутылками с зажигательной жидкостью. Применили и специальные пакеты с липкой бумагой. Бросит японец такой пакет в танк, от удара он раскрывается и залепляет смотровые щели. А еще применяли самураи против танков и бронемашин и так называемые «управляемые снаряды»: тщательно замаскированные одиночные ячейки, в которых в полусотне метров друг от друга сидело по пехотинцу, соединяли крепким шнуром, к которому привязывались противотанковые мины. Идут наши танки в атаку, а японцы быстро подтягивают мину на шнуре под гусеницы. Или выдвигают ее на длинной бамбуковой палке под танк… В общем, хитрости и коварства хватало.
Наконец, Сергей нарушил тишину и продолжил рассказ:
– Когда взвод Журавлева уехал на разведку, мы подтянулись к передовой, но нашему взводу боевая задача не ставилась. Целый день наблюдали за действиями танков линейных батальонов, которые с исходных позиций за небольшой высоткой на максимальной скорости уходили в атаку на японские позиции. Атаковали яростно, но вновь и вновь приходилось им отходить, оставляя на поле боя горящие танки. А день этот, третье июля, был солнечный, жаркий. Видимость! Все – как на ладони. Пехоты не видно, далековато, но черные столбы жирного дыма от наших горящих танков мы видели отчетливо. Слышали, как ревут танковые моторы, бьют пушки «бэтэшек» и японские. И в небе шел жаркий бой. Нашим летчикам тяжело пришлось: японских самолетов и больше было, и более юркие они у них – наши И-15 уступают.
Сергей виновато улыбнулся.
– …Только наши смелее, в самую гущу лезут! Глядь – и задымил японец. И – вниз кучей мусора! Самурайские летчики – это просто заметно было! – бояться с нашими сближаться, издалека из пушек и пулеметов строчат, а как лоб в лоб, так сразу пузо подставляют!
Сергей довольно засмеялся, подхватили и остальные. А  Мезин-младший вел рассказ дальше:
– Ну и вот, товарищ младший лейтенант… К вечеру наш взвод выдвинулся на позиции нашей дивизионной артиллерии. Кстати, помните, ребята, – Сергей обернулся к товарищам, – когда уже солнце садилось, и бой, будто бы стал стихать, в небе нам природа знак развернула? Вот верите, товарищ младший лейтенант, такая появилась туча, ну, точь-в-точь пушечный щит, а из него орудийный ствол. И все это в сторону японцев направлено…
– И тогда Мезин-младший, прямо, как поп, нам объявил, что это нам знак в бой идти, – съязвил кто-то из танкистов.
– Ничего я не объявлял! – обиженно возразил Сергей. – Как поп!.. Сам ты попадья! Это, вон, Плешаков тогда пошутил, что теперь точно японцам полный разгром.
Сергей повернулся снова к Козлову.
– Так оно и вышло вскорости. А мы получили приказ на закате: взвод поступает в распоряжение командира первого танкового батальона. В его расположение и приказано было двигаться. А наш лейтенант Балясников и не знает куда. Постояли, подумали, потом Балясников посылает наш танк разведать, где точно японские позиции. А уже темно, солнце село, ни черта не видать. Еду на среднем газу вперед. Видим, впереди танк подбитый стоит, возле танкист убитый на земле, кобура с револьвером на поясе. Неподалеку – остальные из экипажа, тоже убитые. Видно, японцы, подбив танк, расстреляли выпрыгнувших из машины ребят. Подобрали мы оружие, документы, поехали дальше, вперед. Где-то, метров через пятьсот брат с высоты башни увидел, что навстречу цепочкой идут люди. Мы остановились, и они остановились. Кто такие – не разглядеть, темно. Санька их окликнул: «Эй, чьи вы?» В ответ – молчание. Только мы тронулись, они начали нас с боков обходить. Ну, Саня их снова окликнул – молчат, как воды в рот набрали. Санька мне говорит: «Были бы наши, то ответили. Давай, Серега, разворачивай машину в тыл!» А сам повернул башню в сторону японцев и дал длинную очередь. И тут же, буквально в упор мы получили очередь из крупнокалиберного пулемета. Это все сомнения рассеяло. Саня всадил туда, откуда японский пулемет строчил, несколько ответных очередей, и мы покатили назад. Было ясно, что до японцев и полутора километров не наберется. Так и доложили комвзвода, когда до своих добрались. И танк осмотрели. Оказалось, что пулеметный огонь броня выдерживает хорошо, хотя на ней и вмятины в полсантиметра глубиной. Вот такое было первое боевое крещение…
Сергей вздохнул.
– Перестрелка небольшая, но мне, например, стало ясно: не так страшен черт. Никакой растерянности не было. Значит, уже морально готовы были. Это и в настоящем бою проявилось у всех наших ребят во взводе. Так что, товарищ младший лейтенант, не переживайте, с нами воевать можно, – улыбнулся Сергей, но тут же, согнав улыбку с лица, скрипнул зубами: – К тому же, счет у нас к япошкам имеется, за всех ребят наших погибших…
Говоря за всех, Сергей был искренен, хотя один эпизод баин-цаганских боев был довольно позорным. Когда двигались в расположение 1-го танкового батальона, то впереди, в качестве головной походной заставы, шел танк Плешакова. Двигались на малой скорости. И вдруг услышали, как впереди взвыл мотор плешаковского танка, и он рванулся вперед. Изготовились к бою, увеличили скорость. Тут впереди показались люди, окликают танкистов по-русски. Оказалось, саперы полка Ремизова. У них много раненых, а воды ни капли. Отдали им всю воду, что была в запасных бачках, а это три с половиной сотни литров. Спросили их, что с впереди идущим танком случилось? Саперы ответили, что так же и первый танк окликнули, но экипаж, Плешаков и Голеня, резво захлопнули люки и рванули прочь. Стыдно было слышать это от ремизовцев, которые с марта отражали нападения японцев, приняли здесь, у Баин-Цагана, на себя главный удар самураев. Стыдно вдвойне, если учесть, что взводу за три дня непрерывных боев напрямую участвовать в боевых действиях не пришлось: танкисты-огнеметчики были переброшены в долину речки Хайластин-Гол, где в ночное время использовались в боевом охранении. Конечно, японских бомбежек хватало, потому как рядом находилась центральная переправа через Халхин-Гол, которую японцы хотели уничтожить во что бы то ни стало.
И только к середине августа положение изменилось: в воздухе, с появлением новых истребителей И-16, господствовали советские асы, больше стало в небе появляться и скоростных бомбардировщиков СБ, которые активно и часто «обрабатывали» японские позиции и наносили удары в глубину дислокации самурайских войск.
На позициях у Хайластин-Гола и принял взвод БХМ младший лейтенант Козлов. Ну, а вскоре поступил тот самый приказ взводу отбыть на охрану «ставки».


ХАЛХИН-ГОЛ, 20 августа 1939 года

02 часа 43 мин., Халхин-Гол, понтонная переправа
Подошли на малой скорости, стараясь особенно не шуметь. Здесь – очередь. Командиру – сообщение: переправляться вслед за зенитной батареей. По понтонам уже прогромыхали три орудия. Урчащая «трехтонка» с четвертым выворачивала на мост. Эх, ты, спешка! Правое колесо орудия – на самом краю настила, медленно сползает вправо… Так и есть! Пушка тяжело осела на доски станиной, со скрежетом перегородив понтон! Пробка! Мост для машин закупорен. И ведь никак к орудию с тягачом не подлезешь, только ручками, ручками стальную красавицу вызволять придется… Хорошо, хоть пехота по левому краю настила на тот берег сочится. А мы – приехали!
Сергей со злостью глушит двигатель, выбирается на броню. Хочется побежать на мост, помочь артиллеристам, которые, как муравьи облепили раскоряченную зенитку, да там и без таких помощников нараду чересчур. Тьфу, ты черт!

05 часов 29 мин., Халхин-Гол, правый берег
Ну, наконец-то, злосчастную зенитку удалось оттащить! От реки, форсируя скорость, пошли на подъем. Он – пустяковый, а вот впереди – ровная, как стол, степь. И танки в ней – такая мишень… благо, туман, он с рассветом плотно окутал речную пойму, густыми клубами заполнил ковыльную даль.
Конечно, японцы слышат гул моторов, но, пойди, разбери, что там, в тумане, делается. Ага, снова подъем… Значит, до первой линии теперь километра полтора.
Санька левым коленом толкает в плечо – значит, поворот влево. Рычаг на себя. Новый толчок в спину – прямо! Мотор работает четко, хорошо вчера его подшаманили, не должен подвести… Значит, теперь по прямой километра четыре. Там, в пади – командный пункт стрелкового батальона, которому придали взвод. Черт, не успеем… Эх, как же эта пробка на переправе подкузьмила! И туман начинает редеть!...

