Рафаэль и бабы-жабы

                т р а г и к о м е д и я   
               
                ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ
               
                1. Обуза для художника
 
За последние два-три года после выхода на пенсию художник-реставратор Евдоким Саввич Суховей превратился в отшельника. Друзья, коллеги по Союзу художников, чтобы прокормить себя и свои семьи, не стать бичами в поисках работы и пропитания, подались в страны дальнего и ближнего зарубежья, в основном  в Москву и Санкт-Петербург. Одни, подвизались рисовать портреты новоявленных вождей, криминальных авторитетов, олигархов, банкиров, звезд эстрады и кино, других  «денежных мешков», жирных котов», их домочадцев и любовниц,  породистых лошадей и псов, натюрморты и пейзажи. Другие мастера кисти и резца изображали на  фасадах  дворцов, вилл, коттеджей и особняков, что на Рублевке, во Внуково, в Балашихе  и в прочих элитных местах, фамильные графские и дворянские гербы.
Зная о пристрастии Суховея к собакам, друзья убеждали, что у российских политиков, бизнесменов, банкиров, звезд шоу-бизнеса одним из атрибутов состоятельности и процветания считается не только наличие дворцов, замков, роскошных самолетов, вертолетов, яхт и автомобилей, но и породистых лошадей и собак. Некоторые из толстосумов, выпендриваясь друг перед другом, обзаводятся целой коллекцией,  разномастной сворой псов: ламбрадоры, английские мастифы, долматины, питбули, ротвейлеры, бульдоги, овчарки, доги, доберманы, боксеры, гончие, чау-чау, не говоря уже о пуделях, спаниелях, таксах, болонках… Потому, мол, без заказов и денежной работы Суховей не останется. Будет рисовать портреты не только олигархов, их домочадцев, любовниц, но и лошадей,  собак и кошек. Настойчиво звали в артель свободных живописцев-гастролеров
Третьи из живописцев, прежде под трафарет  штамповавшие портреты Ленина, Маркса, Энгельса, генсеков и членов Политбюро, удачно устроились в мастерских иконописи, старательно рисуя лики святых. Тоже звали с собой в белокаменную, гарантируя в месяц, как минимум 700-800 долларов, почти годовую  пенсию Суховея.  Если заказчик не окажется жлобом, то крупно повезет, несколько тысяч  «капусты» можно срубить за полотно. Так они за зеленоватый цвет называли американские доллары.
Евдоким Саввич поначалу «загорелся», появились блеск и надежда в глазах, творческий подъем и вдохновение. Вспыхнули мечты об организации персональной выставки. Но вскоре спустился с небес на грешную землю, наступило отрезвление. Он подумал: «На кого я оставлю Джима, квартиру и дачу? А тут еще с братом Никитой случилась непоправимая беда, скончался бедолага от цирроза печени, осталась его квартира с нарастающими, как снежный ком, долгами за коммунальные услуги». Решил Суховей повременить, сломя голову, не срываться с насиженного места, пока не избавится от вороха навалившихся проблем.
— Что ты, Рафаэль, такой пришибленный,  озабоченный? Больно смотреть,  не с той ноги  встал или заболел? — остановила художника на лестничной площадке соседка сорокатрехлетняя Тамила Швец и, не дождавшись ответа, продолжила. — Глаза  потускнели, вид жалкий, словно в воду опущенный.  Что случилось, поделись, может  легче станет, как говорится, на  миру  смерть красна?
— Эх, Тамила Львовна, свалилась на мою голову  беда?  Сам еще не могу толком разобраться, — признался Евдоким  Саввич..
 — Не томи  душу, Рафаэль, ближе к телу,  — поторопила  она.— Выкладывай, как на духу, может, чем по старой дружбе и помогу.
Художнику  льстило  сравнение  с  великим  итальянским живописцем, поэтому не  возражал против такого обращения.
— Досталась мне от старшего брата Никиты двухкомнатная благоустроенная квартира. Кроме меня у него никаких других родственников, одинок был, как перст.  Жил  холостяком-бобылем. Недавно я вступил в права наследования, документ получил.
— Так радоваться надо. Поздравлю!
— С чем поздравляешь? Чему радоваться, смерти брата? Думай, что говоришь? — упрекнул он.
— Что жилье, квадратные метры, а значит и богатство подвалило, — ответила соседка. — А что, касается смерти, так человек не вечен. Придет и наш черед. Погоревал, скупую мужскую слезу вытер и будя. Ты ведь не собираешься, как мечтал поэт,  лет до ста расти без старости?
— Нет, но хотя бы еще лет пятнадцать-двадцать Господь даровал.
— Губа не дура. Значит, решил лет до  восьмидесяти трех дотянуть?
— Сколько Господь отмерит, так тому и быть. Одно у меня пожелание умереть не от несчастного случая, рук злодея или, как Никита, от неизлечимой болезни, а своей естественной смертью без мучений и страданий. Заснул и не проснулся.
— Хорошее пожелание. Никто не желает боли и страданий, — поддержала Швец.
— Так вот  мне эта пустующая квартира,  словно корове седло или телеге пятое колесо. Растут  долги за жилищно-коммунальные услуги.  Как чемодан без ручки. Нести неудобно, а выкинуть жалко. Попробуй  жирным крысам из жэка  докажи, что я там не живу, есть свое жилье, а ента квартира  пустует. Совсем обнаглели, требуют стопроцентной оплаты, хотя в квартире никто не живет. Насчитали  по два куба холодной и горячей воды, будто я крокодил. А кроме того за газ, канализацию, лифт, антенну, вывоз мусора, уборку территории. Я ведь ни чем  не пользуюсь. Грабеж средь  бела дня! Как так можно?
 — Можно, но осторожно, — съязвила Швец. — Плати по показаниям счетчиков.
— Легко сказать. Дело в том, что Никита не удосужился поставить счетчики на газ и воду и поэтому взыскивают по среднему тарифу потребления.
— Что же братец тебе свинью подложил?
— Не было денег. Перебивался с хлеба на воду.
— Может с хлеба на водку?
— Не без того, но редко. Так вот я начальнице жэка объяснял, что, если бы в квартире кто-то жил,  то потребление электроэнергии в месяц составляло бы не 1-2 киловатта, а больше 100. Ведь это же элементарная логика. Не надо иметь семь пядей во лбу, а она мне в ответ, что я, мол, экономлю, сижу ночью при керосиновой лампе, свечах или включаю газовые конфорки.  А на кой мне там сидеть, если есть своя квартира.  У них нее  цель— побольше урвать с человека, а там и трава не расти.
— Рафаэль,  таким способом у простаков за долги канцелярские крысы  забирают жилье для себя и своих родственников или продают толстосумам. У тебя тоже есть шанс остаться без квартиры Никиты. Так что поторопись от нее избавиться.
 «Пожалуй, Тамила права, — подумал Суховей. — Надо срочно искать покупателя. Потом свою правоту никому не докажешь. Все суды продажные. Кто больше на лапу даст, тот и прав. В стране царят беспредел и бардак».
— Рафаэль, почему бы тебе самому не установить счетчики, — предложила Тамила Львовна. — Тогда  оплата за услуги уменьшилась бы в два-три раза.
— За какие шиши?
— У тебя, что нет левых заработков, халтуры? — удивилась она. — Вспомни, как в советский период ты сорил деньгами, устраивал банкеты-фуршеты, не скупился на подарки. Зажигал, был у баб нарасхват…
— Да, было золотое времечко, мой звездный час. У кого большие деньги, у того и стадо баб. А нынче ни левых, ни правых гонораров, живу на вшивую пенсию. Никому классическая живопись, да и другие виды искусства, за исключением примитивно-развлекательного и пошлого шоу-бизнеса, не нужны. Самозванцы вожди, депутаты, чиновники не отличаются высоким интеллектом, эстетическими вкусами и уровнем образования, дилетанты, профаны в живописи, литературе, прозе и поэзии. Фанатично одержимы  наживой, обогащением любыми в том числе преступными, способами.. Сейчас кто  благоденствует? Коррупционеры, казнокрады, мародеры и аферисты. А для честного человека один удел — стать дешевой рабсилой для приумножения богатств олигархов, банкиров и обслуживающих их интересы президента и его банды. Дармовое бабло, драгметаллы ослепляют и  застят им глаза. О времена, о нравы!
—  Рафаэль, не дави на психику, будет тебе пеплом голову посыпать, — остановила его тираду соседка и призналась. — Ох, и сглупила я, надо было вовремя твоего Никиту закадрить. Тогда бы у тебя не возникла проблема с его квартирой.
— Ты не в его вкусе. Он любил блондинок, а ты — жгучая брюнетка
— Сейчас не проблема из брюнетки превратиться в блондинку или шатенку, — усмехнулась Швец. — А насчет вкуса, то многие мужчины считают, что жених или сексуальный партнер выбирает невесту или любовницу. Но все происходит наоборот, как в известной присказке: если сука не захочет, то кобель не вскочит. Так и среди людей. Любая женщина, даже некрасивая, с лица воду не пить, способна своими прелестями соблазнить вашего брата. Вы по этой части слабаки, ведь даже в КГБ для вербовки шпионов использовали «медовую ловушку», подкладывали очаровательных женщин под нужных иностранцев, обладавших государственными и военными тайнами. И твой Никита не устоял бы. Жаль, что я упустила его из внимания. Напрасно ты не свел меня с Никитой. Сейчас бы у тебя голова по поводу  лишней квартиры совершенно не болела бы.
— Последние полгода брат хворал.
— Наверное, бухал, не просыхая,  цирроз печени? — двинула она версию.
— Нет, инфаркт сердца.
— Царство ему небесное, аминь, — Тамила перекрестилась.
«Кто бы сомневался. Конечно,  не болела бы моя голова. Ты бы  квартиру быстренько на себя переоформила. Такая хваткая, что и свое не упустишь  и чужое прихватишь», — подумал художник, но мысли оставил при себе.
— Квартиру без присмотра оставлять очень рискованно,  — предупредила Швец. — Воры слишком  ушлые. По показаниям счетчика и другим приметам могут  догадаться, что в ней никто не живет. Взломают и обчистят.
— Там ничем поживиться. Более-менее ценные вещи Никита распродал во время кризиса и дефолта. Осталась лишь мебель ретро  из красного дерева. Воры ведь в основном охотятся за драгоценными ювелирными и меховыми изделиями, валютой, радиоаппаратурой, а для хищения мебели нужен транспорт. Твердо решил, сдать жилье  в наем нормальному, порядочному квартиранту или семейной паре. Погашу долги и буду иметь хоть какую-нибудь  копейку, а то одни убытки.
— Копейку, ломаный грош и массу неприятных проблем точно будешь иметь, — усмехнулась соседка и с серьезным видом пожурила. — Рафаэль не будь наивным лохом.  Где ты по нынешним смутным временам найдешь нормального и порядочного квартиранта? Это большая редкость. Раскинь мозгами, нормальные, порядочные люди давно обзавелись собственным жильем. А те, что в советское время не успели получить бесплатное жилье или не накопили средств на кооперативные квартиры, прозябают в тесных коммуналках и общагах. Лишь алкаши, жулики и бездельники остались без двора и кола. Вот они и норовят любыми способами в чужую квартиру забраться, застолбить место под солнцем. Среди них сплошь и рядом аферисты, рейдеры и прохиндеи. Хлопотное и рискованное это дело.
— Почему оно хлопотное и рискованное?
— Придется через жэковских крыс оформлять договор о сдаче квартиры в наем, платить налоги и тебе останется гулькин нос, жалкие гроши. А ведь квартиранты столько нервом и крови испортят. Глаз и глаз за ними нужен будет.
— Другие сдают жилье без проблем, — возразил он.
— У других блат в жэках и налоговой инспекции. Кому следует, дают на лапу. А ты, как мне известно,  со всеми работниками жэка перессорился, обозвал канцелярскими крысами. Поэтому при первом же доносе о том,  что сдаешь квартиру, тебя прижучат и оштрафуют за тайную сдачу жилья в наем.
«Сама же ты первой и донесешь. Язык, что помело», — подумал художник и признался. — да, было дело, поскандалил. Но они того заслужили. Нагло требуют оплату за вывоз мусора,  телеантенну, уборку придомовой территории, уход за детской площадкой и клумбой, хотя их и в помине нет. А ведь в квартире Никиты никто не живет и услугами не пользуется. На любой мелочи стремятся нажиться…
— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебила его Тамила. — Это у них в крови. Как говорится, горбатого могила исправит. Хуже того, если  наедет налоговая инспекция и конфискует  квартиру за нелегальный бизнес и сокрытие прибыли от уплаты налогов.
— Какой же это бизнес? — удивился он.
— Сдача жилья в наем является предпринимательской деятельностью, — пояснила Швец. — В царские времена тебя бы признали владельцем доходного дома.
— В доходном доме десятки, сотни квартир, а у меня всего лишь одна от усопшего брата.
— Не имеет значения, одна или сто. Самый оптимальный вариант — продать ее по выгодной цене. И гора с плеч, никаких проблем.
Суховей почесал затылок, призадумался.
— Рафаэль. Нечего и думать, я плохое не посоветую.  Рано или поздно, а лучше быстрее  от квартиры придется  избавляться, — вынесла свой вердикт соседка.
— Ты совершенно права. Мне на свою жалкую пенсию, оплата двух квартир  не по карману,  вылечу в трубу. Ума не приложу, как быть и что делать? Я в такой паршивой ситуации оказался впервые и не вижу оптимального выхода. Хоть волком вой, так на душе тошно…
— Вот чудак-человек. Мне бы твою проблему,— прервала его Швец.— Радоваться надо, что богатство подвалило. А ты, извини за правду, дурью маешься из-за своей нерасторопности,  глупости и лени. Эх, нет возле тебя боевой спутницы. Некому интеллигента взбодрить, уму-разуму научить. А для меня ты староват, да и есть, кому меня любить и холить.
 — Да, я тоже размышлял над разными вариантами, — продолжил Суховей. — Мог бы отдать квартиру в аренду какой-нибудь фирме под офис или пустить жильцов. Так ведь обманут и еще жилье загадят, что потом без капитального ремонта не обойтись. А то, гляди, преступники, наркоманы  или проститутки  вселяться и невозможно их будет потом выкурить. Сказывают, что эти посредники-хищники, совсем озверели, нагло предлагают свои услуги, только бы поживиться, погреть руки на чужом жилье. Здоровые мужики и  бабы, нет, чтобы работать на производстве,  подались в эти, прости Господи, хилейторы за дармовыми деньгами, только бы не мозолить рук.
— Рафаэль, ты же образованный человек, живописец, интеллектуал,  и обязан знать, что специалистов, работающих  в агентствах  недвижимости  величают риелторами..
—  А по мне, Тамила, после того, как наслушался диких и страшных историй, большинство из этих посредников отпетые мошенники и аферисты. Поэтому я к ним и не обращаюсь, опасаюсь, что надуют. Боюсь, что нарвусь на  сволочь и останусь и без  квартиры брата и денег. Слава Богу, хоть своя крыша над головой есть, а ведь,  сколько  появилось бомжей, бродяг и нищих, у которых мошенники забрали и квартиры, и валюту. Никому неизвестно, скольких отправили на тот свет.
— Рафаэль, а у тебя котелок варит, еще не поражен склерозом и маразмом, —  польстила соседка. — Твои опасения не случайны. Хочешь узнать,  какие неприятные истории могут произойти при сдаче квартиры в наем?
— Какие? Просвети, пожалуйста, — отозвался художник, заинтригованный ее таинственно вкрадчивым голосом
— Запомни или запиши, если есть провалы в памяти.
— На память не обижаюсь, узелки еще рано завязывать, — ответил Суховей и велел. — Рассказывай, я весь внимание.
—Ну, запоминай,  повторять не буду, — предупредила Тамила. — Скажем, сдашь ты жилье молодой девице или женщине лет тридцати-сорока. Чтобы не платить деньги обязательно станут тебя соблазнять своими прелестями. Как ты не хорохорься, не бей себя в тощую грудь, но оплодотворить девку и сотворить дитя уже неспособен, сперма утратила живучесть.
— Откуда тебе знать? — обиделся художник.
— От верблюда, — отмахнулась Швец. — Слушай, не перебивай. Так вот эта девица нагуляет дитя, а заявит, что ты ее насильно обрюхатил. Родит байстрюка и останется жить  не только в квартире твоего усопшего братца, но и будет претендовать на твое жилье и имущество. Доказывай тогда в продажных судах, что ты не верблюд.
— Так отцовство проверят на ДНК и обман откроется.
— На такой дорогущий анализ у тебя денег нет, — парировала она.
— Да, с молодыми девицами лучше не связываться, — согласился Суховей.
— Хорошо, что ты прозрел. Мало того, что  чужого дитя посадит тебе на шею, так еще и наградит гонореей, сифилисом или СПИДом. Ты ведь, как тот голодный кобель, особенно, когда «под мухой», перед женскими чарами неспособен устоять. За миг наслаждения останешься в дураках.
Художник не стал возражать, а Тамила охотно продолжила:
—А вот вторая история. Сдаешь ты квартиру предприимчивому мужику  или бабе, а они устраивают бордель или наркопритон. Пьянки-гулянки, половые  сношения, оргии, а может поножовщина с трупами. Квартиру превращают  в злачное место. Обязательно кто-нибудь из жильцов заявит  в милицию. А там, потирая руки,  только и ждут такую ситуацию.
— Почему, потирая руки? — спросил  Евдоким Саввич.
— Потому, что против тебя, как содержателя притона,  охотно возбудят уголовное дело. Отправят в места не столь отдаленные, а квартиру конфискуют в пользу государства. Таким способом сотрудники милиции, прокуратуры, судов решают свои квартирные проблемы. Есть  реальный шанс лишиться и свободы, и жилья.
— Час от часа не легче, — посетовал он.
—Или третья история. Сдаешь ты квартиру молодоженам. Муж ее обрюхатит, родится ребенок. А права детей защищены законом и поэтому тебе не удастся их выселить. Тоже самое,  произойдет, если в семье один или несколько  малолетние детей. Закон на их стороне.
Художник удрученно покачал головой.
— Запоминай, четвертая история. Ушлые аферисты в съемной квартире могут  организовать  производство и розлив паленых водки, виски, коньяка. Хуже того, если вздумают печать фальшивые деньги, рубли, доллары или евро. За это преступление, как и за убийство, предусмотрено самое суровое наказание. Придется тебе остаток лет провести  за решеткой, на лесоповале или в карьере.
— Так не я же буду печатать дензнаки? — возразил Суховей.
— Жилплощадь принадлежит тебе. Учтут и тот факт, что ты художник и значит, приложил руку к изготовлению клише. У следователей разговор краток, признают соучастником, загремишь под фанфары. Может и по другой причине лишиться жилья.
— По какой еще причине?
— Пятая история, — соседка загнула палец с золотым перстнем.— Квартирант случайно или со злым умыслом суицида откроет  газ и устроит взрыв и пожар. Потеряешь квартиру брата, еще заставят возместить ущерб, причиненный жилью и имуществу соседей. Не исключен и шестой вариант. Квартирант или семья поживут с полгода. Похитят мебель, бытовую технику, ковры, паласы, прочее имущества и съедут в неизвестном направлении, оставив тебе долги за газ, свет, воду, телефон и прочие услуги. Ты же не будешь, как постовой круглые сутки их контролировать. Если начнешь жаловаться на мошенников и аферистов в компетентные органы, обивать пороги инстанций, то в темном  подъезде стукнут кирпичом или арматурой по башке, испустишь дух или  свихнешься и станешь инвалидом. На сданной в наем квартире разные, самые жуткие, дикие и трагические истории могут произойти с тяжелейшими для тебя последствиями. Чтобы все их перечислить не хватит пальцев на руках и ногах. Да и грузить тебя негативом нет желания. Такие вот, Рафаэль, мрачные перспективы Тебя это устраивает?
— Нет, спасибо Тамила, что просветила.
— Самый оптимальный вариант: от квартиры надо срочно избавиться, выгодно продать. Получишь валюту и кум королю,— сделала вывод соседка.
— Ох, и нагнала ты на меня страху, шибко озадачила, — с тревогой в глазах признался Суховей. 
 — Рафаэль, дыши ровно. Это не плод моих фантазий, а реальные истории. Не хочу, чтобы ты пострадал из-за доверчивости и беспечности. Будь бдительным, а не бздливым и все получится, — самодовольно заверила Швец.
— Тамила, а какой твой интерес? Я же знаю, что ты без личной выгоды пальцем не пошевелишь.
— У меня один интерес, чтобы тебе хорошо было, — ответила  соседка с обидой за  недоверие.
— Это хорошо, что  ты категоричен, бдителен и подозрителен, но мир не без добрых людей. Я помогу тебе по старой дружбе выгодно продать квартиру.
— Ты же,  затребуешь  высокий  процент  от  выручки, мне достанутся жалкие гроши?
— Не затребую. Я хлопочу, как говорят, ради спортивного интереса, — улыбнулась соседка. — Если подаришь букет белых  роз, угостишь  шампанским и шоколадом, то не откажусь, и на том спасибо.
— Я — не баловень судьбы, привык жить скромно, но лишняя копейка не помешает, — признался художник. — Упаси Господь, заболею,  дорогие лекарства или  срочная операция  потребуются. Все ведь мы, и праведники, и грешники, ходим под Богом.
— Ты, прав, счастье не в деньгах, а в их количестве, — на свой манер перекрутила Швец, но Суховей не стал вступать в полемику, пусть мол, рассуждает в силу своей испорченности.
— По гроб жизни буду тебе благодарен. Ты уж, соседушка, не подведи старика под монастырь на паперть за милостыней, — произнес он.
— Да, что ты, Рафаэль, на себя такое наговариваешь. В твоем зрелом и мудром возрасте второе дыхание  открывается, жизнь только начинается. Как узнают красотки, что ты удачно продал квартиру и сказочно разбогател, то от предложений руки и сердца, а главное, знойного хмельного тела, отбоя не будет. В жарких женских объятиях станешь, словно сыр в масле кататься…
— Эх, Тамила, твоими устами да мед бы пить. Знаю,  я этих шальных вертихвосток. Миг удовольствия и куча проблем,— усмехнулся Суховей.
— Какие еще проблемы? За тобой, еще рано горшки выносить. Крепкий аксакал или саксаул с кавказским темпераментом и  благородными сединами, что нынче очень модно и импозантно, — одарила она его комплиментом.
—  Бабы хитрющие,  сразу требуют официально зарегистрировать брак и переписать на них квартиру и  имущество, а советские деньги, что хранил в банке  на «черный день» сгорели. Некоторые особы, что согласны жить в гражданском браке,  настаиваю на оформлении дарственной. Сколько случаев, когда такие ушлые «невесты» и сожительницы раньше срока отправляли стариков на тот свет и чаще всего травили  газом, как будто несчастный случай, или ядом. Дед грибы   поел и сковырнулся…
— Упаси, Господь, что ты такое ужасное несешь, аж мороз по коже?! — округлила черные глаза Швец и согласилась. — Конечно, лучше с незнакомыми, чужими людьми не связываться. Доверять надо только проверенным, надежным риэлторам. Вполне разделяю твою тревогу. Сейчас столько мошенников и проходимцев, аферистов вокруг,— согласилась она. — Ты прав, в газетах печатают, по телевизору показывают, как аферисты  добрых и честных людей превращают в лохов. Но не грызи свое сердце, не тужи, а то  на этой почве  переживаний есть риск  заболеть  раком. Часто причиной  злокачественных опухолей являются скорбь и печаль. Поэтому выше голову сосед, мир прекрасен и удивителен! А все остальное суета сует…
— Помоги, Львовна,  советом или делом. Ты — женщина мудрая и опытная, — с мольбой поглядел он на соседку.   
 — Именно, непрактичные и  тихие, как ты,  являются  легкой добычей, лохами и жертвами всяких мошенников. Поэтому держи ухо востро. Твое счастье, что обратился ко мне. На каком этаже пустующая квартира? — перешла она на доверительный тон.
— На шестом.
— Под  офис не подойдет, коммерсанты предпочитают первые,  в крайнем случае,  вторые этажи.  В наем  сдавать не советую. Сейчас разные люди, но честные встречаются редко, потому, что каждый норовит нажиться на других. Может произойти так, что,  предположим, сдашь  ты  квартиру и, конечно же, временные жильцы не будут экономить, а на полную катушку станут использовать,  живя по принципу: после нас хоть потоп, электроэнергию, воду,  газ, а телефон превратят  в международный узел связи. Много таких случаев, а потом тайно  съедут,  оставив тебе долги  на сотни, а то и тысячи долларов. Сплошь и  рядом так происходит, за всеми не уследишь. Потом у человека за  большие долги по суду описывают и забирают мебель, телевизор и другие ценные вещи и имущество. А если сумма задолженности велика, то изгоняют из  квартиры в общий барак или вообще на улицу. Поэтому столько бомжей, бродяг, нищих и убогих. Они ошиваются на вокзалах, помойках,   подвалах в поисках  пищи и ночлега. Я бы никому, в том числе и тебе, Рафаэль,  не пожелала такой  ужасной участи и судьбы.
Швец смахнула  с ресницы слезинку и  призналась:
— Бездомных собак,  кошек  жаль, а тут ведь люди страдают из-за подлости и коварства.
— Спасибо тебе, Тамила, что предупредила. Я ведь в этих житейских, бытовых вопросах полный дилетант,— признался  Суховей. — Чувствую себя неуверенно, смущаюсь. Опытным мошенникам сразу  бросается в глаза. Легко могут обвести  вокруг пальца. Это меня  и сдерживает  от активных действий, а время идет, долги растут, как грибы после дождя.
 — Да, Рафаэль, твои эмоции ярко выражены на лице — жалкая улыбка, испуг в грустных  глазах,— согласилась женщина. — Чтобы избавиться от этих, подрывающих психику,  сомнений и мучений и постоянно не возвращаться к теме,  следует выгодно продать квартиру. И все дела. Зачем  тебе  постоянная головная боль?
— Я тоже так считаю, — воодушевился  художник.— Помоги мне найти  нормального порядочного клиента, чтобы он меня не кинул, как последнего лоха. Ты же знаешь, я не рвач, не хапуга, много не запрошу, по средней цене, чтобы часом не продешевить. Обидно, если меня облапошат...
— Чем смогу, тем и помогу, — отозвалась Швец.— А вообще, сосед, тебе большие деньги противопоказаны.
— Это почему же? — удивился Суховей.
— А потому что там, где большие бабки, там молодые бабы. Они на валюту липнут, словно мухи на мед, — заявила она. — Я знаю, что ты охоч до женского тела. Житья мне не будет от твоих ночных кутежей и распутства. Превратишь  квартиру  в притон для алкашей и проституток. Мне придется постоянно вызывать милицию. Миг удовольствий и куча проблем. Оно тебе  надо?
— Что ты предлагаешь?
— Чтобы ты молодых баб не любил, а со мною дружил.
— Какой мне прок от твоей дружбы?
— Все будет зависеть от твоей щедрости, — кокетливо улыбнулась Швец. — А заразных проституток я в своем подъезде и на лестничной площадке не потерплю. Ославлю тебя на весь город.
— Эх, Тамила, не переживай, отвык я от баб, — признался он. —  У них ведь одна цель, чтобы я заключил брак и отписал квартиру и все имущество. Поэтому баба с воза, кобыле легче. А тишину и порядок я тебе гарантирую.

 2. Подготовка к банкету

—  Это я от тебя и хотела услышать. Тебе здорово  повезло,  у меня есть закадычная подруга Виола Леопольдовна. Она — риелтор агентства недвижимости «Очаг», опытный специалист, в этом сложном деле ни одну собаку съела.
— Собаку? Так и меня слопает? — всполошился Суховей. — Она, что корейка?
 — Не корейка. Съела в переносном смысле, поговорка такая.
  —Часом не еврейка? — допытывался Евдоким Саввич.
— Да ты шо, белены объелся?! — вытаращила глаза Тамила. — Она на 70 процентов француженка…
— А на 30 процентов  юда? — предположил он.
—Уймись, у нее отец был украинцем из Тернополя, — возразила Швец и вкрадчиво спросила. — Что ты имеешь против евреев?
— Они постоянно гнобят русских и других славян, — твердо заявил художник. — Мы живем и работаем по принципу: прежде думай о Родине, а потом о себе, а жиды испокон веков притесняют славян, гребут под себя, из всего извлекают личную выгоду. С ними надо ухо востро держать.
— Не клевещи на моих соплеменников..
—Какая же это клевета, если исторические факты — упрямая веешь, — оживился Суховей. — Отвечай, кто убил великого русского реформатора Петра Столыпина?
Швец, сдвинув к переносице жидкие брови, изобразила глубокомыслие.
— Молчишь? Агент царской охранки, еврей Богров застрелил его в Киеве. Если бы Петр Аркадьевич остался жив, то России удалось бы избежать революции, гражданской войны, миллионы человеческих жертв, страданий и разруху. Это он говорил революционерам: вам нужны великие потрясения, а мне нужна великая Россия! А это и поплатился.  Кто убил царскую семью Николая 11, в том числе его детей и прислугу?
— Большевики.
—Да, большевики, евреи Свердлов, Войков, Юровский. Кто убил великого русского поэта Сергея Есенина?
—Сам повесился на почве белой горячки, — безапелляционно заявила Швец. —Меньше надо было по кабакам ходить и пить.
  —Не лги. Евреи Троцкий, Бухарин, Блюмкин, как цепные псы, затравили и убили поэта, имитировав самоубийство. Да будет тебе известно, что октябрьский переворот организовали революционеры-авантюристы полукровка Ленин, евреи Троцкий, Каменев, Зиновьев, Петровский, Мануильский и прочие иудеи. В составе Совнаркома больше  половины  комиссарских должностей занимали жиды порхатые.
—Ишь, как ты заговорил?! Вспомни-ка, когда малевал портреты Ленина и кутил с бабами, то не  обращал  внимание, что вождь полукровка и евреев не замечал,— упрекнула соседка.
— При совдепии евреи ловко маскировались, но все равно  пробивались в структуры власти, скрывались за русскими и украинскими фамилиями. А самые упертые мигрировали на землю обетованную. в Израиль, а нынче для них звездный час, засели на высоких креслах, — пояснил художник.
— Может и Гришку Распутина евреи убили? — ухмыльнулась Тамила.
—С жидами он якшался, чтобы помыкать подкаблучником Николаем 11 и его супругой. А убили шарлатана патриоты России, — нашелся с ответом Суховей. — Не только у грузина Сталина, мигрела Берия, Ягоды и Ежова, но и у евреев Кагановича и Френкеля, активных участников политических репрессий, руки по локти в крови, на их счету миллионы убиенных россиян. А в  годы войны главным инквизитором комсостава Красной Армии был еврей-самодур Лев Мехлис.
—Ах, Рафаэль, эка, куда тебя занесло. Хватит вскрывать гробы и ворошить палкой кости и прах усопших, — укорила соседка. — Сто лет назад  было, быльем поросло. Кто старое помянет, тому глаз  — вон!
— Век прошел, но мало, что изменилось, история повторяется на своем новом витке. В 1917 году не без активного содействия жидов рухнула российская империя, в 1991  развалился Советский Союз,  менталитет, повадки сионистов остались прежними, — возразил Евдоким Саввич. — При президенте-забулдыге Ельцине главными кремлевскими кукловодами были евреи Березовский, Гусинский, Чубайс, Немцов и прочие прохиндеи. И ныне в правительстве России и региональных органах власти, в банковской сфере, в средствах массовой информации засилье евреев. Среди олигархов-мошенников и фигурантов громких уголовных дел больше всего жидов. Олигархи-евреи преступными способами продолжают разорять обнищавшую Украину. Такая же горькая участь может постичь и Россию, которая держится лишь за счет  нефти, газа и других природных богатств. Кто убил замечательного русского композитора, певца и актера Игоря Талькова?
—Что ты, как зануда-прокурор, пристал ко мне с вопросами? — рассердилась Тамила.
—Его застрелил еврей Шляфман, впоследствии сбежавший в Израиль, который своих соплеменников-уголовников  не выдает другим странам.
—Хватит, Рафаэль, хватит! Ты неисправимый ксенофоб. Слушать не хочу.— заявила Швец, закрыв уши ладонями. — Тебе, наверное, темечко напекло. На евреях свет клином не сошелся, пэтому не вешай на них всех собак. Среди них есть честные, порядочные люди…
—А-а, правда-матка глаза колет.
— Не отвлекайся от темы, — велела Тамила. — Виола Леопольдовна больше пяти лет успешно трудится риелтором на рынке вторичного жилья. Занимается маркетингом и  менеджментом, знает спрос и предложения, котировку цен на простое и элитное жилье. Настоящий профи.
— Не приведи Господь, если какая-нибудь аферистка, — засомневался сосед.
— Рафаэль, побойся Бога,  я Виолу Леопольдовну знаю, как свои пять пальцев,  — заверила Швец. — Не трусь, можешь на меня положиться, я тебя в обиду никому не дам.
«Да, было время и было дело по молодости лет, когда я зажигал, охотно на нее ложился», — вспомнил художник, но промолчал.
— Виоле доверяю,  как самой себе, еще ни разу не подвела, как говорится, под монастырь, а точнее, под синагогу.
— Благодарю тебя за поддержку, — Суховей  склонил голову. — Верно говорят, что мир не без добрых людей.
— Помоги ближнему. Я следую этой  библейской заповеди,— с удовольствием призналась Швец. — Люди — одна большая родня, ведь род земной пошел от  согрешивших  в райских кущах  Адама и Евы.
— Тамила Львовна, я в этих мудреных маркетингах не разбираюсь, но  как бы мне с нею встретиться, время ведь не терпит?
 — Нет проблем. Пригласи нас в ресторан «Фея»,  «Гюйс», или в казино «Золотое руно»,  так поступают деловые люди. Там за бокалами шампанского, коньяка и изысканными блюдами обсудим все вопросы.
— Не люблю я  по ресторанам  и другим  шумным публичный местам шастать,— возразил старик и,  не скрывая своей тревоги, признался.— Так вы  меня по миру пустите. Откуда у нищего пенсионера средства на рестораны и казино, едва концы с концами свожу.
— Тогда пригласи  в свою холостяцкую берлогу, на чай, — предложила Тамила. — Только имей в виду, не приставай к ней с телячьими нежностями. Виола, женщина  властная и таких вольностей не прощает.
 — За мною такое не водится. Вышел из  юного возраста.  Кстати, сколько ей лет?
— Пятого августа стукнет тридцать восемь лет. Осталось меньше полутора месяцев. Завяжи узелок на память, не забудь поздравить и преподнести шикарный подарок. Она по знаку Зодиака лев, поэтому советую  купить золотую цепочку с этим знаком. Да не скупись, в глазах льва должны сверкать не стразы  Савровски, а натуральные бриллианты. Виола в восторге от драгоценностей.
— За какие шиши?
— Возьми кредит в банке.
— Обойдется, не хочу в кабалу влезать. Лучше скажи, она свободная женщина или замужем?
— Ах, старый  ловелас, губу раскатал. Решил, значит, клинья подбить? — ревностно отреагировала Швец, вогнав его в краску. — Не вздумай ей сделать непристойное предложение, а тем более, брать силой. Виола сама решает с кем, когда и где ей спать.
— Даже в мыслях такого не было. Поинтересовался, не загружена ли она семейными заботами. Так замужем или?
— Спросишь ее об этом лично, а я таких справок не даю. Но  думаю, эта встреча для тебя будет очень и очень полезной во всех отношениях, — обнадежила она.
 — В таком случае, если ничего не помешает, то жду вас завтра вечером. Почаевничаем с малиновым  вареньем, калиной и лимоном. Восполним весенний  дефицит витаминов.
— Погоди. Виола слишком занятой человек. У нее все расписано по часам и минутам, — жестом руки остановила его соседка.— Я сейчас с нею свяжусь по мобилке. Вдруг у нее важное совещание или мероприятие. Так мне звонить, ты  сумеешь подготовиться к завтрашнему приему?
 Суховей молчал, соображая.
— Рафаэль, не тяни кота за хвост. Куй железо, пока горячо. Другого случая может и не быть, — поторопила его Швец. — Сейчас я добрая и готова  свести тебя  с  ценным и полезным специалистом.
— Звони. Почаевничаем с малиновым  вареньем, калиной и лимоном от простуды, чтобы пропотели, как следует, — со знанием средств народной медицины пообещал художник.
— Типун тебе на язык, не каркай, — осадила его Швец. — Какая простуда и пот? Что ты несешь? Мы здоровы и тебе того же желаем. Ты нам организуй такой чаек, чтобы кровь взыграла и глаза заблестели.
— Что ж это за чай такой? Индийский, цейлонский с жасмином или грузинский? — в недоумении почесал он затылок.
— Да, грузинский первого сорта, — передразнила она и строго велела. — О том, чтобы выставить чачу или самогон даже и не думай.
— В таком случае отварю картошечки в мундирах, открою закатки с солеными огурчиками и помидорчиками, баклажанную  и кабачковую икру собственного приготовления. Вкуснятина, пальчики оближите…
— Рафаэль, ты шо, сдурел, белены объелся? — вытаращила она  глаза на выкате. — это же мужицкая, крестьянская еда. Виола Леопольдовна — светская дама, а не пахарь. Она привыкла к элитным, изысканным напиткам и деликатесам.
— Так я и предлагаю здоровую пищу без ГМО, нитратов и сульфатов, — заверил художник. — А для возбуждения аппетита  угощу вас домашним сухим красным вином из Изабеллы  и Саперави, а также белым сухим Шардоне или Мускат, — с радостью сообщил он.
— Вино хоть крепленное? — поинтересовалась Тамила.
— Нет, сухое  и десертное двухлетней выдержки.
— Представляю, какое оно кислое  скулы сводит и першит в горле, — соседка, словно раздавив во рту клюкву,  изобразила гримасу.
— Наоборот, приятное, как Шардоне, Буссо или «Солнце в бокале», — заверил художник. — Я выжимки и косточки из сока удалил и поэтому терпкость минимальная.
— Удивляюсь, как тебе удалось домашнюю бурду сохранить целых два года. Почему не вылакал?
— Потому что знаю меру.
— Кто бы говорил о мере, — рассмеялась она. — Лучше бы  припас виноградных улиток. Виола  Леопольдовна обожает этот пикантный деликатес.
— Вот еще чего придумала? Сбор улиток подобен ловле блох. Сама  этим занимайся.
— У меня в отличие от тебя, куркуля, нет дачи и виноградника
— Тамила, не сбивай с мысли. Сдались тебе те улитки? Я хочу сказать, что виноделие — одно из самых древних занятий…
— Разве?  Все считают древнейшим занятием проституцию, — констатировала Швец.
— Согласен, — не стал он перечить и продолжил. — Виноделие сродни  уникальному искусству. Если бы я  с юных лет не увлекся живописью, то стал бы  виноделом или дегустатором вин — сомелью.
— Таким же бездарным, как и художником. Через пару лет спился бы и околел в сточной канаве под забором, — со злорадством предрекла соседка.
— С тобой бесполезно спорить. Писатель и драматург Максим Горький восхищался людьми, которые умеют делать прекрасные вина. А  поэтесса  Марина Цветаева сравнивала свои стихи, которым придет черед (и он пришел),  с драгоценными винами.
— Тоже мне винодел-кустарь.  Виноград, наверное, своими волосатыми потными ногами в бочке давил? Хорошо, что Виола не слышит этого дикого предложения. Мы к твоей кислятине даже не прикоснемся, чтобы не случился жидкий стул или хуже того отравление.
— Не бойся, Тамила, проверено на собственном желудке.
— Все равно это бормотуха для простолюдин, а Виола Леопольдовна — дама голубых кровей.  Подавай нам марочные, а лучше коллекционные вина из голицынских погребов Массандры и Магарача. .Накроешь «поляну» и выставишь шампанское «Новый Свет», Мускатное или «Французский бульвар». А под занавес пиршества армянский коньяк «Ararat», чтобы не меньше пяти звездочек. Его английский премьер Черчилль любил смаковать…
— Не жирно ли?
— Не жирно. И насчет аппетита не переживай. Виола Леопольдовна еще ни разу не жаловалась на отсутствие аппетита. Скоро сам в этом убедишься.
—За какие шиши?! — возмутился Суховей. — Пусть вас Черчилль и угощает.
— Не прибедняйся, развяжи чулок. Знаю, что скопил валюту из гонораров.
— Если  бы. Нет заказов на портреты и пейзажи, нет и гонораров, — пожаловался  Евдоким Саввич. — Перебиваюсь на вшивую пенсию.
— Рафаэль, не скупись, игра стоит свеч. Никто, кроме Виолы Леопольдовны,  тебе в этом серьезном и сложном деле не поможет на выгодных условиях совершить  продажу недвижимости. По своей наивности и доверчивости  попадешь в сети матерых аферистов. Таких прохиндеев сейчас, хоть пруд пруди. Они из тебя последние гроши вытрусят, еще в долгах останешься.
Риск  оказаться в руках мошенников встревожил и озадачил Суховея.
—Так уж и быть, выставлю на стол бутылочку  красного винца из сорта Саперави, —деловито произнес  он и для убедительности сообщил.— Французы почти каждый день вместо компота пьют красное вино и поэтому долго живут. А еще у меня есть вино из Муската, Изабеллы, Кокура, Алиготе и Рислинга. Целая коллекция на любой вкус...
— Рафаэль, пошел ты на хер со своим дрислингом. Виола на самодельную бормотуху даже не посмотрит. Только опозоришь себя и меня, — проворчала Тамила.
— Вино для организма очень полезло, если его пить в меру. Для букета добавляю в него малину, смородину, ежевику и калину.
— Хоть шоколадом, мармеладом и птичьим  молоком разбавляй, а все равно бурда, — с презрением заявила соседка.
— Не бурда, а бордо, — возразил художник.
— Ох, Рафаэль, не смеши мои тапочки.
 —Вино содержит глюкозу, минералы и дубильные вещества, — продолжил  он.
— Вот именно, дебильные, потому ты такой заторможенный, — усмехнулась Швец.— Как до жирафа, на третьи сутки доходит. Виола, если и пьет вина, то марочные или коллекционные, удостоенные орденов и  медалей.
—Орденов? Что-то я не слышал, чтобы вина награждали орденами, — возразил художник.— Знаменитых виноделов награждают, а вина нет, только медалями.
 — А тебе даже деревянной и жестяной медали за бурду не  дадут, — уязвила она соседа и категорично заявила.— Ты же давил виноград в бочке или корыте волосатыми, потными ногами.
— Самодельным прессом, — признался Евдоким Саввич.
—  Не майся дурью, не жадничай, а купи то, что я велю, иначе сделка не состоится, — строго предупредила она.
После паузы он с видом обреченного согласился:
— Ладно,  поднатужусь. Как-нибудь до следующей пенсии дотяну,  перебиваясь  с хлеба на воду.
— Вот и чудесно! — обрадовалась соседка и не упустила возможности попенять. — Так бы сразу, то ломался, как красна девица. И хочется, и колется и мамка не велит. А чтобы тебя со старческим склерозом не надули, словно резиновую куклу,  я составлю подробный список продуктов, необходимых  к столу.
Она за десять минут на листе бумаге написала перечень и подала художнику.
— Что ты здесь нарисовала?  Это же обжорство, — посетовал он. — Я думал, что обычно во время таких деловых встреч обходятся чаем, кофе с  мороженым или шоколадом.
— Индюк думал и в суп попал, — укорила его Швец. — Запомни народную мудрость: да не оскудеет рука дающего. А то получится, что пей — вода, ешь— вода, ср.ть не будешь никогда.  Кстати, купишь три палки  колбаски, не  ливерной «собачьей радости», а копченой.
— Почему так много?
— Сам потом поймешь, что Виола Леопольдовна не страдает отсутствием аппетита. Лучше, если харчи останутся, чем их не хватит. Виола должна встать из-за стола сытой по горло. А ты обязан  сообразить, что все эти временные расходы очень скоро в стократ окупятся сторицей.  Если бы это я продавала квартиру, то предвидя богатый куш,  ни за чтобы не поскупилась. А ты, Рафаэль, на старости лет превратился в скупердяя.
— Не превратился.
— Тогда не умничай, готовь деньги и большую сумку. Виола слишком занятой человек. У нее все расписано по часам и минутам, — жестом руки остановила его соседка.— Сейчас с нею свяжусь по мобилке. Вдруг у подруги важное совещание или мероприятие.
Соседка набрала номер,  Суховей отчетливо услышал диалог.
— Привет, Виола, у меня к тебе деликатная просьба.
— Какая, о чем речь?
—Надо срочно помочь хорошему человеку, дедуле, почти инвалиду умственного труда, выгодно продать двухкомнатную квартиру, причем на льготных условиях, не более трех процентов от суммы сделки.
— Тамила, я бы с  радостью, но очень загружена, от солидных клиентов, богатых Буратино нет отбоя... но если ты просишь и настаиваешь...
— Очень прошу, как для себя.  Ты же знаешь, что я по пустякам тебя беспокоить не стала бы. А здесь довольно выгодное дело, такой шанс выпадает редко.
— У меня все дела прибыльные, за  провальные  я не берусь,— заметила риелтор.
— Очень душевный, безотказный  человек, Евдоким Саввич. Я его величаю Рафаэлем, потому что он художник и очень гордится этим сравнением. Ты тоже его так называй, чтобы сделать приятное хорошему человеку. А то ведь  больно видеть, как  страдает из-за пустяковой проблемы. Потерял аппетит, с лица сошел,  на глазах усыхает и тает.
 —Не говори ему, что проблема пустяковая, не сбивай цену за услуги, — велела Баляс и усмехнулась.
— Может, твой дедуля влюбился, втюрился в какую-нибудь хитрую и коварную самку?
— Вполне возможно в шестьдесят пять лет,— ответила Тамила. — Импозантный мужчина, а после продажи квартиры, еще и состоятельным станет. Даже женщины наших цветущих  лет сочтут за счастье, если не обвенчаться с ним, то пожить в гражданском браке, пока способен… Однако разговорились, ближе к телу.  Как у тебя, Виола, завтра  вечером со временем?
 — Могу выкроить два часа, отложу культпоход  в театр.
— Рафаэль приглашает нас к  семнадцати  часам на чай с малиной, калиной, изюмом  и лимоном.
— На чай? Пусть он сам чаи с изюмом гоняет. Экзотические фрукты полезны, но ты же знаешь, что я люблю шампанское и коньяк.  Объясни старику в популярной форме, что без этих  благородных  напитков, «жабичих лапок», французской горчицы и другой вкуснятины  любая  деловая  встреча обречена  на провал. Закажи своему живописцу, что купить.
— Виолочка, я все поняла, проведу артподготовку. Он подсуетится, не ударит  в грязь лицом, обязательно накроет, если не поляну, то лужайку. До встречи!
— О, кей, душечка. Обнимаю и целую в алые губки, пока, моя драгоценная.
— Тамила, ты почему меня выставила инвалидом умственного труда, чуть ли не недоумком? — обиделся Суховей.
— Какой же ты, право, капризный тугодум. Я же для твоей пользы стараюсь, чтобы разжалобить ее, вызвать сострадание, — пояснила соседка. — Если бы я  представила тебя здоровым быком, без седины с сытой мордой, румянцем на щеках, то она бы пальцем не пошевелила. Слышал, чего мне стоило ее уговорить. У Виолы куча богатых клиентов и поклонников, не чета тебе, голодранцу. А ты предлагаешь чай с лимоном, а  может с позеленевшим от старости  сухарем или ржавой килькой, как в забегаловке. Слушай, что тебе говорит умная женщина…
— Не столько умная, сколько хитрая, — вставил он реплику.
— Это одно и тоже, ведь хитрая женщина не может быть глупой, — Подметила она. — так вот, чтобы тебе улыбнулась фортуна,  любое дело следует начинать и завершать  банкетами или фуршетами, иначе все пойдет прахом, коту или твоему Джиму под хвост.
—У меня нет печатного станка для купюр.
— Развяжи чулок, в который прячешь сбережения на «черный день».
— Нет у меня чулка.
— В таком случае, одолжи у десантника Гребня. Санек компанейский парень, не откажет.
— Неудобно, молодая семья с ребенком.
—Неудобно штаны через голову одевать. Спрос не ударит в нос, — возразила соседка. — Коль такой  щепетильный, то возьми кредит в банке.
— Бесплатно только в морду дают. Потребуют в залог квартиру или имущество.
— О-о, Рафаэль, я нашла выход!  Сдай в ломбард или продай  столовое серебро или что-нибудь из антиквариата.
— Столовое серебро? Ни за что на свете! Это семейная реликвия.
— Как знаешь, сам выкручивайся, но, хотя бы «лужайку» должен накрыть, иначе удачи не видать.  Такая вот народная примета.
Суховей  озабоченно почесал затылок, осознавая, что расходы неизбежны.
— Не будь жмотом. Стол  должен  ломиться от напитков и  разных деликатесных и пикантных блюд, иначе делу — труба! Виола обидится и пальцев не пошевелит, чтобы помочь.
— Чувствую, что не делу, а моим скромным сбережениям будет труба,— уныло произнес  художник. — Эх, бабы, любите вы погулять за чужой счет.
— А что ж ты хотел, на чужом горбу въехать в рай? Не получится, сейчас рыночная экономика, за все платить надо звонкой монетой, а лучше евро и долларами, — заявила она  и с оптимизмом продолжила. — Ты в панику не впадай, все эти неизбежные расходы тебе окупятся сторицей. Пока все складывается отлично. С такой верной подругой, как Виола Баляс,  хоть в огонь,   вода, да и медные трубы не страшны, не подведет, выручит.
— Спасибо,  Тамила, чтобы я  без тебя делал? А какой она  предпочитаете чай? У меня  целая коллекция: цейлонский, индийский, японский,  грузинский?
— Спасибо в карман не положишь, — напомнила Швец.
— Организуй  нормальный чай, чтобы стол  ломился  и душа радовалась. Значит с шампанским, коньком  и водкой, разными там деликатесами: черная, красная и паюсная икра  балык, сыр, цитрусовые, маслины,  соки и обязательно купи  «жабичи лапки».
— Фу, какая мерзость! — отозвался Суховей. — Сама,  что ль лягушатину жрать будешь?
— Ты так говоришь, потому что не пробовал этот деликатес, а Виола три года  прожила в Париже. Стала настоящей француженкой, гурманкой.  Она страсть, как  обожает эти лапки, смакует. Аж,  за ушами трещит. Такой испытывает кайф, что и секса не надо.
— Ты не шибко заливай, не путай секс  с  чревоугодием.
— Еще  она любит устриц, омаров, лангустов и улиток, — оставила Швец его реплику без ответа.
— Тамила, да вы меня с таким царским меню  разорите, по миру с сумой пустите.  Может  ей  еще приготовить саранчу в соусе и тараканов в запеканке?
— Гляжу,  ты не только в  живописи разбираешься, но и в кулинарии, — ухмыльнулась соседка. — Кстати, можешь предложить Виоле позировать. У нее  лицо, тело, грудь, фигура — великолепны,  как у Сикстинской  Мадонны.  Она охотно согласиться, но для приличия  немного поломается, чтобы набить себе цену.
— Только  в обнаженном виде,  в качестве натурщицы,  — заметил Суховей.
— Как договоритесь? Она—женщина современная, деловая, пожалуй, и согласится, ведь красоту ничем не опорочить, тем более, что от тебя, как от мужчины, угрозы уже нет, — ответила Швец. — А вот я ни за что перед мужиком  не разденусь, хоть ты тресни! Такая вот уродилась, застенчивая и скромная…
— Да уж, от скромности ты не умрешь, — с иронией заметил художник-реставратор, подсчитывая, во сколько ему обойдется пиршество с деликатесами.
— Не скупись, как тот старый Абрам, что постоянно плачет, развяжи чулок.  Когда еще к тебе, одинокому плешивому холостяку,  пожалуют в гости две  очаровательные женщины. Не забывай, что после выгодной сделки, ты станешь  без пяти минут богатым человеком, завидным женихом.  Когда у тебя появится куча долларов или евро,  то почувствуешь настоящий  вкус жизни. Молодые женщины к тебе станут проявлять повышенный интерес.
— Да, бабы  любят деньги, роскошь, драгоценности,— согласился он.— Только  я не лыком шитый, смогу разобраться, кто, чем дышит и какие козни строит, чтобы мое имущество прихватить. Брак регистрировать не стану, в квартиру не пропишу. Если девка окажется стервой, не приведи Господь,  то  прогоню к чертовой матери…
— Если к тому времени ребеночка сотворите?
 — Тогда другое дело, придется нести крест до гробовой доски,— почесал затылок художник.
— Дай то, Бог нашему теляти  волка  сожрати. Ох, девичья память, надо бы узелки завязывать, чтобы не забывать! — всплеснула  пухлыми руками соседка. — У тебя, куркуля, наверное, в холодильнике шаром покати? Нечего и на стол будет поставить.
— Живу скромно, не до жиру, быть бы живу, — вздохнул Суховей и признался. — В холодильнике несколько курячьих крылышек, бараний требух, говяжьи кости для Джима, сало, кефир, молоко, десяток куриных и пяток перепелиных яиц, а из овощей картошка, обязательно  лук, хрен, редька  и  чеснок против разных микробов…
— И это все твои припасы? — удивилась Швец. — Фу, так у тебя кроме собачьей еды ничего стоящего нет. Стыдно, господин художник, пригласил  знатных дам, а у самого шаром покати,  — посетовала соседка.
— Сам готов голодать, перебиваясь с хлеба на воду, а Джима без корма не оставлю, потому что он никогда не предаст. А человек, каким бы он золотым не был, всегда себе на уме, преследует личные интересы, действует по принципу: своя рубашка ближе к телу…
— Будя тебе  меня поучать, мы, как говорится, сами с усами, — оборвала его Тамила и, действительно, над верхней, да под нижней губой густо росли ворсинки, с которыми она тщетно боролась с помощью пинцета, импортных мазей и кремов. — Ты что же собираешься Виолу  потчевать  требухой и костями?
— Нет, но на деликатесы не рассчитывайте, у меня нет скатерти-самобранки, — предупредил художник. — Отварю под соленые огурчики картошки в мундирах, сварю гречневой или манной каши, сжарю яичницу с салом, приготовлю  салат  из  квашеной  капусты с цыбулей. Закуска  на  первый  случай  вполне сойдет…
—Эх, Рафаэль, отстал ты от жизни, одичал  и отбился от рук. К такому грубому корму Виола своими алыми губками и золотыми зубками не прикоснется, разговаривать с тобой не станет. Посчитает за издевательство и оскорбление. На меня будет дуться, с кем, мол, познакомила. Надо так угостить, чтобы у нее дух от твоей щедрости и восторга захватило.
— Денег нет, сам сижу на бобах.
— Вот и доставай бабки, не скупись, — велела она.
— Мне самому много не надо, я ведь пенсионер, энергию никуда не расходую. С женщинами стараюсь не связываться, чтобы аферистки не облапошили.
— Не густо, Рафаэль, я считала, что ты деликатесами объедаешься. Нечего будет и на стол выставить, а Виолу следует встретить достойно, хорошо угостить, чтобы у нее от визита осталось яркое впечатление и желание помощь в твоих тяжбах. Вот что, времени у нас в обрез, а еще ничего не готово. Живо, одна нога здесь, другая там, возьми большую сумку и сбегай в магазин. Купи полкило, нет  лучше килограмм балыка из осетра или севрюги, голландского или российского сыра, разных колбас и обязательно  «жабичи лапки», баночку натуральной горчицы по-французски, Виола их очень обожает. А также цитрусовых побольше, лимоны, апельсины, грейпфрут, киви, авокадо, хурму, гранат, морской капусты, морковчи…Все это очень полезно для организма…
— Не тарахти, уймись, Тамила. Знаю, что полезно все, в рот полезло, но у меня не стол заказов. Сам едва свожу концы с концами, привык по одежке протягивать ножки,— оборвал ее художник. — Устрою я вам шведский стол… Привезу с дачи зелень, щавель, укроп, сельдерей, крапиву и петрушку и ты сготовь украинский борщ.
— Пошел ты на хрен со своим борщом и столом, поезжай с ним к шведам, а мы любим покушать до отвала,— заявила соседка. — К тому же, ты мужик крепкий, не скоро протянешь свои кривые, как у кавалериста, ножки…
— Ты тоже, Тамила, не красавица, с детства на бочке сидела, — не остался он в долгу.
— Ладно,  не заводись и не жадничай, — примирительно произнесла она. — Доставай и развязывай свой чулок. Поди, тебе в советское  время за мазню, портреты Ленина, Маркса, Энгельса и членов Политбюро, разную там наглядную агитацию щедро платили.  Не будь жлобом, ты ведь не пьешь, не куришь и на женщин не тратишься. Куда только деньги деваешь? Наверное, в матрас  прячешь, подпольный миллионер?
— Мои скромные сбережения на «черный день» на сберкнижке сгорели. Проклятая инфляция все обесценила, гол, как сокол, — пожаловался Суховей.
— Это твои проблемы, надо было золото или валюту, доллары покупать, — заявила соседка. — Виола Леопольдовна — светская женщина, можно сказать, львица. Она знает себе цену,  к кому попало в гости не пойдет и за один стол не сядет, чтобы поднять бокал. Не забывай, что скупой платит дважды. Все твои мелкие расходы после удачной сделки окупятся сторицей.
—  Ладно, погляжу, что за жар-птица эта твоя Виола Леопольдовна, — вздохнул художник и строго велел. — Впредь приказывать мне не смей, не жена, чтобы командовать парадом. Что решу, то и куплю. Как говорится, дареному коню в зубы не смотрят, все равно сожрете, не оставите.
— Твое счастье, что я не твоя жена. Ты бы у меня по струнке ходил и не огрызался. У меня, несмотря на мягкий и добрый характер, рука тяжелая, как взгрею, скалкой или чугунной сковородкой, надолго запомнишь. Ладно, маляр, беги в магазин, нечего лясы точить. Надо к приему Виолы подготовиться, как следует, не ударить в грязь лицом. От ее впечатления и настроения будет зависеть исход дела. Такого, как она профессионала, во всем городе днем с огнем не  найти. Тебе крупно повезло, что я не осталась равнодушной к твоей проблеме. Ну, что стоишь, как истукан?
— Давай деньги, Тамила, — протянул он руку.
 — Какие еще деньги? Ты, что,  свихнулся на старости лет? Это не я, а ты пригласил Виолу к себе в гости, поэтому будь добр, плати, не перекладывай расходы на хрупкие женские плечи. У  людей твоего возраста нередко случаются провалы  памяти, поэтому я составлю список чего и сколько взять на рынке и в магазине. Ты должен на Виолу Леопольдовну произвести самое благоприятное впечатление. Тщательно побрейся, надушись, но не «Шипром», а одеколоном «Тет-а-тет». Предстань перед Виолой Леопольдовной, не босяком, голодранцем, а во всей красе, пусти ей пыль в глаза… Коль неймется, то разрешаю легкий флирт. Но он обойдется тебе недешево. Виола обожает дорогие подарки.
—  Ни легкий, ни тяжелый флирт, я ведь не собираюсь на ней жениться? Зачем без нужды  искушать и  обнадеживать?
—Не скажи, пока человек жив, ему хочется. К тому же  человека встречают по одежке, а провожают по уму. Надень, как в молодые годы,  черный фрак с бабочкой
— Нет у меня ни смокинга, ни фрака. Обносились, а бабочка улетела в теплые края..
— Тогда костюм-тройка сойдет. Обязательно белую сорочку с шелковым галстуком, зажимом с сапфиром и запонками с бриллиантами…
— Ишь, куда тебя занесло. Я ведь не олигарх. Нет у меня ни сапфиров, ни бриллиантов, — вздохнул художник.
— Прогулял, пропил? Тебе за мазню приличные гонорары платили? Аль на чужих баб, вертихвосток спустил?
— Был скромный вклад  на сберкнижке на «черный день»,  но во время развала СССР сгорел, — вздохнул Суховей. — Тогда не только я, а миллионы людей пострадали от гиперинфляции.
— А я вот не пострадала, потому, что скупала ювелирные изделия из  платины, золота, серебра с драгоценными камнями. Надо было со мной посоветоваться, а не надеяться на вшивые проценты.
— Не все же такие, как ты, хитрые.
— И все же, Рафаэль, представь, что ты на дипломатическом приеме и вокруг соблазнительные дамы. Тогда, восхищенная твоим солидным видом и славянским гостеприимством,  моя подруга  охотно решит проблему, найдет надежного денежного покупателя. Иначе никто тебе не поможет, и будешь мыкаться с квартирой, как тот дурень с торбой. Накопишь долги перед  ЖЭКом, там только об этом и мечтают,  и выпрут тебя, а жилье конфискуют в пользу государства. В городе уже  много таких случаев. Ты же, Рафаэль, не хочешь протянуть ноги, где-нибудь под забором, как тот вонючий бомж, чтобы потом в целлофане в общей могиле похоронили?
 — Никто этого не хочет,— ответил он.
— С сервировкой  стола я тебе помогу. Прочь общепитовские тарелки, вилки, ложки, ножи. Доставай, Рафаэль, фарфор и фаянс, хрустальные графин, салатницы, селедницы, конфетницу, фужеры и рюмки. Обязательно выстави  свой серебряный сервиз на  восемь персон…
— Зачем на восемь, нас же будет трое? Или кого-то  из дармоедов  притащите?
— Никого не притащим, а для того, чтобы произвести впечатление. Не часто в твоей холостяцкой берлоге бывает такая именитая гостья. Надо, как говорится, пустить ей пыль в глаза,  показать, что ты не лыком шит.
— Зачем пускать пыль в глаза? Мне,  кажется, что скромность украшает человека, — возразил Суховей, подозревая, что соседка задалась целью умыкнуть что-нибудь из  предметов  старинного  сервиза  Неоднократно  настаивала на том, чтобы он  подарил ей столовое серебро на день рождения, 8 Марта или вместе с бронзовыми канделябрами и статуэткой обнаженной нимфы продал по цене металлолома. «С какой стати, ведь ни родня, ни любовница, а просто соседка. Причем, не без хитрости, коварства и корысти», — размышлял он, однако последовал совету  Швец, достал из серванта  серебряный набор.
— И главное, Рафаэль,  больше  элитных продуктов, деликатесов.
—  Сварю овсяную или перловую кашу на молоке. Кроме того, у меня в запасе две банки «кильки в томатном соусе» и малосольная хамса. Хранил на всякий пожарный случай, — сообщил он.
— Рафаэль, ты, что из ума выжил? — вытаращила  соседка глаза. — Какие овсянка и перловка, кильки,  и  хамса! Эти кашки-малашки и «анчоусы» для бомжей. Такое угощение Виола Леопольдовна посчитает за оскорбление. Она любит плотно покушать и ни кабы что, а деликатесы. Сколько раз тебе говорить, что экономить на желудке грешно. Купишь все, что я запишу.
 Тамила  Львовна удалилась в свою трехкомнатную квартиру и вскоре всучила соседу лист бумаги  с перечнем  названий  продуктов и  напитков, указав их вес и количество. — Да, здесь на целый месяц еды! — возмутился художник. — Мне за один раз все не унести. Давай сходим за компанию?
— Ишь, чего надумал? Нашел носильщика, ломовую лошадь, — возмутилась соседка.
— У меня две, а не три руки.
— Своя ноша плеч не давит. Можешь свой домкрат в качестве крюка приспособить вместо третьей руки, — уязвила Швец.— Все равно он у тебя на другую функцию не годится.
— Годится, еще как годится, — заверил художник, но она лишь усмехнулась.
— Лишних еды и блюд не бывает. Не пропадет, съедим, у меня большой холодильник, — напомнила она и напутствовала.— Не забудь  купить три белые орхидеи. Виола очень обожает эти цветы.
               
