ШКОЛА И РЕПРЕССИИ 30-Х ГОДОВ
На портрете женщина, ей уже за 50, но она удивительно сохранила красоту: большие открытые глаза смотрят доверчиво и пытливо, резко очерченные губы с готовым сорваться добрым словом и глубокая складка горького опыта около них. Фотография любительская, но она передает характер человека доверчивого и пытливого, интеллигентного.
Есть еще одна фотография, но давних лет. Состав на железной дороге, на вагонах плакаты «Грамота — опора трудящихся за лучшую жизнь», «Безграмотность — резерв контрреволюции» и много других, заслоненных группой мужских фигур, в длиннополых пальто, и две женские фигуры на подножке вагона, вот она, в темном берете и с меховой муфтой. Фотография выцвела и неясна, но молодость и красоту женщины ничем скрыть нельзя.
Это одно и то же лицо, Елена Брониславовна, урожденная Ягминович, родившаяся в г. Белая Церковь в 1896 г.
В 1914 году окончила женскую гимназию с золотой медалью, работала домашней учительницей, училась на женских курсах, потом в институте музыкальной драмы, а в 21 году — вот этот поезд, комиссаром которого был Лев Хононович Фальк-Сегаль.
Через год у них родилась дочь Тамара.
О семье надо поведать подробнее, это счастье и боль, жизнь не только семья, но и страны.
Лев Хононович старше жены на год. Будучи студентом Петербургского психоневрологического института, он связал свою жизнь с революционной борьбой, принимал участие в гражданской войне, в 21 году поступил в институт красной профессуры, где, удивительное дело, ему, студенту, предложили.
стать преподавателем, и он стал читать лекции по экономике. Он автор многих книг, его учебник «Краткий курс политической экономии», выдержал 4 издания, переведен на три европейских языка.
Начиная с 1931 года (после письма Сталина), начались гонения на историков, они коснулись и Льва Сегаля. В конце 36 года доктору экономических наук Фальк-Сегалю было предложено для 5-го выпуска учебника дописать главу «Сталин — создатель политической экономии социализма», на что ученый ответил твердым отказом. Участь его и семьи была решена.
20 августа 1937 года Тамаре исполнилось 15 лет, этот день ей навсегда запомнится, именно в этот день семья отправилась в ссылку, в Казахстан. Мать навсегда рассталась с Большим театром, куда она была только что принята, дочь — со школой. Там арестованный отец погиб.
Вернулась Тамара в Москву, оставив мать в казахстанской ссылке, чудом. Да не в хорошем месте была ее квартира: каждый метр улицы просматривался, по этой улице Сталин проезжал на дачу, и бабушке скоро сказали, что если она не вывезет внучку, то - этап к матери.
Страх сковывал жизнь, но победить ее он не может. Мамина сестра, актриса, заключила договор с череповецким театром и предложила Тамаре пожить с ней.
Здесь Тамара и поступила в 8 класс нашей школы. До сих пор она вспоминает, как уютно и хорошо было в школе, поэтому она сохранила любовь и благодарность к ней. «Там было много сердечных людей. Дети льнули к Дому пионеров и находили приют, потому что там Ангелина Анатольевна Алексеева, Татьяна Николаевна Янсон. Татьяна Николаевна учила танцам, а меня еще бесплатно индивидуально учила музыке. Я помню, как Ангелина Анатольевна примеряла на меня костюм чертика, принесенный из театра специально для карнавала, и подарила на Новый год ноты, я пыталась отказаться, но А. А. погладила меня по голове и сказала:
— Что ты, Тамарочка, ведь подарок нужен тебе, ты играешь.
А. А. много детей обласкала и отдала им кусочек сердца.
В 8-м классе Тамару приняли в комсомол. Ох, какое это было бурное собрание! Это было не просто жаркое собрание, это было соревнование жары с холодом. На всю жизнь Тамара сохранила благодарность маленькой девочке с косичками, секретарю комсомольской организации Рите Куликовой, которая звонко и отчаянно, так что зал притих, крикнула:
— Так дети же за родных не отвечают! — и зал переломился.
В события включается Валя Буйко, прирабатывавший в то время в городском театре, его имя еще не раз встретится на страничках этой книги. Он проводил Тамару в Москву, где она дошла до приемной Берии, где (мир не без добрых людей) ее встретил молодой энкаведист, учившийся по учебникам ее отца,
и матери разрешили переехать в Череповец, куда она и явилась в одном ситцевом платьишке, поселилась за занавеской у двух сестер Боголюбовых. Жили вместе, питались вместе. Две сестры, дочери известного агронома, воспитывали, балуя, племянника Васеньку, озорничавшего в школе, но удивительного доброго человека, который приносил одеяло, когда Елена Брониславовна болела, козье молоко, а иногда и пряник, если тетушки давали ему таковой в школу.
