Госбезопасность и пришельцы

1.
    Белое  судно  с  характерными  стремительными  обводами  корпуса  скользило  по  бирюзовому  морю  вдали  от   обычных  путей  судоходства.  А  занесло  его  сюда  вот  что:  судно  было  научным,  на  нём – экспедиция  океанологов.  Правда,  работы  заканчивались:  осталось  зайти  в Токио  на  пару  суток  «для  отдыха  команды  и  научного  состава»,  потом  снять гидрологические  буи  с  измерителями  течения (это  недели  две)  и – домой!  Ну,  «отдых»  в Токио  назывался  так  условно:  предстояла  суматоха  шопинга,  забота  потратить  жалкие  иены  повыгоднее.  Науке,  особенно  новичкам,  это  нелегко,  команде – проще,  потому  что  привычнее.
    А  вот  радионавигатора,    крепкого  мужчину  лет  пятидесяти,  что  стоял  у  борта,  глядя  вдаль,  ждала  в  Токио  тяжёлая  работа.  Потому,  что  членом  команды  он  был  тоже  условно.  А  на  самом  деле – негласный  куратор  экспедиции  от  Комитета  государственной  безопасности.  Назовём  его  опять-таки  условно  подполковником  Корневым.
    Как  же  попал  подполковник  КГБ  на  такую  должность?  Об  этом  он  и  вспоминал  сейчас,  глядя  на  густеющую  бирюзу.
    Есть  в  Хасанском  районе  Приморского  края  заповедное  место,  вблизи  стыка  границ  Кореи,  Китая  и  России.  Ну,  заповедник-то  там  как  раз  не  могли  создать  ни  Госкомприроды,  ни  даже  Кабмин,  как  ни  старались   добравшиеся  до  них  учёные-биологи.  Всё  потому,  что  здесь  было  негласное  охотхозяйство  приморских  чекистов.  Говорят,  именно  тут  знаменитый  Лоенко,  завербовавший  самого  Джорджа  Блейка,  под  хорошую  выпивку  накормил  комиссию  из  центрального  аппарата  фазанятиной  из  ворон.
    Корнев  и  его  старый  друг  Сергей  сидели  на  берегу  моря  у  костерка  за  выпивкой.  Пляж  закрытый – на  сопочке  погранпост,  так  что  ни  души  вокруг.  А  шум  набегающих  волн  мешал  подслушивать  разговор  не  хуже  классического  душа  в  ванной.
 - Ты  ведь  не  первый  год  в  системе,  сам  понимаешь.  Попал  под  раздачу – так  не  маячь,  стушуйся  сам  в  задние  ряды:  меньше  достанется, - сочувственно  сказал  Сергей.
 - Да  знаю…, - ответил  Корнев,  уже  захмелев  до  ребячества. – Но  обидно  всё-таки:  сколько  мы  возились  с  сыном  Цвигуна  и  во  Владике,  и  в  Находке.  Да  и  у  Константинова  схожие  проблемы  с  чадом  были,  и – ничего.  А как  я  своему  оболтусу  порадел,  так  сразу – выговор,  грозят  разобраться;  «пятно на  органы»…  Сколько  лет  прошло,  как  Андропов  озлился  против семейственности,  а  они  всё  ещё  нас  его  циркуляром  бьют.  Да  только  не  всех,  только  неугодных.
 - Ну,  брат,  мы  не  генералы.  Я  вот  без  году  неделя,  как  полкана  получил, - брякнул  старый  друг  и  смутился:  не  обидел  ли?  Помолчав,  он  продолжил:
 - Вот  что  я  могу  для  тебя  сделать:  пойдёшь  на  сто  пять  суток  в  море,  куратором  на  флагмане  местной  науки.  Тебя  ведь  в  нашу  систему  после  ТОВВМУ  взяли.
 - Да  ты  что!  Это  же  для  лейтенантов  действующего  резерва.  Я  с  этого  начинал!..
- Ну,  стань  сам  в  позу  перед  шефом,  он  тебе  и  вдует.  Ему  ведь  это  как  мёд!  А  так  слиняешь  на  время,  отдохнёшь  там.  Я,  пока  кадров  касаюсь,  обосную:  у  науки  в  рейсе  не  так  давно  один  сбежал  на  Гавайях.  Да  и  помполитом  туда  какой-то  мудрак  суёт  бывшего начальника  тюрьмы,  пока  штатный  помпа  в  отпуске.  Присмотришь  за  ним:  говорят,  он  нервишки  решил  подлечить.  А  работы  тебе  мизер:  заходы  им  пока  режут,  стоянки  короткие.  Значит,  команда  злая – всё  на  языке.  Отчёт  написать – раз  плюнуть.
    Корнев  подумал-подумал,  махнул  рукой  и  согласился:
 - Ладно,  Серёга…  Давай  допьём  на  посошок  и – на  хату.
    Они  чокнулись,  выпили;  пустая  бутылка  звякнула  в  чёрном  пакете,  стукнувшись  о  подружку.  Собрали  стаканчики,  мусор  и  побрели  вверх  по  откосу.

2.
    Густая  бирюза  океана  плавно  перешла  в  ультрамарин.  «Это – к  вечеру, - подумал  Корнев, - скоро  ужин».  Справа  с  наигранно-безразличным  видом  подошёл  молоденький  аспирант,  поздоровался.  И  через  минуту  вдруг  попросил:
 - А  можно  мне  с  Вами  на  «Лоране-С»  поработать?  Поучиться;  теорию  я  знаю.
    Корнев  повернулся  к  парню,  как  бы  подумал  и  спросил:
 - А  зачем?  «Лоран»  в  наше  время  отжил  своё:  спутник  даёт  место  куда  точнее  и  быстрее.  Да  и  плавает  «Лоран»  из-за  помех.
 - Так  вот  как  раз  помехи  мне  и  интересны,  а  не  навигация.  Понимаете,  это  же  радиометеорология!  А  через  неё – локация  низколетящих  целей…
«Вот  прицепился! – подумал  Корнев. – И  отказать  нельзя.  А  ведь  догадается,  что  навигатор  я  липовый».  Выигрывая  время,  он кивнул  на  океан  и  спросил:
 - Не  пойму,  почему  такой  глубокий  ультрамарин.
 - Воды  здесь бедны  микробиологией  и  взвесями, - охотно  пояснил  аспирант, - вот  и  прозрачность  очень  высокая.  А  при  этом  цвет – почти  по  Рэлею:  от  тёмно-синего   до  бирюзы.  Зависит  от  высоты  солнца  и  угла  зрения.
 - О,  пора  на  ужин! – спохватился  подполковник,  взглянув  на  часы. – Ну,  мы  ещё  поговорим.
    И  он  притворно  заспешил  в  кают-компанию.