  3. Мечты романтика

Суховею дважды пришлось совершать поход на рынок и в магазин, ибо за одну ходку он  не смог бы унести все, что расписала ему предусмотрительная и запасливая Швец. К четырем часам вечера стол был накрыт белой скатертью с большими красными розами,   вытканными  по полю. Ее по случаю предстоящей встречи любезно одолжила Тамила  Львовна. Она же и стол сервировала. Окинула  лукавым оком плотно расставленные напитки и блюда, приборы на  восемь  персон. Довольная искусством своих рук, провозгласила:
— Знатная будет вечеря, ужин. Не  царский,  что на  злате и серебре,  но  думаю,  что Виола  не будет разочарована, оценит и  сделает все, что от  нее зависит,  взвалит все хлопоты  на свои  хрупкие плечи.
— Никогда я прежде таких  застолий не устраивал, вся пенсия ушла,  — вздохнул Евдоким Саввич и заметил. — Будет ли прок?
— Будет, будет прок! — заверила соседка. — Доставай из серванта свое столовое серебро, фарфор, фаянс и хрусталь. Виола Леопольдовна из граненых стаканов и общепитовской посуды ни пить, ни кушать не станет.  Я сама займусь сервировкой стола. Она — светская львица, привыкла к роскоши и комфорту.  Ты должен пустить ей пыль в глаза. Предстать аристократом с благородными, утонченными манерами, этикетом и изысканным эстетическим вкусом.
— Что же мне перед ней бисер метать?
— Бисер не надо, его перед свиньями мечут, а вот черной, красной и паюсной икрой следует потчевать. Не огорчайся, это только начало.  А деньги не жалей, они все равно, что вода, сколько бы не было, а всегда не хватает. Все расходы окупятся сторицей.  Лучше позаботься о личной гигиене и внешнем виде.
— Поди, не к врачу на медосмотр готовлюсь? — заметил художник.
— Обязательно прими ванну с экстратами шалфея, лаванды, хвои или чистотела, чтобы от тебя не несло псиной, — продолжила наставлять соседка. — У Виолы Леопольдовны  очень тонкое обоняние. Если унюхает бздо, то и разговаривать не станет.
— У меня есть шампунь «Крапива» и шипр, — сообщил он.
— Не годится, дешевка. Так и быть, я тебе одолжу шампунь «Лесная фиалка», но при условии, что ты мне возвратишь новый флакон. Обрети к встрече соответствующий моменту дресс-код.
— Что это такое, говори без зауми.
 — В чем собираешься встретить знатную гостью?
— Так и встречу, чай не принцесса на горошине.
—Скоро увидишь, какая это горошина. Живо надевай свой парадно-выходной костюм-тройку…
 — Отродясь  не было у меня тройки.
— Тогда обычный, двойку, белую сорочку из катона и шелковый  галстук. На ноги кожаные или замшевые туфли фирмы «Саламандра». Или забыл поговорку о том, что встречают по одежке, а провожают по уму?
— Так ведь я буду встречать, а не она.
 — Не имеет значения. Ты должен  на нее произвести неизгладимое впечатление. Виола оденется в импорт, будь здоров, не кашляй, но и ты должен  предстать стилягой, пижоном, как в годы шальной молодости.
— Модно одевался, но никогда не был пижоном,  — возразил художник.  — У меня нет денег на приличную одежду. Старый костюм обносился, приходится пользоваться вещами из секонд-хенда.
  — Рафаэль, ты что сдурел?
 — Не сдурел, а вынужден.
 — Лучше в лохмотьях или голым ходить, чем в обносках,  — заявила Швец.
  — Почему?
— Мало того, что от обносков несет мочой, потом и табаком, так еще и заразные болезни и несчастья прежних владельцев передаются, — сообщила она. — Буржуи спихивают шмотки в нашу страну, везут контрабандой  в вагонах и в трюмах тысячи тонн  барахла, чтобы народ вымер и для буржуев освободилась территория. Это называется биологической войной с применением опасных вирусов и микробов.
 — Тамила, ты преувеличиваешь опасность,  — усмехнулся художник.  — Бывшую в употреблении одежду пропаривают и дезинфицируют.
 — Тебя самого надо хорошенько пропарить, обработать дихлофосом, чтобы не верил в сказки. Некоторые наивные бабы, а и мужики, полагают, что проклятия и несчастья передаются лишь посредством ювелирных украшений из платины, золота, серебра и драгоценных камней. Глубоко заблуждаются. Одежда, подобно ауре, сохраняет пороки и порчу своих первых и последующих носителей. Накапливается клубок смертельной заразы. Поэтому, если увидишь магазин или лавку с секонд-хенд, беги, куда глаза глядят.
— Как быть с поношенной, но еще добротной, обувью, туфлями, ботинками из-за бугра?
—Это тоже рассадник грибковых болезней, которые могут спровоцировать гангрену и даже саркому. Не удивлюсь, если тебя кондрашка свалит.
— Не дождешься. У меня гены долгожителя.
— Блажен, кто верует, — ухмыльнулась Швец. — Часто  жизнь человека зависит не от генов, а от рокового случая и обстоятельств.
— Не каркай, — оборвал он.
 — Обидно будет, если твое жилье, дача, имущество  достанутся государству или жэковским крысам. На всякий пожарный случай напиши на мое имя завещание. У тебя ведь ни жены, ни родни, — вкрадчиво предложила Тамила. — Нотариальные услуги я сама оплачу.
—Помечтай, помечтай, я еще из ума не выжил.
— Жаль, — вздохнула она. — Когда прозреешь, поздно будет
— Ух, какие ты страхи на меня нагнала, о гангрене и саркоме вспомнила, — Суховей передернул плечами и поинтересовался. — Сама, где покупаешь одежду и обувь?
— За модой не гоняюсь, донашиваю то, что осталось в гардеробе от социализма.
—У меня тоже от социализма приличный костюм-тройка, — похвастался Евдоким Саввич. — Ему уже больше двадцати лет. Одевал лишь по большим праздникам, поэтому как новенький…
— Мг, прямо таки, новенький, — усмехнулась соседка. — Видела я твой  куцый потертый костюмчик с короткими рукавами. Лацканы лоснятся от жира, брюки на коленях обвисли мешковиной. Ты бы сдал его в химчистку.
—Ни за что! Деньги сдерут и еще вещь испортят, — возразил художник.
—Тогда носи, сопи и не ной.
—Я не ною, рад тому, что имею, — Суховей  полез в шкаф и сменил затасканный свитер на советский костюм. Его он берег, как зеницу ока, для торжественных событий.
 —На безрыбье и рак рыба,   — вздохнула Швец, придирчиво оглядев соседа. — На первый случай сойдет. Как только получишь валюту от продажи квартиры, помогу тебе приодеться в фирменном магазине или бутике.
Сдунула ворсинки с костюма, разгладила рукой мятый воротник.
—Здесь жратвы на целый взвод, —  произнес он, обозревая харчи. — Мне бы хватило на месяц, а вы сожрете за один присест.
— Рафаэль, у тебя вавка в голове. Как тебе не стыдно, ты же  бывший  светский интеллигентный человек, короче, совок и должен знать, что жратву готовят для свиней и другого домашнего скота, а не для людей. Тем более таких высокоинтеллектуальных дам, почитай, светских львиц.
— Ох, чувствую, что эти львицы сожрут меня с потрохами, — посетовал художник.
— Не драматизируй, не бзди, все пойдет, как по маслу, — по-свойски, миролюбиво промолвила соседка. — Пойми, что в таких случаях расходы неизбежны, но для тебя они будут минимальными, так как Виола моя лучшая подруга и готова тебе помочь ради спортивного интереса за чисто символический гонорар.
 Это сообщение Суховея немного утешило. Он подумал: «Лучше довериться риелтору по рекомендации Тамилы, чем незнакомому субъекту, способному обмануть. Ведь в вопросах купли-продажи недвижимости я дилетант. И насчет расходов она права. Нынче не подмажешь — не поедешь. Придется потуже  затянуть поясок, чтобы дожить до следующей пенсии. Он решил не акцентировать на этом внимание и, театрально вскинув голову, поглядел на соседку глазами романтика и признался:
— Продам квартиру, получу валюту и, во-первых, устрою персональную выставку своих полотен. Их уже, не считая рисунков,  накопилось больше сотни.  Я убежден, что, как без читателя нет писателя, так и без зрителя, ценителя живописи, нет художника. Во-вторых, оформлю заграничный паспорт и отправлюсь в тур по музеям и картинным галереям Италии, Нидерландов, Франции, подаривших человечеству гениальных живописцев, скульпторов и поэтов. Если  хватит денег, то  побываю  в картинной галереи Дрездена. С некоторыми живописцами можно и потягаться, а вот Леонардо да Винчи с его Мона Лизой никому не дано превзойти.
— Рафаэль, у меня родилась гениальная идея! — с блеском в глазах заявила соседка. —Почему бы тебе не заняться бизнесом?
— Каким еще бизнесом?
— Вместо того, чтобы шляться по заграницам, малюй копии Мона Лизы, других шедевров и продавай их, как подлинники.
— Ты с ума сошла, меня же сразу повяжут за крупное мошенничество. С кем Джим останется? Погибнет.
— Мир не без добрых людей, — напомнила она.
 —Все же надеюсь побывать в знаменитых музеях. К сожалению, в молодые годы не удалось осуществить мечту из-за того, что существовал «железный занавес» и КГБ  представителей творческой  интеллигенции, художников, писателей, музыкантов, артистов, вызывавших недоверие за вольнодумство, дальше Болгарии и Монголии не пускало. А теперь есть шанс воочию увидеть шедевры мирового искусства.
Швец, склонив набок голову, внимала его словам,  что на нее было не похоже, ибо отличалась чрезмерной говорливостью, перебивала собеседника репликами, колкостями. И лишь когда Евдоким Саввич сделал паузу,  с иронией заметила:
— Мечтать не вредно. Насчет читателя и художника ты красиво и метко сказал. Прямо таки афоризм, хоть в блокнот записывай.  На самом деле, если твои картины никто не будет видеть и почитать, то все творчество коту под хвост. Что касается твоей персональной выставки, то я бы не ограничилась лишь презентацией полотен и фуршетом для важных гостей, а устроила бы их распродажу через аукцион: кто больше даст? А то ведь твои картины пылятся без пользы, а так подзаработаешь деньжат, которые никогда не бывают лишними.
— Тамила, черт тебя поймет. То ты мои картины называешь мазней,  то нахваливаешь, считая, что на их продаже можно заработать. Какие-то странные у тебя критерии оценки и эстетические вкусы.
— Все зависит от настроения и от твоей щедрости,  — ответила она.
—Плюрализм в одной голове — это признак шизофрении
— От маразматика слышу, — не осталась Швец в долгу.
— Я бы может и продал картины, но мне нелегко расставаться, они для меня, как родные дети, — ответил Суховей, но Тамила, пропустив мимо ушей, продолжила:
— А вот по поводу круиза по музеям и галереям, то это мечта идиота. Зачем тебе палить валюту на эту фигню? Был бы молодой, куда ни шло, а то ведь труха сыпется. Ото лучше сиди и не рыпайся по заграницам.  Зачем тебе это надо?
— Как зачем? Это же шедевры,  красота, совершенство, гармония! — с азартом произнес художник.
— И персональная выставка, если не будет продажи полотен, тоже тебе боком обойдется. Рафаэль, не бесись с жиру, — осадила она его. —Людям жрать нечего, с голоду пухнут, а ты по заграницам надумал шляться. Совесть и стыд надо иметь.
— Скажи об этом президенту, почему он довел миллионы честных, порядочных людей до такого скотского состояния. Украинцы, как евреи и цыгане разбрелись по всему белому свету в поисках работы с достойной зарплатой. Меня не за что попрекать. Я поеду за свои деньги, а он транжирит казенные. И ведь от его туристско-ознакомительных поездок для страны и людей никакого проку, как с козла молока, одни расходы. В шею надо гнать необразованного, с двумя судимостями за кражи и насилие дебила.
— Народ  за него проголосовал и этот выбор следует уважать, — напомнила Тамила.
— Мг, народ? Как бы не так. Олигархи-мошенники и аферисты  на него сделали ставку, вложили капитал и одурачили пропагандой и агитацией со всех телеканалов наивных и доверчивых избирателей. А он теперь вместе с олигархами грабит народ и природные ресурсы Украины. Как говорят, черного кобеля  не отмоешь добела. Как был зэком, так им и остался. Хоть с булавой на троне, а дурь его  ничем не прикроешь.
— Рафаэль, тебя регионалы за такие крамольные речи могут кирпичом или арматурой из-за угла или в темном подъезде замочить. А могут и отправить в тюрьму или дурку, где режим содержания еще страшнее. Если в Крыму они пачками на тот свет отправляют мэром городов и поселков, то какого-то нищего художника, словно муху, убьют и никто не заметит потери бойца, как в песне о Гренаде.
— Волка бояться, в лес не ходить, — усмехнулся Суховей.
—И все же не хрен тебе делать за границей. Ты уже не в том возрасте, чтобы шляться по Европам. Не транжирь, прибереги валюту на «черный день», подумай о вечности.
— Тамила, я в ближайшей перспективе умирать не собираюсь, чувствую себя хорошо. А знакомство с подлинниками, а не репродукциями полотен великих живописцев мне необходимо для вдохновения, чтобы в своем скромном творчестве, хотя бы немного приблизится к уровню мастерства Микеланджело, Тициана, Рафаэля,  Рембрандта, Ван Гога, Пикассо, Моне…
— Сдались они тебе. Тошно  слушать о твоих бредовых  планах, — Швец прикрыла ушные раковины ладонями.— Кроме Рафаэля и Васнецова никого знать не желаю. Кстати, его картина «Три богатыря» очень нравится Виоле Леопольдовне, особенно Илья Муромец.
— Тамила, ты думаешь о том, чем набить утробу и как бы развлечься, а я о духовных и материальных культурных ценностях, о высоком искусстве, в том числе живописи.
— Не витай в облаках, спустись на грешную землю. Деньги любят счет. Если бы я была твоей женой, то быстро нашла бы им разумное применение, а ты все спустишь на ветер.
— Валюта будет моей! — твердо произнес он. — На что захочу, на и потрачу. Сам себе командир и начальник штаба...
— Ее еще надо получить, —  вернула его соседка из радужных мечтаний в серую реальность. — Хорошенько подумай, что человеку на этом свете для счастья надо?
И сама же, опередив Суховея, охотно ответила:
—Вдоволь выпить, сытно покушать деликатесы, красиво одеться и с женщиной развлечься, чтобы испытать кайф, райское наслаждение.
— Это физиология животных, которые постоянно в поиске и добыче корма, а для человека, как мыслящего существа,  кроме потребностей в пище, сексе, жилище, одежде, есть еще и духовные потребности в искусстве, эстетике. Забота о том, чтобы в полной мере реализовать  свои физические и творческие способности, оставить добрый след в памяти современников и будущих поколений.
—Тебе бы не картины рисовать, а лекции читать. Давай-ка, Рафаэль, за это мы с тобой до приезда  Виолы выпьем, проведем дегустацию,  как говорят, заморим червячка, чтобы не сосало под ложечкой.
— Слишком прожорливый твой червяк, — заметил он. — Ты ведь и так, пока сервировала стол, всего досыта наелась.
— Организму, желудку ни в чем нельзя отказывать, — усмехнулась женщина.
— Может,  дождемся риелтора? — засомневался он. — Во всем должна быть мера, в том числе в питание, чтобы оно не превратилось в чревоугодие, в безобразное обжорство.
— Нет, тебе надо снять напряжение, чтобы стал  раскованным  и общительным, а  не хмурым сухарем. Сто граммов коньяка не повредят,  а  наоборот взбодрят и развяжут язык, — настояла Швец и  по-хозяйски открыла бутылку коньяка  «Жан-Жак». Наполнила рюмки золотистым напитком.
 — За успех нашего благородного дела! — бодро провозгласила тост.
— Почему нашего, если это сугубо мое дело?— робко возразил хозяин квартиры.
— Эх,  не будь эгоистом, не придирайся к словам. Я же тебе добра желаю и поэтому считаю, что это наше общее дело,— пояснила  женщина  и напомнила. — Другая бы на моем месте потребовала с тебя большие проценты за услуги, а я  помогаю бескорыстно, по старой дружбе и доброте своей душевной.
— Коли так, то извини,— покаялся он и поднял рюмку.— За твое здоровье и щедрое сердце, Тамила!
— Ты тоже будь здоров и не кашляй.
 Выпили.  Суховей закусил долькой лимона и  бутербродом с сыром, а она  — с  черной икрой и маслинами. Художник ревностно поглядел на женщину, опасаясь, чтобы она до прихода знатной  гостьи сама  не умяла главный деликатес — бутерброды с черной и красной икрой. Соседка ощутила его сердитый взгляд:
— Что ты на меня глядишь, как Ленин на буржуазию, или  церковная мышь на крупу? Может, захотелось,  воспылал страстью?
— Это тебе  показалось, — смутился он и  упрекнул.— Ты Виоле Леопольдовне  оставь хоть парочку бутербродов с икрой, а то подумает, что пожадничал.
— Она любит смаковать «жабичи лапки»,— напомнила Швец.— А ты, Виоле не перечь, делай и поступай, как велит. Она в этом деле собаку съела  и не одну.  По Европе каталась, с королями и принцами общалась. Считай, что это для тебя смотрины. Ты обязан, словно жених, ей понравиться. Давай еще по рюмашке.
— Я знаю, что ты любишь выпить на халяву, но потом, еще не вечер,— возразил художник.
— Ты, как хочешь, неволить не буду, а я  выпью. Отличный коньяк, французский, три звездочки. Мог бы купить и с пятью. Пожадничал, сэкономил на желудке.
Соседка окинула его придирчивым взглядом и упрекнула:
—Вид у тебя жалкий, как у казанской сироты. Приоденься, взбодрись! Как в молодые годы, надень вельветовый костюм и брюки, замшевые туфли, сорочку с бабочкой…
— Какая к черту бабочка, все давно обносилось, — махнул он рукой. — Встречу по-домашнему, чай, не королева английская.
— В твоем деле, она больше, чем королева, — возразила Швец. — Главное, не будь бякой. Широко улыбайся на все тридцать два зуба. Хотя их у тебя и половины не осталось.
— Если постоянно буду скалить зубы, то посчитает меня придурком, — предположил художник.
— Не посчитает. Помни, что в голубого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки, — пропела Тамила. — Ты должен предстать перед нею добрым и радушным аристократом, а не мрачным и нудным пердуном. Швец  лихо выпила коньяк и потянулась пухлой рукой с пальцами унизанными перстнями  и кольцами со сверкающими камнями-самоцветами за очередным бутербродом с красной икрой. «Вот зараза, всю икру сожрет,— с досадой подумал хозяин.— Скорее бы уже Виола Леопольдовна пожаловала, а то ни хрена не достанется».

               
 4. Встреча риелтора

Баляс легкая на помине — прозвучала трель электрозвонка.
— Встречай гостью! Будь  джентльменом! — приказала Тамила и сунула ему в  руки букет красных гладиолусов, по ошибке купленных им вместо белых орхидей.
— Какая она из себя? — с запозданием поинтересовался Суховей.
— Сейчас увидишь и будешь наповал сражен ее неземной красотой. Величественная, как Екатерина 11. Точная копия, рождена для трона. Не робей, держи хвост трубой!
 Художник, а следом за ним и Швец из гостиной прошли в  прихожую. Он отворил  настежь двери  и  оробел, застыл, словно вкопанный. В проеме двери, будто статуя, стояла  двухметрового роста пышногрудая, упитанная дама. На большой, как глобус, голове рыжая короткая стрижка.  Широкое монголоидного типа лицо,  густые брови вразлет. Выпуклые магически черные глаза, приплюснутый, как у боксера,  нос и  сочные плотоядные губы. Суховей на мгновение вспомнил о предостережениях Тамилы и с иронией подумал: «Это, каким буйволом должен быть мужик, чтобы с такой особью совладать? Грудь  не меньше пуда весит. Под силу  «снежному человеку» или горилле».
Под добротной тканью бордового цвета костюма проявлялись жировые складки. Женщина, подобно Гулливеру,  сверху вниз  с надменной иронией взирала  на него. Неприятный озноб пробежал по спине художника, что не предвещало удачи. Но он не верил в приметы и мистику. Считал себя, если не атеистом, то  реалистом.
Окрестив массивную, как шкаф, гостью гвардейцем кардинала, Евдоким Саввич подумал: «Такой крупной бабище, в сравнении с которой Тамила выглядит карликом, а сам я  подростком, следовало бы не сделками купли-продажи заниматься, а метать ядро, молот, диск или бороться в сумо. Попробуй-ка, массивную  тушу прокорми. Не случайно Швец меня  разорила. Это сколько надо  напитков и харчей, чтобы насытить эту утробу? Она  раза в два крупнее «Данаи» кисти  знаменитого Рембрандта. От такой следует подальше держаться, может нечаянно придавить  и раньше времени дух испустишь. Удружила Тамила, вокруг да около столько тумана напустила. Чисто деловые отношения без флирта,  интриг и искушений. Как только поможет продать квартиру и сразу с глаз долой, из сердца — вон!»
В первые несколько секунд художник опешил, хватал ртом воздух, будто, выброшенная волной на берег рыба. С ужасом  ощутив сухость во рту и какое-то внезапное онемение голосовых связок.
— Добро пожаловать, Виола Леопольдовна! Бонжур, мадамуазель! — запинаясь, произнес Суховей, слегка склонил голову.
— О-о, мусье, вы очень галантны,  — оценила гостья его жест.
— Это вам от всего сердца, —  подал он цветы.
— О-о,  как это мило и приятно, вы настоящий рыцарь, — улыбнулась Баляс и слукавила. — Мои самые любимые цветы.  Вы — ясновидец.
— Рафаэль у нас аристократ, уникум, дамский поклонник и сердцеед. Казанова ему и в подметки не годится, пусть отдыхает. Он знает, каким способом взять неприступную крепость, чем обворожит женщину, — заметила Тамила и, оттеснив соседа, пылко обняла гостью.— Здравствуй, Виолочка, душечка.  Ты, как всегда,   великолепна и неотразима. Сколько лет, сколько зим, хотя и живем в одном городе, а в суете дел нет времени для встреч.
Когда они аккуратно, чтобы не замарать друг друга помадой,  поцеловались, Швец представила хозяина:
— Знакомьтесь, Евдоким Саввич, художник, но не очень знаменитый, хотя с непомерными амбициями. Господь талантом обделил. В отличие от своего кумира Рафаэля, всякой  мазней  занимался,  вождей — Ленина, Маркса, Энгельса  и  «дорогого  Леонида Ильича», членов  Политбюро рисовал, разные там плакаты, лозунги, призывы на транспарантах. Их таскали на демонстрациях, митингах и субботниках, а он этим гордился.
На стенах висело десятка два картин с пейзажами крымской природы, архитектурных достопримечательностей и рисунков с изображением пса.
— Тамила, голубушка, не оскорбляй и не унижай художника, человека творческого  труда, мастера кисти, — упрекнула Баляс.— Я сразу обратила внимание на картины, словно на вернисаж  в музей,  попала. Вы, наверное, и портреты рисуете? Могу сделать заказ и позировать. Но, конечно, не в качестве натурщицы. Перед чужими мужчинами грешно обнажать свои прелести.
— Посчитал бы за честь, но в последние годы я занимался  реставрацией старых полотен и антиквариата, — замялся Суховей,  прикоснувшись губами к ее холеной руке. До  пенсии, а сейчас очень редко обращаются с заказами и просьбами, в основном  работал в картинных галереях и в музеях, восстанавливал чужие картины. В общем, выполнял функции врача, лечащего произведения искусства.  А свои картины и рисунки творил на досуге, когда посещало вдохновение.
— Как это интересно и благородно, сохранять  для  людей  шедевры  живописи, — похвалила Виола Леопольдовна. Следом за  хозяином и  подругой прошла в гостиную. Остановилась, увидев богато сервированный стол.
— О-о, столовое серебро! — восхитилась гостья, рассматривая  набор сервиса с вензелями. — Почему на восемь персон, мы еще кого-то ждем в гости?
Художник  смутился и часто заморгал, не зная, что ответить, с надеждой  поглядел на соседку.
— Натюрморт  для красоты и гармонии, — ответила Швец.
— Как в лучших домах Парижа,  — улыбнулась  гостья находчивости подруги.
— Естественно, ведь в жилах  Рафаэля течет  дворянская кровь, — сообщила Швец. — Если бы не Октябрьская революция и Советская власть, то мы сейчас общались бы с богатым владельцем дворца   или поместья. Тогда бы, Виола,  отпала потребность  в твоих услугах. Да и вряд ли бы нас судьба свела. У него был бы совершенно другой круг общения — венценосные особы из стран, где сохранились монархии, короли и королевы, принцы и принцессы, князья, графы, бароны и баронессы…
— Тамила Львовна, не преувеличивайте. Я — скромный художник без амбиций и претензий, — смутился Суховей.
— Подруга, ты не разбираешься в маркетинге и мониторинге, — властно произнесла  риелтор. — Мои услуги всегда востребованы. Во все времена  при любой власти и режимах люди покупают и продают недвижимость— замки, дворцы, дома, квартиры, дачи, кемпинги, эллинги, гаражи… Поэтому безработица мне не грозит.  Правда, бывают исключения, когда во время революций, бандитского беспредела и рейдерских атак недвижимость захватывают силой  и мошенничеством, но вам Евдоким Саввич, такой исход не угрожает. Будете иметь дело с опытной профи.
— Премного благодарен. Любезно прошу вас отведать, что Бог послал,— жестом пригласил хозяин квартиры.
— Бог щедро послал. Ой, мои любимые «жабичи  лапки»! — с восторгом воскликнула Баляс, плотоядно облизнула губы в перламутровой помаде, взирая   глазами навыкате на французский деликатес.
— Виола, дорогая,  прими на свою пышную «грудь», замори червячка, чтобы под ложечкой не сосало, — предложила Швец.
— Пить спиртное пока не буду, потому что при исполнении, а вот червячка заморю, потому что целый день на колесах, от клиентов отбоя нет, даже не успела, как следует пообедать.
 Она вытерла салфеткой руки.
— Обожая французскую кухню и эстраду. От певцов Джо Дассена, Мирей Матье и Патрисии Каас в восторге. Люблю плотно покушать и музыку послушать. Она стимулирует аппетит. Евдоким Саввич,  вы золотой человек, настоящий джентльмен, я готова вас расцеловать…
— Ваша подруга, Тамила Львовна, рекомендовала, а для меня слово и пожелание женщины— закон! — смутился  лести Суховей. — Хотя есть особы, которые вызывают  меня аллергию.
 — Интересно, что за особы? — спросила риелтор.
— Мадам, извините за непарламентское выражение, но эти жирные коровы из собеса, ЖЭКа и БТИ только и ждут, когда я загнусь, чтобы захватить мою квартиру и все имущество, особенно, мою живопись. Выкусят! Я дал себе зарок жить до тех пор, пока будет жив мой Джим. Как только он околеет, то и мне хана.
— Разделяю вашу тревогу, — посочувствовала Виола Леопольдовна. — Что касается «жирных коров», то  в моем присутствии впредь не оскорбляйте крупных женщин. Среди них немало порядочных и обаятельных. А насчет того, сколько кому лет отпущено, не тешьте себя иллюзиями, ведь человек лишь полагает, а Господь располагает. Никому не дано знать, когда настигнет смерть.
— Верно, — согласился он и заботливо предложил. —  Вы кушайте на здоровье, а по мне, лягушка она и  есть жаба зеленая,  болотная под каким бы соусом, майонезом, кетчупом  ее не подали. Недаром,  говорят: сто  лет мак не родил и голода не было. Так и с лягушкой, пучеглазой квакухой… Лучше  пейте красное вино, как это делают французы.
—О-о, Париж — мечта, обитель художников, поэтов, музыкантов и пылких любовников! — с восторгом произнесла Баляс. — Город мировой моды, парфюма, косметики, роскоши и… разврата. Знаменитого Анатоля Франса за блуд не посадили  в Бастилию лишь потому, что он был сенатором…
— Ты с ним встречалась? — заискивающе спросила Швец.
— С кем, с ним? — удивилась риелтор.
— С этим Толиком, французским?
— Тамила, какая ты дремучая, Франс жил в девятнадцатом веке, а сейчас двадцать первый.
— Жаль, наверное, породистый был бабник, если до сих пор помнят.
Баляс, смерив надменным взглядом Суховея, поинтересовалась:
— Вы бы хотели увидеть Париж и умереть?
—С радостью бы побывал в Париже, посетил бы Лувр, другие музеи, Елисейские поля, а вот умирать еще рано. Мой час  не пробил.
—Смерть не предупреждает о своем визите, — назидательно заявила Тамила. — Как и любовь, она приходит неожиданно, когда ее совсем не ждешь. Рафаэль, в любой момент тебя может хватить кондрашка, сразу испустишь дух.
— Типун тебе на язык, — проворчал он.
— Странные у тебя аналогии, любовь и смерть, — упрекнула подругу Виола.
— Не вижу странностей, они, как неразлучные подруги, — возразила Швец, а риелтор обратила взор на художника:
— Евдоким Саввич, вы же светский человек, интеллигент, художник и должны знать уважать и почитать шедевры французской кухни, которая славится во всем цивилизованном мире. Если вы не любите лягушечьи лапки, то не видать вам, как собственных ушей, Парижа, Эйфелевой башни, Нотр-Дам, известного, как Собор Парижской богоматери. А уж о том, чтобы ваши картины экспонировались в Лувре или на Елисейских полях, вообще забудьте. Раньше при СССР, у вас не было такой возможности из-за «железного занавеса», а теперь  все дороги открыты. Но без меня вам в Париже делать нечего. Советую не пренебрегать деликатесами французской кухни и усиленно изучать  язык Анатоля Франса, Эмиля Золя, Ги Мопассана,  Виктора Гюго, Густава Флобера и других корифеев французской литературы.
— Умирать буду, но к болотной жабе не прикоснусь, — стоял на своем Суховей.
—Вы так говорите, лишь потому, что  никогда не пробовали эту вкуснятину, — пожурила его Баляс. — Между прочим, лягушка одна из чистоплотных существ, хотя и живет в болоте. Питается мошками. букашками и комариками не то, что всеядная свинья. Поэтому и мясо  нежное, тает во рту. Давайте я вам махонький кусочек отщипну?
— Виола, держи  его  за  руки,  я  кусочек засуну в Рафаэлю в  рот, — предложила  Швец  и художник отпрянул в сторону.
— Нет, нет! — потешно замахал он руками, готовясь к обороне. — Тамила, не майся дурью. Чтобы я жабу ел, ни за какие деньги! Я к этой твари не прикоснусь. Она в желудке начнет квакать.
— Напрасно. Теперь я поняла, что вы не аристократ, — Виола Леопольдовна окинула его надменным взглядом и аккуратно взяла холеными пальцами гипсово-белую «жабичу лапку» и поднесла ее к крючковатому с горбинкой носу. Понюхала, определив по запаху свежесть. Приоткрыла пухленькие в алой помаде губы и сунула  лапку в рот. С удовольствием, причмокивая языком, смежила ресницы и принялась с блаженной улыбкой на лице смаковать.
— Фу,  гадость какая, — невольно сорвалось с губ хозяина и тошнота подступила к горлу. Он пару раз икнул и поднялся с места, чтобы не вырвать за столом.
— Рафаэль, сейчас же прекрати, не позорь меня перед подругой! Ты не в кабаке, не в  сортире, веди себя прилично, — набросилась на него Швец. — Хоть ты и художник, но темный и дикий. Виола Леопольдовна, культурная, утонченная натура, во многих знатных домах Парижа считали за честь  ее появление. Она знает толк в деликатесах. Вкушала  не только «жабичи лапки», но и виноградные улитки, их икру, а также печень трески, омары, крабы,  кальмары, устрицы, лангусты и другие пикантные блюда с царского и королевского столов. Легче перечислить экзотические блюда, которые еще не пробовала. Дегустировала,  не только  коллекционные вина, текилу, киянти, мартини, виски, шампанское, коньяк, другие крепкие напитки, но и блюда французской, еврейской, тайской, китайской, индийской, японской, вьетнамской, арабской   кухонь…
— А украинской тоже? — ввернул слово, подавим позывы к рвоте и придя в себя, художник.
— Конечно, хотя не нахожу повода для восторга, — ухмыльнулась соседка. — Борщ, вареники, яичница-глазунья на сале и, пожалуй, все меню. Толи дело  еврейская кухня. Тут тебе и мацу, бешбармак, плов…
— Ты, Тамила, не считай меня идиотом, не вешай лапшу на уши. С каких это пор азиатские блюда бешбармак и плов стали еврейскими?
Соседка стушевалась, засуетилась, и не найдя аргумент, предложила:
— Виола, все-таки, давайте выпьем за наше святое дело.
— За кого вы меня принимаете? Сюда я  приехала ни пить, ни гулять, а важные дела решать. У меня такое правило: делу время, а потехе — час, — строгим, менторским голосом заявила Баляс, быстро расправившись с порцией жабичих лапок и  бутербродами с черной и красной икрой.
«Сразу видно, что не аферистка, а деловая женщина, чувствуется профессионализм и хватка, — с удовлетворением подумал Суховей, взирая на женщину с пышными телесами. — С нею можно сварить кашу, поможет выгодно продать квартиру и гора с плеч.  А то, что она ест жаб, так у каждой бабы свои заскоки и причуды, которые делу не помешают. Чтобы я  без Тамилы делал? Душевная соседка, свела меня с нужным человеком».
— Как знаешь, хозяин-барин, а мы с Рафаэлем выпьем, — сказала Тамила и наполнила коньяком две хрустальные рюмки.
— Евдокиму Саввичу тоже нельзя — он мой клиент и должен быть трезвым, адекватным, а то развезет, как тряпку. Ты не при деле, поэтому пей, сколько влезет, — заметила риелтор.
— Вот  так ситуация, все при исполнении, деловые, даже выпить не с кем, — толи с грустью, толи с радостью произнесла Швец и залпом выпила золотистый напиток, навалилась на деликатесы. «Сожрут все за один присест», — сокрушался художник. Словно прочитав его мысли на помрачневшем лице, гостья завершила трапезу:
— Для затравки достаточно. После осмотра квартиры продолжим, — она вытерла салфеткой лоснящиеся жиром губы и поднялась со стула. — По коням, мои хорошие!
— Виола Леопольдовна, чтобы потом не возникло недоразумений насчет гонорара за услугу, на какой процент от  суммы сделки вы претендуете? — спросил он.
— Ни на что не претендую, ведь художника каждый  готов обидеть, — улыбнулась она.— Конечно, эта работа потребует времени и усилий. Только дилетантам кажется, что дело простое,  не стоит выеденного яйца. Нашел, мол, состоятельного покупатели, получил валюту и все дела, гуляй Вася. Ан, нет, купля-продажа довольно сложная и нервная процедура, необходимо будет оформить кучу бумаг, погасить все долги по жилищно-коммунальным и другим услугам, чтобы дали справку в жэке, затем в БТИ заказать  новый техпаспорт на квартиру. Они его выдадут лишь после обследования, экспертизы жилища. Получить подтверждение, что на данной площади  не прописаны несовершеннолетние дети и т.д. и т.п. И везде бюрократы ставят рогатки, без взяток не обойтись. И одному, и другому чиновнику предстоит  давать на лапу. Поэтому, Евдоким Саввич, чтобы все свершилось быстро и без проблем, придется вам развязать чулок с деньгами. А лично для себя мне от вас ничего не надо. Считайте, что я взялась за это дело из уважения к моей подруге Тамиле. Но, если вы посчитаете этичным отблагодарить, то не откажусь, чтобы вас не обидеть.
— У меня нет чулка, сижу на мели, последние деньги на выпивку и харчи потратил, чтобы достойно вас встретить, — признался Суховей.
— Возьмите в банке кредит сроком на месяц, а после сделки быстро его погасите, — предложила риелтор.
— Сколько?
— Потребуется не меньше  тысячи  долларов, а  лучше евро,  на текущие расходы.
—Ого-го! — художник озадаченно почесал затылок. — А договор с вашим агентством надо заключать, чтобы иметь гарантии?
— Вы — стрелянный воробей, на мякине не проведешь! — польстила она.
— Рафаэль, зачем тебе эта формальность? — подала голос Швец.
—Тамила не встревай. Договор обязателен, — продолжила риелтор. — Агентство недвижимости «Очаг» — ни какая-нибудь шарашкина контора, а солидное, авторитетное учреждение. Поэтому без всякой самодеятельности обойдемся. Все строго по закону, официально. Сейчас мы составим и подпишем договор об услугах  в купле-продаже.
Баляс достала из кожаного дипломата два листа бумаги с логотипом АН «Очаг». Один подала  клиенту:
— Прочитайте и заполните графы, ФИО, данные паспорта и идентификационного кода. Внизу распишитесь и укажите дату.
Евдоким Саввич прочитал условия договора и остановился на графе «штрафные санкции», где отмечено, что « в случае расторжения договора одной из сторон, инициатор выплачивает компенсацию в сумме 500 долларов США. А в случае форс-мажорных ситуаций стороны не имеют взаимных претензий».
— Слишком велик, неподъемный для меня штраф. Это моя почти полугодовая пенсия. Нельзя ли уменьшить, хотя бы до 200 долларов? — предложил он.
— Нельзя! Это официально установленная сумма для всех агентств, — властно заявила Виола Леопольдовна. — Вы — образованный, просвещенный интеллигент и должны знать, что  время — деньги. Мне потребуется немало часов для поиска состоятельного и не жадного покупателя, а ведь могла бы заработать и на других клиентах. Сознательно рискую выгодой.
Суховей почесал затылок и с тревогой поглядел на соседку, мол, что делать?
— Заполняй и подписывай. Это чисто юридическая формальность, — велела Швец. — Ни один риелтор без договора даже не станет с тобой разговаривать.
Художник старательно заполнил и подписал договор. Баляс тоже  расписалась и один экземпляр отдала ему с напутствием: — Имейте в виду это не филькина грамота, не договор о благих намерениях, а серьезный документ с юридическими последствиями.
— Не в лесу родился, вполне осознаю, — отозвался он.
— Ура! Ура! Браво! —  провозгласила Тамила. — Это событие надо обмыть, как полагается в лучших домах Парижа.
 «Тебе бы только повод, на халяву и моча вкусна», — с досадой подумал Суховей. Снова устроились за столом, выпили и налегли на закуску.
— Евдоким Саввич, я даже не советую, а требую, чтобы  об этой сделке, о наличии у вас крупной суммы валюты вы никого не информировали. Для вашей же личной безопасности держите язык за зубами, — велела Виола Леопольдовна.
— Так ведь после уплаты налогов, все равно узнают  в налоговой инспекции, полиции и в других фискальных органах.
— Лучше позже, чем по «горячему».  Если не хотите, чтобы те же налоговики, менты  на вас  «наехали» и под любым предлогом  заставили  поделиться или полностью конфисковали  валюту?
— Нет, не хочу.
 —В таком случае, строго следуйте  моим  советам,  у нас  все получится, как надо, — заверила гостья.— Еще раз прошу, держите язык за зубами, чтобы никто не знал, что вы собираетесь совершить сделку, иначе мошенники, аферисты пронюхают и ограбят вас до нитки. Еще по голове арматурой или кирпичом стукнут, чтобы  разума или жизни лишить. Ведите себя, как партизан на допросе.
— Так точно! Спасибо вам, Виола Леопольдовна,  за предупреждение, добрый совет. Понимаете, мне никогда не приходилось сталкиваться с такой проблемой, — признался художник.
— Поэтому многие дилетанты на этом «горят», — предупредила Баляс.— А  сейчас я должна увидеть объект купли — квартиру, оценить ее качество и реальную рыночную стоимость.
— Она находится в другом районе города,— ответил Суховей.
— Вызывайте такси! — властно велела риелтор.— Поездка и осмотр займут  не более часа. Серьезные дела следует решать на трезвую, чтобы потом не пришлось посыпать седую голову пеплом и кусать себя за локоть.
— Да, на трезвую голову, только так,— поддержал женщину хозяин, довольный  тем,  что она застолью предпочла работу. “Другая женщина бы на ее месте навалилась бы на харчи, деликатесы, а эта сразу взяла быка за рога”, — подумал он, проникаясь доверием к гостье, но в следующее мгновение она его упрекнула.
— Вы  уже навеселе, так не годится. Я высоко ценю клиентов, умеющих держать себя в руках, управлять своими потребностями и чувствами.  Большие финансовые дела  следует решать на трезвую голову при здравом рассудке.
— Извините-простите, я отказывался, но Тамила Львовна настояла, ради дегустации несколько граммулек, — смущенно признался он.
— Ну, Рафаэль, ты и гусь, сдал с  потрохами, нельзя никаких секретов доверять, — обиделась соседка.
— Итак, Тамила, ты остаешься здесь, на хозяйстве,— Виола придирчиво окинула содержимое стола и велела. — Вижу одни холодные  блюда. Приготовишь что-нибудь горячее, картофель под селедочку и огурчики или жаркое. Я бы и от индейки, фаршированной яблоками, не отказалась.
— А я бы от поджаристого кабанчика, — сам того не желая, съязвил художник и обомлел, скукошился под ее испепеляющим взглядом.
— Кабанчика-баранчика потом приготовите, а пока осмотрим квартиру и возвратимся.  Пить будем, гулять будем, чтобы пол ходуном и  дым столбом!
— Что ей здесь делать в чужой квартире?— возразил Суховей.— Стол накрыт, пусть едет с нами, а то всю икру и другие деликатесы умнет…
—Рафаэль, ну,  ты и жлоб, — обиделась Швец. — Я ради тебя готова всем  пожертвовать, а ты пожалел икорку.
— Ешь кабачковую и баклажанную.
 —Тамила пусть остается на хозяйстве. Поездка нам дешевле обойдется,— настояла гостья. Художник не посмел ослушаться. Он набрал номер телефона и с дрожью в голосе вызвал к  подъезду такси. Диспетчер сообщила, что будет через десять минут.
— Виола,  может тебе граммов пятьдесят коньяка для задорности и моторности? — предложила  Швец и потянулась  рукой к початой бутылке.
— Тамила, не искушай меня без нужды. Я и без того моторная и энергичная. Такой  и следует быть, чтобы куры не заклевали,— отказалась Баляс и взглянула на золотые  часы. — Не будем терять время, нас ждет такси.