Вот фотография: светлый мальчик с ясными глазами, на обороте — надпись:
— Елене Брониславовне на память от будущего летчика.
Вася Боголюбов закончил школу досрочно в 1942 году, так как всю жизнь бредил небом и на всех карнавалах появлялся только в костюме летчика, он стал летчиком и погиб с горящим самолетом в 1943 году в небе под Ростовом-на-Дону.
А Елена Брониславовна 2 декабря 1940 года пришла в школу № 1, директором в то время был П. В. Смирнов. Выслушав ее, он сказал:
— Елена Брониславовна, Вы Человек с большой буквы.
Так ссыльная, обязанная еженедельно отмечаться в ОГПУ, стала учительницей немецкого языка средней школы № 1.
Нагрузка маленькая, но с голоду уже не умрешь, хотя чувство унижения не прошло.
Пришла в класс, руки трясутся, детей не видит, боится, как бы не услышать: «враг народа». Дисциплину на уроках так наладить и не могла. Ее вызвала к себе А. А. Эйдемюллер, бывшая в то время завучем, и потребовала:
— Вы должны взять себя в руки, проявить волю и подчинить себе класс!
Елена Брониславовна поняла, что ей верят.
Тамара заканчивала 10-й класс. Пора трудная: освободили здание школы под госпиталь, разгружали с поездов ленинградских дистрофиков, заготавливали дрова, очень голодали. На всю жизнь она запомнила, как однажды мама слила молоко из кошкиного блюдечка и дала его дочери. Что было, то было. Это потом стало легче.
В Череповец приехали начальник госпиталя Костецкий и поселился у Боголюбовых, иногда приносил ложечку рыбьего жира. Елена Брониславовна стала организовывать концерты школьников в госпиталях, в воинских частях, руководить кружками хорового и сольного пения в Доме пионеров, куда пригласила ее Ангелина Анатольевна, а в сентябре 1942 г. перешла совсем в госпиталь в качестве руководителя художественной самодеятельности, потом стала начальником клуба эвакогоспиталей.
Раненые после концертов кормили детей, вздыхая о своем.
Тамара танцевала, читала стихи, со стихотворением П. Шубина «Девушка Советского Союза» выступила на радио.
А Елена Брониславовна должна была еженедельно отмечаться как ссыльная и поднадзорная, и дежурный топал на нее ногами и кричал, что «не может быть такого города Белая Церковь в Советском Союзе, ты родилась в Варшаве, шпионка!»
Тамара же досрочно сдает экзамены и в апреле уходит добровольцем в 55-й зенитный артиллерийский дивизион, в боевые расчеты которого было много включено вологодских девушек, подменивших мужчин, ушедших на фронт.
Уже в армию Тамаре пришли два документа: Похвальная грамота за отличные успехи и примерное поведение и аттестат с 14 отметками, все «отлично», — подписанные 30 мая 1942 г. директором школы А. А. Эйдемюллер (А. А. Смирнов ушел на фронт).
Тамара не только несла боевое дежурство, она организовывала художественную самодеятельность, проводила политинформации, выпускала боевые листки и однажды подала заявление о приеме в партию, но принята, увы, не была, не знала, за что арестовали отца. Не хотелось жить. Но в Вологде на смотре самодеятельности чтение ею стихотворения того же Шубина понравилось начальнику политуправления, и неожиданно в Кадуе Тамара получила партийный билет.
До 45 года дивизион охранял небо страны. Много могил рассыпано по нашей земле. На ст. Аташиене в Латвии под плитами памятника лежат пятнадцать погибших при бомбежке девушек. Тамара там была контужена, но служила до конца войны.
До сих пор эта женщина, хлебнувшая горя по горло, вспоминает добрых, мужественных людей: Т. Н. Янсон, А. А. Алексееву, Васеньку Боголюбова, «крадущего» пряник у тети, чтобы принести его больной тамариной маме, Валю Буйко, Ритульку с косичками, директоров ее школы. Много их, хороших людей.
Словом,
Зла у зла судьба,
Без добра
Ему труба.