3.
    После  ужина – полный  отдых.  Кают-компания  превращалась  в  клуб:  шашки,  шахматы,  нарды,  тайком – в  картишки;  телевизор  уже  брал  Японию.  Корнев  начал  обход  судна;  вообще-то  он  делал  работу  первого  помощника,  которого  за  глаза  все  звали  помполитом.  Но  тот  потерял  контакт  с  командой  уже  с  первой  встречи  с  ней.  А  ведь  Корнев  предупреждал  бывшего  начальника  тюрьмы,  ещё  когда  они  вместе  ехали  на  судно:
  - Моряки – народ  особый,  каста  своего  рода.  Вы  не  спешите,  присматривайтесь.  У  них  даже  язык  специфический.  Вас  не   примут,  если  Вы,  к  примеру,  каюту  комнатой  назовёте.
    Помполит  осмотрел  судно,  особо  обращая  внимание  на  бытовые  условия.  Капитан  собрал  всех  в  кают-компании  и  представил  его  команде:
 - Вот  мой  первый  помощник;  пока  наш  любимый  Вадимыч  в  отпуске.  А  у  Николая  Лаврентьича  тоже  большой  опыт  работы  с  людьми.
    Вдохновение  обуяло  новоиспечённого  помполита.  Он  почувствовал,  что  должен  сказать  доброе  слово  команде:
 - Да  уж!...  С  разными  людьми  приходилось  работать.  Бывало,  такое  отребье  попадалось.  Но  с  вами,  надеюсь,  будет  легче.  Бытовые  условия  у  вас  хорошие.  Родина  заботится  о  вас:  комн…,  тьфу,  камеры  у  вас  отличные!
    Оглушительный  хохот  подтвердил,  что  знакомство  состоялось.  После  него  Лаврентьич  стал  бояться  команды,  уклонялся  от речей.  Но  перед  первым  заходом  в  Токио  обязан  был  инструктировать  новичков,  как  вести  себя  на  берегу.  И  сразу  взял  быка  за  рога:
 - Вас,  советских  людей,  не  должны  совращать  нейлоновые  огни  буржуазной  рекламы!
    Дальше  его  уже  не  слушали.  А  после  захода  он  на  общем  собрании  заявил:
 - Я  буду  бороться  упорно  с  бесспорным  порно!
    Он  имел  в  виду  яркие  настенные  календари  с  японками  в  купальниках,  и  этим  окончательно  отдалился  от  команды.  Вот  Корневу  и  приходилось  часто  делать  обходы  вместо  него.
    Так  и  сейчас:  он  прошёлся  по палубам,  по  пути  заглянул,  свободна  ли  сауна;  «через  пятнадцать  минут» - обещали  ему  мотористы.  Как  обычно,  обход  он  завершил  на  корме.  Здесь  двое  гоняли  шайбы  морского  биллиарда,  нецензурно  названного  «шалаболкой».   Двое  принесли  сюда  шахматы;  оба  они  были  похожи  на  чемпиона  мира  Ботвинника:   в  летах  и  молодого.   А  человек  двенадцать  сгрудились  в  шезлонгах,  продолжая  обсуждать  ещё  вчерашнюю  тему:  о  пришельцах  из  других  миров,  о  НЛО,  инопланетянах  и  т. п.  Накануне  Корнев  усмехался:  вот  свихнулись  учёные  мужи,  начитавшись   ксерокопий  рукописи  океанолога  Ажажи.   Но  сейчас  он  улыбку  сдержал,  заметив  среди  них   даже  начальника  экспедиции,  весной  только  избранного  членом-корреспондентом  Академии.  Авансом  его  уже  звали  академиком,  а  за  глаза  короче – членом.  Были  здесь  и  три  завлаба.  Уловив  слово  «НАТО»,  Корнев  прислушался,  как  бы  небрежно.
 - Да  ещё  Геродот  рассказывал  о  НЛО,  ныряющем  в  море  и  обратно,  вблизи  Гибралтара.  И  не  побоялся,  что  его  засмеют, - горячился  один  из  молодых  учёных. – А  перед  войной  с  Наполеоном  команда  парохода  «Святой  Андрей»  видела  сразу  три  серебристых  эллипсоида,  нырявших  в  Северной  Атлантике!   А  Вы  говорите   «НАТО»;  при  чём  тут  НАТО?!
 - Кстати, - вмешался  один  из  завлабов, - англичане  издают  журнальчик  «Марин  обзёрвер»;  так  в  нём  каждый  месяц  про  морские  НЛО.
 - Жёлтая  пресса,  наверное, - возразил  скептик  Будько,  по  прозвищу  «Длинный», худой,  высокорослый  и  в  войлочной  крымской  панаме. - У  них  много  чего  издают….
 - Нет, - обиделся  завлаб. – Его  Ллойд  Регистр  финансирует.  А  эти  ребята  серьёзные.  Рекомендую.
 - Да  и  наши  моряки  подтверждают, - снизошёл  до  реплики  сам  начальник  рейса. – Помните  случай  с  БМРТ  «Василий  Киселёв»,  с  экспедицией  на  НИС  «Владимир  Воробьёв»,  с  торговыми  судами  «Антон  Макаренко»,  «Новокузнецк»…   А  Володю  Ажажу  я  помню  ещё  по  рейсам  подлодки  «Северянка»;   да,  романтик   он,  но – не  мошенник.
    После  слов  начальства  возникла  пауза,  титулованные  учёные  мужи  переводили  дух.  Подполковник  Корнев  понял,  что  компания  ещё  час,  не  меньше,  будет  жевать  эту  тему.  К  тому  же,  на  корме  появился  тот  самый  аспирант,  что  допекал  его  «Лораном».  Надо  было уносить  ноги.  Вот  «радионавигатор»  и  решил:  «А  пойду-ка  я  в  сауну:  мотористы,  небось,  освободили  её.  Чекист  парится,  а  служба  идёт».  И  он  побрёл  в  прачечно-банный  сектор,  не  подозревая,  что  скоро  проклянёт  своё,  казалось  бы,  безобидное  решение.
    Между  тем,  на  корме  паузу  прервал  сотрудник  Тихоокеанского  океанологического  института,  того,  что  во  Владивостоке:
 - А  вот  у  нас  был  случай:  Агарков  со  своей  группой  Кроноцкое  озеро  изучал.  Там  глубина  полторы  сотни  метров.  Ну,  они  пятеро  на  «Казанке»  пошли  к  центру.  И  вдруг  в  полумиле  от  них  вздымается  вода  и  вылетает  серебристый  эллипсоид.  С  него,  видно,  заметили  «Казанку»  и  зависли  над  водой.   Агарков  не  трус:  дал  команду  сближаться.  И  тут…  мотор  заглох!  Новый  «Вихрь»,  но  обкатанный – ни  разу  не  подводил.  И  лодка  сама  развернулась  бортом  к  эллипсоиду.  А  НЛО  шустро  полетел  к  океану.  Ну,  моторист – дёрг  за  шнур:  и  мотор  мгновенно  завёлся,  как  ни  в  чём  не  бывало.
    «Длинный»  скептик  Будько  работал  с  Агарковым   ещё  в  шестидесятых  и  знал,  что  врать  он  не  станет.   Надвинув  крымскую  панаму  на  лоб,  он  отошёл  к  леерам  на  корме  и  задумался.  Рассеянно  глянул  на  кильватер  и…  указывая  туда  пальцем,  дико  закричал:
 - Йы-ы!  Йы-ы-ы!!
  Кто  поближе  да  помоложе,  бросились  смотреть.  Из-под  научного  судна  на  глубине  метров  десять  вылетел  серебристый  эллипсоид  и  быстро,  слегка  погружаясь,  отставал  в  кильватере.  Контуры  его  колыхались  при  взгляде  сквозь  волны;  но  искусственная  природа  этого  приплюснутого  шара  была  несомненна.  Ещё  бы:  под  его  днищем    вырывалось  рыже-розовое  пламя,  как  из  реактивного  двигателя.   Диаметр  аппарата  был  метров  десять,  и  даже  сгрудившиеся  у  фальшборта  опоздавшие  из-за  солидности  корифеи  науки  успели  разглядеть  этот  объект  прежде,  чем  он  затерялся  в  кильватерной  струе.  Благо,  вода  была  очень  прозрачна.
  И  тогда  один  из  «ботвинников»  запустил  ему  вслед  шахматной  доской.
 - Беги  на  мостик! – крикнул  начальник  рейса  «Длинному». – Прикажи  повернуть  судно  обратно!
    Будько  рванул  вдоль  правого  борта  встречь  ветру;  хорошо,  что  панама  была  на  подбородочной  резинке.
 - Все видели? – спросил  шеф.  Группа  обалдело  кивала,  не  без  испуга.
 - Нет,  я  сам  на  мостик, - решил  начальник  и  засеменил  тоже  вдоль  штирборта.  Тройка  свиты – за  ним.
    В  метре  до  трапа  на  правое  крыло  мостика  лежал  на  спине,  вытянувшись  во  весь  рост,  длинный  Будько.  По  видимости,  он  был  мёртв.   Свита  остолбенела.  Шеф  нагнулся,  снял  панаму,  налезшую  на  лоб  Будько,  поднял  веко  своего  посланца,  уловил  пульс – слава  богу!
 - Глубокий  обморок, - сказал  шеф. – Не  трогайте  его;  бегом  за  врачом!
    Свита  повиновалась.  А  шеф,  кряхтя,  полез  вверх  по  трапу,  хватаясь  правой  рукой – в  левой  была  панама.  Между  тем  все  здесь,  да  и  на  корме,  заметили,  что судно  резко  сбросило  ход  и  стало  разворачиваться  бортом  к  направлению  на  НЛО.  Вскоре  заглох  главный  двигатель!   Это  уже  из  ряда  вон…
    Запыхавшийся  начальник  рейса  вошёл  на  мостик.   Там,  кроме  рулевого  матроса  и  вахтенного  штурмана,  были  уже  капитан,  старпом  и  ещё  кто-то.   Все  очень  встревоженные.  Гудел  сигнал  тревоги;   капитан  щёлкнул  тумблером,  отключив  его.
 - П-п-приказываю  повернуть  обратно! – почти  крикнул  начальник  рейса  капитану.
 - Не  могу! – непривычно  жёстко  отрезал  капитан. – Не  имею  права.
 - Не  понял! – удивился  начрейса. – Я – глава  экспедиции,  высшая  власть.  Я  приказываю!
 - При  угрозе  судну  высшая  власть – это  я, - спокойно  сказал  кэп.  – Но  сейчас  даже  я  не  командую.
 - То  есть как?! – изумился  начальник  экспедиции. – Почему?
    Капитан  отодвинулся  от  какой-то  панели  на  переборке  и  указал  на  неё.  В  многорядье  красных  лампочек  одна  тревожно  мигала  и  под  ней  белел  шильдик  «Кают-компания».
 - Датчик  сработал  чётко:  пожар  в  кают-компании,  и  сильный.  Имею  право  временно  передать  командование  пожарному  помощнику.  Пока  главный  на  судне – Погорелец. 
    Никто даже  не  улыбнулся.   А  ведь  это  была  дежурная  шутка:  пожарный  помощник  любил  с  апломбом  сказать:  «Моя  фамилия – Погорелец.  Но  я  никогда  не  горел!»
    В  этот  момент  на  мостике  появился  радионавигатор,  то  есть  подполковник  Корнев.  Когда  в  сауне  пот  лил  с  него  градом,  он  вдруг  ощутил,  что  судно  сбросило  ход,  развернулось  лагом  и  заглох  главный  двигун!   Пот  сразу  показался  чекисту  холодным;   он  выскочил,  чертыхаясь,  натянул  брюки,  тельняшку  и  побежал  вверх.  В  проходе  столкнулся  с  пожарным  расчётом  во  главе  с  Погорельцем  и  всё  понял,   как  ему  показалось.
 - В  случае  такого  пожара  моя  задача:  развернуть  судно  поперёк  ветра,  заглушить  главный  двигатель  и  перейти  на  вспомогач, - разъяснил  капитан;  и  добавил: 
- Погорелец  с  пожарным  расчётом  уже  там.  Справимся  с  пожаром  и…
 - Мостик,  мостик,  я – Погорелец, - раздался  по  спикеру  громкой  связи  недоумевающий  голос: – Пожар  на  судне…   не  обнаружен.  Пожара  нет…
 - Как  нет?! – воскликнули  сразу  капитан  и  Корнев
 - Срочно  врача  в  кают-компанию! – продолжил  пожарный  помощник. – Где  доктор?  Объявите  по  судну!
    Старпом  включил  общую  трансляцию,  и  по  судну,  даже  на  палубах,  раздалось:
 - Судовому  врачу  срочно  прибыть  в  кают-компанию!  Повторяю…
    Капитан,  указывая  на  яркие  проблески  пожарной  лампочки,  повернулся  к  вахтенному штурману:
 - А  это  что?  Кто  это  устроил?
    Штурман  изо  всех  сил  старался  не  пожать  плечами:  знал,  это – последнее  дело.  Тихий  голос  начальника  экспедиции  прозвучал  в  полном  безмолвии,  и  его  услышали  все:
 - Это – пришельцы…  Инопланетяне.   Они  устроили,  чтобы  мы  их  не  ловили.
    Все  уставились  на  шефа:  кто  с  недоумением – нашёл  время  шутить,  кто  с  застывшей  ухмылкой,  а  кто  и  с  жалостью – умом  тронулся.
 - Они  вынырнули  из-под  судна!  Все  видели.  Я  сразу  же  послал  на  мостик  человека,  но  они  ему  сознанье  отключили.  Пока  я  сам  добежал,  они  вам  мнимый  пожар  внушили.
    Теперь  с  жалостью  смотрели  почти  все;  остальные – прятали  глаза,  ухмыляясь.
 - Надо  попытаться  их  догнать!  Этого  же  наука  требует.  Такое  открытие!...
 - Ну,  пожарный  сигнал  может  быть…, - капитан  повернулся  к  пульту  и  осёкся:  лампочка  выключилась!  Сама  собой  она  не  могла  погаснуть:  современные  датчики  пожара – это  вам  не  биметалл.
    И  тут  же  на  мостике  появился  взмокший  Погорелец,  в  полной  растерянности.
 - Ну,  что  там  у  вас?  Что  стряслось? – спросил  капитан,  будто  предчувствуя  что-то  и  опасаясь  приговора.
 - Малость  паника  была:  боцман  меня  опередил,  ворвался  в  кают-компанию  с  топором  и  гаркнул:  «Покинуть  помещение!  Где  горим?»  А  там  старики  учёные  кайфовали.  У  одной  старухи  вроде  приступ  сердечный,  один  ногу  то  ли  сломал,  то  ли  вывихнул.  Доктор  там  разбирается.
 - А  пожар-то  где?
 - Не  знаю…  Все  датчики – целы.  Новые  датчики,  с  ампулой.  Он  если  сработает,  то  ампула  лопнет.  Их  четыре  в  кают-компании;  и  все – целые.
    Гримасы  всех  вмиг  стали  похожи  на  выражение  лица  пожарника.  Первым  очнулся капитан;  он  кинулся  к  телефону  и  скомандовал:
 - Машина?  Дед,  запускай  главный.  Да,  в  штатный  режим.
 - Надо  догнать  пришельцев! – взял  власть  начальник  рейса. – Это  же  для  мировой  науки,  для  всего  человечества, - вдруг  сказал  он,  и  сам  устыдился  своего  пафоса.
    Капитан  взглянул  на  Корнева;  тот  едва  заметно  кивнул.  Кэп  повернулся  к  чифу,  то  есть  к  старпому:
 - Сможешь?
 - Место  хотя  бы  отметили? – спросил  старпом  у  академика.
 - Да,  кто-то  из  наших   догадался  там   шахматную   доску  бросить.
    Третий  штурман  присвистнул  с  безнадёгой.
- Не  свистеть  на  судне! – резко  оборвал  его  капитан.   Но  старпом  обрадовался   даже  доске:
 - Это  кое-что;  текущая  прокладка  где?  Так,  ветер,  течение, курс?  Когда  машине  «стоп»  дали?  На  циркуляцию  сразу  пошли?
    Он  вызвал  двух  матросов,  дал  им  по  биноклю,  по  мини-рации  «уоки-токи»  и  послал  одного  на  марс,  а  второго – на  бак:  «Ищите  шахматную  доску!»
    А  капитан,  поглядывая  на  действия  старпома,  стал  расспрашивать  начальника  рейса,  что  же  он  видел.
 - Поподробнее,  пожалуйста, - скромно  попросил  вставший  рядом  Корнев.  Шеф  рассказал  всё,  что  мог,  но  добавил:
 - Вот главный-то  свидетель, что  первый  заметил,  больше  всех  видел,  от  и  до, – без  сознания.
 - А  не  рискуем  ли  мы  судном? – спросил  капитан  у  Корнева. – Кто  знает,  что  на  уме  у этого…  объекта?
 - Ну,  он  нас  не  боится – вон  как  управился  с нами  лихо.  Значит, топить  не будет, - ответил  подполковник.
 - Всё  же  я  объявлю  шлюпочную  тревогу;  учебную,  но  без  дураков, - сказал  капитан.  Он  снова  включил  общую  трансляцию,  и  по  всему  судну  услышали  его  голос:
 - Внимание!  Всем  свободным  от  вахт  и  работ – учебная  шлюпочная  тревога!
  Вскоре  зуммер  «уоки-токи»  заставил  всех  вздрогнуть:
 - Есть! – кричал марсовый. – По  курсу,  румб  вправо,  в полукабельтове – вижу  шахматную  доску.
    Старпом  довольно  улыбнулся.  Капитан  ему  подмигнул  одобрительно  и  скомандовал:
 - Стоп,  машина!  Влево  не  ходить!
 - Возьмём  станцию, -   сказал  начальник  рейса, - малую,  метров  до  четырёхсот.
    Капитан  с  облегчением  кивнул.  Начальник  рейса  пошёл  к  гидрологам,  чтобы  распорядиться  насчёт  станции.
 - Я  буду  у себя, - сказал  кэп  вахтенному  штурману.  Чуть  что – сразу  звони.
    Он  кивнул  Корневу  и  спустился  в  свою  каюту.  Выждав  минуту,  подполковник  пошёл  к  нему.
 - Ну,  что  скажешь,  чекист? – встретил  его  капитан.
 - Будь  проклят  тот  миг,  когда  я  попёрся  в  сауну! – начал  Корнев. – Задержись  на  пару  минут – всё  сам  бы  увидел.  Безусловно,  что-то  было.   Допустим,  начитались  про  НЛО,  трындели  третий  день  про  это – вот  и  массовый  психоз.  Но  ведь  первым  увидел  скептик!
 - Да,  и  лжепожар  сразу  после  появления…  объекта.  И  манёвр  вынужденный – как  у  моторки  Агаркова.  А  ведь  мою  громадину  не  сравнить  с  «Казанкой».
 - Ну,  «после  этого» - не  значит  «вследствие  этого»;  нас  так  учили, - перебил  Корнев.  -   К  тому  же,  весь  манёвр  и  паника – следствие  всего  лишь  неисправности   датчика,  а  точнее – линии  от  него  к  пульту  на  мостике.
 - Увы,  если  бы  так!...  Только  я  в  каюту  пришёл,  как  Погорелец   доложил:  он  с  электромехом  и  радистом  прозвонили  всю  линию – абсолютно  исправна.
 - Н-да,  загадка, - задумался  подполковник. – В  любом  случае,  распорядись,  пожалуйста,  чтобы  наука  составила  список  всех,  кто  был  на  корме  во  время  этого…  события.
    Оба  замолчали,  пытаясь  придумать  хоть  какую-нибудь  гипотезу,  исключающую  НЛО.
 - А  тебе…, - начал  тихо  и  осторожно  Корнев, - тебе  лодку  под  собой  проводить  доводилось?
      Капитан  не  знал,  как  ответить:  это  походило  на  провокацию.  Пауза  затянулась.
 - Ясно! – сказал  Корнев. – Было  дело;  не  спрашиваю,  где  и  когда.  А  сейчас?
 - Ну,  ты  бы  лучше  меня  знал,  если  бы  под  нами  пряталась  подводная  лодка, - предположил  капитан.
 - Не  всегда, - возразил  Корнев. – К  примеру,  если  она  «топ  сикрет»:  отстреливает  новую  торпеду  или  автономную  камеру…
 - При  свете?  Без  обеспечения  сверху?  Вряд  ли, - пожал  плечами  капитан.
 - А  если…  наши  «злейшие  друзья»  хулиганят?  Соседи  по  Земле?  «Вероятный  противник»,  как  говорится…
 - Ну,  что  мы  гадаем? – поморщился  капитан. – Давай  шифровку  своей  конторе.  Всё  равно  казус  этот  мы  не  прикроем  ни  учебной  пожарной  тревогой,  ни  шлюпочной.  Их-то  я  в  судовой  журнал  впишу,  а  вот  объект – как  твоя  система  распорядится.
    Постучал  в  дверь  и  сразу  вошёл  начальник  экспедиции;  уже с  порога  сообщил:
 - Станцию  взяли.  Удачно,  почти  у  самой  доски:  подруливающие  включали.  Идём  искать  этих…?  Я,  как  остыл,  придумал,  что  это  медуза  была,  громадная:  зачем  команду  пугать?  А  своих  предупредил,  чтобы  помалкивали.
 - Вот  это  правильно! – обрадовался  капитан. – Спокойнее  будет.  А  у  Вас  есть  список  всех,  кто  видел  этот  НЛО  или,  скажем  так,  медузу?
 - Составим! – заверил  капитана  академик. – Дам  команду. 
    Все  трое  поднялись  на  мостик.  Академик  подал  капитану  лист  бумаги  и  сказал:
 - Наши  математики  вот  схему  поиска  рассчитали:  расходящаяся  логарифмическая  спираль.  По  теории  вероятности – лучший  способ,  в  смысле  быстроты  обнаружения.
 - Легче  по  архимедовой, - вздохнул  капитан.  А  впрочем,  хозяин – барин.
    В  этих  широтах  темнеет быстро.  Всем  велели  надеть  спасжилеты,  снова  марсовый  и  вперёдсмотрящий – по  местам.  Поставили  добровольно-принудительных  наблюдателей  вдоль  лееров  шлюпочной  палубы  и  велели  искать  большую  медузу  или  что-то  на  неё  похожее.  Надежда  была  лишь  на  то,  что  удастся  засечь  пламя  реактивной  струи,  если  вспугнутый  объект  даст  дёру.  А если…  Вспомнился  профессор  Аронакс:  как  он  по  воле  Жюля  Верна  гонялся  за  нарвалом,  а   нарвался  на  «Наутилус»  капитана  Немо.
 - Гидрохимики  наши  пробы  воды  анализируют,  даже  вечерний  чай  пропустили, - сообщил  академик.
 - А  что  это  даст? - скептически  пожал  плечами  второй  штурман. – Винтами  всё  перемешано.
 - Не  скажите! – усмехнулся  начальник  рейса. – Я  с  этими  ребятами  как-то  по  следам  атомного  авианосца  американского  ходил.  Так  они  не  только  регламент  работ  его  реактора  определяли,  но  даже  меню  в  столовой  команды;  по  дерьму,  что  янки  за  борт  сливали.
 - Ну! – восхитился  второй  штурман. – Прямо  шерлоки  холмсы.
    Судно,  оставив  лишь  ходовые  огни,  раскручивало  спираль  до  полуночи.  Безрезультатно.  Снова  взяли  курс  на  Токио.
    Корнев  пришёл в  свою  каюту,  заварил  кофе  и  стал  ждать  данные  химического  анализа воды.  Чтобы  отвлечься  да  и  время  убить,  он  начал  читать  детектив.  Неплохой  вроде  бы:  «Звёздный  час  инспектора  Глебски».  Вскоре  дочитал  до следующего.  «Это  просто самоубийство – верить!  Это  значит – взять  на  себя  такую  ответственность,  на  которую  я  не  имею  никакого  права,  которой  я  не  хочу,  не  хочу,  не  хочу…».  Дальше  читать  он  не  смог.  «Ну,  прямо  про меня, - подумал  Корнев. – Вот  удружил  Серёга:  отдохнёшь,  мол,  от  службы.  А  тут  надо  шифровку  сочинять  в  Управление:  что-то  вроде  «обнаружил  инопланетян,  жду  указаний».  Ведь  уволят  без  выслуги  и  в  психушку  отправят!»  Он  закурил,  но  спокойствие  не  пришло.  Снова  взялся  за  детектив; и  опять  напоролся  на  пророчество:  «Представить  было  страшно,  что  станут  говорить  в  Управлении  об  этой  истории».  Корнев  швырнул  книжку  на  койку,  закурил  ещё  раз;  и  его  осенило.
    «А  ведь  выдумка  про  громадную  медузу – это  же  спасение!  Да  и  почему  «выдумка»?  Это  вполне  правомочная  версия.  Сколько  тайн  ещё  в  океане!  Вон,  кальмары  там  семиметровые,  гигантские  скаты.  А  реактивный  двигатель – это  мощные  электроразряды;  может,  они  и  вызвали  срабатывание  лампочки.  Дым – «чернила»,  как  у  кальмара,  только  рыжие».
    Сочинив  морского  дьявола – комбинацию  кальмара,  ската  и  медузы,  Корнев  совсем успокоился.  Никакой  шифровки вообще  не  надо:  пусть  учёные  мужи  сами  разберутся,  а  моя  хата – с  краю.
    «Но,  с  другой  стороны, - подумал  подполковник, - очень  возможно,  что  не  всех осведомителей  на  судне  передали  мне  на  связь.  Вдруг  есть  третий,  и  он  на  меня  настучит?  Донесёт,  что  я  скрыл  ЧП,  и…».   Корнев  машинально  взял  третью  сигарету,  выкурил  её,  даже  не  заметив.  «Нет, - решил  он, - шифровки  не  надо.  Сразу  во  Владике  доложу  про  «медузу»:  лучше  выговор  за  ненаблюдательность,  чем…».
    Резкий  звонок  телефона  прервал  его  мысль.
 - Не  спишь? – услышал  он  голос  капитана. – Поднимись  ко  мне:  сейчас  анализ  воды  принесут.
    В  каюте  капитана  сидел  начальник  экспедиции;  он  передал  хозяину  список  бывших  на  корме  в  период  от  появления  до  исчезновения  «НЛО».
Вскоре  пришёл  и  начальник  отряда  гидрохимии.
 - Ну,  докладывай, -  сказал  академик  химику  и  взглянул  на  хозяина  каюты.
 - Результаты  аномальные;  это  точно, - сказал  гидрохимик. – Повышены  даже  калий,  натрий,  хлор,  магний  и  азот.  Правда,  естественный  фон  для  них,  понятное  дело,  сильнейший,  потому  и  достоверность  низкая.  Но  вот  углерод  в  девять  раз  выше  нормы.
 - Органический? – не  выдержав,  перебил  академик.
 - Есть  и  органический.  Но явно  преобладает  мёртвый,  техногенный;  по  соотношению  це-четырнадцать  к  це-двенадцать.
     Версия  с  «медузой»  рухнула.  И  гидрохимик  добил  её  окончательно:
 - А  главное – много  стронция.  В  полтора  раза  выше  нормы;  но  доверительный  интервал  узкий,  так  что  это  не  ошибка.
    Все  вздрогнули.  Вот  чего  ещё  не  хватало!  Это  уже  стопроцентно  техногенное.  Помолчали  минуту-другую,  каждый  думая  о  своём.
 - Да,  без  бутылки  не  разберёшься, - попробовал  всех  взбодрить  капитан.  И  вдруг  добавил:
 - Кстати,  может  быть,  выпьем,  чтоб  крепче  спалось?  Коньяк,  виски  не  предлагаю – «Столичная»  на  сон  лучше.
    Никто  не  возразил;  хозяин  открыл  бар,  достал  четыре  стопочки  и  налил  по  пятьдесят  граммов  из  початой  бутылки.  Выпили.  Закусили  колбаской  и  маслинами.  Химик  пошутил  голосом  Александра Галича:
И  лечусь  «Столичной»  лично  я,
  Чтоб  совсем  умом  не  тронуться.
  Капитан  сказал:  «Столичная»
  Очень  хороша  от  стронция.
    Но  никто  шутку  не  поддержал.  Видимо,  капитан  мысленно  пропел  ещё  куплет,  потому  что  вдруг  спросил:
 - А  радиационный  фон  замеряли?
 - Конечно! – ответил  химик. – Чуть  выше  нормы.  Иначе  я  бы  с  него  начал  да  и  не  пел.
 - Ну,  спасибо,  утешил, - сказал  начальник  рейса. – Значит,…  пришельцы,  что  ли?
 - Ладно,  мужики,  прощаюсь – мне  ещё  поработать  надо, - сказал  Корнев,  кивнул  всем  и  пошёл  к  себе.  За  ним  разошлись  и  остальные.
4.
    Эту  ночь  подполковник  Корнев  сам  не  спал  и  другим  не  давал.  Пришлось  шифровку  всё-таки  сочинять:  «Срочно.  На  переходе  «Полигон – Токио»  в  точке  …  с. ш.,  …  в. д  обнаружен  объект,  предположительно  технический:  приплюснутая  сфера  главным  диаметром  около  десяти  метров.  Объект  вышел  из-под  корпуса  судна  и,  медленно  погружаясь,  исчез  в  кильватере.  Попытки  его  повторно  обнаружить  результата  не  дали.  Судно  следует  в  Токио.  Жду  указаний».  Для  криптограммы  подполковник  взял  «долгоиграющий»  шифр,  но  «Срочно»  вычеркнул:  и   паники  нет,  и  серьёзность  поймут.  Пришлось  позвонить  капитану:  будить  его,  чтобы  подписал.
 - Ты  уж  извини:  служба, - сказал  ему  Корнев,  заходя  в  каюту  кэпа.
 - Да  ничего:  как  раз  хотел  «собаку»  поверять, - ответил  тот,  пометил  для  радиста  «Срочно»  и подписал,  ничего  не  спрашивая.  Зато  спросил  Корнев:
 - Тогда,  может,  занесёшь  Маркони  нашему  сам?  Или  с  подвахтенным:  мне  лишний  раз  бы  не  светиться.
    Капитан  кивнул.  Они  вышли  вместе  и  разошлись  в  разные стороны.  Всё  же  Корнев незаметно  проследил,  как  вскоре  второй  штурман  занёс  бланк  в  радиорубку  и  сразу  вышел  оттуда.  Лишь  тогда  он  пошёл  отсыпаться:  перевалило  за  четыре  часа.

5.
    Конечно,  подъём  «радионавигатор»  проспал;  но  на  завтрак  успел.  Он  ещё  доедал  традиционную  по  понедельникам  селёдку  с  картошкой,  когда  подвахтенный  радист  принёс  ему  депешу.  Уже  в  каюте  Корнев  легко  её  расшифровал:  «Проведите  предварительное  расследование.  Оформите  отчётом  вне  основного.  Распространению   информации  о  событии  препятствуйте».  Подполковник  впал  в тоску:  как  можно  расследовать  и  препятствовать  одновременно?
    В  дверь  постучали,  и  сразу  вошёл  первый  помощник:
 - Доброе  утро, - поздоровался  он, - а  чего  это  вчера  после  ужина  переполох  был?  Я прилёг,  только  заснул,  а  тут  гам-тарарам,  пожарная  тревога.  Ну,  пока  я  собирался – отбой  дали.  Еле  заснул  снова,  а  тут  опять – шлюпочная  какая-то.  Хорошо,  что  предупредили – учебная.
    Корнев  обдумывал,  говорить  ли  помполиту  о  «медузе»,  о  батисфере  или  сразу  о  НЛО. 
    И  тут,  как  нарочно,  по  радиотрансляции  на  всё  судно  включили  любимого  всеми,  кроме    помполита,  Высоцкого:
В  далёком созвездии  Тау  Кита
Всё  стало  для  нас  непонятно –
Сигнал  посылаем;  «Вы  что  это  там?» -
А  нас  посылают…  обратно.
На  Тау  Ките
Живут  в  тесноте –
Живут,  между  прочим,  по-разному –
Товарищи  наши  по  разуму.
    Корнев  мгновенно  сообразил,  что  эта  песня – пропаганда  версии  о  пришельцах;  обрадовался,  что  помполит  под  рукой,  и  не  без  нотки  заискивания  попросил  его:
 - Николай  Лаврентьич,  звякните  радистам,  чтобы  сменили  пластинку!
    Польщённый  первый  помощник  тут  же  позвонил  в  радиорубку:
 - Трансляция?  Эту  песню  играть  не  положено.
    «…  то  явятся,  то  растворятся»   сменил  вдруг  визг  перематываемой  ленты  магнитофона,  стоп-пуск  наугад.  И  грянуло:
Мы  на  земле  читали в  фантастических  романах
Про  возможность  встречи  с  иноземным  существом.
Мы  на  Земле  забыли  десять  заповедей  рваных,
Нам  все  встречи  с  ближним  нипочём!
От  Земли  до  Беты – восемь  дён.
Ну,  а  до  планеты  Эпсилон
Не считаем  мы,  чтоб  не  сойти  с  ума.
Вечность  и  тоска – ох,  влипли  как!
Наизусть  читаем  Киплинга.
А  кругом – космическая  тьма.
    Помполит  снова  потянулся  к  телефону;  однако  Корнев  мягко,  но  решительно  его  остановил:
 - Не  надо!...  Так  лишь  внимание  привлечём  к  этой  теме.  Два  запрета  подряд – это  перебор.
 - К  какой  теме? – насторожился  помполит. – О  пришельцах?
     Подполковник  понял,  что  проговорился.  «Старею, - подумал  он. – Или… тема  уж  больно  сногсшибательная».
 - Да  нет,  ерунда  это  всё:  пришельцы,  НЛО…
    Помполит  уловил неискренность  и  обиделся;  но  изо  всех  сил  старался  не  подать  виду.  Наконец,  не  выдержал  и пробурчал:
 - Киплинг – певец  британского  империализма.  Разве  не  так?
 - Да-да!..., - живо  подтвердил  Корнев. – Но  всё  же  он  уже  не  запрещённый.
     Помполит  вздохнул,  неохотно  соглашаясь: 
 - Ну,  воля  ваша…  Я  бы  запретил.
    И  тогда  подполковник  рассказал  Лаврентьичу  только  версию  с  огромной  медузой.  Однако  заметил,  что первый  помощник  ему  не  поверил.  Уже  знает  кое-что?
 
6.
«Начнём  с  обычного,  с  рутины», - решил  Корнев  и  пошёл  в  каюту  мотористов.  Он  знал,  что  Витёк,  негласный  осведомитель,  сейчас  один:  его  напарник  на  вахте.  А  Витёк  скоро  заступает  и  потому  неприкасаемый;  хотя  бывает  и  сбой.
 - Ну,  что  команда  трындит  про  вчерашнее? – небрежно  спросил  «навигатор».
 - Да  по-разному, - живо  ответил  Витёк. – Наша,  машинная,  считает,  что  наука  дурью  мается:  увидела  какую-то  медузу  и  стала  за  ней  судно  гонять.  Разве  можно  так  машину  дёргать?  Ещё   хорошо,  что  у  нас  «Бурмейстер  и Вайн»;  а  то  бы  и  полететь  мог  движок-то.
 - А  палубная  команда? – перебил  его  Корнев.
 - А  палуба,  как  всегда,  ***ню  городит:  вроде  бы  батисфера  чья-то  вынырнула  из-под  судна.  То  ли  американская,  то  ли  японская.  А  те,  кто  сам  видел,  вопще  спятили:  марсиане,  мол,  на  ныряющем  блюдце  были.
 - И  кто  сам  видел? – заинтересовался  Корнев.
 - Ну,  Сельчак  видел,  Сельчуков  то  есть;  и  Васька  Шилкин.  Они  там  шалаболку  гоняли.  Подбежали  к  борту,  правда,  последними;  но  Васька  глазастый:  говорит,  даже  реактивный  двигатель  у  того  блюдца  разглядел.  А  что,  может,  и  правда  это  батисфера  была?
 - Медуза! – уверенно  сказал  Корнев. – Рыжий  дым  от  страха  пустила  да  искры.  Её  даже  в  судовом  журнале  не  отметили.  Да  и   какая  тут  батисфера  без  корабля  обслуги?  Мы  бы  его  засекли.
 - А  с  подводной  лодки? – не  унимался  Витёк.
 - Ну, поменьше  фантазируй! – с  рассчитанной  долей  насмешки  сказал  подполковник. – Сказано:  медуза,  вот  и  убеждай  всех  в  этом,  в  этой  правде.
 - Ясно  море.  Так  и  буду, - согласился  Витёк,  правильно  поняв  задание.
 - Ну,  и  доложишь  мне,  кто  больше  всех  с  тобой  будет  спорить:  надо  же  дураков  знать.  Ладно,  отдыхай,  пошёл  я.  Если  что  интересное  всплывёт,  заглядывай  ко  мне  после  ужина.