 5. Осмотр  квартиры

Оставив Швец в квартире,  Виола Леопольдовна и Евдоким Саввич  спустились в лифте на первый этаж,  вышли из подъезда. Минут через  пять подкатило такси «Волга».  Приехали в жилой массив, застроенный десяти и  девятиэтажными  зданиями.
— Подождите нас минут двадцать, — велела  водителю Баляс.
— Оплатите услуги, чтобы я вас потом не искал по этажам,— отозвался мужчина и пояснил.— Встречаются еще любители бесплатных прогулок на такси…
— Ну, что, Рафаэль, известный художник, к сожалению,  не кутюрье, заплатить за прогулку не хило? — светская львица  обратила на  Суховея свой иронически-насмешливый взор.
— Пока не хило, — скрепя сердце,  ответил он и подал водителю несколько купюр, осознавая, что до следующей выплаты пенсии не дотянуть, придется зубы на полку положить. Водитель удовлетворенно кивнул рыжеволосой головой.  Вошли в подъезд, где стены с облезшей зеленой краской и раскуроченными почтовыми ящиками, затхлыми запахами. Баляс приблизилась к лифту.
— Извините, мадам, уже  два месяца, как он не работает, сгорел двигатель, — сообщил художник. — Придется пешком по лестнице в качестве профилактики против гиподинамии.
— Обшарпанные стены, запахи тухлятины и мочи, разбитые почтовые ящики, неработающий лифт, фекалии в подвале  — все это минусы, которые  создадут негативное впечатление и отвлекут покупателей, — промолвила риелтор.
— Я же не подъезд и подвал, а квартиру продаю. Пусть о ремонте подъезда и подвала с канализацией голова болит у жэковских крыс, — возразил Евдоким Саввич.
— Сразу видно, что вы дилетант в вопросах оценки недвижимости, — усмехнулась Виола Леопольдовна. — Для  покупателя очень важно,  в  каком месте расположено жилье, из чего оно построено, этажность, инфраструктура, логистика, то есть транспорт, связь, наличие поблизости магазинов,  рынка,  больницы, аптеки, школы, детского сада, зеленой зоны для спорта и отдыха и т. д. и т. п. Ведь человеку здесь  жить, дышать, детей  растить. Если знала, что не работает лифт, то на  смотрины не поехала бы. Не молодая козочка, чтобы по ступенькам скакать и блеять. Так что, господин художник Рафаэль, как  вас величает Тамила, коль скрыли от меня информацию о  поломанном лифте, придется  нести меня на руках, как невесту из ЗАГСа.
— Простите, Виола Леопольдовна,  но я  не атлет, не Геракл, — оробел он. — Охотно услужил бы, но сил нет. Никогда штангой и гирями не занимался. Что же нам делать?
— Эх, обмельчали мужики! Вырождаетесь, ни племени, ни семени. Скоро некому будет женщин оплодотворять для здорового потомства, — посетовала женщина. — Ладно, не дрейфь, пошли покорять вершину.
Баляс ухватилась рукой за деревянные перила. Суховей запальчиво суетился, старался поддерживать ее сзади за пышное седалище на случай падения, рискуя быть, будто таракан, раздавленным живой плотью.
— Удружил с этим восхождением, — посетовала Баляс. — Поневоле вынуждена заниматься альпинизмом.
—Простите великодушно, но за лифт я не отвечаю, — покаялся он и с воодушевлением заметил.— Зато потом вниз будет легко спускаться.
 — Не скажите, придется тормозить, цепляться за перила, чтобы не сорваться вниз кубарем, — возразила женщина и призналась. — Однажды, спускаясь по ступеням, чуть не скатилась на бетон.
Отдыхая на лестничных площадках, они добрались до  шестого этажа.
— Вот квартира брата Никиты, царство ему небесное, — указал Суховей на дверь с № 23, достал из кармана связку ключей, отворил ее.— Прошу вас, Виола Леопольдовна, чувствуйте себя, как дома, — пригласил он. Женщина, не снимая обуви, прошла по паркету в прихожую и сразу заметила на стене картины.
— О-о, вы и здесь  поработали кистью! — воскликнула она и, подражая Валерию Леонтьеву, пропела. — Ах, вернисаж, ах, вернисажа! Какой портрет, какой пейзаж…
— Дарил брату на дни рождения и  праздники, вот и скопилась коллекция пейзажей, рисунков. Надо бы все свезти домой, чтобы не растащили, — заметил он. — Глядишь, через десяток лет  люди поймут мое творчество, по достоинству оценят… Сдам в музей изобразительного искусства, чтобы память обо мне осталась на века.
— Мечта умирает последней. Дай-то Бог, а вы тщеславный?
— Не без того. Каждый творческий человек, будь то живописец, писатель, поэт, музыкант или ученый мечтают при жизни погреться в лучах славы, — пояснил Суховей. — Это является стимулом  для  творчества и вдохновения.
— А как же женщина — Муза любви и вдохновения? — усмехнулась Баляс.
— Конечно, без Музы не обходится, — согласился он.
 — Признавайтесь, как зовут вашу Музу?! — потребовала она. — Может соседка Тамила?  Очень удобно,  пересек лестничную площадку и в постели. В любое время  суток можно слипаться.
Евдоким Саввич, не готовый  к такой пошлой версии,  смутился
— Ладно, можете не отвечать,— сжалилась риелтор и, осмотрев жилье, точно определила.— Чешский  проект,  «распашонка»,  это хорошо. Такие квартиры пользуются повышенным спросом. Хотя сейчас для состоятельных клиентов в фаворе элитное жилье в нескольких уровнях, а также отдельные пентхаузы, коттеджи, виллы. Но и граждане со средним достатком претендуют на квартиры с большой жилой площадью, просторными кухнями, с двумя санузлами  и лоджиями, ванными с биде и джакузи. Практикуют разные варианты планировок  по заказу клиентов, если несущие конструкции здания позволяют  без ущерба для безопасности. Простор для архитектурного творчества и удовлетворения потребностей жильцов.
— Хорошо, что сняты ограничения на размеры жилплощади на одного  члена семьи,  как это было в советский период, когда теснились в “хрущевках” и коммуналках,— заметил Суховей.— Но не каждому клиенту элитное жилье по карману.
 — Поэтому и пользуются стабильным спросом квартиры сталинской и  брежневской  постройки. А с маленькими кухнями жилье не столь привлекательно,— пояснила риелтор и поинтересовалась. — Какова общая площадь?
— Пятьдесят шесть с половиной квадратных метров без учета лоджии.
— Годится, — Виола Леопольдовна тщательно осмотрела гостиную, спальню, кухню, санузел и ванную и вынесла вердикт. — Состояние квартиры  среднее, что, конечно, уменьшит ее рыночную стоимость. После евроремонта ее бы стоимость  возросла еще тысячи на три-четыре в   долларах или евро.
— Нет у меня валюты на евроремонт,— посетовал Суховей.
— Жаль, ведь цена товара во многом зависит от красивой упаковки, больше, чем содержание. А что вы собираетесь делать с вышедшей из моды мебелью? — пренебрежительно спросила она, мысленно  отметив, что старинные часы с боем, секретер, комод, тахта и рундук, изготовленные из красного дерева, представляют  эстетическую, музейную ценность. Можно самой прибрать к рукам или по выгодной цене сбыть коллекционерам  предметов старины.
— Мебели не так уж много.  Раритетную  из   красного  дерева  заберу в память о  брате,— ответил  Евдоким Саввич.
 — Мг, где вы видите раритет? Эти  дрова годятся лишь для растопки печки или камина. Их  надо срочно  вывезти и подготовить квартиру к продаже.
— Мадам, вы не правы. Как художник-реставратор, я тонко разбираюсь в старинных вещах, в том числе и в мебели, — возразил Суховей. —  Ваша задача найти покупателя, а с мебелью и другими вещами я сам как-нибудь разберусь.
— Разбирайтесь и быстрее, у меня каждая минута на вес золота, — с явным капризом велела она, недовольная тем, что он проявил себя знатоком в старинных предметах. — Я не собираюсь попусту тратить время, у меня хватает забот с другими клиентами. А здесь следует произвести  хотя бы косметический ремонт, чтобы спрятать от покупателей дефекты,  изъяны,  трещины, а  следы сырости, плесени  закрыть обоями. Наймите отделочников, чтобы в туалете и ванной заменили плитку  и старую сантехнику на современную. Ведь  такими  вентилями и кранами уже никто  не пользуется, их следует сдать в музей или выбросить на свалку.  Будьте  хитрее,  вы  же художник-эстет,  обеспечьте квартире хороший  товарный вид. Через неделю появятся первые покупатели, а они не намерены  покупать кота в мешке. Обязательно тщательно осмотрят все уголки. Не поведу я их в  этот гадюшник. А   как  насчет насекомых, паразитов,  клопов и  тараканов, блох?  Может, нужна санобработка, дезинфекция? 
—Раньше при Никите, когда  была кормежка, появлялись, а потом по  вентиляционному каналу сбежали от голода в другие  квартиры, — пояснил Суховей. — Эти твари неистребимы, особенно тараканы. Им даже радиация не страшна,  только мороз…
— Гляжу,  у вас насчет насекомых глубокие познания, — усмехнулась женщина. — Так значит,  здесь никто не живет?   
— Разве что домовой, уже восьмой месяц пустует, — вздохнул он горестно.— Только долги  накапливаются, а из ЖЭКа присылают  напоминания о сумме долга, пени  и угрожают  взыскать через суд. Эта хата меня  в гроб загонит, на продукты питания и лекарства пенсии не хватает, а  тут еще эта обуза.
— Не будьте пессимистом. Вы еще довольно крепкий и привлекательный мужчина,— польстила Баляс. — Надо радоваться,  что у вас есть дополнительная недвижимость, тогда, как много людей, те же бомжи, не имеют крыши над головой, мыкаются по подвалам и чердакам.
— Какая уж там радость, одни расходы, — махнул он рукой.
— Не говорите так, это капитал, пожалуй, надежнее, чем вклады в банке, которые сплошь  и рядом из-за афер терпят банкротство. Владельцы таких банков отпетые мошенники, по сути, “кидают” своих доверчивых клиентов. Схема проста: переводят активы банка за кордон и следом за  валютой туда же мигрируют. Живут припеваючи на валюту обманутых вкладчиков,  поверивших в высокие проценты прибыли. Практичные люди очень дорожат недвижимостью, ведь это валюта, не подверженная девальвации,  тем более, что сохраняется устойчивая тенденция подорожания жилья, в том числе и на вторичном рынке.  Я вам поясняю на тот случай, если вы после продажи квартиры и получения крупной суммы валюты, решите положить ее в банк на депозит. К этому  делу надо будет подойти очень осторожно,  чтобы не стать жертвой финансовых аферистов.  Я вам помогу выбрать надежный с солидной репутацией  банк. А,  вообще, на вашем месте я бы не торопилась расставаться с квартирой, могла бы подыскать вам богатого арендатора.
— Эх, Виола Леопольдовна,  добрая душа, сколько той жизни осталось?— посетовал старик. — У меня есть крыша  над головой и, слава Богу, а эта недвижимость ни к чему. Были бы дети, внуки, другие родственники, тогда другое дело, чтобы оставить им в наследство. Бог мне не дал детей, поэтому и достанется,  черт  знает кому? Лучше продать и пожить остаток лет в достатке, а то ведь цены на продукты питания, лекарства, жилищно-коммунальные и другие услуги  постоянно растут, а нередко и скачут.
— Коль такая ситуация,  то вы, пожалуй,  правы, квартиру лучше продать. И у меня есть подходящий  клиент,  который за ценой не постоит, то есть торговаться и трястись над каждой копейкой не  станет, как иные, готовые  за копейку удавиться, только бы не  переплатить. С такими клиентами мне противно и тошно иметь дело. Стараюсь их сразу отшить, чтобы не отравлять себе настроение.
— Век  признателен буду, — галантно склонил голову Суховей. — Вы  моя спасительница, мой ангел,  мать Тереза.
— Насчет матери Терезы, тем более, усопшей, вы палку перегнули, я ведь на старуху не похожа, — упрекнула Баляс.
— Извините великодушно. Вы — красивая, очаровательная женщина. Это я в пылу азарта, погорячился, вовремя не остановился. Бывает так, что эмоции, язык опережают мысли.
— Ладно,  по доброте душевной прощаю, — снисходительно улыбнулась Виола Леопольдовна и  неожиданно сообщила. — Евдоким Саввич, мне стало известно, что после получения валюты вы намерены совершить турне по ряду европейских стран.
«Вот, Тамила, язык без костей, как та сорока, раньше времени растрезвонила. Никаких секретов нельзя доверить, язык, что помело», — с досадой подумал художник и признался. — Есть желание осуществить давнюю мечту — посетить картинные галереи, музеи. Интересуюсь живописью, скульптурой, архитектурой эпох Возрождения и Ренессанса.
— Похвально, похвально! Вижу эстетически одухотворенную личность, — польстила риелтор.
— Благодарю за комплимент, — он галантно склонил голову.
— А я благодарю судьбу за знакомство и радость общения с незаурядным человеком, — сверкнув золотой фиксой, улыбнулась Баляс. — Со своей стороны постараюсь, чтобы  вам привалило больше валюты, евро,  содрать с покупателя за квартиру максимально высокую цену.
— Спасибо, но драть не следует, чтобы потом новый владелец не обвинил меня в алчности и крохоборстве, — попросил он.
— Не волнуйтесь, я знаю с кого и сколько драть. Те, кому гроши достаются тяжело, честным трудом, не пострадают. Впрочем, среди покупателей таковых единицы. Если и способны что-то купить, то хибару или комнату в бараке на окраине города. А вот толстосумов с дармовой валютой я чую за версту. Их и будем драть в хвост и гриву, — заверила Виола Леопольдовна. — Так вот в Европе с почтением относятся к супружеским парам. Среди туристов. В той же Италии, Нидерландах, Франции, Германии и Греции, где в основном сосредоточены  сокровища мировой культуры, вас будут встречать на-ура!

6. Виола в роли свахи

— Дорогой Евдоким Саввич, почему бы вам не жениться на Тамиле Львовне? — неожиданно предложила Баляс. — Она, бедняжка, словно Золушка, по вам давно сохнет, вздыхает и страдает. Пребывает в репродуктивном, детородном возрасте, женщина в самом соку. Из разговора с ней я поняла, что вы холостяк, она бы не возражала против брачного союза с вами. Получилась бы красивая пара: живописец и работник прилавка.
Художник, озадаченный неожиданным вопросом,  не торопился с ответом, а она продолжила:
— Я не сделаю открытия, если скажу, что женщина мужчине нужна не столько для кухни, сколько для постели, чтобы он, как самец, сохранял тонус и радость жизни. Некоторые мужчины успешно освоили секреты кулинарии. Не случайно вашего брата много среди шеф-поваров.
— Полностью с вами согласный. Я сам готовлю яичницу на сале, разные кашки-малашки, овсяную, гречневую, манную, перловую, рисовую…
— Довольно, довольно, уморил,— остановила  его жестом руки и с иронией заметила.  — Для таких сложных, изысканных блюд большого ума и мастерства не надо. Все же ответьте насчет бракосочетания с госпожой Швец?
— Такой вариант уже обсуждался лет шесть-семь назад, когда я был моложе и резвее, но не склеилось, — произнес Суховей. — Видать не судьба.
— Почему не склеилось? Человек — кузнец своего счастья.
— Тамила сразу же поставила условие, чтобы я свою квартиру переоформил на нее (о наличие дачи он благоразумно промолчал). Значит, она собиралась идти за меня не по любви, а по расчету. Став собственницей моей квартиры, она бы меня вместе с Джимом вытурила за порог. Превратился бы в бомжа. Вы же знаете, чем такие браки заканчиваются?  В лучшем случае, скандальными бракоразводными процессами,  когда бывшие супруги дерутся за каждую вещь, за барахло, якобы нажитое совместным трудом. А в худшем,  в таких браках мужья почему-то раньше срока отправляются в мир иной. Не странно ли? Казалось бы, при заботливой, нежной жене, полноценном питании и уходе, разных, в том числе, интимных  прелестях, семейной жизни,  супруги должны жить долго и счастливо, а мужья вдруг дают дуба? Это наводит на мысль, что «благоверная», получив право наследования,  сознательно укорачивает жизнь своему благодетелю, на земле, сплавив его в могилу. Не желаю себе такой участи. Это меня насторожило и остановило. Решил ни с кем не связывать свою жизнь.
— Много лет знаю Тамилу,  она на свою душу такой грех не возьмет. Ведь «не убий» — одна из семи главных библейских заповедей, — напомнила Баляс. — Если самоубийц церковь не отпевает, то убийц, душегубов и подавно. Им прямая дорога в ад. Швец  регулярно посещает  синагогу, об этой каре отлично знает, поэтому вам ничего не угрожает. Зато медовый месяц, а то и год, гарантирован.  Она страстная, любвеобильная женщина. Знаю, что она готова  к  интиму, но после официального брака. Не пожалеете, окунетесь в  пиршество любви и море блаженства. Об этом мечтает каждый мужчина.
— Почему она вдруг воспылала страстью? — спросил Суховей.
— Женщина—загадка. Тем она интересна, привлекательна для мужчины, что часто бывает непредсказуемой и алогичной, — пояснила  Виола.
— Все проще. Я потому для нее стал интересен, что после продажи квартиры Никиты разбогатею. Тамила очень любит транжирить чужие денежки и шумные застолья.
— Все любят застолья и денежки. Их много не бывает. Подумайте, что вас ждет впереди? Одинокая старость, болезни, забвение, когда некому будет подать стакан воды или «утку»,  закрыть очи, достойно похоронить.
 — Я не одинок, у меня есть Джим. Я к нему отношусь, как к равноправному члену семьи, — ответил художник, но ужасная перспектива заставила его призадуматься: «Действительно, могут зарыть, как бомжа, в общей яме, никому будет позаботиться, похлопотать и Джим  осиротеет. В лучшем случае кто-нибудь приютит, а в худшем — сдадут в живодерню».
— Есть и еще один фактор, препятствие женитьбе.
— Интересно, какой?
—Тамила совершенно равнодушна к домашним животным. Поэтому рано или поздно вспыхнут скандалы по поводу дога Джима, без которого я жизни не мыслю.  Я его нашел поздней дождливой осенью возле мусорного контейнера.  Щенок был голоден и дрожал от холода. Какой-то мудак выбросил его из квартиры или частного дома.
— Если выбросил, значит, он беспородный или помесь. Со знатной родословной его бы продали на рынке, — предположила риелтор.
— Породистый, по всем признакам и желтовато-бурому окрасу немецкий дог.  Это подтвердил и опытный кинолог. Пес мне послан свыше для помощи, радости, спасения  и утешения.
— Евдоким Саввич, вы же образованный, светский человек, а верите в мистику, в какую-то ересь, — усмехнулась Баляс. — Советую вам выставить дога на собачьи бои. Познакомлю с  организатором, заработаете кучу денег. Хватит не только на погашение долгов за жилищно-коммунальные услуги, на косметический ремонт квартиры, но  и на красивую  с банкетами и фуршетами жизнь.
— Виола Леопольдовна, это же дико, жестоко. Собачьи бои запрещены законом, — возмутился  Суховей. — Ни за какие деньги я не стану рисковать здоровьем и жизнью Джима. Организаторов, хозяев  собак и зрителей кровавых побоищ  глубоко презираю. Вам следует о жестоком обращении с животными заявить в милицию или прокуратуру.
— У меня нет времени блуждать по милиции и прокуратуре, — резко ответила она. — Покоя от них не будет, затаскают на допросы и очные явки. Себе дороже.
— По этой причине  я их тоже обхожу десятой дорогой, — признался Евдоким Саввич. — Они мастера так повернуть дело, что окажешься без вины виноватым.
— Вы совершенно правы. От оборотней в погонах следует держаться подальше, — подтвердила риелтор.
—Согласен с вами на все сто процентов, — произнес он и возвратился к прерванной теме.  — И все-таки на свете существуют неведомые нам силы, по своему интеллекту и влиянию превосходящие человека. Неважно, как эту силу люди называют, божьей или неземной, но она существует и управляет судьбами и поступками людей, в том числе и животными. В них по древним поверьям вселились души умерших людей, возможно  близких предков.
— А кто вселился в Джима? — спросила Баляс.
— К сожалению, а может и к счастью, это никому неведомо, а сам он сообщить неспособен. Остается только догадываться, что это, кто-то из родственников, умерших в прошлом веке, либо погибший на войне.  Так вот, я серьезно опасаюсь, что став полновластной женой, Тамила сразу же выдвинет ультиматум, поставит перед выбором: она или Джим? А может тихой сапой мышьяком или другим ядом  его отравит. Своим верным другом, даже для любовных утех,  я никогда не пожертвую.
— Похвально и благородно. Насчет собаки  я проведу с ней профилактическую беседу. Постараюсь неразумную  убедить, что собаки, кошки  — это «наши братья меньшие» и «мы в ответе за тех, кого приручили, — пообещала риелтор.
— Бесполезно. А вас я с Джимом обязательно познакомлю.
— Не надо, не надо,  у меня аллергия на собачью шерсть, — возразила Виола. — А вот за Тамилой я такой реакции не замечала. Думаю для вас это лучшая партия. Женщину моложе ее вы уже не найдете. Как говорится, поезд ушел.
— Подумаю, погляжу на ее поведение, — уклончиво ответил художник, догадавшись, что именно по просьбе соседки, Баляс провела зондаж на предмет женитьбы.
Между тем риелтор объявила свой  вердикт. — Итак, смотрины состоялись, пора на базу. Вперед, Евдоким Саввич, а то любезная  Тамила Львовна  нас заждалась. Что-то под ложечкой засосало.
«Да, у тебя не ложечка, а большой черпак. Хотя Тамила раза в три легче, но  всю икру,  наверное, сожрала, Разорите меня своим пристрастием к деликатесам», — с неприязнью подумал он.
— Я готова вам оказать содействие, — продолжила Баляс. — Документы на эту квартиру у вас дома?
— Да, конечно, храню в серванте, в шкатулке.
— Прекрасно,  изучу их на  месте.
Суховей проверил краны водопроводной сети, вентили газовой плиты и  погасил  свет в квартире. Затем старательно закрыл два врезных замка на  несколько оборотов.  Вместе с Баляс спустились вниз,  вышли  из  подъезда. В загустевшем  вечернем небе  сверкали крупные апрельские  звезды. Женщина  отошла в сторону и набрала номер на панели мобильного телефона “Nокiа”, услышала отзыв и  сообщила:
— Тамила, через двадцать минут подъедим. Я берусь за то заманчивое дело,  поэтому наш договор  остается в силе.
Подошла к художнику и с  улыбкой приказала:
— Живо в машину, а то вино прокисает и картофель остывает. Мы заработали отличный ужин и  отдых. Вы меня,  откровенно говоря, не разочаровали. Импозантный, интересный мужчина.
— Значит,  очаровал? — пошутил он.
— Не торопитесь, еще не вечер. Все приятные дела совершаются вечером или ночью, — с кокетством заметила женщина.

               
  7. Застолье для  Баляс

Суховей сел рядом с  таксистом, а Баляс  на заднем сидении. Водитель со двора вырулил на оживленную, гудящую транспортом, улицу. Через двадцать минут, как и рассчитывала Виола, они прибыли  на место.  Подошли к лифту и  художник нажал на кнопку вызова. Послышался грохот, будто телега на разбитой дороге, спускаемой с верхних этажей,  кабины.
Евдоким Саввич искоса взглянул на  тучную комплекцию  спутницы и подумал: «Для такой массы нужен грузовой лифт, а не эта узкая коморка. Не ровен  час,  кабина сорвется, костей не соберешь».
— Пожалуй, я поднимусь по лестнице, — промолвил он. — Лифт старый, изношенный. Трос может лопнуть, не выдержать нагрузки.
— Нет, погоди! Куда же вы, господин?— она грубо схватила его за руку. — А кто меня будет развлекать, если лифт застрянет? Погибать, так с музыкой. Впрочем, не трусь, художник, я пошутила. В этом лифте я уже поднималась вместе с молодым и бравым  парнем в камуфляже, проблем не возникло.
— Так это наша гордость, десантник Саня Гребень. Он один во всем доме носит камуфляжную форму, — обрадовался  Суховей. — С молодой женой Таней и сынишкой Васей живут на седьмом этаже в съемной квартире. Он работает охранником в коммерческом банке, а раньше служил миротворцем в «горячих точках», был ранен,  награжден орденом «За мужество».
— Куда он раненный или контуженный, в пятку или в голову? — спросила Виола Леопольдовна.
—  Нет, в левую руку.
— Мне показалось, что он неадекватный. Слишком возбужденный, словно кролик, перед случкой.
— У Сани такой компанейский характер. Рубаха-парень!  На селе бы слыл первым женихом, а в городе нелегко в белые люди пробиться. Нужна валюта и блат, много врагов и завистников. Всем приходит на помощь при первой же просьбе. А вот бюрократы вместо того, чтобы предоставить ему жилье, как участнику боевых действий, гоняют по кругу. Наступит момент, когда сорвется  и постреляет канцелярских гнид.
—Да, еще много фактов несправедливости и чиновничьего произвола, — посочувствовала Баляс. — Все беды и проблемы из-за бездарного президента, премьер-министра, спикера парламента, депутатов и чиновников, одержимых жаждой обогащения за счет народа. Они живут в другом измерении, в своем сказочном Зазеркалье, эксплуатируя труд наемной рабсилы и природные богатства страны. Таким  обиженным, как Гребень, и миллионы других граждан, пора поднять восстание и смести эту сучью власть. А, а,  к  лешему эту грязную политику, ее прохиндеев.
—  Смелые суждения, я с вами полностью солидарный. Но Гребень не ожесточился, мечтает  устроиться телохранителем к олигарху, чтобы  скопить валюты на жилье. Надоело с семьей  скитаться по чужим углам. А того не понимает, что в случае нападения на толстосума первая пуля достанется телохранителю и останутся Танюша — вдовой, а Вася  —  сиротой. Зачем провоцировать трагедию?
— Чаще всего так и происходит, — подтвердила риелтор. — Опытный киллер, чтобы не получить пулю в ответ, в первую очередь устраняет охранника.
— Об этой опасности я его предупреждал не один раз, а  Саня в ответ: «Десант не привык отступать, прорвемся. Никто, кроме нас». Отчаянный, рисковый парень.
Открылась кабинка лифта и Баляс  впихнула в нее художника, втиснулась сама, прижав его брюхом и грудью к стенке. Суховей  затаил дыхание, на лбу выступил пот.  Невозможно было пошевелиться. Мадам прижала, будто могучим прессом.
— В тесноте, да не в обиде, — обдала она его горячим, парным дыханием. Невольно вспомнилась оранжевая топка кочегарки, где довелось во время студенчества подрабатывать к  скромной стипендии. В таком несуразном тандеме доехали до шестого этажа. На три коротких звонка Швец открыла  входные двери:
— Заждалась  вас, мойте руки и за стол. У меня при виде таких деликатесов  под ложечкой сосет, но я терпеливая, — призналась Тамила, хотя Суховей  подметил резкое уменьшение бутербродов с черной и красной икрой, и, преодолев робость, спросил:
— Тамила, куда подевалась икра?
—Какая еще икра, кабачковая или баклажанная?  Так ее на столе и не было. — округлила она зрачки. — Это пища для мужиков-работяг.
— Черная, красная и паюсная икра. Где она подевалась?
—Прозрел, старый хрыч.  Усохла икра, пока  ты с Виолой катался. Мог бы и больше прикупить, как я велела, а  ты пожадничал, — упрекнула соседка, облизывая маслянистые губы. — В море икорка тебя поджидает.
 — Я не осетр, чтобы ее метать.
Дабы не распалять страсти,  мысленно пожелал: “Чтоб ты, ненасытная зараза, подавилась “.
Виола Леопольдовна, а затем и хозяин квартиры, вымыли руки и сели  за стол.
— Рафаэль, не будь скрягой, включи-ка люстру для праздничного настроения! — по-хозяйски велела Тамила.
— И без люстры светло. Ложку мимо рта не пронесешь.
— Должно быть еще светлее в честь знатной гостьи, своим визитом оказавшей тебе  почести и услугу.
Художник включил,  на  каждом из  трех  рожков вспыхнули лампочки, каждая  в 60 ватт.
— Теперь полный порядок,  почти все в ажуре. Люблю блеск и шик, — сообщила Швец, довольная его послушанием, крепко, на правах тамады взяла инициативу в свои руки:
— Солянка на месте, а где хрустальная пепельница? — окинув воловьим оком содержимое стола, спросила Баляс.
— Здесь не курят. Джим и я не переносим табачного дыма, — ответил хозяин.
—Рафаэль, брось заливать. Виола привыкла к тому, что ей все разрешено. Живо неси хрустальную пепельницу! — велела соседка.
— Пепельницы нет.
— Тогда подай чашку или блюдечко, — и сама, не дожидаясь его реакции,  открыла дверцу серванта, взяла фарфоровую чашку из чайного сервиза и поставила на стол возле гостьи.
Скрипя зубами, художник промолчал и, заметив в руке риелтора пачку сигарет «Пьер Карден», подумал: «Такой кобыле следовало бы курить  махорку или  папиросы «Беломорканал», а не пикантные импортные сигареты с ментолом.
— Давайте выпьем за приятное  знакомство. Тебе, Рафаэль,  коньяк, а нам, слабым женщинам шампанское. Открывай  бутылку, или разучился ухаживать за прекрасными дамами? Аккуратно, чтобы без хлопка, а то весь напиток  в пену уйдет...
Суховей взял тяжелую темно-зеленого цвета бутылку, сорвал фольгу и расслабил проволоку, прижал пробку пальцем,  чтобы ее не сорвало давлением.  Медленно стравил воздух.
— Для начала следует оформить генеральную доверенность. Заверить ее в нотариальной конторе,— напомнила Баляс о причине встречи. — Но уже поздно, конторы закрыты. Поэтому этим вопросом займемся завтра, а сегодня, как поется,  я тебя очаровала. Уважим Евдокима Саввича, чтобы зазря продукты и напитки не пропали.
Хозяин  разлил шампанское по фужерам, а Тамила  его рюмку наполнила коньяком из давеча початой бутылки.
— Выпьем  за дружбу и плодотворное сотрудничество! — на сей раз, тост огласила Виола. Выпили и налегли на закуску.
— Везучий ты, Рафаэль,  только не сочти  за зависть, — нарушила паузу Швец. — Такое богатство нежданно-негаданно подвалило. Получишь скоро кучу долларов или евро, положишь на депозит в банк и будешь жить на  проценты, как кум королю, ни в чем себе не отказывая. Где бы мне такого муженька-спонсора найти?
— Да, легче станет,— согласился он и пожаловался. — А то ведь пенсии при самых скромных расходах хватало лишь на две недели. Из-за этого и Джиму приходится  страдать — редко ему перепадают любимые сахарные кости, а все больше овсянкой и перловкой кормлю, словно жеребца. Кстати, где мой дог?
 — Я его на лоджии закрыла, чтобы не беспокоил, не напрягал Виолу, — ответила соседка,  поглощая последний бутерброд с красной икрой.
— Он же у меня смирный, культурный и сообразительный пес, —  упрекнул ее Суховей. — В меня характером.
— Да, собаки копируют поведение и настроение хозяина, даже иногда обликом на него похожи, — подтвердила Баляс. — Вы,  наверное,  заядлый охотник? Очень обожаю жаркое из дичи, утки, фазана, перепелки  или кабанчика…
— С чего вы взяли, что я охотник?
— Так ведь собаку держат не ради баловства,  а для охоты или охраны. Зачем задарма корма переводить? Я совершенно не понимаю  психику и логику владельцев собак. Никакого проку, лишь запах псины, экскрементов, вши, блохи, клещи, шерсть. Еще взбесится и покусает, а то и загрызет.  Таких трагических случаев немало.
—  Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, — напомнил Евдоким Саввич. — Джим за заботу и доброту платит мне той же монетой. В отличие от людей, совершенно лишен, таких гнусных качеств, как лукавство,  жадность, коварство и предательство.
— И где они, медали, монеты,  хотя бы медяки? — усмехнулась  соседка и сама же ответила. — В унитазе.
— Так и люди работают на унитаз, — парировал он и, не глядя на гостью,  произнес. — Особенно с отменным аппетитом.
Но Баляс, увлеченная деликатесами, пропустила его намек мимо больших оттопыренных, как у слона, ушей с гроздьями сверкающих рубинами золотых серег..
—Рафаэль, я давно хотела тебя спросить?
— Так спрашивай.
 — Зачем ты завел такого большого пса. Мог бы держать таксу, пуделя  или спаниеля. После дога, наверное,  какашки, не к столу сказано,  тачками вывозишь, весь подъезд протух мочой и калом.
— Я его не выбирал, мне Джима сама судьба послала. Подобрал его брошенным, голодным щенком, — возразил Суховей.
— Если такой милосердный, то так тебе и надо. Нюхай его испражнения, но не отравляй настроение соседям.
— Джим — чистоплотный, нужду  справляет во время прогулок.
—  И все же ты не прав, слишком  расточителен.  Зачем, скажем, кормить Джима, если с таким же успехом можно обзавестись свиней или козой. Всегда на столе будут сало,  мясо и молоко.  Еще от продажи излишек реальная прибыль.
— Эх, Тамила, мелочная, меркантильная  душонка, все измеряешь деньгами. «Братья меньшие» даны Творцом для радости и пользы. Джима держу из любви к животным, которые в отличие от людей, корыстных и коварных, никогда не предают и даже, иногда, жертвуют своей жизнью. Коты и кошки, хоть и гуляют сами по себе, но привязаны к человеку, врачуют его от недугов лучше иных  докторов с «липовыми» дипломами.
— А-а, бабушкины сказки, — небрежно махнула соседка рукой и упрекнула.—  Если Джим  такой умный, то почему у него нет ни одной медали? У других псов шеи гнутся под тяжестью наград, а у твоего пса ни одной, даже  простой медяшки.
— Потому что мы не участвуем в дешевых спектаклях, где все пропитано фальшью и обманом. Конечно, в том вина не собак, а их владельцев и продажных судей. Я однажды посмотрел  на этот конкурс и решил не марать Джима в этой грязи взрослых забав и интриг. Там  схема простая, кто больше вложил средств в мероприятие, в том числе и праздничный банкет,  того кобеля или суку признают победителем, дают дипломы, цепляют на шею очередную бляху. Подобное,  творится и в клубе любителей кошек.
— Чтобы не говорил, как бы, не  рекламировал своего пса, а самое лучшее лекарство от стресса и прочих болячек  коньяк и шампанское под шикарную закуску, черную, красную и паюсную икру,— сообщила Тамила.
— Интересное у вас, Евдоким Саввич,  кредо, — усмехнулась риелтор и упрекнула. — Люди, как и собаки, тоже бывают разные, и дворняжки, и благородные, породистые псы и суки. Поэтому не следует всех мерить  одним аршином.
— Только от жизни собачьей собака бывает кусачей, — снова напомнил художник. — От рождения все щенки добрые и потешные, а злыми собак делают люди. Очень точно подмечено, что они копируют характер, даже внешность и манеры, своего хозяина.  Меня возмущает и огорчает, что люди держат собак на цепи в холоде и голоде. Некоторые дикари, садисты их отстреливают или устраивают кровавые бои, ради азарта и обогащения.  А ведь животные, как и люди, достойны лучшей жизни. Я верю, что наступит время, когда человек, собака и другие животные будут существовать на равных в доброте и гармонии.
— Рафаэль, ты идеалист, мечтатель. Индюк тоже думал и в суп попал. Выкинь из головы эту блажь и ересь, а то признают дебилом или шизофреником, — предупредила  соседка.
—По характеру я добродушный, миролюбивый и поэтому Джим — смирный, словно телок, не проявляет агрессию. Он тонко чувствует характер человека, его настроение, замыслы и намерения…
— Прямо таки экстрасенс. А на меня злобно рычал и несколько раз облаял. Не телок, а  волкодав, готовый из-за угла  клыками и зубами цапнуть, — пожаловалась Швец.
— Наверное, у Джима  была причина для  недовольства, — предположил художник.
— Однажды   ударила  шваброй, — призналась соседка.
— За что?
— Он сделал  под моей дверью лужу, намочил коврик.
— Ты видела, что это он? 
— Не видела, но по запаху мочи определила, — ответила Тамила.
— Тоже мне парфюмер-самородок. Может, алкашу или подростку приспичило? Надо было сдать мочу в лабораторию для анализа.
— Не хватало мне позориться с мочой, — возмутилась Швец.
— Тогда нечего на Джима грешить. Он нужду справляет в парке под кустами.
—Рафаэль, прекрати со своим псом превращать парки, скверы, детские площадки с песочницами, где играют детишки, в говнюшники, а то заявлю в санэпидемстанцию!— потребовала соседка. — Если бы ты был один, но  вас, собачников, становится все больше и больше. Будь моя воля, я бы всех владельцев собак выселила из городов  в села, чтобы  их бздуны не смердели. Там от них хоть какой-то прок, а в городе нет житья и покоя.
— Отчасти Тамила права, — поддержала ее Баляс. — Гадить в парках, скверах, а тем более на детских площадках, не годится. Из-за антисанитарии могут возникнуть инфекционные эпидемии. В Германии и в других странах Европы хозяин не посмеет вывести собаку на прогулку без намордника, поводка, совочка и мешочка. Если пес навалит на тротуар или помочится, а хозяин начисто не уберет экскременты в мешочек, то будет оштрафовал полицейским.
— А куда же их потом девать? — спросил Суховей.
— Домой и в унитаз, — ответила Виола.
— Мотай, Рафаэль, на ус. Кстати, коль заговорили об охоте, то какая из них на твой взгляд, самая лучшая и приятная? — вмешалась в диалог изрядно захмелевшая соседка и лукаво подмигнула  Виоле. — Будь ты, хоть семь пядей во лбу,  ни за что не угадаешь.
— Ха, удивила, озадачила. Тут и отгадывать нечего, выбор невелик, — самоуверенно произнес художник. — Есть четыре вида охоты:  первая — на дичь. Но я считаю это варварством, унаследованным от наших диких предков, когда они еще жили в пещерах, охотились на мамонтов и прочих животных. Нам не дано право, лишать жизни «братьев меньших», разве что  в случаях самообороны. Но какая может быть угроза от зайца, утки, да и крупные хищники стараются человека, как главного хищника, обходить стороной. Я авторитетно заявляю: живопись и охота на дичь— несовместимы!
— Да, ты у нас большой авторитет, шишка на ровном месте, — ввернула реплику Тамила. — Ни славы, ни денег, одни мечты и амбиции. Суховей, все равно, что курай,  перекати-поле, который катится по коровьим «лепешкам» и овечьему «гороху», черт знает куда?
— Не было среди великих художников кровожадных охотников, тех, кто бы  убивал зверей и птиц. Удовольствие должно быть не только для брюха, ненасытной утробы, но и для сознания, духовного эстетического удовлетворения. Недаром говорят, что мир спасет красота.
— Рафаэль, ты глубоко заблуждаешься.  Мир спасут изысканные напитки и деликатесы, — возразила Швец. — Когда человек сытый и подшофе, то ему и море по колено. Душа поет и радуется. А художники не от мира сего, с приветом. Недаром Никита Хрущев называл их педерастами…
— Этот свинопас для меня не авторитет, — заявил Суховей. — Он в живописи разбирается, как баран в Библии. У тебя  психология мещанки, чревоугодницы и транжиры.
— У знаменитых живописцев не было проблем с мясом, вином и  другими  напитками, поэтому и не охотились, —  сделала вывод Швец. —  А ты при своей жалкой пенсии рад ржавой селедке, кильке, тюльке или хамсе. И насчет того, что  человек   главный  хищник, слишком  загнул.
—  Конечно, человек  человеку рознь, — согласился Евдоким Саввич  и продолжил. — Вторая охота — это рыбалка, но не браконьерство. Поймал килограмм карасей или бычков для ушицы и довольно, чтобы море, река,  озеро или пруд не оскудели. И третья охота — за грибами, ее еще называют тихой. Но и здесь должна быть мера. Собрал немного груздей, маслят или шампиньонов и  вполне достаточно, чтобы другие грибники не были обижены. Четвертая — за  лесными ягодами, рябиной, калиной, облепихой, черникой, земляникой, малиной, голубикой, барбарисом  или  за лекарственными травами. Как по мне, это самая лучшая и приятная охота. Ну, как, Тамила, угадал, в самое «яблочко» попал?
— Попал, пальцем в небо, — съязвила соседка и укорила. — Эх,   какой-то ты слишком правильный, не от мира сего или косишь под благодетеля? Запомни, завяжи узелок. Самая лучшая и приятная охота, когда тебе и ей очень охота. Ха-ха-ха! Вот это и есть настоящая охота, а остальное трын-трава.
Суховей сначала опешил, а потом смущенно заметил:
— Тамила, какая ты, однако вульгарная  баба, ни культуры, ни стыдливости.
— А чего стыдиться, если так оно и есть?  Все мы здесь свои, почитай, одна семья. Недаром говорят, что все люди братья и сестры,— досадливо отмахнулась она. — У тебя, сосед, хоть ты и маляр, вшивый интеллигент, но чувство юмора  атрофировано.
— Это не юмор, а пошлость. У кого, что болит, тот о том и говорит. Помешались на сексе и разврате.
— Правда, забавный анекдот. Я сама придумала, пока ты с Виолой насчет охоты спорил, — похвасталась Швец.
— Я собак не боюсь,  так как убеждена, что следует опасаться маньяков, наркоманов, хотя они меня обходят десятой дорогой. Понимают, что будут биты, — подала голос Баляс.—  Но у меня другая проблема аллергия на шерсть собак, кошек и прочих мохнатых и волосатых животных. Предпочитаю держаться  от них подальше, забочусь о своем здоровье, до которого никому нет дела.
— Тогда все понятно. в Джиме я  души не чаю, делюсь  последними харчами, он  за это платит преданностью,— признался хозяин. —  Роднее его у меня на этом белом свете никого нет. Понимает меня с полуслова.  Уже и не помню, но кто-то из великих признался: чем больше я узнаю собак, тем больше разочарован в людях. Сравнение не пользу гомо сапиенс, потому, что собака не предаст человека. С болью и ужасом думаю о том, что с ним будет, если я вдруг умру? Сгинет,   не умеет  добывать пищу.
— Тоже мне вселенская проблема!? — усмехнулась Швец. — Не сгинет, мир не без добрых людей. Завещай ему квартиру, другую недвижимость и имущество, как это делают в США и других цивилизованных странах. Там проявляют в высшей степени гуманность к домашним животным, оставляют богатое наследство любимым собакам,  кошками другим питомцам. Охотно стану опекуншей твоего Джима. Буду заботливо ухаживать, кормить, поить, холить, убирать экскременты, беречь, как зеницу ока.
— Что-то  очень сомневаюсь, ведь ты, кроме себя, никого не любишь, — заметил художник.
— Почему ты так решил?
— Возле тебя нет ни собачки, ни кошки, даже хомячков, морских свинок или попугая и кенара. В квартире тишина и покой, как в склепе. Слышно, как тараканы лапками шуршат.
— Типун тебе на язык, у меня тараканы и клопы не водятся! Это уму непостижимо обозвать мою квартиру, мой уютный уголок склепом. Тогда по-твоему получается, что я— мумия. Совсем стыд и совесть  пропил. В таком случае твою холостяцкую берлогу, протухшую псиной, я считаю сортиром. Скажи на милость, на коль ляд мне эта мелюзга, какая от нее польза? Я не прислуга, чтобы кормить, поить и говно убирать за дармоедами.
— Они наши братья меньшие, даны господом для радости и заботы.
— У меня в квартире  без них идеальная чистота, — стояла на своем Швец. — Виола, пошли отсюда, ноги здесь моей больше не будет.
— Погоди,  не горячись, охлади свой пыл, — произнесла гостья. — Не  спорьте, не ссорьте по пустякам, ведь ваша перепалка —  пустой треп. Таких прецедентов в России, чтобы человек завещал свое наследство собаке, кошке, корове, овце или козе, нет. Действующим законодательством подобные  сделки не предусмотрены. Возможно в отдаленном будущем, они станут реальными. Тогда и однополые браки  разрешат и собак, кошек, канареек признают наследниками.
— Коль такая перспектива, то тебе, Рафаэль, лучше заранее оформить на меня завещание, чтобы потом чиновники-взяточники не морочили  голову, — воспрянула духом Тамила. — Досмотрю тебя и Джима до самого последнего вздоха и достойно похороню.
— Спасибо за похороны, — с сарказмом отозвался Суховей.— На тот свет не собираюсь, чувствую себя достаточно бодрым, чего и вам желаю. А на твои обещания отвечу словами классика: «Свежо предание, да верится с трудом». На сто процентов я доверяю только Джиму. Он, защищая меня,  готов  пожертвовать своей жизнью.

8. В союзниках Есенин

— Знаете,  у меня есть любимое стихотворение,  написанное  Сергеем  Есениным,   называется «Собаке Качалова», — художник перевел разговор на любимую тему. — Может, кто помнит, был такой известный московский артист?
                Дай, Джим, на  счастье лапу
                Такую лапу не видал я с роду.
                Давай с тобой полаем при луне мне,
                На тихую, бесшумную погоду…
       — О-о, Рафаэль, браво! — воскликнула Швец, захлопав ладонями.   
— Меня, милые дамы, до глубины огорчает, что если прежде живопись, литературу, музыку и шедевры других видов искусства люди боготворили, а книги читали взахлеб, то ныне во всем ищут коммерческий, меркантильный  интерес. Раньше творцы сочиняли для души,  а сейчас халтурщики ради бабла. К тому же эта зараза,  Интернет с его компьютерными играми и порно-сайтами, оторвал детей и молодежь от чтения книг, от созерцания дивных красот, — с печалью заявил Суховей.
—Тебе еще пару  рюмок и ты не только нудную лекцию прочтешь, но  запоешь и  гопака станцуешь, — подначила соседка. — Живо, щирый хохол, надевай свои красные шаровары и посучи, подергай своими  кривыми  волосатыми ножками.
— У меня нет шаровар, я — москаль и ноги у меня стройные, — заявил Евдоким Саввич.
— Я представляла вас «сухарем», старым занудой, — призналась слегка захмелевшая Баляс.— А вы оказывается гений, интеллектуал, романтик и лирик. Как говорят в народе, и  жнец, и швец, и на дуде игрец. Очень приятно иметь дело с таким эрудированным и утонченным  господином.
— Виола, не льсти, не создавай культ личности, а  то он возгордится, нос задерет, — предупредила Швец. — Тоже мне непризнанный гений, артист с погорелого театра. Только и может,  что холсты малевать и на стенах, вместо шаров, надутые гондоны,  развешивать.
—  Сама ты гондона штопанная, — лягнул он соседку и, польщенный похвалой гостьи, признался. —   Я не только живописец, но и литератор, сам  сочиняю. Виола Леопольдовна, послушайте и оцените.
Он поднялся в полный рост и занял присущую пииту позу:
               
Этот дог был не плох,
 искусал он сотню блох.
А одну блоху оставил
и плясать ее заставил…