В 1982 году, рассказывая в стихах о смерти мамы, поэтесса Нора Яворская, известная нам как выпускница нашей школы Элеонора Крусткалн, написала страшную сцену (стр. 45, «Сад без ограды»):
«Вижу: не спит — подтянув к подбородку колени, сидит на кровати серая мышка, в теплом платке, в душегрейке на вате. Одеяло подушку, одежонку какую-то в узел связала, крепко к боку прижала, будто бы в зале вокзала. Меня услыхала, узнала, встрепенулась, как птица: «Доченька, ты?! Слава богу, успеем проститься!» Тень решеткой отбросила на пол оконная рама... «Отчего ты не спишь? Что за узел в руках твоих, мама?» «Там... За мною пришли... увезти меня... Вещи — в дорогу... С черным верхом машина — ты слышишь! — уже подкатила к порогу...»
«...Это тридцать седьмой год подранков своих добирает, Мертвою хваткой вцепился... А мама и так умирает». Так может написать только поэт, всю жизнь несущий в себе боль израненной души.
Письмо в школу в 1988 году поэтесса закончила строками:
«Ко всему этому хочу добавить, что атмосфера нашей первой средней школы города Череповца была такая (спасибо учителям тех лет), что я и по их отношению ко мне не ощущала себя дочерью «врага народа», хотя со стороны вообще городских знакомых и незнакомых людей и некоторых соседей это ой как чувствовалось».
Ее отец, Крусткалн Роберт Яковлевич, имел бурную биографию. Он участник Первой мировой и гражданской войн, приговорен белолатышами к расстрелу, был в плену у немцев, участвовал в подавлении восстания кронштадтских моряков, в ловле банд Савинкова, работал прокурором г. Череповца, а в 38 осужден на десять лет «без права переписки», что на чекистском языке обозначало расстрел.
Но в 37-ом
на допросах распятом
средь ночи отца
увели без возврата...
И передачи, передачи, куда вновь и вновь берет меня с собою мама для опоры.
Двери хлопают где-то,
Будто лают...
Это детство мое ломают.
И нет могилы отца. «А мне — куда мне посадить цветок?» Вот два главных образа в цикле стихов поэтессы, названном «Отцовские шрамы» — подранки тридцатых и сломанное детство. Тема сломанного детства пронзительна в стихотворении «Ночь», где рассказ идет о том, как ночью брат, узнав, что арестованного отца отправляют в Вологду по этапу
решил в ту ночь
один к окраине
пробраться кошки неприметней...
Когда вернулся он, заснеженный,
и у дверей присел устало...
Как черный колокол, качалась,
Качалась ночь в его зрачках...
Брат Элеоноры, Рихард, 23 года рождения, осенью 1936 пошел учиться в нашу школу.
А в сорок третьем при атаке он был убит
январским днем.
Умершим, знаю, не помочь,
Но я твержу, как заклинанье:
нет, в смертный час
воспоминаньем
перед ним не встала
эта ночь!
Это стихотворение 1962 года. В том же году было написано стихотворение «Счастливая». 20 лет память человеческая хранила, чтобы потом взорвать чувства памяти перед людьми.
Дрожит на щечке розовой
прозрачная слеза.
У Верочки Морозовой
заплаканы глаза.
Отец ее
под Выборгом
геройски пал в бою.
Врагов из дота выбил он
у леса на краю.
И все глядит на Верочку
сочувственно сейчас,
и утешает девочку
весь класс.
Учитель рисования,
любимый горячо,
кладет ей с пониманием
руку на плечо...
А я молчу.
Пытливо я
на Верочку гляжу
и вдруг шепчу: «Счастливая!»
и взгляд свой отвожу.
И занимаюсь делом...
А ночью снится мне:
идет отец мой
в белом
по снежной целине.
Не «враг народа» вовсе,
а командир полка,
командует: «Готовься!»
под щелканье курка.
И гибнет героически
у леса на краю
за мир коммунистический,
за Родину свою.
Я плачу.
Плачу вволю,
не пряча глаз.
И утешает в школе
меня весь класс.
Учитель молчаливо
склоняется ко мне...
«Какая я. счастливая!» —
шепчу я в полусне.
Здесь, в этом стихотворении, все не случайно, а если угодно, документально. Помните, как Ангелина Анатольевна, «учитель рисования, любимый горячо», гладила по голове Тамару Фальк-Сегаль, примеривая той карнавальный костюм.
Сердечных людей было тогда немало. Не зря сама Нора Робертовна благодарит учителей той поры за сердечное отношение к ней. Наверное, поэтому люди и воскресили правду.
В последнем письме, полученном: нами в декабре 1994 года, извиняясь, что она так и не выбрала время для встречи с нами в Череповце, она написала:
— В Череповце произошли самые страшные для меня события, к которым больно прикасаться. Но город не виноват.