7.
   Вторым  информатором  была  старшая  номерная,  Алевтина.  Прибирала  она  в  каютах  науки;  но  для  пользы  дела  могла  проверять  и  другие.  Когда  её  передавали  Корневу  на  связь, то  рекомендовали  Алевтину  как  мастера  негласного  обыска.  Конечно,  она  входила  и  в  группу  содействия  досмотру,  когда  после  рейса  судно  шмонали  таможенники.
    Встречаться  с  Алевтиной  было  проще:  ей  назначили,  по  просьбе  «навигатора»,  делать  приборку  и  в  его  каюте.  Обычно  Корнев  на  это  время   демонстративно  гулял  по  палубе  или  сидел  в  кают-компании.  Но  раз  в  неделю  задерживался  в  своей  каюте;  а  надо  чаще – заглядывал  в  банно-прачечный  блок.
    Алевтина  обильно  смочила  мыльной  водой  палубу  перед  каютой  Корнева,  оставила  ведро  и швабру  посреди этой  лужи  и  с  веником  вошла  в   каюту.  Закрыла  ковриком  низ  двери – всё,  не  подслушают.  Переборки  между  каютами – асбест  со  стружкой – неплохо  изолировали  тихие  звуки.
 - Ну, - негромко  начал  Корнев, - как  наши  дела?  Что  про  вчерашний  вечер  говорят?
 - Сначала  вроде  бы судачили;  а  сейчас  все  в  рот  смотрят  этой…  Изольде!... – ответила  Алевтина  с  немалой  долей  брезгливости.
    Корнев  мгновенно  вспомнил  ориентировку  и  дело  оперативного  наблюдения  старшей  номерной  Изольды  Черновой.  Мать-одиночка,  тридцать  два  года;  тринадцать  лет  в  моря  ходит;  точнее,  три  года  был  перерыв – после  профилактической  беседы  придержали  визу.  А  беседа  была  в  рамках  дела  Бердюгина,  когда  этот  дурак  ввёз  во  Владик  «Архипелаг»  Солженицына  и  давал  почитать  почти  всем,  в  том  числе  и  Черновой.  Ну,  быстро  попался,  налетев  на  информатора,  и  сдал  Чернову.  Впрочем,  Изольда  за  те  три  года  времени  не  теряла – родила  дочь.  После  чего  визу  ей  открыли:  дочку  она  безумно  любит,  а  ребёнок – лучший  заложник.  В  списки  читавших  запрещённую  литературу    или  самиздат  Чернова  больше  не  попадала.
 - Ну,  так  чем  опять  Изольда  будоражит? – спросил  Корнев.
 - Говорит,  что  каких-то  посланцев  из  космоса  видела! – выпалила  Алевтина.
 - Ну!..., - вздрогнул  Корнев,  представив  зелёных  и  как  бы  резиновых  человечков. – И  где  же  она  их  видела?
 - За  кормой,  говорит,  как  раз  перед  тем,  как  пожарную  тревогу  сыграли.
 - Плавали,  что  ли? – спросил  Корнев,  боясь  услышать  «По  палубе  бегали».
 - Нет, - ответила  Алевтина, - они  в  подводном  шаре  были.  А  потом  исчезли  за  кормой.  Только  аура  ещё  светилась.
 - Что  за  чёрт,  какая  аура? – встряхнул  головой  «навигатор»,  избавляясь  от  наваждения.
 - Аура  беды, - перешла  на  шёпот  Алевтина. – Эта  Изольда  ещё  в  прошлом  рейсе  призналась,  что  видит  ауру  беды,  когда  судно  тонет  или  ещё  какое  несчастье.
 - И  давно  это  у  неё? – по  инерции  спросил  Корнев,  понимая,  что  разговор  пошёл  куда-то  не  туда.
 - Девчонки  говорили,  что  года  четыре  назад  началось.  Ну,  когда  СРТМ  перевернулся;  помните?  Так  она  на  нём  буфетчицей  работала.  За  деньгами  погналась:  в  загранку  её  не  пускали,  так  она  завербовалась  на  путину.  Все  почти  потонули.  А  её  вытащили  безумную,  когда  «Спасатель»  подошёл.
    Корнев  припомнил  строчку  об  этом    в  личном  деле  Изольды.  «Путина  без  несчастий – такого  не  бывает, -   подумал  подполковник, - но  с  той  историей  можно  сравнить  разве  что  гибель  «Тикси».  Ну, там  дело  тёмное;  самого  Бянкина,  начальника  пароходства,  пришлось  убирать  нашим  ребятам».
   Стоп! – остановил  Алевтину  Корнев. – Черновой  на  корме  не  было.
    Алевтина  усмехнулась:
 - На  площадке  метеолокатора  она  была!  Я  выследила:  она  там  с  инженером  этим,  с  Голубевым,  из  науки,  любовь  крутила.  Место  там  незаметное:  спереди  труба  закрывает,  с  кормы – антенны,  прожекторы.  Стояли  они,  на  море  глазели,  шептались.  Я  уж  сколько  раз  Вам  докладывала:  он  ведь  женатый,  москвич  этот,  у  него  двое  детей.  А она,  сучка,  его  охмуряет.
 - Ну,  я  не  полиция  нравов, - проворчал  Корнев. – Хотя…,  ты – молодчина.  Давай  вот  что:  заканчивай  приборку,  а  после  обеда  я  вызову  Чернову.  Озадачим  её  подругу  по  каюте,  ну,  стиркой,  например.  А  ты  тем  временем  пошарь  у  Изольды.  Но  ничего  не  бери,  аккуратно.  Вот  тебе  «мастер».
    И  он  протянул  Алевтине  универсальный  ключ,  позволяющий  открыть  любую  каюту.

8.
    Оставшись  один,  подполковник  достал  социометрическую  карту  личного  состава.  Он  чертил  её  с  первого  дня  экспедиции;  но потом  забросил,  отчасти  из-за  лени.  Да  и  рейс  шёл  к  концу  без  событий.  И  вот – пришельцы!  Но  и  на  этой  куцей  карте  Изольда  была  явной  «альфой».
      «Всего  второй  рейс  на  этом  судне, - подумал  Корнев, -  а  какой  авторитет!  Почему?  Ну,  внешность  яркая;  прямо  Карменсита,  стройная,  гибкая,  смуглая.  Фигура – будто  и  не  рожала.  За  словом  в  карман  не  лезет.  Поёт  потрясающе;  и  не  только  русские  песни,  но  и  французские,  итальянские,  английские,  испанские,  хотя  языков  этих  не  знает.  Ну,  немногим  больше,  чем  «бонжур,  арриведерчи,  буэнос  тардес».  О  танцах  и  говорить  нечего.  Работает,  конечно,  отлично;  да  ещё  и  на  камбузе  помогает.  Вот  бы  кого  в  «негласные»!
      Но  подполковник  знал,  что  таких  завербовать   чрезвычайно  трудно;  ну,  и  не  старался.
    А  вот  Алевтина  выглядела  на  социометрике   максимум  «гаммой».  Так  что купить  её  было  нетрудно,  хотя  бы  на  зависти  человеческой.
    Витёк-моторист – это  твёрдая  «бэта».  Работает  из  любви  к  искусству  и  на  «штирлиц-романтике».  Жаль,  что  связи  его  почти  все  в  машинной  команде.  А  кто  у  нас  в  палубной?  Так,  звездятся  эти  четверо.  Но  никого  из  них  мне  на  связь  не  передали.  Недоработка  или…
    Подполковник  спрятал  карту-схему  и  вышел  на  палубу.  Проветрил  голову  и  пошёл  к  лазарету.  Постучал  к  судовому  врачу:
 - Привет,  доктор!  Можно  мне  пенталгин,  или  что-нибудь  такое?  Голова  трещит  после  вчерашнего.  Да  и  заснуть  не  мог.
 - О,  ещё  один! – заметил  врач,  Семилетов. – Много  вас  сегодня,  с  головой.  А  вообще – не  советую.  Ну,  разве  что  полтаблетки,  вот.  И – на  воздух,  на  воздух!  Через  полчаса – спать.  На  обед  разбужу,  не  бойся.
 - Сам-то  хорош:  глаза  красные,  морда  серая;  а  надо  бы  наоборот…  Навалилось  на  тебя  вчера.  Кстати,  как  там  пациенты?  Длинный  как – очухался?
 - Старуха  Васильева  в  каюте  отлёживается:  предынфарктное  у  неё  было.  И  как  таких  в  моря  пускают!...  У  мужика  из  ВЦ,  похоже,  трещинка  в  ступне:  сорвался  с  трапа,  когда  летел  вниз,  как  на  пожар…,  тьфу,  как  с  пожара.  Жёсткую  фиксацию  ему  сделал;  в  Токио  он  на  этот  раз – на  берег  не  сойдёт.  А  вот  Будько – это  серьёзно.  В  сознание  он  пришёл  ещё  до  моего  появления,  но  только  мычал.  А  потом  и  вовсе  речь  отнялась.  Один  глаз  косит.  Развивается  паралич  правой  стороны:  нога,  рука…  Хороший  стационар  нужен;  потому  и  прём  самым  полным  в  Японию.
 - Слушай,  док, - предложил  «навигатор», - я  тут  посвободнее  всех,  исключая  помполита.  Если  нужно  чего  помочь – зови.  Приглядеть  за  больными  там,  ободрить  их,  поболтать…
 - Ладно,  спасибо;  учту, - сказал  Семилетов.  И,  как  бы  рассуждая  сам  с  собой,  добавил:
 - Понимаешь,  Будько,  похоже,  крепко  долбанули  по  темечку.  Но  следов  на  башке  нет.  Я,  конечно,  не  судмедэксперт,  но…  если  сзади  ударили,  то  по  левому  полушарию.  Значит,  и  бил,  скорее  всего,  левша.  Иначе  скользящий  удар  был  бы.  И  высокий  левша,  видимо,  не  ниже  «Длинного».
    - Есть  такие  на  судне? – живо  спросил  подполковник.
 - В  команде – нет, - ответил,  подумав,  доктор. – Я  бы  знал.  А  вот  среди  науки – проверить  надо.  В  медкнижках  не  отражено.
 - Проверим  сегодня  в  обед? – предложил  Корнев. – Кто  в  какой  руке  ложку  держит…
 - Давай, - согласился  доктор.  И  вдруг  спросил:
 - Ты  крови  боишься?
 - Вроде  бы  нет, - ответил  Корнев.
 - Отлично!  Понимаешь,  Будько  засыпать  стал,  боюсь  в  летаргию  сползёт.  Чую,  субдуральная  гематома  у  него.  Как  минимум,  подострая.  Придётся  долбить  черепушку.  Ассистентом  будешь?
    Подполковник  растерялся.  Приходилось  ему  и  убитых  в  бою  грузить  в  кузов  «Урала»,  и  дострелянных  в  голову.  Но  тут…  Он  сжал  зубы  и  молча  кивнул.
    - Риск  есть,  конечно.  Томографии,  сам  понимаешь,  тут  нет,  а  без  неё…  Даже  мозгошпателя    нет  подходящего:  меа  кульпа!  Короче,  рискнём  по-другому:  потянем  время.  Но  в  любую  минуту  будь  готов.
 - Всегда  готов! – ответил  Корнев. – Так  нас  в  детстве  учили,  в  пионерском.

9.
    А  во  время  обеда  подполковник  поглядывал,  какой  рукой  держит  ложку  каждый  из  присутствующих  членов  команды.  Судовой  врач  тем  временем  устроил  идиотский  контроль    буфетчиц-официанток,  разносивших  блюда  научному  составу.  Шнырял  между  столами  науки,  пытаясь  найти  леворукого.  Но  такового  не  обнаружил.

10.
    «Ох,  уж  эта  конспирация – как  же  она  мешает  работе, - думал  Корнев. – Разговор  с  Черновой  придётся  вести  через  помполита;  и  риск – не малый.  Он  будет  допрашивать,  а  я  рядом  окажусь,  как  бы  случайно.  Ничего  странного:  на  судне  давно  заметили,  что  мы  часто  рядом.  Ну,  естественно:  оба  новички  в  рейсе».
    Инструктаж  Лаврентьича  занял  минут  пять.  После  чего  старпом  «попросил»  номерную  Садыкову,  соседку  Черновой  по  каюте,  срочно  стирать   занавески  и  скатерти  в  связи  с  близким  заходом  в  Токио.  А  Чернову  предельно  вежливо  и  в  самом  деле  попросил:
 - Изольда,  сделай  милость,  зайди  к  первому  помощнику.  Что-то  он  расспросить  хочет.  Лучше  сейчас,  ладно?
    Изольда  постучала  в  дверь,  зашла  после  «Да!».  Заметив,  что  под  полкой  с  книгами  сидел  Корнев  и  читал  журнал,  она  вопросительно-выжидающе  глянула  на  помполита:
 - Вызывали?
 - Садись,  э-э…  Чернова, - вымученно  улыбаясь,  начал  хозяин  каюты.  «Имя-отчество  забыл», - досадливо  крутнул  головой  Корнев,  якобы,  над  книгой.
 - Послушай,  Изольда,  тут  в  команде  говорят,  что  ты…  инопланетян  светящихся  видела.  Вроде  колдунья  ты,  э-э…  экстрасенс.
    Изольда  молчала,  соображая,  чего  ей  ждать  от  начальства.
 - Команда,  так  сказать,  волнуется;  боится,  так  сказать…, - продолжил  помполит.
 - Знаю,  кто  говорит,  кто  боится:  Алевтина,  небось!
- Да  ты  и  впрямь  э…  экстрасенс, - подольстил  первый  помощник.
    Лицо  Черновой  озарил  миг  торжества;  и  она  поправила:
 - Не  инопланетяне  светились,  а  их  аура.  Тревожная  аура.
 - Это…  как  это?  Ну,  как  она  выглядит? – гнул  первый  помощник.
    Чернова  задумалась.  Корнев  «оторвался  от  чтения»  и,  не  скрывая,  глядел  на  неё.  Но  она  смотрела  невидящим  взглядом  куда-то  в  пространство.  Глаза  её  цыганские  и  без  того  большие,  расширялись,  будто  её  постепенно  охватывал  ужас.  Первый  помощник  занервничал,  ощутил   мурашки  по  спине  и  на  всякий  случай  отодвинулся  на  диванчике.  Наконец,  Изольда  глубоко  вздохнула,  опустила  голову  и  глухим  голосом  произнесла:
 - Очень  слабый  отблеск…  Что-то  вроде  фальшфейера  или  ракеты.  Но  не  совсем  так.
 - А  их…  зелёных – видела? – спросил  Корнев.
 - Вспомнила – я  их  видела.
 - И…  какие  они?  Сколько  их было? – допытывался  подполковник,  сам  не  веря – или  веря? – происходящему.
 - Двое.  Сначала  далеко…  А  потом  один  оглянулся.
 - Глаза  были?  И  сколько?  Нос,  рот?  «Боже,  о  чём  я  допрашиваю», - мелькнула  мысль.
 - Я  же  говорю – далеко  были.  Не  видела.
 - А  руки,  ноги  видела?
 - Руки  помню.  Ноги?  Не  знаю:  они  сидели  в  лодке.
    Подполковник  помолчал,  пытаясь  обрести  полное  спокойствие  и  трезвый  взгляд  на  этот бред.  Или  не  бред?
 - А  кто  ещё  может  подтвердить  всё,  что  ты  сообщила? – спросил  он  уже  спокойно.
 - Никто.  Я одна  видела.
 - Как  же  никто?! – воскликнул  первый  помощник. – Ты  же  с  этим…  Голубевым  стояла,  с  инженером.  Мне  говорили.
    Подполковник  выругался  про  себя.  «Ведь  предвидел  же  я  нечто  подобное,  а  связался, - подумал  он. – Услужливый  дурак  опаснее  врага».
    Чернова  вскочила  с  диванчика  и  злобно-иронически   улыбнулась;  нет,  улыбкой  это  не  назовёшь.
 - Алевтина  настучала?  Или…  товарищ  из  органов?
    И  она  твёрдо  взглянула  на  «навигатора».
    У  Корнева  от  неожиданности  перехватило  дыхание.  Изольда  смотрела  на  него  уже  с откровенной  насмешкой.  Подполковник  понял,  что  она  не  блефует – отпираться  бесполезно.
 - Да  ты,  Изольда  Юрьевна,  и  впрямь  ясновидящая, - сказал  он,  изображая  самую  дружескую  улыбку.  И  поймал  себя  на  том,  что  не  нашёл  ничего  лучшего,  чем  повторить   помполита.  Однако   мгновенно  пришёл  в  себя  и  перехватил  инициативу:
 - Может  быть,  нам  помогать  будешь,  а?  С  таким-то  талантом.
    Чернова  попробовала  улыбнуться;  но  вышла  какая-то  кривая  гримаса.  Собрав  силы,  Изольда  вдруг  сказала  с  болью  в  голосе:
 - Вам?  Ни  за  что!
 - Почему  же? – спокойно  и  уверенно  спросил  подполковник. – Фрондировать  ещё  можно,  когда  молодая  и  одинокая.  А  у  тебя  дочка  растёт.
    Первую  реакцию,  «ни  за  что»,  он  видел  далеко  не  в  первый  раз  в  практике  вербовки.
 - Вы  хотите  знать,  почему? – от  напряжения  Изольда  начала  дрожать. – Да  вы  мне  всю  жизнь  изломали!  Будь  проклята  ваша  власть…
    Помполит  не  выдержал,  тоже  вскочил  с  диванчика:
 - Т-ты  что  такое  несёшь?  Кто  тебе  «жизнь  изломал»?  Что  значит  «ваша  власть»?  Сама  ребёнка  прижила  неизвестно  от  кого,  и  тут  на  женатика  вешаешься,  как  проститутка…
    Пощёчина  была  мгновенной  и  хлёсткой.  Казалось,  Изольда  яростно  убила  на  щеке  помполита   до  чёртиков  надоевшую  муху.  Первый  помощник,  отшатнувшись,  плюхнулся  на диван.  Корнев  подбежал  к  нему,  и  вовремя:  Лаврентьич  вскочил  и  закричал:
 - Т-ты…  зэчка!  В  карцер!  В  карцер!!
    Чернова  стояла  не  шелохнувшись.  Помполит,  вне  себя  от  ярости,  замахнулся  на неё.  Но  Корнев  сгрёб  его  в  охапку,  оттащил  в  угол  каюты.  И,  удерживая  правой  рукой,  замахал  левой  на  Изольду:  «Уходи,  уходи!»
    Чернова  повернулась  и,  не  оглядываясь,  вышла  из  каюты.
    Лаврентьич,  задыхаясь,  начал  было:  «Вот  с-сучка,…»,  но подполковник  резко  оборвал  его:
 - Успокойся!  Сиди  в  каюте,  и  отсюда  ни  на  шаг.
    А  сам  побежал  за  Черновой:  ещё  не  хватало,  что  она  застанет  Алевтину  за  обыском  в  своей  каюте.  Слетев  по  трём  трапам  скольжением  на  поручнях,  как  молодой  курсант,  он  так  и  не  догнал  Чернову.  Рванул  дверь  в  её  каюту:  на  него  испуганно  оглянулась  Алевтина.  Больше  никого,  слава  богу.
 - Выметайся,  живо!  В  ужин  заглянешь  ко  мне.  Да  прибери  здесь  всё-таки.  Но  живо! – тихо  сказал  подполковник.  И  метнулся  к  трапу  наверх.  Поднялся  на  главную  палубу,  но  Черновой  так  и  не  встретил.
    Вдруг   он  догадался,  где  сейчас  Изольда.  И  верно:  на  площадке  метеолокатора  подполковник  увидал  парочку – Чернова  и  Голубев.  Она   горячо  рассказывала  ему  о  чём-то;  он  слушал  её  с  растерянно-испуганным  выражением  лица.
    На  крыле  мостика,  у  пеленгатора,  стоял  капитан.  Заметив  Корнева,  он  окликнул  его:
 - Виктор  Сергеич!  Поднимитесь,  пожалуйста,  ко  мне.
    Корнев  подошёл – и  получил  шифровку,  в  полном  молчании.  Вернувшись  в  каюту  первого  помощника,  он  застал  там  хозяина,  тихо  сидящего  на  диване,  как  школьник  в  учительской.
 - Успокоились,  Николай  Лаврентьич? - спросил  Корнев. – И  постарайтесь  забыть  всё,  что  здесь произошло.  Так будет  лучше  для  всех.
    Помполит  хотел  возразить;  но  Корнев,  махнув  рукой,  поплёлся  в  свою  каюту.