09 часов 00 мин., Халхин-Гол, правый берег
Так и есть, не успели! Началось! Над головой с шелестом пошли снаряды. Косматые огромные кусты разрывов встали над японскими позициями. Все – как на ладони. Вот и пехота наша поднялась. Санька обеими коленками в спину толкает: жми, Серега, до исходной – совсем ничего! А что из нашей черепахи выжмешь! Слезы! Вон, «бэтэшки» пошли, нагнали атакующие цепи, вырвались вперед… Куда они так чешут, разве пехота ха ними угонится! Ну, вот, так и есть! Япошки это дело сразу усекли, ишь, как пулеметами мужиков от «бэтэшек» отсекают!
Санька руками по плечам хлопает: стой, исходная! Вперед надо, в бой! Эх, что там делается! Прижали-таки самураи наших, да где положили-то – на косогоре! Там же брату-пехотинцу головы не поднять, не шевельнуться. И в траве не скроешься, какая там, к черту, трава… Да, вот это влетели! Ни вперед, ни назад! А «бэтэшки»-то куда ускакали? Ну, правильно, на газах перемахнули через самурайские траншеи и дальше – японцам в тыл. Они, конечно, там шороху наведут, а как же пехота? Что же ей, до темноты на виду у япошек лежать? Выщелкают ребят по одному… Вот бы сейчас наш взвод туда! Ребят бы прикрыли, помогли им отойти, а может быть, – и вперед, снова в атаку!
– Санька! Ну, чего же мы стоим? «Бэтэшки» впереди орудуют, японских пушек покаместь не слыхать, так что для наших «черепашек» никакой угрозы нет. Могли бы пехоту пулеметным огнем прикрыть, а там, у японских траншей, и огнеметами самурайское племя поджарить…
– Успокойся, стратег! Наш Козлов к комбату побежал.
– Правильно! Чего пехотное начальство сопли жует? Люди ж наши гибнут!
– Слышишь, Серега, слышишь?!
– Чего?
– Ах, ты, ядрен-батон! Вот сволочи! Пушки в дело пустили! Серега, Серега! Вылезь-ка, наверх! Вот, суки!
Сергей проворно забрался на башню, устремил взгляд, куда показал брат.
– Эх, ты, мать честная!...
Три черных столба – в небо. Жгут японцы БТ. Да… Если термитными своими бьют – страшное дело. Сгорает машина подчистую… На Баин-Цагане нагляделись: черное изуродованное железо, а среди него – спечённые головешки. Все, что от ребят…
– Ну, что же там, на Кэпэ? Чего медлят?!

15 часов 11 мин., Халхин-Гол, правый берег
Пошли! Пошли, наконец! Слева впереди рота БТ-7. После утренней атаки, когда они так лихо рванули через японские позиции, пришлось линейщикам отойти назад, потеряв четыре машины. Дорогим оказался лихой рывок…
Теперь пошли все вместе: наш взвод идет за «бэтэшками» правым уступом, за нами – пехота, третья рота, что утром в атаку не ходила, была в резерве.
Самураи огрызаются зло – вся линия их траншей высверкивает пулеметным и винтовочным огнем. Все, пора закрывать люк, а то прилет в лобешник японский привет. Теперь все от Саньки зависит: ему в командирский лючок хоть что-то видать, а мне в эти прорези… И какой умник придумал такие смотровые щели? И шире не сделаешь – пуля дура! Вот бы перескоп, как на подлодке! Его зрачок хоть на башню выводи…
Дурак! Нашел время мечтать! Ишь, как по броне градом промолотило! Да… Не позавидуешь братцам-пехотинцам… Что такое? Чего он, Санька, сдурел? Какой поворот назад?! Нет, бьет коленом в плечо! Правый рычаг от себя, левый – к себе… Теперь и люк приоткрыть можно. Так, все понятно! Хрена лысого помогли мы тем, кто на косогоре под японским огнем лежит! «Бэтэшки» в тыл шуруют. Все понятно, снова на японские пушки напоролись! А мы с пушками тоже не борцы. Да… Ничего не поделаешь, сгореть за просто так – много ума не надо…
– Сань, что, так и будем в лощинке у комбатовского кэпэ нежиться? А ребята там под огнем лежат! Неужто так везде? Да не хлопай ты меня, все плечи отбил, чертяка! Сам вижу, что приехали. Сходили в атаку, называется… И что теперь?

19 часов 37 мин., Халхин-Гол, правый берег
Ну, как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах… Лишь бы артиллеристы не подкачали… А поди ж, ты, светлая голова у нашего комвзвода! Санька при его разговоре с комбатом был, говорит, Козлов такую идею двинул: мы, нашим огнеметным взводом наступаем, подходим к японской траншее на дальность огнеметания и поджариваем самураев, а пехота дело завершает. Комбат поначалу Козлова на смех поднял, мол, рехнулся от жары младший лейтенант: «бэтэшки» с пушками своими ничего сделать не смогли, а их все-таки в роте капитана Зайцева семнадцать штук было, а что сделает взвод «черепашек»: три БХМ и один БТ-7 командира взвода? К тому же Зайцев от новой атаки категорически отказался: горючего у оставшихся в линейной роте танков – с гулькин нос, три капли. У нас, конечно, горючего пока хватает, боеприпасы полностью, огнесмесь и не начинали расходовать. Но что, действительно, наши жестяные коробки против японских снарядов? А Козлов комбату идею развивает: надо, говорит, чтобы наши пушкари, как только атака начнется, поставили хороший заградительный огонь и держали его перед окопами японцев до тех пор, пока мы к ним не подойдем, а потом пусть переносят огонь за японские траншеи – не дают самурайским пушкам по нам прицельно бить.
Тогда уже и комбат загорелся этим. Связались с нашими пушкарями, договорились, как и что. Нет, наш Козлов – голова! Вон, уже минуты три бьют наши по японцам – света белого не видать. Все, как надо. И мы пошли. Пора!
Санька легонько в плечи толкает, чтоб малую скорость держал. Это – вопросов нет, иначе пехота за нами не поспеет. А хлопцы поначалу с земли не поднимались… Да и как их не понять: целый день под свинцовым дождиком полежи, а тут еще – вперед, в атаку! Но пошли, родимые, пошли!
Стена разрывов все ближе! Что-то медлят пушкари, пора уже огонь-то переносить, а то так свои же и накроют! Нет, ты посмотри, как четко артиллерия работает, будто прямо услыхали! Японская траншея перед глазами, хоп – люк прикроем, ишь, сколько их там! Кишит, как тараканов! И ты посмотри – ведь смеются! Зубоскалят, сволочи, над нами потешаются! Что, неказисты наши «черепашки»? Погодите, гады, сейчас мы с вами поговорим! За все поговорим, самурайские морды! Давай, Санька, давай!

23 часа 54 мин., Халхин-Гол, правый берег
Из боевого донесения командира взвода БХМ-3 младшего лейтенанта Козлова:
«После перенесения артогня в глубь обороны противника, силами взвода атаковал переднюю линию обороны японцев в следующем порядке: три БХМ-3 в линию, мой БТ-7 в 100 м сзади. Первым с дистанции 100 м произвел огнеметание по траншее противника танк мл.с-та Дорофеева, затем огнеметный залп дали танки Мезина и Шпицера. Попадание было точным и сразу вызвало у японцев ужас и панику, что позволило вплотную приблизиться к траншее и накрыть огнеметанием ходы сообщений. Японцы обратились в бегство. Мой взвод, продолжая огнеметание затяжными выстрелами, преодолел первую траншею и продолжил совместно с пехотой преследование врага. Противник никакого сопротивления не оказывал, бросал оружие и спасался бегством. Замечу, что вместе с японскими солдатами в первой траншее были и русские белогвардейцы, т.к. раздавались крики на русском языке и мелькали солдаты, одетые в белогвардейскую форму. При атаке второй линии траншей противника, японцы попытались использовать противотанковое орудие на правом фланге и подбить огнеметные танки. Японское орудие уничтожил двумя выстрелами из танковой пушки. Действуя на фронте до 500 м, совместно с пехотой продолжал преследование бегущего противника до наступления сумерек. Затем принял решение атаку прекратить, так как подвергся обстрелу дальнобойной японской артиллерией. Дал команду взводу отходить в тыл. При движении назад обнаружил замаскированное японское орудие, из которого противник готовился открыть огонь по танкам с тыла. Пулеметным огнем орудийный расчет уничтожил, орудие раздавил гусеницами. При этом получил повреждение: с ведомого колеса сошла левая гусеница. Поломку устранили своими силами с помощью подошедшего танка братьев Мезиных. На исходные позиции взвод вернулся в 21.30. потерь в боевой технике и личном составе не имею.»