— Ну, как?  Джиму очень нравятся эти стихи. Он шалеет и резвится от восторга, когда я декламирую.
— Ой, держите меня, а то упаду, — схватилась  Тамила за живот.— До слез рассмешил. Ну, Рафаэль, тебе не картины следует малевать,  а выступать в цирке клоуном или участвовать в качестве юмориста в концертах звезд эстрады. Деньжищи бы загребал совковой лопатой и нам бы что-нибудь перепало.
— Да,  стихи изумительные, способны  вызвать жалость к бедным насекомым, — следом рассмеялась  Виола Леопольдовна. — Это какой-то геноцид по отношению к блохам. Не ровен  час, что при усердии догов, придется этих насекомых, хоть они и паразиты,  заносить в Красную книгу.
— Эти твари очень плодовиты  и неистребимы, их, что в небе звезд, — успокоил художник.
 — Рафаэль, сейчас же смени тему. Забодал ты всех своим Джимом, будто на нем свет клином сошелся,— потребовала Тамила. — Перед тобой прекрасные дамы, а ты о паршивом  псе языком чешешь. Совесть и честь надо иметь.
  — Пока Джим живой, мне умирать нельзя, иначе пропадет, — не обращая внимание на упрек, признался Суховей.
— Тебя никто не хоронит, — усмехнулась соседка, а он продолжил:
— Как только похороню его,  то и самому можно будет на покой. Никто и ничто  на земле не будет держать.
— Какой вы, однако, пессимист, — заметила риелтор. — Сколько псу лет?
— Семь. При хорошем уходе может прожить до двадцати лет. Так что, как минимум мне надо еще продержаться тринадцать лет.
— Осилите?
— Должен. Чувствую себя нормально, больших проблем со здоровьем нет.
— Рафаэль, смени тему на светскую беседу, — настойчиво велела Швец.
Он призадумался: «Действительно, это для знатной гостьи может быть неинтересно и утомительно. Еще посчитает меня узколобым, посредственным, интеллектуально ограниченным человеком и откажет в помощи». Он решил, завести беседу о природе и ее изображении в искусстве, пейзажной живописи. Начал издалека:
— Уважаемая Виола Леопольдовна, для меня матушка-природа — это богатейшая палитра удивительных красок, акварелей, неисчерпаемая кладезь для живописца…
— Погоди, погоди, Рафаэль, — Швец нарушила его виртуозное изречение. — Что ты, насчет пол-литра сказал? Нам выпивки может не хватить, сбегай-ка в магазин, пока на ногах держишься, не развезло, как квашню.
— Ну, тебя в баню, — с досадой отмахнулся он. — У тебя одно на уме, только бы на халяву налакаться. А Виола Леопольдовна — натура эстетически утонченная.
— Не дуйся, сам ведь о пол-литра напомнил,  никто тебя за язык не тянул, — отозвалась она и похвалила. — Между прочим, из тебя неплохой стихоплет. Сочини-ка что-нибудь приятное о Виоле. О  собаке и блохах, любой  графоман сочинит, а ты попробуй о любви. Может слаб в коленках?
— Не слаб, легко, — и, не задумываясь, выдал на-гора. — Мадам Баляс пустилась в пляс. И пьет шампанское, не квас…
— Хорошо, что не во все  тяжкие пустилась, — усмехнулась гостья и сурово оценила. — Пошло, вульгарно. Я предпочитаю балет, вальс, а пляски для пьяных баб и мужиков.  Это вы  скоро попляшите, когда привалит гора валюты, а у меня, пока  нет повода для телячьих восторгов.
— Тогда такой вариант: мадам Баляс любит коньяк, балет и вальс, — исправился художник и признался. — Поэт из меня неважный, а вот настоящую поэзию высоко ценю. Давайте я почитаю вам стихи «Собаке Качалова», «Сукин сын» или «Песнь о собаке».
—Жара началась, Рафаэля понесло. Его хлебом не корми, а дай  чужие стишки почитать, покрасоваться, — пренебрежительно промолвила Швец. — Помешался на своем псе и Есенине, таком же забулдыге, гуляке, как и  сам.
— Не сметь в моей квартире,  гнусно отзываться  о великом русском поэте! — осмелев, Суховей крикнул на соседку и признался. — Я часто размышляю над тем, что, если бы у актера Василия Качалова не было собаки, то не родились бы такие прекрасные, проникающие в душу, стихи. Именно поэтому я дога назвал Джимом. У Есенина много замечательных стихов о животных, которые по некоторым способностям, а также верности и преданности превосходят человека. У собак зрение, слух, обоняние намного чувствительнее, чем у людей. Кроме того они предчувствуют и предупреждают  о землетрясениях и других стихийных бедствиях.  Сейсмологи с их навороченным оборудованием и приборами лишь постфактум фиксируют подземные толчки. Мы еще многое не знаем об уникальных способностях «наших братьев меньших».
— Рафаэль, тебя послушать, так не человек призван повелевать собаками, а наоборот. Лучше скажи, когда собаке делать нечего, чем она занимается?— спросила Швец, сощурив  лукавые  глаза и сама же ответил.— Яйца лижет. И ты туда же, будто  нет других тем для душевного разговора.
—Если бы люди почитали собак, как в Древнем Египте или Риме, то больше было бы порядка, — ответил художник и с азартом продолжил. — К сожалению, человек,  возомнив себя царем природы, является самым страшным хищником. Хотя он имеет право на жизнь, такое же, как собака, кошка или другое домашнее или дикое животное.
— В Египте не только собаку, но и кобру почитали, — просветила их Баляс.
— Раввины  и попы утверждают, что с последним вздохом душа покидает бренное тело, обретает свободу и вечную жизнь, а плоть превращается в корм для червей, — таинственно шепотом изрекла Тамила.
— Ты к чему это? — насторожился художник.
— К тому, есть ли душа у Джима?
—Конечно, он же создан из такой же плоти, как и человек. Животные с их уникальными качествами до сих пор остаются объектами исследования ученых.
— Странно, ты же прежде не верил ни в бога, ни в черта. Считал себя воинствующим атеистом, а ныне зациклился на душе, — напомнила она. — Не удивлюсь, если ты однажды станешь монахом, облачишься в рясу.
— Когда это было? Ошибки молодости, романтика, максимализм, — с грустью ответил Евдоким Саввич. — А теперь понял, что есть неведомая для людей, сила, которая контролирует наши действия. Тех, кто сознательно и часто совершает грехи, наказывает неизлечимыми болезнями и другими страданиями. А праведников, живущих честно своим трудом, отличающихся скромностью, добротой и милосердием, оберегает от недугов и пороков.  Не следует обижать питомцев творца, тех же  лошадей, коров, свиней, овец, коз и, конечно же, собак и кошек. Уверен, что в будущем, когда человек осознает это варварство, станет более-менее совершенен, он откажется от мясных блюд. Все станут вегетарианцами.
— Рафаэль, ущипни себя за ягодицу, очнись, не  неси  сущий бред,  Как  же  без колбаски, балыка, ветчины, буженины, шашлыка, жаркое и другой вкуснятины? — остановила его  соседка. — Без этого меню люди превратятся в травоядный скот. И хватит нам читать лекцию о собаках.  Разве других интересных тем нет, а тебя зациклило на Джиме.
— Употребление мяса — это пережиток, анахронизм далекого  прошлого, когда ради выживания наши дикие предки с палками и камнями охотились на мамонтов и других крупных животных. Теперь в этом нет необходимости, достаточно растительной пищи, — продолжил он.
— Евдоким Саввич, вы можете отказаться от мяса, а я от нежных лягушачьих лапок — никогда! — твердо заявила Виола Леопольдовна. — На одной растительной диете мой могучий организм не продержится. В овощах, фруктах и ягодах много витаминов, но мало белка и калорий.
— Не майся дурью, не огорчай  Виолу своими бредовыми идеями, — набросилась на соседа Швец. — Хватит нас доставать рассказами о своем псе. Выкинь из головы и никому не рассказывай о своих фобиях и фантазиях, а то посчитают, что «крыша» поехала и отправят в дурдом  к Маграму. Засмеют и даже изобьют.
 Имя психиатра Маграма было на слуху у горожан. Каждый норовил своего обидчика или соперника сделать его пациентом и  Тамила туда же.
— Есенин много сочинил стихов о природе и любви, — продолжил  художник, пропустив претензии соседки мимо ушей.
— Не слишком его возвеличивайте. Сережка еще тот был гуляка. Он сам себя в поэмах и стихах называл хулиганом и забулдыгой, — вступилась риелтор  за Тамилу. —  Это он написал:  «…где всю ночь напролет до зари я читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт», «Хулиган я, хулиган, от стихов дурак и пьян».  Есенин пил, буянил, мутузил Айседору Дункан, других своих жен и любовниц.  Хотя поэт он замечательный, душевный. Что на это, маэстро,  скажите?
—  У каждого человека есть слабости, свои тараканы в голове. Абсолютно идеальной личности не существует, — ответил Суховей. — Вы  же любите…
Осекся, ибо напрашивалась фраза «на халяву выпить, закусить...»
— Рафаэль, а какие у тебя слабости, тараканы в башке? — сбила его с мысли соседка.
— Тебе со стороны виднее. Моя оценка будет сугубо субъективной, а значит недостоверной.
— Мне, кажется, что тебя обуяла мания величия. Ты возомнил себя великим живописцем, ровней Рафаэлю.
— Если бы меня обуяла эта мания, то я  бы не скромничал, а ходил бы по инстанциям, стучал  во все двери, требовал признания, организации  персональных  выставок и продаж картин на аукционах по высоким ценам, как это делают  халтурщики.
— Кому оно надо твое фуфло? Разве, что на растопку печей, — уязвила его Тамила.
Привыкший к ее колкостям, Суховей  продолжил в ином ключе.— Есенин писал о себе с горькой иронией.  Не от хорошей жизни уходил в загул. Большевики, особенно евреи Троцкий, Бухарин и чекист Блюмкин, не ценили его талант, притесняли, третировали и уничтожили. Имитировали  самоубийство в ленинградской гостинице  «Англетер».
 — Возможно, возможно, но это одна из версий. Тайна его гибели до сих пор не раскрыта, — заметила риелтор. — Я бы с удовольствием послушала стихи в вашем исполнении, но на сегодняшний вечер достаточно. Оставим на  другой раз. Евдоким Саввич,  лучше скажите, у вас есть дети, наследники?
— Нет, один, как перст.
— А внебрачные?
— Не знаю, известий не поступало.
—Спрашиваю не ради праздного любопытства, знаю, что художники, поэты, музыканты охотно своими семенами, ну значит спермой, особенно в молодые годы, разбрасываются,— сказала гостья. — Дело в том, что дети, как прямые наследники вправе претендовать на часть прибыли, на свою долю от продажи квартиры.
—Рафаэль направо и налево разбрасывал семена, поэтому и остался на старости лет бобылем, — с осуждением заявила Тамила.
— Никогда бы не подумала, что такой на вид интеллигентный человек оказался бабником, — огорчилась Баляс.
— Именно среди интеллигентов, художников, музыкантов, артистов, певцов, поэтов, режиссеров, актеров больше всего бабников. Одним словом, богема, пьянки, гулянки, блуд… Вот и Рафаэль гулял напропалую, крутил романы с натурщицами и девицами легкого поведения, — сообщила Швец. — Может и зачал, оплодотворил одну или нескольких? Так ведь теперь не докажешь, а я со свечой не стояла.
— По анализу ДНК можно установить отцовство и материнство, — напомнила Баляс. — Но это очень дорогостоящая процедура, поэтому редко кто ее заказывает
— Никто претензий не предъявлял. Уже много лет прошло, — сожалея или радуясь, произнес  Евдоким Саввич. — Не помню, чтобы я кого-то  обрюхатил.
— Значит, с этой стороны «сюрпризов» не будет?
— Не будет. Виола Леопольдовна, простите за нескромный вопрос, вы замужем? — осмелился спросить художник.
— Что, нравлюсь, глаз положил? — смутила она его прожигающим, пристальным взглядом и  ответила. —  Если вас это так волнует, то я свободная от семейных уз и забот женщина.
— Так вы — феминистка?
— Нет, садистка, — ошеломила она клиента. Он часто заморгал белесыми ресницами, не зная, куда повернуть разговор, но она взяла бразды в свои руки.
— Не бойся, живописец, я обычная женщина и ничто человеческое мне не чуждо. Живу в достатке, в свое удовольствие. Крепкий, выносливый и неутомимый мужчина мне нужен не для того, чтобы я ему готовила пищу, стирала и гладила одежду, а для постели, — откровенно призналась риелтор. —  Господь не зря создал каждой твари по паре, чтобы они совокуплялись, наслаждались и размножались. И человек должен следовать его воле, Ведь, что естественно, то не безобразно, а прекрасно.
— Господь дал человеку разум, чтобы он  контролировал, сдерживал свои страсти, не превращал  способ продолжения и сохранения человеческого рода в разврат, — возразил  Суховей.
— Кто бы об этом говорил, но только не ты, — осадила его Швец. — Вспомни, как ты в молодые, зрелые годы блудил, за юбками охотился.
— Не блудил, а удовлетворял естественные потребности, — парировал он ее выпад. — Мне это необходимо для творчества и вдохновения, а женщинам для высокого тонуса. Для вашего племени сперма полезнее любого бальзама.
— Браво, Евдоким Саввич! Вы — настоящий мачо.  Некоторые женщины предпочитают мужчин не напрягать, ведь в секс-шопах изобилие разных игрушек из силикона и пластика, фаллосы, вибраторы, стимуляторы, но убеждена, что заменить горячо дышащего, вспотевшего от усердия мужчину, эти безделушки  неспособны. Сперма для яйцеклетки, как элексир молодости. На  счет соитий я не страдаю, много поклонников и покровителей среди чиновников, банкиров с тугими портмоне.  Умею, так себя преподнести, чтобы у любого мужчины возникло неистребимое вожделение.
— И приворотного зелья не надо? — удивилась Тамила.
— Абсолютно не надо. Походы к разным ворожеям, бабкам и прочим шарлатанам,  гарантируют лишние расходы. Искусство  соблазна,  искушений, флирта зависит от многих факторов: внешности, грациозных, возбуждающих движений тела, интонации голоса, влекущего смеха и взгляда, мимики лица, цвета волос и пеньюара, комплиментов. Мужчины, как дети, любят, когда ими постоянно восхищаются, расхваливают их достоинства и не замечают  недостатков, а также от элитных  напитков и блюд. Все это в совокупности создает особую ауру, шарм для обольщения и секса. Это уже потом после штампа о браке в паспорте и свадьбы можно с ногами забраться мужу на шею, что многие жены и делают, используя свое главное оружие  — прелести и ласки соития. А  сначала надо ловко заманить жениха в сети и незаметно превратить в подкаблучника.
— Вам это удается? — спросил художник.
— Было бы странно и несправедливо,  если бы меня не хотели. Мужчины стараются покорить, подмять под себя тех, кто сильнее. Этим они компенсируют, присущий многим, комплекс неполноценности, робости. Легкодоступные женщины быстро приедаются, становятся неинтересными и назойливыми. Или я не права, ошибаюсь,? — ободряюще взглянула на Суховея.
— Правы на все сто процентов. Высоко ценится лишь то, что достигается, дается с большим трудом. Подобный критерий приемлем и для живописи, других видов литературы и искусства, — глубокомысленно изрек художник.
— Рафаэль, тебе говорят о сексе, а ты все о своей  живописи, — упрекнула Швец. — На ней свет клином не сошелся. Надо, не теряя времени, наслаждаться самым сладким божьим даром.
—  В сексе нет ничего предосудительного и греховного, — продолжила Виола. — Это физиологическая потребность организма, как в воздухе, пище, воде и ее надо постоянно удовлетворять, иначе от длительного воздержания могут возникнуть проблемы с психикой и сексуальной дезориентацией.
— Не опошляйте  прекрасное чувство любви. Оно с древних времен вдохновляло художников, поэтов, музыкантов, скульпторов на великие творения, — напомнил Суховей.
— Евдоким Саввич, не сгущайте краски, не драматизируйте. Один поэт точно назвал любовь  прикрашенным инстинктом деторождения, — сказала  Баляс. — Я с ним полностью согласна. Романтика и поэзия любви сводятся к биохимической реакции, оплодотворению женской яйцеклетки мужской спермой в момент оргазма, к зачатию и рождению ребенка.  Впрочем,  современные технологии достигли такого прогресса, что можно родить ребенка без сношений. Зачатие происходит в пробирке, а затем оплодотворенная яйцеклетка развивается в утробе суррогатной матери.
— Без медового месяца  неинтересно, — вздохнула Швец.
— Наши древние предки  не  связывали  рождение детей с совокуплениями. Именно тогда и  появились сказки о том, что малышей приносит аист или их находят в капустных грядках. До сих пор престарелые бабки тешат внуков и правнуков этими байками, хотя те из Интернета знают, откуда дети берутся? Вы, Евдоким Саввич, наивный романтик, смотрите на все через розовые очки. Надо любить, пока любиться и совокупляться, пока хочется и можется. Пока есть влечение и желание, то есть либидо, человек живет, как только пропадает интерес к сексу он потенциальный покойник.
— Все мы потенциальные покойники,  бессмертных нет, — заметил художник.
— Но те, кто регулярно занимается  сексом, живут дольше импотентов, — возразила она. — Человека можно считать вполне счастливым, когда у него вдоволь пищи и секса, а остальное мелочи жизни, суета сует…
— А как же  высокое  искусство, живопись, поэзия, театр, балет, музыка, духовные, эстетические потребности? —  возмутился Суховей.
—Рафаэль, пошел ты на хер со своим искусством. Как дятел задолбал, все сводишь к живописи, словно на ней свет клином сошелся, — осадила его соседка. — Виола права, вкусная пища, крепкие напитки, деликатесы  и секс — вот источники жизни и счастья.
— Вам бы только напиться, набить требуху под завязку, — вздохнул Евдоким Саввич,
— Тамила, включай магнитофон. Найди, что-нибудь веселенькое, — велела Баляс, заметив в нише серванта стереомагнитофон «Весна». Швец подошла, включила в сеть, вставила кассету и нажала кнопку воспроизводства звука. Зазвучал голос Софии Ротару: «Лаванда, горная лаванда».
— Рафаэль, тряхните стариной, пригласите Тамилу танцевать.
— Я давно этим не занимался, — оробел он.
— В таком случае объявляю белый танец. Тамила пригласи кавалера, — велела гостья.
— С удовольствием! — улыбнулась  соседка и вытащила художника из-за стола. Он, боясь наступить ей на лакированные туфли, едва передвигал ноги.
— Рафаэль, что ты, как не живой? Может вавка в голове,— упрекнула женщина. — Обними меня покрепче за талию, она у меня по-девичьи тонкая. Вспомни свою шальную молодость, как зажигал, шейк, ленку-енку, твист, ламбаду… Полы в клубе, а потом на дискотеке ходуном ходили.
— Когда это было, столько воды утекло? — посетовал он. Швец смело прижалась к нему бедрами, овеяла запахом дорогих французских духов. Он ощутил упругость, гибкость и жар ее тела. Вспыхнуло  ранее остывшее влечение и желание.
— Тамила, что с тобой? — прошептал с учащенно забившимся сердцем и пульсирующей в висках кровью.
— Эх, Рафаэль, один раз живем на белом свете, сколько той жизни осталось? Хочется быть любимой и обласканной. Вспомни, как нам было сладко…,— с загадочным блеском глаз ответила она.
— Это заветная мечта каждой женщины, но причем здесь я?
— Разве ты неспособен, если не осчастливить, то хотя бы  иногда  порадовать?
— Ты меня застала врасплох, я подумаю.
— Думай, соображай быстрее, а то я передумаю.
«Мягко стелет, как бы, не было жестко спать, — насторожился художник. — Неспроста это неожиданное проявление нежности и готовности раскрыть свои объятия. Как только замаячили большие деньги, то она сразу воспылала чувствами. Необходим максимум бдительности, чтобы не остаться в дураках». Он сдержанно кивком головы поблагодарил за танец и хотел вернуться за стол, но соседка его придержала: Дождалась следующей песни в исполнении Жени Белоусова.
— А теперь спляши с Виолой.
— Я устал, — взмолился он.
— Тамила, не насилуй художника. Для этого есть постель, — с иронией произнесла риелтор. — Когда потребуется, мы спляшем и калинку-малинку, и гопака.
—Виола, душечка, сделай художнику приятно, называй его Рафаэлем. А то имя-отчество режут слух. Сидим, как на дипломатическом приеме или в суде по уголовному делу.
— Я не прочь, если Евдоким Саввич не возражает?
— Не возражаю, — отозвался Суховей, благодарный ей за сочувствие. И все же поинтересовался. — Виола Леопольдовна, а дети у вас есть?
— Нет, пока живу в свое удовольствие, чтобы не обременять себя лишними заботами и расходами. Меня бесит, когда злые языки осуждают одиноких женщин за сожительство. Они же не виноваты, что по статистике на всех женщин мужчин не хватает. В дикой природе животные, те же собаки, даже микроорганизмы, постоянно спариваются и никого это не шокирует. Нам тоже следует избавляться от комплексов и предрассудков и жить по законам природы, а не быть ханжами. Каждая женщина вправе иметь, как минимум, два партнера из числа  поклонников и покровителей. В двадцатых годах прошлого столетия революционерка Александра Коллонтай, ставшая впоследствии послом Советского Союза, совершенно точно сравнила половой акт со стаканом выпитой воды. И жажду, и  сексуальное желание следует удовлетворять без угрызений совести.
— Чаще всего сами бабы и осуждают женщин легкого поведения, — сказал Суховей.
— А судьи кто? Старые девы и выжившие из ума старухи лясы точат из зависти и  печали о старости, — пояснила причину сплетен Швец.
За словами Виолы о поклонниках  и  покровителях он разглядел  скопище ее любовников. Иронию риелтора художник воспринял, как совет не соваться с суконным рылом в калашный ряд. Он и сам сомневался, что сможет удовлетворить женщину  таких габаритов с отменным здоровьем. Впрочем, Баляс своим богатырским телосложением отпугивала мужиков, которые рисковали быть нечаянно травмированными и раздавленными тушей во время экстаза.
— Что ты, Виола,  душа нараспашку. Я бы никого не посвящала в свои интимные тайны. Это запретная зона.
— Пусть знает, что я востребованная женщина, не обделена вниманием и ласками самцов.
— Так ведь он, как  сорока-белобока  на хвосте, разнесет сплетни, —  предостерегла Тамила.
— Не разнесу, это у тебя язык, что помело, —  упрекнул художник. — Бабы, у вас, что нет других тем, как только о любовниках и сексе?  Получается, у кого, что болит, тот о том и  говорит…
—  Бабы копаются в навозе на фермах и полях, а мы благородные, светские  дамы, — осадила его соседка. — К тому же сам, типун тебе на язык, начал с вопроса о замужестве. Размечтался о том, чтобы Виола тебя, трутня, кормила, поила и на руках, как мешок, носила. Для нее, будущей королевы Франции, ты ни ростом, ни писюном не вышел. Поэтому не суетись, дыши ровно.
— Ишак и мул тоже малы, однако  под стать породистому жеребцу, — привел он контраргумент. — К тому же я не претендую на сердце и руку Виолы Леопольдовны. Такая крепость мне не по зубам. Каждый сверчок знай свой шесток.
— Вот так пассаж?! Что же вы, Рафаэль, быстро и позорно капитулировали? — укорила его Баляс. — Не к лицу аристократу такие кренделя. Прежде за любимых женщин стрелялись и погибали на дуэлях или в бою, ради них  совершали подвиги. Эх, перевелись Дон-Кихоты, Айвенго и другие доблестные рыцари без страха и упрека. Остались слабаки и нытики, готовые спрятаться под женской юбкой. Берите пример с лосей, оленей и других крупных животных в дикой природе. Они насмерть  сражаются за право обладать самками. А вы привыкли к бесплатному меду.
— Не привык. Кроме эмоций и инстинктов человеку дан разум, чтобы он не ввязывался в сомнительные авантюры с непредсказуемыми последствиями, — ответил художник.
— Хитер бобер, дипломатично ушел от прямого ответа, — усмехнулась гостья. — Запомните, Рафаэль, пока сперма давит на череп, то есть мужик хочет бабу, то он живой. Как только угасло либидо, потерян интерес, то считай, ходячий труп.
— Могут быть другие интересы, хобби, например, искусство, живопись, — возразил он.
—Опять ты за свою живопись вцепился, словно утопающий, за соломинку, — накинулась Швец. — Носишься с ней, как дурень со ступой. Дал понять, что безнадежный импотент.
— Не тебе, язве, о том судить, — огрызнулся Суховей. — Я стал разборчив, жизнь научила, что с вашим коварным племенем лучше не связываться. По молодости лет, когда шальная кровь бунтует, мужья и любовники носят на руках. А потом сами на шею забираетесь и погоняете.
— Не меряй всех  одним аршином, — велела Виола Леопольдовна. —  Лучше скажи, откуда взялись альфонсы и брачные аферисты? Молчишь, нечем крыть. Не обессудь, за их подлость и  другим мужикам от обманутых женщин перепадает.
У Евдокима Саввича не нашлось аргументов для возражения, а риелтор продолжила:
— Кто из вас  видел фильм «Легенда о Нарайяме»?
— Ой, я видела! — воскликнула Тамила. — Там столько секса, в том числе с собакой, что можно свихнуться.
— У кого, что болит, тот о том и говорит. Да, пошлости в фильме хватает, но я о другом…
— О чем еще? — насторожилась Швец.
— Мне понравилась давняя японская традиция, — заявила Баляс. — Тех, у кого выпадает последний зуб, будь то старуха или старик, родственники, что моложе, относят на вершину горы Нарайяма. Там они умирают от голода, став пищей для птиц.
— Дико, негуманно. Впрочем, это происходило в стране восходящего солнца двести лет назад,  когда царили такие нравы, — сообщил художник.
—Зато практично, — заметила Виола. — Во-первых,  старики с ослабленным организмом были рассадниками болезней, эпидемий, поэтому их таким способом утилизировали. Во-вторых, избавляясь от них, экономили на еде. Это сейчас на каждом углу стоматологи, дантисты  предлагают свои услуги, а тогда о зубных протезах даже не помышляли. В старости с беззубыми ртами оставались.
— Рафаэль, открой рот шире,  — неожиданно велела  Тамила. — Сколько у тебя там зубов осталось? Может уже пора, как говорят японцы, то в яму, то в канаву.
— Не дождешься, — заявил Суховей.
— Рафаэль, прав, — поддержала Баляс. — Сейчас ситуация иная. Человек дуба дал, а вставные зубы целехоньки. Снимай с трупа и монтируй в другой рот. Поэтому поход в Нарайяму отменяется.
— Виола Леопольдовна, спасибо за солидарность, — отозвался художник. — Тамиле, этой чуме болотной, всякая ересь в голову лезет,
— Не ссорьтесь, жизнь тем прекрасна,  удивительна и романтична, что она непредсказуема, — произнесла риелтор. — Рафаэль, почему бы вам для солидности и импозантности не отпустить бородку клинышком, какая была у всесоюзного старосты  Калинина? Среди интеллигентов очень модно быть бородатым?
— Виола, ни в коем разе!— опередила Суховея Швец. — В  бороде могут расплодиться вши, гниды и блохи.
— Я за модой не гонюсь, — ответил художник. — А насчет опасений по поводу вшей, гнид, блох и прочих паразитов, то Тамила явно преувеличила. Я строго соблюдаю личную гигиену и с бородой вполне бы сладил, но обойдусь.
— Ладно, коль вам не нравится борода, то взбодритесь, не будьте ретроградом,  не исповедуете  пассивный стиль жизни чеховского «человека в футляре», который повсюду твердил «как бы чего не вышло» и на этой почве раньше срока отбросил  копыта.
— Я свое погулял, покуролесил, пора и остепениться.
— Рафаэль, не будь ханжой. С каких это пор ты стал праведником, моралистом?  Вишь, какой барин, секс ему поперек горла стал. Что же нам с тобой, как тем старым бабкам на лавочках у подъездов,  о погоде и болячках говорить?
— Нет, об искусстве, о живописи, — отозвался он и обратил взор на риелтора. — Виола Леопольдовна, я не сомневаюсь, что вы особа эрудированная, утонченная.
— Вы не ошиблись, у вас глаз-алмаз, — улыбнулась гостья.
— Тогда я вам с большим удовольствием расскажу о живописцах эпохи Возрождения и Ренессанса, — охотно оседлал любимого «конька».
— Га-га-га! — по-мужицки  заржала Тамила. — Так зовут породистого жеребца-производителя.
— Сама ты – жеребец, — рассердился он и попенял. — Если не разбираешься в искусстве, то не встревай в разговор со своими глупыми репликами, а слушай, познавай неведомое.
— Рафаэль, твои нудные лекции о художниках-покойниках  Виоле по барабану, — небрежно махнула рукой Швец.
— Полотна, которые ты  по своей тупости и глупости уничижительно называешь мазней, на аукционах  Sorbis оцениваются в сотни тысяч, а то и миллионы долларов и евро.
— Неужели? Мне бы хотя бы одно такое полотно, то и горя бы не знала, — произнесла она.
— Размечталась, до такого полотна тебе не добраться, — усмехнулась Баляс. — Они в музеях, картинных галереях, в частных коллекциях и запасниках под надежной охраной.
— Эх, подруга, когда Рафаэль заводит свою «грампластинку» об этих усопших, то я зеваю от скуки и засыпаю, словно под колыбельную песню.

9. Силки для Рафаэля

Уставший от общения Суховей, заслышав тоскливый лай пса,  с радостью сообщил.
— Пойду,  навещу Джима. Тоскует,  переживает, куда подевался хозяин. Пока есть дог и я живу. Если его не станет, то и мои дни будут сочтены.
Он собрал со стола обглоданные куриные кости и потянулся рукой за котлетой
— Не тронь, самим мало! — резким окриком остановила его Швец. — Не хватало еще на пса деликатесы, харчи переводить.
— Мясо и другие продукты за мои деньги куплены, — напомнил художник.
— Без разницы. Важно, кто котлеты сделал и сжарил.
— Пару котлет я возьму для себя, — решил он схитрить.
— Жри здесь,  на вынос не разрешаю.
— В этой квартире я хозяин, а вы гости, — возразил Евдоким Саввич и взял с тарелки две котлеты.
— Чтобы Джим ими подавился, — пожелала соседка, огорченная его строптивостью
— Типун тебе на язык, — не остался он в долгу
— Ладно, не будем портить праздник. А ты не будь пессимистом, а будь артистом. Подойди-ка,  я тебе за доброту к животным еще коньячка французского  плесну, —  предложила соседка.— Любое полезное и доброе дело должно поощряться.
Суховей  не соблазнился, а вышел на лоджию  и вскоре послышался  радостный лай Джима. На поводке завел его в комнату.
—  Почему хвост не купирован? — упрекнула риелтор.
— Негоже издеваться над животным, портить красоту, — возразил художник.
— Купаж хвоста добавил бы ему шарма и сексапильности, — пояснила Виола.
— У меня свои представления о красоте: что естественно, то прекрасно, а остальное мираж, муляж, иллюзия, оптический обман.
— Подруга для вязки у Джима есть?
— Конечно, такой же породы Керри.
— Пусть ее владелец отдает половину щенков.
— Зачем они мне? Едва хватает денег на прокорм Джима.
— Как, зачем? Для продажи. Породистый  щенок  стоит  от  двухсот до триста долларов, — сообщила риелтор.
— Никогда спекулянтом не был и не  буду! — решительно заявил Суховей и вместе с догом  скрылся за входной дверью.
— Все-таки в художнике чувствуется благородство, аристократизм, белая кость, — произнесла Баляс, когда они остались наедине. — Наверное, дворянских кровей особь?
— Умеет старик пустить пыль в глаза, — улыбнулась Швец. — Да, в молодые годы, еще тот гусар был, гуляка, очень зажигал и кутил. Повезло ему, отхватил двухкомнатную квартиру.
— Так и тебе подфартило. Как  барыня-сударыня  живешь в  трехкомнатной  распашонке  чешской  планировки с паркетом.
— Да, очень повезло? — с давней обидой произнесла Швец. — Чтобы ее получить пришлось одному хапуге из отдела по учету и распределению жилья отвалить крупную сумму и еще пять лет бесплатно давала по первому звонку.  Ненасытный  был, заездил он меня, превратил в сливную бочку. Очень обрадовалась, когда сотрудники из ОБХСС взяли жирного борова за холку. Погорел на крупной взятке и загремел на десять лет. Так ему и надо. Дошла моя молитва до Моисея, заступника нашего. Ох, и натерпелась я от садиста, мозахиста.
— В самом начале заявила бы в милицию или прокуратуру, — промолвила Баляс.
— Ты, что, сдурела?! У меня бы сразу забрали  квартиру, влепили бы срок за дачу взятки.  Он меня этим шантажировал, держал на крючке, нагло требовал натуры, то есть сексу.
— Да, пожалуй, ты права. Пришлось бы тебе, подруга,  попариться на нарах в камере с «ароматной» парашей…
— Типун тебе на язык. Господь миловал. А для себя я сделала вывод: чем человек богаче, тем жаднее.
— Мг, это и ежу понятно, — усмехнулась Баляс. — Тебе еще крупно повезло, что не конфисковали квартиру, полученную за взятку и блуд вне очереди.
— Не завидуй, Виола. Я вот, что тебе на правах лучшей подруги  скажу, — с интригой, дабы уязвить,  произнесла Тамила. — За два месяца, что мы не виделись, тебя разнесло, как на дрожжах. Совсем окоровела. Может, подхватила, беременная?
— Нет, я предохраняюсь, ем  лимоны, гранат, хурму, киви…
—Это тебя от фаст-фудов, чипсов, гамбургеров и хот-догов, как на дрожжах, разнесло. Жрешь всякую гадость, а я предпочитаю экологически чистые продукты.  Завсегдатаи Макдональдс рискуют превратиться в жирных свиней, гипертоников и диабетиков. Ты тоже быстро набираешь вес, можешь заболеть сахарным диабетом или  раком, который любит упитанных людей, — спрогнозировала подруга.
— Не каркай! — оборвала ее риелтор. — Сколько тебе говорить, что я не жирная, а спортивная? И по поводу своих габаритов не парюсь. Одна печаль, ногам тяжело такое тело носить. Поэтому я не пешеход, а пассажир.
— Перейди на диету.
— Пробовала и через две недели кожа на лице и в других местах обвисла, как у бульдога. Решила себя не истязать и прекратила эксперимент. Мне ведь на подиум не выходить.
— И то верно, — согласилась Швец, но в следующее мгновение Баляс нанесла ответный удар:
— А тебе, чтобы не умничала, не вставляла шпильки,  советую усиленный откорм. А то ведь загнешься от чахотки или тифа…
— Чур меня, чур меня! — всполошилась  подруга и миролюбиво попросила. — Виола, не злись. Взялась за гуж, не говори, что не дюж. Рафаэль еще тот тюфяк. Мы с него сдерем по максимуму. Вместе придумаем что-нибудь оригинальное, чтобы валюты привалило. Ты ведь любишь дармовые деньги?
— Кто их не любит, — усмехнулась риелтор.
— Давай за будущее бабло и выпьем, — предложила  Швец. Они свели фужеры с коньяком. Раздался, ласкающий слух, хрустальный звон.
— Тамила,  что-то у нас пошло экспромтом, не по сценарию, — посетовала гостья. — Тебе надо  срочно Рафаэля соблазнить и выйти  замуж. Обязательно заключи брачный контракт, чтобы не шаляй-валяй.
— У него, наверное, уже не маячит. Зачем мне импотент? 
—Накормишь его молодильными яблоками, напоишь козьим молоком. Если не поможет, то  настойкой  на корне женьшеня и сразу замаячит. Будет стоять, как штык! — обнадежила риелтор.
— Замаячит, если корень подвязать, — не разделила ее оптимизма Тамила.
—Конечно, Рафаэлю до Гришки Распутина, который до самой своей погибели баб табунами  баню водил и там с дикой страстью в оргиях освящал своей спермой, нашему художнику очень далеко, — вслух рассуждала Баляс. — Однако он еще не совсем старый, два-три  раза в месяц сможет на тебя наползти и бросить палку…
— Откуда ты знаешь, что Распутин с бабами в бане парился? — спросила Швец.
— Эх, ты темнота, — усмехнулась риелтор. — Иногда между застольями следует книги заглядывать. Советую почитать роман Валентина Пикуля «Нечистая сила». Там много чего о Гришке Распутине, его распутстве и  связях с царской семьей написано.  Благодаря гипнозу этот мужик спасал наследника престола Алексея от гемофилии и поэтому царица Александра в нем души не чаяла. Подозревают, что он наставлял рогам Николаю 11. Нынче таких неутомимых самцов нет, перевелись, вымерли, как мамонты, настоящие гладиаторы в любви и сексе. На одну палку и то неспособны. Поэтому процветает лесбиянство, женщины вынуждены скупать искусственные из пластика, силикона фаллосы и другие аксессуары в секс-шопах и  заниматься самоудовлетворением.
— Да, из-за мужиков импотентов, саботажников  и симулянтов вынуждены голодать и страдать, — подтвердила Тамила.
— Впрочем, нет худа без добра. Если Рафаэль окажется  импотентом, то это к лучшему. Включи в контракт пункт об ответственности за неисполнение супружеского долга, вплоть до развода, — наставляла Виола. —  Если окажется, что неспособен работать вялым членом, то пусть  ублажает твои прелести языком. Будет ему наукой, как жениться на молодой красавице…
— Мг, спасибо за комплимент, но мне уже сорок два стукнуло, — вздохнула Швец.
—Сорок два, не восемьдесят. В сорок пять, в сорок пять баба ягодка опять, — напевала риелтор. — Не паникуй. Дитя он сотворить не сможет, поэтому спутай его по рукам и ногам контрактом, чтобы не сбежал. Так поступают светские львицы, чтобы обобрать олигархов.
—Так то олигархи, денежные мешки, а Рафаэль голодранец?
—С паршивой овцы — хоть клок шерсти. Курица по зернышку собирает.
 — От него разит псиной. Ни одна баба в постель не ляжет.
— Прекрасно, что пахнет кобелем, а не махоркой или самогоном. Некоторых дам этот аромат сильно возбуждает, — возразила Баляс. — Если у Рафаэля возникнут проблемы с эрекцией, фрикциями, то у тебя  будут  основания ему изменять с молодыми жеребцами. Поживешь с ним  для приличия пару месяцев, а потом пинком под зад. Приберешь к рукам его квартиру и имущество. Я тебе помогу от него избавиться, заявлю, что он домогался моего тела. Загребут за попытку изнасилования.
—Не поверят, чтобы шпендик мог овладеть такой крупной бабой?
— Поверят, у меня блат в милиции. Посулю пару сотен долларов или евро и быстро состряпают дело, — заверила риелтор.
— Не хочу лишних хлопот с Рафаэлем. Уж лучше быть одной, чем с кем попало — такой у меня девиз, — заявила Швец. — Это в молодые годы ночь и день, проведенные без женщины, Рафаэль считал пропащими. А теперь за свои грехи расплачивается импотенцией, половым бессилием.
—Ты на него наговариваешь.  Наверное, угнетают старые обиды и ревность? Забудь, все перемелется, останется мука.
— Вот именно мука, — Швец сделала ударение на первом слоге. — Он меня в гроб загонит, если пойду с ним под венец.
— Ха-ха-ха! Гы-гы-гы! — рассмеялась риелтор. — В свадебном платье с фатой  и под венец, словно  недотрога.  В твоей беспорочности я очень сомневаюсь, это не твоя ипостась. Глупая, у тебя  будет повод слипаться с молодыми любовниками. На этом белом свете лишь две ценности: жизнь и время. Не следует откладывать на завтра, то, что можно сделать сегодня. Рафаэлю недолго осталось коптить небо, не упусти свой шанс. Эх, допились барышни, вместо того, чтобы художника разжалобить, обворожить, мы его озлобили. Ты ведь слаба на передок?
—Кто бы говорил. Ты не только на передок, но и задок, — заметила Швец. — У меня есть с кем кувыркаться.
— Почему не выходишь замуж?
— А зачем? — удивилась Тамила и сама же ответила.— Чтобы каждый день видеть пьяную рожу, стирать вонючие  носки, трусы и гладить сорочки. Поищи дуру в другом месте. Я встречаюсь, когда  плоть требует и становится невтерпеж.
— Разумно, личная свобода превыше семейных уз. Вот и я не тороплюсь себя обременять семейными заботами. Может наша тактика к Рафаэлю, из огня, да в полымя, принесет успех? От таких перегрузок и стрессов быстрее загнется. Прошло время, когда женщина считалась рабой. Сейчас все кричат о гендерной политике и равенстве.
— Тамила, с твоим  скверным характером сложно будет устроить личную жизнь, — с сочувствием промолвила Баляс. — Не упусти свой шанс, выходи за художника.
— Это почему же сложно?
— Потому что плоская, как доска, мужики чаще всего западают на женщин с пышными формами. В первую очередь обращают внимание на бедра, ягодицы, грудь и ножки, а уже потом на мордашку. К тебе скоро и альфонсы потеряют интерес.
— Что же делать?
— Обратись к пластическому хирургу и попроси, чтобы закачал силикон в твои прыщики, — усмехнулась Виола. — А то торчат, словно у козы-дерезы, в разные стороны.
— Зато у тебя полна пазуха сисек, —  взбрыкнула Швец. — Закачай себе силикон в задницу.
— Тамила, не груби, схлопочешь на орехи. Плюну на все и  возись со своим  непризнанным гением. Не пристало мне ради  штуки баксов корячиться. Не будь бревном, приласкай его. Используй главное средство, о котором одна поэтесса очень точно сказала, что в женской слабости наша сила. Из разговора и поведения Рафаэля я поняла, что он наивный лопух. Мы будем последними дурами, если не окрутим его, не обведем вокруг пальца.
— Виола, ты права, прости, я погорячилась, — покаялась Швец.
—Ладно, лучше признайся честно, давала художнику, а теперь мстишь? — пристально поглядела на нее Виола и, подметив, что та встрепенулась, заерзала ягодицами на стуле, сказала. — Можешь не отвечать. Понятно, что охотно давала и не один раз.
— Эх, Виола, прямо ясновидящая, от твоего проницательного ума, интуиции ничего не скрыть.  Тебе бы следовало участвовать в телепрограмме «Битва экстрасенсов», без приза бы не осталась.
— Не царское это дело.  Зачем «светиться» по телевизору, приковывать к себе пристальное внимание компетентных органов, когда можно жить тихо и в достатке, — усмехнулась риелтор.
— Каюсь, грешна. Ложилась под Рафаэля, когда ему за фуфло платили  гонорары, ох, так и наворачивается на язык  гонорея. Он не скупился на подарки, духи, косметику, шампанское, цветы, шоколад,— ответила Швец. — А когда обнищал, просил в кредит, так я  дала ему от ворот поворот. Сказала, что за удовольствие надо платить.
— Сурово, бессердечно. Теперь, когда на него свалилась квартира, наверное, жалеешь, что не оформила брак.
—  Возможно, а что же ты хотела? Я  — не сливная бочка, чтобы жертвовать своим здоровьем. Может  он с заразными шлюхами  слипается,  в  квартире Никиты? Кто его знает? Сюда вроде бы баб не водит, позиционирует себя закоренелым холостяком. Ты же видела, как я к нему ластилась во время танца, а он упирался, словно упрямый бычок.
— Да видела, забавное зрелище. Все-таки тебе надо его соблазнить и захомутать со всем имуществом. Тогда решатся все проблемы.
— Не могу простить ему измены. Когда он был молодой и купался в лучах славы, то не пропускал ни одной юбки, — пожаловалась Тамила. — Сколько я  горючих  слез тогда пролила, чуть не поседела от ревности и злости.
— Ха, нашла проблему. Да редкий мужчина, если он не импотент и не кастрат,  не волочится за чужими юбками, — заметила Баляс. — Мужчины по своей природе самцы, охотники. Не задумываясь, ради удовольствия, разбрасываются спермой. Это мы вынуждены постоянно думать о последствиях, плодах сладкого греха. Я уверена, что если ты старательно повиляешь бедрами и ягодицами и соблазнишь его, то из ошалевшего от страсти мужика можно потом веревки вить. Отдайся ему с упоением и страстью, тебя не убудет, не упусти свой шанс.
Запомни, что тело тленно и поэтому эту оболочку, плоть бесполезно беречь, все равно черви съедят, а вот душа — вечна. Надо совокупляться, пока хочется и можется.  Это касается  не только мужчины, но и женщины, которая должна смелее брать инициативу в свои руки, так как мужики часто  пассивны и робки, боятся конфуза, проявлений полового бессилия из-за увлечения алкоголем. Следует не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Ведь жизнь коротка и хрупка. Рак, саркома, СПИД, лейкемия и прочая зараза могут ее раньше времени оборвать и загнать в гроб.
— Виола, ты на все сто процентов права. Я тоже об этом часто думаю, — отозвалась Тамила.
— Индюк думал и в суп попал. Надо не думать, а действовать.  Тем более, что Рафаэль отлично понимает, что его поезд уходит и скоро для него наступит момент, когда хочется, но не можется. Мужчины очень болезненно воспринимают свою неполноценность и ущербность  в сексуальной сфере.  Кто порадует старца?  Лови свою удачу.
— Тебе с того, какая корысть?
— Стараюсь для тебя, ради спортивного интереса. Только сразу не требуй переписать на тебя квартиру, имущество. Поступай осторожно, последовательно, чтобы он не запаниковал и не  дал стрекоча. Ведь и без того после регистрации брака получишь право на наследство. Став женой, провоцируй скандалы, доведя его до инфаркта или инсульта и старик  сыграет в  коробок. Никто тебя не заподозрит в его смерти. Оказавшись богатой вдовой, выскочишь замуж за молодого жеребца. Будет тебя дрючить в любое время суток.
— Долго придется ждать, пока он не усохнет, словно мумия. Рафаэль меня раньше загонит в гроб, — вздохнула Швец. — Мне недавно приснился ужасный,  вещий,  сон. Огромный, волосатый демон с мордой Суховея. Он меня  изнасиловал. Я сопротивлялась, кричала, что есть мочи, просила о пощаде, но тщетно. Навалился, подмял и произошло совокупление. Я ощутила горячий и длительный оргазм. Сны часто сбываются.
— Так это же замечательно! В реальности все происходит наоборот. Это не он, а ты его скоро соблазнишь и изнасилуешь по полной программе, — предсказала Виола. — Наивные люди полагают, что только женщину можно изнасиловать, но и мы способны на контрудар.  Считай, что Рафаэль в наших руках. Если не изнасилуешь физически, то третируя морально, доведешь до суицида. Тамила, ну, что тебя учить. Есть много способов для избавления от ненавистного супруга. Недаром любая грустная жена  мечтает стать веселой вдовой.
— Как точно подмечено! — восхитилась она. — Сама придумала?
— А кто же еще.
—У тебя не голова, а  Дом советов, — польстила Тамила и предложила. — Виола, почему бы тебе самой не соблазнить Рафаэля?
— Что ты? Это нереально и смешно. Куда ему со своим перчиком, — усмехнулась риелтор. — Он же меня боится, как огня, я это нутром чувствую. У меня любовники — рослые гвардейцы, под стать Петру 1, а этот усыхающий пилигрим.
«А перчик у Рафаэля  нормальный, твердый и сладкий», — вспомнила Швец одну из хмельных ночей, но промолчала.
— Может женщины  его перестали интересовать?  Рафаэль  сожительствует со своим псом, — предположила  Баляс.
— Разве такое возможно? Ты преувеличиваешь.
—Вполне. Если некоторые из женщин тайно от опостылевших мужей  отдаются своим любимым псам, то почему мужчина и его пес не могут быть гомосеками.  Ласкают, лижут, сосут  гениталии.
— Для меня  это открытие, — призналась Тамила.
— Эх, ты многое еще не знаешь в сфере зоофелии, инцеста,  некрофелии и других  тайн сексуальной жизни. Следует не только изучить Камасутру и другие  полезные книги, но года два-три пожить за бугром. Лучше всего в Нидерландах, где царит свобода нравов. Устроилась бы в одно из множества интим-заведений, то есть домов терпимости, на улице Красных фонарей в Амстердаме. По возрасту, облику  и фигуре еще подойдешь. У тебя узкий таз. Сразу видно, что не рожала, а совокуплялась ради удовольствия.
—Зато у тебя фюзеляж военно-транспортного самолета, — взбрыкнула Швец.
— Не груби, а то получишь промеж глаз, — осадила ее Виола. — Девушек и  женщин из бывших республик СССР охотно принимают на работу в зарубежные бордели.
— Ты, что вербуешь меня?
— Нет, сутенерство не моя стихия. Просто просвещаю на всякий пожарный случай. Суховей, конечно, мог бы завести суку, но с нею много мороки. Пришлось бы договариваться о вязке с породистым кобелем, принимать роды и ухаживать за щенками. А с кобелем контакты проще, — пояснила Виола. — Ты принюхайся к художнику и украдкой понаблюдай за ним. Может,  застукаешь на горячем.
— Как не старается перебить запах тройным одеколоном и «Шипром», все равно от него несет псиной.
— Тамила, ты же сама призналась, что смотрела классику японского кинематографа фильм «Легенда о Нарайяме», — продолжила тему риелтор. — Там есть эпизод соития одного из персонажей с сукой. Я понимаю художника. Наличие любовницы сопряжено, во-первых,  с большими затратами на подарки, парфюм, косметику и т. д., которые его жалкая пенсия не выдержит. Во-вторых,  женский характер, капризы, истерики. Зачем ему это надо. А животное покладистое, исполнит любую прихоть. Кайф почти тот же, что и с женщиной, ведь плоть из одного теста.
— Да, Виола, озадачила ты меня и расстроила, — потухшим голосом произнесла Тамила.— В таком случае Рафаэлю нужна сука, а не кобель?
— Так ведь и среди животных есть гомосеки. Например, при отсутствии кур петухи не только клюют, но и охотно топчут друг друга. Ну, да ладно, чем бы старик не тешился. Ты только же думай, что валюта сама к нам в руки приплывет? Ничто без труда не дается. Недаром говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское, — глядя на  чрезмерно озабоченную подругу, снисходительно усмехнулась риелтор.
—Тогда ему дешевле обойдется резиновая кукла с подогревом, — сказала Швец.
— Да, дешевле, но кукла и есть кукла, неживая, что равноценно мастурбации, онанизму,  — возразила Баляс. — Для любого мужчины такой акт  ущербно-постыдный, психически угнетающий. Поэтому предпочитают слипаться с  партнерами или животными. Женщину надо добиваться, обхаживать, затрачивать деньги, терпеть характер. Не каждый мужчина способен брать неприступные крепости  дорогими подарками или длительной осадой. В результате не только из-за демографических диспропорций и перекосов, но и пассивности, робости самцов, страдает от одиночества много невостребованных женщин.
—Получается, что женщины несчастны из-за мужчин-саботажников, не выполняющих свою главную функцию, — сделала вывод Тамила.
— Конечно,  так оно и есть. Перевелись рыцари  без страха и упрека. Ныне из-за прекрасных дам никто, как Пушкин или Лермонтов, не стреляется на дуэлях. Предпочитают жить с клеймом позора и поруганной честью.
— Виола, что же делать? — жалобно, едва не прослезившись, спросила Швец. — Я ведь тоже невостребованная. Рассталась со своим альфонсом-дармоедом.
— Надо надеяться только на себя, свой ум, хитрость и предприимчивость. А мужиков, вопреки их желанию, превращать в  меценатов и спонсоров, но не таких вшивых, как Рафаэль. По поводу альфонса не печалься. Я найду для тебя страстного бой-френда, коль с художником нет  склейки.
Мгновенно  замолчала, услышав  приближающиеся шаги.
— Вот и мы! — Суховей  появился с Джимом на поводке. Тот, заняв бойцовскую стойку, громко облаял гостей:
— Гав! Гав! Гав!
— О, какой невоспитанный пес, — произнесла Баляс.
— Он не терпит запаха алкоголя, — пояснил хозяин.
— Уведи этого волкодава быстрее, чтобы его духу здесь не было. Всю обедню псиной испортит, — приказала Швец. — Даже французские духи «Шанель №5» и «Опиум» не могут  перебить мерзкую вонь. Боюсь, что он меня однажды покусает и загрызет, а бешенство неизлечимо.
— Он привит от бешенства и к тому же отличается спокойным нравом и добротой. Вы ничем не рискуете.
— Дай то Бог, — заметила Тамила. — И все же у меня душа не на месте. Уж больно у него устрашающий вид и дикая сила. Боюсь, что когда-нибудь завалит меня и изнасилует. В истории уже были такие ужасные случаи.
— Выкинь эту глупость из головы, — усмехнулся Евдоким Саввич. — Твоему целомудрию ничего не угрожает
Художник аккуратно провел дога через комнату в прихожую, а затем  за пределы квартиры на прогулку в парк.
— Совсем Рафаэль помешался на доге, — заметила Швец. — Проку от него никакого.
— Не скажи, породистый  бойцовской или служебной породы пес со знатной родословной является атрибутом состоятельности, престижности и силы, — возразила риелтор.
— Ха-ха, нашла в Рафаэле состоятельного олигарха, — рассмеялась Тамила. — Когда он и был при деньгах и славе. Мне немного удалось погреться в ее лучах. Но все растратил на баб, да и братец Никита с него много потянул и загнулся от цирроза печени.
— О покойниках плохо не говорят. Хорошо или нечего, — напомнила Баляс. — Конечно, на статус олигарха художник не потянет, но обеспеченным человек после продажи квартиры станет.
— Это мы должны стать обеспеченными. А ему валюта противопоказана, все равно пропьет, пустит на ветер. А денежки любят счет.
— Любишь ты считать чужие денежки, — усмехнулась Виола.
— Ты к ним тоже неравнодушна, ведь денег много не бывает.
Баляс, выпучив глаза, словно объектив перископа, пристально поглядела на подругу.
— Что случилось? Что ты на меня смотришь, как Ленин на буржуазию? — всполошилась Швец.
— По всем признакам у тебя проблемы с гормонами.
— С чего ты взяла?
— Погляди на себя в зеркало. У тебя же, как у мужика-казака или кикиморы, усы растут и бородавка на щеке.
— Да, — горестно вздохнула Тамила, проведя ладонью по щетине черных усиков. — Наверное, кто-то меня сглазил или наслал порчу. С тринадцати лет мучаюсь. Что только не делала: выщипывала их пинцетом и прижигала йодом и зеленкой, сбривала и все коту под хвост. Кучу денег родители и сама потратили на народных знахарей и ворожей и все впустую. Усы, как росли, так и растут.
— Сбривать не следует. Это  стимулирует рос щетины, — пояснила риелтор.
 —Что же мне делать? Приличные кавалеры шарахаются, как от прокаженной. Считают меня демофродиткой.
— Что делать, что делать? Выходи замуж за живописца. Захомутай его.
— Каким способом?
— Будто не знаешь, — усмехнулась подруга. — Как только Рафаэль вернется с прогулки, захмелеет, то отдайся в соседней комнате. Как интеллигентный человек, аристократ он обязан будет жениться, официально зарегистрировать брак.
— Он закоренелый холостяк, привык жить бобылем. Баба ему нужна лишь для секса и то один раз в месяц, — сообщила Швец. — Зачем мне такая обуза. Был хоть сам, а то еще пса мне на шею повесит.
— Впрочем, Тамила, если он тебе неприятен, то не обязательно выходить замуж. Есть старый испытанный на практике способ.
— Какой именно?
— Все-таки постарайся своими чарами, хитростью затащить его в постель, — велела Баляс. — После того, как свершится  совокупление, разорви на себе лифчик, блузку и юбку… Закричи, будто тебя режут. Я прибегу на помощь и  мобильным телефоном зафиксирую факты изнасилования. Бросайся на Рафаэля с кулаками, рыдай, не жалей слез, чтобы все выглядело достоверно.
— Жаль, — вздохнула Швец.
— Кого тебе жаль,  художника?
— Нет, лифчик, блузку и юбку.
— Тогда переоденься в поношенную одежду или секонд-хенд.
— Я обносками не пользуюсь, — обиделась Тамила.
— Не скупись, тебе все возвратится сторицей. Если после похмелья Рафаэль станет отпираться, то я сама прижму его к стенке. Станем его шантажировать, угрозами заявлений в милицию и прокуратуру об изнасиловании. Он же трусливый, как заяц. Чтобы не оказаться на нарах, а по этой статье Уголовного кодекса дают не меньше восьми лет, а если в извращенной форме, то и все десять,  готов будет всю валюту от продажи квартиры  отдать. Но и после этого не оставим его в покое, пока не обдерем, как липку. У него не будет другого выбора. Приберем к рукам валюту и все его имущество. Но при условии, что со мной поделишься?
— Конечно, поделюсь. Ловко ты придумала, — похвалила Швец.
— Ради тебя стараюсь.  Глупо не воспользоваться ситуацией. Твой белый рыцарь на белом коне уже никогда не прискачет. Поэтому  бери то, что само в руки просится.
— Я не против, но вдруг Рафаэль охладел ко мне, откажется покрыть и удовлетворить?
— Сегодня  не захочет, но завтра не устоит, ведь плоть требует, — заверила риелтор. — Пока мужик жив, ему хочется насладиться женским телом. Постоянно его соблазняй, провоцируй на секс.
—Наверное, он уже неспособен удовлетворить. Хочется, но не можется, —предположила Швец. — Надо бы ему в пищу добавить гормональный биостимулятор, чтобы встал.
— Себе добавь стимулятор или вибратор, а то слишком флегматичная, вялая, ни рыба, ни мясо, — упрекнула Баляс. — Мужики любят бойких, темпераментных зажигалок. Если выяснится, что Рафаэль импотент, то это тебя не должно напрягать, кобелей вокруг, хоть пруд пруди. Всегда будет возможность сбегать налево. Зато скоро  валюты привалит.
— Тогда Рафаэль совсем нос задерет.
— Не задерет, мы его окрутим вокруг пальца, — пообещала Баляс. — Не видать ему валюты, как собственных ушей.