11.
    Шифровка  гласила:  «Заход  в  Токио  считаем  нежелательным.  Согласуем  с  пароходством.  Сообщите  предварительные  результаты  расследования  и  Ваши  версии».
    «Понятно, - подумал  подполковник. – «Нежелательным» - значит,  запретят.  Боятся  утечки  информации?  С  одной  стороны,  мне  меньше  хлопот.  А  с  другой – хлопот  как  раз  больше:  команда  взбунтуется.  Правда,  бунт  лишь  в  душе;  но  ведь  копятся  капельки,  и  однажды  прорвёт…»
    Ответ  он  сочинил  следующий:  «На  борту  раненый – есть  угроза  его  жизни.  Прошу  заход  в  Токио  для  передачи  раненого  в  стационар.  Ориентируйте  посольство.  Версия  первая:  неизвестное  природное  явление.  Версия  вторая:  неопознанный  подводный  аппарат.  Результаты  расследования  сообщу  позже».
    Корнев  отнёс  ответную  шифровку  капитану  и  пошёл  на  полдник;  ну,  там  чай  с  булочкой,  что  ли.  «Сказать  доктору,  что  захода  не  будет? – думал  подполковник. – Спросит,  откуда  я  знаю.  Нет,  нельзя.  Но  ведь  Будько  помрёт…  Да,  может  помереть;  однако,  в  интересах  государства…».  Корнев  никогда  не  сомневался,  что  все  действия  и  приказы  «системы» - именно  в  государственных  интересах.
    Надо  было  организовать  допрос  Голубева.  Но  как,  как  после  истории  с  Изольдой?  А  тут  ещё  дилемма  с  Будько…  И  чекист  пошёл  к  доктору  в  лазарет.
    Семилетов  сидел  за  столом,  стачивая,  скругляя  грани  обычной  гибкой  слесарной  линейки.  Увидев  Корнева,  он  обрадовался:
 - Вот  хорошо,  что  зашёл!  Как  говорят,  лёгок  на  помине.  Звонил  тебе:  предупредить,  что  будем  оперировать  после  ужина.  Да  ты  где-то  ходишь – не было  в  каюте.
 - Слесарить  собрался? – спросил  «навигатор,  кивнув  на  линейку.
 - Обижаешь,  начальник! – ответил  врач  в  нередкой  манере  интеллигентов  приблатняться. – это  будет  мозговой  шпатель.  Вообще-то  есть  набор  для  трепанации,  и  пила  Джигли  есть,  конечно.  А  вот  шпатели  маловаты.
    Он проверил  линейку  на  гибкость,  свернул  её  в  кольцо  и  вложил  в  стерилизатор.
 - Понимаешь,  не  довезём  мы  Будько  до  Токио.  Тянул  я  по  возможности,  но…
 - Может  быть,  ещё  кого  в  ассистенты,  для  страховки? – попросил  Корнев.
 - Договорился  уже:  кок наш,  Андреевна,  согласилась.  А  если  она  в  обморок,  то  её  Изольда  Чернова  заменит:  она  тоже  видала  виды.
 - Да,  бабы  привычнее  к  крови,  чем  наш  брат.  Видал  я  крепких  мужиков,  что  пальчик  взрежет – и  в  обморок…  Может,  с  баб  и  начнёшь?  А  я  подстрахую.
 - Нет, - засмеялся  доктор. – Тебе  я  больше  верю  почему-то.  Назвался  груздем – полезай  в  кузов.  Ужин  лучше  пропусти,  понял?  Вымойся  весь  как  следует.  К  девятнадцати  тридцати – ко  мне!  А  сейчас – учи  вот…
 - И  он  показал  «навигатору»  на  койку:  там  были  разложены  хирургические  инструменты,  и  каждый  придавливал  листок  бумаги,  на  котором  крупно  фломастером  было  написано  название  этого  инструмента.
 - Будешь  подавать  их  мне  при  операции  по  команде.  И  не  дай  бог  уронить  хоть  что.

12.
    До  ужина  подполковник  успел  сходить  на  камбуз,  будто  бы  посудачить  с  Андреевной  о  предстоящей  операции.  А  между  тем  опросил  её  и  буфетчиц,  мог  ли  кто-нибудь  незаметно  вынуть  ампулу  из  пожарного  датчика,  а  потом  обратно  вложить.  Нет,  этого  никак  не  могло  получиться:  после  ужина,  как  всегда,  девчата  возились  с  посудой;  и  не  всё  ещё  закончили,  когда  ворвался  пожарный  расчёт.  А  потом  Погорелец  сразу  проверил  датчики.
    Прихватив  помполита   для  прикрытия,  подполковник  заглянул  с  визитом  сочувствия  к  старухе-инфарктнице  из  научного  состава.  Та  живо  и  в  подробностях  описала  панику  в  кают-компании.  Подтвердила,  что  никто  не  мог  бы  достать  датчик  перед  «пожаром».
    Но  совсем  не  поддавалось  объяснению  восстановление  сигнальной  цепи  через  пять  минут  после  её  разрыва,  как  только  начальник  рейса  упомянул  о  пришельцах.  Раздумья  над  этим  отвлекли  «навигатора»  от  беспокойства  по  поводу  операции.
    Он  пришёл  в  лазарет,  когда  в  «предбаннике»  уже  сидели  кок  и  Чернова,  туго  обвязав  головы  стерильными  косынками;  обе  в  глухих  белоснежных  халатах.  Через  несколько  минут  «навигатор»  выглядел  так  же  и  присоединился  к  женщинам.  Теперь  уже  трое  сидели  молча,  как  у  входа  в  кабинет  зубодёра.
    Наконец,  Семилетов  выглянул  в  «предбанник»  и  кивком  позвал  подполковника.  Указал ему  на  тазик  с  чем-то  вроде  раствора  йода  и  (или?)  марганцовки  в  воде:
 - Мочи  руки.  И  завяжи  мне  маску.
«Навигатор»  увидел,  что  в  зубоврачебном  кресле  зафиксирован  пациент,  полностью  задрапированный  простынями.  Лишь  гладко  выбритая   макушка  торчала  над  подголовником.
    Доктор  прогудел  из-под  маски:
 - Натяни  мне  перчатки!  Стой  здесь;  и  лучше  не  смотри.
       Скальпель  Семилетов   взял   сам.  И  пробормотал   тихо:   «Господи,  благослови!»   или,  возможно,  «…  помоги!» – Корнев  не  разобрал.  Конечно,  подполковник  не  мог  не  посмотреть,  как  врач,  прикинув  какую-то  головометрию,  описал  скальпелем  полуокружность  и  приказал:
 - Тампон!  Ещё  тампон!  Ещё!
    «Нет,  лучше  не  смотреть», - подумал  Корнев  и  тут  же  услышал:
 - Распатор!
 - Корнев, слава  богу,  не  забыл,  что  это  такое.  Подавая  инструмент,  он  не  удержался – взглянул;  и  увидел  отвёрнутый  лоскут  кожи  на  голове  Будько;  или  кого  там?  Семилетов  дважды  ловко  рассёк  скальпелем  и  поддел  распатором  клеёнко-подобную  плёнку.  Отслоил  её  от  черепа  живого,  надо  полагать,  человека  и  отвёл  на  стороны.
 - Тампон!  Ещё  тампон!  Коловорот!
    Подполковник  снова  решил  не  испытывать  свою  волю  и  отвернулся.  Видел  он  раньше  людей  с  проломленной  головой.  Но  чтобы  заживо  сверлили  череп…
    «Семь  дырок», - насчитал  Корнев  по  паузам  поскрипывающего  шороха
 - Тампон!  Пила  Джигли!  Проводник! – резко  сказал  хирург,  отложив  коловорот.
    Подполковник  подал  тампон,  проволочную пилу  и  петлю  с ручкой,  как  у  штопора.
 - Держи! – Семилетов  вернул  ему  «штопор»  через  секунду,  и  Корнев  прослушал,  глядя в  сторону,  громкий  шорох  без  скрипа.
 - Проводник! – опять  приказал  хирург.  Почти  сразу – «Держи!»  Снова – шорох пилы.  И  так  ещё  четыре  раза.  За  последним  шорохом,  уже  осторожным,  тихим  и  более  долгим:
 - Подъёмник!  Ещё! – услышал Корнев  и  не  удержался – взглянул  краем  глаза.  Он  увидел, как  доктор  надломил  подъёмниками  изнутри  выпиленный  в  черепной  коробке  семиугольник  и  открыл  его,  как  лючок.  Семилетов  грубо  выругался,  совсем  неожиданно – такого  раньше  Корнев  от  него  не  слыхал.  Полковнику  показалось,  что  Семилетов  даже  растерялся  на  миг.
 - Скальпель! – жёстко сказал врач.  Получив  инструмент,  он  осторожно  крестом  разрезал    плёнку,  похожую  на  полиэтилен.  И  развалил  её  лепестки  наружу.  Уже  привыкший  ко  всему  Корнев  увидел  оголённый  живой  мозг  человека.  И  вспомнил  ту  проклятую  командировку  и  уже  посеревшие  ошмётки  мозга  на  люке  бронетранспортёра.
    Семилетов  опять  ругнулся  и  почти крикнул:
 - Линейку  давай!  Ту,  слесарную.
    Дальше  было  жутковатое:  доктор  сунул  эту  линейку  в  лючок  черепной  коробки  и  начал  ею  выдавливать  к  отверстию  какую-то  тёмно-красную  линзу.  И  как  он  её нащупал?
    Подполковник  совсем забыл,  что  всё  это  проделывается  на  мозге  живого – пока  ещё? – «Длинного  скептика»  Будько.  Удивительно,  но  линза  перетекла  под  дырку  в  черепе.
 - Зонд!  Шпатель! – рявкнул  Семилетов.  Корнев  мгновенно  подал  просимое,  и – лучше  бы  он  отвернулся – тёмная  струя  крови  фонтаном  взлетела  к  потолку  каюты,  обрызгав  «люстру».  Подполковник  побледнел;  почувствовал,  что  вспотел.
 - Андреевна! – крикнул Семилетов.
 - Я  ещё  смогу! – сказал  Корнев.  Доктор,  не  слушая  его,  скомандовал:
 - Вяжи  ей маску!  Пусть  руки  в  антисептик  окунёт!
    На  пороге  Корнев  завязал  марлевый  «намордник»  коку,  и  Семилетов  сказал  ему:
 - Свободен! – и  добавил  мягко – Спасибо.
13.
Подполковник  вышел  в  «предбанник»,  улыбнулся  криво  Изольде  Черновой  и  сел у  выхода  из  каюты.  По  доносившимся  командам  Семилетова  он  понимал,  что  доктор  что-то промывает,  сшивает;  и,  наконец,  бинтует – кончились  бесконечные  «Тампон!».
    Время  для  Корнева  перестало  существовать:  он  не  мог  сказать,  сколько  ещё  сидел,  пока  в дверях  не  появился  врач,  срывая  марлевую  маску:
 - Кажись,  всё!  То  есть – пока  всё!
    Глянув  на  Чернову,  он  сказал:
 - Приберите  там  всё  с  Андреевной.  Я  тут  посижу.
    И  повернулся  к  подполковнику:
 - А  ты  чего  тут  сидишь?  Иди  к  себе.  Будет  надо – позову.  Иди,  иди…
    Корнев  добрёл  до  своей  каюты,  содрал  с  себя  всё  медицинское  и  завернул  это  в  халат,  кое-где  забрызганный  всё-таки  кровью.  Как  сомнамбула,  разделся  и,  не  глянув  на  часы,  завалился  спать.

14.
    Проснувшись  утром,  подполковник  Корнев  облегчённо  вздохнул:  солнце с  кормы,  значит,  капитан  не  получал  радиограммы  об  отмене  захода.  Взяв  узелок  операционной  одежды,  подполковник  пошёл  в  лазарет.  Дальше  «предбанника»  его  не  пустила  Васильева,  старуха-инфарктница:
 - Доктор  Семилетов  спит,  как  убитый, - сообщила  она,  забирая  узелок  с  бельём. – Ведь  без  малого  двое  суток  почти  не  спал,  с  утра  того  дня,  как  за  пришельцами  гонялись.   Мне  лишь  доверил  больного  караулить  и  никого  к  нему  не  пускать.
 - За  какими   пришельцами?! – изобразил  изумление  подполковник.
 - А  за  теми,  что  под  нами  прятались,  а  потом  отстали, - спокойно  и  уверенно  пояснила  старуха.
 - Да  с  мостика  ведь  объявили,  что  медузу  гигантскую  ловят, - веско  возразил  «навигатор».
 - А  Вы  и  поверили? – с  иронией  спросила  старуха. – Это  для  публики  сказали;  а  власть,  как  всегда,  точно  знает  правду,  да  нам  не  говорит.
  Корнев  поморщился  и  зашёл  с  другой  стороны:
 - Анна  Ивановна,  ну  неужели  Вы  верите  в  пришельцев?  Мало  ли  чего  Ажажа  напишет…
 - А  Володя  ничего  от  себя  и  не  написал;  он  только  собрал  всё  в  одну  тетрадку.  О  пришельцах  писал  ещё  Джордано  Бруно;  за  это  его  и  сожгли.
    Высмеивать  Джордано  Бруно  подполковник  не  решился  и  промолчал.
    Старуха  истолковала  паузу,  как  сдачу  позиции  оппонентом,  и  ринулась  добивать  его:
 - Я  Вам  больше  скажу:  возможно,  пришельцы  есть  среди  нас!  Ходят  под  видом  кого-нибудь из  команды, - перешла  она  на  шёпот.  И,  поколебавшись,  добавила:
 - А  может  быть,  и  из  научного  состава.
 - Ну,  знаете,  так  мы  докатимся  и  до…  Это  же  невозможно.
 - А  Вы  Стругацких  читали?  Хотя  бы  «Отель  «У  погибшего  альпиниста»?  Если  нет – могу  дать.
 - Читал, - сказал  подполковник,  для  внушительности  кивнув  головой.  Он  не  лгал:  фантастику  не  любил,  но  читал  основное  по  долгу  службы,  чтобы  казаться  своим  в  диссидентской  среде.  "Звёздный  час  инспектора  Глебски" - это  и  было  первое  издание  "Отеля...".  Поэтому  Корнев  сразу  понял,  куда  гнёт  старуха.
 - Но  ведь  эта  повесть – фантастическая;  Стругацкие – фантасты!
 - Не  фантасты,  а  пророки! – безапелляционно  заявила  Васильева.
 - Да  как  бы  пришельцы  попали  на  судно?  Через  отделы  кадров?  Кто  им  визу  бы  дал?  Знаете,  как  у  нас  КГБ  проверяет?  И  местком,  и  партком…
«Почему  бы  и  нет? - поймал  себя  на  тайной  мысли  подполковник. – Бог  знает,  какие  у  них  возможности;  небось,  побольше,  чем  у  ЦРУ».
 - Как  попали? – переспросила  Васильева.  Видимо,  она  обдумала  этот  вопрос  раньше  и  потому  сразу выпалила:
 - А  через  колодец!  Утащили  кого-нибудь  через  него  в  свой  НЛО,  а  сами  приняли  его  точный  облик  и  ходят  тут  среди  нас.
 - К-какой  колодец?  Из  четвёртого  измерения? – выдавил  из  себя  Корнев,  думая,  что старуха  сбрендила;  а  в  лучшем  случае – шутит.
 - А  вот  как  доктор  меня  сменит,  я  Вам  его  покажу, - просто  сказала  она. – Скоро  завтрак;  вот  после  него  и  покажу.
    «Так  просто? – поразился  Корнев.  Обычная  старуха,  хотя  и  учёная,  покажет  мне  скоро  путь  из  четвёртого  измерения  в  наш  мир.  Вроде  бы,  вокруг  нормальные  люди,  а  я…  буду  сидеть  в  засаде,  ловить  шпионов  с  другой  планеты.  Может  быть,  так  сходят  с ума?»   Фальшивый  радионавигатор,   изображая  скепсис  и  полное  равнодушие,  лениво  произнёс:
   - А  когда  Вас  менять  будут?
    Старуху  кольнула  эта  незаинтересованность,  и  она  нехотя  ответила:
  - После  завтрака,  видимо.  Поест  сменщица,  да  и  придёт;  не  знаю,  кто.
 - Ну,  договорились, - сказал  Корнев. – Пойду  и  я:  тоже  поесть  надо;  вчера  даже  вечерний  чай  пропустил.

15.
    На  пути  в  кают-компанию  подполковника  перехватила  Алевтина:
 - Виктор  Сергеич,  здравствуйте, - зашептала  она. – Я  вчера  приходила  к  Вам  после  ужина,  как  Вы  велели.  Три  раза.  И  куда  Вы  пропа…
 - В  десять, как  обычно,  в  моей  каюте, - бросил  на  ходу  «навигатор».
    Кают-компания,  а  на  эти  полчаса – столовая,  разделялась  невидимой  стеной  на  две половины:  левую – для  науки,  правую – для  команды.  Только  начальник  экспедиции  сидел  в  правой  половине,  за  столом  высшего  плавсостава.  Столы – на  шесть  человек,  потому  и  получил  Корнев  место  за  соседним  столом.
    В  левой  половине  стоял  обычный  почти  ресторанный  шумок.  А  вот  в  правой  все  ели молча,  насупившись.   Да  и  официантки,  те  же  номерные,  выглядели  хмурыми.
 - А  чего  это  все  с  утра   мрачные? – тихо  спросил  Корнев  своего  соседа  по  столу,  начальника  рации.
 - Заход  зарубили, - буркнул  он. – Ты  разве  не  знаешь?
 - Так  идём  же!  Полным  ходом, - недоумённо  крутнул  головой  «радионавигатор».
 - Да  только  больного  передать.  Без  права  схода  на  берег.
    Доктора  Семилетова  за  столом  всё  ещё  не  было.  Да  и  капитан  появился,  когда  Корнев  уже  допивал  кофе.  Кэп  кивнул  «навигатору»   с  холодной  официальностью  и  налёг  на  только  что  поданный  ему  завтрак.   «Решил,  что  это  я  просил  органы  об  отмене  второго  захода», - подумал  подполковник.  Он  встал,  поблагодарил   официантку  и  поспешил  в  лазарет.
    Старухи  Васильевой  уже  там  не  было;  в  углу  за  столиком  Семилетов  что-то  выписывал  из  толстой  книги.  Будько  был  отгорожен  ширмой;  из-за  неё  слышалось  сопение!
   - Ну  как? – спросил  Корнев,  радостно  кивнув  на  ширму.
 - Тише! – прервал  его  доктор. – Пока  нормально:  отёка  нет,  тьфу,  тьфу,  тьфу.  Глаза  чистые.
 - Глаза  открыл?! – удивился  «ассистент».
 - Ещё  вчера, -  буднично  сказал  Семилетов. – Чернова  с  Андреевной  ещё  приборку  делали.
 - Да  ну!  Вот  это  класс!  А  поговорить  с  ним  когда  можно  будет?
 - Не  дам, - ответил  врач. – Только  вечером  ему  выпускники  снимать  будут.  И  уже  не  я,  а  японцы.
 - Ну,  хоть  два  слова,  вечером,  перед  самой  передачей  на  берег, - попросил  умоляюще  «навигатор».
 - Да  тебе-то  зачем?  Ты  что – следователь,  что  ли? – удивился  Семилетов. – Я,  конечно,  очень  тебе  благодарен;  но  вдруг  опять  гематома,  послеоперационная,  разовьётся;  или,  не  дай  бог,  ликвор  пойдёт.  Нет!
    «Ну,  не  требовать  же  допроса  Будько  именем  КГБ, - подумал  Корнев  и  пошёл  в  каюту  старухи,  обещавшей  ему  показать  «колодец».  Но  на  знакомой  ему  со  вчерашнего  визита  двери  скотчем  была  прихвачена  записка:  «Прошу  не  беспокоить!  Не  спала  всю  ночь!».
    Что  оставалось  делать?  Подполковник  поднялся  на  мостик,  покрутил  для  виду  свои  радионавигационные  приёмники  и  радиопеленгаторы.  А  больше  любовался  приближающимися  берегами  Японии  и  входом  в  Токийский  залив.  Но  к  десяти  часам  он  вернулся  в  свою  каюту.  Вскоре  появилась  Алевтина.  Решили  мытьё  палубы  не  изображать – слишком  часто;  говорили  шёпотом.
 - Ничего  запретного  я  вроде  бы  не  нашла, - начала  Алевтина. – Так,  барахло  одно.  Детских  шмуток  много:  и  на  трёхлетку,  и  на  вырост.  Ну,  бабьего  в  пределах  нормы…
 - А  полиграфия? -  поторопил  номерную  подполковник. – Изольда  в  прошлый  заход  ездила  на  Канду,  с  Голубевым  и  аспирантом  из  Владика.  Моряки  обычно  на  Акихабару  за  электроникой;  а  на  Канду  не  ездят – там  с  ума  сойдёшь  от  книгопродукции.  Неужто  из-за  Голубева  полдня  шопинга  потеряла?
 - Есть  кое-что, - торжественно  заявила  Алевтина, - Вы  запретили  изъятие,  так  я  запомнила.  Это  очень  странная  открытка.  Вроде  бы  богородица,  только  уж  очень  католическая.  И  подписана:  «Мадонна  Ориф…  Орифлейм».  Да,  так,  кажется.    Ниже  мелкими  буквами:  1932.  Музей…  японца  какого-то…  Рёхира,  Нью-Йорк.  А  главное,  эта  мадонна  не  младенца  Исуса  в  руках  держит,  а  широкое  белое  полотенце  или  простынь  узкую.  И  на  ней – три  кровавых  круглых  пятна;  а  вокруг  них – кольцо,  тоже  кровью.  Я  же  говорила,  что  она,  Изольда  эта – колдунья.
    Подполковник  силился  вспомнить,  где  он  видел  эти  три  пятна  в  круге.  Герб  клана  японских  самураев?  При  чём  тогда  богородица?   Определённо  где-то  видел;  и  кажется,  на  курсах  повышения  квалификации  в  Новосибирской  школе.   Да,  что-то  было:  лекция  по  буддизму  или  оккультизму,  что  ли.
 - Больше  ничего? – спросил  Корнев.
 - Ничего  как  будто.  Но  Вы  же  мне  не  дали  всё  осмотреть.
 - Ладно,  иди.  Подумать  надо.  Конфискуем  при  таможенном  досмотре.