Братья Мезины и их боевые товарищи, окрыленные первым настоящим боевым успехом, позволившим ликвидировать все огрехи этого, как казалось, бесконечного дня, открывшего наступление советско-монгольских войск против японских захватчиков, принимали поздравления. К танкам подходили пехотинцы и артиллеристы, танкисты с «бэтэшек», протиснулся и тот рослый пулеметчик, который там, у второй японской траншеи, поливал самураев и белопогонников свинцовыми струями из своего «дягтеря» прямо стоя, с руки, и весело орал во все горло: «Молодцы, танкисты!»
А потом подъехал командир полка, обнял и расцеловал каждого. Торжественно заявил, что всех танкистов, участвовавших в атаке, представляет к орденам Красного Знамени. Каково, а?


ХАЛХИН-ГОЛ, 22 августа 1939 года

В ЭТОТ ДЕНЬ взвод БХМ-3 вновь был направлен на левый фланг. Предстояло уничтожить сильно укрепленный оборонительный узел японцев. Комвзвода Козлов перед маршем собрал бойцов.
– По сообщению нашей разведки, этот узел построен японцами на месте бывшего сухого озера. Строили его девятьсот баргутов, которых самураи по окончании строительства расстреляли, всех до одного. Узел состоит из бетонированных огневых точек для орудий и пулеметов. Меж собой точки соединяются подземными и траншейными ходами. Под землей – помещения для личного состава. Говорят, что есть даже подземные конюшни, склады оружия и боеприпасов.
– Основательно устроились желтолицые, – подал реплику кто-то.
– Да уж, ничего не скажешь, – кивнул Козлов. – Сооружен узел в расчете на ведение длительных боевых действий. Причем, даже в зимнее время.
– Ну, че же, мы тут с ними до зимы, что ли, будем вошкаться! Одолеем! Где наша русская сила не ломила…
– Тут не ломить, а с умом надо действовать, – сказал строго Козлов. – Прибудем на место, будет еще дополнительная рекогносцировка. Понятно, что все подразделения отработают порядок боевого взаимодействия. Как позавчера было? Вот то-то и оно. В четком согласии с артиллерией и пехотой сработали – получили результат. А поначалу, помните? В общем, к наступлению на японский оборонительный узел готовиться будем тщательно, уяснили, орлы?
Сутки прошли в напряженном ритме. На машинах были проверены каждый болт, каждая деталь. Сергей, наскоро оттерев ветошью вымазанные маслом руки, с еще большим рвением взялся помогать брату набивать патронами пулеметные ленты. Пальцы, даже самые сильные, тут не большие помощники – вручную патроны в цапфы не втолкнуть: специальная машинка для этого имеется, а вдвоем с ней куда как ловчее управляться. Успели к сроку.
Зашипела, прочерчивая небосклон, зеленая ракета. В атаку!
Скоростные БТ-7 резво тронулись с места, вышли на косогор и развернулись в направлении объекта атаки. Следом поползли БХМ-3. Звонко ударили пушки, с характерным шелестом над головами пошли первые снаряды. Ура-а-а!!!
Кто мог думать, что в этот волнующий момент, когда все напряжение сил устремлено вперед, когда все мысли отброшены, кроме одной: «Даешь!», кто мог думать, что грозно рванувшие в атаку «бэтэшки» наматывают на свои траки… телефонные провода – линии связи артиллерийских наблюдателей со своими батареями. Как ни тщательно планировался штурм укрепузла, при постановке задачи на танковую атаку не было учтено расположение этих самых линий связи. Протянутые по склону сопки провода были подхвачены танковыми траками, намотаны на гусеницы и порваны.
Потеряв связь, артиллеристы прекратили огонь. А японцы ударили из орудий по нашим атакующим танкам. И была, была еще возможность подавить вражеские пушки, да только связи не было. Слепыми оказались наши пушкари!
Не имея времени на розыск и уничтожение вражеских пушек, «бэтэшки» включили заднюю скорость и быстро отошли назад, точно также из-под огня японских пушек быстро откатились в тыл и бронемашины. На первой линии, лоб в лоб с японской артиллерией, остались «черепашки», до этого двигавшиеся вторым эшелоном.
Сергей потом не раз будет морщить лоб и мучительно размышлять, что же руководило тогда ими, почему Козлов не дал команду отходить. Скорее всего, злую шутку сыграло то обстоятельство, что атака поначалу развивалась вполне успешно: все три машины вели интенсивный пулеметный огонь по позициям японских артиллеристов, от чего часть их разбежалось от орудий. Только одно продолжало стрелять по «бэхээмкам»
Первым был подожжен танк Дорофеева. Снаряд попал внутрь танка, пробив бак с огнесмесью. Полыхнуло так, что Александр Мезин на несколько мгновений даже ослеп, но потом все-таки разглядел, как из горевшей машины выпрыгнули механик-водитель Штаньков и Дорофеев, на котором горел комбинезон. Штаньков ударами шлема сбил пламя с командира, и они оба побежали в сторону наших войск.
А дальше было не до наблюдения за спасающимися товарищами. Ударил снарядный разрыв справа, потом слева, снова слева, справа, впереди – прямо перед танком. Волна пыли и песка с силой окатила машину, под напором  пригоршня земли через щель люка ударила Сергея по глазам. Ничего не видя, он выпустил рычаги, пытаясь протереть глаза. И только это ему малость удалось, как сокрушающий удар потряс лобовую часть танка, мгновенно сменившись на рев зверем взвывшего мотора и оглушительный скрежет в коробке скоростей и правом бортовом фрикционе. Страшная боль пронзила голову справа, а потом обрушилось беспамятство…
Когда, несколько минут спустя, с трудом соображая, где он и что случилось, Сергей немного пришел в себя, он первым делом обнаружил, что все-таки, чисто автоматически, успел перед потерей сознания нажать  на педаль сцепления: получается, не дал возможности двигателю заглохнуть. Куда же попал снаряд? Смогу ли я своим ходом выйти из боя? Загорания, вроде, нет… Так… Так… Если загремел правый фрикцион, то снаряд, наверное, попал в него… А Санька?!
И тут же тычок в спину: «Вперед!» Жив, братуха! Так-с… Попытаемся стронуть машину на второй скорости, на которой и двигались до этого. Не берет мотор – глохнет!
– Первую, Серега! Первую!
Не берет, не берет!
– Замедленную давай!
Это значит – буксирную. Переключаю, трогаю – не берет!
Замолчал в замешательстве и Санька, а потом как заорет:
– Заднюю давай! Давай заднюю!!
Пошла! Пошла, родная! Гремит, но назад идет!
Сергей открыл люк, чтобы немного осмотреться, машинально мельком бросил взгляд на щиток приборов. Мать честная!
– Сань! Сань!! Масло на нуле!
– Давай в тыл! Попробуй развернуться!
С грехом пополам Сергею удалось развернуть машину. Танк ужасающе грохочет, но ползет управляемо, хотя, кажется, еще несколько метров – на части развалится. Нет, врешь! Пошла, родимая, пошла!
Через открытый люк Сергей увидел, как впереди бежит, прихрамывая и пригибаясь, Дорофеев.
– Прыгай на машину! Прыгай! – что есть силы, стараясь перекричать железный грохот и разрывы снарядов, заорал Сергей. – Прыгай!
Чуть довернул машину, чтобы прикрыть товарища корпусом от японцев. Дорофеев тяжело, но забрался на крыло. Сергей увидел, как у него по бедру обильно струится кровь.
– Осколком порвало! – закричал бледный, обливающийся потом, но довольный Дорофеев. – Чуть не сгорел! Спасибо Штанькову, сбил с меня пламя!
– Где он? Где он?!
Дорофеев завертел головой, потом ткнул рукой вперед. Зигзагами, вправо – влево, низко пригибаясь, метрах в пятидесяти впереди бежал Михаил. Японцы видели его и старались достать: вот рядом взрыла землю пулеметная очередь!
Сергей снова чуть довернул танк, по пулеметной директрисе, закрывая и Штанькова корпусом машины. Удачно получилось – вот уже и запыхавшийся Михаил запрыгивает на броню лобовой части.
Так и доехали обратно, без новых приключений.
Боевую машину встретил командир взвода. Без лишних слов помог снять с брони окончательно обессилевшего Дорофеева, дотащить до санитарной машины. Потом Козлов подошел к танку.
Сергей смотрел на шевелящиеся губы комвзвода, но голоса не слышал. Козлов понял, показал на лобовую часть машины, а потом дотронулся до своих ушей. Только тут Сергей понял, что контужен, потому и не слышит. Потрогал режущее болью правое ухо – вся ладонь в крови. Откуда-то издалека все-таки послышался голос командира:
– Как дела?!
Это Козлов в другое ухо кричит.
– Ничего, только плохо слышу.
Козлов махнул успокаивающе, мол, дело молодое, заживет. Однако, как потом оказалось, барабанная перепонка в правом ухе приказала долго жить. Но это выяснится потом, а сейчас, наконец, Мезины с Козловым осмотрели машину. Картина печальная: в лобовой части нижний наклонный броневой лист разворочен взрывом, передняя часть коробки скоростей разбита, полукарданы еле держатся в своих гнездах. Трубка масляного манометра перебита, отчего по днищу боевого отделения растеклась черная масляная лужа, набежавшая из поврежденной коробки скоростей и мотора. Нетрудно сообразить, что произошло после удара снаряда. Обломки алюминиевого корпуса коробки скоростей заклинили шестерни – вот почему, понял Сергей, ни вторую, ни первую, ни буксирную скорости включить было невозможно. А когда врубил заднюю, осколки выпали, и машина смогла сдвинуться. Повезло…
Рыча и чадя удушливым дымом из выхлопных труб, подполз танк Шпицера и Михеева. Старшина роты выбрался из башни, тяжело спрыгнул на землю и подошел к танку Мезиных. Удручающе покачал головой, что-то говоря. Комвзвода закивал головой и энергично потряс Якову руку, потом прокричал Сергею в ухо:
– Спасители ваши! 
Уже потом, когда слух на левое ухо чуть восстановился, Сергей узнал подробности их отхода с поля боя. Подбитая машина Мезиных представляла для японцев хорошую мишень, но экипаж третьего танка, которым командовал Шпицер, не дал самураям добить израненную машину. Усилив пулеметный огонь, Шпицер с Михеевым обошли и закрыли корпусом танк Мезиных. Так следом и стали отходить, строча по самурайским позициям. Японцы яростно вели огонь по прикрывающему танку. Один снаряд все-таки угодил в корму, но ударил в буксирную цепь. Так что и ребятам повезло.
«Великая вещь – товарищеская взаимовыручка, – думал Сергей, глядя на чумазых Шпицера и Михеева, на брата и Штанькова. – Как удачно получилось: все живы. Еще повоюем!» Но к радости невольно примешивалась нарастающая горечь. О танке Сергей не горевал: после ремонта будет, как новенький. А вот как же так бестолково сегодня-то получилось? Почему же танкисты на «бэтэшках», в первые минуты боя, когда японцы подожгли у них две машины, к счастью, быстро вышедшие из зоны поражения, не поддержали потом «черепашек» огнем своих пушек? Ведь пулеметы БХМ заставили на какое-то время японцев замолчать, расчеты, кроме единственной чертовой пушчонки, покинули орудийные позиции. Вот тут-то бы линейщики на своих быстроходных танках могли рвануть вперед, прихлопнуть эту пушку и еще больше прижать японцев к земле. Тогда бы и БХМ смогли подойти к японцам вплотную и уничтожить живую силу огнеметанием…
Впрочем, нет худа без добра. Захлебнувшаяся танковая атака позволила выявить возможности обороны японского укрепузла, расположение вражеских огневых точек. В общем, разведка боем состоялась. И по японским укреплениям заработала артиллерия. К ночи узел обороны был окружен и разгромлен. Мезины этого не видели – на буксире отправились на своем танке в тыл, на ремонт.
Но утром все переменилось. Оказалось, что ночью, под покровом темноты, большой группе хорошо вооруженных японцев удалось незаметно выскользнуть из окруженного оборонительного узла и обосноваться на высоте неподалеку. По-местному, Фуй, а в боедонесениях эта высота получила название «Палец». Японцы тщательно окопались на Пальце, что обнаружилось только утром.
Рота БХМ-3 двинулась к злосчастной высоте. Еще накануне вечером комроты приказал Александру Мезину пересесть на другой танк, а Сергея решил оставить в тылу, на ремонтных работах. Однако поутру выяснилось, что заболел Голеня, механик-водитель на танке Плешакова. Тут Сергей к комроты и кинулся, мол, зачем механику-водителю в бою слух, глаза нужны, а они у него, Сергея, в порядке. При добром раскладе он, конечно, в экипаж с Плешаковым желания не имел, но тут уж не выбирают, хорошо, что вообще возможность появилась. А то – как же так: все – в бой, а он будет в тылу отсиживаться!
– Хрен с тобой! – весело сказал командир роты. – Настырные вы, Мезины. Но настырность ваша – похвальна.