 10. Заздравные тосты

Через полчаса Суховей возвратился с прогулки, довольный общением с  любимым псом. Захмелевшие женщины встретили припевом:
— Пей до дна,  пей до дна…
 Тамила на блюдечке подала ему рюмку, наполненную водкой.
— Мне бы граммов пятьдесят коньяку, — попросил он.
— Рафаэль, ты шо, сдурел? — округлила она глаза. — Коньяк женский напиток. Глуши водку, она полезнее.
— Шампанское считают женским напитком, — возразил художник.
— Меня от него пучит, — призналась соседка.
Все же польщенный  почитанием и обходительностью, Суховей не посмел отказаться от водки.
 — Пью за прекрасных женщин и за “братьев наших меньших”. За моего Джима, — произнес он, довольный  неожиданной, удачной рифмой. Стоя, как  подобает офицеру, осушил рюмку.
— Ох, и крепкая водка, что-то он меня быстро разобрало, — посетовал  Суховей, вдруг ощутив неприятный озноб.
— Наверное, ты, Рафаэль, давно не употреблял. Пил только минералку, да козье  молоко, — Тамила усмехнулась и подмигнула подруге. — Виола, держи Рафаэля за руки, а я ему в рот запихаю жабичу лапку. Распробует, поймет,  какая  вкуснятина. Его, паразита,  тогда за уши не оттащишь…
Соседка схватила с блюдечка заскорузлыми, унизанными золотыми перстнями и кольцами, пальцами деликатес,  и решительно поднялась.
— Бабы, вы, что сдурели!? Пошли  на хер с жабой! —  художник соскочил  со стула. — Эту гадость даже Джиму не позволю кушать. Я знаю, что  жабами питаются цапли и змеи. Только  деньги впустую потратил на это  французское дерьмо.
— Какой ты невежа, лягушечьи лапки — самый пикантный деликатес. Рафаэль, у желудка нет глаз, — сделала открытие соседка.— Он все принимает и переваривает. Все, что в рот полезло, то и полезно.
— Это не значит, что надо тащить в рот разное дерьмо. Головой надо думать,— возразил Суховей.
— Поэтому игра стоит свеч.
— Каких свеч, поминальных?
— Да ты шо, белены объелся?  Перекрестись и не груби, смерд, когда рядом светские львицы, — упрекнула Тамила. — А еще размечтался попасть на выставку в Париж со своим фуфлом, дурья башка. Там тебе  пришлось бы не только лягушечьи лапки, но и бычьи яйца  смаковать, ведь Испания и Португалия под боком. Поэтому пробуй, набирайся опыта, чтобы не выглядеть белой вороной, иначе в следующий раз не пригласят.
— Когда пригласят, тогда и попробую, — ответил Суховей.
—Успокойся подруга. Баба с воза, кобыле легче, — заметила Баляс. — Где ему понять и оценить прелести французской и других европейских и восточных блюд. Кроме русской и украинской и, то в урезанном виде, ничего не дегустировал. А я искусная — гурманка.  Кроме  лапок, улиток обожаю рябчиков, перепелок, морские деликатесы: омары, лангусты, креветки, устрицы, кальмары. И, само собой разумеется, красную рыбу, балыки из нее, черную, красную и паюсную икру. А из напитков предпочитаю армянский коньяк «Ararat», который любил английский премьер Уинстон Черчилль. И шампанское «Кристалл».
— Рафаэль, не сиди сиднем, а  мотай на ус, записывай, чтобы наперед знал, что потребуется на стол при следующей встрече.
— Пусть вас Черчилль коньяком угощает. А я люблю райские яблочки и птичье молоко, только кто мне их достанет? — иронизировал Суховей. — Надо соизмерять свои потребности с возможностями. У меня нет монетного двора и печатного станка.
— Не  ерничай, веди себя тактично, — одернула его Швец. — Мне  гурман-конкурент не нужен, самой мало. Пусть ливерной колбасой давится, если на балык и салями пожадничал.
— У меня нет печатного станка, живу на нищую пенсию, — напомнил о своем статусе Суховей
— Зато в молодости погулял и, покуролесил,  баб вдоволь помял, — уязвила его Швец.
 — Что было, быльем  поросло. А теперь нет повода для застолий, лишь иногда пивком забавлялся и чувствовал себя отлично. Предпочитаю пиво «Балтика», «Черниговское» или  «Славутич»,  а  больше кефир, йогурт или минералку…
— Минералку, кефир. Ох, и шутник-затейник, — засмеялась Баляс. — Пока совсем не окосели, покажите мне документы  на квартиру,  техпаспорт, акт о наследовании.
— А что их смотреть, документы подлинные. Ох, бабоньки, хорошо сидим и гудим!
— Не заговаривайся, где ты видишь бабонек? Перед тобой благородные светские дамы, — упрекнула соседка.
— Бабоньки звучит ласково, доверчиво.
— Не тебе нас ласкать и мять. Для этого есть  мужчины-рыцари на белых конях и с валютными счетами в банках, а ты, пока что голодранец, — пристыдила Тамила.
— У меня тоже скоро будет счет.
— Когда будет, тогда другой разговор.
— Что-то я устал. Укатали, видно Сивку, крутые горки, возраст дает  знать, раньше не вылезал из творческой богемы, — посетовал он, решив свернуть тему.
 — Рафаэль не притворяйся доходягой, — ухмыльнулась Швец. — Косишь под  бедного еврея, а я эту публику знаю. Этот номер у тебя не пройдет. Если  хочешь, чтобы мы ушли, то скажи,  не придумывай разные сказки.  Мы взрослые люди,  нечего юлить и мудрить мозги.
— Я, что попало, не ем, — с гордостью заявила гостья.. — Только экологически чистые, свежие без ГМО, нитратов и сульфатов  продукты. На хот-доги, гамбургеры, фаст-фуды, не смотрю, тошнит. «Макдональдс» обхожу десятой дорогой. Уважаю и берегу свой организм и вам советую в еде быть щепетильными и осторожными, чтобы не нажраться  дерьма и не страдать жидким стулом или запорами.
— Рафаэль, не сиди, как пень трухлявый,  а бери ценные мысли, изречения на заметку, — велела Швец. — У Виолы Леопольдовны, максимально занятой важными делами, нет времени на повторение.
— Уже взял, — кивнул головой художник.— Конечно, человек всеяден, но не до такой  степени, чтобы  жрать лягушек. Даже в годы голода люди брезговали.
Суховей  старался контролировать свои слова и действия, чтобы нечаянно не обидеть знатную гостью. По мере повышения градуса в мозгах и алкоголя в крови, ощутил себя раскованно,  как птица в свободном полете.
— Уважаемая мадемуазель, вам бы при таких гастрономических пристрастиях к лягушатине следовало бы, словно  черепахе Тортиле, жить в болоте…
Увидел, как риелтор оторопела, замерла с открытым ртом. Выпучила глаза из орбит, а лицо полыхнуло жаром.
— Ну, спасибо. Тамила Львовна, удружила, — наконец вернулся к ней дар речи. — С кем ты меня познакомила?
— Поднявшись из-за стола, сама же и ответила:
— С неотесанным забулдыгой Дуремаром. Если бы я не была при исполнении, то за оскорбление личности врезала  бы ему промеж глаз и  покатился бы колбасой.
«Полный фиаско, катастрофа» — запаниковал  художник,  следя за ее руками и опасливо отойдя от стола.
— Виола, Виолочка, не обращай  на  него  внимания, ешь, лопай, сколько влезет, — забегала вокруг нее Швец. —  На Рафаэля иногда находит, бывает неадекватен. Особенно, когда заложит за воротник   лишку,  такие  заскоки случаются. Сама ведь знаешь, что у трезвого в голове, то у пьяного на языке…Будущий пациент психиатра и жилец дурдома.
— Тем более, — властно изрекла Баляс.
— Рафаэль, сейчас же ползи на коленях и проси у  Виолы Леопольдовны прощение за  оскорбление, иначе расстанемся лютыми врагами.
Евдоким Саввич, осознавая, что рушится надежда, выгодно продать квартиру  усопшего Никиты, понурил голову и жалобно признался:
— Виола Леопольдовна, простите меня великодушно за глупую шутку. Сам не знаю, как с языка сорвалось.
Она высокомерно с презрением окинула его холодным взглядом.
— Рафаэль. За то, что ты довел мою любимую подругу до стрессового состояния, я  на твоей глупой башке разбила бы ночную вазу с говном. Проси, проси прощение, целуй щедрую руку.
Суховей, охваченный паникой, склонил колени, поцеловал холеную руку с нанизанными на пальцы золотыми перстнями и кольцами с самоцветами.
— Только из уважения к Тамиле, я готова помочь при условии,  что клиент будет беспрекословно исполнять все мои приказы и рекомендации, — четко потребовала риелтор.
— Виолочка, не обижайся, он готов, — вместо  художника  ответила Швец. — Он от радости онемел, слова не может вымолвить.
Ему в знак согласия осталось лишь кивать головой.
— Давайте за это и выпьем  на  посошок,  — предложила Виола Леопольдовна.
— Боже, дай завтра тоже, чтобы всегда  было, что выпить и закусить,— пожелала Тамила.  «Держи карман шире,— с грустью подумал Суховей. — Губа  не дура, на мои  денежки гулять на широкую ногу каждый мастак. Полный  пансион».
—  Виола, там у нас в холодильнике, — соседка указала взглядом на кухню, — осталась бутылка коньяка «Коктебель» и упаковка «жабичих лапок». Не забудь перед уходом взять с собой в качестве презента, а то маляр  их замыкал…
— Не у нас, а  в моем холодильнике, — мрачно произнес Суховей, намеревавшийся  припасти  коньяк себе, чтобы принимать  для аппетита по 50 граммов на грудь перед едой и подумал:  «Вот, стерва глазастая, ничего от нее не спрячешь».— Ты, Тамила, в этой квартире не хозяйка, а гостья, поэтому не командуй парадом. Прожорливы, как саранча, вся пенсия на пропой и харчи ушла. Теперь я понимаю Вольтера, написавшего: «ненавижу женщин за то, что они помнят, где что лежит».
— Хер моржовый твой Вольтер, — перебила соседка. — Наверное, сам страдал склерозом и завидовал женщинам.
— Тамила, ты хотя бы знаешь, кто такой Вольтер? — с иронией спросила Баляс.
— Какой-нибудь ханыга, барыга, судя по фамилии, жид плюгавый.
— Эх, темнота. Запоминай, знаменитый француз, философ, поэт, драматург, — сообщила риелтор. — О такой личности  стыдно не знать.
— Зачем забивать голову тем, от чего никакой пользы, —  заметила Швец.
— Виола Леопольдовна, ее великие люди не интересуют, знаниям предпочитает скудоумие, корысть, — вздохнул художник.
— Не ворчи, старый пень. Для тебя же стараемся,  — одернула его соседка. — Как только у тебя язык повернулся и не отсох упрекнуть нас в обжорстве?  Мы по ночам не  смыкаем глаз, думаем, как тебе, старому мерину, помочь.
— Знаю, почему ты не спишь, — усмехнулся художник. — Всю ночь пружины в диване скрипят и слышатся стоны и крики. Разных жеребцов и кобелей водишь. Стыд и срам, не квартира, а бордель.
— Это,  не твое собачье дело! — резко осадила его соседка. — Я — женщина молодая, темпераментная и не могу себе отказывать в земных удовольствиях. Тело принадлежит человеку и он вправе им распоряжаться по своему усмотрению. Оно тленно и нет смысла его хранить и жалеть, а вот  душа  принадлежит Богу и она вечна. Туда я никого не пускаю. А ты, поди,  от зависти надулся, как мыльный пузырь. Гляди, не лопни.
— А ты обжора до белой горячки.
Соседка на мгновение потеряла дар речи, не ожидая от него такой строптивости, а потом вскипела, словно самовар:
— Рафаэль, как тебе не стыдно?! Ты меня своей скупостью поразил в самое сердце. Ты же не бич, а интеллигентный человек, художник, и вдруг такое дикое жлобство?— упрекнула она. —  Я тебя, сосед,  не узнаю, ты превращаешься в скупердяя. Да, подавись  бутылкой и лягушатиной!
— Не грызитесь, — сурово велела Баляс, заметив, как у Суховея от возмущения  задрожали руки. — У меня такое железное правило: ни с банкетов, ни с кладбища ничего не брать. Это признак дурного тона и зловещая примета. Давай-ка сюда любимые «жабичи лапки». Их я с большим удовольствием посмакую.
— А я вот не верю в глупые приметы. Назло крохобору  заберу и коньяк для растирок и компрессов, и баночку черной икры, чтобы он не спился и не объелся.
— Чтоб ты сама  объелась до заворота кишок, — пожелал художник и отправился на кухню за «жабичими лапками». Их прожорливая  Виола Леопольдовна слопала в мгновение ока. Потянувшись от удовольствия  всем телом, заявила:
— Обожаю блюда французской  кухни. Они изысканны и пикантны, а вот китайцы в пище неприхотливы.
— Потому, что их больше  одного миллиарда и двухсот миллионов. Попробуй-ка, накорми такую ораву, — вставил реплику художник.
— Рафаэль, ты прав. На этот счет есть анекдот; китайцы  кушают все, что ползает, кроме танка и все, что летает, кроме самолета. Ха-ха-ха… Почему не ржете?
— Остроумно, но, если бы среди нас был китаец, то обиделся бы. У них тоже есть изысканные блюда, в том числе из морепродуктов и ядовитых змей, — напомнил Суховей и сообщил. — Некоторые гурманы   в восторге от саранчи в  соусе, тараканов в кляре, устриц и улиток…
— Фу, какая гадость! — скривила мину Тамила. — Сейчас же прекрати отравлять аппетит. Это у тебя самого тараканы в голове завелись.
— Почему хохлы обожают свинину, сало? — продолжил он.
— Менталитет, дело вкуса, — неуверенно ответила Баляс.
— Не угадали. В средневековье, когда  существовало Крымское ханство, татары, совершая набеги на украинские земли,  угоняли людей в рабство, забирали коров, лошадей, овец, коз, мелкую живность, а вот свиней не трогали.. Свиней они считают грязным животным, ислам запрещает их употреблять в пищу.. Поэтому ушлые хохлы в массовом  порядке занялись разведением свиней.. С того времени и возникла эта традиция, хотя на рынке сейчас в основном сало из Польши, невкусное, словно мыло. На рвоту  тянет.
— Очень убедительная версия, — сказала риелтор.
— А я полностью солидарный с принцессой Дианой, призывавшей  не убивать и не употреблять тех, кто имеет лицо, — оживился  Евдоким Саввич. — А именно животных, рыб, птиц, пресмыкающихся и насекомых. По калорийности грибы вполне заменят мясо…
—  Особенно бледная поганка и мухомор, — ввернула реплику соседка. — Вот ты ими и лакомься, а мы с Виолой  ели, так   и будем  кушать натуральное мясо. Ты нам не указ!
— Берите пример с Дианы, царство ей небесное. Погибла в автомобильной катастрофе. Возможно, спецслужбы Великобритании причастны к ее гибели. Постарались не допустить смешения  королевской крови с арабской, чтобы сохранить чистоту династии королевы Елизаветы  11. До сих пор  гибель принцессы  покрыта тайной.
— Оно тебе надо, Рафаэль? Меньше будешь знать, спокойнее спать, — напомнила Тамила.
—Любо-дорого за вами наблюдать. Сладкая парочка, — неожиданно заявила Баляс. — Поворкуйте голубки в спальной, а я подожду, посмакую лапки. Мне торопиться некуда.
— Виола Леопольдовна, вы же давеча говорили, что у вас время на вес золота? — напомнил  Суховей.
— Для вас я делаю исключение. Представьте, что вы остались наедине. Не робейте, действуйте. А ты, Тамила, не скупись на ласки, одари художниками прелестями, тебя не убудет.
Швец проявила инициативу — взяла Евдокима Саввича за руку, чтобы увлечь в соседнюю комнату, но он смутился, заупрямился:
—Тамила, не искушай, неудобно, потом…
— Неудобно штаны через голову одевать. Дорога ложка к обеду, — с показной обидой упрекнула она.
— Эх, художник, вы меня разочаровали. Тамила к вам душой и телом,  а вы, как глупый телок. Настоящий мужчина показал бы,  на что способен? Второго шанса может не быть. Ладно, отлично поработали, хорошо посидели, пора и честь знать! — с широкой улыбкой сообщила риелтор, посчитав излишним благодарить щедрого спонсора. «Работа у тебя не бей лежащего. По сути, ничего не сделала, а пожрала за троих, — подумал художник. — Все больше никаких банкетов и фуршетов, иначе из-за ненасытных баб вылечу в трубу».
Выпили  на посошок. Швец хотела напомнить о кофе с десертом, но Баляс ее опередила.
— Еще бы посидели, но времени в обрез, — нехотя поднялась риэлтор, обозрев бутылки и блюда с остатками напитков и закуси. — Спасибо за хлеб, за соль. Завтра утром будьте, как штык, поедим к нотариусу оформлять генеральную доверенность. А сейчас отдыхайте, набирайтесь сил.  И если не возражаете, то я возьму с собой на дорожку бутылку с остатками коньяка. Не пропадать же добру? Вдруг поднимется давление, а коньяк лучшее лекарство для его понижения?
 — Конечно, Виола Леопольдовна, какой разговор.
— Я сразу поняла, вы щедрый человек, душа нараспашку. Спокойной ночи и сладких сновидений, — пожелала она.
— Рафаэль, почему бы тебе не подарить Виоле, какую-нибудь картину. Например, морской или горный пейзаж и обязательно с автографом?— неожиданно предложила Тамила. — Я это к тому, что когда ты умрешь, то память о тебе надолго останется в картинах.
— Спасибо за мрачную перспективу, — хмуро оборвал он.
— Не обижайся, все люди смертны. Вечна только душа.
— Без тебя знаю, но не этично об этом постоянно напоминать.
— Картины, в отличие от мнения Тамилы, мне очень нравятся. Охотно приму подарок, — разрядила их конфликтный диалог риелтор. — Подбери сами что-нибудь к следующей встрече. А, если не возражаете, то я сама выберу. А на сегодня достаточно впечатлений.
— Не возражаю, — отозвался художник, решив к тому времени припрятать лучшие из своих живописных творений.
Насытившись,  Баляс  тяжело поднялась из-за стола.
— Рафаэль, я останусь, помогу тебе убрать и помыть посуду, — предложила Швец свои услуги. — А потом попьем чаек или кофе с малинкой-калинкой. Покалякаем о нашей первой любви, понежимся в постельке.
— Нет, нет, я сам управлюсь, — поспешно отказался он.
— Тогда сам через часок, я успею принять ванну, загляни ко мне на огонек. Только без Джима, — не оставляя попыток заманить в любовные сети, пригласила соседка.
— Спасибо, Тамила, но  с  меня  довольно, устал, на сон клонит. Как-нибудь в другой раз.
— Дурень, другого раза может не быть. Не все коту масленица, — с обидой ответила оскорбленная в своих чувствах женщина. Чтобы разрядить напряжение риелтор напомнила о себе.
— Евдоким Саввич, то бишь, Рафаэль, завтра встречаемся. Не забудьте взять  с собой паспорт, идентификационный код,  документ на право собственности на квартиру брата и двести долларов для уплаты за оформление гендоверенности, — предупредила Баляс. — Эту процедуру совершим в городской нотариальной конторе №1. Там  старшим нотариусом работает моя давняя знакомая, поэтому все пройдет быстро без проблем.
— Разве я должен платить? —  с огорчением спросил художник.
— А кто же? Может дед  Мазай с зайцами? — удивилась Виола. — Это ваша затея с продажей квартиры. Мне от этой сделки никакого проку, одни хлопоты. Согласилась по просьбе Тамилы Львовны, чтобы не обидеть, почитай, ради спортивного интереса.
— Почему так дорого? — Суховей почесал затылок.
— С этим вопросом обращайтесь в Минюст. Не я устанавливаю тарифы, — ответила гостья.
— Может мне, как пенсионеру, члену Союза художников, полагается льгота со скидкой?
— Лишь ветеранам войны и участникам боевых действий, а вы, судя по возрасту, пороха не нюхали, — усмехнулась Баляс. — Или  может  в Афгане  душманов мольбертом и кистями по голове  били?
— Нет, Господь миловал, уберег от этой мясорубки
— Тогда выполняйте все, что я велела. Не забудьте заказать такси, иномарку с крупными габаритами, чтобы просторно и комфортно ехать.
Евдоким Саввич  лихорадочно подсчитывал, во сколько ему обойдется визит к нотариусу и оплата транспортных услуг.
— Виола Леопольдовна,  от моей квартиры до первой нотариальной конторы  всего пять минут пешего хода, — сообщил он. — Погода прекрасная, солнечно. Прогуляемся, тем более, что полезно для здоровья. Малоподвижный образ жизни, гиподинамия приводят к ожир…
И осекся, натолкнувшись на ее надменно-холодный взгляд.
— Не возражаю. Вы пойдете пешком, а мне при исполнении обязанностей не пристало  быть пешеходом. Это подрывает деловую репутацию, престиж агентства, которое я имею честь представлять.
— Если так, то вы правы, — вынужден он согласится.
У Швец мелькнула мысль — помочь Суховею убрать со стола, помыть посуду, но она решила себя не напрягать, а он и не стал просить, ибо привык к кухонным делам и к тому же устал от общества этих бальзаковских  дам.
Проводил  их  за  порог подумал: “Вот так бабы,  типичные жабы, поели, попили всласть, а  мне теперь с посудой возиться часа два. Если  бы  не эта проблема с квартирой, сто лет бы их знать не хотел. Обжоры,  халявщики и только. Даст Бог, скоро эти застолья кончатся”.

                11.Лейтенант с интуицией

— Мне  понятно,  что  скрывается  за  объявлениями  разных фирм, агентств и частных  лиц, которыми пестрят  страницы  коммерческих газет, когда сообщают о наборе  красивых и стройных девушек до 25 лет  в  «Салоны красоты»,  модельные агентства,  или фирмы по трудоустройству за рубежом  массажисток, официанток, танцовщиц, — произнес  оперуполномоченный  уголовного розыска  лейтенант Денис Лихацкий, шелестя страницами  толстого еженедельника. —  Хотя есть и достаточно откровенные объявления «Службы знакомств» с предложениями о приятном времяпрепровождении в саунах  на двоих, троих и так далее, та есть групповуха. Но такое объявление я встречаю впервые.   
— О чем оно? — оторвал  взгляд от папки с материалами уголовного дела следователь, капитан полиции Илья Хромов.
— Слушай, — лейтенант отыскал на странице короткое объявление и прочитал.— «Срочно приобрету отраву. Звонить по телефону.... в вечернее время». Что ты на это скажешь, а кэп?
— Отрава могла потребоваться для бытовых или хозяйственных  целей, — предположил капитан. — Например, для обработки растений ядохимикатами  против вредителей или грызунов. Вопрос  в том, какая именно отрава? Одного яда  достаточно,  чтобы  убить муху, а другого — слона.
— Вот именно,  что за отрава, для чего? — поддержал Денис.— Кстати, не слишком токсичные ядохимикаты, как и удобрения, продаются свободно в магазинах и киосках для дачников — садоводов и овощеводов. Поэтому не было смысла давать объявление в газету. Вполне доступны средства для уничтожения грызунов, крыс, мышей и насекомых,  колорадского жука, тли, саранчи, плодожорки... А здесь явный намек на сильнодействующие яды, которых нет в свободной продаже. Для какой цели?  Ликвидации человека или  группы людей. Это уже прелюдия криминала,  возможно и терроризма. Кто охотник и его жертва?
— Ну, Денис, при твоем богатом воображении и фантазии, за каждым объявлением  не трудно узреть криминал,— усмехнулся Хромов и с укором заметил. — Если мы так чутко будем реагировать на каждое объявление, то у нас не останется  времени на раскрытие убийств, грабежей, изнасилований, на изобличение и задержание подозреваемых.  Не отвлекайся на  посторонние темы. Ты — не вольный художник, а штатный сотрудник угрозыска. За «сухари» могут объявить профнепригодность и перевести в патрульно-постовую службу.
— Кэп, интуиция меня не обманывает. Нутром чую, что за этим объявлением таится криминал. Это необычное объявление, иначе бы я  никогда не обратил на него внимание. От него невольно исходил угроза, зловещее  таинство, — возразил лейтенант. — С салонами-притонами, интимными услугами  и сексуальными извращенцами все ясно. Пусть ними занимаются наши коллеги из других служб, а здесь нечто другое.
— Печатают, кто во  что горазд, бумага стерпит, никакой ответственности за последствия, — посетовал  следователь.— Законы рынка, коммерция диктуют свои условия. Всеми, в том числе и владельцами  газет, радио и телевидения, движет неистребимая  жажда наживы, поэтому они  не фильтруют объявления, не вникают в их содержание. Печатают все, что оплачено. Однако и подстраховались от последствий.  Прочитай в  выходных данных насчет рекламы.
Лихацкий прошелестел страницами и на последней прочитал: «Ответственность за достоверность приводимых в публикациях сведений  несут авторы и  рекламодатели».  Вот так, редактор  себя обезопасил от негативных последствий, “умыл” руки.
— Денис, поменьше читай объявления и не отвлекайся от текущих дел,— посоветовал Хромов. — Нас поджимают сроки, за нарушение норм УПК по голове не погладят, а строго взыщут. Частным сыском занимайся в свободное от службы время.
— Ты ведь отлично знаешь, что у нас нет свободного от службы времени, рабочий день не нормирован. В любое время суток могут поднять по тревоге.
— Значит, выбрось это объявление из головы, — ответил, словно отрезал, капитан. — Не пытайся объять необъятное.. Пусть этим занимаются чудаки, астрологи, экстрасенсы и прочие шарлатаны. Вот, когда будет совершено злодеяние и нам поручат его расследовать, тогда и карты в руки. А пока не отвлекайся на сомнительные версии, занимайся текущими оперативно-розыскными мероприятиями.
— Полагаю, что пользы будет больше, если удастся предотвратить преступление, сохранить чью-то жизнь и может не одну, коль речь идет о яде, — возразил Денис. — Нам на совещаниях постоянно твердят, что приоритетом является профилактика преступлений?
— В теории, а на практике нас заедает текучка. Начальство требует высоких показателей, особенно, по уровню раскрываемости преступлений, — напомнил Хромов. — Не забывай, что инициатива, не одобренная начальником, часто наказуема. Полковник Зарубин — противник служебной самодеятельности. Конечно, кроме художественной.
— Об этом я отлично знаю, — вздохнул лейтенант.
— Поэтому дыши ровно и не рыпайся. Тебе ведь по сроку уже «светят» звездочки, очередное старлея. Если будешь выпячиваться, лезть на рожон, то можешь надолго засидеться в лейтенантах. Никаких резких телодвижений, скандалов, а тем более ЧП с личным составом, чтобы негативная информация не просочилась в главк и хуже того в МВД. Зарубин мечтает еще до отставки по возрасту получить золотые погоны и лампасы генерала.  Всех призывает к осторожности и бдительности.
— Вот я и проявляю бдительность, — произнес Денис.
— Не хочу, чтобы она тебе вышла боком, — покачал головой Илья. — Да и я могу пострадать. Мечтаю стать майором. Завистники уже сейчас куражатся,  напевая: «капитан, капитан, никогда ты не станешь майором». Надо утереть им нос.  Не обижайся, но я пришел к выводу, что от тебя надо прятать газеты с рекламой и объявлениями, чтобы не искал на свою голову приключений.
— Все-таки позвоню, узнаю, какую отраву хотят приобрести?
— Как знаешь, это твоя личная инициатива.
Лихацкий снял трубку и набрал номер. Услышал  женский голос и произнес:— Я по вашему объявлению насчет ядов. Какая отрава  вас интересует?  Для крыс или тараканов?
—  Мг, крысы и тараканы меня не тревожат. Нужны сильнодействующие яды — стрихнин, диоксин, цианистый калий или  их аналоги, но при высокой  гарантии действия, — ответила незнакомка.
Офицера  так и подмывало спросить: для какой цели, но он сдержался, отлично понимая, что это может насторожить женщину, и бесстрастно продолжил.
— У  меня есть такие яды. Сколько вам надо?
 — Немного, десять-двадцать граммов.
 — Вы понимаете, что в свободной  продаже их нет, поэтому добыча сопряжена с большим риском, — с озабоченностью пояснил Денис.
— Конечно, понимаю, иначе бы не стала давать объявление, — согласилась она и, помедлив, поинтересовалась. — Сколько эта услуга будет  стоить. Назовите свою цену?
— На “черном  рынке” не меньше пятисот долларов, но я могу уступить сотню.
— Хорошо, договорились,— легко не торгуясь, ответила незнакомка.— Когда я могу получить?
— В самое ближайшее  время. Готовьте валюту, я в кредит не даю.
— С валютой проблем не будет,— заверила женщина и спешно свернула разговор, видимо опасаясь, что их могут подслушать.
 — До встречи. Позвоните, когда будет готово.
— Обязательно,— пообещал Лихацкий  и с  азартом обернулся к Хромову. — Вот тебе кэп и безобидное объявление, явно замышляется криминал. Судя по тому, что она, не торгуясь, согласилась на четыреста долларов, яд  ей нужен не для борьбы с крысами, тараканами  или сорняками. Для этого достаточно дихлофоса или медного купороса. А вот, чтобы быстро убить человека, необходимы сильнодействующие яды, гарантирующие летальный исход. В крайнем случае, крысиный яд — мышьяк. Такая  отрава  только в секретных  лабораториях спецслужб. Кожей ощущаю, что назревает умышленное убийство и, возможно, серийное, ведь даже маленькая доза яда способна убить человека.
— Пока что это твоя версия, — напомнил  Илья. — Мне кажется, что ты преувеличиваешь опасность, как говорится, нагнетаешь страсти, гонишь пургу. Кто, по-твоему, может стать жертвой?
— Вариантом много. Например, ненавистный супруг, с которым после его внезапной кончины  не придется делиться жилплощадью, дачей, автомобилем и другим совместно нажитым имуществом, — предположил лейтенант и продолжил. — Или соперница, любовница, разрушающая семейное счастье. На роль жертвы также может  претендовать злая свекровь,  начальник-садист или коварная начальница. Одним словом, человек,  к  которому обладательница яда испытывает патологическую ненависть. Либо устранение которого сулит ей материальные блага, моральное удовлетворение от свершившегося злодеяния или мести.
— Ты из нее или его создаешь монстра, — усмехнулся Хромов.   
— Коварство обиженной, уязвленной женщины, порой, не знает границ, — с  видом знатока женской психики изрек Лихацкий и уточнил. — Впрочем, ее поступками движет не столько обида, жажда мести, но могут быть и другие причины, в том числе сугубо меркантильные,  корыстные мотивы.  Это мне и предстоит установить, чтобы предотвратить  готовящийся криминал.
— И после таких версий ты решил снабдить ее ядом и стать соучастником преступления, — упрекнул капитан. — В таком случае, мы можем оказаться по разные стороны баррикады. Денис это очень опасная игра. Советую тебе передать эту информацию сотрудникам службы безопасности или прокуратуры. Пусть они, эти “белые воротнички” голову поломают, а сам сосредоточься на текущих делах. Помни, что инициатива часто бывает наказуема.
— Нет уж, кэп, это дело нашей профессиональной чести, — возразил лейтенант. — С какой стати я должен кому-то дарить перспективное дело, сулящее успех и славу?
— О каком ты деле говоришь, если у нас нет достоверной информации о готовящемся преступлении. Всего лишь зыбкие предположения. Гляди, вляпаешься в смешную историю.
— Когда убийство свершится, будет поздно. Мы должны его предотвратить, а действовать постфактум большого ума не надо,— упорствовал Денис. — Ядом я ее снабжать не намерен,  тем более, что его у меня нет. Всучу какое-нибудь безвредное вещество,  внешне похожее на диоксин. Конечно, потребуется консультация токсиколога.
— Ты покупателя  недооцениваешь.  Женщина или тот, для кого она приобретет яд, проверят его качество на собаке или кошке, а может и бомже, которого никто искать не будет.
— Я предвижу такие действия, поэтому всучу минимальную дозу. Она  не рискнет ее расходовать на «эксперимент», чтобы не ослабить воздействие  яда  на главную мишень, — пояснил Лихацкий. — Меня тревожит другой аспект.
— Что именно?
— На объявление в газете может откликнуться реальный продавец ядов и по сходной  цене, например за триста долларов предложит смертельную отраву.
— Да, такой вариант не исключен, — согласился Хромов. — Поэтому тебе надо поторопиться, чтобы конкурент не опередил. В крайнем случае, получить санкцию прокурора на прослушивание телефонных разговоров покупательницы яда. Для этого нужны веские основания, а у тебя лишь предположения.
—  Но заметь, Илья,  что диоксин, стрихнин, это не пчелиный и не змеиный яд, которыми недуги  исцеляют, поэтому прокурор поймет насколько серьезна угроза, — произнес лейтенант.
— Я тебе вот что, Денис, скажу, не было хлопот, купила баба порося. Вот теперь и возись с ним, пока в хряка не вырастишь. Угораздило же тебя прочитать это объявление.
— Дело случая, — усмехнулся Лихацкий и философски изрек. — Вся наша жизнь — это цепь закономерностей и случайностей. И, поди, разберись чего в ней больше. Я берусь за это дело, иначе буду чувствовать себя не в своей тарелке.
— Ну, дерзай,  коль неймется.  Флаг тебе в руки! — шутя, благословил его следователь.               
               
12. «Улита едет. Скоро будет...»

На следующее утро прибыла Баляс и первым делом спросила:
—  Где авто, мерседес или опель?
— Услуги на иномарке слишком дороги, денег не хватило? Потратился на банкет. Я же давеча говорил, что до нотариальной конторы  не более ста  метров, пять минут пешего хода, прогуляемся по тротуару, — предложил художник.
— Что вы такую глупость предлагаете? — возмутилась риелтор. — Чтобы я, Виола Леопольдовна,  стала пешеходом? Никогда!  Предпочитаю в пространстве и во времени перемещаться на крутых  иномарках, в крайнем случае, на «Волге». «Москвичи», «Жигули» для меня мелковаты и не престижны.
Пешему  ходу Баляс предпочитала поездки на авто, вне зависимости от расстояния. Это было важным элементом не столько ее социального статуса, сколько мании важности и величия.
Суховей, скрепя сердце,  остановил «Волгу» старой модели и они доехали до здания нотариальной конторы.
— Простите, уважаемый, но больше нет. Спасибо, что выручил, — с жалким видом подал несколько мятых купюр. Водитель, проводив взглядом тучную фигуру суровой пассажирки, правильно оценил ситуацию, не стал качать права, махнул рукой.
Быстро оформили генеральную доверенность. Евдоким Саввич охотно  поставил  свою подпись  и, словно гора с плеч, почувствовал приятную легкость в теле. «Пусть теперь Баляс хлопочет, она профессионал и все быстро и выгодно решит»,— подумал он с удовлетворением.
—  Евдоким Саввич, я вас официально предупреждаю, что после подписания договора об услугах по реализации сделки купли-продажи и оформления генеральной доверенности на мои плечи легли все заботы и проблемы по продаже квартиры. У вас по этому поводу не должна болеть голова. Категорически запрещаю вам со своими вопросами и претензиями соваться в главный офис агентства недвижимости «Очаг», — властно произнесла риэлтор. Грубость и категоричность Виолы Леопольдовны насторожили художника, но последовавшая информация несколько развеяла сомнения.
— Не обижайтесь, — смягчила она тон. — Дело в том, что «Очаг» — режимное учреждение со злобной охранной и камерами внешнего и внутреннего видеонаблюдения. Даже для сотрудников вход ограничен и лишь по электронным пропускам. А для посетителей ход закрыт, все контакты через риелторов. Понятно?
— Понятно.
— Вот и замечательно! — Баляс наигранно улыбнулась, что успокоило  Суховея. «На самом деле нет причин для беспокойства. Она — профи, поэтому знает, как наиболее выгодно осуществить продажу квартиры. Тем более, что сама оплату за эту услугу не требует», — подумал он.
— Рафаэль, отдыхайте, творите шедевры, — поощрительно промолвила Баляс. — Вдохновляйтесь и развлекайтесь. Вот так постоянно женщинам приходится решать  сугубо мужские  заботы. Но мне не привыкать. Вы, очевидно, уже поняли, что я прирожденная гурманка. Поставила перед собой цель, попробовать все существующие в мире деликатесы.  Конечно, собак, как корейцы, или змей, червей и саранчу, как китайцы,  кушать не буду, но от других изысканных блюд не откажусь.
«Сама ты прожорливая саранча, — с грустью подумал  Суховей, мысленно подсчитывая расходы на ее непомерное чревоугодие.
— Для человека не так  уж и много удовольствий и наслаждений существует на этой грешной земле, — продолжила она. — Например, секс, богатства, роскошь, драгоценности, развлечения. Но на первое место я ставлю пищу. Когда желудок пустой, то не до секса, не до искусства.
— А как же работа, творчество, вдохновение? — напомнил  он.
— Работа — не волк, в лес не убежит.  Жизнь человеку дается один раз, прожить ее надо в свое удовольствие.
— Виола Леопольдовна, а когда будет результат?
— Ждите и не волнуйтесь. В вашем возрасте опасно впадать в панику и депрессию,— ответила  она.
Суховей набрался терпения. Вторая, третья, четвертая неделя минули  и  терпение лопнуло. Виола Леопольдовна, словно в воду канула, не кует, не мелет. «Может она таким способом выманивает у меня взятку? — предположил художник. — Так напрасно надеется, у меня после банкетов-фуршетов денег нет, совсем обнищал. Эх, чует мое сердце, что от этих прожорливых баб добра не жди. Как бы не обманули?»
Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, он взял мольберт и. велев Джиму сидеть смирно, принялся его рисовать. От кисти его оторвала трель  электрозвонка. Кого это нелегкая принесла? Открыл входную дверь — на пороге соседка. По-хозяйски прошла в глубь квартиры. Увидела мольберт, полотно с незавершенной картиной с изображением дога и  заявила:
— Рафаэль, кончай мазюкать, курам на смех. Лучше займись полезным делом.
— Каким еще делом?
— Мг, существует масса полезных профессий и увлечений. Например, устройся билетером в платный туалет. Всегда будешь при деньгах.
— Выкусишь, я свое отработал, — возразил он. — Ты, если в живописи не разбираешься, то не суй в это искусство свой горбатый нос.
— Тогда устройся в  агентство по наружной рекламе. Ты ведь с советских времен наловчился копировать  под трафарет портреты вождей. Хотя и Владимира Ильича, и Леонида Ильича сейчас никто не почитает. Появились новые  вожди из числа олигархов — бандитов, аферистов  и мошенников.
—Я пытался, но фирмам нужны копирайтеры, чтобы значит, из Интернета скачивать чужие  рисунки и снимки. Это же нарушение авторских прав, воровство, плагиат. Ни за что этим не стану заниматься. Ты лучше скажи, зачем пожаловала?  Уже прошло больше месяца, а дело не сдвинулось с мертвой точки.
 — Какое еще дело?! — удивилась она, в последние дни ловко избегавшая встреч с соседом. — У нас с вами,  сосед, никаких официальных дел нет. Я договора, бумаг не подписывала.
— Будто с Луны свалилась и не знаешь?
— Не знаю, хоть убей меня, но не припомню,— не моргнув глазом, заявила она. — У меня  своих забот полон огород, чтобы еще со стариками возиться.  Я  не мать Тереза, чтобы сутками напролет думать о твоих делах и проблемах. Ты ведь мне не сват, ни брат, чужой человек. Таких гавриков тысщи, мульоны…
— Ты мне зубы не заговаривай, когда  продадите мою квартиру, уже срок договора прошел? — напомнил Суховей.      
— Ах, квартиру? Я то, здесь причем? Сбоку припека, пришей кобыле хвост? — вытаращила Швец и без того пучеглазые очи. — Ты, старый мерин, на  меня бочку не кати.  У тебя с Виолой договор, и у меня к твоему делу нет никакого интереса. От вашей сделки ничего не “светит”.
— Тамила, ты же мне ее порекомендовала, познакомила, пообещала помочь, все выполнить самым лучшим способом. Попили, поели на халяву и в кусты? Я понадеялся, обрадовался и что в итоге?  Дырка от бублика. Надули, как последнего лоха.
— Не будь оленем и тюленем, обещать не значит жениться,— ответила  соседка. — Уж мы, женщины, эту аксиому на горьком опыте познали. Как сладку ягоду рвать, так вместе… Какие у тебя могут быть ко мне претензии? Я ничего не подписывала, залог с  тебя не брала, поэтому не напрягай и не утомляй меня. Авторитетно заявляю: бес-по-лез-но! Хоть кол на голове теши. На мне, где сядешь, там и слезешь.
— Вы меня сознательно водите за нос,— продолжил художник.— Я давеча  поинтересовался в агентстве недвижимости «Консенсус», сложно ли продать  квартиру, то  они заявили,  что без проблем. Спрос превышает предложение, так как сооружается  только элитное жилье, которое большинству граждан, особенно молодоженам без богатых родителей, не  по карману. Поэтому охотно покупают, как говорится, бывшие  в употреблении, то есть вторичное жилье. Квартиры  от фирм «Консоль», «Монолит»  или «Профессионал» могут себе позволить немногие граждане. Твоя хваленая подруга Виола мне на уши лапшу вешает. Они готовы продать мою квартиру в течение нескольких дней.
— Что ж ты не воспользовался их услугами?
— Так  у меня с Баляс договор. У нее на руках моя генеральная доверенность, — напомнил он. — За нарушение условий предусмотрены штрафные санкции. У меня нет свободных денег на такие нелепые расходы.
— Какой же ты зануда, как тифозная вошь,— вздохнула Тамила — В жизнь бы с тобой не связывалась, пожалела на свою голову. Достал ты меня своей нудотиной и тягомотиной.  Только не говори, что художника каждый может обидеть. То ведь художник, а ты маляр. Не верю, хоть убей. Впрочем,  могу обрадовать.
Суховей замолчал, с надеждой взирая на соседку. Она сознательно выдержала паузу, сохраняя интригу.
— Виола Леопольдовна, не сидит,  сложа руки, крутится, как белка в колесе. Отыскала состоятельного покупателя, который, как в песне поется, за ценой не постоит. Ты еще обязан щедро отблагодарить. Звони сам своей  деловой партнерше. Договаривайтесь о  встрече. Накрывай “поляну” или  хотя бы “лужайку”. Выясняйте отношения, а я умываю руки.
— Так не пойдет,.  Только после  продажи, когда  получу валюту,  накрою «поляну» или  лужайку», — твердо произнес он. С тоской спросил.— Тамила, может мне, пока не поздно, порвать отношения с Виолой Леопольдовной? Какая-то мутная баба, темнит, тянет кота за хвост. С первого раза мне не понравилась, но я тогда не подал виду.
— Сам ты мутный. Вспомни, кому понравился с первого взгляда? Молчишь, то-то и оно, язык отсох, нечего возразить.
— Не отсох, ты же сама призывала меня к бдительности и осторожности, — напомнил Суховей.
— Виолы Леопольдовны это не касается, у нее безупречная репутация. Ты, что перестал мне доверять?
— Не перестал.
— Значит и к моей лучшей подруге должно быть искренне и абсолютное доверие.
Он хотел напомнить о правиле «доверяй, но проверяй», но, дабы  не обострять отношения,  промолчал.
 — Рафаэль, не скули. Многие гениальные художники, которым ты и в подметки не годишься, закончили свои дни в приюте для нищих или в психушке. А ты везунчик, тюрьму избежал и еще на халяву квартиру и дачу получил. И у кого-то еще поворачивается язык клеветать на Советскую власть. Это сейчас художники, музыканты, писатели и поэты, за исключением тех, кто пресмыкается перед президентом, депутатами и чиновниками, влачат жалкое существование. Бандитской власти они совершенно не нужны.
— Да, ты права. Что имеем, не храним, потерявши  — плачем.
— Мне, что же так ей и передать?
— Передавай.
—Эх, Рафаэль, какой ты дремучий, не знаешь современной жизни, деловых, коммерческих отношений и этики. Забыл, наверное, народную мудрость о том, что не подмажешь — не поедешь.
— Может тебе еще зернистую икру, кошерную курицу, индейку, цесарку или гуся лапчатого на стол выложить? — произнес художник, понимая, что все-таки придется уступить.
— Рафаэль, не раздражай, не буди во мне зверя, — осадила она его.
—Вы меня “полянами” и “лужайками” совсем разорите  и по миру с  торбой пустите. Обе — здоровые бабы, на производстве и в карьерах не  выработанные, а я уже седьмой десяток разменял. После застолий и тостов с пожеланиями здоровья, я очень неважно чувствую себя,  нагрузки  на сердце, повышается кровяное давление, — пожаловался Суховей.— Могу предложить вам бразильское кофе и пирожное. Звони Виоле сама,  она тебя быстрее послушается.
— Эх, ты,  вшивый интеллигент.
— Прошу без ярлыков и  оскорблений.
Художник на горьком опыте знал, что пребывая в гневе, соседка на оплеуху не поскупиться, поэтому замолчал и сник.
— Что ты раскис, Рафаэль? Скоро получишь кучу, нет гору, валюты и у тебя начнется новая жизнь. Второе дыхание откроется, лет на двадцать помолодеешь и душой, и телом, —  мечтательно произнесла Швец. — Купишь себе иномарку и будешь  девиц-красоток длинноногих возить и по ресторанам водить, менять их, словно перчатки. Секс для мужчины с молодыми девицами все равно, что целебный бальзам на душевные раны.
— У меня нет водительских прав.
— Не проблема. Наймешь личного водителя. У тебя ж будет  уйма дармовых денег. Бес в ребро, седина — в бороду. Как купец гульнешь, повторишь на старости лет свой  медовый месяц.
— Нет, Тамила, мой поезд ушел. Я лучше положу  доллары в банк и буду жить на проценты.
— На первый взгляд, разумное решение, — кивнула  головой Швец и тут же ухмыльнулась. — Именно на первый взгляд, а на второй… не очень. Не забывай о риске. Банки лопаются, как мыльные пузыри, потому, что среди банкиров немало мошенников. Они переводят валюту на счета западных банков и сами туда же уносят ноги. Поэтому тебе мой мудрый совет: лучше сразу на всю сумму покупай платину, золото, серебро, бриллианты и драгоценные камни. Сейчас драгметаллы резко подорожали. На худой конец, валюту, а доллары, курс которых падает, переведи в евро,  надежней хранить в стеклянной  банке или чулке. Сосед, любезный и  дорогой, я же  на тебя имею виды.
— Что ж ты раньше об этом молчала, когда я подбивал к тебе клинья?
— Глупая была, ждала  доблестного рыцаря на белом коне. Но еще есть шанс. В твои годы мужики, особенно,  артисты и актеры девок-красавиц заводят и детишек  строгают, — обнадежила его  Швец. — Бери пример с того же Олега Табакова  и  других  звезд  театра и эстрады.
— У них высокий стандарт жизни, полноценное и сбалансированное питание, медицинский уход, а я кормлюсь тем, что Бог послал, — возразил художник.
— Не прибедняйся, как тот хитрый еврей, — оборвала его женщина и рассмеялась. — Это ж надо  до такого маразма додуматься, кофе с пирожным, как малым деткам. Не смеши мои тапочки.  У тебя точно вавка в голове завелась.
— Задолбала ты меня  вавкой. А у тебя гематома  с куриное яйцо на темечке, — не остался он в долгу.
— Да при таком приеме и угощении Виола с тобой за  один стол  никогда не сядет. Ты должен понять, зарубить у себя на носу, что это не  ее уровень. Это равнозначно тому,  что предлагать ей милостыню, проявить элементарное  неуважение, даже оскорбление. Ты, только не обижайся за откровенность, дилетант, профан в вопросах этики и  этикета. При таком убогом приеме, Виола  в следующий раз через  порог твоей холостяцкой  берлоги  не переступит. Она по делам службы  бывает во дворцах, виллах и коттеджах, которые тебе и не снились.
— Согласен,  она яркая и настырная женщина с характером.
— А что тебе еще остается делать?
— Пойми  меня, Тамила, не будь кобылой. Пойми, я  бы и рад приветить, как полагается, но  у меня не  ресторан или  кафе. Я уже и так в долги залез  в расчете на то, что продам квартиру и погашу их. Кредиторы наседают, лишние проценты за  просрочку  мне платить не с руки.
— Не ной, как малое дитя, без тебя тошно, — грубо оборвала Швец.— Такой зануда, что противно слушать. В последний раз готова тебе помочь, А потом  катись ты  под гору колбасой. Мне от  тебя никакого проку, только пустая трата времени и нервов.  На сей раз, если не возражаешь, стол накроем в моей квартире. Но ты, как лицо заинтересованное, профинансируешь на сто процентов это мероприятие.
— На жаб, эту гадость,  я тратиться не хочу. Знаю, что ими только цапли и змеи питаются.
— Какой ты, однако, невежа. Сколько тебе раз повторять, что лягушечьи лапки — это изысканный деликатес. Поэтому, Рафаэль, игра стоит свеч...
— Каких свеч, поминальных?
— Ты, что белены  объелся? Не хватает нам еще покойников. Живо перекрестись и  не будь скрягой,  развяжи свой потайной чулок.
— Нет у меня чулка,— заскулил Суховей.
— Тогда подари мне столовое серебро и три бронзовых канделябра. Они у тебя без толку пылятся, а у меня сразу заблестят.
— Ни за что, это фамильная реликвия.
— Вот упертый. Тогда залезь в банку или шкатулку,— велела она и с оптимизмом заверила.— Я чувствую, что после этой  решающей встречи лед тронется,  и дело благополучно завершится. Виола отложит  сторону горячие  дела других клиентов и вплотную займется  твоими проблемами. Ей оно тоже надоело, словно горькая редька.
«Может отказаться от услуг этой бабищи? — впервые мысль посетила сознание художника. — Однако уже понес большие расходы. К тому же в случае отказа придется выплатить компенсацию в 500 долларов. Их нет в наличие,  а брать кредит в банке себе дороже. Если все начинать сначала, то не исключено, что придется  другому риэлтору давать на лапу или вести в  ресторан. Хрен редьки не слаще. А время идет, долги по коммуналке нарастают снежным комом. Придется набраться терпения.  Как говорится, коней, точнее, кобылу, на переправе не меняют». Этой поговоркой он утешился.
—Что молчишь, как сыч? Звонить ей, или как?
 —Звони, —  с придыханием выдавил из себя Евдоким Саввич, понимая, что тем самым,  обрекает  себя  на очередной транш непредвиденных расходов. Швец по мобилке связалась с подругой и, услышав отзыв, защебетала:
— Виолочка, душечка, сколько лет, сколько зим! Я вот по какому поводу тебя беспокою. Твой самый лучший и в ближайшей перспективе состоятельный клиент, Рафаэль, проявляет нетерпение, обижается, что мы его давно не навещали. Ему срочно необходимо наше общество, иначе мы его можем потерять.
— Как это потерять? У него что, проблемы со здоровьем? —  перешла она на шепот.
— Что никаких признаков, помутнение зрачков, дрожь, бледный цвет лица?
— Нет, пока здоров, как буйвол, сопит и пузыри пускает. Если  мы его не развеселим,   с тоски может загнуться.
— Где он сейчас?
— Рядом стоит и сопит. Передать ему трубку?
— Ни в коем разе. Отвади  его к чертовой матери подальше.
— Рафаэль, поди-ка прочь, займись чем-нибудь полезным. Почеши Джиму хвост и яйца, а мы с Виолой пошушукаемся  по женской части, о задержке месячных…
— Фу, ты, нашли тему для разговора, — отозвался он и отошел подальше от соседки.
— Тамила, ты уверена в качестве яда? Может тебе всучили пустышку, обычный мел? — прошептала Баляс.
— Его же невозможно проверить, — также тихо ответила Швец. — Никто не станет рисковать жизнью. Разве что на  собаке, на Джиме, но его недуг вызовет у художника тревогу и подозрения.
— Может  тот хер, продавец  отравы,  интересовался, для чего тебе яд понадобился?
— Да, но я его сразу обрезала, сказала, что против мухи цэ-цэ.
— Находчивая, в карман за словом не полезла, — одобрила Виола. — Хотя муха цэ-цэ в наших краях не водится.
— Ты меня плохо знаешь, я и на большее способна.
— Вот, что  подруга, не зазнавайся.  Нам некогда ждать, пока Рафаэль от старости и болезни преставится. Для надежности добавляй к яду мышьяк, — посоветовал риелтор и просветила. — Таким способом в Х1Х веке  на острове Святой  Елены был сведен в гроб могущественный Наполеон Бонапарт.
Последнее слово Баляс произнесла громко, оно дошло до слуха художника.
— О каком Наполеоне речь? Может о Бонапарте, императоре и полководце? — поинтересовался он.
— Сдался нам покойник, пусть даже император и полководец. Мы говорили о торте «Наполеон», — возвысила голос Тамила. — Виола Леопольдовна  спросила о рецепте приготовления.  Есть разные торты, например, «Черный принц», «Киевский». А для тебя больше подойдет «Трухлявый пень».
— Сама ты сухая вобла, — не остался Суховей в долгу.
— Виола, подруга дорогая, без твоей помощи не обойтись, — слезно и громко, чтобы услышал художник, произнесла она в микрофон. — Рафаэль грубит, дерзит, словно с цепи сорвался. Вздумалось ему ходить по разным агентствам недвижимости  и бередить себе душу. Там ему, ну  сама понимаешь,  клятые конкуренты, лапшу,  а может, и вермишель, на уши навесили, наплели, что продажа  квартиры — пара пустяков. Вот он и  распетушился, распустил слюни...
—  Пусть хер моржовый, дурака не валяет, не наводит справки и по разным агентствам не лазит,— рассердилась Баляс.— Не подрывает  деловую репутацию  «Очага» и моей персоны, иначе я  пошлю его к чертовой матери,  выставлю  счет, что до окончания своих дней не рассчитается. Спроси, есть ли у него лишние  пятьсот  долларов на оплату штрафа?
— Рафаэль, у тебя есть лишние пятьсот баксов? — передала она вопрос риэлтора.
— Откуда? — удивился он, поняв, что речь о штрафе в случае отказа от услуг.
— Тогда не шляйся по агентствам недвижимости и редакциям рекламных газет. Не обсирай Виолу и ее контору. Иначе она обратиться с иском в суд о подрыве  деловой репутации и возмещение материального и морального ущерба. В печати, на телевидении ославят, как злостного клеветника. Тебе это надо?
— Не надо и так на вас потратился
— Тогда не дергайся, сиди и жди, — велела соседка, продолжив разговор по телефону.
—На какое время рандеву, чтобы я заранее не наедалась? — спросила Виола.
— Не будем откладывать в  долгий ящик, ситуация не терпит,— ответила Швец. — Соберемся сегодня у меня. Душечка, что бы ты хотела посмаковать? Заказывай, не скромничай, Рафаэль угощает. У нас на редкость щедрый  меценат, нет, филантроп, как Савва Морозов…У него и отчество соответствующее…
«Вот, стерва, опять за мой счет решили напиться и нажраться, — огорчился художник. — Разорят, подведут под монастырь».
Наступила пауза. Швец внимательно вслушивалась в название экзотических блюд, заказанных Баляс.
— Подваливай к  пяти часам  вечера, — пригласила Тамила. — Раньше начнем, позже закончим.  Или может в четыре? Ты все равно сидишь без дела, бьешь баклуши…Не опаздывай, банкет будет по высшему разряду.
— Какой я вам филантроп? — упрекнул Суховей. — У меня ветер гуляет в карманах.
— Не трусь, Рафаэль, куй железо, пока горячо. Сейчас тот случай, когда надо хвост держать трубой, чтобы в глазах Виолы не уронил свой высокий статус.
— Довольно того, что покутили на первом банкете, — напомнил он.
— Поэтому стол  должен быть еще богаче, — велела Тамила.
— Почему в рабочее время? — удивился художник.
— У Виолы отгулы за успехи в труде, — нашлась с ответом  соседка.
— Годится в шесть,  — согласилась риелтор. — Ты подружка, подсуетись, напряги, потруси Рафаэля, чтобы застолье было по высшему разряду, иначе моей ноги там больше не будет. В печенках уже сидит этот капризный дед. До встречи.
— Слышал, Виола о тебе проявляет заботу, готова бросить неотложные дела, солидных клиентов и приехать. Это решающая  встреча, так что не будь жмотом, прояви славянскую щедрость своей души. Твое гостеприимство и радушие, особенно стихи о Джиме,  при первом знакомстве Виоле  очень понравились. Она постоянно  вспоминает...
— Еще бы не понравилось! Вся месячная пенсия на пропой и закусь ушла, — с досадой произнес Суховей, осознавая, что на сей раз,  придется заложить в ломбард несколько изделий антиквариата, дабы получить деньги на  очередное застолье.
— Я тебе подробно, как и прошлый раз,  распишу,  что купить, чтобы  какую-нибудь  фигню, маргарин вместо сливочного масла, заплесневелый сыр,  ливерную колбасу или ржавую кильку вместо шпротов не всучили. Ты же такой наивный и доверчивый, что только ленивый не стремится обмануть. Гляди в оба, щас столько вокруг мошенников, хоть пруд пруди.— деловито наставляла Тамила Львовна. — Обязательно не забудь купить гречишный и липовый мед. Виола очень просила.
 — Сколько ей надо меда?
— По килограмму бери, не ошибешься, она женщина габаритная, желудок раза в три больше, чем у меня. К тому же мед не портиться и всегда сгодится.
— Задница  у нее не слипнется?
— Не слипнется, она у нее большая, — усмехнулась соседка.
— Подозреваю, что не столько Виоле, сколько тебе захотелось медку  на халяву отведать.
— Рафаэль, ты шо, сдурел? — изобразила она на лице удивление. — У меня на мед с детства аллергия.
— С каких это пор?
— С детства, когда на горшок ходила. Был  случай, что матушка, царство ей небесное, перекормила.
— Мг, я на масленицу был на ярмарке и видел, как ты блины с медом и черной икрой за обе щеки уминала, — разоблачил  художник.
— Ты обознался. Если когда и пригубила, то чтобы не выглядеть белой вороной. Здоровьем рисковала, а тебе, скупердяю, завидно стало.
— Не завидно, а обидно, что лжешь в глаза. Поэтому насчет аллергии помалкивай.
— Оно тебе надо? Слушать противно. Везде свой горбатый шнобель суешь, — упрекнула Швец. — Хочешь красиво жить, умей вертеться. Лучше бы завел у себя на даче пасеку. Тогда не пришлось бы покупать мед у спекулянтов  неизвестно какого качества?
— Может мне  и корову завести, чтобы вас на халяву кормить и поить  парным  молоком, сметаной, сливками, маслом, творогом…
— Хорошая идея. Только ведь за Буренкой  надо ухаживать, кормить и доить, а у тебя руки-крюки. Заморишь холодом и сдохнет скотина. А пасека в самый раз, пчел пасти не надо, сами нектар добывают и в улей таскают.
— Коль слишком умная, то и займись пчелами. Раздавай мед налево и направо. Намекни Виоле, что чем больше человек поглощает пищи, тем больше в его организме откладывается  вредных  шлаков, токсинов и жиров.
— Упаси Господь, тебе при ней об этом ляпнуть. Она тебя своими ручищами сотрет в порошок. Не скупись, крутую мы заварим кашу. Поэтому  нельзя перед Виолой Леопольдовной ударить в грязь лицом. Для начала купи шампанское «Новый Свет», «Французский бульвар» и три  марки коньяка «Жан-Жак», «Карадаг» и «Демерджи», займемся дегустацией. Не забудь купить чернослив,  курагу,  финики,  хурму, инжир, миндаль и фундук. Виола их обожает. А  себе купили дешевую водку. Тебе ведь, вшивому интеллигенту, без разницы, что пить, лишь бы по шарам било.
— Раскатала ты, Тамила, губу, — возразил художник. — Я не депутат и не министр, чтобы иметь дармовые деньги и сорить ими. От пенсии до пенсии при скромном питании едва хватает. С вами я превращусь в алкоголика.
— Рафаэль, не будь скупердяем. Что ты над каждой копейкой трясешься? Все равно в могилу ничего не заберешь, у гроба карманов нет
— Это к тебе как раз и относится, — ответил он. — Мне уже не над чем трястись. Последние сбережения пойдут на банкет
—Это в твоих интересах. Ладно, не хнычь, старый хрыч. Я пришла к выводу,  когда пьешь разные напитки, то невозможно стать алкоголиком.
— Наоборот, есть шанс быстрее спиться, — сказал Суховей
— Не прибедняйся, поди, на черный день припас «зелень», развяжи свой чулок, ведь скоро сказочно разбогатеешь. Мы, женщины из высшего общества, натуры  утонченные и ранимые. Побольше  разных деликатесов и обязательно «жабичи лапки». Не забудь  купить горчицу по-французски и морскую капусту. Что за  один раз  не съедим, я в свой холодильник  «Nord» спрячу, в твоем  «Кристалле» морозильная камера маленькая.  Пригодится, поди, не  первая и не последняя встреча. Потом на широкую ногу отметим  удачную продажу квартиры. Сами с Виолой выставимся,  все расходы тебе компенсируем. Поэтому не жмись и не скупись... Много ли человеку для полного счастья надо.
— Свежо предание, да верится с трудом, — процитировал  он классика русской литературы.  — У женщины язык без костей, что помело.
— Какой ты, однако, Рафаэль, неисправимый  пессимист, нет в тебе огня и блеска,— упрекнула Швец и добавила. — Поэтому с тобой ни одна баба не ужилась,  мыкаешься  бобылем, как перекати-поле.
— Искусство,  творчество требуют жертв. Художник должен быть свободен от семейных уз и плотских соблазнов, чтобы никто не отравлял настроение и не лишал вдохновения,  — свернул он тему, не испытывая желания вести полемику и поспешно направился к двери своей квартиры.
— Я пришла к выводу, что чем человек старее, тем дурнее, — продолжила Тамила. — Что ты  скалишь зубы, как китайский болванчик,  башкой киваешь? Это тебя касается.
— Разве? — усмехнулся художник. — Перефразировав Пушкина, скажу глупости, как и любви все возрасты покорны,  И ты не исключение.
— Ладно, не будем выяснять отношения.  Я тебе напишу список продуктов, напитков и  фруктов, — сказала она. — Эх, Рафаэль, гулять, так с музыкой, один  раз на свете живем. Тряхни стариной,  ты же интеллигент, творческая незаурядная  личность, почти  аристократ! — с  энтузиазмом наставляла соседка.— Виола  очень симпатизирует клиентам, состоятельным, уверенным в  себе, оптимистам.  У тебя красивые салфетки есть?
— Вот, вместо салфеток, — художник  подал початый рулончик туалетной бумаги.
— Ты, что сдурел? — Швец выразительно покрутила пальцем у виска. — Виола — изысканная госпожа, за стол не сядет при виде такой подмены. Придется мне своими белоснежными с узорами салфетками пожертвовать. Но ты мне потом купишь новую упаковку.
— Куплю, куплю, а то жаба тебя задавит, — пообещал Суховей.
— Ладно,  поторопись, куй железо, пока горячо.