16.
    Подполковник  поднялся  на  площадку  метеоролокатора  МРЛ-1,  называемого  в  народе  «Метеорит».   Здесь часто  встречались  Чернова  и  Голубев,  о  чём-то  беседовали.  Можно  поставить   прослушку:  провод  тянуть  далеко  не  надо – до  кабины  «Метеорита».  В  ней  можно  организовать   дежурство.   Другой  вариант – пристроить  японский  микродиктофончик:  его  хватит  на  полчаса  записи,  и  габариты  оперативные,  как  говорится.  Но  сначала  надо  обдумать,  что  же  можно  услышать.
    Итак,  версия  первая:  аппарат  землян.  Её  плюс – никакой  мистики,  назначение – военное,  цель – разведка.  Но  тогда  упрёмся  в  уровень  технологии.  Ну,  не  может  быть  такого  разрыва  между  нами  и  «вероятным  противником»!   Да,  американцы  подняли  со  дна  океана  нашу  атомную  подводную  лодку  со  всеми  её  секретами;  фактически – украли.  Но  ведь  проект  «Гломар  Челленджер»  обсуждался  года  два  в  открытой  печати  мира.  И  ничего  сверхъестественного  не  содержал:  наши  учёные  даже  помогали  советами  и  критикой.  А  затем…  огромные  деньги  Говарда  Хьюза – да  только  ли  его? – и  наш  атомный  крейсер  со  всем  боезапасом  оказался  в  плену  США.   А  здесь – мистика:  гематома  у  Будько,  ложный  пожар,  навязывание  версии  о  пришельцах.   Даже  по  трансляции  песни  о  них  и  о  нас,  психах.  Как  это  сделать  на  расстоянии?   Выходит,  на  судне  есть  их  сообщник,  и  всё  делает  он?   И  непонятно,  зачем  появление  «батисферы»  прилюдно,  демонстративно,  среди  белого  дня?   Запугивание?   Тогда  оно  должно  повториться,  продолжиться,  быть  наступательным,  а  не  бегством.  Сплошные  вопросы…
    И  вторая  версия,  идиотская:  пришельцы,  инопланетяне.  Здесь  можно  «объяснить»  всё:  границ  технологии  мы  не  знаем.  Цель?   Получается,  что  осторожный  контакт.  Или – неосторожный…  И  сообщник  на  борту  у  нас  тоже  не  исключается;  возможно,  не  один.  Он  рекламирует  эту  версию,  держит  связь,  синхронизирует  события  и  планы…
    Корнев  рассеянно  взглянул  вправо  и  обомлел:  над  далёким  берегом  висела  однородно-серая  мгла,  а  над  ней,  довольно  высоко,  парил  в  небе  большой  бело-серебристый  конус.  Его  крупнолепестковое  основание  чуть  розовело,  а  склоны  сходились  по  широким  гиперболам,  соединяясь  срезанной,  но  закруглённой  макушкой.  Зрелище  было  фантастическое,  жутко-торжественное.   У  подполковника  буквально  отвисла  челюсть.
    «Нет,  это  не  облако – контуры  резкие», - сообразил  Корнев.  Неизвестно,  сколько  бы  он  думал  ещё;  но  тут, внизу,  у  бакборта,  раздался  восторженный  голос:
 - Смотрите,  смотрите!  Это – Фудзияма!
    Подполковник  узнал  этот  голос;  низкий,  но  женский:  он  принадлежал  старухе  Васильевой.  Чекист  быстро  спустился  вниз,  по  дороге  слушая,  как  она  объясняла  новичкам:
 - Фудзи-сан  не  каждый  раз  можно  видеть,  а  только  при  особой  атмосфере.  Вот  в  прошлый  заход   её  не  было…
  - Отдохнули,  Анна  Ивановна? – сказал  «навигатор»,  подходя  к  старухе. – Семилетов  очень  Вам  благодарен  за  Ваше  ночное  дежурство.  А  кстати,  Вы  мне  какой-то  колодец  обещали  показать…
 - Ну,  пойдёмте.  Только  ключ  надо  взять  у  старшего  инженерной  группы  судна.  Кажись,  я  видела  его  на  сачкодроме, - ответила  старуха.
 - Да,  я  тоже  видел  Пантюхина  там, - вспомнил  Корнев. – Подождите  здесь,  пожалуйста.  Зачем  Вам  по  трапам  карабкаться?  Я  много  моложе,  да  и  мужик  всё-таки.
    Точно –  старший  инженер  Пантюхин  загорал  в  шезлонге  и  выразил  досаду,  что  ему  помешали.  С  неудовольствием  поднявшись,  он  пошёл  в  свою  каюту;  Корнев – за  ним.  На  обратном  пути  к  ним  присоединилась  Васильева.  И  все  трое  направились  к  кают-компании.  Перед  самым  входом  в  неё  справа  была  железная  дверь.  Инженер  сунул  ключ  в  скважину  и – не  смог  его  повернуть.
 - Что  за  чёрт? – яростно  крутанул  он  ключ  ещё  раз.  Никакого  эффекта.  Крутанул  в  обратную  сторону – замок  щёлкнул.
 - Открыта  была,  зараза?! – удивился  Пантюхин. – Кто  это  сюда  лазил…
    Он  повернул  верхнюю  и  нижнюю  задрайки,  и  дверь  открылась.  Помещение  два  на  два  метра  было  совершенно  пустым.  Железные  голые  стены,  такие  же  палуба  и  подволок.  Только  посередине – круглый  железный  бак  с  крышкой,  прихваченной  барашковыми  задрайками.  Открутить  их – десять  секунд.  Пантюхин  поднял  крышку,  и Корнев  заглянул  внутрь.  Да,  это  был  колодец:  он  проходил  сквозь  всё  судно,  и  внизу,  на  глубине  около  десяти  метров  плескалась  морская  вода.
    Диаметр  колодца – не  более  восьмидесяти  сантиметров,  стенки  абсолютно  гладкие.  Подполковник  вспомнил,  что  при  знакомстве    с  судном  он  и  помполит   заглядывали  в  эту  «подсобку»,  видели  «бак»  и  вокруг  него – коробки  с  продуктами  для  камбуза.   Вот  и  не  обратили  на  эту  комнатку  никакого  внимания.
 - Эта  шахта  теоретически – для  опускания  научных  приборов;  а  практически – я  не  помню,  чтобы  ею  кто-нибудь  пользовался, - заметил  старший  инженер. – Изредка  комнатку  используют  как  временный  склад;  да  и  то – на   два-три  дня.
 - А  у  кого  ключи  от  помещения? – спросил  подполковник.
 - Во-первых,  у  меня, - ответил  Пантюхин. – А  вообще-то  его  может  взять  любой  из  моей  группы.   Для  камбуза  делали  копию.  Да  на  судне  каждый  пятый  имеет  «мастер»,  открывающий  любую  каюту;  ну,  если  дополнительный  замок  не  вставили.
 - Значит,  не  установить,  кто  оставил  дверь  незапертой, - раздумчиво  сказал  «радионавигатор». – А  кто  чаще  всех  сюда  ходит?
 - Да  тебе-то  зачем  это  знать? – с  явной  насмешкой  спросил  Пантюхин. – Следствие  ведёшь?  Ну,  пойдём  отсюда,  что  ли:  обед  скоро.
    «Чернова  всё-таки  растрепала,  что  раскрыла  меня», - с  глубокой  досадой  подумал  подполковник.  Терять  было  нечего,  и  он  демонстративно  занялся  опечатыванием  запертой  двери.
    А  потом,  вернувшись  к  ней  уже  один,  устроил  ещё  и  тайную,  невидимую,  «печать».

17.
    За  обедом  Корнев  жевал  машинально,  думая  о  своём.  Случайно  ли  колодец  размещён  вплотную  к  кают-компании?  «Надейся  на  лучшее,  рассчитывай – на  худшее», - вспомнил  он  рабочее  правило.  Значит,  не  случайно.  Мог  ли  аппарат,  чей  бы  он  ни  был,  пристыковаться  к  колодцу  снизу?  С  его-то  реактивным  двигателем – мог!  Возможно  подняться  на  десять  метров  по  гладким  стенам  внутри  трубы?  Видимо,  нет.  Правда,  Лёша  «Акула»,  командир  нашего  спецназа,  смог  бы – в  распоре.   А  если  аппарат  выставит  лесенку  телескопическую?  Запросто!  То-то  и  оно…  Из  команды  и  науки  никто  не  мог  тайно   датчик  пожара  включить.  А  «пришелец»?   Если  невидимый,  то…  тьфу,  чушь;  не  сходи  с  ума,  Витя!  Говорят,  Вольф  Мессинг  внушал  охране  Кремля,  что  он  незаметный.  Или  это  легенда?  А  если  дистанционно,  не  входя  в  кают-компанию,  то…  как  это?   Выходит,  пришелец  или  кто-то  из  команды  имеет доступ  к  нужной  ему  паре  проводков,  запрятанной  внутрь  переборки,  и  разрывает-замыкает  цепь,  когда  ему  это  надо.
    «Расспросить  бы  капитана  о  колодце,  да  к  нему  сейчас  доступа  нет:  перед  самым  обедом  подошёл  жёлтый  быстроходный  катер  японцев,  «Хейя-мару»,  с крупной  надписью  на фронтоне  его  рубки  и  по  бортам  «PILOT»,  то  есть  «Лоцман».  И сейчас  кэп  роскошно  обедает  с  лоцманом  у  себя  в  каюте,  дарит  ему  сувениры.   А  потом  начнётся  проводка  судна  к  причалу,  и  тут  на  мостик  никого  лишнего  не  пустят.  Корнев  доел  обед,  так  и  не  ощутив  его вкуса.
    Разобраться  пока  с  Изольдой?  Подполковник  нашёл  её  в  гладильне  и,  слава   богу,  одну.  Сходил  в  свою  каюту  за  рубашкой,  как  бы  погладить,  и  подошёл  к  Черновой  «естественно»:
 - Привет,  красавица!  Рубашку  мне  погладишь?
 - Пятьсот  иен! – не  моргнув  глазом,  запросила  Изольда.
 - Ну,  ты  даёшь!
 - Ошибаетесь:  я  не   давалка.
 - И  чего  это  ты  меня  не  любишь?  Персонально  я  тебе  плохого  не  делал.  Наоборот,  от первого  помощника  защитил,  в  личную  жизнь  твою  не  лезу.  А  ты  вот  в  мою  служебную…  И  кто  тебя  натравил?
    Изольда  чуть  заметно  усмехнулась,  но  промолчала.
 - Ладно,  допустим,  что  твоя  экстра-интуиция  сработала,  подсказала,  кто  я  есть.  Так  ведь  благородство  экстрасенса  в  том,  чтобы  не  разглашать  ничьих  личных  данных.  Откуда  же  старший  инженер  Пантюхин  знает,  что  я – из  «системы»?
 - Да  вся  команда  уже  знает! – с  иронией  глянула  на  «радионавигатора»  Изольда.  Корнев  опешил;  и  чуть  было  не  спросил  «Давно  ли?».  Это  уж  совсем  глупо.
 - Вот  кого  на  судах  зовут  «дракон»? – спросила  вдруг  Чернова.
- Боцмана,  конечно, - ответил  Корнев. – Я  ведь  на  флоте  не  салажонок:  ТОВВМУ  закончил,  когда  ты  ещё  под  стол  пешком  ходила.
 - Правильно,  боцмана, - подтвердила  Изольда. – А  таких,  как  Вы,  моряки  зовут  «добрыйвечер».   Не  слыхали?
 - Не  слыхал, - честно  признался  подполковник. – Когда  я  был  курсантом,  так  особистов  не  называли.  А  потом  моя  работа  была  всё  время  на  берегу  и  даже  в  горах.  Здесь  я  так – на  подмене.
    Он  услышал  чьи-то  шаги  по  коридору  слева.  Бросил  Черновой  «Ну,  бывай!»  и  вышел  в  правый  коридор.

18.
    Все  на  «корабле  науки»  уже  знали,  что  на  берег  в  Токио  никого  не  выпустят.  А  команда знала  или  догадывалась,  что  подменный  радионавигатор – из  «органов»;  поэтому  и решила,  что  это  он  отменил  заход.  Подполковник  это  почувствовал.  И  особенно  остро  потому,  что  обвинение  было  несправедливо.  Связываться  шифром  с  Владивостоком  уже  было  нельзя – прошли  Иокогаму.  Но  возможен  был  визит  на  судно  кого-нибудь  из  посольства  СССР,  а  третий  или  четвёртый  секретарь  могли  принести  и  шифр-почту.  Короче,  подполковник  убедил  себя,  что  ему  надо  взяться  за  отчёт.  Этим  и  занимался,  запершись  в  каюте,  пока  судно  не  пришвартовалось;   да  не  где-нибудь,  а  у  Харуми-пир – на  почётном  месте.
    На  причале  уже  ждал  санитарный  фургон.  Из  него  два  необычно  рослых  и  крепких  японца-санитара  доставали  носилки.  К  трапу  шёл  маленький  очкастый  доктор;  за  ним  на  полшага – медсестра  и,  видимо,  переводчик.  Корнев  метнулся  в  лазарет.  Врач  Семилетов  быстро  писал  сопроводиловки;  а  в  дверях  стоял  второй  штурман,  отгоняя  желающих  попрощаться  с  Будько.  Оставалось  присоединиться  к  толпе.
    Появились  японцы,  и  второй  помощник  скомандовал  провожающим:
 - Все – к  переборке!  Освободите  проход!
    Через  минуту  Будько  был  уже  на  носилках,  пристёгнут  и – улыбался  со  слезами  на  глазах.  Из  свежей  повязки-чепчика  поверх  старой  торчали  резиновые  трубочки,  но  «Длинный»  выглядел  молодцом.  И  когда  его  начали  проносить  вдоль  шеренги  провожающих,  Корнев  громко  спросил:
 - Кто  Вас  так?  Кто?
    Расчёт  был  прост:  обычно  преступника  тянет  на  место  преступления,  и  он,  возможно,  будет  в  шеренге.  И  вдруг  Будько  его  знает?  Но  он  возвёл  глаза  к  небу  и  даже,  согнув  руку  в  локте,  показал  пальцем  на  подволок,  то  есть  на  потолок  коридора.
    Когда  подполковник  пробился  к  трапу,  Будько  уже  был  в  «кюкюся»,  как  называли  свой  фургон  японцы.  Да  и  Семилетов  уже  заканчивал  торопливый  разговор  с  очкастым  доктором;  переводчик  справлялся,  благо,  сыпались,  большей  частью,  латинские  термины.
    И  в  эту  минуту  подъехал  чёрный  «Лэнд  Круизер»  с  советским  флажком.  Из  него  вышел  третий  секретарь  посольства  и,  ни  на  кого  не  глядя,  ловко  взбежал  по  трапу  до  верхней  площадки,  где  его  уже  ждал  капитан.  Дипломат  передал  ему  четыре  пакета,  кэп  расписался  за  них.  Из  толпы  научников  посыпалось  «товарищ  консул»,  «товарищ  посол».  А  члены  команды  угрюмо  молчали.  Третий  секретарь  даже  ухом  не  повёл,  деловито  сошёл  с  трапа  и  уехал.  Последняя  надежда  попасть  на  берег  исчезла.  И  тут  капитан  на  глазах  у  всех  протянул  «навигатору»  один  из  пакетов.  Толпа  стала  разбредаться  по  каютам,  чтобы  не  терзать  душу  видом  близкого  берега.  А  потом – ужин;  и  никто,  кроме  боцмана,  начпрода  и  трёх  матросов,  не  видел,  как  шипчандлер  всё-таки  привёз  фрукты,  молоко,  джем…
    Уже  в  темноте  судно  взяло  курс  опять  на  полигон,  снимать  буи  с  вертушками – измерителями  течения.

19.
    В  пакете,  который  получил  радионавигатор,  было  резюме  сводки  наблюдений  за  акваторией  полигона  экспедиции  и  его  окрестностей.  Здесь  и  данные  с  редких  судов,  с  самолётов  пассажирской  и  дальней  стратегической  авиации,  а  также  со  спутников  серии  «Космос».  И  выходило  так,  что  судна-носителя  для  мини-подлодки  или  батисферы  в  данном  квадрате  быть  не  могло.
    А  другое  вложение  сообщало  о  неопознанных  летающих  объектах,  замеченных  на  погранзаставах  островов  Уруп,  Кунашир  и  в  посёлке  Головнино.  Все  НЛО  были  размером  100 – 150  метров  и  на  роль  корабля-матки  годились.
    Прилагались  также  выписки  из  прессы  префектуры  Хоккайдо,  отметившей  два появления  НЛО  за  минувший  квартал.  Подполковник  был  шокирован  серьёзностью  внимания  к  версии, которую  сам  считал  бредовой,  но  вынужденной.  И  особенно  неприятен  ему  был  последний  листок:  предписывалось  мотивировать  отмену   захода  злой  волей  японской  стороны  «в  связи  с  усилением  территориальных  претензий  к  СССР  на  острова  Итуруп,  Кунашир,  Шикотан  и  Хабомаи».  За  расшифровкой  этих  бумаг  он  и  просидел  до  полуночи.

20.
  Утром  Корнев  прямо  физически  ощутил  неприязнь  к  себе  не  только  команды,  но  и  научного  состава  экспедиции.  Даже  капитан  поздоровался  с  ним  по  имени-отчеству.  Выждав час  после  завтрака,  подполковник  появился-таки  в  каюте  капитана.
 - Прежде  всего  хочу  сказать, - начал  «навигатор»,  что  я  ни  полслова  не  писал  своим  в  Управление  против  захода  в  Токио.
 - Ну,  что  уж  теперь  говорить…  Команду  в  этом  не  убедишь:  репутация  у  вашей  службы…  суровая, - нехотя  произнёс  капитан. – Да  Вы  ведь  не  за  этим  пришли,  верно?
 - Так  точно, - перешёл  к  делу  Корнев. – Мне  интересна  история  шахты  сквозь  судно;  той,  что  при  входе  в  кают-компанию.  Кто  сделал,  зачем.
 - А  ничего  секретного, - ответил  капитан. – Когда  судно  наше  уже  построили  в  Польше,  в  Гданьске,  его  принимать  приехал,  среди  прочих,  директор  Института  океанологии  академик  Монин.  Где-то  он  прочитал  накануне  визита,  что  некоторые  научные  суда  в  США  имеют  сквозную  шахту  с  главной  палубы  под  киль.  Вроде  бы  приборы  через  неё  майнать  удобно.  Ну,  и  пожелал  сделать  и  нам  такую  же.  Поляки  возражали;  мол,  в  проекте  нет,  контракт  закрыт.  Но  Андрей  Сергеич – человек  крутой,  надавил,  где  надо,  доплатил  немало.  Вот  верфь  и  сделала  нам  колодец.   За  счёт  кают-компании:  отгородила  угол  и…  да  Вы  сами  видели.
 - И  как – оправдалось? – поинтересовался  подполковник.
 - По  правде  говоря,  нет.  Сначала  вроде  бы  пробовали.  Но  у  нас  приборы,  как  правило,  вдвое  габаритней  зарубежных.  И  когда  вираешь,  его  легко  стукнуть  о  срез  колодца.  Дрейф  у  судна  ведь  практически  всегда  есть.   Да  и  лебёдку  достаточно  мощную  не  разместить;  а вьюшкой  много  ли  наработаешь?   Условия  труда – и  говорить  нечего;  вентиляция  хилая – одна  труба  вытяжная,  шестидюймовка.  То  ли  дело  на  палубе,  под  солнышком!
 - И  когда  же  последний  раз  использовали  эту  шахту? – спросил  Корнев.
 - Так…, - задумался  капитан, - четыре  рейса  назад  оптики  попробовали;  спутались  кабелем  с  гидрологами,  да  и  оставили  эти  попытки.  Формально  шахта – за  инженерной  группой.  Но  изредка  и  камбуз  использует;  не  шахту,  конечно,  а  помещение.
 - Боюсь,  и  в  шахту  кто-то  лазал, - сказал  Корнев. – Дверь  за  собой  не  запер,  и  барашки-задрайки  едва  наживил.  Знать,  торопился…
 - И  какому  чёрту  она  понадобилась? – удивился  капитан. – Пришельцам?
    Подполковник  так  и  не  понял,  пошутил  капитан  или  нет.  «Теряю  чувство  юмора, - отметил  он  про  себя. – Ничего  себе  морской  вояж!»  А  капитану  сказал:
 - Ну,  спасибо  за  информацию.  Вот  и  пойду  думать,  каким-таким  пришельцам  она  понадобилась.