УНДЭР-ХАН, 15 октября 1939 года

ПРОПЫЛЕННЫЕ танки тяжело урчащей колонной втягивались на окраину Ундэр-Хана. Показались знакомые казармы-полуземлянки, которые танкисты оставили почти пять месяцев назад, в конце мая. В ночь на первое сентября остатки японских войск были выброшены за пределы Монголии, восстановлена линия границы, хотя еще с полмесяца продолжались бои в воздухе и отдельные стычки в пограничной полосе, вплоть до 16 сентября, когда дипломаты микадо запросили мира.
Сергей привычно держит дистанцию за «бэтэшкой» командира взвода. Заканчивается трехдневный марш «на зимние квартиры» от монголо-китайской границы, от Халхин-Гола.
Халхин-Гол… Да, это запомнится навсегда.
Снова заныло в правом ухе, застучали молоточки в голове: нет-нет да и сказывается та контузия. Вновь вспомнился штурм японского оборонительного узла, бой с засевшими на высоте Палец самураями. Эх, Плешаков, Плешаков… Нет, с Санькой в командирах – другое дело в бою! А этот больно осторожничал. Когда атаковали вражин, окопавшихся на высоте, наоборот, все решала стремительность. Пушек у японцев не было, а наши «сорокопятки» давали им жару, так что – подъезжай к самурайским окопам и – затяжной струей!
Ребята так и делали, а Плешаков… Сергею пришлось «подвозить» его к траншее, не обращая внимания на тычки в спину. Жарь самураев, черт тебя дери! А те, как тараканы, – в разные стороны! И опять белогвардейская сволочь с ними оказалась. Ишь, даже орали: «Что же вы делаете, живых людей жгете!» А кто первый начал наших ребят жечь? Кто шарахал из пушек термитными снарядами и бросал бутылки с зажигательной смесью? Кто над убитыми и ранеными со штык-ножами изгалялся? Так что, не обессудьте, господа японские прихвостни, – баш на баш! За Васю Кормилина, за Семена Чернова, за Егора Желудкова, за всех, кто остался лежать в монгольской земле…
Сергей с горечью и злостью скрипнул зубами. Дорого заплатили за победу… Умеют самураи воевать. И все-таки с нашими ребятами не сравнить. Кишка тонка у паразитов! Крепко мы им накостыляли! Хотя… перед глазами снова встал тот бой, 23 августа. Опрокинули японцев, но сколь же бестолковщины! Зачем комроты, старший лейтенант Слободчиков устроил такую дробиловку, для чего роздал огнеметные танки по одному пехотным подразделениям? Такого вида боевых действий ни в одном уставе нет. Да что устав?! Голова-то на что? Разрозненно действовали танки на поле боя, не прикрывали друг друга пулеметным огнем. А из-за этого ребята гибли. Ваня Корягин, сталинградец, почти земляк, замечательный парень и отличный командир танка… А Балясников с Жихаревым? Эти вообще глупо: пехота в атаку, и они с ними. И завалили танк на песчаном склоне. Тут бы, раз так получилось, надо было в танке оставаться. А они решили машину покинуть. Японский крупнокалиберный пулемет ударил по ним чуть ли не в упор…
Эх, Слободчиков, Слободчиков, накомандовал! А сам? Ни в одном бою не участвовал, ни одного выстрела по врагу не сделал. Командир!.. Забыл чапаевское… Зато, когда после боев собрали бригаду на центральном участке, и приехали корреспонденты из Москвы, – непременно позировал перед объективами их фотоаппаратов исключительно на фоне своего БТ-7.
Сергей со злостью выругался. Гоня от себя неприятные мысли, вспомнил первый день отдыха после боев. Вечером, прямо между танками натянули импровизированный экран и показали новый фильм. «Трактористы»! Вот это картина! Да это же точно про нас!
Сергей невольно принялся напевать крепко врезавшийся в память припев замечательной песни из этого потрясающего фильма: «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!» Черт, здорово! А Крючков, а Ладынина! Четыре раза подряд крутили картину. Потом все ребята ходили, словно пьяные от счастья.
Уже наутро по бригаде гуляла перефразированная песня: припев в каждом взводе, пусть порой и неуклюже, переделывали на свой лад. Сергей и одним ухом услышал, как Яша Шпицер горланил: «Два танкиста, Мезины два брата, экипаж машины огневой!»
Приятно, что и говорить. Словно медалью наградили. Да как точно подметил: машины огневой, прямо про родную «черепашку»! Хотя и «боевой» – тоже неплохо. «Два танкиста, Мезиных два брата…» Да, бои заканчивали с Санькой вновь одним экипажем. После боя за высоту Палец Сергей взял комвзвода приступом, настоятельно прося перевести от Плешакова, снова с братом соединить. Козлов все понял без лишних слов: сам же в бою был, видел. И случай помог: пять суток стояли в тылу, ремонтировались.
Новый танк дали и Саньку вернули. Праздник!
Так что последние три дня боев были вместе. А эти три дня… Жарко напоследок пришлось. У самой границы были окружены крупные силы японцев. Но те решили во что бы то ни стало прорваться. Вот уж сеча была так сеча! Валом перли самураи! Пехотинцы не успевали в «максимах» ленты  менять и холодную воду в кожухи наливать. После боя Сергей и его товарищи выдели плоды работы пулеметчиков: по неглубокой лощине, где японцы пытались прорваться, лежали кучи трупов, некоторые до полутора метров высотой…Но кинжальный пулеметный огонь отчаявшегося врага не останавливал. Еще вот-вот и – сомнут нашу пехоту! Тут и пришли на помощь царице полей танкисты-огнеметчики лейтенанта Козлова…
О, легок на помине! Сергей высунулся из люка, тихонько подводя танк к остановившейся командирской машине.
– Шабаш, Мезин! Глуши мотор! Приехали! – весело кричал Козлов, свесившись из башенного люка своей «бэтэшки» и сверкая белозубой улыбкой на лице, густо покрытом перемешанной с потом пылью.


