В центре чистой страницы дневника - всего одна фраза:"Хочу, чтобы это было не в конце концов, а в начале начал".
24 июня 1979 г.
Всё так и должно было закончиться. Сколько было знаков! Меня будто кто-то предупреждал, что нельзя, нельзя, нельзя! Даже тот рассказ Мекша о смерти влюблённых под зубцами экскаватора (он был чужой муж, а она - чужая жена, и родственники не пришли на похороны)уже намекал на возможную развязку. А мой страшный сон! В нём я с трудом спаслась от сожжения на кресте за грех, но не это было страшно, - страшны были светящиеся лица осудивших меня людей. Эти лица выделялись во тьме своей неподвижностью, мертвенностью. От меня напрочь отвернулись все.
И когда мы с Олей гуляли по городу, знаки преследовали меня: махнувший нам рукой мальчик в окне, вдруг яростно залаявший чёрный пёс, лежавший на подоконнике дома, в котором живёт священник, прыгнувшая мне на ногу лягушка... Этого вполне достаточно было, чтобы настроить меня определённым образом, и я не ошиблась: знаки не лгали. Лгал он. Не верю теперь ему совершенно, не верю в его благородство, в его мужественность.
Как он мучил меня! В четверг я должна была ему позвонить, обошла все автоматы города, но телефон под номером 21927 издавал длинные бесконечные гудки. В пятницу я тоже звонила несколько раз. Попросил позвонить в 14.30. Звоню... Никого. 15.00 - никого, 15.30 - никого, 16.00 - никого, 16.30 - наконец-то, но какой изменившися, чужой, ничего не хотящий:
- Ты была права в своём решении всё закончить. Будет лучше, если ты уедешь, не увидев меня.
Я рыдающим голосом твердила ему о своих мучениях, о желании видеть его, о его жестокости. Его, кажется, проняло:
- Да, я виноват, я плохо себя веду, но я реабилитируюсь. Завтра.
Продолжая жаловаться, я сообщила, что не могу заниматься: минуту читаю, а потом час думаю о нём. Он:
- Я верю тебе. Я верю тебе, Вера.
В пятницу у него не было времени встречаться со мной, договорились, что я позвоню ему в 10.30, он ОБЯЗАТЕЛЬНО будет на месте, потому что у него ВКК*. Но моя практика в звонках весьма печальна, поэтому я грустно произнесла:
- Постараюсь в это поверить.
А он продолжал уверять, что уж в субботу мы обязательно поедем с ним вместе куда-нибудь. И я, обнадёженная и счастливая, с упоением стала ждать субботы.
И вот 10.30, я вся нетерпение, вся ожидание... Гудки обрушились на меня ледяным градом, причём, эти гудки показались мне какими-то искусственными, будто кто-то брал трубку, а потом сразу клал её на рычаг. На четвёртый раз мужской голос бросил:
- Да!
Я радостно выдохнула привычное "Здрасьте", но меня опять обдало холодом:
- Вы куда звоните?
- В поликлинику.
- А кто Вам нужен?
- Доктор Бизев.
- Он уехал в больницу.
От удивления и досады я не сообразила, что сказать, и с трудом выдавила из себя "Спасибо". Всё покатилось, звёзды замигали, угасая... Но оставался ещё шанс - 11.00, и я воспользовалась им. И ужаснулась бесстыдности Его лжи. А потом какое-то спокойствие снизошло на меня: поняла, что это всё, что не на что больше надеяться, - и перестала переживать. Но это внутренне, а вот внешне дела обстояли не лучшим образом. Я вдруг начала часаться (особенно запястья и шея), а потом покрылась волдырями, причём, шея стремительно краснела, и эта краснота перешла даже за границу ключиц. Всё зудело, ныло, болела голова, тупо кололо в животе. Аллергия на фоне невроза, но всё равно неприятно, что из-за Б. я так страшно нервничала. Стоит ли он этого? Теперь думаю, что нет.
Оля назвала его замужним трусом и змеем-искусителем. Вот точная характеристика! А Лида уверяет, что ещё не всё потеряно, ещё что-то должно произойти. А я не верю, не верю, не верю! Он слишком труслив, чтобы предпринимать что-либо самостоятельно. Я же и пальцем не шевельну теперь для встречи в ним. Да будет так! И если мы случайно встретимся в Дубултах, я уже не стану жаловаться ему на его же жестокость. Пусть его! А сейчас пускай помучается угрызениями совести. Таких же мук ему, как были у меня!
*ВКК - врачебно-кончультационная комиссия
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/04/1671