21.
    Корнев  сидел  в  своей  каюте,  пытаясь  сочинить  отчёт  по  версии  «пришельцев».  Увы,  никакой  связности  не  получалось.  А  как  легко  развивалась  версия  об  обычных  шпионах!  Чертежи  среза  шахты  наверняка  остались  на  верфи  в  Гданьске.  А  там  сейчас  электрик  Валенса  верховодит,  главней  директора.  Прямо  ли,  косвенно – чертежи  эти  попали  в  руки  «вероятному  противнику».  А тогда  стыковочное  устройство  сделать –пустяк.  Мини-лодка  стыкуется  с  нашим  судном,  пока  оно  болтается  в  море  на  станции.  Агент  из  команды  бросает  в  колодец  всё,  что  захочет.  И  тут  понадобилось  этой  лодке  срочно  отцепиться;  допустим,  авария  там.  Агент  у  нас  на  борту  включает  датчик  пожара  минут  на  пять.  Вырубает  Будько  умелым  ударом  на  случай,  если  капитан  всё  же,  получив  известие,  рванул  бы  за  блюдцем,  не  глядя  на  «пожар».
    А  «пришельцы»?  Собственно,  и  они  всё  это  могли  бы  проделать,  будь  они  типа  «У  погибшего  альпиниста».  Как  там  старуха  Васильева  сказала?  «Это  не  фантазия – это  пророчество».  Но  отчёт  не  может  быть  ни  фантазией,  ни  пророчеством.  Только факты,  только  свидетельства.  Чёрт  меня  дёрнул  в  сауну  пойти!  Теперь  вот  допрашивай  «свидетелей»…  Ага,  вот  оно:  нужно  допросить  Голубева.
    И  подполковник,  с  удовольствием  отложив  отчёт,  пошёл  к  первому  помощнику.  Его  каюта – не  хуже  капитанской,  да  и  расположена  симметрично  с  ней.
 - Николай  Лаврентьич,  позвольте  ради  общего  дела  побеседовать  с  Голубевым  у  Вас, - откровенно  начал  Корнев. – Мне  уже  конспирация  ни  к  чему,  а  этого  мужика  надо  подавить  серьёзностью  обстановки.
 - Понимаю-понимаю, - сразу  согласился  помполит, - только  Вы  уж  меня  увольте  от  присутствия:  мне  и  прошлого  раза – по  горло…
 - Как  раз  об  этом  и  я  хотел  просить, - подхватил  Корнев, - да  боялся  обидеть  хозяина  каюты.
    Лаврентьич  ушёл;  а  подполковник  позвонил  завлабу  гидрологии  и  попросил  без  огласки  передать  инженеру  Голубеву,  что его  ждут  в  каюте  первого  помощника.

22.
    Голубев  постучал  в  дверь,  дождался  «Войдите»,  вошёл  и  остановился  у  порога:
 - Здравствуйте,  Вы  меня  вызывали?
    И  подполковник  сразу  понял,  что  инженера  и  раскалывать  не  надо,  и  антураж  создавался  зря.  Пришёл  он  быстро:  явно  не  успел  посовещаться  с  Черновой.  Он  уже  запуган  изрядно  и  расскажет  всё.
    Корнев  молча кивнул  на  диванчик;  дождался,  когда  инженер  устроится  на  краешке,  и  приказал:
 - Расскажите  точно,  что  Вы  видели  за  кормой  судна  перед  самым  объявлением  пожарной  тревоги.
 - Мы  с  Изольдой  Черновой  стояли  на  площадке  «Метеорита».  Разговаривали  о  том,  где  нам  лучше  жить:  у  неё  или  всё-таки  попробовать  ей  уехать  со  мною  в  Москву.  У  неё – мать  и…
 - Это – лишнее, - оборвал  его  подполковник. – Дальше  что,  перед  самой  тревогой?
 - Ну,  она  вдруг  перед  самой  тревогой  испугалась  и  закричала:  «Смотри!  Смотри!».  И  показала  за  корму.  Я  не  сразу  увидел:  на  поверхность  смотрел,  а  надо  было – в глубину.  Как  будто  шар  серебряный  или  светящийся  быстро  отставал  от  судна.  Я,  извините,  близорук  и  был  тогда  без  очков.  Мало  чего  разглядел.
 - А  она  что  разглядела? – спросил  Корнев,  понимая,  что  вряд  ли  Голубев – зоркий  наблюдатель.
 - Не  знаю, - ответил  инженер. – Она  задрожала;  вцепилась  мне  в  руку,  так  сильно,  что  от  ногтей  следы  остались.
    Он  глянул  на  левое  предплечье,  но,  похоже,  следов  не  нашёл  и  показывать  не  стал.
 - А  дальше? – подсказал  подполковник. – Потом  что  говорила?
 - Говорила,  что  и  раньше  видела  такой  отблеск,  как  бы зарево.  И  на  других  судах  когда  работала.  И  в  этом  зареве  перед  глазами  появлялись  два  зелёных  человека.  И  один  оглядывался,  и  смотрел  прямо  на  неё.  Она  считает,  что  это – к  беде,  к  кораблекрушению.
«Типун  тебе  на  язык», - подумал  Корнев.  А  замолчавшего  инженера  подтолкнул  словами:
 - Что-нибудь  ещё  говорила?  Ты  вспомни.
 - Да  нет, - ответил  неопределённо  Голубев, - про  это – ничего.  Только  просила  про  человечков  никому  не  рассказывать:  а  то  визы  лишат.  Или  вообще  в  моря  медкомиссия  не  пустит;  а  на  берегу  столько  не  заработаешь.
 - А  теперь  скажи,  кто  был  инициатором  поездки  на  Канду  в  прошлый  заход, - неожиданно  приказал  Корнев.
 - Я…, - растерянно  сказал  Голубев. – Я  прочитал  в  путеводителе,  что  Канда – книжный  рынок  мирового  значения.  А  я  книги  люблю,  у  меня  дома  много  книг.  Оказалось,  что  одна  только  Изольда  бывала  прежде  там  с  группой  из  прошлого  рейса;  и  дорогу   знает.  Тогда  мы  и  познакомились  поближе.
 - А  кто  третий  был? – спросил  Корнев,  зная,  что  группы – не  менее  трёх  человек  и  это  легко  проверить  по  спискам.
 - Аспирант  из  Владивостока,  радиофизик.  Он,  оказалось,  самоучкой  японский  изучает.
 - И  что  вы  там  купили? – спросил  подполковник,  что-то  рисуя  на  листке  бумаги  красным фломастером.
 - Только  набор  открыток  и  календарь  настенный,  с  храмами  Японии.  Книги  слишком дорогие…
 - А  Чернова  что  купила?  Вот  с  такой  эмблемой! – и  подполковник  показал  свой  листок с  кругом  и  тремя  пятнами  в  нём.
 - Не  знаю…, - в  смятении  сказал  Голубев. – Не  видел:  я  книгами  увлёкся.  Мы  тогда  ещё  не  были…  близки.
 - Вынужден  предупредить  Вас, - веско  сказал  Корнев, - что  Вы  становитесь  соучастником  распространения  в  нашей  стране  враждебных  агитационных  материалов.  Со  всеми  вытекающими  последствиями.
 - Но  я – правда – не  видел  ничего  такого!… - вконец  растерялся  Голубев. – Если  видел  бы – сказал  сразу.
 - Хорошо, - сбросил  натиск  подполковник. – Итак,  Вы  пообещали  мне  сказать  сразу,  если  увидите  этот  знак.  Я  правильно  понял?
 - Да…, - выдавил  из  себя  Голубев,  окончательно  сбитый  с  толку.
 - Ну  ладно,  можете  идти, - сказал  Корнев  и  нажал  пару  кнопок  на  японском  мини-диктофоне.  Шедший  к  двери  инженер  услышал:  «…пообещали  мне  сказать  сразу…».

23.
    Подполковник  не  собирался  брать  с  Голубева  расписку;  да  и  не  имел  разрешения  на  вербовку  по  всей  форме.  Он  вынул  из  папки  список  всех,  кто  был  на  корме  в  те  злополучные  минуты.  Опросить  надо  каждого;  и  даже  если  кратко,  то  это – работа  на  целый  день.  Следующий – аспирант?  Нет,  его  лучше  последним – ведь  прицепится  со  своим  «Лораном».  Неприятное   дело…  Да  и  дадим  Голубеву  время  припугнуть  его.
    Пришёл  хозяин – первый  помощник;  вопросительно  уставился  на  Корнева.  Подполковник  завёл  извинительным  тоном:
 - Дорогой  Николай  Лаврентьевич!  Вы  уж  простите,  но  дело  требует  поработать  мне  в  Ваших  апартаментах  до  вечера.  Надеюсь  к  ужину  закончить,  но…  Вот  Вам  мой  ключ:  пользуйтесь  моей  каютой  пока,  не  стесняйтесь!
    Помполит  ушёл,  недовольный.  А  Корнев  сидел  дотемна,  пытался  вытянуть  хоть  что-нибудь  новенькое  из  каждого  вызываемого  по  списку.  Но  все  рассказывали  одно  и  то  же:  и рядовые  сотрудники,  и  завлабы.  Начальника  экспедиции подполковник  решил  не  беспокоить.  Пришельцы?  Вот  и  пойми,  что  это:  коллективный  бред  или  классический  эксперимент  по  конформизму.
    А ужин  принёс  Корневу  неприятный  сюрприз:  разговор  за  столами  высшего  плавсостава  был  о  том,  что  команда  «взбунтовалась»,  и  судовой  комитет  настоятельно  просит  провести  завтра  же  профсоюзное  собрание.  Повестка  дня:  требование  захода  в  какой-нибудь  заграничный  порт,  где  можно  реализовать  остатки  валюты.
    После  ужина  подполковник  решил  хоть  немного  отдохнуть  от  дела  «пришельцев»,  отвлечься.  Он  принял  душ;  вернувшись  в  каюту,  разделся  до  трусов  и  разлёгся  на  койке  поверх  одеяла.  Но  в  голову  опять  полезли  «инопланетяне».  Чекист  выругался  про  себя,  щёлкнул  тумблером  светильника  в  изголовье  и  взял  недочитанный  детектив  про  инспектора  Глебски.  И  действительно,  удалось  отвлечься  от  «пришельцев».  Но  вот  он  дочитал  до  фразы:  «Мысль  о  том,  что кто-то  из  них,  может  быть,  ещё  бродит  среди  людей,  замаскированный,  неузнаваемый,  мысль  эта  не  даёт  мне  покоя».  Чекист  выругался  уже  вслух,  бросил  книжку  и  стал  раздумывать  о  «товарищах  наших  по  разуму»,  работающих  под  видом  землян.  И  последняя  мысль,  которую  он  поймал  у  себя,  проваливаясь  в  сон,  была:  «А  не  заболеваю  ли  я  шизофренией?»

24.
    С  утра  началась  работа  на  полигоне:  все  на  судне  догадались  о  том  по  прозвучавшей  через  общесудовую  трансляцию  команде:  «Боцману  с  буёвой  командой – на бак!»
    Корнев  поднялся  на  «сачкодром»  и  оттуда  наблюдал,  как  четверо  матросов  и  боцман  на лебёдке  справлялись  с  громадным  океанографическим  буем.  Судно  подрулило  к  нему  так,  что  буй  оказался  под  правой  скулой  носа.  Один  матрос  уже  сидел  на  планшире  борта,  дирижируя  руками – на  «майна-вира».  Второй  накинул  удавку  на  шток  буя  ниже  солидного  радиолокационного  отражателя-«катафота»  и  с  помощью  третьего  матроса  притянул  шток  к  борту.  Четвёртый,  Сельчуков,  рискованно  свесившись  за  борт,  ловко  застропил  буй,  набросил  строп  на  гак  стрелы  и  отскочил  в  сторону.  Бросив  удавку,  за ним  отскочили  и  двое  ловцов.  Лебёдка  взревела,  и  боцман,  играя  контроллерами,  стал  выхаживать  буй  на  палубу  под  безмолвное   дирижирование   «вира-майнальщика».   Наконец,  сидящий  на  планшире  резко  развёл  руки  в  стороны;  лебёдка  замерла.  На  тросе  под  буем  показалась  первая  «вертушка» - измеритель  течения  типа  «Поток».  Трос  выше  её  заложили  в  канифас-блок  и  подвирали  так,  что  «вертушка»  оказалась  в  метре  над  откидным  мостиком  правого  борта.   Двое  гидрографов  бережно  отцепили  её  и  отнесли  на  правую  галерею.  Застопорили  трос,  буй  смайнали  на палубу,  трос  завели  на  шпиль.  И  цикл  начался  заново:  буёвая  команда  дело  знала,  работала  молча  и  сноровисто.  Вот  и  вторую  «вертушку»  гидрологи  сняли.  «Ну,  это всё  же  надолго, - прикинул  подполковник. – А  вот  у  рулевого  теперь  пауза.  И  на  руле  при  поиске  и  ловле  буёв  стоит,  конечно,  лучший  матрос-рулевой  Васька  Шилкин».
    И  Корнев  отправился  палубой  ниже – на  мостик.   Шилкин,  головастый  русоволосый  крепыш  с  пшеничными  усами,  и  в  самом  деле  скучал.
 - Приветствую! – сказал  чекист,  войдя  на  мостик.  Шилкин  молча  кивнул;  а  вахтенный  штурман,  старпом,  отозвался  из-за  выгородки   для  прокладочного  стола.
    Покрутившись  у своих  радионавигационных  панелей,  Корнев  подошёл  к  лобовым  окнам-иллюминаторам,  посмотрел  на  работу  с  буем  и  как  бы  между  прочим  спросил  рулевого:
 - Скучаешь?
    Васька  неопределённо  хмыкнул  и  кивнул  своей  кудлатой  головой.
 - А  мне  вот  после  того  случая  с  «медузой»  скучать  не  приходится.  Тебе  хорошо – всё  сам  видел;  а  я,  как  назло,  в сауне  кайфовал.
    Шилкин  упрямо  молчал,  с  непонятным  интересом  разглядывая  Корнева.
    И  чекист  понял,  что  темнить – себе  дороже;  спросил  напрямик:
 - Ну,  что  видал-то?  Люди  разное  болтают.
 - Да  ничего  особо  и  не  видел, - нехотя  ответил  Шилкин. – Я  с  Сельчуком  шалаболку  гонял,  когда  наука  всполошилась.  Сельчук  сразу  к  ним  кинулся,  а  я,  как  всегда,  без  паники.  Они  все  длинные,  из-за  них  не  видно.  Пришлось  сбоку  смотреть,  где  спасательный  круг  на  леерах.   Ну,  шар  светящийся  видел;  но  уже   далеко.  Когда  кто-то  шахматную  доску  швырнул,  я  подумал,  не  бросить  ли  круг.  Но  потом  решил:  «Перебьются».
 - И  что  это  было,  по-твоему?   Как  думаешь? – спросил  Корнев.
 - Да  уж  не  медуза! – опять  не  без  насмешки  сказал  рулевой  и  замолчал.
 - А  что  же? – наседал  подполковник. – Почему  не  медуза?
 - Медуза  вниз  так  быстро  с  поверхности  не  уходит, - авторитетно  заявил  Шилкин. – Видал  я  всяких…  физалий.  Я  чуть  сбоку  смотрел:  увидел  бы  купол  перевёрнутый.   А  то  был  шар,  точно.
 - С  такого  большого  расстояния?   Да  на  глубине? – засомневался  Корнев.
 - У  меня  зрение – супер:  я  же  рулевой.   И  ещё – этот  шар  отцепился  от  нашего  судна, - не  моргнув  глазом,  выдал  Шилкин.
 - Да  ну?! – изобразил  подполковник  крайнюю  степень  недоверия.
 - А  сам  подумай, - нагло  заявил  матрос. – Шар  на  погружение  шёл  почти  в  диаметралке,  вдоль  киля.   Значит,  по  курсу  нашему  был?   Был;  и  близко  к  поверхности.  Как  же  его  мой  сменщик  не  заметил?   За  полчаса   до  того  я  ему  вахту  сдал.   Да  и  вахтенный  штурман…
 - Отвлёкся,  может  быть, - возразил  Корнев.
 - Отвлёкся?  Ну,  штурман  мог;  а  на  руле,  особенно  в  первый  час  вахты,  мы  зорко  следим,  что  там  по  курсу.  Разве  что  на  секунду  бросим  взгляд  на  картушку.  Мы  пятно  солярки  замечаем;   а  уж  такой   яркий  шар – обязательно.  Не  было  его  по  курсу!  От  нас  отделился!
 - Ну,  ты  даёшь,  Вася! – то  ли  восхищённо,  то  ли  с  сомнением  сказал  Корнев. – Ладно,  спокойной  вахты  тебе!
    И,  кивнув  старпому,  давно  уже  с  интересом  слушавшему  «допрос»,  подполковник  пошёл  снова  на  «сачкодром».

25.
    Вскоре  с  первым  буем  покончили;  судно  двинулось  искать  второй,  и  буёвая  команда  освободилась.   Корнев  перехватил  Сельчукова  на  корме,  у  квадратного  стола  морского  биллиарда.  Матрос  в  одиночестве  сосредоточенно  гонял  шайбы.
 - Тренируешься? – спросил  чекист  с  лёгкой  иронией.
 - Верно, - смутился  Сельчуков, - тренируюсь.   Реванш  у  Шилкина  надо  взять.  Вот  как  сдаст  он  вахту – потягаемся.
 - Что,  продул  в  прошлый  раз? – добродушно  подначил  чекист.
 - В  позапрошлый, - уточнил  Сельчук. – В  прошлый  не  дали  доиграть.  Только  в  азарт  вошли,  как  эти  «пришельцы»  появились.  И  сразу – пожарная  тревога.   А  я – в  пожарном  расчёте.  Пришлось  бросить  всё  и  бежать.  Ну,  пожара-то  и  не  было:  ничего  себе  шуточки,  а?  Погорелец   ваще   обалдел.
 - А  потом  чего  же  не  доиграли?
 - Да  пока  барахло  пожарное  прибрали…  А  потом  Шилкина  вызвали  на  мостик  спираль  какую-то   хитрую   крутить.   А  меня  поставили  к  борту  «медузу»  эту  высматривать.  Только  это  не  медуза  была.
 - А  что  же?  Ты  сам-то  видел?
 - Видел, - утвердительно  кивнул  Сельчуков, - успел.  Правда,  мало  видел:  пока  добежал  до  гакаборта,  так  она  уже  далеко  была,  батисфера  эта.
 - Батисфера?   А  может  быть – аппарат  инопланетян? – подзадорил  матроса  Корнев.
 - Может  быть, - спокойно  согласился  Сельчуков. – Должны  же  они  к  нам  прилететь.  Может,  давно  уже  прилетели,  только  прячутся.
    Короче,  ничего  другого  из  этого  простака-матроса  подполковник  не  вытянул.
    Итак,  версия  старухи  Васильевой,  как  ни  странно,  получила  поддержку  рулевого  Шилкина  и  матроса  Сельчукова.
   И  подполковник  Корнев  не  поленился  ещё  раз  проверить  пломбы  на  двери  к  шахте:  явную  и  тайную.  Они  были  не  нарушены;  но  стоянка  при  снятии  буя  уже  давала  шанс  таинственному  аппарату  пристыковаться  к  судну.   Послать  аквалангиста?   Он  на  судне  найдётся:  по  крайней  мере,  механиков  этому  обучают.   Да и  боцман  как  будто  умеет,  из  матросов  можно  найти,  из  науки  добровольца.  Наконец,  сам  Корнев  обучен.
«Мало  тебе  случая  с  Будько? – подумал  вдруг  подполковник. – Не  ищи  на  задницу  приключений!   Лучше  допроси,  наконец,  аспиранта  этого,  Воронина».