1 декабря 1939 года

ЭТОТ ДЕНЬ запомнился особо. Именно этим числом датирован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении воинов-танкистов, отличившихся в боях с японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол. Указ, в котором прозвучали фамилии братьев Мезиных и их боевых товарищей.
Высокое звание Героя Советского Союха было присвоено командиру взвода огнеметных танков лейтенанту Козлову. Наиболее активных участников боев наградили орденами Ленина, в том числе  и двух братьев Фесенко, воевавших на бронемашине БА-6, которые первыми в бригаде Яковлева подбили из своей пушки японский танк. К орденам Ленина были представлены и братья Мезины – за последний бой с японцами, пытавшимися вырваться из окружения. За спасение пехотного батальона, который самураи пытались смять, сам командир бригады представил к этой высокой награде братьев, сказав при этом: «Молодцы братья Мезины! Еще бы парочку таких атак и можно представлять к званию Героев!»
Но в «верхах» рассудили по-другому. Уже положительно рассмотрены наградные листы на танкистов Мезиных, представленных к орденам Красного Знамени, а тут снова на этих же «орлов» новые представления. Не многовато ли для одних? В общем, наградили братьев орденами Красного Знамени. Но у Сергея и Александра и нотки разочарования не было: радовались, как дети! И за себя, и за других кавалеров государственных наград.
Но и в бочке меда оказалась ложка дегтя: получил такой же высокий орден и комроты Слободчиков. Да, штабные связи – это вещь серьезная… И свои хитрости среди штабных существуют. Об этом Сергей с Александром, как и остальные ребята в роте, потом узнали. Но на всю жизнь осел в памяти этот неприятный штришок.
Дело в том, что награды бойцам вручали много позже, в феврале 1940 года. И по причине многочисленности награжденных вручали в два приема: большую часть танкистов наградили прямо в части, на торжественном построении, а кого из награжденных по каким-то уважительным причинам – командировка, длительное излечение после ранения – тогда в строю не оказалось, тем вручали награды позднее, в Кремле. Сам Михаил Иванович Калинин вручал. Штабные о такой практике награждения знали, поэтому их «в строю не оказалось», как и Слободчикова. Заранее причины изыскали. Так что – потом в Москву поехали. «Всесоюзный староста» вручал им награды в георгиевском зале Кремля и жал руки. Но это, так, штришок, не более…
А в тот день номер «Героической Красноармейской», напечатавшей Указ о награждении, переходил из рук в руки. Читали и перечитывали братья скупые строки, не скрывая радости, отвечали на дружеские рукопожатия и объятия товарищей. И все-таки как-то до конца не верилось: неужели это действительно их наградила Родина?! Сумасшедший день!


28 февраля 1940 года

КОРЕНАСТЫЙ, крепко сбитый, в новой гимнастерке, туго подпоясанной таким же новым кожаным ремнем, в начищенных до умопомрачительного блеска хромовых сапогах, каким-то невероятным способом добытых через Яшу Шпицера у пехотного завскладом, Санька гоголем прошелся перед братом.
– Ну, как, Серега?
– Во! – Сергей показал большой палец и тут же ехидно заметил:
– Ты только косоглазие не заработай, а то медкомиссию в училище не пройдешь…
– Ты на себя посмотри! – обиженно протянул Санька. – Сам-то ничего не замечаешь, только на собственную грудь и любуешься!
И тут же непроизвольно вновь скосил глаза на сверкающий свежей эмалью орден.
– Нет, Серега, что ни говори, а сейчас бы по нашему Балыклею пройтись да и к матери на порог, мол, здравия вам желаем, Дарья Васильевна!.. И бате тоже – здравия желаем!..
– А потом к Веруне… – ядовито вставил Сергей.
– И к Веруне: «Здравствуй, ясноокая моя!..» Э-э-эх! – Сашка, совершенно не обращая внимания на язвительную реплику брата, мечтательно прикрыл глаза.
– Да, Сань, домой бы сейчас хорошо! – с не меньшей мечтательностью вздохнул младший брат. Встрепенувшись, спросил с надеждой:
– Сань, а может, отпуск дадут, как участникам боев?
– Ну, ты даешь! По ордену, да еще в отпуск! Не, брат, такое не отломится.
Александр подошел к брату вплотную, шутливо толкнул плечом.
– Слышь, а может быть, как тогда, на призывной комиссии, рискнем? Орденоносец, герой! Уговорим эскулапов?
– Куда там, их уговоришь… – Сергей с грустью взглянул брату в глаза. – Мне теперь, после этой чертовой контузии, Сань, дороги в военное училище нет. Врачи же сказали: срочную отслужу и – привет. Да и знаешь… Я как-то без военной жилки все-таки. Домой поеду. Профессия фрезеровщика имеется, не пропаду, в МТС при хорошем деле буду. Жаль только вот, что сегодня нам с тобой расставаться… Привык, что всё мы вместе…
голос у младшего осекся. Странно задышал, отвернувшись, и Александр. Помолчали. Старший брат первым нарушил тишину, заговорил, будто оправдываясь:
– Да я бы, ты же знаешь, и не стал бы рапорт подавать на училище, если бы…
Сергей обнял брата за плечи.
– Знаю, Сань, знаю… Знаю, как хочется тебе в небо… Черт его разберет, может быть, ты и прав. Может быть, и вправду так у тебя что-то получится…
– Точно получится! – тут же с жаром принялся в который раз убеждать Александр брата. – Ну, не берут в летное училище с моими семью классами. Правильно, конечно, говорят, что десятилетка нужна да еще аэроклуб в придачу. Но где бы я успел все это, сам знаешь. А в военно-автомобильное – берут! И учиться всего год. Год! Кубаря в петлицу – и там уже другое дело! Там я все равно в авиацию пробьюсь! Тогда уж точно уговорю, чтобы в летное послали…