               
13. На рынок за харчами

Суховей наведался в ломбард  и сдал две античные терракотовые статуэтки, старинный  бронзовый канделябр, керамическую амфору и чашу. Надеялся, что когда свалятся большие деньги, все эти  вещи сможет возвратить в свою коллекцию. Эксперт и оценщик плешивый еврей, он  же и казначей владелец ломбарда дрожащими пальцами отсчитал ему купюры, с которыми художник возвратился домой. Швец, еще пять лет назад подвизавшаяся  в  качестве челнока, возить ширпотреб из  Польши, Турции, вооружила соседа  двумя спортивными сумками и тележкой-кравчучкой, списком с  длинным перечнем товаров.
— Тамила,  одному не совладать, пошли, поможешь, — предложил он.
— Ничего, выдюжишь, своя ноша плеч не давит.  А нет, так запряги в тележку своего телка Джима. Не хрен на него харчи задарма переводить. На Севере и в Сибири собаки в упряжках, как негры пашут, а твой Джим, словно барин, только жрет и срет. Никакого проку и прибыли.
— Ты, что сдурела. Это же ни конь, ни мул или ишак,  для перевоза грузов, — возразил  Суховей. — Не всякое благо можно измерить деньгами, прибылью. Его преданность  для меня дороже любых купюр.
— Тогда, старый дурень,  подставляй свой горб и не жалуйся на судьбу. Коль так себя повел, что не ты псом командуешь, а он тебе на голову сел, то терпи эту обузу,— напутствовала соседка.
— Лучше добрый пес на шее, чем злая и коварная баба, — с обидой парировал художник и подумал: «Если бы не эта проблема с продажей квартиры, то послал бы я тебя вместе с Виолой  к чертовой матери».
Спустя час, словно взмыленный  конь,  притащил он с  рынка товары.
 — Молодец, Рафаэль,  я зря на тебя хулу возводила. Ты мужик что надо, сокол, нет, орел!— с сияющими глазами, при виде обилия продуктов, похвалила его Тамила.— Гляжу, ты  шибко упарился.  Пойди, отдохни у себя,  приляг на два-три часа, а я тем временем без тебя  управлюсь. Накрою на стол, тогда и позову. Нечего под ногами путаться, здесь теперь дела по женской части. Мы не должны  перед Виолой ударить в грязь лицом. От этого будет зависеть положительный исход дела. Цветы, орхидеи купил, чтобы как в прошлый  раз не произошло конфуза?
— Купил, в сумке завернутые.
 — Сосед, ты меня поражаешь своей наивностью и старческим маразмом. Какой дурак цветы  в сумке носит? Они же хрупкие, сломаются и потеряют свежесть.
— У меня. Тамила, не три руки, — огрызнулся старик. — Скорее бы все уже закончилось.  Набрыдло....
— Рафаэль, почему бы тебе заодно, чтобы не возникла очередная проблема, не избавиться и от дачи?  Тебе на закате жизни, как тому бравому солдату, лишнего имущества не надо, — неожиданно предложила Швец. — Если вдруг протянешь ноги, а наследников у тебя нет, то  крохоборы из жэка  растянут имущество по своим  норам.
Ей хорошо было известно, что Суховею, еще в бытность СССР, как члену Союза художников, за заслуги в пропаганде идей марксизма-ленинизма посредством наглядной агитации выделили шесть соток земли в двух километрах от города. Шабашники на участке построили  типовой 2х3 метра садовый домик,  вырыли колодец, чтобы не платить за водопровод. Так сделали многие расчетливые дачники.
Художник установил стол с парой стульев, топчан, печку-буржуйку, рукомойник. Почти все лето до поздней осени обитал на природе, потребляя зелень, овощи, фрукты и ягоды…
— Слушай. Рафаэль, подари мне дачу.
— С какого перепуга? — опешил художник.
— На очень выгодных  условиях, которые тебе, кроме меня, щедрой и бескорыстной, никто не предложит.
— Какие же это условия?
—До самой смерти, гробовой доски буду тебя поить и кормить, — ласково промолвила она, заискивающе глядя в глаза, будто гипнотизируя. — Посуди сам, зачем тебе на старости лет такая обуза?
— Эта обуза меня не только кормит, но и вдохновляет на творчество.
—  Ты же не вечный, даже железный дровосек и тот ржавеет. Если вдруг станешь совсем плохим, то буду к постели утку приносить, с мочой и говном уносить. Хотя ты знаешь, как я брезгливая, но для тебя на все готова. Ни в чем не будешь испытывать нужды.
—Эх, свежо предание, да верится с трудом, — художник процитировал литературного классика. — Знаю я твою натуру. Как только подарю дачу, то позаботишься о том, чтобы укоротить мне срок, накормишь грибочками или какой другой отравой.
— Рафаэдь, побойся Бога. Что ты такое говоришь, я под самой страшной пыткой, никогда не возьму на душу грех, — Швец неуклюже перекрестилась.
—Много таких случаев, когда за щедрость душегубы и головорезы платят черной неблагодарностью.
—Тогда отдай в бессрочную аренду?
Суховей призадумался и не устоял перед ее напором.
— Могу сдать в аренду на год, но не более двух соток.
— Ни в какие ворота не лезет! — возмутилась она. — Как же я развернусь на таком малюсеньком клочке? Ни картошки, ни огурцов с помидорами вдоволь не вырастить. Или все  или ничего — таков мой принцип!
— Как знаешь, баба с воза, кобыле легче. Ты, как та ненасытная старуха, что осталась у разбитого корыта.
— Я те покажу старуху! — надвинулась на него Тамила. — Сейчас же забери свои слова назад.
— Забираю, забираю. Ты только не обижайся. Дело в том, что после продажи квартиры я решил завести козу. Сказывают, что ее молоко очень целебное, долго не скисает и продлевает  жизнь.
— Никак до ста лет хочешь прожить? — усмехнулась Тамила.
— Почему бы и нет. Мать королевы Елизаветы второй прожила сто три года, а чем я хуже?
— Козу можно держать и на лоджии.
—Ты шо, сдурела? Ни за что! — возразил он. — От козы такой  дух, такие «ароматы», что ты первой начнешь строчить жалобы в жэк и другие инстанции. Я уже договорился с соседом по даче  Терентием Мацюрой,  который содержит трех коз  с козлятками и козла Дундука, что  осенью продаст мне козочку Фею.
— Рафаэль, ты точно спятил. Если кошка с собакой не могут ужиться, то козой тем более.
— Уживутся, в истории уже были такие случаи. Дача,  сад, огород меня кормят. Без них я, действительно, раньше срока протяну ноги. Картофель, огурчики, помидорчики, петрушка, сельдерей, укроп, базилик, кинза, лук, чеснок, малина, калина.. Сама знаешь, что на  рынке цены кусаются.  Не будь дачи, я бы на свою вшивую пенсию давно бы околел.  Она для меня, как палочка-выручалочка.
— Продавал бы на базаре то, что вырастил и всегда был бы при деньгах, — ввернула она реплику.
— Никогда  спекулянтом не был и не буду, — изрек Суховей.  — Выращиваю овощи, фрукты и ягоды только для личных потребностей. Сам вырастил, сам и съел.
— Рафаэль, ты неисправимый эгоист и патологический обжора, —  укорила его соседка.
— Кто бы говорил.
— Что же в таком случае делать тем, у кого нет даже маленького клочка землицы? — с печалью, состраданием в голосе спросила Швец.
— Для них пусть фермеры и спекулянты-перекупщики химичат. Пока тот же овощ, фрукт или ягода через десятки рук пройдет, к ним столько всякой заразы прилипнет, что волосы дыбом встанут. А со своего огорода и сада — милое дело, никаких опасностей.
— Значит ты неисправимый эгоист. Думаешь лишь о своем брюхе,  ненасытной утробе, — сделала она вывод. — Между прочим, в Святом писании сказано «возлюби ближнего своего, как самого себя»
Художник  смутился и в оправдание признался:
— Я делюсь плодами с соседом участка, что по левую сторону, чистокровным украинцем, наследником запорожских казаков  Терентием Карповичем Мацюрой. Хотя до Тараса Бульбы ему далеко, ни ростом, ни осанкой и усами не вышел, но измором может  любого довести до белого каления. Он прежде работал в архиве, а теперь на пенсии. Очень дотошный, въедливый, словно серная кислота. Во все старается вникнуть,  как тот буквоед или короед. Присматриваем за моей дачей, чтобы бомжи и подростки не разнесли урожай.
— А с правой стороны, кто сосед? — поинтересовалась Тамила.
—Мирра Серафимовна, бывшая начальница торговой базы. Высокомерная и надменная. У меня с ней нет ничего общего. Удивляюсь, зачем торгашам в советский период  выделяли земельные участки, когда у них харчей, деликатесов было навалом. Искусственно торговая мафия создавала дефицит, чтобы вымогать взятки. Нынче  товарами  на любой вкус забиты магазины, только народ шибко обнищал. Ходит в супермаркеты, как в музеи, глазеет на товары, как на экспонаты.
— Не осуждай и не будешь судимым, — подала голос Швец с защиту  коллеги по торговой сфере и предупредила. — Смотри при Виоле не проговорись, что у тебя еще и дача есть. Она— баба завистливая, станет тянуть волынку со сделкой.
— И без того уже тянет кота за хвост или яйца.
— Все равно молчи, словно воды в рот набрал. Меньше будет знать, спокойнее будет спать. У нее тоже дачи нет, начнет склонять к продаже. Очень настырная и наглая персона.
— Она же твоя подруга? — усовестил Суховей.
— Ну и что, идеальных людей нет. У Виолы тоже язык без костей и свой корыстный интерес. Ты шибко на нее не пялься, не домогайся. У Виолы мужиков в постели побывало, что огурцов в бочке, не чета тебе, сухопарому и убогому. Среди них и матерый уголовник. Из-за одного из ухажеров она чуть в тюрягу не загремела. Во время соития сломала ему тазобедренную кость. Ей очень нравится поза активной наездницы. Но обошлось без скандала, юристы происшествие квалифицировали, как  бытовую травму. Но тот был рослый мужик-производитель, а тебя, если окажешься в ее постели, раздавит, как блоху.
— Не волнуйся, это исключено, она не в моем вкусе. Гляжу, вы оба  на мою дачу губы раскатали. Даже и не мечтайте, только через мой труп. Участок мне дорогой ценой достался, — и ударился в воспоминания. — В  середине 80-х годов  я столько настрадался, когда сотрудники КГБ, названной среди бичей, конторой глубокого бурения, обвинив меня в антисоветчине, чуть  не отобрали дачу. Но вскоре к власти пришел Горбачев с демократией, перестройкой, гласностью и чекисты от меня отстали. Тема борьбы с диссидентами потеряла актуальность.
Следом за академиком Андреем Сахаровым, возвращенным в Москву из ссылки, они из изгоев превратились в героев. А их гонители и хулители быстро и с комфортом адаптировались к новым конкретно-историческим условиям жизни. Бывшие партийные функционеры, ярые атеисты стали завсегдатаями храмов, церквей, часовен, жертвуют, замаливая старые и новые грехи. А некоторые из хватких идеологов, купив золотые и серебряные цепи, сменили импортные костюмы на рясы и проповедуют православие, католицизм, буддизм и другие религиозные культы.
Швец вполуха внимала  нудным воспоминаниям соседа. У нее  не  было дачи, поэтому она давно завидовала. В тайне помышляла, что когда он станет совсем немощным, то уступит ей земельный участок за чисто символическую  плату, а может и без таковой. «Цены на землю, как и на золото,  в пригороде постоянно растут, — размышляла она. — Это самое надежное вложение капитала. В накладе никогда не останусь.  Рафаэль  крепок, еще не меньше  десяти лет протянет. Долго ждать придется».
—А все-таки хреновый из тебя садовник и огородник, — неожиданно заявила она.
— Это почему же?
—Отложи мольберт и кисти, почитай Декамерона.  Вот там был садовник, так садовник, успевал не только цветы поливать, но и всех монашек вместе с игуменьей перетрахал.
— Они сами к нему лезли, плоть свою порочную ублажали.  Слава Богу, обхожусь без монашек, тружусь на участке с удовольствием.
—  Я тоже не белоручка, знаю толк в делах крестьянских. У меня бы на огороде медведка, колорадский жук, тля, повилика, пырей и осот никогда бы не выжили, — с лихорадочным блеском в глазах заявила Тамила. — Я бы их потравила и выкорчевала. Наверное, запустил  сад и огород?
— Не запустил. Два-три раза в неделю наведываюсь, иначе бомжи и подростки все разнесут. Работаю на грядках до седьмого пота, — возразил художник. — Вот решу проблему с продажей квартиры и переберусь вместе с Джимом на дачу. Подальше от суеты и пыли городской. Свежий воздух, пение птиц, экологически чистые продукты питания, прямо с грядки или дерева. Иной раз бродишь по супермаркету, как по музею. Импортных товаров обилие, глаза разбегаются, а купить не за что.
К тому же могут всучить дерьмо. В советское время в магазинах было не больше десятка сортов колбасы, сыра или масла и все продукты натуральные, а нынче сотни названий той же колбасы, сыров и большинство из сои, крахмала, пальмового масла, красителей, консервантов и прочей химии. Всяких напитков тоже завались, и ни один из них не сравнится с водкой «Старка», «Зубровка», которую обожал «дорогой Леонид Ильич», а также «Адмиралтейской», «Посольской». Нынче водку из одной бадьи разливает в бутылки с разными этикетками.
Я уже не говорю о знаменитых винах и коньяках  «Массандры», «Магарача», «Нового Света». До сих помню вкус и аромат «Черного доктора», «Белого портвейна у Красных камней», «Бахчисарайского фонтана» и других. А сейчас рынок завален винами-суррогатами из порошка. Туристы, курортники верят красивым наклейкам, покупают и травятся.
— Рафаэль, хватит стонать и слезы лить, хватит  плакать о прошлом, — остановила его  соседка. — Радуйся тому, что есть. Много ты того «Черного доктора» пил? Его же не было в свободной продаже. Отправляли на экспорт, да для застолий партийных вождей и чиновников.
— Мало  изготовляли,  натуральное, а не фальсификат, — ответил он.
— Эх, была бы у меня дача, я бы развернулась, занялась бы бизнесом, — размечталась соседка. — Всю землю засадила бы малиной, клубникой, чесноком и горьким перцем «огонек» и продавала бы  ягоды стаканчиками, а чеснок и перец поштучно. На ЮБК, в  Ялте, Алуште, Феодосии и Судаке,  в других приморских местах  они на вес золота. Жила бы в достатке и роскоши.
— Ты и так не бедствуешь, — заметил он.
—Хочется больше, ведь потребности без предела, — усмехнулась она. — Красиво жить не запретишь. Знаю, у тебя на даче растет виноград?
— Да, растет, будет хороший урожай, изготовлю сухое вино.
—Лучше собери виноградные улитки. Виола Леопольдовна обожает этот деликатес.
— Сбор улиток подобен ловле блох, — усмехнулся Суховей. — Сама этим и займись.
— С радостью, но у меня нет дачи, а ты, куркуль, жадничаешь, — упрекнула Тамила и предложила. — Рафаэль, будь аристократом и меценатом, соверши в жизни хоть один рыцарский поступок — подари мне дачу. Конечно, не бесплатно, а за чисто символическую цену.
— С какого бодуна? — опешил он.
— Ты ведь неисправимый эгоист, только о своем прокорме и заботишься, а я бы завалила рынок свежими овощами, фруктами и ягодами.
— Без тебя хватает торгашей-спекулянтов, — ответил художник. — А в саду и на грядках надо работать до седьмого пота, а ты в своей жизни тяжелее стакана и вилки с ложкой ничего не поднимала.
«У тебя в голове лишь мысли о деньгах и наживе, — подумал он. — Неисправимая торгашка, спекулянтка».
—  Рафаэль тебе следует определиться: или ты дачник, или художник? Работаешь лопатой и тяпкой или карандашом и кистью? А то ни то, ни се?
— Одно другому не помеха. Сочетание умственного, творческого и физического труда полезно для организма. На огороде и в саду, где поют птицы, я вдохновляюсь на творчество.
—Вдохновляешься, да что-то никто твою мазню не покупает.
— Я свои картины никому не продаю. Перед смертью всю коллекцию завещаю музею.
— Эх, славы тебе захотелось, тщеславие не дает покоя.  Впрочем, чем  бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. А у Никиты дача  была? — затеплилась у нее надежда.
— К  счастью, нет, иначе бы на  обузу стало больше.
— Жаль, очень жаль. Ладно, иди, не ворчи, старый мерин,  а то попадешь  под  горячую руку, скалкой огрею, — пригрозила Швец. — Давай напрокат свое столовое серебро, фарфор, фаянс и хрусталь.
—Тамила, так у тебя своя посуда есть?
—Ради чего и кого я должна рисковать  своими ценными сервизами и хрусталем? Вдруг ты наберешься до поросячьего визга  и побьешь сервиз, дорогую посуду. Она мне за большие деньги  досталась.
Суховей не стал спорить, оставил сумки и отправился в свои “апартаменты”. Принес серебряные приборы, хрустальные фужеры и рюмки.
— Ступай, отдохни, не путайся под ногами, — велела она и  художник ретировался  на свою жилплощадь.
«Свалить бы  это паскудное дело»,  — с этой мыслью Евдоким Саввич прилег  на диван и вскоре его сморил  сон.               

               
14. Вещий ли сон?

 …Электричка  мчалась по равнине, пересеченной серебряными струнами рельсов, убегающих за горизонт. Блистало солнце,  потоками лучей проникая через широкие окна в вагон.  Евдоким  Саввич сидел в полупустом  вагоне, безмятежно взирая на проплывающие вдоль железнодорожного полотна сосновые и березовые рощи,  мелколесье, кустарники, станции и  полустанки.
Вдруг издалека наползла  тень, словно неожиданно свинцово-черная туча закрыла солнце и оно померкло,  как во время затмения. Впереди смутно зиял  черный створ туннеля в отвесной скале. «Но здесь не должно быть никаких туннелей, ведь ландшафт равнины без возвышенностей, а тем более гор», — подумал Суховей, вглядываясь в окно,  и в следующий миг увидел надвигающийся черный створ. С ужасом заметил, что параметры входа в туннель  слишком узки  для локомотива и,  набравший курьерскую скорость состав уже невозможно остановить.  Почти физически ощутил страшный удар — локомотив врезался в горную гранитную породу. По инерции, проникнув вместе с цепью искореженных и  смятых вагонов в  глубь туннеля в черное узкое пространство. Подобно эху  докатился страшный грохот. Суховей ощутил, как  камнепадом обрушился свод,  погребая поезд  и пассажиров. Все сгинуло.
Потом сквозь мрак пробился луч света. Художник с затеплившейся надеждой  осознал, что еще продолжает жить и даже не ощущает боли. Какая-то необычная легкость, невесомость, словно он превратился в бестелесное существо. “Может я уже на том свете, в раю или аду?»— промелькнула тревожная мысль. Он увидел, как над его изголовьем склонились какие-то странные существа со свирепыми рылами и клыками, норовя откусить то нос, то ухо. Он отчаянно вертел головой, защищался руками, ощущая тупые удары их копыт на своем вдруг возродившемся теле....
 Зуммер  звонка оборвал вещий сон. Суховей почувствовал озноб, увидел Джима, послушно лежавшего у двери и взиравшего на хозяина умными главами.
— Ничего, Джим, выдюжим,— произнес хозяин и потянулся рукою к аппарату на тумбочке у дивана. Поднес трубку к уху.
— Что ты, Рафаэль,  оглох? Наверное,  спишь, как сивый мерин? — услышал он хриплый  женский голос.— Мы с Виолой в сборе, лишь тебя ждем, словно принца датского. Живо приходи, ты не красна девица, чтобы перед зеркалом чепуриться. Чай не на смотрины собрался. Виола тебя прошлый раз успела разглядеть с ног до головы, поэтому твой  имидж ей понятен.
Входная дверь в квартиру Тамилы  не была заперта. В гостиной царил полумрак. На стене мерцали два светильника, имитирующие церковные свечи. Их красноватые блики таинственно переливались на хрустальных подвесках бронзовой люстры.
—  Что вы сидите в потемках, словно подпольщики? —  удивился Суховей. —  Похоже на тайную вечерю.
 — Типун тебе на язык за такое сравнение, —  отозвалась Тамила, сверкнув зрачками.
— Это романтический ужин при свечах.
— Неудобно в потемках ковыряться в тарелках.
— Мимо рта не пронесешь. У меня нет личной электростанции, чтобы палить киловатты.
— А. как же любовь к блеску и шику за чужой счет? —  напомнил художник.
— Рафаэль, не будь занудой, не перекручивай слова. Или забыл, что устами женщины глаголит истина?
— Устами ребенка глаголит истина, — поправил он. Глаза привыкли к полумраку и Суховей разглядел  богато сервированный стол с напитками и блюдами. В центре  хрустальная ваза с белоснежными орхидеями.
— Здравствуйте, Виола Леопольдовна!— поприветствовал он Баляс, небрежно кивнувшей  в ответ головой с ярко-медной прической, а он пропел:
—  Эх, встречай, покрепче обнимай, чарочку хмельную полнее наливай…
— О-о,  у нашего ухаря голос прорезался. Взбодрился, словно конь, услышавший зов боевой трубы,  — удивилась соседка. — Наконец то, явился, не запылился! Тебя чарочка давно поджидает. Мы,  пока  ты, как та кисейная барышня, наводил макияж  и марафет, уже пригубили по  бокалу шампанское. Поэтому тебе штрафной  по старой,  доброй традиции.
—  Погоди с чарочкой, — остановила ее риэлтор. — Евдокима Саввича следовало бы выдрать розгами, как сидорова  козла.
— За что? — удивился художник.
— А за то, что если и дальше будешь дурью маяться, ходить по разным агентствам недвижимости, наводить справки о ценах на жилье и дискредитировать АН «Очаг» и мою репутацию,  то отправим тебя, как буйно помешенного,  в  дурдом  в Строгоновку или в Александровку. Там в смирительной рубахе после порции горячих уколов станешь шелковым, очередным Наполеоном или Кутузовым. Впрочем, придумывать не придется, назовешься Рафаэлем.
— Выкусите! — огрызнулся  художник, не рискнувший вынуть из кармана кукиш. — Я вас самих загоню в дурку.
—  Кишка тонка, — фыркнула Швец. — Рафаэль, у тебя не случайно урвался терпец. Это  один из симптомов  проявления признаков инвалида не только физического, но и умственного труда. Сходил бы к психиатру или невропатологу. Может, уже «крыша» поехала.
— Пошла ты в баню. Промой свои мозги, — парировал он ее выпад.
— Евдоким Саввич, Рафаэль, не горячитесь. На первый раз прощаю твои похождения, — снисходительно промолвила риелтор. — Дела с поиском солидного покупателя складываются  замечательно. Есть несколько потенциальных клиентов.. Перед тем, как им устроить смотрины квартиры твоего усопшего брата, я тщательно изучаю их материальное положение и психику. Выберу того, кто, не торгуясь, выложит приличную сумму. Вы же взрослый, образованный человек и должны понять, что спешка нужна лишь при ловле блох, а продажа квартиры — серьезное, рисковое дело. Важно не продешевить, чтобы не пришлось локти кусать и голову пеплом посыпать. Или у вас диаметрально противоположное мнение? Тогда я не  буду напрягаться и продам первому встречному?
— Согласен, что дело серьезное. Но  долги за коммуналку растут, — вздохнул он. — Выбирайте лучший, выгодный для меня вариант.
— Вы разумный человек. Это я и хотела от вас услышать. Наберитесь терпения, не суетитесь, не бродите по инстанциям и не порочьте мое имя и репутацию,  и все у нас получится, — обнадежила Баляс и с широкой  улыбкой разрешила.— Теперь можно и чарочку опрокинуть.
— Я,  пожалуй, выпью бокал-другой шампанского, — произнес Суховей, окинув печальным взором сервированный стол.
— Как тебе не стыдно, Рафаэль, шампанское — это дамский напиток, — всплеснула пухлыми ладонями Тамила Львовна. — К тому же, ты поскупился, всего одну бутылку купил. Мы с Виолой не дождемся, когда ты продашь свою квартиру и угостишь нас шампанским «Кристалл»
— «Кристалл»? А что есть и такое шампанское, не знаю, не пробовал? — с озадаченным видом поглядел он на невозмутимых женщин, ожидая подвох. — Советское шампанское, «Новый Свет», мускатное знаю, а о таком впервые слышу?
— Темнота ты, а еще Рафаэлем себя считаешь, — ядовито усмехнулась Тамила. — Маляр ты колхозный для кучи навозной…
— Маляр полы и скамейки  красит, а я художник, шедевры реставрирую, — с обидой произнес он.
— Один черт, мазней занимаешься, — небрежно отмахнулась соседка. — Настоящие художники живут, как у Бога за пазухой, дом — полная чаша, на иномарках катаются, в ресторанах шикуют, молодых девок трахают, меняют их, как перчатки, а ты копейки шибаешь.
— Знаменитый Ван Гог и другие живописцы, особенно импрессионисты и модернисты,  тоже бедствовали, — заметил Суховей.
— Он был сумасшедший, поэтому и в нищете загнулся, — сообщила более продвинутая по части живописи Баляс.
— Так сколько стоит «Кристалл»?— спросил он заинтригованный неизвестным напитком.
— Тысячу долларов бутылка, — ответила Виола.—  А еще я обожаю гаванские сигары  «Montekristo» для  кайфа и стабилизации веса.
— Тысячу?! Да это же моя годовая пенсия, — удивился он. — О сигарах и речи не может быть. Нет, пусть такое шампанское и сигары олигархи Прохоров, Абрамович, Ахметов  и другие толстосумы  пьют и  курят.
— Тогда  не раскрывай рот на наше скромное шампанское, а пей коньяк, — заявила Тамила и пояснила. — Он три года выдержан в дубовых бочках и поэтому обладает дубильными свойствами очень полезными для здоровья и потенции, сильнее виагры или импазы. Будешь крепким, как дуб, никакая холера, чума или другая зараза тебя не возьмет. А то ведь раньше был самцом,  не пропускал мимо ни одной юбки, а теперь превратился в евнуха.
— Девчата меня сами любили за щедрые подарки духи «Красная Москва», шампанское, шоколад, цветы. Я им отвечал взаимностью, — напомнил Суховей. — А насчет евнуха ты не права, есть еще порох в пороховницах. За  добрые пожелания спасибо. Пусть   твои слова  до  Бога дойдут.
— Дойдут, я — человек набожный и праведный, грехов за мною нет. Пей коньяк, а мы посмакуем шампанское, — предложила соседка.
— А почему бутылка открыта? — спросил художник.
— Почему, почему? По глупому твоему кочану. Не все коту  масленица, мы с Виолой немного дегустировали, — передразнила соседка и упрекнула.— Мог бы не жадничать, а купить коньяк с пятью звездочками для своей же утробы. Не ценишь ты свое здоровье.
— Ценю, но от  чрезмерного употребления  коньяка его  дубильные вещества  могут превратиться для  выпивохи в дебильные  , — вздохнул  Суховей. — Поэтому не принуждайте меня, я свою меру знаю.
— Тебе, закаленному, идейному  бойцу, это не грозит, — польстила Швец, подала ему рюмку с коньяком и упрекнула:
— Долго ты нас заставил себя ждать. Это уже признаки старческого склероза, маразма  или даже шизофрении.
— С чего ты, Тамила взяла? — едва не пролил Суховей напиток из рюмки в дрогнувшей руке.
— А с того, что я тебе советовала  купить водку, которую пьет простой народ.  Это мы, слабые, изысканные женщины, можем себе позволить  шампанское  или коньяк, а тебе, мужику к водке и самогону не привыкать. Зазря коньяк переводишь.
 — Буду я еще  всякую гадость, паленую водку пить, чтобы, как  те алкаши, ослепнуть или дуба дать, — возразил он.— Для меня здоровье дороже, его ни за  какие деньги не купишь.  К тому же за все  кровными  уплачено, поэтому придержи язык.
— Не ожидала  я от тебя такой черной благодарности за доброту и заботу, — обиделась Швец и приказала. — Живо пей, рюмка не микрофон. А то еще  сдуру,  разных пошлостей  наговоришь.
Он, стоя, выпил коньяк. Раскраснелся и присел за стол. Закусил долькой  лимона  и бутербродом с сыром,  поскольку бутерброды с черной и красной икрой  быстро таяли на  глазах, а точнее,  в ярко очерченных губной помадой, ртах милых дам.               
— Жил-был художник один, много он бед перенес…, — с удовольствием поглотив очередную «жабичу лапку», подражая Алле Пугачевой, неожиданно запела Баляс и Швец охотно подхватила припев:
                Миллион, миллион алых роз
                Из окна, из окна видишь ты.
                Кто влюблен, кто влюблен и всерьез
                Свою жизнь превратил в цветы…

— Вот  это был настоящий художник, аристократ. А у тебя, Рафаэль, язык без костей. Не превращай застолье в свой бенефис. Здесь собрались личности поумнее тебя, однако мы ведем себя скромно, не выпендриваемся. А ты возомнил себя гением. Не будь занудой, не пускай  Виоле пыль в глаза, — как школьника отхлестала его соседка. — И запомни, рюмка — не микрофон. Соблюдай регламент и светский этикет. Лучше бы ради любимой женщины без расчета на взаимные чувства,  продал все свои картины и  подарил ей  миллион роз. За таким романтиком я пошла бы в огонь и в воду.  А где твои шедевры, Рафаэль? Хоть бы  одно полотно или рисуночек намалевал, за который дали бы букетик фиалок… Эх, судьба-злодейка, почему я не вижу из своего окна миллиона алых роз или, хотя бы  с десяток?…
Она  с досады выпила рюмку коньяка и закусила бутербродом с черной икрой.
— Миф, легенда, романтический образ,  а  ты поверила, — произнес Суховей, досадуя, что  Тамила  перехватила  последний  бутерброд с черной икрой, осталось два с красной. — Поэт Андрей Вознесенский придумал красивую, душещипательную сказку,  Раймонд Паулс сочинил музыку, а Алла Борисовна с чувством исполнила, вот и все дела.
—Вспомни, сколько раз я просила тебя написать мой портрет, а ты ни в дугу,  руки-крюки, — продолжала напирать захмелевшая  соседка. — Одним словом,  мелкая сошка,  реставратор. Это все равно, что халтурщик. Чужие картины и я могу подмалевывать,  наводить косметику, пускать пыль в глаза.
— Тамила, я же тебе предлагал позировать в роли натурщицы, — напомнил он и уязвил. — Ты меня, как женщина, больше не волнуешь.
— Потому, что у тебя не стоит, — лягнул она его и пропела. — Была без радости любовь, разлука тоже без печали.
 Суховей промолчал, решив не обострять ситуацию.
— Как тебе не стыдно? — не унималась она. — Считал меня тогда круглой дурой. Сначала решил бесплатно полюбоваться  прелестями, а потом затащить в постель и снасильничать. Знаю я вас кобелей ненасытных. Сколько невинных девиц и скромных женщин художники-развратники таким способом обрюхатили? Меня  на мякине не проведешь, в каждом мужике неистребим самец. Недаром говорят, что зарекался кувшин по воду ходить,  — изложила она версию.
— А в каждой бабе — самка, поэтому чья бы корова мычала, а твоя молчала, — не остался Евдоким Саввич — А в каждой бабе — самка, поэтому чья бы корова мычала, а твоя молчала, — не остался Евдоким Саввич.
— Рафаэль, не ходи вокруг, да около, как тот кот возле сметаны, а честно признайся: захотелось клубнички? — велела соседка.
— Моя клубничка растет…, — прикусил язык, чуть не проговорился о наличии дачи. Мельком взглянул на риелтора.
— Где, где растет клубничка? — поймала она его на слове.
— На Луне, — нашелся художник с ответом и для убедительности сообщил. — У меня на клубнику и цитрусовые плоды аллергия. Лучше давайте выпьем за то, чтобы вы, бабы, никогда не сидели на бобах!
— Ай, да Рафаэль, ай да молодец! — довольная его находчивостью, Швец резво встала с кресла. — Драгоценный ты мой,  дай я тебя расцелую за это пожелание. У тебя иногда возникает просветление ума.
Она не поленилась, подошла и чмокнула его в щеку, оставив на коже след алой помады.
— А в губы, в засос, чтобы захотелось тела. Слабо? — подзадорила Баляс.
— Может еще стриптиз, а потом и секс, — отозвалась подруга.
— Почему бы и нет, это так заманчиво, прикольно.
— Виола,  покажи пример, — усмехнулась Тамила.
— Ладно, жених и невеста из одного теста, — ответила гостья.
— Я в твои горшки и кастрюли не заглядываю, а  ты  свой  горбатый нос не  суй в чужие дела! — несмотря на примирение, продолжил распаляться Суховей. — Ты в живописи овца безмозглая…
— Ох, ох, амбиций, как у Рафаэля.  Что же ты сидишь в четырех стенах сиднем? Реставрируй старые шедевры  знаменитых покойников, если свои не сотворил.
— Нечего  реставрировать, все ценные полотна мошенники за рубеж в частные коллекции сплавили, — вздохнул  он.
— Тогда устройся в рекламное агентство и малюй витрины, плакаты о продаже  разных товаров. От презервативов, памперсов, чипсов, гамбургеров до  женских колготок и нижнего белья, — посоветовала она.
— Для настоящего живописца такое ремесло  унизительно, — возразил он, гордо вскинув голову. — Умирать буду с голода, но за халтуру не возьмусь. А вот росписью икон и стен храмов,  пожалуй,  занялся бы, но пока нет заказов от священников.
— Рафаэль, а почему бы тебе для импозантности не отпустить бородку клинышком? — неожиданно предложила Швец. — Да и щетина на щеках прибавила бы еврейского шарма…
— За ними уход надо, дорогой парфюм, а то ведь заведутся вши или блохи, — возразил он.
— Мг, зато какая экономия на бритье, лезвиях, кремах, — заметила соседка. — Ты ведь постоянно ноешь, что нет денег, живешь впроголодь?
— Так оно и есть. Пока одни расходы.
— Бородка еще и тем хороша, что за нее тебя можно будет таскать, как козла, — уязвила Швец и громко рассмеялась остроте и юмору.
— Тамила, не буди во мне зверя, — рассердился художник и замахнулся.— Как врежу, несмотря на то, что рядом госпожа Баляс.
— Виола, слышь, он мне угрожает, будешь свидетелем.
— Ладно, будет вам ссориться, как малые дети, нагнетать страсти. Оставь художника, мастера кисти в покое,  — управившись с  красной икрой  и бужениной, заступилась за Суховея солидная гостья. — Будьте оптимистами, весело смотрите в будущее,  ведь очень скоро, в чем я не сомневаюсь,  Евдоким Саввич превзойдет Рафаэля, станет состоятельным и  почитаемым в обществе человеком. Отпадет всякая необходимость заниматься халтурой, считая жалкие гроши. Заживет в свое удовольствие и для нас при встрече  букетов роз, шампанское и шоколад не пожалеет. Так ведь, господин художник?
 — Не пожалею, — ответил он, довольный ее радужным прогнозом.— И все же, гражданин Рафаэль, вы  меня все больше и больше разочаровываете,— вытирал пальцы салфеткой, призналась надменная Баляс.
— Почему, Виола Леопольдовна? — опешил художник.
— Я не давал никакого повода для упреков.
— Вы, или валяете дурака, или, извините за крепкое слово, ни хрена  не смыслите в этикете и этике, в искусстве общения,— сурово продолжила  риелтор.— Ведете себя, как базарная баба. Пригласили гостей и тут же попрекаете их куском  хлеба. Прямо без всяких намеков напоминаете, что все это куплено за ваши гроши. Эка, невидаль, важный спонсор, благодетель  и меценат. Я бываю в таких замках, дворцах…
— Рафаэль, не надо нас дурить, а надо нас любить, — поддержала подругу Тамила Львовна. — Мы тебе той же  монетой будем платить.
.— Наверняка, медной, а не золотой, — усмехнулся художник. — У вас, скряг,  среди зимы снега не выпросишь.
— О чем ты говоришь, чем попрекаешь, одумайся. У нас в Крыму зимы  бесснежные, — осадила его Швец.
— Не попрекаю, случайно с губ  сорвалось, — покаялся Суховей, чувствуя, как его разбирает хмель, в  висках напряженно пульсирует кровь.
— Вы должны почитать за честь, что я с вами общаюсь,  жертвую своим временем и  важными делами,— продолжила Баляс с нотками раздражения. — У меня каждая минута на вес золота. Из-за вас я теряю выгодных клиентов, контракты  и контакты.... Поймите, что главный закон  рыночной экономики: время— деньги!
— Я тоже ваш клиент, — слабо напомнил Евдоким Саввич.
— Да, к сожалению, клиент. Но клиент клиенту — рознь,— подчеркнула она.— Мне  от вас  никакой корысти,  одна обуза, головная боль.  Уступила слезной просьбе Тамилы, вот и попала впросак. Я обычно оказываю услуги очень богатым  клиентам, а не голодранцам,   у которых  шаром покати…
— Прошу  без оскорблений, вы ведь светская  дама из высшего общества!— вспылил Суховей.— Если я вас не устраиваю, то возвратите генеральную доверенность. В городе иного агентств недвижимости, обойдусь без ваших услуг.
— А вот этого не хотел? — риелтор, сверкнув драгоценными камнями, свернула большой кукиш.
— Сосед, ты не горячись, — приподнялась Швец. — Это в тебе под градусом дурная кровь взыграла, моча в голову ударила. Я теперь за тебя в ответе. Так с кондачка, с  панталыку серьезные дела не решаются. Поостынь малость, не расстраивай Виолу Леопольдовну. Ты, что ослеп и не видишь, что она тебе  только добра желает, стремится  не продешевить с  квартирой. Чтобы ты мог бы поправить свое  материальное положение, прожить до глубокой старости в достатке и сытости.
— С таким капризным и нервным клиентом очень трудно и неприятно вести дела, — заметила Баляс. — Все это из-за  правового нигилизма, незнания законов  и бескультурья. Евдоким Саввич, поезд, как говорится, ушел. Во-первых, вы грубо нарушили условия договора.
— Ничего я не нарушал.
— Сами того, не ведая, вы  стали ходить по другим агентствам недвижимости, интересоваться,  как выгоднее продать квартиру,— пояснила риэлтор. — И, наверняка, при  этом сетовали  и подрывали деловую репутацию агентства  «Очаг» и мою личную.
— Я ничего  не  подрывал, — возразил Суховей.— Рассказывал все,  как есть. А  вы, Виола Леопольдовна, нарушили условия договора — обещали  найти солидного покупателя в течение месяца, а уже второй  заканчивается. Что на это скажите? Молчите, нечем крыть?
— Это незначительное нарушение, издержка технологии, причем  ради вашей  же пользы,— ответила женщина.— Стремлюсь максимально дороже  продать квартиру. Я могла бы на все закрыть глаза и сбыть ее первому покупателю по бросовой цене.
— Закрывайте глаза, — поймал он ее на слове.
— Мне будет, кому закрыть глаза, и надеюсь, что это случится нескоро,— парировала Баляс его выпад. — Я могу разорвать договор и возвратить вам генеральную доверенность, но при условии, что вы компенсируете  все убытки за два месяца  напряженной работы по поиску потенциальных покупателей.
— Почему я ни одного из  них не видел?
— Чудак-человек! — рассмеялась она. — Зачем их видеть, вы ведь сами поручили мне заниматься  рутинной и неблагодарной работой. Я была вся в делах, словно кобыла в мыле. Вы не знаете, какие привередливые клиенты и сколько надо здоровья, чтобы сохранить хладнокровие и не послать всех подальше. Сами меня постоянно достаете со своими  глупыми претензиями и вопросами.
— Не ловчите и не юлите, Виола Леопольдовна, усердия с вашей стороны не  было, только проволочки и бездействие. И сколько вы просите за ваши «труды»?
— Тысячу без всяких торгов.
— Чего тысячу, гривен?
— Кукиш,  евро,— твердо произнесла она и поджала нижнюю  отвисшую заячью губу.
— Я не ослышался? — приподнялся Суховей из-за стола, не донеся вилку с кружком колбасы до рта.
— Именно евро,  по курсу выше доллара,— повторила она и посоветовала. — Если оглохли или заложило, то купите себе слуховой аппарат.
— У меня валюты нет, если даже продам мебель и вещи, не хватит, — ответил художник, уронив голову.— И кредит  мне никто не даст.
— Продай долларов за пятьсот Джима, — неожиданно предложила соседка. — Избавишь себя от лишних забот, блох, расходов на корм  и еще прибыль получишь. 
— Тамила, как у тебя язык повернулся такую чушь предложить?! — встрепенулся  Суховей, словно торги уже начались. — Да, я сам с голоду буду умирать, а с ним последним куском поделюсь. В отличие от людей, собака никогда  хозяина не предаст, жизнь за него не пожалеет.
— Ненормальный, помешался на своем  псе. В  таком случае, Рафаэль, не рыпайся. Положись на мудрость и опыт Виолы  Леопольдовны,— нарушила паузу Швец. — Должен понять, что выше головы не прыгнешь. Рожденный ползать летать не может.  Виола в этом деле ни одну собаку съела и знает почем фунт  лиха.
— Ты тоже, Тамила,  не заговаривайся, я не корейка, чтобы собаками питаться, — укорила подругу Баляс. «А жаб за обе  щеки  уплетаешь», — хотел напомнить художник, и с раздражением произнес. — А мне с вами детей, которых нет, не крестить. Черт меня дернул на  старости лет связаться с бабами.
— Ах, так значит, я  баба, которая на базаре торгует?! Дождалась благодарности за добро!— вскипела Баляс. — Бросила не стол вилку, едва не разбив тонко зазвеневший хрустальный фужер, и решительно поднялась из-за стола. — Больше ноги моей здесь не будет!
— Виола, Виолочка, ну,  погорячился он, дубина неотесанная, — преградила ей путь Тамила.— Сам  же себе и вредит. Ведь пропадет, в какое-нибудь  дерьмо влезет, если мы его оставим на  произвол судьбы. Да,  вредный, капризный старик и его следовало бы проучить. Но идеальных людей не существует, у каждого есть недостатки и достоинства. К тому же надо учесть возраст. Виола, придумай для него что-нибудь подходящее в знак нашей верной дружбы. Видишь, какой он жалкий и несчастный, одинокий, без заботливой жены. Сердце кровью обливается.
— Ох, Тамила, и мастерица ты разжалобить, — вздохнула Баляс, смахнув с ресницы  непрошеную слезу, и с жалостью поглядела на клиента.      
— Простите меня великодушно, Виола Леопольдовна. С кем не бывает, — поспешил Суховей с извинениями  следом за соседкой.— Градус взыграл, голова закружилась, вот и наговорил разной чепухи...
— Ладно, так уж и быть, у меня доброе женское сердце, — возвратилась женщина к столу на  место и призадумалась. — Есть еще оптимальный вариант. Чтобы вы, господин художник, не оказались в  накладе на тот период, пока я буду искать покупателя, возьму вашу квартиру в аренду. Сто долларов в месяц вас устроит?
— Вполне устроит, — обрадовался  Суховей, соображая, что за эти средства сможет погасить долги за жилищно-коммунальные услуги, осмелившись, попросил. — Вы мне сейчас в качестве аванса, хотя бы пятьдесят долларов дайте.
— У меня при себе такой мелкой купюры нет,— отмахнулась  пухлой рукою.
— Молодец, Виола, нашла выход, у тебя золотая голова, — обняла подругу за плечи Тамила.— Тебе бы  дипломатом работать в посольстве, способна  любые конфликты погасить и наладить  отношения.
— Я бы и не прочь поработать за границей, но там не протолкнешься, а локтями  расталкивать соперниц не приучена, моральные принципы не позволяют, — улыбнулась Баляс.
— Давайте выпьем за мировую,— соседка наполнила  фужеры  искристым напитком. — За наше и ваше здоровье, будьмо!
Суховей потянулся к  новой бутылке с коньяком.
— Рафаэль, разуй глаза, ты,  что новую бутылку, как девку, тискаешь? — одернула его Тамила. — Перед тобой  початый пузырь стоит, из нее и  наливай, а это нам с  Виолой  на  посошок. Ты ведь на вторую бутылку  шампанского поскупился.

               
 15. Взяли Рафаэля в оборот

Художник не стал открывать новую, а наполнил рюмку коньяком из початой бутылки.
— За дружбу и взаимопонимание!  — провозгласила тост  Швец  и вдруг перевела  разговор в неожиданное русло. — А может нам пожениться, официально оформим  брак и заживем,  душа в душу? Не пожалеешь, я женщина в соку. Тебе ведь тоже хочется женской теплоты и ласки.  Почему мы оба страдаем от одиночества. Будешь, накормлен, ухожен и согрет, я — женщина страстная.  Что еще мужику для полного счастья надо?
— За чей счет? — поперхнулся Суховей, но она оставила его вопрос  без внимания.
— Ох, и хитрющая  ты, Тамила, совсем меня утомила,— продолжил он после того, как осушил рюмку и закусил. — Почему ты мною три года назад пренебрегла, когда я тебе намекал на нежность чувств?  Поздно ты, душечка, прозрела.
— Сам ты и виноват, — возразила соседка.— Следовало не намекать, а брать, достигать  цели настойчивостью и упорством. А ты, ходил вокруг, да около, как тот кот возле сметаны. Надо было прямо спросить, что те надо? В ноги бы упал, колени поцеловал и поклялся, что готов любить и лелеять до гроба. На руках носить, в цветах купать и миловать.  А ты, как валух-недотепа, только вздыхал, да губы облизывал.  А другие мужчины время попусту не теряли…
 — Зато ты  только сейчас прозрела,  и я догадываюсь почему,— перебил ее Суховей. — Тогда был беден,  как церковная мышь, и ты  на меня словно барыня-сударыня, смотрела свысока,  а нынче, когда у меня  появился шанс  разбогатеть, ты вдруг  проявила свой сексуальный интерес.  Все бабы — стервы,  себе на  уме. Хороши, когда спите зубами  к стенке.
—Злой,  вредный ты, как старуха Шапокляк, — ответила Швец.
— Тому есть причина. Еще на заре туманной юности женился я на симпатичной крале, — ударился в воспоминания художник. — После первой брачной ночи выяснилось, что она не девица, до меня успела вкусить райское яблочко. Этот грех я бы ей простил, потому, что непорочную невесту найти  трудно. Разве что какую-нибудь горбатую или кривоногую бабайку. Но она поразила меня своим богатырским храпом с присвистом и вибрацией. Поначалу я спал в шапке-ушанке, а потом велел ей надеть противогаз. Отказалась упертой,  и я от нее ушел. Хорошо хоть дитя не успели сотворить, а то пришлось бы всю жизнь ее дикие рулады слушать.
— Значит ты, кобель, ее не любил,  а пользовал, — вынесла свой вердикт Тамила. — Если бы любил, то сам бы в противогазе спал, а не третировал свою половинку. Не суди о всех женщинах по своей зазнобе. Сто лет бы нам нужны были твои проблемы с куплей-продажей. А мы вот с Виолой взвалили все заботы на свои хрупкие плечи.
— Спасибо вам, мои драгоценные, — Суховей галантно склонил голову с плешивым теменем. — Бывают  редкие и приятные исключения.
— Мир не без добрых людей, — довольная его покорностью, напомнила соседка. — Дыши, пока дышится, люби, пока любится, ведь жизнь так коротка. После загробной  в результате реинкарнации станешь добрым котом или злым псом, а мы с Виолой — очаровательными, пушистыми кошечками.
— Я давно в эти сказки не верю, — усмехнулся Суховей. — Знаю, что рано или поздно  мы станем кормом для червей, прахом, а потом почвой. Сколько уже в нее полегло отлюбивших и отстрадавших, что для ума непостижимо…
— Неисправимый пессимист, отравил настроение,— прервала его Швец и обернулась к гостье. —   Что мы сидим, как на поминках с кислыми рожами, будто клюкву раскусили. Давайте сольно или хором споем песню нашей молодости. Рафаэль, на правах щедрого спонсора запевай свой любимый шлягер.
— У меня много любимых песен советской эстрады. Например, эта «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет», — напомнил строчки из припева художник. — Только ведь теперь для  стариков и  молодежи нет ни нормальной жизни, ни почета. Осталась лишь разбитая дорога: молодежи  — за рубеж вкалывать на стройках и вредных производствах, а молодым и красивым женщинам в борделях или сиделками у престарелых буржуев для выноса из-под них горшков с мочой и калом. Старикам  уготован один последний путь — на кладбище. Хоть бери в руки топор или вилы и иди на олигархов и бюрократов, но силы уже на исходе.
—  Пошел ты на хер со своими топором и вилами, чтобы мы с тобой в какую-нибудь скверную историю не вляпались. Спасибо, хоть  развеселили. Я тебя просила спеть, что-нибудь бодренькое и веселенькое, а ты нагнал тоску зеленую, — упрекнула соседка. — Не будь пессимистом, нытиком. Мне нынешняя житуха нравится. Полная свобода! Хочешь, работай до седьмого пота, а лучше  валять дурака,  никому до тебя нет дела. А раньше за тунеядство позорили на товарищеских судах, могли и в колонию посадить.
— Кто за паразита, бездельника работать будет? — возразил Евдоким Саввич.
— Много есть способов добычи  денег. Например, по схеме «купи-продай». На оптовом рынке или привозе взял товар дешевле, а на других рынках продал дороже, вот тебе и навар. Так  перекупщики поступают. К тому же  наивные и доверчивые  простаки, лохи еще не перевелись. Всегда есть возможность их надуть. Представляете, какой скучной и серой была бы жизнь без аферистов, авантюристов и их жертв — лохов.
—Это же нечестно обирать стариков, детей, — возмутился  он.
— Зато весело и азартно, — ответила Тамила. — Сейчас ситуация  такова, что, если не обманешь, то не проживешь. А ты о какой-то дороге столбовой и революции с топорами и вилами размечтался. Забудь о путешествиях и приключениях. Зачем, куда-то ехать и платить большие бабки. Головой надо думать, а не мягким местом. Давай затягивай свой шлягер, мы с Виолой оценим твои вокальные способности.
— Не до песен, в другой раз.
— Рафаэлю медведь на ухо наступил. Не услышим мы его соловьиного пения.  Давай покажем ему пример, споем дуэтом из репертуара Аллы Пугачевой, о паромщике, бессоннице или полковнике-уголовнике:
— А ты слова знаешь? — спросила Баляс.
— Нет, забыла, а когда-то знала.
— Какого хрена тогда предлагаешь? — произнесла Виола и затянула. — Парней так много холостых на улицах Саратова. Парней так много холостых, а я люблю женатого…
— Что вы кричите, словно вас режут тупым ножом или насилуют? — Суховей прикрыл уши ладонями. — Всех жильцов дома всполошите. Тоже мне артисты с погорелого театра.
— Если ему не нравится наше пение, то наливай, подруга, шампанское, а ему  коньяк для поднятия тонуса, — велела Швец и озвучила диагноз — В нем  неистребима психология совка.  Но к старому возврата больше нет.
Баляс охотно исполнила ее просьбу, наполнив  фужеры напитками,  провозгласила тост:
— За будущий брачный союз Тамилы и Рафаэля! Господь создал каждой твари по паре, чтобы с упоением  совокуплялись и размножались.
— Выкусите, мадам. Когда замаячили большие деньги, то и союз тут как тут, — не удержался от реплики Суховей. — Раньше бедного художника не признавала, не замечала, лишь себе цену набивала, чтобы женишка побогаче отхватить. А теперь и под венец  со мной готова…
— Рафаэль, креста на тебе нет! —  обиделась  Швец, приложила к глазам розовый кружевной платочек. — Не нужны мне твои деньги. Подавись ты ими. Еще и неизвестно, когда они у тебя появятся. Ты, как тот дурень, что думкою богатеет. Как ты мог так  подумать!  Жестоко и меркантильно. У меня вспыхнули чувства. Ты должен  понять, что любви все возрасты  покорны и подвластны. Пока человек любит  и  его любят, то он  живет и не теряет интерес к жизни, ощущает ее вкус. А ты, в таком возрасте, что уменьшается лимит времени. Мы могли бы  вместе встретить старость. Хоть будет о чем вспомнить на закате лет и на том свете.
— На том свете все по барабану, — вздохнул Суховей. — Нет Тамила,  спасибо за признание и ласковое слово, но  я уже привык жить один. Никто меня не пилит, не отравляет настроение, а ты  нудная и  скупая...
— Значит,  от ворот, поворот, выставил тыкву?  Ну,  гляди, Рафаэль, я гордая, второй раз напрашиваться не стану, а ты пожалеешь, что отверг предложение. Сдохнет в одиночестве в помойной канаве, — заявила Швец.
— Это конечно, ваши  личные сердечные  дела. Я не знаю, как далеко зашли ваши отношения,  есть ли интим, но из вас получилась бы очень прекрасная пара, — на полном серьезе заверила Баляс.
— Дайте мне с одним делом управиться,  продать  квартиру,— напомнил он причину застолья.— И так голова кругом идет.
—Женитьба делу не помешает. Напротив, секс очень полезен для здоровья, поднимает тонус и человек проявляет интерес к жизни,— заметила Виола.
—Вы тут продолжайте, а я пойду, что-то мне  нездоровится, наверное,  разволновался. Джим сидит  взаперти, время его выгулять, — сообщил художник. — Зла  за душой не держите, если кого нечаянно  словом обидел. Я  камня за пазухой не ношу и фигу в кармане не держу.
— Наконец то, ты дошел до тямы,— похвалила Швец.
—Ты же  не хочешь  стать последним лохом, чтобы тебя облапошили, ободрали, как липку?
— Не хочу, зачем мне позор на старости  лет.
— Потому и не рыпайся. Слушай, что тебе мудрые  люди советуют. А теперь ступай, ступай с Богом. Мы тоже немного посидим, посудачим, выпьем за твое здоровье и разбежимся.  И не хандри, ты нам нужен здоровенький и бодренький.
— Ох, раньше времени загоните вы меня в гроб своими пьянками-гулянками, — вздохнул Суховей. — Сами  здоровые бабищи, в соку и меры не знаете, а мне возраст не позволяет столько на «грудь» принимать. В молодости выбрал свой лимит.
— Ты, Рафаэль, если больной, то не пей, а смакуй, нам с Виолой больше достанется, — рассмеялась Тамила.
—Что ж мне,  белой вороной сидеть и глядеть, как вы, бесстыжие, за мой счет требуху набиваете, — возразил художник.
— А-а, жаба зеленая давит, пожадничал, пожалел. Тогда пей на равных и помалкивай, — велела  соседка. — Слюни  и пузыри не пускай, не ной. Твои  мелкие расходы во сто крат окупятся прибылью от удачной продажи квартиры при активном содействии моей лучшей подруги. Радуйся, что я тебя свела с Виолой, иначе бы по своей неопытности и наивности попал бы в руки мошенников.
— Пока, что радости мало,  одни лишь затраты, — возразил он.
— Москва не сразу строилась и цыплят по осени считают, — напомнила женщина. — А ты, между прочим, не цыплят, а сразу жирных кур, бройлеров получишь. Заживешь, как у Бога за пазухой, не надо будет заниматься мазней и картинки на рынке за гроши продавать.
— Твоими устами мед бы пить, — усмехнулся он. — Да вот проблема, меда даже «липового» нет.
 — Я  не гордая, согласна на коньяк, — лукаво сверкнула  соседка черными, словно маслины глазами. — Рафаэль, не все коту масленица. Выпил, закуси и баста!  Живо бери в руки мольберт и кисть. Пока Виолочка под градусом,   она готова позировать.
— Позировать, натурщицей? — удивился Суховей и с недоумением поглядел на гостью.
— Почему бы  и не позировать. Не  вижу  в   этом  ничего  странного, всегда готова, — заявила риелтор и, расстегнув  три верхние пуговицы блузки с глубоким декольте, вывалив  наружу молочно-белую с коричневым соском грудь весом в пять кило, кокетливо заметила. — Правда, хороша Маша, да не ваша. Я всегда готова, веди меня, живописец,  в свою  холостяцкую берлогу, а Тамила тем временем наведет порядок на  столе. После сеанса  продолжим наше пиршество.
— Нет, нет, только не сейчас, — замахал руками, поразившись ее смелости  художник. — Я выпивши, у меня руки дрожат, а творчество требует сосредоточенности, трезвости и воображения. Я лучше потом.
«Похоже на то, что она меня соблазняет или провоцирует на неадекватное поведение, — подумал он. — Эх, сбросить бы лет пятнадцать-двадцать, я бы с ней загулял. А нынче нет сил на такую бабищу».
— Рафаэль, что ты, как пацан, испугался знойной  красавицы? Может,  никогда голых баб не рисовал? — рассмеялась Тамила Львовна.
— Рисовал, но только непорочных юных девственниц.
— Ха-ха! Откуда тебе знать, что они девственницы? Проверял что ли?
— Не проверял, я не гинеколог. К тому же, когда  живописец изображает натурщицу, он не испытывает желание ею овладеть, — ответил Суховей. — Верил им на слово.
— Мозги тебе девки запудрили, ведь женщина в любом возрасте считает себя невинной и непорочной. Виола к тебе всей душой и знойным  телом, а ты харчами перебираешь. Не отвергай, второго шанса запечатлеть на холсте ее прекрасное тело и грудь не будет. Хотя они оригинальны, нестандартны и на холсте будут смотреться уродливо.
— Сама ты уродлива, —грубо парировала Баляс. — Когда поймешь, что тело в большей степени предназначено не для красоты и созерцания, а для рождения ребенка, в грудь — для его кормления?
 —Виола Леопольдовна права, — подтвердил художник. — При этом каждая женщина индивидуальна, неповторима и загадочна и в этом ее магия очарования. У Данаи тоже были пышные телеса, однако Рембрандт  успешно ее изобразил.
— Так то, Рембрандт,  а у нашего маляра ни холста, ни кистей и красок на такую тушу не хватит, — заявила соседка. — Остается лишь надеяться на то, что голь на выдумку хитра.
— Думай, о чем говоришь? — осадила ее риелтор.
— О чем думаю, о том и говорю, — огрызнулась Швец.
— Молчать! Хватит чесать языками и обсуждать мои прелести, — с обиженным видом велела Баляс затолкала обратно упругую грудь, застегнула пуговицы и с досадой упрекнула:
— Сейчас я предпочитаю рисовать пейзажи, натюрморты. Вы даже не представляете, сколь богата, насыщена красками палитра крымской природы, — постарался он  увести от пикантной темы, но соседка его перебила:
— Будет тебе, Рафаэль, заливать. Лучше сгоняй за пузырем, а то  «горючее» кончается. И не скупись,  коль неспособен наскрести на  армянский «Ararat», то мы с Виолой также обожаем  пятизвездочный коньяк  «Ай-Петри», «Коктебель», «Магарач»  или «Демерджи». Вот это самая лучшая палитра.
— У тебя, Тамила, лишь одно на уме, как бы выпить и закусить на хапяву, а в живописи, эстетике ни знаний, ни вкуса.
— У тебя тоже одно на уме, как бы молоденькую красотку под себя подмять, — не осталась она в долгу. — По молодости, наверное, ни один десяток девок перепортил.  Признавайся, старый ловелас?!
— Что было, то быльем поросло. Ты еще вспомни о царе Горохе.
— Эх, неисправимый совок, старомодный человек. Его стриптиз не волнует, не зажигает. Наверное, укатили Сивку крутые горки и потерял к знойным женщинам интимный интерес?
— Не потерял, но вы совершенно не соображаете в искусстве, — укорил их Суховей и пояснил. — Когда  художник рисует, то смотрит на натурщицу, как на объект, источник творчества и вдохновения, а не вожделения, на что вы намекаете.
—  Надо же, какой целеустремленный, прямо диву даешься?! Не поверю, что сеанса рисования не завершается горячим сексом, — усмехнулась  Баляс и заметила. — Если вас, Евдоким,  не зажигают женские прелести, то вы рискуете  превратиться  в импотента и никакие  виагра  и  импаза не помогут.
«Ага, значит,  она меня таким способом соблазняет и склоняет к браку, чтобы завладеть будущим капиталом, — решил Евдоким Саввич. — Все-таки среди женщин, охотниц за состоятельными женихами немало хитрых и коварных особ, поэтому надо держать ухо востро, чтобы не облапошила».
—  К тому же, мой скромный бюджет не выдержит лишних расходов. Женщины любят красивую жизнь, роскошь, авто, рестораны, подарки, —  заполнил он возникшую паузу.
— Рафаэль, о чем печаль? Ты ведь скоро сказочно разбогатеешь! — напомнила  Швец о близкой перспективе.
— Не кажи гоп, пока не перескочишь, — заметил художник и поднялся с кресла.—  И все-таки, Тамила, ты вульгарная  баба. Не доставай меня, чтобы не получилось, как в романсе «она ему подлюка изменяла, а он ее так трепетно любил…».
— Что-то я не припомню такого романса, в котором бы женщин обзывали подлюками? К тому же я не вульгарная, а гламурная, светская, раньше была советская,  женщина с загадочным шармом, утонченными манерами и эстетическим вкусом, — возразила она.
— Высоко же ты себя ценишь, умеешь пыль пустить в глаза. Но я тебя давно раскусил, знаю, что скрывается за твоей лукавой улыбкой.
— И что скрывается, какое во мне ты отыскал сокровище?
— Корысть, стремление красиво жить, кутить за чужой счет, — вынес художник вердикт.
— Ха, удивил? Покажи мне человека, который бы не хотел красиво жить, ни в чем себе не отказывать?
— Один  поэт, я уже не помню его имени, назвал любовь прикрашенным инстинктом деторождения, — сообщила Баляс. — Он совершенно прав. Люди сексу придают таинство, окутывают его розовым туманом. А вот  ученые считают  половой акт биохимической реакцией, присущей любому живому организму. В дикой природе все просто: встретились две разнополые особи, спарились и произвели на свет потомство.
— Там тоже не все просто, — возразил Суховей. — Самцы, те же лоси, олени или кабаны, за право обладание самкой  устраивают  рыцарские поединки. Ломают рога, зубы и клыки, наносят друг другу смертельные ранения. Побеждает сильнейший для продолжения здорового потомства. Таким способом происходит естественный отбор.
— Рафаэль, ты бы заступился за Виолу, если бы на нее напали насильники или грабители? — неожиданно спросила Швец. Пока он мысленно формулировал ответ, риэлтор с гордостью  произнесла: — Меня мужики обходят стороной, боятся. Не пристают, потому что знают6 как дам промеж глаз кулаком, то мало не покажется.
— Зачем Виоле Леопольдовне охранник, телохранитель, она сама любого  защитит, — подоспел с ответом художник. — Очень колоритная, суровая дама.
— Но я бываю по-женски ласковой и нежной, — дополнила Баляс.
— У меня валюта появится  не на халяву, а за счет своего труда, интеллекта и таланта. А ты, Тамила, постоянно норовишь обхитрить, надуть, преследуешь свой интерес в ущерб другим…
— Рафаэль, не тарахти, ты не оракул и мне твое мнение до одного места, — она прикрыла оттопыренные ушные раковины ладонями.
—Тебя не переспоришь, — сдался  Суховей и с иронией заметил.. —  Эх, бабоньки, хорошо сидим.
— В таком случае давайте каждую субботу, чтобы в запасе еще было воскресенье, собираться в узком кругу, — поймала его на слове соседка.
— Собираться, конечно, можно, но кто оплатит эти посиделки?
— Как кто? — вытаращила глаза Тамила.— Продавец квартиры, кто же еще. Среди нас  бедных и несчастных, ты самый богатый. Не будь скрягой, скоро куча валюты подвалит.
—Вот когда подвалит, тогда и устрою банкет-фуршет, а пока  пейте, гуляйте,  набивайте требуху, наслаждайтесь, а я выведу Джима на прогулку, он и так меня заждался. Следует  соблюдать режим.
— Не дезертируй, не уклоняйся от ответа. Если ты не желаешь делить со мною брачное ложе, то бери в жены Виолу, — подыграла  подруге Тамила. — Она  свободная от семейных уз женщина. Очень страстная,  любвеобильная, не пожалеешь, родит тебе дитя и заживете, как у Бога за пазухой, припеваючи. Разве тебе не набрыдло одному мыкаться? Одиночество на закате лет самая горькая участь. Или слаб в коленках, не справишься с такой пышной,  роскошной и темпераментной красавицей?
— Не слаб, но Виола Леопольдовна для меня слишком крупная женщина, а мне нравятся дамы обычного среднего телосложения, чтобы не слишком упитанные и не очень худые, — признался Суховей. — Не забывай, что я по натуре художник, утонченный эстет и оцениваю  личность не только по содержанию, характеру, мировоззрению, но и по форме. В человеке все должно быть цельно и гармонично. Женщина по форме должна быть сравнима со скрипкой, на которую не только приятно смотреть, но и упоительно, вдохновенно играть.
 — Спасибо за откровенность и «комплимент», — поджала капризные, густо сдобренные алой помадой губы риелтор и  вдруг  язвительно усмехнулась. — Все мужики из одного теста, примитивны и прямолинейны, не понимают, что от крупной женщины двойная польза:  зимой, в стужу  много тепла, а летом в зной  — много тени.
— Виола,  дай я тебя обниму, — полезла  Тамила к подруге с лобзаниями. — Как ты его умыла, срезала. Сама придумала или кто-то мудрый подсказал?
— Сама,  я плагиатом не занимаюсь, чужие изречения не цитирую,— гордо вскинула голову женщина, смерив высокомерным взглядом художника. — У меня с юмором, интеллектом и эстетическими вкусами  все в полном ажуре.
— Очень остроумно, — оценил находчивость гостьи Суховей.
— Среди моих подруг  глупых женщин нет, — заверила Швец. —  Я читала, что у народов Дальнего Востока, кажется удэге, существует прекрасная традиция —  для уважаемого человека женщина пережевывает пищу, мясо, чтобы было без косточек,  мягонькое, нежное, во рту таяло. А в нашей компании, кроме Виолы, которая вне конкурса, кто самый уважаемый и обожаемый? Конечно, Рафаэль, щедрой души человек. Виола, ты пожуй, посмакуй лапку и положи мякоть ему в рот.
—Нет, нет, к черту вашу традицию! Не нужны мне объедки, — возмутился художник.
— Тогда  отведай натурпродукт, — велела Тамила. Положила на тонкий ломтик хлеба последнюю бледно-розовую жабичу лапку и протянула ее соседу. — Рафаэль, голубчик, отведай, посмакуй  и  сразу станешь французом, настоящим гурманом.
— Ты, что сдурела, чтобы я эту гадость? — отшатнулся он.
— Виола, держи его за руки! — приказала Швец и Баляс, отложив вилку в сторону, навалилась на него тучным бюстом, пытаясь схватить за руки, но художник увернулся. Выскочил из-за стола.
— Эх, Рафаэль не быть тебе аристократом, — заметила Тамила. — Рожденный ползать, летать не может.
Риелтор взяла из рук подруги бутерброд и со словами «Вот, как это делается»,  в один миг умяла его, облизнув жирные пухлые губы.
— Аппетит испортили, — посетовал Суховей. — Кусок в рот не лезет.
— Нам больше достанется, — ухмыльнулась соседка. — Баба с воза, кобыле легче.
— Я — не баба, а художник, — напомнил он.
— Баба, потому, что испугался лягушки, — повторила Швец и потребовала. — Рафаэль, не будь сухарем, пригласи Виолу на танец.
Сама подошла к магнитофону и нажала на клавишу. Зазвучала некогда популярная латиноамериканская ламбада.
— Давно ни с кем не танцевал, боюсь наступить на ногу,  — стушевался художник.
— Ясно, плохому танцору яйца мешают, — окончательно смутив его, рассмеялась Тамила. — А ведь когда-то гусаром был. Мне не давал проходу, а  самки сами на шею вешались, охотно ныряли в постель. Эх, укатали Сивку крутые горы… Рафаэль, может тебе дать касторки от запора, чтобы не пучило?
— Пошла к черту! 
 — Тогда выпей для моторности и проворности, чтобы ни один пес тебя не догнал и сам впереди Джима бежал.
—Баста, довольно с меня, больше никаких кутежей, попоек, халявные лапки, икра и прочие деликатесы и напитки кончились. Лавочка закрылась.  К черту пьянки-гулянки! Вы меня раньше срока загоните в гроб.
— Рафаэль, запомни: то, что нас сразу не убивает, то закаляет, — напомнила Швец.
—Зачем мне этот эксперимент, игра со смертью? Вы бабы здоровые, хлещете коньяк и водку, словно воду, а свой лимит исчерпал, решил остепениться. Мой организм и бюджет таких нагрузок не выдержат, — решительно заявил Суховей.
— Ой, ой, как ты нас напугал, — рассмеялась Швец. — Зарекался кувшин по воду ходить. Без коньяка и водки  жить — небо коптить.
— Рафаэль прав. Действительно, пора вести здоровый образ жизни, заниматься спортом, посещать музеи, театры, концерты и другие культурные мероприятия, — неожиданно поддержала его Баляс и предложила  — Еще по одной рюмашке и завяжем это пиршество морским узлом.