26.
    Что  знал  Корнев  о  Воронине?   По  виду:  типичный  ботаник,  мальчик-отличник.  Хотя  из  семьи  «рабоче-крестьянской»,  с  окраины  Владивостока.   Красный  диплом  местного  университета.  И – два  года  в  армии,  командовал  взводом  в  ПВО,  а  потому – старший  лейтенант  запаса.  Не  женат,  и  это – минус.   «В  порочащих   связях  не  замечен», - как  говаривал  Штирлиц.   Или  это  Борман  говорил?   «Нет,  не  ботаник  этот  аспирант, - решил  Корнев. – На  социометрике  он – почти  звезда.  За  счёт  чего?   Ну,  ошарашил   всех  в  первый  заход:  на  токийском  причале  встречали   судно  три  любопытных  японки;  так  он  ещё  при  швартовке   закричал  им:  «Анонэ-э!  О-хайо  годзаимас!»   И  минут  пять  о  чём-то  сбивчиво  говорил  с  ними  через  борт.  А  потом  убежал;  и  продолжение  контакта  не  зафиксировано».
    При  формировании  групп  для  схода  на  берег  подполковнику  удалось  включить  аспиранта  в  четвёрку  во  главе  с  мотористом  Витьком.  Но  в  город  аспирант  пошёл  в  «группе  по  интересам»,  с  Черновой  и  Голубевым:  помполит,  видишь  ли,  позволил  поменяться  местами.  Тот  же  Лаврентьич  вовлёк  аспиранта  в  редакцию  стенгазеты,  в  самодеятельность:  оказалось,  что  Воронин  песни  сочиняет  и  на гитаре  бренчит.  Вот  вам  и  звезда.  Не  мудрено,  что,  как  Алевтина  доложила,   Ленка  с  камбуза,  «девочка  Шилкина»,  проявила  интерес  к  аспиранту;  но  Васька  её  вразумил  по-своему.
    Подполковник  знал,  что  Воронин  имеет  привычку  после  обеда  стоять  под  кормовым флагом,  глядя  за  корму.  На  птиц  морских  смотрит,  на  буревестников,  альбатросов.  Место  удобное  для  приватного  разговора:  дрожь  палубы  и  шум  винтов  не  дают  подслушать,  да  и    незаметно  подойти   трудно.  Там  он  его  и  подкараулил.
    «Песни,  небось,  сочиняет  в  эти  минуты,  романтик  хренов», - почему-то  неприязненно подумал  Корнев.  Но – служба  обязывает;  и  подполковник  подошёл,  встал  рядом:
 - Не  помешаю?
  - Нет, - ответил  аспирант  приветливо.  «Притворно?» - подумал  чекист.
 - Выдержав  добрую  паузу,  Корнев  продолжил:
 - Я  вот  о  чём  думаю:  почти  неделя  прошла,  как  в  этой  кильватерной   струе  промелькнул  неопознанный  объект.  Обыденно  так,  буднично.  А  выходит,  что  это  могут  быть…  инопланетяне;  это  ж  надо!  А  Вы  тоже  об  этом  задумались?
 - Нет, - улыбнувшись,  будто  извиняется,  сказал  Воронин. – Я  песню  сочиняю.
 - О  чём?  И  получилось  что-нибудь? – задал  естественный  вопрос  подполковник.
 - Не  мне  решать, - ответил   аспирант. – Но  проверить  на  зрителе  надо  бы.  Не  откажетесь?
 - Нет,  конечно, - вынужден  был  сказать  Корнев. – Давайте.
 - Н-ну,  тогда  слушайте, - сказал  Воронин  и  начал  напевать,  отстукивая  ритм  по  планширю:
                Защита  нам – тельник.
                Приметы  грозят:
                Ушли  в  понедельник,
                Взяв  женщин  в  отряд,
                Нет  чистой  рубахи
                На  случай  беды…
                Зачислены  страхи
                В  разряд  ерунды!
                Здесь  рыбы  летают,
                Качает  невмочь,
                Созвездия  зимние –
                В  жаркую  ночь,
                Прёт  солнышко  в  полдень
                На  северный  край;
                Отсюда  до  берега
                Дальше,  чем  в  рай.
                Нептун,  видно,  злится,
                Бузит,  старый  чёрт:
                Под  градусов  тридцать
                Кладёт  нас  на  борт.
                А  солнце  печёт,
                О  пощаде  забыв,
                Покруче  морскою
                Водой  посолив.
                На  шлюпе  «Камчатка»
                Здесь  шёл  Головнин,
                Крестился  украдкой,
                Не  зная  глубин,
                Надеясь  на  бога
                Да  на  паруса.
                А  синее  море
                Слепило  глаза.
                Креститься  украдкой-
                Потребности  нет:
                Пятнадцать  десятков
                Отстукало  лет.
                Но  так  же  нас  море
                Слепит  синевой,
                И  так  же  кильватер
                Кипит  за  кормой!
    Закончив,  аспирант  взглянул  на  Корнева  и  совершенно  банально  спросил:
 - Ну  как?
 - Ничего, - столь  же  банально  ответил  подполковник.
 - Я  ещё  поработаю  над  этим – не  совсем  доволен, - признался  Воронин.
    «Он  зубы  мне  заговаривает,  что  ли? – подумал  Корнев. – Ну,  заяц,  погоди!»  И  подполковник  спросил  в  лоб:
 - Ну  неужели  Вас  нисколько  не  интересует  тот  неопознанный  ныряющий  объект,  который  всполошил  всю  экспедицию?  Вы  ведь  видели  его?
 - Видел,  конечно.  А  всё-таки  не  очень-то  интересует.
 - Почему? – удивился  Корнев.
 - Понимаете,  я – физик.  А  это…, - замялся  аспирант, - это  ещё  не  вопрос  физики.
    И  заметив,  что  чекист  недоумённо  пожал  плечами,  аспирант  пояснил:
 - Физика – опытная  наука;  она  изучает  лишь  то,  с  чем  можно  гарантированно  поставить  опыт.  Да  не  единственный,  а  сколько  сам  захочешь.  Вот  вынырнет  этот  аппарат  из-под  нашего  судна  ещё  раз,  потом  ещё…;  попробуем  его  вызывать  оттуда.  И  если  получится,  тогда  за  дело  возьмётся  наука,  физика.   И  я,  может  быть,  займусь.  А  может,  и  нет.
    Такого  физического  прагматизма  от  романтика  полковник  не  ожидал.  И  всё-таки  спросил:
 - Почему  же  «нет»?   Ведь  интересно!
 - Знаете,  я  с  первого  курса  чем  только  ни  увлекался:  и  телепатия,  и  привидения,  и  телекинез,  и  эффект  Кирлиан.  Вот  ещё  пришельцев  мне  не  хватало!
 - А  судьба  ведь  именно  Вас  вывела  на  корму,  как  раз  к  появлению,  скажем  так,  пришельцев.
 - Да  я  просто  Вас  искал:  обещали  мне  о  «Лоране»  поговорить.  А  Вы  как  увидели  меня,  так  сразу  в  сауну…  драпанули.
    Подполковник  понял,  что  дальше  лучше  не  продолжать  разговор.  Бросил  взгляд  на  часы,  изобразил  досаду  и  сказал:
 - Ого!  Мне  пора  бежать.  Извините.
    И  Корнев  ретировался.

27.
    Впрочем,  чекист  не  совсем  лгал:  капитан  ещё  за  обедом  пригласил  на  15.00  в  свою  каюту  начальника  экспедиции,  первого  помощника,  старпома,  председателя  судового  комитета  и  «радионавигатора».  Цель  совещания  была  одна:  как  избежать  профсоюзного  собрания.  «Бунт  на  корабле»  никому  не  был  нужен.  Сошлись  на  том,  что  капитан  и  начальник  рейса  обратятся  к  команде  и  научному  составу  с  просьбой  отложить  собрание   до  конца  работ  на  полигоне:  дни  хорошей  погоды  надо  не  упустить.  И  пообещают  заход  в  иностранный  порт  на  обратном  пути  во  Владивосток.  Отсюда  следовало,  что  капитан  должен  был  такой  заход  обеспечить.  Когда  все  расходились,  капитан  тормознул  Корнева  и  сказал:
 - Виктор  Сергеич,  очень  Вас  прошу:  постарайтесь  через  Вашу  «систему»  пробить  заход.  Я,  конечно,  тоже  сделаю  всё  от  меня  зависящее.  Но – дайте  своим  радиограмму,  а?
    Начальнику  экспедиции  тоже  надо  было  похлопотать:  связаться  с  отделом  И. Д.  Папанина.
    За  полдничным  чаем  объявление  о  переносе  собрания  до  окончания  работ  было  сделано.  Большинство  смирилось;  хотя  три-четыре  бузотёра  ворчали:  «У  нас  отложить – значит,  похерить!»
    Буи  снимали  дотемна:  таскали  вертушки, вели  метеонаблюдения,  совершенствовали нестандартные приборы  и  испытывали  их.  А  подполковник  Корнев  излагал  на  бумаге  допросы  членов  команды  и  научного  состава.  И  всё-таки  радиограмму  «своим»  с  просьбой  о  ходатайстве  перед  пароходством  насчёт  второго  захода  судна  в  иностранный  порт  он  сочинил  и  отправил  через  капитана.  Необходимость  захода  он  мотивировал  выдающимися  трудовыми  успехами  и  «отличным  политико-моральным  состоянием».  То  есть  отличным  полиморсосом,  как  выражался  капитан  и  писатель  Виктор  Конецкий.

28.
    Утром,  на свежую  голову,  подполковника  осенило:  аспирант  Воронин  ежедневно  смотрит  в кильватер  не  бесцельно;  он  ждёт  появления  батисферы.  «Собственно,  он  и  сам  в  этом  признался:  «…ещё  раз,  ещё…», - вспомнил  Корнев. – Почему  он  не  закосил  от  армии,  с  красным-то   дипломом?  К  тому  же – фактически,  он  за  мной  следил.  И  ещё  не  ясно,  Изольда ли  ему  меня раскрыла  или  он – Изольде;  а  через  неё – и  всей  команде.  А  его  японский  язык?  Моряки  по  двадцать  раз  в  Японии  побывают,  однако,  усвоят  лишь  «икурадеска»,  «кампай»  да  «сайонара».  Воронин  же  легализовал  своё  знание  языка,  поболтав  с  японскими  девчонками  прилюдно;  а  сам  выскользнул  из-под  сексота  и  бог  знает  о  чём  и  с  кем  говорил  на  Канде.  Ориентировки  на  него  мне  не  дали:  значит,  «дядя  Федя»  не  ведётся».
    Подполковнику  стало…  стыдно?  Нет,  он  впал  в  глубокую  досаду,  что  так  легкомысленно  смотрел  на  проделки  этого  парня.  Да  в  сталинские  времена  за  одно  «анонэ-э»  он  бы  попал на  карандаш  и  далее…  «А  я  забюрократился,  в  отчёты  вот  закопался», - и  Корнев  матюкнулся  по  своему  адресу.
    По  дороге  на  завтрак  чекист,  как  обычно,  проверил  пломбы  на  двери  к  шахте;  всё  было  в  порядке.
    Судно  шло к  последнему  бую;  и  во  время  стоянки  при  его  снятии  вероятность  пристыковки  батисферы  явно  возрастёт.  Только  вот  насколько?  Собственно,  вероятность  появления  «медузы»  в  этом  районе  тоже  была  наибольшая.  Но чему  она  равна,  никто  не  знал.  Максимум  0,3  и  максимум  0,03 – это  две  большие  разницы,  как  говорят  в  Одессе.
    На  мостике  подполковник  застал  начальника  рейса;  тот  был явно  в  приподнятом  настроении.
 - Можно  поздравить  с  завершением  работ? – спросил  его  Корнев.
 - Тьфу,  тьфу,  чтоб  не  сглазить!  Пока  последнюю  вертушку  не  снимем – никаких  поздравлений, - улыбнулся  академик. – Не  люблю  делить  шкуру  неубитого  медведя.
 - А  не  поохотиться  ли  нам  на  второго  медведя?  Точнее,  на  медузу.
    Академик  сразу  стал  серьёзным.  Но  исследовательский  рефлекс  всё  же  возобладал.
 - Хорошо, - решил  он. – Люди  мои  сейчас  почти  все  относительно  свободны.  Бинокли  у  вас найдутся,  я  полагаю.  Давайте  объявим  премию  тому,  кто  первый  заметит  медузу.  Или  «Наутилус»  капитана  Немо…
  И,  подумав,  он  добавил:
 - За  погляд  ведь  он  нас  не  тронет.  Да  и  откуда  узнает,  что  мы  его  ищем?
    Подполковник  не  стал  говорить,  что  на  судне  возможен  сообщник  «медузы».  В  его  власти  дать  сигнал  ей,  что  она – объект  охоты.
    Премия,  две  бутылки  шампанского,  была  очень  кстати:  после  ужина  начиналась,  мягко  говоря, пирушка  до  полуночи  и  далее  по  случаю  завершения  работ.  Отдельные  энтузиасты  хотели  добыть  шампанское  и  после  полуночи.  Захмелевшие  даже  пытались  обмануть  начальство:  мол,  чего-то  видели.  И  тем  самым  опошлили  всю  идею.

28.
    На  подходе  к  Сангарскому  проливу  по  судну  поползли  слухи-гадания.  Одни  утверждали,  что  намечен  заход  в  Хакодате,  другие – в  Аомори.  Туманным  днём  судно  медленно,  как  бы  издеваясь,  прошло  пролив  и  взяло  курс  на  вест.  «В  Пусан, - заявили  доморощенные  эксперты. – Терпимо;  но  много  хуже  Японии».
    Наконец,  подполковник  Корнев  получил  шифровку;  в  ней  сквозило  неудовольствие  его  инициативой  насчёт  захода.  Однако  сообщалось  решение  руководства – заход  в  порт  Хыннам.  Вскоре  и  капитан  получил  предписание  следовать  туда  же.
 - Ни  х…  хыннам  себе! – отреагировал  рулевой  Шилкин,  меняя  штурвалом  курс  на  один  румб  влево, - За  что  же  нас  в  б-б-братскую  Корею?
 - Разговорчики  на  руле?! – оборвал  его  чиф,  хотя  сам  думал  точно  то  же  самое.
    Подполковник  Корнев  в  очередном  разговоре  с  сексотом  Витьком  убедился:  команда  отлично  знает,  что  заход  в  Токио  запретила  госбезопасность.  И  все  связали  это  с появлением    неопознанного  объекта  и  присутствием  на  борту  «кагэбэшника».
 - Несправедливо  это, - думая  о  своём,  сказал  Витьку  Корнев. – Плохо  ты  сработал,  плохо.  Учти  на  будущее;  и  подскажи  товарищам,  что  Хыннам  назначили  благодаря  позиции  руководства  порткомора,  для  укрепления  побратимских  связей.
    Моторист  насуплено  промолчал,  и  это  не  понравилось  подполковнику.
    Научный  состав  экспедиции  перенёс  новость  о  пункте  захода  много  спокойнее.  Все  понимали:  поднимешь  бузу – Папанин  укажет  курс  вест-норд-вест,  то  есть  на  Владивосток.  А  недовольные  в  следующий  рейс  не  пойдут;  но  может  быть  и  хуже.  Поэтому  разговоры  с  Алевтиной  никакой  интересной  информации  подполковнику  не  приносили.  Негласный  обыск  каюты  Воронина  он  решил  организовать  позже,  когда  тот  будет  готов  к  сходу  на  берег.  Печати  на  двери  помещения  с  шахтой  никто  не  повредил.
    Наконец,  пришвартовались  в  Хыннаме.  И  сразу  у  трапа  встали  два  корейских  пограничника,  одинаковые  с  лица,  как  «двое  из  ларца».  Ремни  фуражек  затянуты  под  нижней  челюстью,  и  никаких  улыбок.  В  ладонях  крепко  сжаты  автоматы;  конечно,  родненькие  «калашниковы» - захотелось  прослезиться…
    Подполковник  в  очередной  раз  восхитился  мудростью  своего  начальства:  наверняка  водолазы  КНДР  осмотрят  их  научное  судно  снизу,  найдут  шахту  и  проверят  её.  И  если  есть  там  неопознанный  объект,  то  ему  несдобровать.
    После  обеда  корейцы  подали  к  трапу  два  больших  автобуса  с  зашторенными  окнами,  поменяли  желающим  иены  на  воны  и  повезли  всех,  кто  хотел,  в  Хамхын,  километров  за  пятнадцать.
    Гид-переводчица,  старательно  выговаривая  по-русски,  рассказала,  что  Хыннам – это  корейский  Дюнкерк:  отсюда  панически  бежала  на  судах  английская  дивизия  и  американский  спецназ  во  время  войны  в  Корее.  От  кого  империалисты  бежали  в  Дюнкерке,  барышня  благоразумно  умолчала.  Но  предложила  морякам  попросить  своё  командование  заказать  экскурсию  в  музей  американского  шпионажа  против  КНДР.
    Иногда  она  давала  команду  отдёрнуть  шторы  и  посмотреть  налево  или  направо.  Зрелище  открывалось  очень  даже  пристойное;  но  ненадолго – звучал  приказ  «Сторы  закоройтэ,  позяруста!»  И  два  шустрых  молодых  корейца  помогали  нерасторопным  гостям  его  выполнить.
    Похоже,  автобус  подкатил  к  какому-то  особенному  универмагу,  практически  без  посетителей.  Воны  были  потрачены  на  корейскую  водку  с  корнем  женьшеня  внутри  и  без  оного,  на  ткани,  альбомы  и  живопись  в  стиле  сансуй – «горы  и  воды».  Причём  очень  трудно  было  найти  пейзажи  без  пары  юных  пионеров  или  бойцов  Народной  армии.
    Вечером  команда  культурно  отдыхала:  многие  уже  в  десятый  раз  смотрели  фильм  «Иван  Васильевич  меняет  профессию».  И,  кажется,  не  меньше  отдыхающих  экспериментировали  с  корейской  водкой  «булуки».
    А  подполковник  Корнев  завалился  в  койку  пораньше.  Давно  он  не  спал  так  спокойно,  как  под  охраной  северокорейских  пограничников.  Он  был  уверен,  что  если  появятся  на  Земле  пришельцы,  то  в  КНДР  они  проникнут  в  последнюю  очередь.

29.
    Утром  судно  взяло  курс  на  Владивосток.  «Наука»  паковала  оборудование  и  чемоданы,  а  в  команде,  не  во  всей,  царило  похмельное  уныние.  Осталось  неизвестным,  кто  придумал  развлечение  с  пользой:  капитан  или  пожарный  помощник.  Но – устроили  учебную  пожарную  тревогу.  Эффект  превзошёл  все  ожидания:  взрослые  мужики  с  энтузиазмом  проиграли  заново  спектакль  с  пришельцами.  Остряки  из  науки  назвали  его  «Наш  ответ  Альдебарану».  Один  из  них  даже  «потерял  сознание»  и  грохнулся  навзничь  на  том  самом  месте,  где  не  так  давно  лежал  бедный  Будько.  И  Семилетов  подключился  к  игре.
    Оказалось,  что  практически  все  жили  под  психологическим  давлением  присутствия  инопланетян;  и  вот  с  восторгом  освобождения  сбросили  этот  пресс.
    На  подведение  итогов,  или  «разбор  полётов»,  как  предпочитали  это  называть,  в  кают-компании  собрались  все,  кто  мог.  Капитан,  первый  помощник,  пожарный  помощник  и  старпом – в  президиуме.  «Мастер»,  в  отличном  настроении,  сразу  дал  слово  пожарнику.  Погорелец  поднялся  из-за  стола  и  энергично,  в  своём  стиле,  начал:
 - Ну  вот:  сегодня – другое  дело!  Не  то,  что  в  прошлый  раз.  Молодцы!  Все  расчёты  молодцы.  Я  всегда  говорил,  что  в  борьбе  с  огнём  главное – люди.  Какая  бы  надёжная  КПЗ  ни  была,  люди  сильнее.  А  с  отдельными  личностями  я  разберусь.
    И  пожарный  помощник,  шутливо  погрозив  пальцем  кому-то,  сел  на  своё  место.
Далее  предоставили  слово  первому  помощнику;  иначе  нельзя  было.  Помполит  встал  и  сказал:
 - Товарищи!  Наш  коллектив  добился  больших  успехов  при  высоком  политико-моральном состоянии.   Другого  и  не  могло  быть:  наш  маленький  корабль  (тут  команда  поморщилась) – это  кусок  нашей  огромной  Родины,  её  маленькая  копия:  на  нём,  оказывается,  даже  КПЗ  есть!  Тюрьма,  то  есть.
    Хохот  взорвался  оглушительный.   Поощрённый   успехом  у  публики,  помполит  продолжил  мысль  шутливо:
 - Пожар – дело  опасное;   и  чтоб  не  сгорел  кусок  Родины,  «отдельным  личностям»  надо  не  пальцем  грозить,  а  на  пару  суток  хотя  бы  посадить  в  КПЗ!
    Команда   хохотала   до  слёз;  треть  публики  просто  сползла  под  столы.   Довольный  помполит  гордо  сел  на  своё  место;   в  эту  минуту  он  сильно  напоминал  опального  Хрущёва  во   времена   его  триумфа.
    Надо  сказать,  что  подполковник  Корнев  тоже  не  удержался  от смеха,  чуть  истерического.  Капитан  понял,  что  собрание  пора  закрывать,  и  распустил  всех  «по  домам».   Увы,  дело  этим  не  ограничилось:  первый  помощник  ещё  в  кают-компании  поймал  за  рукав  Погорельца  и  тихим  голосом  попросил  его:
 - Вы  уж  будьте  любезны – покажите  мне…  судовую  тюрьму,  так  сказать…  КПЗ.
 - КПЗ? – переспросил  пожарный  помощник  весело. – Да  тут,  почитай,  везде  она,  всё  судно – сплошная  КПЗ.  Это – Конструкционная  Противопожарная  Защита.
 - Как  это? – растерялся  помполит,  краснея  и  вспотев.
 - Ну,  особая  конструкция  дверей,  асбестовые  переборки,  вентиляция  специфическая,  сети  датчиков,  да  много…
    Дальше  Лаврентьич  не  слушал:  он  бросился  бежать  по  коридору  к  своей  каюте.  Заперся  там  и  на  обеде  в  кают-компании  не  появился. «Неправильно  сделал, - подумал  подполковник  Корнев, - надо  было  ему  вести  себя,  будто  ни  одна  собака  его  не  кусала».  Капитан  распорядился  отнести  обед  первому  помощнику  в  его  каюту.  Через  пять  минут  обе  официантки  вернулись  со  всеми блюдами:
 - Он  нам  не  открыл!  И  даже  не  отзывается:  мы  стучали,  стучали…
    Корнев,  не  допив  компот,  бросился  в  каюту  помполита.  Постучал:
 - Николай  Лаврентьич,  это  я!  Откройте,  пожалуйста.
    Прислушался:  полная  тишина.   Дело  принимало  дурной  оборот.  Подполковник  сунул  руку  в  левый  карман  и  сразу  вспомнил:  «Отдал  ключ-мастер  Алевтине».  Корнев  стал  дёргать  двери  ближайших  кают  по  коридору,  пока  не  ворвался  в  незапертую;  и  хозяина  не  было.  Подполковник  схватил  трубку  телефона,  набрал  номер  и  замер,  прислушиваясь.  «Ага!  Кто-то  взял  трубку;  сопит,  как  помполит.  Положил  на  рычаг – жив  начальник!  Не  повесился,  прости,  господи».
    Корнев  бегом  вернулся  к  двери  помполита,  требовательно  постучал  и  негромко  сказал:
 - Откройте – госбезопасность.
    Первый  помощник  открыл  сразу.  На  лице   его  была  немыслимая  смесь  чувств:  страх,  горькая  обида,  отчаяние.  Он  отступил  в  угол  каюты  и  встал  на  цыпочки,  пытаясь  заглянуть  за  спину  Корневу.  Подполковник  закрыл  за собой  дверь,  и  помполит  успокоился.
 - Что  с  Вами,  Николай  Лаврентьич? – спокойно  спросил  Корнев. – Заболели?
 - Заболел?  Нет, - ответил  помполит  почти  в  прострации. -   Это  они  все  заболели.  Все,  все  они  служат  пришельцам…
    Подполковник  вздрогнул:  «Безумие?  Старик  соскочил  с  катушек?»
 - Да,  служат, …  пятая  колонна, - продолжал  «рассуждать»  помполит. – Все  они  меня  ненавидят.  Они  меня  травят…  Изводят.  С  первого  дня…  Даже  по  лицу  били…
    Сглотнув  слюну,  Лаврентьич  ткнул  пальцем  в  подполковника:
 - И  Вас – ненавидят!  Ненавидят,  но  боятся.  Они  только  и  ждут  пришельцев.  Чтобы  они  помогли.  Тогда  они  осмелеют – и  сбросят  нас  в  колодец!
    Подполковник  снова  вздрогнул:  «Господи,  ещё  кликушества  не  хватало!  Когда  же  кончится  этот  безумный  рейс?!»
 - Лаврентьич, - обратился  к  старику  Корнев,  совсем  игнорируя  его  бред. – Может,  поешь,  а?  Обед  ведь  давно  прошёл.
 - Нет, - подозрительно  глянул  на  подполковника  помполит. – Меня  травят…  И  отравят.
    Корнев  и  ухом  не  повёл.  Сел  на  диванчик,  где  ещё  недавно  сидел  Голубев,  посмотрел  в  подволок.  Легонько  хлопнул  рукой  рядом:
 - Садись,  брат:  в  ногах  правды  нет.
    Помполит  присел  на  краешек;  потом – придвинулся  вплотную,  будто  прячась  за  подполковника.
 - Слушай,  а  что  тебе  нравилось  поесть,  когда  ты  работал  в  пенитенциарной  системе? – медленно  спросил  Корнев.
 - Картошка  жареная! – мечтательно  произнёс  Лаврентьич. – С  луком.  А  тут  всё  варёная,  с  селёдкой.  Каждый  понедельник, - пожаловался  он.
 - Ну,  это  мы  запросто  поправим! – бодро  сказал  Корнев.  Он  позвонил  на  камбуз;  трубку  взяла  Изольда,  но чекист  не  назвал  её  по  имени:
 - Очень  прошу:  срочно  нажарьте  картошки  с  луком  на  троих  и  принесите  в  каюту  первого  помощника.  Только  не  Вы  принесите – обязательно  кто-нибудь  другой.
    Полчаса  Корнев  беседовал  с  помполитом,  слушал  его  бред;  и  убедился,  что  Лаврентьича  охватила  мания  преследования  или  что-нибудь  похуже.  Оказалось,  старик  в  первую  же  «пожарную  тревогу»  услышал  версию  о  пришельцах  и  с  тех  пор  в  одиночку боролся  с  ней.
  - Служба  у  меня  была  нервная,  совсем  измотался, - жаловался  Лаврентьич. – За  последние  десять  лет  только  разок  с  женой  в  Москве  побывали.  Она  меня  даже  в  театр  МХАТ  сводила,  на  «Горе  от  ума».  Помните:  «Карету,  мне,  карету!...»
    Оставив  помполита   за  порядочной  сковородой  с  картошкой  и  под  присмотром  официантки,  подполковник  пошёл  к  доктору  Семилетову  и  передал  больного  ему  под  опеку.