ДВЕ ДОРОГИ, ДВА ПУТИ…

САНЬКА, САНЬКА… Как будто вчера  все это было. Разве знал тогда, в последний февральский день сорокового года, Сергей, что на целых тридцать лет вскоре разведет их судьба! И столько всего будет за эти годы, да и какие будут эти годы…
В училище брат поступил. Через год, в марте 1941-го, свежий выпускник Ленинградского военно-автомобильного училища младший лейтенант Александр Мезин отбыл к месту назначения, в особый Западный военный округ, командиром автотранспортного взвода.
После выпуска, в свой первый офицерский отпуск, который, конечно же, Александр провел в родном Горном Балыклее. Покрасовался в шевиотовой гимнастерке перед родней, женился на своей Веруне. Медовый месяц догулять не пришлось: пора было ехать в часть. Поехал один: молодые решили, что как устроится новоиспеченный комвзвода, так и женушку вызовет. Но 22 июня 1941 года разом перечеркнуло все жизненные и семейные планы.
В боях под станцией Дно часть, в которой служил и воевал Александр, попала в окружение. Попытка вырваться из фашистского кольца оказалась неудачной: тяжелораненый Александр попал в плен. Неудачными были и две попытки бежать из гитлеровского концлагеря. В начале 1942 года немцы отправили большой этап военнопленных в генерал-губернаторство, как захватчики именовали оккупированную Польшу. Там пленных распределили для работы в имениях новоиспеченных гитлеровских помещиков. В одном из таких имений пришлось поработать и Александру. Пытался бежать и оттуда. Быстро догоняли и рвали собаками. И снова возвращали в помещичье рабство. Лишь когда в сорок четвертом Советская Армия погнала гитлеровцев с польской земли, Александр и его  товарищи по несчастью вновь бежали и двинулись навстречу нашим частям.
Но не такой оказалась встреча, как представлялось за годы неволи. Случай спас от самосуда своих же братьев-танкистов. А потом долго и придирчиво допрашивали в армейской контрразведке «Смерш». И… вместе с бывшими полицаями, бандеровцами и власовцами отправили «на Родину» – в исправительно-трудовой лагерь, на лесоповал…
Нескоро вернулся Александр домой. А там уже и похоронили. Не дождалась Веруня, вышла в конце войны вновь замуж, за бравого армейского капитана, и уехали они куда-то…
Надо жить. Устроился Александр в Балыклейскую МТС, где до призыва в армию токарил. А потом познакомился со славной девушкой Раей, которую военная круговерть занесла в эти края из-под Архангельска. Туда вскорости Саша с Раей и уехали. На новом месте, в небольшом поселке Рогачево, Александр стал работать на лесозаводе токарем. За несколько лет подкопили деньжат, переехали жить в Ставрополь: на севере здоровье стало подводить. До самой пенсии так и токарил Александр на авторемонтном заводе. Работал и жил по совести, в коллективе уважали, даже выдвинули в депутаты горсовета. Несколько лет рабочий депутат не на словах, а на деле защищал интересы рабочих. Рабочей косточкой оставался Александр Степанович до самой смерти.
И дети пошли по его стопам. Старший сын Виктор вначале работал вместе с отцом, затем, после окончания электротехнического техникума, стал высококвалифицированным специалистом, электриком высшего разряда. Длительное время работал в ГДР, куда его откомандировали монтировать оборудование на строящихся в германском государстве народной демократии с помощью Советского Союза электротехнических предприятиях. А дочь Нина всегда работала и жила со своей семьей в родном Ставрополе, не уезжая далеко от родителей, а потом и вовсе – от овдовевшей в 1978 году матери.
Лишь за несколько лет до смерти Александра Степановича довелось братьям встретиться. До той поры как-то всё разводила жизнь. Но побывал младший в гостях у старшего брата. Наговорились, навспоминались вдосталь.
…Вскоре после отъезда Александра на учебу Сергея назначили старшим в роте по сдаче старой техники, а затем – командиром танка в отдельный танковый батальон 57-й Краснознаменной дивизии.
В батальоне состояли на вооружении два типа танков: амфибии Т-37 и легкие БТ-7. Сергей получил «бэтэшку». В апреле сорокового батальон танкистов перевели в Тамцаг-Булак, приказали обустраиваться капитально. Бойцы копали глину, косили траву, месили из них сырец, а из него изготавливали саманные кирпичи, которые шли на постройку полуказарм-полуземлянок.
Но особенно досталось в первую ночь. По календарю – апрель, но налетел такой снежный буран! Что делать? Хорошо, что одна казарма была, вернее, только ее стены. С помощью брезентовых чехлов, жердей кое-какую крышу соорудили. Больше ничего и не смогли с марша придумать. И спали первую ночь, сидя на корточках в этом, наспех заделанном помещении. Наутро стали обустраиваться уже основательнее, но надо ли говорить, что до элементарного быта было еще далеко. Несколько недель танкисты спали только на боку – в пригодное для сна помещение все входили только таким образом. А когда, наконец, более-менее обжились, – новый приказ: передислоцировать батальон к озеру Буир-Нуур, в состав 11-й танковой бригады, которой командовал Герой Советского Союза полковник Алексеенко, получивший эту высокую награду за Халхин-Гол. И командиром батальона, кстати сказать, тоже был халхинголец – Герой Советского Союза майор Спехов.
На новом месте вскоре пришло черное известие о нападении Германии. Откровенно говоря, танкисты ждали этого, уж слишком много было признаков приближающейся войны. Но не думал никто, что так быстро наступит время смертельной битвы. Сергей и его товарищи не могли не верить газетным сообщениям о переговорах с немцами. Как не верить, когда на самом высоком уровне подписан такой серьезный документ – пакт о ненападении, потом уверенное заявление ТАСС… И буквально несколько дней спустя…
Вероломство фашистов потрясало! Конечно, все были ошеломлены. Но растерянности не было. Наоборот, танкисты с первых дней ждали, что вот-вот часть отправят на фронт, ждали с нетерпением и горячим желанием вступить в схватку с гитлеровской нечистью.
Но вскоре командование заявило: будем стоять в Монголии, против японцев.
Известие было встречено в штыки, от бойцов и командиров посыпались рапорта с просьбой об отправке в действующую армию, на фронт. На все рапорта ответ был один: здесь тоже фронт. Надо будет – пошлют.
– Мезин, я тебе не первому долдоню: забудь про свою писанину! Ты военный человек или шпак какой? – комроты злился не на шутку. – Самого Верховного товарища Сталина приказ! Ты понял?
– Товарищ капитан! У меня брат на фронте. Никаких известий не имею.
– Ага… Так ты воевать просишься или брата аукать?
– Товарищ капитан!
– Иди, Мезин, иди… И чтобы больше никаких рапортов. Нам приказано стоять здесь. Если понадобиться – насмерть. Кто Родину прикроет со спины? Иль про японские подлости запамятовал? Иди!.. Не выворачивай ты мне душу!..
Сергей не обиделся. Разумом все понимал, а вот сердце… Знал, что и комроты не один рапорт подал. И его, только командиры повыше, за эти рапорта взгрели, как политически не полностью зрелого…
В октябре бригаду передислоцировали в город Чойбалсан. Забот хватало. Строили капониры для танков, шла напряженная боевая учеба, в основном по отработке практических действий на поле боя. В январе сорок второго Сергея включили в группу командиров танков, которым, после сдачи подробнейших зачетов и политсобеседования («уточнения анкетных данных»), приказом наркома обороны присвоили офицерские звания. По маленькому малиновому кубику засветилось на черном бархате петлиц. Одновременно младший лейтенант Мезин был назначен исполнять обязанности командира взвода. А комсомольцы батальона избрали своим комсоргом.
Учебные будни выматывали. Но верилось, что отрабатываемые навыки вскоре пригодятся. Эта вера и придавала силы. Ну, не питание же! С ним, как раз, обстояло неважно. Бойцы получали по шестьсот граммов хлеба на день. Вот и весь паек. Офицеры могли в столовой хлеба поесть вдоволь, но кусок в горло не шел. Командир взвода Никита Куприянов, бывший старшина роты, который закончил курсы переподготовки комсостава и вернулся в батальон уже старшим лейтенантом, первым подал пример: носил в полевой сумке хлеб своим подчиненным, подкармливал этим «доппайком» тех, кто рыл капониры (та еще работенка – вырыть укрытие на четыре танка каждое!). И так делали многие офицеры.
В марте забрезжила надежда. Батальон погрузили в вагоны, танки загнали на платформы, и эшелон пошел на Родину. Все так и думали: ну, наконец-то, пришла и наша пора!
Увы… По родной земле не проехали и сотни километров. Оказалось, что поступил приказ сформировать отдельный танковый полк, который бы располагался на территории СССР и прикрывал одно из наиболее вероятных направлений возможного вторжения Квантунской армии японцев, которая обосновалась у советско-китайской границы в Маньчжурии.
Новый 206-й танковый полк, расположившийся в семи с половиной десятках километров от границы, близ забайкальской станции Мирная, состоял из трех батальонов: первый – тяжелых танков «Клим Ворошилов» (КВ), второй – средних танков «Вариенталь» английского производства, третий – легких БТ-7.
В отношении младшего лейтенанта Мезина комполка полковник Вайнруб принял решение назначить его командиром разведвзвода. Доверие высокое, но выбор комполка обоснован всесторонне: член партии (на два года растянулся у Сергея кандидатский стаж – кандидатами в члены ВКП (б) принимали братьев Мезиных еще летом тридцать девятого, на Халхин-Голе, в перерыве между боями), халхинголец, орденоносец. Потом коммунисты полка доверили Сергею возглавить «первичку». Забот прибавилось, но они так и не пригасили тлеющего в душе желания встретиться с фашистами в открытом бою. Выждав некоторое время, Сергей снова обратился с рапортом и… получил очередной нагоняй от комбата майора Пронина и нового командира полка полковника Соловея!
Так и простояли танкисты на боевом дежурстве против квантунцев до сорок пятого. Бездельем не изнывали. Тщательно отрабатывались практические навыки взаимодействия в бою, детально изучались оперативные направления на местности, а на картах – в Маньчжурии. В апреле сорок пятого в полк привезли новую боевую технику – знаменитые «тридцатьчетверки», вооруженные отличной 100-миллиметровой пушкой. Вот это танки! День Победы танкисты встретили в учебных классах – шло напряженное изучение новой матчасти. По всему было ясно, что предстоят бои с японской военщиной, этим верным союзником поверженной фашистской Германии, поэтому учеба шла полным ходом.
В июле полк скрытно передислоцировали в Монголию, в Баян-Тумэн. Эшелоны прибыли ночью. С соблюдением всех мер строжайшей маскировки танкисты выдвинулись к монголо-маньчжурской границе. Сергей к тому времени уже занимал другую должность: адъютанта командира полка. Но новые обязанности тяготили. Привык за семь лет к строевой службе, на боевой машине. Но, как говорится, подчиненный предполагает, а начальство располагает.
В ночь на 8 августа в часть поступил боевой приказ. Мезин еле упросил комполка разрешить пойти в бой на танке.
И вот два часа ночи. Общая команда: «Зарядить!». Сергею показалось, что с каким-то особенным лязгом захлопнулся орудийный замок за шестнадцатикилограммовым снарядом. Тут же новая команда:
– Вперед!
И девяносто два танка полка двинулись навстречу затаившимся где-то там, в темноте, самураям.
…Уже высоко поднялось солнце, броневые машины отмахали от границы порядочное расстояние, но никакого сопротивления танкисты так и не встречали.
– Мезин, хорош на броне прохлаждаться! – перед Т-34 затормозил «виллис» командира полка. – Давай сюда, займись прямыми обязанностями!
Колонна продолжила движение. В жесточайшем напряжении шли почти сутки. Ни единого выстрела! Уже начались предгорья Большого Хингана…
Марш можно было и форсировать, но весь день местность преподносила сюрприз за сюрпризом. Тактические карты оказались крайне неточными. На карте обозначена сухая малопересеченная степь, а танки выходят… к речке. Сама речка – пустяк, но с заболоченными илистыми берегами, да еще противоположный берег круто лезет вверх. Пустили один танк – через воду перешел сносно, а на береговом откосе сел в ил по башню!
Что делать?
Но правильно говорят, что солдатская смекалка генералов кормит. На каждом танке, как знали, приторочили по паре бревен. Привязываешь такое бревно к тракам обеих гусениц и – вперед, на малом газу. Машина, как бы, отталкивается от бревна и медленно ползет вверх. А экипаж, следи, не зевай, как бревно покажется у танка сзади. И все – по новой! Так часами и форсировали «малый водоем»!
А потом пошли горы. Кручи такие, что напрямую вверх двигатели не тянут, да и опасно. Опрокинуть машину – раз плюнуть! В общем, пришлось танкам вползать на горные перевалы самыми немыслимыми зигзагами.
А японского сопротивления так и нет!
Через сутки вышли к железной дороге. Впереди основных сил двигался передовой разведотряд – восемьдесят бойцов на «студебеккерах», или, как чаще в обиходе называли американские грузовики, полученные по программе ленд-лиза, – на «студерах», и один танк. Разведотряд первым и наткнулся у железнодорожного пути на японцев, с ходу вступив в бой.
В это время к месту боя подходил японский эшелон. Командир танка ударил из пушки по паровозу. Окутанный клубами пара, поврежденный локомотив остановился. И тут оказалось, что эшелон битком набит японской солдатней. Они, как горох, посыпались из вагонов и в считанные минуты обложили разведчиков со всех сторон! Тяжко бы пришлось бойцам разведотряда, если бы не подоспели танковые батальоны.
Разгром японцев был молниеносным и полным: противник не успел не то что развернуть орудия, но и даже до конца выгрузить их с платформ.
Утром следующего дня полк атаковал японский гарнизон в небольшом городке Ванемяо. По данным армейской разведки, здесь находились крупные японские военные склады. Танкисты ждали и соответствующего сопротивления. Но дело ограничилось небольшой перестрелкой: охрана складов почти полностью сдалась в плен.
– Что так жидко оборону держали? – не удержался, спросил Сергей у одного из пленных японских офицеров. Вояка оказался без самурайских амбиций. Признался через переводчика:
– Очень хочется жить… И какое может быть сопротивление, когда подразделения охраны вооружены только карабинами. И патронов – по семьдесят пять на карабин…
– Какой же смысл в такой обороне?
– Нам был отдан приказ: задержать по мере возможности ваше продвижение.
– Ну, и надолго бы вас хватило!
– Лишняя фора во времени ушедшему автообозу…
Оказалось, что в предутренних сумерках отсюда ушел японский обоз в количестве четырехсот автомобилей! Полковник Соловей не раздумывал ни минуты:
– В погоню!