               
 16. Спор: кто слабый пол?

Выпили — закусили, снова выпили и закусили. Однообразие, чревоугодие и с икотой и изжогой от пресыщения  нагоняло тоску. Суховей с тихим ужасом заметил, как быстро на столе опустошаются блюда и припасов в холодильнике не густо. Дабы не обидеть ненасытных гостей, вкрадчиво произнес: — Милые, прелестные дамы, мне кажется,
 что вы очень увлечены чревоугодием. Гиппократ предупреждал, что к пище надо относиться, как к лекарству, иначе лекарство превратиться в вашу пищу. Значит, остаток жизни придется работать на аптеку. Я бы не пожелал вам такой печальной участи.
— Рафаэль, как у тебя язык повернулся обвинить нас в обжорстве? — возмутилась Швец. — Пошел на хер со своим Гиппократом. Мы его не знаем и знать не хотим. Не сиди, как старый пень на поминках, а  лучше развесели нас.
Захмелевшие женщины жаждали развлечений, куражу, острых ощущений и ярких впечатлений. Поэтому лишь на одном, за неимением других, кавалере Суховее сосредоточилось их внимание.
— Рафаэль, — прикрыв зевоту ладонь,  окликнула Швец, — пригласи Виолу на танец. Покажи,  на что способен бывший гусар.  Он представил себя в комичной паре с Баляс, все равно, что танцевать со шкафом и сообщил:
— Давно этим не занимался. Боюсь, что запутаюсь, собьюсь с такта и отдавлю ей прелестные ноженьки.
Интонация, с которой было произнесено «прелестные ноженьки» покоробила Баляс, но она  не показала виду, решив отомстить за иронию,  начала  издалека:
— Несправедливо и совершенно глупо, что на каком-то этапе истории женщины уступили пальму первенства, власть мужчинам. А те, с радостью овладев браздами правления, на весь мир растрезвонили, что мы являемся слабым полом. Если бы мне довелось жить в ту эпоху, то такого позорного поражения не произошло бы.
Она остановила свой сурово-надменный взгляд на  Евдокиме Саввиче и,  подобно удаву, гипнотизирующему кролика,  спросила:
— У кого повернется язык назвать меня слабым полом? А-а, что молчишь живописец, будто воды в рот набрал или потерял дар речи?
— Вы очень редкая по своей комплекции и стати женщина, — только и смог выдавить из себя.
— Виола, покажи старику свой коронный фокус, — попросила Швец.
— Я — не старик, — возразил художник.
— Но и не юноша с седой головой, — напомнила соседка. — Покажи, покажи ему фокус, чтобы глаза из орбит вылезли.
— Это не фокус, не иллюзия, а факт, — констатировала Баляс и взяла из вазы с виноградом и черносливами  краснобокое яблоко. Несколько раз подбросила его на широкой ладони, а потом охватила  пальцами и крепко сжала. Оно сочно хрустнуло и сквозь пальцы закапал, а потом потек в бокал  желтый  сок.
Суховей, не веря своим глазам, часто заморгал  и промолвил:
— Вам попалось гнилое яблоко...
—Разуй глаза, старый пень!— возмутилась Тамила. — Где ты увидел гниль? Это из тебя, как из мешка,  труха  сыпется. Лучше выпей сок, который  Виола нацедила.
—В таком случае, Виола Леопольдовна, вам  следовало бы с  фокусами и трюками выступать в цирке.
— Мне слава и аплодисменты не нужны, —  ответила риелтор.
— Настоящая соковыжималка! — с восторгом изрекла Швец. — Теперь Рафаэль, твоя очередь показать свою богатырскую силу.
Баляс подала ему второе яблоко:
— Если вы сможете его раздавить,  то будем считать наши силы равными. Отпадет необходимость состязаться в силе рук.
Он попытался двумя руками его раздавить, но тщетно. Плод выскальзывал из ладоней.
— С яблоком я только так могу совладать, — он поднес плод ко рту и откусил  сочную мякоть. — С  виноградной гроздью справлюсь легко.
— С виноградом и ребенок сможет, — заразительно-сексуально рассмеялась соседка.
— Ну-ка, представитель сильного пола, согни правую руку в локте и на стол! — приказала риелтор и сама первой выставила свой большой рычаг с десницей, чтобы одним махом вместе с  Суховеем свергнуть все мужское племя и восстановить матриархат.
— Виола Леопольдовна, может не надо? У нас с вами разные весовые категории. Вы  раза в два-три тяжелее меня. Лучше я  с Тамилой поупражняюсь,  у нас с ней  почти одинаковый вес?—  с мольбой в голосе попросил он.
— С Тамилой в постели будете упражняться. Ей  такие  процедуры: массаж и тренинги  очень нравятся. Я же не предлагаю поднимать штангу или гири,  а всего лишь детская забава?
— Поймите, я  художник, а не кузнец-молотобоец, тяжелее мольберта и кисти ничего не поднимаю.
— Я тоже тяжелее стакана, бокала или фужера ничего не поднимаю. Поэтому мы в равных условиях, — возразила Баляс.
— Рафаэль, как тебе не стыдно?! Не позорь мужское племя, — пристыдила его Швец. — Женщины испугался. Как бабу под себя подмять, так все герои, а как помериться силами — сразу в кусты.
— Виола Леопольдовна, пожалуйста,  снимите перстни и кольца, чтобы не повредить, не поранить себе и мне пальцы, — попросил Суховей. — Это не  каприз, а таковы правила поединка.
—Их можно снять лишь с пальцами, вросли в кожу, — ответила она. — Я — не неженка, да и ты потерпишь. Христос терпел и нам велел.
Едва художник  поставил согнутую в локте руку на свободную от блюд поверхность стола, как она лихо зажала его узкую кисть  в своей широкой лапе.  Ощутил, как его кисть поглотила большая и жесткая ладонь с пальцами, унизанными золотыми перстнями и кольцами с самоцветами. Они впились в его кожу, сжали, будто тисками, вызвав боль. Он напряг мускулатуру, сосредоточил усилия.  Прожигая его магическим взглядом, Виола открыла счет:
— Один, два, три!
Свинцовая тяжесть, усиленная напором ее массивного плеча и груди, сместив центр тяжести, навалилась на его руку. Она задрожала от напряжения, локоть заскользил по столу. Кровь,  пульсируя в висках, прилила к лицу, сделав кожу пунцовой. Лоб покрылся испариной. А тут еще  Тамила взбалмошной гимназисткой, забегая то с одной, то с другой стороны, визжала, брызгая слюной:
— Виола, покажи ему кузькину мать! Пусть на своей шкуре  познает, кто сильный, а кто слабый пол? Дави гниду, вонючего зоофила, чтобы не возникал.
«Если я буду упорно сопротивляться, то этот динозавр сломает мне сустав или кисть  руки. Лучше бы я согласился на танец, тогда бы дело до этого истязания не дошло», —  лихорадочно размышлял художник.
Между тем Баляс напирала всей массой своего тела. Грудью, от которой исходил жар, словно от печи,  прижала его голову. От недостатка воздуха перехватило дыхание. Нескольких секунд хватило, чтобы она, сцепив замком его пальцы своей могучей клешней,  завалила его посиневшую  руку на стол. Художник простонал от острой боли.
— Кто слабый пол, кто слабый пол? Отвечай! — ядовитым шмелем гудела она в его ухо. Оскалила крупные зубы с золотыми коронками.
— Ради Бога, отпустите, больно же, — попросил он.
— Кто сильный пол? Живо отвечай!— прижав и садистски улыбаясь, потребовала она.
—Вы, вы — сильный пол, — произнес страдалец, только бы освободить кисть руки из ее потного железного замка.
— То-то и оно, не перевелись еще в русских селениях женщины, которые и в горящую избу войдут, и коня на скаку остановят, и если потребуется, то и мужика, как быка, завалят, — дополнила она известные со школьной скамьи стихи Николая Некрасова.
Суховей  усердно  дул  на побелевшие кончики пальцев, тер их, чтобы покраснели.
— Теперь можешь и с Тамилой поупражняться, я не возражаю, — рассмеялась гостья.
— Пошли к черту! Напились, нажрались, с жиру беситесь, — огрызнулся художник.
— Ура, браво, Виола! — ликовала Швец. — Давайте выпьем за твою великолепную победу, за триумфальное восстановление матриархата.
— Я пить не буду, — едва отдышавшись, промолвил Суховей.
— Почему? — вперила в него взгляд Баляс. — Маэстро, умейте достойно проигрывать.
— Мадам, наш поединок недействителен. Совершены три грубейших  нарушений  правила: Во-первых,  выступили не в своей весовой категории; во-вторых, оторвали локоть  руки от стола; и в-третьих, следовало снять с пальцев золотые украшения. В-четвертых,   навалились на меня всем телом, тушей и чуть не сломали руку. Никто не выдержит такой массы, я чуть не задохнулся под вашей грудью, — заявил он в свое оправдание.
— Рафаэль, не будь базарной бабой, не ной, женщинам все разрешено, как в боях без правил. Ты же знаешь, что после драки кулаками не машут. Позорно проиграл и помалкивай — заступилась Швец за подругу. — Благодари Виолу и бога, что обошлись с тобой нежно, а ведь могла руку вывернут и ключицу сломать. Я бы на твоем месте поклонился ей в ножки за милосердие.
— С какого перепугу?
— Из восхищения перед ее силой. Тебе, слабаку, как плохому танцору, яйца мешают. Их надо кастрировать. Сейчас же пей за ее победу, иначе вылью на голову.
— Погоди, Тамила.  Если Рафаэль недоволен, не признает результат, то я предлагаю ему борьбу на ковре. Будешь арбитром.
— Нет, нет, упаси Господь! Вы мне сломаете позвоночник, ребра, ключицу, не хочу оказаться в инвалидной коляске. С меня достаточно вашего дикого и безобразного армрестлинга, — запаниковал художник, на миг, представив  ее крупные ляжки на своем тщедушном теле. — Лучше я выпью за ваш тост. От травм, переломов и греха подальше.
— Жаль, очень жаль, я бы тебя не только на лопатки положила, но в бараний рог скрутила и морским узлом связала, — злорадствуя, призналась риелтор.
Он поспешно выпил за ее победу и засуетился: Вовремя  послышался,  приглушенный стенами, лай  дога
— Окаянный, подал голос, зовет своего барина, — заметила Швец.
— Время прогулки, — сообщил Суховей, бросив взгляд на табло электронных часов.
— С меня довольно. Лучше  пойду Джима выгуляю.
Он остановился у порога, обозрев содержимое стола. На глаза попались маленькие хрустальные вазочки с медом, и он решил, дабы замять конфуз,  подсластить риэлтору.
— Виола Леопольдовна,  отведайте медок. Натуральный, у знакомого пчеловода купил. И липовый, и гречишный, как вы просили, — любезно предложил он.
— Ничего я не просила, у меня на мед аллергия, — с раздражением ответила гостья.
— Мг? Тамила велела купить для вас по кило одного и другого?
—Пусть она его и лакает вместо медового месяца, — усмехнулась Баляс предприимчивости подруги.
— Рафаэль, кончай воду мутить. Я же сказала, что мед не портится, может веками храниться. В хозяйстве всегда сгодится, — отвела от себя упрек соседка.
— В чьем хозяйстве?
— Разберемся, сейчас не время, — отмахнулась она короткой рукой.
—Баста! Больше я заказы не принимаю и не выполняю, — сердито заявил Суховей.
— Что так, сердешный? Может, заболел? — вступила в диалог Баляс. — Мы быстро народными средствами вылечим, станешь шелковым.
— С вами надо быть не шелковым, а железным. Тамила, часть купленных мною продуктов, я заберу в свой холодильник.
— Рафаэль, не жадничай. С банкета, как и с кладбища, не принято уносить с собой еду. Это дурной, даже зловещий знак, — она устрашающе округлила глаза. — Ничего запас не помешает. В моем трехкамерном холодильнике, в отличие от твоего примитивного «Кристалла», для  продуктов всегда найдется место и лучше сохранится. Так что, Рафаэль, не бзди. Все будет о,кей.
— Сомневаюсь, что при вашем зверском аппетите что-то сохранится, — заметил художник. — Впрочем,  дамы, я не прощаюсь, погуляю с Джимом  полчаса. Он  сходит по нужде и вернусь.

               
17. Коварный  замысел.

Суховей с пристыженным  видом ретировался.  «Вот суки, за мои же деньги, превратили меня в шута горохового. Как говорится, моим салом  и по моим же мусалам, — с горечь и обидой подумал старик. — Снова Тамила меня обхитрила, — запоздало подумал он. — Если бы стол накрыли в моей квартире, то оставшиеся от пиршества продукты я бы спрятал в свой холодильник и хватило бы еще неделю кормиться, а не бегать, высунув язык, по рынку в поисках того, что подешевле. Теперь она забьет свой холодильник и будет жрать до икоты. А я, старый дурень, радовался, что не придется  со стола убирать и посуду  мыть. Может забрать к себе харчи? Нет, некрасиво получится. Обвинять в жадности. Эх, где наше не пропадало.
В следующий раз поумнее буду. К черту водку и другие крепкие напитки. Не хотел перед дамами выглядеть белой вороной, слабаком, вот и поддался искушению, а здоровье уже не то. Перейду на легкие напитки, сухие вина. Однако рискованно, если  Баляс прознает о подвале и припасах, то с ее объемным желудком все вылакает. Скорее бы это дело с продажей квартиры свалить с плеч, чтобы не видеть их наглые рожи и не слышать гнусные голоса. Поделом тебе, будешь знать, как с хитрыми бабами связываться. Если бы не проблема с продажей квартиры, но на хрен вы мне нужны. Обходился же в последние два года без вашего  племени».
— Виола, ну ты и артистка,  такую битву и комедию разыграла, олуха своей грудью в самое сердце поразила и шокировала! — восхитилась Тамила, когда они остались наедине. — Он нескоро в себя придет.
— Если бы я еще  полностью обнажилась, то он  лишился бы дара речи, — не без гордости  заметила Баляс. — Женские чары — наше главное оружие в обольщении и покорении мужчин. Дарованными нам прелестями надо умело пользоваться. Вот и  художник получил, словно обухом по голове. Все мужики у моих ног и я знаю себе цену, не с каждым разделю постель.  Надо его постоянно накачивать алкоголем, чтобы был пьян в драбодан,  Тогда быстрее окочуриться
Виола с удовольствием  доела розовато-лиловую жабичу  лапку.
—  Так я этим только и занимаюсь, —  ответила Швец.
— Надо не только этим заниматься.
— Чем же еще?
— Под любым предлогом  соблазни его и переспи. После этого  Рафаэля легко будет шантажировать,  веревки из него вить. Дальше медлить нельзя.
— Если он не захочет или не сможет?
— Тогда имитируй изнасилование. Разорви блузку, чтобы титьки вывалились наружу  и кричи, будто тебя режут. Сбегутся жильцы дома и зафиксируют факт  попытки изнасилования, — посоветовала риелтор.
— Прямо таки сбегутся. Человека будут в подъезде или на лестничной площадке убивать и никто носа не высунет. Одни бздуны и «божьи одуванчики в доме живут, — сообщила Тамила. — Разве что  бывший десантник Саня Гребень примчится на помощь. Он всегда готов вмешаться в конфликт ради бравады. Но  ночью заступит на  службу по охране банка. И потом, даже, если сбегутся  жильцы, как я объясню, почему оказалась в квартире Рафаэля?
— Скажешь, что пригласил на чай, а сам, едва переступила порог, как сексуальный маньяк, потащил в постель. Разорвал блузку, полез под юбку…
— Не поверят. Было бы мне лет семнадцать-восемнадцать, а то ведь зрелая, искушенная женщина.
— Поверят, главное хорошо убедительно разыграй сцену. Блесни актерскими способностями.
— Виола,  почему бы тебе самой не соблазнить художника? — неожиданно предложила Швец.
— Ты, что издеваешься? Куда ему со своим перчиком. Только  разохотит и растравит без нужды. Опасаюсь, что раздавлю его, как таракашку-букашку.
— Виола, так нам же это на руку! — оживилась Тамила. — Посчитают за несчастный случай при совершении полового акта и спишут в расход.
— А это хочешь? — Баляс сунула под нос  подруги крупную дулю. — Меня же опозорят и на допросы затаскают. Признают умышленное убийство и загонят на нары. Чужими руками решила жар загрести, темные делишки без меня провернуть? Я твою еврейскую натуру знаю. Накось, выкуси!
— Виола, даже в мыслях такого не было. Как ты могла эту чушь нафантазировать? — обиделась Швец.
— Ладно, проехали. Я в психологии и психиатрии отлично разбираюсь. Наша задача вывести Рафаэля из душевного равновесия, чтобы он и физически, и морально был подавлен и раздавлен, — произнесла  риэлтор, когда за художником затворилась дверь и пояснила.— Это ускорит его уход в мир иной из-за ослабления иммунитета, утраты способности живого организма к сопротивлению инфекциям,  стрессу и негативным эмоциям. Ты его унижай, оскорбляй, гноби по-черному. Я, напротив, буду  заступаться, расхваливать его творчество, заботливость о Джиме. Кстати, этот метод часто используют следователи при перекрестном допросе подозреваемого. Один из них  предстает садистом, а второй — добряком. В результате они добиваются цели: подозреваемый путается в показаниях и сознается в злодеянии.
— Значит, я — садистка, а ты — гуманистка? — смекнула Швец. — Может, поменяемся ролями?
— Нет, тебе по характеру больше подходит первая роль, — возразила Виола. — Ты по натуре язвительна, склонна к  злорадству.
— Премного благодарна за столь изысканный  «комплимент», — с сарказмом произнесла Тамила.               

               
18. Собачья преданность

Подойдя к двери своей квартиры,  Евдоким Саввич услышал лай и визг  дога. Открыл и пес,  радостно  повизгивая, лизнул его  языком в щеку.
— Ты, прости меня Джим, опять твой хозяин пьян в стельку, а ведь обещал ни грамма. Связался с этими бабами и оставил  тебя  в одиночестве, — покаялся он.— Эти пучеглазые жабы  пьянками меня в гроб раньше срока  загонят. Надо завязывать морским узлом, кончать с этой богемой. Сейчас мы с  тобой на свежий воздух, проветрю свои мозги от алкоголя.
Суховей  взял с полки ошейник с поводком и  надел его на верного друга. Вышли на лестничную площадку. Сквозь плотную дубовую дверь соседской  квартиры доносилось женское пение: «Ромашки спрятались, завяли лютики, зачем вы девочки красивых любите…» Он узнал голоса Тамилы  и Виола, усердно проявляющих свои  вокальные способности. «Тоже мне, непорочные девочки собрались. Ушлые, себе на уме бабы. Напились, наелись  на халяву и радуются жизни», — с тоской подумал художник, соображая, где раздобыть средства, чтобы дожить до выдачи очередной пенсии. В лифте с Джимом спустился в  подъезд.
Суховей,  а точнее, дог вывел  своего хозяина в  глухой уголок Комсомольского парка, где меньше всего было тропинок, а значит  прохожих и  других любителей-собаководов. Евдоким Саввич  не хотел, чтобы его Джим  столкнулся  с псами таких бойцовских, агрессивных пород, как ротвейлер, питбультерьер, бульдог… В таких ситуациях ему бы стоило большого труда удержать честолюбивого дога на  поводке.
На рубеже весны и лета в парке торжествовал май. Плакучая ива обрядилось светло-зеленой  вуалью, кустарники вспыхнули розовыми и желтыми соцветиями, а белоснежные кружева раскинули на своих ветвях дикая алыча и  колючий боярышник. Художник, который уже раз подумал, что из времен года ему больше всего по душе весна,  когда все в природе пробуждается и  устремляется к теплым лучам щедрого солнца. Весной особенно хочется жить и радоваться своему пребыванию на этой прекрасной земле. Вызывала у него восторг и золотая осень, восхищающая  взор гаммой  акварелей и щедрыми дарами полей, садов и лесов.
Словно уловив  настроение хозяина, Джим резвился, натягивая кожаный поводок,  и Суховей  едва за ним поспевал. У него даже  возникла мысль расстегнуть  ошейник и отпустить дога. В безопасности для окружающих  художник  был уверен на сто процентов. Единственное,  что тревожило — вдруг поблизости окажется пес бойцовской породы и они могут сцепиться в схватке, доказывая, кто сильнее. 
В твердости характера Джиму не откажешь, будет бороться до победного конца.  Как не велик был соблазн отпустить пса на  свободу,  но он не решился. Сдерживали его не только правила прогулок, но и тот факт, что  пребывал под градусами и поэтому инцидент не сулил бы ничего  хорошего. А уж выяснять отношения с милицией, для него было убийственно.
В утешение псу,  резвость которого усмирялась поводком, художник пообещал:
— Скоро мы с тобой сказочно разбогатеем и заживем, как белые  люди.  Вместо каши овсянки и перловки, будешь не только грызть  сахарные кости,  но и натуральное мясо, филе и вырезки. А также куплю заморское собачье питание, от которого  энергия возрастает и  шерсть,  как  у  снежного барса,  блестит.
Суховей  наклонился,  чтобы потрепать дога по  шее почесать за ушами и  вдруг в глазах потемнело, промелькнули оранжевые круги и он рухнул на землю словно провалился в бездну.
Джим дернул, конец поводка выскользнул из ослабевших пальцев хозяина. Пес, не понимая, что произошло, бегал вокруг него, лизнул в лицо. Затем услышал голоса и, волоча за  собой  поводок, выбежал к тропинке. В этот момент проходили парень с девушкой. Дог выскочил из-за куста цветущего боярышника.
— Ой, какой ужасный волкодав! — вскрикнула девушка и спряталась за спиной  своего спутника, прильнула к нему своим стройным и гибким телом и призналась. — Леша, я  боюсь. Он  похож на собаку  Баскервиль или волкодава. Большой, как теленок.
— Фу, фу, стоять! — приказал  парень, сохраняя спокойствие. —  Не робей, Олечка,  он не тронет. Это породистый пес — дог. Видишь с ошейником и поводком, наверное,  потерялся или сбежал от хозяина. Бездомных псов надо опасаться, злых и голодных.  Помнишь ведь присказку, только от жизни собачьей, собака бывает кусачей,  а этот ухоженный, сытый…
— Тогда что ему от нас надо?
 — Решил порезвиться, весна ведь  буйствует, как и в человеке в  животных, особенно в котах, бурлят гормоны. Вечные законы природы, которым подвластны все живые существа.
Джим  остановился и залаял, ни сводя глаз с Алексея.
— Иди, иди  своей дорогой, мы тебя не боимся, нечего нас проверять на смелость, — взмахнула Оля  изящной рукой и с удивлением  увидела, что дог немного отбежал в сторону от тропинки, но возвратился. Залаял, замотал головой и повернулся, словно приглашая последовать за ним.
— Похоже  на то, что он нас зовет за собой, — сообразил Алексей. — Интересно узнать, что ему надо?
 Они свернули с  тропинки и пошли за Джимом, довольным тем, что люди  поняли смысл его поведения. Девушка первой  увидела мужчину возле куста шиповника. Он неподвижно лежал боком на земле.
— Леш, гляди, какой-то алкаш, словно бревно, валяется. Еще схватит воспаление  легких. Надо его разбудить,— предложила она.
— Он вроде прилично одет, не похожий на  пьяницу,— засомневался парень, приблизившись к незнакомцу и по тому, как лаял пес, понял, что это его хозяин. В подтверждение его версии, дог лизнул Суховея в щеку красным языком.
— А мне все же кажется, что он алкаш, — повторила девушке, ощутив чутким носиком запах спиртного.
— Не алкаш, я художник, — едва  слышно прошептал мужчина, придя в сознание,  с недоверием взирая на незнакомцев.
— Художники, как и актеры, писатели и поэты, тоже спиваются. Хемингуэй на этой почве покончил с собой, — возразила девушка. Евдоким  Саввич не стал спорить и лишь попросил:
— Мне очень плохо, вызовите “неотложку”. Сердце... жмет в груди...
Алексей по мобильному телефону «Nokiа» избрал номер станции «Скорой помощи» и, услышав отклик диспетчера, сообщил:
— Срочно нужна медпомощь. В Комсомольском парке, мужчине плохо, наверное,  сердечный приступ.
— Потерпите, не оставляйте его одного,  врачи скоро прибудут,— сообщила женщина. Джим  прилег у ног хозяина.
— Как зовут вашего друга? — спросила у Суховея Оля, дабы отвлечь его от тягостных мыслей.
— Джим, — ответил он, тщетно пытаясь приподняться.
—Лежите, вам нельзя двигаться. Резкие движения очень опасны,— предупредила девушка, встретившись с его печальным взглядом,  и пояснила. — Я учусь  в медицинском училище и знаю, как в таких случаях обходиться с пациентами.
Затем обернулась к Алексею.
— Какой умный и верный пес. Я тоже хочу завести пуделька или спаниельку.
— Хорошо, Олечка, об этом потом поговорим.
—Дочка-а, — окликнул ее Суховей.— Я понял, что у тебя доброе сердце, ты любишь животных. Я очень  волнуюсь за Джима. Что с ним будет,  если меня положат в больницу...Пропадет, пристрелят и убьют живодеры, приняв за  бродячего дворнягу.
— Да,  проблема,— посочувствовал парень, размышляя над ситуацией.
— Я живу неподалеку, в угловой девятиэтажке,— продолжил страдалец.— Семьи нет, но у меня есть соседка Тамила Львовна  Швец. Живет в квартире номер  девяносто семь, а я в девяносто восьмой. Оленька,  очень прошу вас,  пригласите ее сюда, скажите, мол, случилась беда. Она присмотрит за Джимом, он ее знает и слушается. Иначе пропадет собака, бомжи съедят...
— Конечно, конечно, я приглашу ее, а вас, как зовут,— с готовностью отозвалась девушка.
— Скажите ей,  что от Суховея,  Евдокима Саввича.
— Олечка, давай я сбегаю, а ты возле больного побудь в качестве медсестры?  Пусть для тебя это будет практикой?
— Практики мне хватает, я ее прохожу в клинике, — возразила она. — Тебе могут не открыть двери, уже поздний час.
—Верно. Олечка, умница. Тамила Львовна живет одна и очень недоверчива к незнакомым людям. Опасается, чтобы не ограбили, не убили. У нее есть, что взять, чем поживиться. Дом — полная чаша. Сегодня у нее гостья Виола Леопольдовна…
—Будь осторожна, милая, — предостерег Алексей и девушка  растаяла в сгустившихся сумерках вечера.
 Появилась она  вместе с худосочной женщиной, почти одновременно с бригадой  реанимационного автомобиля. С выпученными глазами Швец  протиснулась к лежащему на носилках Суховею. Над ним, проверяя пульс, склонился врач-кардиолог.
— Ох,  голубчик родной, на кого же ты нас, горемычных покидаешь!? — завыла Тамила, оттеснив от него врача.
— Женщина, уймитесь, не устраивайте истерик, — попросил обескураженный ее неадекватным порывом мужчина.
— Вам легко говорить, а он для меня вместо отца родного, — упрекнула она эскулапа и снова припала к  немощному телу художника 
— Рафаэль, голубчик, как  это тебя угораздило свалиться на ровном месте!? — громко крикнула она, брызнув слюною в ушную раковину доктора, вздрогнувшего от неожиданности. Он приподнялся, вытер оттопыренное ухо  ладонью и велел  водителю:— Уберите эту сумасбродную женщину.
— Не смейте! Прочь руки, иначе я за себя не ручаюсь, — отмахнулась Швец от  мужчины и посетовала. — Это тебя, бедолага, наверное,  Джим  своим режимом и прогулками заездил, а  может лишку хватил. Я ж тебя умоляла, не пей лошадиными дозами, побереги здоровье. У тебя явные признаки алкогольной зависимости.
— Тамила, не тарахти. Я очень тебя прошу,  присмотри за Джимом, пока не встану на ноги.  Корми и выгуливай его три раза в сутки. Потом тебя щедро отблагодарю, когда выручу деньги за квартиру. Ты же знаешь, что у меня, кроме Джима, нет  близкого человека.
— Давай,  ключи от своей квартиры, — потребовала соседка. — Я твоего пса  не собираюсь  держать на своей жилплощади,  чтобы на ковры мочился и  гадил, а ночью со злости загрыз.
— Не бойся,  он у меня смирный,  добрых людей не трогает,— заверил художник. — Возьми ключи в кармане куртки, а  то мне трудно пошевелить рукою, совсем ослаб.
Она ловко, словно всю жизнь только этим и занималась,  запустила руку в карман и вытащила два ключа на медном кольце.
— Женщина,  гражданка, что  вы, как  на базаре, не  мешайте, — грубо оттеснил ее врач, поняв, что с  такой  наглой особой не следует церемониться  и тут уместно действовать по принципу: клин клином  вышибают.
— Где Виола Леопольд… — не договорил Суховей. — Почему она не пришла?
— Не обижайся, Виола очень впечатлительная, ей дурно от таких сцен. Она очень близко  к сердцу  принимает  чужое горе. Как только узнала,  так сразу и уехала, — ответила  Швец.
Евдокима Саввича на носилках положили в салон реанимационного автомобиля и  Швец на истерически  крикнула ему вослед:
— Не давай духом, мы тебя обязательно навестим, как только врач позволит! Богу будем за тебя молиться!
Джим, внимательно наблюдавший  за происходящим, устремился к  автомобилю, потеснив одного из санитаров.
— Гражданка, держите пса! — велел ей врач-кардиолог и живо сел в кабину рядом с водителем. Выхватив светом фар цветущие кусты и, лавируя между ними, машина выехала из парка на трассу. Алексей и Оля с чувством исполненного долга отправились в кафе, с открытой площадки  которого доносились мелодии молодежной  дискотеки,  сверкали разноцветные огни. Тамила, держа на поводке Джима, напряженно  всматривавшегося в темноту в поисках  хозяина, отправилась к  своему дому.
«Черт подери, свалилась эта обуза на мою голову,— подумала Швец. — Буду  теперь привязана  к  кобелю, словно к  станку.  Срочно надо куда-то его пристроить или сдать в живодерню, тем более, что дни Рафаэля сочтены. По статистике мужики в стране больше шестидесяти  лет не живут, а  женщины в среднем  дотягивают до семидесяти трех лет. Даст Бог, все получится, как мы  с Виолой замыслили. Она никогда  не ошибается в своих прогнозах и действиях».
Где было Джиму знать, какой коварный замысел вызрел в сознании двух женщин, решивших оказать услуги Суховею,  убывшему в больничную палату  во власть эскулапов и судьбы.
               
19.  Оценка  «трофеев»