30.
    А  после  ужина  в  кают-компании  начался  прощальный  вечер.  Судовой  комитет  привычно  организовал  концерт;  подключился  и  научный  состав,  сожалея,  что  в  этом  рейсе  не  было  с  ним  известного  барда  Александра  Городницкого,  магнитолога  из  Института  океанологии  АН.  Отдуваться  за  него  пришлось  Изольде.  Пели,  читали  стихи,  разыграли  пару-тройку  скетчей.  Потом – танцы;  и  публика  стала  разбегаться   по  лабораториям:  допивать  запасы  спиртного.
    А  для  подполковника  Корнева  настало  время  последней  операции:  негласные  обыски  у  Черновой,  Воронина  и…  Шилкина.
    Начали  с  Изольды:  она  и  Голубев  заперлись  у  него  в  каюте.  И  пока  Витёк  стоял  на  стрёме,  Алевтина  и  Корнев  тщательно  обыскали  её  каюту.  Открытка  была  на  том  же  месте,  а  ничего  нового  не  нашли.
    Повезло  и  с  остальными:  Витёк  обнаружил,  что  Шилкин  со  своей  Ленкой  пошёл  в  отряд  гидрологов  прощаться  с  Ворониным.  Увязался  за  ними  и   моторист.  В  лаборатории  уже  разлили  по  стаканчикам  последнюю  банку  спирта,  достали  из  холодильника  последнюю  корифену,  пойманную  в  ночь  снятия  последнего  буя  и  запечённую  в  фольге.
 - Слышь,  аспирант, - подначил  Воронина  Витёк, - а  слабо  тебе  сходу  сочинить  песню  про  Ваську  Шилкина?
    Захмелевший  Воронин  задумался,  взял  гитару  и  сказал:
 - Вот  если  выпью  последнюю,  то  уже  не  смогу.  Подождёте  пить?
    Компания  согласилась.  Аспирант  неспешно  стал  напевать,  пощипывая  струны:
                Вот  первый  банкет  мой  с  Васей;
                И,  видно,  последний  банкет:
                Есть  десять  часов  в  запасе,
                Да  спирта  в  запасе  нет.
                И  волны  бегут  вдоль  борта,
                Текут  за  корму  часы…
                Вот  мне  бы  такую  морду,
                Такие  бы  мне  усы!
    А  в  это  время  подполковник  и  Алевтина  шмонали  каюту  гитариста.  Веер  японский,  веер  корейский,  пуховая  куртка  японская,  куклы  «дарума-сан»…
                Сижу  и  завидую  Васе:
                Жаль,  место  моё - на  земле;
                А  Вася  на  мачты  лазит,
                А  Вася  стоит  на  руле!
                И  волны  бегут  вдоль  борта,
                Текут  за  корму  часы…
                Вот  мне  бы  такую  морду,
                Такие  бы  мне  усы!
    «Ага!  Тут  интереснее:  трёхтомник  «Японский  язык».  Первый  том  замызганный,  третий – не  открывался.  «Избранное»  Е. Д. Поливанова, репрессированного  японского  шпиона;  во  Владике  был  завербован,  в  гостинице  «Золотой  Рог».  Вроде  реабилитирован?  Ну,  это  таможня  разберётся.  Тетрадка  со  стихами.  Дневник?  Вот  тёмные  намёки – запись  в  день  «пришельцев».  Сфотаем».  И  подполковник  щёлкнул  микрокамерой.
    А  Воронин  всё  тренькал  и  пел  пьяненьким  голосом,  не  очень-то  держал  мотив:
                Какая  обидная  штука:
                На  кой  хрен,  никак  не  пойму,
                Сдалась  мне  эта  «наука».
                А  Ленка  сдалась  ему.
                И  волны  бегут  вдоль  борта,
                Текут  за  корму  часы…
                Вот  мне  бы  такую  морду,
                Такие  бы  мне  усы!
    Шилкин  был  польщён;  он  демонстративно  чокнулся  с  гитаристом  и  лихо  выпил  стопку.  Неспешно  закусил  корейским  чифаном:  корифеной,  мол,  меня  не  удивишь.
    Моторист   Витёк  спровоцировал   рулевого  на  мемуарные  рассказы.  И  Шилкин  был  в  ударе;  правда,  чуть  привирал,  но  поведал  о  своих  приключениях.  Обыск  у  него  в  каюте  ничего  подозрительного  не  дал.  Разве  что  предосудительное:  дешёвую  камасутру,  пудру  какую-то  для  кайф-секса  (наркотик?).   «Ну  вот, - подумал  подполковник, - если  что  не  предъявит  на  таможенный  досмотр,  тогда  прокачаем  его  по  полной  программе».
    Последняя  операция  завершилась.  Корнев,  уже  по  привычке,  проверил  печати  на  двери  помещения  с  шахтой  и  отправился  отдыхать  от  трудов  праведных.  «А  не  выпить  ли  прощальный   стаканчик-другой  с  доктором  Семилетовым? – мелькнуло  желание.  Но  уж  очень  не  хотелось  видеться  с  безумным  помполитом.

31.
    Утром  печати  на  двери  к  колодцу  были  нагло  повреждены.  И это  даже  не  пытался  скрыть  таинственный  взломщик.  Подполковник  осторожно  вошёл  в  помещение.  Люк  в  колодец  был  задраен   до  отказа.  «Ну  и  чёрт  с  ним! – подумал  Корнев. – Отпечатки  пальцев  будет  искать  уже  следователь.  Предварительное  следствие  я  провёл,  как  мог.  Отчёты  написаны.  В  отпуск,  в  отпуск – бархатный  сезон  во  Владике!»   Он  вышел  на  палубу;  на  траверзе  левого  борта  был  виден  почти  правильный  конус  острова  Фуругельма.  Значит,  только  что  прошли  напротив  того  пляжа,  где  Серёга  уговорил  его  пойти  в  этот  рейс,  «отдохнуть».
    К  десяти  часам  судно  встало  на  внешний  рейд;  и  катер  доставил  на  борт  пограничный  наряд.  Старший  наряда  передал  подполковнику  Корневу  записку:  машина  будет  ждать  его  за  правым  углом  пакгауза.  Вскоре  прибыли  и  таможенники.  У  Черновой  изъяли  открытку,  хотя  Изольда  пыталась  рассказать  им  о  Пакте  Рериха.  Воронину  тоже  предложили  через  пару  дней  зайти  на  второй  этаж  Морского  вокзала  за  книжкой,  взятой  на  экспертизу.  Шилкина  не  смогли  ни  в  чём  уличить.
    Наконец,  судно  ошвартовалось  левым  бортом.  Корнев  поднялся  на  мостик,  чтобы  проститься  с  капитаном.
 - Только  что  уехал  с  документами  к  начальнику  порта! – пояснил  ему  старпом.
    Подполковник  вышел  на  правое  крыло  мостика.  Под  ним,  палубой  ниже,  рыдал  совершенно  расхристанный  крупный  мужчина.  Полдюжины  сочувствующих  приятелей  утешали  его,  уговаривая  забыть  всё,  всё…
 - Дрянь  я!  Тряпка!  Свинья  грязная!!   Даже  утопиться  не  могу-у…, - выл,  заливаясь  слезами,  усатый  здоровяк.  Подполковник  узнал  инженера  Голубева.  Корнев  перешёл  на  левое  крыло  и  спустился  к  сходням.  Двое  незнакомых   врачей  сопровождали  вниз  по  трапу  первого  помощника.  Лаврентьич  декламировал:
Пойду  искать  по  свету,
Где  оскорблённому  есть  чувству  уголок.
Карету  мне,  карету!
    Карета  скорой  помощи  ждала  его  на  причале.  «Из  психушки,  с  Шепеткова», - определил  Корнев.  Умышленно  поотстав,  он  спустился  на  причал  и  оглянулся  на  прощание.  По  трапу  спускалась  Изольда  Чернова,  обвешанная  японскими  пакетами  и  коробками.  Подождав  её,  подполковник  предложил:
 - Помочь  тебе?  Могу  подвезти.
 - Обойдусь! – отрезала  она  гордо  и  пошла  налево.
    Корнев  пожал  плечами  и  пошёл  направо,  к  пакгаузу.

                Эпилог.   
 Есть  во  Владивостоке  уголок  Мюнхена – пивной  ресторан  «Paulaner».
  Хозяин  его,  нетолстый  рыжеватый  немец  чуть  выше  среднего  роста,  в  круглых  очках  и  с  аккуратной  бородкой  представляет  Германию  безупречно.  Одетые,  как  молоденькие  немочки,  русские  официантки  вышколены  под  европейский  сервис.  Бывая  во  Владике,  я  не  могу  не  зайти  в  этот  пивной  рай.
    Вот  и  в  тот  раз  хозяин  проводил  меня  к  столику;  он  нередко  так  делает  для  одинокого  немолодого  клиента.  Возможно,  ещё    и  потому,  что  в  прошлый  раз  я  был  вдвоём  с  прокурором  района,  другом  детства.
    За  ближайшим  столиком  трое  весёлых  пожилых  мужчин  прервали  разговор,  насторожившись.
 - Гутен  абенд, майне  геррен! – учтиво  кивнул  я  троице,  подыграв  хозяину,  и  уткнулся  в  меню.
    «Немец», - подумали,  видимо,  они  и  продолжили  вечер  воспоминаний:  «А  помнишь?...»,  «а  помнишь?!...».
    Когда  «мэдхен»  принесла  мне  светлое  баварское  по  рецепту  1634-ого  года,  я  уже  понял,  что  мои  соседи:  физик-океанолог  и  бывшие  судовой  врач  да  старший  инженер  научного  судна.
    Вдруг  врач,  сидевший  ко  мне  спиной,  обернулся  и  взглянул  мне  в  глаза  испытующе;  за ним – оба  его  друга.
 - Данке! – кивнул  я  официантке,  отпуская.  Примиряюще  улыбнулся  соседям,  приподняв  высокий  полулитровый  стакан,  и  произнёс:
 - ПрОзит!
     Они  смутились  и  больше  на  меня  не  смотрели,  решив,  что  «по-русски – ни  бельмеса».
  - Ну,  док,  ты  всё  затеял,  не  отпирайся, - продолжил  их  разговор  старший  инженер. – Допекли  москвичи  всех  наших  своим  бездельем  да  баснями  про  НЛО  и  пришельцев:  и  команду,  и  науку  из  Владика.  Ты  и  подначил  нас  разыграть  их.
  - Так  это…  общая  идея, -  ответил  врач. – А  сработал  кто?  Старший  инженер  Пантюхин!
  - Не виляй,  лечило! – нажал  инженер. – Ты  же  мне  помогал  всю  пиротехнику,  что  под  водой  горит,  в  вязанку  собрать  и  грузик  с  пояса  аквалангиста  подвесить,  так?
 - Но  зажёг  её  и  выбросил  через  шахту  под  судно  кто?  Ты! – подчеркнул  доктор. – Меня  там  не  было.
  -  А  меня  там  и  близко  не  стояло, - заметил  океанолог. – Меня  вы  послали  на  ют  поднять  крик,  если  эти  болтуны  сами  не  заметят.  Слава  богу,  и  того  не  пришлось – Длинный  заорал  неподдельно!
  - Да,  он  больше  всех  пострадал, - заметил  врач. – В  экстазе  не  пригнул  голову,  как  обычно,  когда  взлетал  по  трапу;  ну,  и –  темечком  о  комингс  люка.  Из-за  войлочной  панамы  вышел  тупой  удар,  без  следов.
  - А  я  чудом  не  попался, - перебил  его  инженер. – Когда  дёргал  за  шнуры  зажигания,  сунул  факел  в  трубу  вентиляции,  чтоб  меньше  надымило.  А  там  как  раз  пожарный  датчик  оказался!  Видно,  когда  поляков  заставили  шахту  сделать,  они  и  воткнули  датчик  в  трубу;  провод  от  него – в  разрыв  цепи  от  кают-компании.  А  в  документацию,  уже  подписанную,  не  внесли.  Никто  и  не  знал,  даже  Погорелец.  Ну,  услышал  я  топот,  к  счастью – по  бакборту,  крики  «Где пожар?»,  всё  понял;  едва  успел  крышку  шахты  задрайками  прихватить  и  вылетел  из  каморки.  Даже  дверь  не  запер  на  ключ  со  страху.  А  тут  уже  толпа  из  кают-компании  валит,  подхватила  меня…  А  в  последнюю  ночь  перед  приходом  во  Владик  я  закоротил  выводы  того  датчика  и  снял  его.  Проводки  закрыл  декоративным  кольцом.
  - Понятно, - вмешался  физик.  – При  капремонте  датчики  заменили  на  модерн,  с  ампулой,  а  тот  остался  на  биметалле.  Сыграл  тревогу,  а  потом  остыл  и  опять  замкнулся.  Но  даже  я  удивился,  до  чего  похож  на  серебристый  эллипсоид  световой  шар  сквозь  пену  кильватера.  А  должен  был  предвидеть:  как  шар  от  фонаря  в  тумане.
  - А  почему  эллипсоид? – спросил  инженер.
  - Да  преломление  же,  по  Снеллу!  Ты  видел,  как  укорачиваются  ноги,  когда  стоишь  в  воде  по  пояс? – воскликнул  физик.
    Инженер  чуть  покраснел  и  стал  пить  пиво,  скрывая  лицо.
    - Но  откуда  Изольда  видела  зелёных  человечков? – продолжил  океанолог. – Вот  где  физика  пасует!  Это  по  твоей  части,  доктор…
    - Да  просто  импринтинг, - ответил  врач.  И  пояснил:
    - Есть  такое  явление  в  психологии.  Если  человек  на  грани  жизни  и  смерти,  да  уже  едва  в  сознании,  мозг  ярко  ловит  последнее  и  впечатывает  его  вглубь.  А  потом  кусочек  этой  картины  вызывает  её  всю  очень  живо.  Даже  у  Павлова  есть  об  этом,  да  и  у  Фрейда,  кажись.  Когда  траулер  перевернулся,  Изольда  уже  погибала,  и  тут  её  заметили  два  спасателя  в  зелёных  гидрокостюмах.  Нам  этот  случай  на  курсе  медицины  катастроф  рассказали.
    - Точно! – поддержал  вдруг  инженер. – Меня  вот  давно  машина  сбила  в  Хабаровске.  Да  башкой  о  бордюр  крепко  вырубила.  Последнее,  что  видел – морду  водителя:  глаза  шарами  и  челюсть  отвисла.  А  ярко  вспоминаю  лишь  когда  вижу  в  лоб  «Тойоту-Короллу».  А  на  «Корону»  или  там  «Камри»,  «Карину» - никакой  реакции!
    - И  какой  же  кусочек  былого  Изольде  напомнил  всё? – недоверчиво  спросил  океанолог.
    - Отсвет  фальшфейера, - ответил   доктор. – При  ночной  спасаловке  их  жгут.  Помните,  она  всё  про  ауру  беды  говорила?
  - Выходит,  Изольда  ближе  всех  была  к  разгадке, - заметил  физик. – Поговорил  бы  гэбэшник  с  ней  спокойно  да  с  умом – и  нам  крышка.  И  стронций  нас  чуть  не  выдал – он  входит  в  состав  сигнальной  пиротехники.  А  гидрохимики  молодцы:  видимо,  метод  ЯМР  применили.
   - Ну,  я  ненавязчиво  подводил  чекиста  к  идее  о  пришельцах, - сказал  доктор. – И  «экспертизу»  удара  по  голове  Длинного  провёл,  и  операцией  потряс  «навигатора»,  и  старуху  Васильеву  на  него  натравил.  Допроса  Длинного  не  допустил…
    - Да,  трясли  нас  гэбисты  ещё  долго,  всю  команду, - вспомнил  инженер. – Даже  на  кэпа  компромат  нарыть  пытались.
   - Науку  тоже  трясли;  и  нашу,  и  москвичей, - добавил  океанолог. – Помните,  как  при  советской  власти  заставляли  ходить  группой  не  меньше  трёх?  В  расчёте,  что  один  из  тройки – стукач;  и  жертва  доноса  не  сможет  узнать,  который  из  двух  его  товарищей  по  группе.  Нас – трое,  но  и  без  стукача,  и  не  раскололи  никого.  Ну,  за  дружбу!
  - За  дружбу!  За  тех,  кто  в  море,  кто  не  с  нами! – подхватили  остальные.
    Они  заказали  ещё  пива,  я – тоже.  Далее,  про  детей,  жён,  разводы,  работу,  безработицу  и  пенсии  я уже  не  слушал.  Правда,  уловил,  что  Изольду  за  что-то  опять  лишили  визы,  уже  навсегда.
    Через  полчаса,  расплатившись,  я  вышел  на  улицу,  и  минут  пять  стоял  в  ночи  под  голубым  светом  вывески,  где  по-немецки  написано  «Пивная  забегаловка  Пауланера».  А  отсвет  её  рыжего  фона  с  головы  до  ног  раскрасил  меня  в  жёлто-голубые  тона,  как  пришельца-инопланетянина.

       На  этом  я  вынужден  закончить  рассказ  о  госбезопасности  и  пришельцах,  т. е.  об  инопланетянах.  Но  история  эта,  как  ручеёк,  слилась  со  множеством  подобных  и  получила  продолжение  уже  в  общем  потоке.
    Осенью  1977   года  Научно-технический  совет  Военно-промышленной  комиссии  СССР  инициировал  комплексную  программу  «Исследование  аномальных  атмосферных  и  космических  явлений  и  влияния  их  на  функционирование  военной  техники  и  состояние  личного  состава».   Длинное  название  было  зашифровано  Министерством  обороны,  как  водится,  кратким:  «Сетка  МО».  Для  учёных-скептиков  Академии  наук  сформулировали  раздел  «Сетка  АН».  Он  расшифровывался   так:  «Исследование  физической  природы  и  механизмов  развития  аномальных  и  космических  явлений».  А  госбезопасность  курировала  и  «Сетку  МО»,  и  «Сетку  АН».
    Через  три  года  «Сетку»  сменила  программа  уже  на  пять  лет,  названная  «Галактика».  К  ней  подключили  Московский  инженерно-физический  институт.  Следующая  пятилетка  поиска  пришельцев  получила  шифр  «Горизонт».  Ну,  а  потом  как  раз  подгадали  лихие  девяностые  годы,  развал  Советского  Союза;  стало  уже  не  до  пришельцев.  Хотя  небезызвестный  Ажажа  и  многие  другие  решили,  что  «мы  сами  во  многом  контролируемся    теми  силами,  которые  посылают  НЛО».  Выходит,  «во  многом»  виновата  не  госбезопасность,  а  инопланетяне-пришельцы.
    Не  могу  не  упомянуть,  что  тему  этого  рассказа  мне  подсказал  сотрудничавший  с  советской  разведкой  журналист  и  писатель  Лоллий  Петрович  Замойский.  С  ним  я  имел  честь  поддерживать  доверительные  отношения  до  самой  его  кончины.