…Несколько часов преследования на максимальной скорости пока результата не принесли: от головного боевого дозора обнадеживающих сведений не поступало, а потом разведчикам и подошедшим следом передовым подразделениям открылась страшная картина.
На гаоляновом поле вповалку лежали десятки трупов женщин и детей.
Опомнившись от первого шока, Сергей подошел к «студеру», в кузове которого сжался в комок уже знакомый пленный японский офицер.
– Спроси его, – обратился, скрипнув зубами, к переводчику, – за что же его сослуживцы так обошлись с местным населением?
– Это не местное население, – ответил японец с застывшим каменной маской лицом. – Это члены семей японских военнослужащих.
– Что-о?!
– Он говорит, что, вероятно, командование отдало такой приказ, чтобы облегчить передвижение автообоза и не связывать себя лишней обузой, – перевел, сам ошарашенный услышанным, хрупкий молоденький сержант в толстых роговых очках, бывший студент-востоковед.
– Понятно…
Сергею и обступившим его офицерам стало ясно: уходящая от погони японская автоколонна без боя не сдастся.
Так и оказалось.
Японцев догнали у станции Таонань. Здесь уже короткой перестрелки не получилось. Самураи бились насмерть. Впервые танкистам полка пришлось столкнуться с солдатами-смертниками. Пешие камикадзе пытались бросаться под танки, обвесив себя гранатами, злобно скалясь, строчили из пулеметов прикованные к ним пулеметчики, бросались в штыковые контратаки пехотинцы, которых не обращали в бегство ни кинжальный огонь, ни гранаты. Несколько часов шел яростный штыковой бой. Пленных практически не было…
Затем танки и стрелковые подразделения одним броском овладели станцией. Здесь снова сопротивления никто не оказывал. И это, как не парадоксально, застопорило дальнейшее продвижение полка. Марш от границы до Таонаня составил более трехсот километров. Кончилось горючее. Но указание, поступившее в ответ на заявку в штаб дивизии, было категоричным: на вашем направлении крупных японских сил нет, стойте, где стоите, никакого вам горючего.
А впереди был Мукден. Каких-то двести километров! Крупный город.
– Нам бы за взятие Мукдена обязательно присвоили почетное наименование! – цыкнув зубом, задумчиво произнес комполка. – Ты представляешь, начштаба, как звучит: «Мукденский»! А?
– Звучит, конечно, да только приказ есть приказ, – рассудительно ответил крепенький подполковник, настороженно поглядывая на командира полка. Знал его горячий характер и необузданное честолюбие.
Сергей отошел в сторону, но разговор слышал.
– Э-эх, осторожная твоя душа! – начал закипать Соловей.
А начштаба, словно не замечая этого, масла в огонь подлил:
– Может, я и осторожный. Но ради звездочки на грудь и  вышивки на знамя людей гробить пожалел бы…
– Ах, вон оно как… Адъютант! – комполка окликнул Мезина. – Пиши приказ: командиру первого батальона подготовить шесть танков к рейду! Зампотеху – слить с машин полка все оставшееся горючее и заправить указанные танки. Боевую группу возглавляю лично. Исполнение обязанностей по командованию полком на период рейда возлагаю на начштаба. Давай, Мезин, текст – как положено, доморокуй, два экземпляра отпечатать и мне – на подпись. А комбата-один и зампотеха – ко мне немедленно!
– Слушаюсь!
– Товарищ полковник! – официальным тоном начал начштаба. – Огребем по первое число…
–  Да как ты не поймешь! – закричал, уже не сдерживаясь Соловей. – не о наших задницах речь! Дело престижа!..
С престижем не получилось. Шестерка танков под командованием комполка Соловья довольно удачно проскочила две сотни километров до Мукдена, но…
Опередили бравого полковника еще более бравые. Несостоявшиеся «мукденцы» вернулись в часть поездом, на платформах. Так и закончилась для полка война.
 