В этом же письме муж Норы, Яворский Владимир Генрихович, родившийся в Череповце в 1923 году, подробно рассказал, как он учился в нашей школе с первого класса, но его отца долгие годы переводили из города в город, пока не арестовали в 37-ом, в Минске, там мальчик остался один, без близких людей, и вернулся в Череповец.
— Меня приютила родная сестра моей покойной матери, которая без мужа воспитывала троих детей; жилось им трудно, а с моим прибавлением стало еще труднее. Я заявил, что пойду работать, однако тетя настояла, чтобы учился, а на работу пошел ее старший сын.
Итак, я пошел в 7-й класс своей первой школы, где встретил кого-то из своих друзей детства, а с другими познакомился вновь. Лучшим моим другом-одноклассником был Андрей Шулятиков - младший из семьи Шулятиковых, которая имела древние корни в Череповце. Дружил в нашем классе я и с Олегом Тихомировым...
О преподавателях школы самые теплые воспоминания сохранились до сих пор. Учили в нашей школе очень основательно и к учащимся относились требовательно. Своих педагогов мы любили, но и побаивались.
После окончания 9-го класса Владислав Генрихович вынужден был пойти работать, а затем — война, и он воевал под Ленинградом, где живет и поныне.
Последнее его письмо заканчивается словами:
— «Бывает, я вижу этот город во сне, но вижу его глазами своего детства».
Удивительное дело, но почему-то сфера репрессий тридцатых годов в провинции, в том числе и в Череповце, всегда связана со школой.
В конце 1937 года был арестован, обвиненный в принадлежности к царской армии А. Н. Ефимов, офицер, в гражданскую войну сражавшийся на стороне красных.
Вера Алексеевна Фадеева, его дочь, вспоминает:
«В семье было пятеро детей, а мать — учительница начальных классов. Две старшие сестры учились в Ленинграде, одна — в пединституте, другая — в техникуме. Брат учился в лесомеханическом техникуме, мы с сестрой Надей учились в шестом классе 1 школы гор. Череповца.
Можете себе представить, как же тяжело нам пришлось переживать арест отца. Фактически семья оставалась без средств к существованию. Мать получала мизерную зарплату, семье не выдавали никакого пособия за отца, и надо было всех учить. Вообще же наша страна все время переживала страшные времена.
Отцу удалось из тюрьмы написать нам записку: «Меня грызет, как червь, та мысль — за что я сижу». Мы были плохо одеты, нам постоянно хотелось есть, но у нас хорошие и светлые воспоминания о школе, об учителях, о нашем пионерском вожатом из 9-го класса Володе Тюлине.
Вообще в школе царила очень доброжелательная атмосфера теперь вспоминаются эпизоды очень бережного отношения к нам, детям арестованного отца. Иногда нас кормили бесплатно завтраками из школьного буфета, что в то время было очень-очень дорого для нас».
Капитолина Ивановна Соболева потеряла отца в том же жестоком году. Она, пожалуй, единственная говорит, как в первый день после ареста школа встретила ее пустотой: ее парта вдруг оказалась свободной, подруга перебралась на другое место.
Капа подала заявление в медицинский институт, где, увидев запись об отце, тут же документы вернули, но все же она окончила финансово-экономический институт, там не обратили внимания на отцовскую графу.
Скорбный список жертв репрессий может продолжить Аня Терентьева, выпускница 1942 года, потерявшая отца, сыновья учителя нашей школы Пышкало, по некоторым сведениям в годы войны его дети жили в Тотемском детском доме, старший же после войны учился в Вологодском педагогическом училище Валентин Михайлов, отец которого был близок с Блюхером, потому и репрессирован, Толя и Витя Дрейеры, отец их — немец, Маша Семенова, отличница, выпускница школы 1938 года.
Трагедий много. Евгений Семенов, выпускник 1938 года, прекрасно учившийся в школе и прекрасно сдавший экзамены в Бауманском высшем техническом училище, не был допущен для учения в нем: его дед был священником. Евгений, не вынеся унижения, застрелился. От того же ВУЗа получила отказ Вера Пичковская: ее отец репрессирован, а семья выехала из Ленинграда в Череповец.
Все дети этих жестоких лет находили тепло человеческих сердец, многие стали достойными людьми, преодолевшими все. Хотя «бывали хуже времена, но не было подлей»(1).
Леонид Дьяковский
Источник:
1.130-летие Череповецкой средней школы № 1 имени Максима Горького. Исторический очерк развития школы за 130 лет.!865-1995гг.Г.Череповец, 1996 год