ДВЕ ФОТОГРАФИИ (вместо эпилога)
    
ИЗВЕСТИЕ О ПОБЕДЕ лейтенант Сергей Мезин  встретил дежурным по части. Он обходил территорию военного городка, когда услышал, сначала – несколько одиночных выстрелов, и тут же – разом обрушившуюся, усиливающуюся с каждой минутой беспорядочную стрельбу.
Сергей выхватил из кобуры «ТТ» и со всех ног бросился к штабу.
А навстречу – радостные лица: «Победа! Самураи капитулировали! Ура!!»               
И Сергей тоже разрядил магазин пистолета в воздух.

В тот день, 2 сентября 1945 года, Сергею совершенно не думалось о перспективах прощания с армейской службой. Надев офицерские погоны, несколько по-другому взглянул на нее Сергей, поменялись во многом жизненные взгляды. Иначе себя и не мыслил, свыкся со службой.
В Таонане полк простоял до октября, а потом – в эшелон и домой, на Родину: Цицикар – Хайлар – Маньчжурия – Борзя… Откуда-то пронесся слух: часть передислоцируют в Украину, в город Чугуев. Полковник Соловей после мукденского фиаско расправил плечи – где-то там, неподалеку, была его малая родина, но приказ не заставил себя ждать: место дислокации полка – Соловьевск, городок на границе с МНР. Как говорится, разгружайся, разметить границы парка боевой техники и приступить к обустройству.
Традиционные полуказармы, еле торчащие окошками из земли, приняли личный состав полка. В «Копай-городе», тоже в полуземлянках, устроились и офицеры – по восемь человек. Так и зимовали.
А по весне, в марте, полк своим ходом перебазировался на станцию Харанор, в освободившиеся щитовые казармы. После Соловьевска – райские условия!
Сергея вызвал командир полка.
– Учиться хочешь?
– Хочу.
– И не сомневался. Оформляй командировочное предписание: Амурская область, станция Завитая. Поедешь в школу усовершенствования командного состава. Будешь учиться на командира танковой роты…   
Пять месяцев напряженной учебы пролетели быстро. Отдать должное - на боевой подготовке не экономили. Фактически Сергей приобрел две воинских специальности – командира танковой роты и роты самоходных артиллерийских установок СУ-100. Потом вернулся в родную часть, принял ротное подразделение. Но в конце года роту пришлось передать: в полк прибыла группа офицеров из Германии, с солидным опытом боевых действий, у каждого за плечами не только огненные версты, но и танковые училища. Старшему лейтенанту Мезину вновь предложили штабную работу.
Долго думал Сергей, но решился: подал командованию рапорт на увольнение. Нелегко пришло это решение. Тем более, что уже год Сергей был не один. Еще зимой сорок пятого, будучи в служебной командировке в забайкальском селе Улеты, познакомился он с Лизой. Приглянулись друг другу, а в августе сорок шестого поженились. Когда Сергей привез молодую жену в полк, как семейному, выделили «хоромы» – отдельную землянку. Мышь под перекрытием бежит – песок на голову сыплется. Так что, первым делом, в свободные от службы часы, благоустраивались: настрогал рейки, нащипал дранки. Собрался хотя бы стены отштукатурить. Только все приготовил, – приказ: на учения. Когда вернулся – землянку не узнал. Оказывается, пришли друзья, познакомились с его избранницей, но, увы, – хозяина дома нет, а рядом с землянкой – деревяшки и глина. Засучили рукава и… В общем, на собственное «новоселье» приехал Сергей. Это уже потом дали комнату в бараке… Так что, не только за себя решал. С Лизой семейный совет держали. Да и с боевыми друзьями расставаться было трудно. Никакая обида Сергеем не руководила. О другом размышлял: уже двадцать восемь стукнуло, а без полноценного образования какая перспектива в армии?
В августе 1947 года рапорт удовлетворили. Ну, а теперь куда?
Родные с Волги писали: голодно у них, советовали пока не срываться в такую даль. И поехали Мезины в Читу, к родственникам жены.
Вскоре уволенного в запас офицера приняли на работу в Управление внутренних дел. Но служить в милиции довелось недолго. Сработала сталинская машина: узнали, что старший брат был в плену. А раз так – не место в «органах». Как же так, горячился Сергей, Родину защищать доверяли, а теперь… Развело милицейское начальство руками, мол, понимаем, Мезин, что воевал ты честно, но вот такая инструкция…
С января 1949 года Сергей стал работать в отделе военизированной охраны Управления Забайкальской железной дороги. Начальник политотдела дороги Заломихин оказался мужиком с понятием, не чета бездушному тогдашнему милицейскому начальству.
– Ты, Мезин, опытный армейский офицер, и тебе – самое место в охране. Еще и других научишь…
Так, с должности инструктора, началась непростая, беспокойная служба на новом месте. Уже через год Сергей Степанович возглавил штаб Читинского отряда военизированной охраны. В 1953 году с отличием закончил в Москве ШУКС – школу усовершенствования командного состава военизированной охраны МПС СССР. Девять лет возглавлял охрану дороги на станции Зилово, сделав подразделение отличным, потом служил заместителем начальника отряда в Могоче и тоже вывел его в отличные. А на пенсию, в 1978 году, Сергей Степанович оформлялся уже с должности замначальника самого крупного отряда – Читинского. Но еще одиннадцать лет, до апреля 1989-го, ветеран продолжал работать в Управлении Забайкальской железной дороги. Сорок один год трудового стажа! И все эти годы, как и военные, были наполнены одним – добросовестной беззаветной службой, полной отдачей делу, как бы со стороны это пафосно не звучало. Мол, без громких слов – какой рассказ о ветеране. А оглядываешь пройденное, оцениваешь пережитое – самые громкие слова блекнут.
А еще троих детей родили и воспитали Сергей Степанович и Елизавета Филипповна. Двух дочерей и сына, Александра. В честь дяди назван. Как отцу и дяде, выпало и на его долю исполнить то, что раньше, по праву, с гордостью именовали интернациональным долгом. Воин-десантник Александр Мезин тоже понюхал пороху – в составе «ограниченного» контингента советских войск в Афганистане, нес охрану советского посольства в Кабуле и кабульского международного аэропорта. А потом, как отец, пришел работать на железную дорогу. А еще есть у Сергея Степановича внук. В честь деда назван Сергеем. Вот так.
   
…Вихрастый мальчишка аккуратно выводит фломастером под свеженакленным снимком: «С.С. и А.С. Мезины. 1989 г.», удовлетворенно перечитывает ровную строчку, окидывает взглядом весь стенд и… ошарашенно замирает: под соседней, старой фотографией почти такая же подпись: «С.С. и А.С. Мезины. 1939 г.». Две фотографии на школьном стенде. На одной – два брата. На другой – отец и сын. Воины-интернационалисты. России верные сыны…


1989 – 2015 гг.
Чита






ЭКИПАЖ МАШИНЫ ОГНЕВОЙ…

Содержание:

БАЛЫКЛЕЙЦЫ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОГО               

НАУКА БРОНЕВАЯ, ОНА ТАКАЯ               

ТАМЦАГ-БУЛАК, 2 июня 1939 года               

БАИН-ЦАГАН, 19 августа 1939 года               

ХАЛХИН-ГОЛ, 20 августа 1939 года               

ХАЛХИН-ГОЛ, 22 августа 1939 года               

УНДЭР-ХАН, 15 октября 1939 года               

1 декабря 1939 года               

28 февраля 1940 года               

ДВЕ ДОРОГИ, ДВА ПУТИ…               

ДВЕ ФОТОГРАФИИ (вместо эпилога)               




© Олег ПЕТРОВ, 2015.