— Радуйся, пляши, подруга! Наша взяла, все получилось, как задумали,  Рафаэлю кранты! — возвратившись в квартиру с Джимом на поводке, прямо с порога сообщила Швец.
— Что, уже дуба дал? — облизывая жирные губы, приподнялась из-за стола Баляс.
— Нет, еще не дал, но уже не жилец на этой грешной земле. Лицо бледное, как гриб поганка,  ни кровинки. Витает запах смерти. И, кажется, уже нос заострился, щеки впали, — промолвила Тамила. — Едва ли до утра дотянет. Твоя коварная акция удалась. Ведь это ты мне посоветовала  давать с алкоголем  яд маленькими дозами, чтобы угасал медленно, как Бонапарт Наполеон, которого  на острове Святой Елены отравили мышьяком. Тогда смерть не вызовет подозрений. Мол, околел от старости, одиночества и тоски…
— Прикуси язык и никому об этом не болтай, — с неприязнью оборвала ее риелтор.
— И к тому же не забывай, что это не моя, а наша акция.
— Пусть будет по-твоему. Давай выпьем за упокой раба божьего. Почил Рафаэль без славы и почестей. Пусть ему земля пухом будет, — предложила хозяйка квартиры.
 —Не рано ли его  хороним? Ты уверена, что яд натуральный, не туфта? Могли ведь всучить обычный мел. Ты его проверяла? — обрушила залп вопросов риелтор.
—Зачем его лишний раз проверять? Он же подействовал, свалил Рафаэля с ног.
—Старика мог свалить и алкоголь, ведь мы его изрядно накачали. В больнице протрезвеет и к утру будет свежий, как огурчик, — предположила Виола.
— Не  будет. Я для надежности добавила в  его фужер с коньяком крысиный яд, мышьяк, — призналась Швец. — Качество  яда, купленного у незнакомца, у меня вызвало сомнение, поэтому подстраховалась.
— Ушлая ты, однако, — заметила Баляс. — Но мышьяк убивает организм очень медленно. А нам, чтобы успешно провернуть  сделку, надо быстрее избавиться от художника. Эффективность яда следует проверить.
— На ком? — снова озадачилась Тамила и сама же предложила. — Может на Джиме?
— Не годится. Куда ты денешь труп пса?
— Порублю на части и отвезу на свалку.
— Спецы из СЭС и ветеринарной службы заинтересуются причиной мора и мы «погорим», если обнаружат яд, — возразила Виола. — Есть у меня знакомый токсиколог, но я не хочу «светиться». Обязательно спросит, где приобрела яд, для какой цели? Надо выждать время.
—  Рафаэль даст дуба и все станет ясно без всяких проверок, — поддержала ее решение Швец. — Судя по состоянию, не жилец он.  Глаза мутные, язык заплетается.  И все-таки жаль соседа. Не с кем будет потешаться, некому «поляну» накрывать.
—  А чего его жалеть. Люди мрут, как мухи. Одним стариком меньше, никто не заметит потери бойца. Отжил свое, пора на покой.
— Я ему мольберт и кисти в гроб положу. Может на том свете у него гениальность или, хотя бы талант, проявится. Эх, все мы там будем, кто раньше, а кто — позже, но торопиться не следует.
— Не дури, ты уверена, что ему крышка?
—Уверена. Врач тоже не сделал утешительного прогноза. Считает, сердечный приступ, ишемия, стенокардия, аритмия  или обширный инфаркт.
Швец разлила в фужеры коньяк и провозгласила:
— Не поминай нас лихом, Рафаэль. Скучно будет без тебя. Но, что поделаешь, такая судьба, ничто не вечно под Луной, все когда-нибудь кончается.
Не чокаясь,  залпом  выпили, закусили.
— Вот и новая проблема свалилась, — вздохнула Тамила.
— Какая еще проблема? — насторожилась Виола.
— Что делать с квартирой и имуществом Суховея? У него нет ни близкой, ни дальней родни. Заберут в пользу государства и жэковские крысы  по блату поселят кого-нибудь из своих родственников или друзей. Жаль, мы постарались, а добро  чужим достанется.
— Не достанется, кукиш с маком, — возразила Виола и, томно закатив глаза, закурила, пуская кольцами дым. — Были ситуации и сложнее, что-нибудь придумаем. В первую очередь надо срочно раздобыть паспорт Суховея и оформить генеральную доверенность и на продажу второй квартиры. Найдем состоятельных покупателей и  валюту поделим. Ты ведь любишь денежки?
— Не спрашивай. Скажи, кто их не любит? — ухмыльнулась женщина. — Вот только паспорт сложно раздобыть. Рафаэль с ним не расстается. Если он станет трупом, то придется иметь дело с администрацией больницы. Долго объяснять, зачем документ?
— Нет таких дверей, которые бы не открывала взятка. Всем хочется красиво и сытно жить, — заметила Виола. — Если же главврач окажется кристально честным человеком, в чем я глубоко сомневаюсь, ведь коррупция прогрессирует, то придется изъять документ хитростью. Например, представиться работником собеса, общества Красного Креста или ЖЭКа,  сыграть роль. У тебя Тамила, при твоей  жидовской хитрости должно получится.
— А что делать с имуществом? — выдала Швец очередной вопрос.
— Если мебель, бытовая техника в приличном состоянии, то есть шанс продать их вместе с квартирой. Набросим тысячи четыре-пять баксов в зависимости от ценности мебели и другого имущества.
— Если покупатель откажется?
—Тогда продадим по частям, а лучшие предметы, антиквариат, оставим себе. При первом  знакомстве с художником я не слишком концентрировала внимание на интерьере. Однако  сомневаюсь, что у  забулдыги могут быть ценные вещи? Если и были, то просадил на пойло.
— Кое-что из мебели и вещей, антиквариата, столового серебра, представляет ценность, — возразила подруга. — Впрочем, кроме пса, он передал мне запасные ключи  от своей квартиры. Давай проведем инвентаризацию и ревизию. Поглядишь, стоит ли овчинка выделки?
— Что смотреть, я ведь уже была в его гостиной во время знакомства. Кроме столового серебра, ничего особенного,  разные побрякушки, типичный быт холостяка.
— Не скажи, в спальной ведь не была. Там есть интересные и  ценные антикварные в стиле ампир вещи.
— Зато ты, наверное, все облазила?
— Женщина по своей природе любопытна,  — заметила Швец.
—Уж ты чрезмерно любопытна, везде свой  горбатый нос суешь, — упрекнула Баляс.
— Не горбатый, а греческий. К тому же привычка — вторая натура.
— Не греческий, а еврейский.
—Думаешь, что этим ты меня унизила? — усмехнулась Тамила. — Кабы не так, времена изменились. Горжусь тем, что я не полукровка, а чистопородная еврейка. Это в советское время  нас притесняли, приходилось прятаться за русскими, украинскими, белорусскими и, даже грузинскими и армянскими, именами и фамилиями, а теперь наш звездный час. Во всех сферах, особенно во власти, банках, науке, медицине и культуре засели мои братья и сестры иудеи. И среди олигархов евреи первые. Мало кто стремится в Израиль, на землю обетованную, чтобы не превратиться в пушечное мясо в бесконечной войне с палестинцами и другими, люто ненавидящими нас, арабами.
— Поздравляю! Да, на производстве, у станков, на полях и фермах евреев теперь не встретишь, все переместились поближе к власти  деньгам, — точно подметила Баляс и согласилась. — Коль настаиваешь на осмотре берлоги Рафаэля, то пошли. Погляжу, чем еще богат твой аристократ?— согласилась риелтор, бросив недоверчивый взгляд на Джима, который не сводил  печальных глаз  с двери в ожидании хозяина. Чутко прислушивался к звукам. —  Пса куда пристроим? За ним постоянный уход  нужен.
— Пусть посидит здесь, а то в своей квартире, почувствует себя  барином, будет путаться под ногами и еще покусает, — предостерегла Швец. — Потом посоветуешь, что с ним делать. Мне  нахлебник, дармоед не нужен. Сама ведь знаешь, что копейка рубль бережет.
Они для бодрости и моторности выпили еще  по пятьдесят граммов золотистого напитка. Поднялись и направились к двери.  Джим  пошел следом, но перед самым носом хозяйка захлопнула двери. Они пересекли лестничную площадку. Швец открыла ключами дверь соседской квартиры. Не глядя, на ощупь включила свет.
— Проходи, Виола, чувствуй себя, как дома.
— Догадываюсь, что ты сюда часто вхожа, — с интригой заметила  она. — Художник все же мужчина и, наверное, не импотент?
Тамила, что на нее не похоже, пропустила  намек мимо ушей. В небольшой прихожей деревянные полы с выцветшей  краской.
—Вишь, какой Суховей непрактичный, как тот сапожник, что без сапог. Не удосужился полы покрасить.
— Это уже детали, частности, новый владелец  или  владелица,  заменят полы  паркетом, — ответила Баляс. В прихожей, оклеенной дешевыми обоями с вешалкой и одеждой на стене,  тумбочкой с телефонным аппаратом,  они не обнаружили ничего ценного. В гостиной увидели  с износившейся  обивкой диван, два кресла и журнальный столик из мебельного набора «Кипарис»,  цветной еще советского производства телевизор «Фотон», две секции мебельной стенки с книгами, и старинный красного дерева сервант в стиле «ампир» с фарфоровой, фаянсовой, хрустальной посудой и предметами антиквариата. Пол застелен  потертым паласом. Под потолком  типичная люстра с тремя рожками,  окно занавешено  кружевным тюлем.
— Скромная берлога советского интеллигента,  как будто осколок музея социализма, — констатировала Виола и вынесла вердикт. — Пожалуй, художественную и коммерческую ценность представляет сервант, а также книги, если сохранились раритеты, издания столетней и более глубокой старины,  а также  бронзовые канделябры, и керамические статуэтки, вазы, чаши…
— Книги я сама проверю, перетрясу. Может, художник  между страниц прятал деньги. Старики так часто поступают, а потом из-за склероза забывают о таких сбережениях, — заметила Швец. — У него еще есть столовое серебро — семейная реликвия. Рафаэль по-пьяни хвастался, что в его жилах течет дворянская кровь. Но по известным причинам, в советское время  тщательно скрывал свое происхождение, опасался преследований со стороны прокуратуры, КГБ и МВД. Они наводили на него панический страх.
— Столовое серебро, как и сервант,  можно загнать  коллекционерам за приличную сумму, — заметила  Баляс. Ее взгляд зацепился за автопортрет  художника и она, указав не него, велела.
— Признайся, Тамила, как на духу, давала живописцу, радовала его, хоть иногда?
— Ты шо, сдурела?! У нас разница в возрасте семнадцать лет. Чтобы я под старика легла, упаси Господь!
—А по молодости лет? На холсте, какой красивый гусар. Сразу и не узнаешь. Это нынче износился и полинял. Скороспелки, наверное, тогда сами  на шею вешались и сохли, когда Суховей был при  деньгах и славе?
— Эх, Виола, наивная ты баба, кто же тебе об этом скажет. Что было, уплыло, быльем поросло. Не приставай ко мне. Я у тебя не спрашиваю, под кого ложишься,  и на кого садишься?
По грустно-загадочной интонации голоса  Баляс поняла,  что подруга давала соседу и не один раз. На многих рисунках был изображен Джим, начиная с возраста щенка до взрослой стати.
— Почему так много картин с собакой? — спросила Виола.
— Прежде Рафаэль рисовал только голых натурщиц, куртизанок. Наверное, бабы с их чарами и прелестями его уже не интересуют или бережет семя, — сообщила Швец. — А на собаке он помешался, души в своем Джиме не чает. Да, что теперь о нем говорить. Лишь пустая трата времени. Останется в прошлом, в воспоминаниях.
— Веди дальше, показывай хозяйство, — промолвила Баляс и  последовала  за Тамилой в спальную комнату. С порога внимание Виолы привлекла не панцирная кровать с блестящими никелированными набалдашниками в форме сосновых шишек,  а старинные часы  с циферблатом и  бронзовым маятником, мерно отсчитывающим секунды,  трюмо красного дерева с овальным зеркалом, статуэтка обнаженной нимфы  и старинный шифоньер.
— О таких старинных часах с боем давно мечтала, — призналась до того сдержанная в эмоциях гостья. — Они у меня вызывают ассоциации с песней  моей любимой певица Примадонны Аллы Пугачевой «Старинные часы». Из всех увиденных вещей я бы забрала себе столовое серебро, канделябры, нимфу  и  эти часы. Они  гармонично  и по стилю,  и по цвету вписываются в интерьер моей гостиной. А нимфа и серебряный сервиз украсят любое застолье. Я— прирожденная  эстетка и  обожаю красивые  старинные вещи.
— Я— тоже эстетка, не меньше тебя разбираюсь в антиквариате и раритетах. Мне тоже нравятся часы, серебряный сервиз, нимфа и канделябры для свечей, романтического ужина,  — в унисон подруге отозвалась Швец. — Несколько раз пыталась  обменять на свои часы настенные электронные или купить по дешевке, но Рафаэль, остался непреклонным. С серебром, бронзовыми канделябрами и нимфой тоже решил не расставаться. Уперся рогом и все бубнил, что это семейная реликвия. Досталась ему от бабушки, а той — от прабабушки, и так до времен царя Гороха.
Виола, давай так решим.  Ты возьмешь себе диван, кресла, телевизор «Фотон», холодильник «Кристалл»,  плетенную из лозы этажерку для книг, а трюмо, сервант, часы, софу, столовое серебро и все остальное мне. Старому барану теперь все по барабану. Ему светит последняя мебель в единственном экземпляре — стандартный из досок гроб.
— Однако,  какая ты циничная. На тебе боже, что мне негоже, — возмутилась риелтор. — Ты, Тамила, от скромности и щедрости не помрешь. Хлам, значит мне,  а себе — ценные ретро-вещи?
— Я  ведь  не только соседка художника, но и бывшая любовница, почитай, жена,  и имею больше прав на его наследство.
— Соседка и любовница — не законная жена, поэтому у нас равные права, — сухо  парировала Баляс. — К тому же без моего участия ты  от старика и ломаного гроша  не получишь. Диван, кресла, телевизор и холодильник, все это старье, которое ты хочешь мне  всучить, годятся только на свалку. Плетенных этажерок, кресел и корзин на рынках завались. Я хочу старинные часы, о которых поет Пугачева.
— Я тоже хочу  часы. Мне Алкины песни нравится не меньше твоего, — ощутив азарт, не уступала  Швец.
— Ладно, Тамила, ты меня своим упрямством совсем утомила, не будем ссориться, делить шкуру неубитого медведя, — с благоразумием произнесла риелтор.
«Вот, дура, черт меня дернул устроить для нее эту экскурсию,  показать имущество Суховея, — с опозданием и досадой подумала Тамила. — Следовало по-тихому нанять грузчиков и перетащить мебель и все имущество в свою квартиру. И тогда я бы сама решала, что отдать Виоле, а на что свернуть ей кукиш. С моей жилплощади она ни старинных часов, ни серванта и трюмо, никогда не  получит. Как говорят, что с воза упало, то пропало». Будто проникнув в ее мысли, риэлтор велела:
— Пока живописец жив, пусть все остается на своих местах. Потом перед тем, как продать квартиру,  разберемся с его наследством.
Швец, снедаемая любопытством, открыла дверцу шифоньера. Осмотрела висящие на «плечиках» сорочки, куртку и пиджак. Ловко, будто всю жизнь только тем и занималась,  ощупала ткань, подкладки, проверила карманы. Из  внутреннего  кармана пиджака извлекла вчетверо сложенный лист договора об услугах купли-продажи и  завернутую в бумагу и перетянутую резинкой пачку.  Развернула договор и отдала Баляс:
— Забирай  филькину грамоту, чтобы никаких улик не осталось.
— На сей раз, ты права, — согласилась Виола и спрятала  договор в  «дипломат».
—Так вот, где старый хрыч прятал доллары или евро,  — с блеском в глазах сообщила Швец. — А ведь постоянно ворчал, что бедствует, перебивается с хлеба на воду.
Поспешно содрала резинку и развернула бумагу.
— Рубли? — маска разочарования наползла на ее лицо. — Сколько же он скопил? Купюры то мелкие, крупнее  двадцати и пятидесяти нет. Словно на паперти у церкви или  в подземном переходе милостыню собирал.
— Тамила, я поражена твоей беспардонностью и скупостью, — укорила ее подруга. — Превратилась в базарную бабу, докатилась до того, что шаришь по чужим карманам,  как мелкоуголовный элемент.
— Теперь эти деньги ничейные, а значит наши, — возразила она и старательно пересчитала купюры. — Две тысячи пятьсот двадцать четыре рубля. Не густо, но и такие деньги на дороге не валяются. Если по-честному, то эту находку я должна с тобой разделить  поровну. Но сама понимаешь, что предстоят похороны Суховея, у которого кроме этих вшивых сбережений и долгов за коммуналку, в доме, хоть шаром покати. Поэтому, если не возражаешь, я оставлю их при себе. Понадобятся на венки, цветы, напитки для скромных поминок…
— Не возражаю, — согласилась риелтор в расчете на то, что это «пожертвование» обернется огромной прибылью после продажи двух «бесхозных» квартир художника.
— Виола, у Рафаэля есть дача, переоформи ее на меня, — небрежно попросила Швец.
— Что же ты раньше об этом молчала? — укорила ее Баляс. — Где его фазенда?
— Фазенда? Громко сказано, — рассмеялась Тамила. — Халупа на курьих ножках.
— Где она находится, на Ближних или Дальних дачах, что у черта на куличках?
— На Ближних дачах.
— Хорошо. Земельные участки с объектами недвижимости вблизи города выше котируются, — со знанием конъюнктуры  рынка сообщила риелтор. — На хрен она тебе нужна, ее лучше сбыть. Сама ведь постоянно тылдычишь: куй железо, пока горячо?
—Виола, я на нее давно глаз положила.
— Хочешь стать дачницей?
—Очень хочу.
—В таком случае заплатишь мне семьдесят процентов от ее рыночной стоимости, — заявила Баляс.
—Почему так много?
—По кочану! Я рискую не только репутацией, но и свободой! — резко осадила ее риелтор. — Если не устраивает, то баба с воза, кобыле легче.
—Виола, я подумаю.
—Быстрее мозгами шевели, — поторопила Баляс. — Что собою представляет дача?
—Ничего особенно, шесть  соток  и  ветхая халупа из глины и соломы. Такую  чаще всего  отдают в придачу, чтобы избавиться от  головной боли.
— Тамила, не темни, меня на мякине не проведешь. Я должна все увидеть своими глазами и оценить, — без тени сомнений велела риелтор. — Для установления номинальной и рыночной стоимости.
— Что ее смотреть? Убогость,  халупа на пустыре, — вздохнула Швец, посетовав на свой длинный язык: «Наверное, поторопилась я с информацией. Надо было еще кота за хвост потянуть, пока Рафаэль совсем не сковырнется».
—После того, как станешь ее собственницей, вычтем разницу  из стоимости двух квартир в мою пользу, — твердо сказала Виола. — Тогда все будет честно, справедливо, А то ведь норовишь обскакать меня на хромой кобыле. Со  мной такие гнусные  номера не проходят.
— Тебя обскачешь, во, какие  крупные габариты, как у снежного человека, — ухмыльнулась Швец.
— По этому поводу я не парюсь, ведь от крупной женщины летом много тени, а зимой тепла, — заметила Баляс, любовно оглаживая свои богатырские телеса. — Хорошего человека мало не бывает.
— По-твоему, я  из-за веса в 56 килограммов плохая?
— Поживем-увидим, — дипломатично ответила Баляс.
— Считаю, что характер человека не зависит от его массы. К тому же не зря говорят, мал золотник, да дорог, — сказала Тамила.
— Каждый кулик хвалит свое болото. Ты не наводи тень на плетень, не уводи разговор в сторону. Когда устроим смотрины?
— Какие еще смотрины? — округлила глаза Тамила. — Замуж никто не собирается.
— Смотрины дачи Рафаэля.
— А чего  ее смотреть, оформишь сделку и все дела.
— Нет! А вдруг на участке особняк в двух-трех уровнях.
— Ха-ха-ха! Держи меня, а то умру со смеха. У голодранца и особняк. Не смеши мои  тапочки.
— Кончай ломать комедию, со мной такой номер не пройдет, — вперив в нее выпуклые глаза, велела риелтор. — Завтра после полудня у меня пара часов свободного времени, а потом будет некогда, в обрез. Заказывай такси. Хоть накушаемся на  огороде до отвала.
— Тебе бы только требуху набить. Я  закажу, а кто платить будет? — отозвалась Швец.
— Ты и заплатишь, ведь поедем не на мою, а на твою будущую дачу. Здесь твой интерес, а мне лишние хлопоты и риски.
— Виола, в дачный поселок почти через каждые полчаса ходит автобус. Сядем и доедим без проблем.
—  Не хватало мне еще среди мужиков и баб в робах с лопатами, граблями, корзинами и ведрами толпиться. Нечаянно, а то и по злому умыслу, травмируют
— Не травмируют, они лопаты и тяпки обматывают тряпками, — со знанием дела ответила Швец.
—Тамила, не будь жадиной. Без такси я в ту сторону и шагу не сделаю. Мне тяжело свое тело носить, ноги подкашиваются. Обязательно закажи иномарку серого или темно-зеленого цвета, чтобы не привлекала внимание посторонних. Ни в коем случае белого или красного цветов, которые сразу бросаются в глаза.
— Может, ты еще подскажешь, какое количество конских сил, чтобы мотор не заглох на полпути? — съязвила Тамила, намекнув на ее вес и габариты.
— Мг, конские силы? Не умничай и не язви, а заруби у себя на носу, что мощность двигателя измеряется  в лошадиных  силах, —  со знанием дела поправила Баляс.
— Какая разница, в лошадиных или ослиных,— фыркнула подруга.
— Есть конь, то есть жеребец и кобыла,  они различаемы  по половому признаку. И есть лошадь, как нечто усредненное. Понятие «лошадиная  сила» не зависит от пола.
— Спасибо, просветила, — ухмыльнулась  Швец и призадумалась: «Барыня-сударыня, подавай ей такси иномарку и строго определенного цвета. Привыкла к тому, что ее клиенты повсюду катают. Но без нее мне эту операцию не провернуть. Эх, где наше не пропадало, придется раскошелиться».
— Да не забудь прихватить с собой коньяк с закуской, — велела Баляс, словно проникнув в ее мысли.
— Извини, Виола, но тебя  легче убить, чем прокормить, — невольно сорвалось с языка Тамилы.
— Мг, в таком случае я умываю руки,  — обиделась риелтор.— Никто другой не станет рисковать своей свободой и карьерой.
— Ладно, не обижайся. У тебя в этом деле тоже есть свой интерес. Сколько я тебя знаю, ты  без корысти пальцем не пошевелишь. Тоже себе на уме.
—Что мы делим шкуру неубитого медведя, надо бы узнать о состоянии  здоровья. Суховея.. Вдруг он оклемался и тогда все наши планы пойдут коту под хвост. Тамила, позвони  на станцию «Скорой помощи» или в приемный покой реанимации.
— Вернемся в мою квартиру и позвоню.
— Эх, дуреха, зачем тебе  лишний раз «светиться» на  номере своего  телефона, лучше сделать звонок отсюда, — пояснила и посоветовала Виола. Швец вышла в прихожую и, вращая диск,  набрала 03. Услышала отзыв диспетчера  и  сказала:
— Вечером к вам доставили Рафаэля, ой, простите, Суховея Евдокима Саввича, художника. Будьте добры, скажите каково его состояние?
— Крайне тяжелое, помещен в реанимацию,— после паузы и шелеста страниц сообщила женщина.
— Назовите диагноз?
— Еще не установили. Соберут консилиум.
— До утра доживет?
— У нас не небесная канцелярия. Мы не даем гарантий и прогнозов, — и связь оборвалась.
— Что сказали? — поинтересовалась риелтор.
— В крайне тяжелом состоянии, помещен в реанимацию. Значит, кранты! Оттуда прямая дорога на кладбище, — ответила Тамила. — Отмалевал Рафаэль последний пейзаж, выпали мольберт и кисть из рук бедолаги.
—Не слишком обольщайся, врачи  склонные перестраховываться на случай летального исхода, чтобы снять с себя ответственность за смерть пациента, — заметила Баляс. — Поэтому надо набраться терпения, ждать и надеяться. Главное, не суетись, сохраняй хладнокровие, делай вид, что ничего не случилось и это нас не касается. Отключи телефон.
— Зачем?
— Так надо, чтобы сюда  из друзей художника никто не мог дозвониться. Пусть считают, что нарушена связь, разрыв кабеля.
Со стороны входной двери  донесся приглушенный вой  собаки.
— Слышь, Джим  скулит, страдает по хозяину. Это признак того, что Рафаэль не жилец. Может в этот момент, как раз и отходит на небеса, — со злорадством предрекла соседка. — С давних времен существует такая примета, если собака в доме воет, то  отворяй ворота, пришла беда. Готовь гроб, крест и  заказывай духовой оркестр. Но мы обойдемся без музыки,  похороним, как бомжа, за счет бюджета.
— Джим воет потому, что проголодался, — заметила Виола. — Мы с тобой, почитай, часов пять за столом  животы набивали, а он после прогулки ни грамма не поел. Надобно его накормить.
— Обойдется, меньше будет жрать, меньше и гадить,— возразила Тамила. — Некому за ним ухаживать, мочу вытирать и какашки собирать.
— А что Суховей,  так всю жизнь  холостяком, бобылем прожил? — сменила тему подруга.
— По молодости лет водил  девок-натурщиц. Что он с ними делал после мазни, одному Богу известно. Тогда не принято было жить в гражданском браке, не было такого распутства, как сейчас. Строго блюли мораль, боялись КПСС, комсомола, милицию, дружинников и общественность.
Нынче, как кошки и коты спариваются, кому не лень. Отсюда божья кара в виде СПИДа, сифилиса, гонореи и прочей заразы.  Те вертихвостки,  с кем он жил, долго здесь не  задерживались. Рафаэль тогда еще  участвовал в конкурсах и выставках, солидные гонорары зашибал. Жил на широкую ногу, устраивал для творческой богемы застолья, а может и оргии. Поэтому из него праведник, как из меня мать Тереза.
— Как ему удалось получить двухкомнатную квартиру? — спросила риелтор.
—Он ведь член Союза художников. А им, как творческим людям,  полагается дополнительная жилплощадь под мастерскую, — пояснила Швец. — Вот он и творил, рисовал не только пейзажи, которые ты видела на стенах, но и голых баб. Раньше они во  всех комнатах висели, словно в доме терпимости. Но под старость совесть проснулась, поснимал свою мазню. Наверное, конфисковали или в кладовке спрятал? Его даже пытались привлечь за порнографию, но он убедил следователя, что это искусство. Подарил ему несколько картин и тот отстал.
Если порыться в кладовке и шкафах, то можно отыскать  эти «шедевры». Я так полагаю, что он до такой степени насмотрелся на голых, словно гинеколог,  что решил не  обременять себя семейными узами. Люди  творческие, живописцы, скульпторы, поэты, музыканты, актеры, певцы не от мира сего, немного мешком прибитые, чокнутые. Каждый из них считает себя гением, а плоды своего труда — шедеврами искусства. На этом помешаны. Живут без жен и детей в свое удовольствие. Носит их по белу свету, как перекати-поле. Вот и  Рафаэль  туда же…
— Не возводи на него хулу. Напрасно, а может из-за зависти, ты его полотна и рисунки называешь мазней. Конечно, это не Сикстинская мадонна, не Мона Лиза и Даная, но и не фуфло. Старик не лишен способностей, оригинальности и эстетического вкуса Пейзажи у него симпатичные, крымская природа, достопримечательности. И пес нарисован с большой любовью, искренностью. Чувствуется стиль, рука профессионала, — оценила Виола.
— После смерти о человеке говорят хорошее или ничего, — усмехнулась Тамила.— Вот и ты  в том же духе, соблюдаешь традицию.
— Суховей еще жив, рано справлять панихиду. Если не возражаешь, то я потом отберу себе несколько картин, чтобы украсить свои апартаменты.
— Хоть полное собрание сочинений, всю картинную галерею, я в его творчестве не разбираюсь,  — согласилась Швец и  добавила. — Но имей в виду, тогда ты не вправе претендовать на старинные часы, сервант, трюмо и антиквариат.
— Еще раз убедилась, что у тебя среди зимы снега не выпросишь, — упрекнула риелтор.
Они не  поленились, тщательно осмотрели содержимое кухни,  заглянули в ванную и туалет. Сантехника, ванна, раковина, унитаз, смеситель и краны оказались старыми, но надежными,  советского производства, стиральная машина «Рига-17»
— Все это следовало бы заменить на импортную сантехнику немецкого или итальянского производства, а железные трубы — на металлопластиковые. Полностью выложить стены кафелем с панно и орнаментом. Тогда бы и цену можно было бы заломить на треть выше, — вслух рассуждала риелтор, с тоской взирая на старый санузел с металлическим сливным  бачком с ржавыми подтеками и свисающей с рычага вниз цепочкой. — У нас на евроремонт и,  даже на косметический, нет  времени  и денег. Надо торопиться, быстрее провернуть сделку.
— Стиральную машину тоже можешь себе забрать, — разрешила Тамила.
— Низкий поклон  за  щедрость твою неземную,  я о  такой  всю жизнь мечтала. Не считай себя умнее других. У меня «Zahussi», а это старье забирай себе, — резко возразила  Баляс. — А вот бронзовую люстру, пожалуй, возьму. С  хрустальными подвесками  засияет, как елка.
— Ишь, какая ты шустрая. Ты у меня спросила, я Рафаэлю не чужая?
—То, что он тебя по молодости, как кошку, трахал, еще ничего не значит, — ухмыльнулась подруга.
— Виола, выйди-ка на минутку. Что-то меня приспичило, наверное, переела и перепила. Заодно и проверю, как работает слив, — попросила Швец и заперлась в туалете. Спустя пять минут  послышался шум воды, открылась дверь и Тамила, оправив на бедрах юбку,   бодрым голосом известила:
— Нормально действует, как часы. Правда, много воды на слив расходует. Раньше ведь она стоила копейки, никто не считал, не экономил. Сходи и ты, чтобы у меня дома лишнюю воду не расходовать, а то счетчик, как проклятый, накручивает обороты. Рафаэлю теперь коммунальные услуги и платежи по барабану.
— Да, Тамила, твоей скупости и расчетливости можно позавидовать, — уязвила ее подруга.
— Кто бы говорил. От тебя щедрости,  тоже не дождешься, во всем ищешь корысть. Ну, гляди, если прихватит, то в свой туалет не пущу, — не полезла в карман за словом Швец и тут же посетовала. — Что-то я проголодалась, пора за стол.
—Ты прожорливая, словно саранча, — усмехнулась Виола. — Кушаешь, пьешь и испражняешься часто.
— Так ведь унитаз чужой, грех не воспользоваться. Опять требуху  набьем до отвала, харчей еще на столе много. Поди,  жабы у тебя в животе квакают?
— Не квакают, коньяком захлебнулись, — усмехнулась гурманка — поклонница французской кухни. На застекленной лоджии  среди хлама, ветоши увидели  несколько старых  стендов  с лозунгами «Мы придем к победе коммунизма!», «Народ и партия — едины!», некогда начертанные рукой художника и уже давно невостребованные новой политической конъюнктурой дикого, пещерного капитализма, поглотившего страну цинизмом, алчностью и  вопиющей социальной несправедливостью.

20. Джим, как заноза

Женщины возвратились  в квартиру Швец и продолжили трапезу.
— С имуществом Рафаэля  мы более-менее разобрались, а что делать с Джимом? — спросила Тамила, глядя  на пса, грызущего кости,  брошенные Виолой.
— Есть несколько вариантов. Самый гуманный и честный, возьми его  на содержание вместо мужа или сына. Будет тебя охранять от грабителей и радовать своей преданностью. Возьми себе на заметку, что некоторые особы, особенно одинокие и некрасивые женщины, со своими  питомцами  занимаются зоофелией. Такие случаи не единичны.
— Фу, какая мерзость. И ты об этом спокойно говоришь за столом? Меня чуть не вырвало.
— Я констатирую общеизвестные факты сексуальных аномалий и патологий, — заявила Баляс.
— На хрен Джим мне сдался, самой харчей не хватает. А потом его надо постоянно выгуливать, чтобы  в квартире углы не обгадил.
— Что же ты хотела? За удовольствия надо платить. Хочешь кататься, люби и саночки возить. Если боишься забот и затрат, то отведи Джима в ветлечебницу, чтобы сделали инъекцию и умертвили. Заплатишь деньги за эту услугу и все дела.
— Ха, не хватало мне еще на пса тратиться.
— В таком случае отвези его в собачий приют, который на окраине города. Может, пощадят, попадет в добрые руки. Туда часто наведываются любители собак, желающие обрести четвероногого друга.
—Может его просто выгнать на улицу в стаю бродячих собак? — на сей раз, предложила свой вариант Швец.
— Выгнать не трудно,  но он все равно будет постоянно приходить к двери квартиры  своего хозяина, выть и скрести лапами. Собаки, в отличие от котов,  которые гуляют сами по себе, очень преданны  человеку.
— Если его продать? С паршивой овцы, хоть клок шерсти? — предложила Тамила.
—Эх, неисправимая торгашка, только бы что-то продать подороже и купить подешевле, — усмехнулась риелтор.
— А ты, разве не такая?
— Конечно, все, что имеет спрос, можно продать, — не ответив на ее реплику, продолжила Баляс. — Но любители собак предпочитают покупать щенков, ведь взрослые собаки редко воспринимают и слушаются новых хозяев, сохраняют преданность старым. Поэтому на Джима, поверь моему опыту и интуиции, не скоро найдется покупатель. К тому же у нас  дефицит времени. В первую очередь надо срочно по выгодным ценам сбыть квартиры Суховея и затаится, спрятать концы в воду, чтобы менты не сели на хвост.
—Тогда лучше всего определить его в собачий приют, иначе он меня разорит и с ума сведет, — согласилась  Тамила. На том и решили, выпив  коньяк за  оптимальный вариант.
Что-то в поведении и разговоре женщин Джиму не понравилось, он, оскалив пасть с клыками и зубами,   их громко облаял.
—Виола, что ему  надо? — всполошилась Швец, пересела подальше, на противоположную сторону стола. Испуганно взирала на оскаленную бледно-красную пасть с рядами острых клыков и зубов.
— Спроси у него сама.
—Мне, кажется, что он все понимает, догадывается, но не может высказать, поэтому лает, — предположила хозяйка квартиры. — Я боюсь с этим  лютым  зверем оставаться наедине. Вдруг ему моча в голову ударит, набросится и загрызет. Это ведь не болонка и не пудель.
— Джима надо еще раз выгулять в парке, чтобы сходил по большому и малому, — посоветовала гостья.
— К черту его, я жутко устала.  Отведем  на ночь в квартиру Суховея.
— Так ведь наложит кучу экскрементов и сделает «лужу».
— Лучше в квартире художника, чем  в моей горнице.
— Придется потом долго проветривать, тратиться на дезодоранты, иначе покупатели сразу унюхают  и откажутся от покупки жилья.
— Одна ночь  «погоды» не сделает, а завтра с утра отправлю его в собачий приют, — заверила  Швец. — Хоть одну проблему сброшу со своих хрупких плеч.
— Да заварили мы круто кашу. Надо бы ее быстрее расхлебать, еще до того, как менты выйдут на след,  все концы спрятать в воду, — заметила риелтор.
— Что существует большой  риск? — спросила подруга.
— Ко всему надо быть готовыми. А тебе советую держать язык за зубами. На все вопросы  касательно художника, отвечай «не знаю». От квелого Рафаэля  теперь никакого проку, как с паршивой овцы. Давай, Тамила для  полного счастья с тобой покувыркаемся, что-то захотелось сладости. Раздевайся!
— Ты шо. Сдурела, моча в голову ударила!? — вытаращила на нее глаза Швец.
— Тебя не убудет, а мне удовольствие, — заявила Баляс. — И тебе для здоровья полезно, воздержание вредит психике, вызывает раздражение и неврозы.
— Виола, остынь, ты же меня раздавишь, словно козявку, сотрешь в порошок,— взмолилась Тамила. — Я предпочитаю секс с мужчиной,  не настроена на лесбиянство,  в другой раз попробуем.
— Пеняй на себя, неволить не стану, — обиделась подруга. — Коль сама попросишь, то дам от ворот поворот. У меня тоже есть клевый трубочист.
— Так пусть он и потеет?
— Хочется разнообразия, свежих и ярких ощущений, — призналась Виола, но Швец была занята другими мыслями. Она вкрадчиво поинтересовалась:
— Если не секрет, на что ты собираешься потратить валюту?
— Куплю шикарную просторную иномарку для перемещения своего тела, чтобы почувствовать себя королевой.
— Но королева Елизавета 11 катается в  позолоченной карете?
—Не всегда, только во время церемоний. Такова  давняя традиция.
— А разве хватит валюты на дорогой автомобиль?
— Хватит, еще и останется. Я не сижу, сложа руки. Пока работала в агентстве недвижимости «Очаг», успела провернуть несколько удачных сделок. Скажи-ка, Тамила, а у тебя какие планы?
— Немедля переведу валюту в платину, золото и драгоценные камни,  чтобы не обесценилась из-за инфляции, девальвации. Куплю колье с диамантами и другие ювелирные украшения, — с блеском  в глазах  поведала подруга.
— О-о, в тебе говорит еврейская кровь с деловой хваткой! — восхитилась Баляс. — Ваше ушлое племя на драгметаллах помешано. В банках, ювелирных мастерских и салонах, в ломбардах  сплошь и рядом твои соплеменники.
— Умеем, любим жить красиво, на широкую ногу в блеске платины,  золота, серебра и драгоценных самоцветов, — подтвердила Тамила и продолжила делиться планами. — Потом  загуляю в ресторанах и ночных клубах, как светская львица, захомутаю для  официального брак богатенького  Буратино и заживу в свое удовольствие. Если Бог даст, то и деток  рожу.
—  Со скупкой ювелирных изделий правильно, они всегда в цене, надежнее   долларов или евро, — одобрила Виола. — А вот гулять, кутить в ресторанах, ночных клубах, играть в казино следует за чужой счет, а не за свои кровные, иначе надолго не хватит, вылетишь в трубу или пойдешь на панель. Не вздумай сорить деньгами, чтобы не  вызвать подозрения.
— Спасибо за мудрый совет, но валюты, пока нет.
—На здоровье!  Однако дензнаки у нас пока в мечтах, виртуальные, — заметила риелтор. — Если художник даст дуба, не подведет под монастырь, то мы с тобой будем на белом коне.
— Не поведет, он на последнем издыхании, — уверенно заявила Швец и после паузы предложила. — Виола, а не лучше ли  обе квартиры оформить на себя и сдавать их в аренду, ведь недвижимость с каждым годом растет в цене? Двухкомнатную можно сдать за 200-250 долларов в месяц. Всегда будем иметь валюту для женских потребностей.  Потом  ничто и никто не помешает выгодно продать доставшееся на халяву жилье.
— Конечно, лучше и выгоднее, — ответила Баляс. — Из тебя, Тамила, получился бы ловкий и успешный риелтор. Но в данной ситуации у нас нет выбора. От квартир художника придется срочно избавиться, чтобы они для нас не стали «плохими», как в знаменитом романе Михаила Булгакова. В идеале желательно, чтобы эти квартиры несколько раз перепродали, запутали следы. Ведь на них случайно  или по сигналу какой-нибудь гниды,  стукача, могут набрести  блюстители и тогда нам с тобой придется сушить сухари и изучать феню.
— Какую еще Феню?
— Тюремный, блатной лексикон для лучшего понимания и общения. От тюрьмы и от  сумы не зарекаются.
— Упаси, Господь. Я такая нежная, чувствительная натура, что на грубых харчах  быстро загнусь, заболею туберкулезом, какой другой заразой или конвоир польститься?
— Эх, если бы только дело в харчах. Куда страшнее режим, тюремный климат, — вздохнула Виола. — Ты, женщина при роскошных телесах, аппетитная,  Там тебя быстро оприходуют. Если не надзиратель, то сокамерницы превратят в лесбиянку, коблуху и станут по очереди пользовать. Бабы за решеткой от желания и постоянной неудовлетворенности звереют. Против женской природы не попрешь. У мужиков  на зоне и в СИЗО тоже подобное происходит, осужденных за изнасилование и  слабаков они опускают, делают   «петухами»…
— Фу, какая гадость. Откуда ты это знаешь, вроде бы не сидела? — удивилась Швец.
— Знающие, опытные люди рассказали. Мне с разными  персонами приходится общаться.
— Виола, так может нам получить валюту и сразу рвануть за рубеж в ту же Францию, в обожаемый тобою Париж с «жабичими лапками»?
— Эх,  раньше, когда существовал  единый Союз с «железным занавесом», легко было затеряться  на просторах Сибири и Дальнего Востока. Во всяком случае, ты имела возможность эмигрировать в Израиль.
— У меня там есть дальние зажиточные родственники, но они не желают общаться. Коренные евреи устали, стонут  от нашествия соплеменников из республик бывшего Союза, используют их  в военных конфликтах против Палестины и арабов, — посетовала Швец. — Таким способом мигранты должны кровью подтвердить свою любовь к обретенной родине.
— Когда это было политически выгодно, то  евреев из СССР туда приглашали, а теперь гонят в шею, поэтому «земле обетованной» они предпочитают США, Германию и другие страны Евросоюза, — пояснила Баляс и продолжила по теме. — А ныне  подозреваемых  в преступлении,  даже за границей, найдут. Возбудят  уголовные  дела и  Интерпол объявит в международный розыск. Обнаружат и экстрадируют на родину. Поэтому нам следует действовать наверняка, осмотрительно и аккуратно, чтобы, как говорят, комар носа не подточил.
— Какая же ты, Виолочка, мудрая-премудрая, — польстила Тамила.
— Жизнь всему научить, — ответила подруга и предложила. — За этого главного учителя мы с тобой и выпьем.
Швец охотно наполнила фужеры  коньяком. Выпили до дна, усердно заработали желваками.
—Тамила, в квартире художника я видела алюминиевую миску для пса. Надо положить в нее побольше харчей, — предложила Баляс.
—Наложит, как слон, и кто за ним убирать будет? Молчишь. Все хотят быть добреньким за чужой счет, — упрекнула она.
— Джим тебе и соседям спать не даст. Будет всю ночь скулить и выть, а так хоть пища его отвлечет, — пояснила Виола. — Все равно ведь харчи прокиснут, выбросишь в мусоропровод.
— Не выброшу, спрячу в холодильник. У меня ничего задарма не пропадает. Не одним днем живем. Завтра тоже кушать захочется, — заявила Швец.
— Как знаешь, но этой ночью бессонница тебе обеспечена. Джим тебе и другим жильцам устроит ночной концерт, снотворное не поможет. Я тебе не завидую, — вздохнула Виола.
Перед тем, как расстаться, Швец и Баляс отворили квартиру художника и увидели с какой резвостью и радостным лаем  Джим  забежал в прихожую, затем в гостиную, спальную и кухню в поиске хозяина. Привстав на задние лапы, через стекло осмотрел лоджию, но тщетно — Евдоким Саввич отсутствовал. Пес понюхал пустую миску возле двери кладовки. Заметался, заскулил в отчаянии, начал скрести лапами пол. В таком состоянии они его оставили. Швец заперла двери на два оборота ключа.
Подруги попрощались на лестничной площадке. Тепло облобызали друг друга, однако подсудно осознали, что  возникла  трещина по поводу предстоящего раздела имущества художника.

               
 21. Ночное бдение и  живодерня

Предсказание Баляс о бессоннице полностью подтвердились. Джим всю ночь с короткими антрактами то выл, то скулил, скреб полы и дверь лапами. На площадке перед дверью топтались люди, слышались возмущенные голоса. Швец сохраняла спокойствие и на звонки и стук в дверь не реагировала. До поры, до времени сохраняла олимпийское спокойствие, пока не услышала за своей  дверью зычный голос соседа с верхнего этажа, бывшего десантника, а ныне охранника коммерческого банка «Восход» Александра Гребня, живущего с женой и маленьким сыном в однокомнатной квартире на седьмом этаже.
— Тамила Львовна,  откройте! — потребовал он. Швец могла бы отмолчаться, но десантнику она симпатизировала, даже готова была отдаться, как человеку честному, смелому, общительному, всегда готовому помочь. Она, накинув на плечи атласный халат бирюзового цвета, вышла на площадку,  где, кроме соседа,  толпились двое мужиков из квартир  четвертого этажа.
— Извините-простите, что побеспокоил, — десантник приложил руку к груди. — Евдоким Саввич, почему-то не реагирует на звонки, а Джим скулит и воет, мешает спать. Может, художнику плохо и требуется срочная помощь?
— Плохо, еще вечером  «Скорая» увезла художника в реанимацию, — с печалью в голосе сообщила  Тамила. — Наверное, Джим  воет, оплакивает хозяина. Собаки лучше людей чувствуют горе.
— Этот факт всем известен.  Пес то, наверное, изголодался?  У вас ключи от квартиры соседа есть? Ради спасения собаки от голодной смерти, придется вскрывать.
— Нет,  Рафаэль, свое  богатство, драгоценное имущество, особенно «шедевры»,  никлому  не  доверяет. Бережет, как зеницу ока. Вскроешь на свою голову, а  он вдруг заявить, что пропала крупная сумма валюты или драгоценности и загремишь в каталажку.
— Не смеши, откуда у бедного художника валюта и драгоценности. Он — человек честный, совестливый, а не аферист. В таком случае, придется утром ехать к нему в больницу за ключами или вызывать сантехника  из ЖЭКа, участкового для вскрытия квартиры, иначе  пес погибнет, — произнес Александр. Такой ход  событий Тамилу явно не устраивал  и  она  сказала:
— Саня, я сама утром навещу Рафаэля и уговорю дать ключи для спасения Джима.  Думаю, что согласится, ведь относится к псу, как к родному сыну.
— Это верно, — обрадовался  Гребень выходу из ситуации. — Джим, замечательный пес, умный и добрый, весь в хозяина.
— Собака, как губка впитывает в себя характер и повадки того, кто ее кормит, — блеснула Швец кинологическими познаниями.
— Джим, Джим! — громко позвал десантник и прислушался. В ответ услышал радостный лай.
—  Дружок, все будет хорошо. Скоро  вернется Евдоким Саввич и жизнь наладиться, — обнадежил он.
— Тебе, Саня, следовало бы не в охране, а в цирке служить,  дрессировать и усмирять зверей, — с иронией заметила Швец.
Александр и другие жильцы в надежде на то, что проблема скоро разрешится, отправились в свои жилища  для вынужденного бдения. Чтобы не слышать воя и лая  дога, вызвавших нервное раздражение,  Тамила заткнула уши ватой, натянула на голову шапку-ушанку и с трудом дождалась рассвета. Утром позвонила  в больницу, услышав отзыв, поинтересовалась:
— Вчера вечером к вам доставили алкаша Раф…, ой Евдокима Саввича Суховея, художника. Каково его состояние?
— Пациент Суховей в реанимации, — сообщил скрипучий женский голос. — Состояние  тяжелое, на «утку» ходит.
— Так он ходячий? — удивилась Швец.
— Лежит пластом, под себя ходит, — подтвердила женщина.
— А вы кто такая? Врач или сиделка?
— Дежурная медсестра Варвара Ивановна.
Этот ответ Тамилу удовлетворил и она обрадовалась: «Слава тебе Господи, услышал мои молитвы. Рафаэль на издыхании, его дни сочтены. Куй железо, пока горячо. Надобно самой, пока Виола не догадалась прибрать имущество к своим рукам, поставить ее перед свершившимся фактом. Для начала избавлюсь от пса».
По справочной узнала адрес расположения собачьего приюта. Набрала номер и, услышав отзыв, властно заявила:
— Срочно приезжайте за  догом. Хозяин умер, пес остался  бездомным. Жаль пропадет без ухода. Сердце кровью  обливается.
— Гражданка, мы транспортных услуг не оказываем. Везите пса за свой счет, — ответила женщина. Желая  быстрее избавиться от Джима, Швец не поскупилась и за счет гривен, похищенных у художника, вызвала такси. Велев водителю дождаться, в течение десяти минут  пристроила пса в собачий приют и возвратилась на рынок,  где у пивного бара постоянно толпились безработные, спившиеся мужики и вульгарные бабы.

  22. Грузчики и  десантник

Тамила выбрала троих, более-менее крепких  мужиков во главе с худощавым и рослым Иваном. Имена других ее совершенно не интересовали. Пообещала  за  работу грузчикам по сто, а бригадиру — сто пятьдесят рублей. Сама  представилась Ирмой  Донатовной.
«Почему у типичной, рыжеволосой и крючконосой еврейки такое необычное имя, а тем более отчество, не очень она похожа на внучку или правнучку красного латышского стрелка,  — подумал бригадир и предположил. — Наверняка скрывает  настоящее имя и фамилию, чтобы надуть». Поэтому он потребовал:
— Заплати заранее, мои ребята без предоплаты  работать не будут.
— Ишь, чего захотели. Я вам дам деньги, а вы мне сделаете ручкой до свидания, — возмутилась она.
— Мы перетащим мебель, а вы покажите нам кукиш с маком, — срезал он ее контраргументом. — Если авансом не заплатите, то гори  ваша мебель  синим пламенем.
Долговязый Иван поглядел на своих приятелей:
— Ну, что гвардейцы, какие  мнения?
— Без предоплаты пальцем не пошевелим, — ответил старший по возрасту. — Только лохи готовы бесплатно вкалывать.
— Если она такая жадная, то пусть сама корячится, а я с места не сдвинусь, — произнес второй.
— Мадам, слышали  мнение коллектива?
—Ладно, я заплачу вам половину, а остальные после завершения работы, — согласилась она на компромисс.
— Вот это другое дело, — улыбнулся Иван и спросил грузчиков. — Принимаем условия?
— Принимаем! — дуэтом ответили они. Выстроившись гуськом, мужики последовали за Швец  к дому. Она открыла входную дверь квартиры художника и все сразу же ощутили запах мочи и кала.
— Мадам, кажется, эта  хата  «заминирована»?— заметил Иван и проявил находчивость.— Прибавь хотя бы по десятке на рыло за  срочность и вредность.
— Прокурор добавит. Прямо сейчас разбежалась. А кто мне прибавит? Еще и пальцем не пошевелил, а уже требуешь премию, — упрекнула она. — Хозяин помер, а здесь жил его пес, потому и  запашок неприятный, но вам не привыкать. Потерпите, ради денег. Больше вам никто не заплатит.
Она в качестве аванса дрожащими пальцами отсчитала и отдала Ивану семьдесят пять рублей  и велела:
— Прикажи своим  охламонам, чтобы не вздумали что-то украсть. И сам не польстись. Обязательно устрою обыск. У меня полная опись, даже  самых мелких вещей. Если стырите, то заявлю в милицию. Там у меня большой блат, племянник майором служит. Так вздуют резиновыми дубинками и намнут бока, что мало не покажется.
— Мы — честные работники, нам чужое не надо и свое не отдадим, — с гордостью заявил бригадир. Она  показала им объем работ. Прежде, чем приступить к переносу мебели и вещей из комнаты художника  в соседнюю, Иван  уточнил:
— Хозяйка, заплатишь, как договорились?
— Договор дороже денег, — уклонилась она от точного ответа, а бригадир не придал тому значения. Грузчики с азартом принялись переносить мебель, бытовую технику и другие предметы и вещи в ее квартиру. «Куй железо, пока горячо. Куй железо, пока горячо, — ликуя от своей расторопности, мысленно повторяла Швец. — Виола тоже могла бы позариться  на мебель, а она уже пристроена. Кто опоздал, тот проиграл. Если поинтересуется, то скажу, что новый хозяин квартиры вывез рухлядь на свалку. А я в течение двух-трех недель постараюсь сплавить ретро-мебель кому-нибудь из коллекционеров  поштучно или оптом. Куй железо, пока горячо. Куй железо, пока горячо…»
— Осторожно, не гробы грузите,  а старинную мебель из красного дерева, — увещевала хозяйка, перебегая следом за грузчиками из одной квартиры в другую, чтобы что-нибудь не похитили. Но одновременно проследить, что происходит в двух комнатах, ей не удавалось. Глядя на панцирную кровать с никелированными шишечками у изголовья, очень модную в довоенные и послевоенные годы и передаваемую по наследству, Швец вспомнила, что  сексом на ней заниматься неудобно (проседает под тяжестью тел), а вот спать, словно в гамаке, вполне комфортно. Ее  размышления прервал голос бригадира:
— А  это старье мы заберем и сдадим на металлолом.
— Ни в коем случае. Это ретро, раритет, — возразила Тамила Львовна. — Такую койку сейчас, разве что только в музее и увидишь. Комод, рундук, сундуки другие старинные вещи  — все несите в мою квартиру. Сгодятся, предложу какому-нибудь  коллекционеру-фанатику.
— Мадам, да у вас  не хата, а настоящий склад для мебели и барахла, — заметил верзила.
— Молчать! Работай без  комментариев, — осадила она его, уязвленная словом «барахло». — Твое собачье мнение меня совершенно не интересует. Сделал дело — гуляй смело!
«Собачье мнение» его задело, но он, скрипя зубами, спросил:
— Картины со стен сымать?
—Снимайте, — после паузы ответила она. — Может на рынке какому-нибудь простофиле всучу эту мазню. Как говорят, с паршивой овцы, хоть клок шерсти.
— По-моему приличные, красивые картины, — возразил Иван.
— Я еще раз говорю, что твое мнение меня не интересует, оставь его при себе,  не суй нос в чужие дела!— отрезала  она.
Предусмотрительная Швец, перебегая из одной квартиры в другую, тщетно пыталась уследить за каждым из грузчиков, чтобы что-нибудь не сперли. Опасаясь  оставаться  в квартире наедине  с сексуально голодными мужиками, дождалась, когда грузчики переместили в ее квартиру последние предметы мебели, вещи. Не мешкая, вышла с пакетом в руке на лестничную площадку, захлопнув за собой дверь.
— Мадам, работа сделана, гони остальные бабки! — потребовал бригадир.
— Какие бабки!? — выпучила она удивленные глаза. —  Я вам уже заплатила, как и обещала.
— Вы, дамочка,  заплатили лишь половину, пятьдесят  процентов, — напомнил Иван.
— Все равно просадите на пойло, лучше бартер.
— Ты же обещала?
— Обещать, не значит жениться, — отрезала она и сунула в его руку пакет  с харчами, оставшимися от вчерашнего застолья и с душком порчи. Все трое склонив головы,  заглянули в пакет, где сиротливо торчало горлышко  бутылки с водкой и  ассорти перемешанной снеди в салфетках, ломтики черствого хлеба, кусочки сыра и колбасы, несколько черных маслин, подобие овечьих экскрементов. Досада отразилась на заросших щетиной лицах грузчиков.
— И это все? — сорвалось с губ одного из мужиков.
— По труду и плата. Вы даже вспотеть не успели, за час управились.
— Могли бы целый день провозиться. Бабки давай, как договорились! — потребовал  Иван.
—Бог подаст, сама бедствую, перебиваюсь с черного хлеба на воду,  — отмахнулась Тамила, не желая расставаться с купюрами.
— По твоей сытой роже, имуществу и объедкам в пакете не скажешь, что страдаешь, — возразил второй грузчик.
— С голоду пухну, — простонала женщина.
—У тебя в холодильнике харчей завались и бутылками из-под водки, коньяка и шампанского вся кухня заставлена, — усовестил ее третий трудяга.
— Стерва, старая швабра,  давай деньги! — угрожающе навис над ней бригадир. — Затащим в хату и по очереди отдерем, как блудливую козу, а потом задушим или утопим в ванне…
Ощутив реальность угрозы, Швец, вдохнула полной грудью и, что было сил, истошно закричала:
— Караул!  Грабят,   насилуют! Люди добрые, помогите!  Бейте скотов, чем попало!
Этот  крик парализовал  волю шабашников. Они переглядывались, переминались с ноги на ногу.
— Что ты орешь, дура! Шуток не понимаешь? — первым пришел в себя Иван, пытаясь закрыть ей рот ладонью.
— Чокнутая баба, гони деньги и мы уйдем, оставим тебя в покое, — не столько потребовал, сколько попросил один из грузчиков. Услышал за спиной быстрый топот ног. По  лестнице  с верхнего этажа, перепрыгивая через две-три ступени, на крик о помощи примчался Александр Гребень. Выше среднего роста, плотно сбитый, атлетически сложен. В тельняшке, шортах и кроссовках, с  пистолетом для стрельбы травматическими пулями в правой руке и с резиновой палкой — в левой,  он выглядел воинственно-агрессивно.
— Стоять! Руки вверх! Стреляю на поражение! — обрушил он залп приказов и мужики повиновались.
Потом обратился к соседке:
— Тамила Львовна, что случилось, что это за люди? Что им надо?
— Львовна, значит типичная еврейка? — удивился бригадир. — А нам назвалась  латышкой Ирмой  Донатовной,
— Эти здоровенные бугаи грозились  меня хором изнасиловать, а потом  зарезать или утопить в ванне, — пропустив  замечание Ивана, пожаловалась Швец.— С одним бы сама справилась, но их трое кобелей.
— За угрозу здоровью и жизни, насилие  предусмотрено уголовное наказание, — напомнил Гребень, переводя суровый взгляд с одного грузчика на другого.
— Эй, морячок, не шали, спрячь пушку,  мы пошутили, а она  подняла панику, — пояснил бригадир.
— Раскрой глаза, я не морячок, а десантник, — с гордостью сообщил атлет, указав взглядом на  левое плечо с татуировкой эмблемы ВДВ.
— Извини, прости, десант мы уважаем, настоящие герои, — польстил грузчик.
— Так, что за базар? — пристально поглядел на него десантник.
— Эта хитрая баба, — Иван указал взглядом на Швец, — наняла нас для переноса мебели и вещей из соседней квартиры. Договорились о цене. Пообещала  им по сто, а мне — сто пятьдесят рублей.  Вначале заплатила половину. Все, как полагается, перенесли в ее хату,  а она вместо остальных денег, как нищим, сунула эту подачку.  Всего одну бутылку водки на три рыла.  Ни в одном глазу.  Это же издевательство. Жратву на закусь  всучила не первой свежести, как будто ее кто-то уже жевал и выплюнул на салфетки.
— Ах, вы неблагодарные твари! — вскипела Тамила. — Пойла им мало. Я же о вашем здоровье беспокоюсь, чтобы не спились, не сдохли от цирроза печени. А харчей, разных деликатесов наложила гривен на сто.  Может вам  еще черной и красной икорки, индейки, фиников, ананасов  или «жабичих лапок»  захотелось?  Так я сама давно позабыла  их вкус.
— Жаб сама жри, — ответил один из грузчиков. Десантник осмотрел содержимое пакета и  решил, что мужики правы, а соседка слишком преувеличила стоимость  харчей  — отходов с барского стола.
— Тамила Львовна, они по-своему правы. Если денег нет, то дайте им, хотя бы еще один пузырь  водки, а то для такой оравы по сто  шестьдесят три грамма  на брата, что капля в море.
— И ты туда же, мужская солидарность, — упрекнула она. — Всем дай, нашли бесплатную давалку. А кто мне, бедной женщине, даст или хотя бы скажет доброе слово?
Она, нехотя возвратилась в свою квартиру и вскоре вынесла в руке чекушку дешевой водки:
— Нате, хоть залейтесь. И зарубите у себя на носу, что дареному коню в зубы не смотрят.
— Сама ведь говорила, что договор дороже денег, — напомнил Иван.
— Конечно,  договор дороже, а ты захотел денег, — парировала она.
— Давайте мужики, катитесь колбасой, пока я по спинам не огрел дубинкой. Вам здесь больше ничего не светит, — приказал десантник, играючи резиновой палкой.
«Конечно,  можно было бы вырвать свое заработанное, десантника завалить и повязать, а ее ремнем проучить за жлобство. Стоило мне лишь дать своим гвардейцам знак, — размышлял Иван. — Но скандал для нас мог выйти боком. Вмешалась бы милиция и «засветила» нас перед налоговой инспекцией. Работаем ведь без лицензии, налоги не платим. Прикрыли бы нашу лавочку и оштрафовали на солидную сумму. Фискалы не церемонятся, чем больше с человека сдерут, тем больше им перепадет за усердие и служебное рвение».
Иван слыл тертым калачом. Во время  хронического социально-экономического кризиса, которому не видно конца, оказавшись безработным, он нанялся стелить паркет в новом особняке  бизнесмена. Тот отличался патологической скупостью. Когда  заказ был почти исполнен,  хозяин оплатил лишь треть от ранее оговоренной суммы. Иван возмутился, но толстосум пригрозил, что, если будет качать права, то его «боевики» проломят арматурой череп.
С такой наглостью Иван смириться не мог. Улучив момент, когда бизнесмена, а по совместительству главаря бригады рэкетиров, не было в особняке, он в нескольких комнатах трехэтажного особняка вскрыл паркет и вновь приклеил, использовав белок и желток куриных яиц. Сам срочно уехал в одно из глухих селений необъятной России.
Через пару дней особняк протух от фундамента до  фиолетового  цвета кровли, словно   в резерве или в засаде находился конный эскадрон. Бизнесмен рвал и метал, его боевики рыскали по городу и региону в поисках  зловредного паркетчика. Пришлось бизнесмену нанимать шабашников, вскрывать паркет во всех комнатах и в банкетном зале, ведь по внешним признакам невозможно было определить место и источник зловония.
В  родной город Иван возвратился лишь после того, когда в одной из кровавых разборок, бизнесмен был убит заточкой. Туда ему и дорога, сволочь  с чужой кровью по локоть была редкая. Эти и другие уроки для Ивана не прошли бесследно, а многому научили. По поведению, смыслу  речей, интонации голоса, мимике лица и жестам, другим деталям и признакам он научился определять характер человека,  его устремления и замыслы.
— Окончен бал, погасли свечи. Здесь нам больше ничего не обломится, — произнес бригадир. Грузчики, спрятав чекушку в пакет, молчаливо повиновались. Проигнорировав лифт, по лестнице спустились в подъезд.  Ивана и его корешей  утешало то, что успели умыкнуть несколько серебряных ложек и вилок, бронзовую статуэтку  и хрустальные стаканы,  чтобы загнать барыгам-спекулянтам на рынке.
— Спасибо тебе, Санечка, век не забуду. Даже не знаю,  как и чем тебя благодарить за спасение? — нежно произнесла Швец и предложила.  — Может,  дернешь, у меня завалялся отличный коньяк «Коктебель»  пять звездочек? А потом можно и… понежится. Я еще не разучилась пылко и сладко любить.
Глаза женщины  загадочно заблестели. Она упругим телом вытянулась в струну, небрежно огладив ладонью овальные  бедра.
— В другой раз. Жена дома, может застукать. Сегодня  заступаю на службу, а завтра свободен.
— Смотри, уговаривать не стану, куй железо, пока горячо, — заметила она, явно огорченная его отказом.
— Я предпочитаю здоровый образ жизни, занимаюсь спортом, панкратионом, самбо, рукопашным боем, — смущенно сообщил десантник.
— Скажи, что оробел? Секс спорту не помеха, а напротив, бальзам.
— Тамила Львовна,  советую вам проявлять бдительность. Избегайте встреч, общения и контактов с подозрительными, деклассированными типами. Ведь не будь меня дома, кто бы пришел на помощь?
— Никто, — вздохнула она. — Такое дикое времечко наступило, что человек человеку — волк. Каждый стремится надуть друг друга.
— Они могли вас ограбить и хуже того изнасиловать и убить.
— Могли, но Господь, Моисей помиловали. У меня надежный ангел-хранитель
—На Бога надейся, а сам не плошай,  — напомнил он присказку и, глядя на старинный сервант  и другие предметы, поинтересовался. — Это же мебель Евдокима Саввича.
— Да, не ошибся, у тебя глаз-алмаз, — польстила Швец.
 —Почему вы вздумали перенести мебель Суховея в свою квартиру?  Вы с ним поженились или он разрешил напрокат пользоваться? Что с художником?
—  Ничего странного, пока он лечится  на стационаре в больнице. Для профилактики в отличие от нас, простых смертных, бережет свое драгоценное здоровье. Может после его возвращения и поженимся, чем Купидон не шутит? А пока Рафаэль решил съехать с этой квартиры на  квартиру умершего брата Никиты, а эту продал мне. Причем, по цене, как за новую. Еще тот ушлый спекулянт.
— Что-то я не слышал от него о таких планах? Не замечал за ним скупость.
— А, а, ты молод, в людях не разбираешься. Моча старику в голову ударила, захотелось пожить на новом месте, чтобы ощутить дух, ауру усопшего брата, — пояснила Тамила. — Сказывал,  что ему было ночное видение: явился Никита в белом саване и не то, что попросил, а приказал, чтобы Рафаэль срочно переехал в его квартиру, иначе  дни художника на земле будут сочтены.
— Странно, он вроде не суеверный, в чертовщину не верит?
— Когда прижмет и возьмет косая за горло, то в черта и дьявола поверишь, — попыталась она развеять сомнения Гребня. — От Никиты осталось много ретро-мебели и антиквариата, поэтому Рафаэль попросил, чтобы я взяла его мебель на временное хранение. Не выкидывать же полезные вещи на свалку?
— Да, мебель добротная, прочная, не то, что современная, прессованная из опилок. Два раза перевез с места на место и рассыпалась.
— Я такого же мнения, — поддержала Швец. — Как не уважить художника. Сначала была категорически против перемещения его мебели на мою жилую площадь. А потом подумала, что все люди братья и сестры. Пусть стоит, она хлеба и молока не просит.. Может и Рафаэль когда-нибудь за эту услугу добром отплатит.. Мир тесен.
— Тамила Львовна, вы— щедрой души человек, — похвалил десантник.
— Только мало кто это ценит, — посетовала Швец. — Чем больше людям делаешь добро тем больше клеветы и сплетен.. Зарекалась помогать, но не в силах перебороть свою бескорыстную  натуру.
— Не огорчайтесь, рано или поздно добро возвратиться сторицей, — заверил десантник.— Я слышал о его горе.  Теперь Евдоким Саввич один, как перст. Может, эта трагедия и подкосила его здоровье? Депрессия, стрессы, неврозы, особенно в старом возрасте, бесследно не проходят.
— Я тоже так считаю, — охотно подтвердила она. — Тревоги и  скорбь оставляют рубцы на сердце.
— В конце недели у меня выходные, обязательно навещу художника, — пообещал Гребень.
— Я тоже  собиралась навестить. Давеча собрала полный пакет гостинцев: черную и красную икру,  сыры, ветчину, масло, шоколад, цитрусовые, но лечащий врач все планы разрушил,  велел не беспокоить пациента. Старик еще очень слаб и плох. Придется самой все слопать, чтобы не пропало. Ты, Санечка, тоже повремени с  визитом, лучше после смены сразу ко мне. Посидим, почаевничаем, не пожалеешь. Я в долгу за свое спасение от смерти не останусь, щедро отблагодарю. Заодно и  сообщу, когда  будет можно навестить Рафаэля.
— Хорошо, — согласился Александр, предвкушая сладость женских чар и нежностей.— А насчет переезда на квартиру брата он мне ничего не говорил.
— Рафаэль по натуре скрытный, себе на уме,  не перед каждым раскроет душу, а со мною бывает откровенным. Мужчины, особенно в старости, словно малые дети. Им хочется поплакаться в жилетку, чтобы приласкали и приголубили. Вот и художник не прочь на судьбу-злодейку посетовать, пустить слезу, — пояснила Швец. — В молодости купался в роскоши, не задумывался о старости, как та стрекоза из басни, что лето красное пропела. Теперь прижало, на все требуются деньги, а жизнь дорожает. Рано или поздно за ошибки молодости наступает расплата.
— Евдоким Саввич вроде  порядочный старик, прекрасный художник из аристократов, не алкаш.
— Эх, Санек, не забывай, что в тихом болоте черти водятся. Рафаэль,  я его так называю за страсть к живописи,  умелый конспиратор. Его из-за вольнодумства, богемы к осторожности приучили КГБ и МВД. Поэтому не слишком ему доверяй, не  верь  старческому маразму. Стрелянный воробей, на мякине не проведешь. Эту квартиру  после евроремонта решил выгодно продать или сдать в аренду, чтобы не разорится на платежах за коммунальные услуги. Ведь лишние двести  долларов к нищенской пенсии не помешают.
— Да, не помешают, — согласился мужчина. — Все же жаль, что старик съедет, хороший был сосед, скромный, добрый и не жадный.  Обещал написать мой портрет в парадной форме и с боевыми орденами, полученными во время службы в Афгане. Теперь уж, наверное, не получится? После болезни старику будет не до творчества. Потребуется помощь — зовите! Чем смогу, тем и помогу.
— Спасибо, Санек, — улыбнулась Швец и спряталась за стальной дверью, а Гребень по лестнице с чувством честно исполненного долга поднялся на свой этаж. 
Уединившись в своих апартаментах и, и радуясь прибавлению мебели, бытовой техники, посуды, книг, антиквариата, она  принялась составлять подробную опись. Когда настал черед серебряного сервиза, то недосчиталась четырех тарелок, трех ложек, четырех вилок и ножей. Задрожала от  нахлынувшего гнева.
— Вот,  сволочи, бандиты с большой дороги, обобрали среди бела дня, — всхлипнула она от обиды. — Как  же я  проглядела? Был сервиз на восемь персон, а остался лишь на четыре.
Но это было не последнее ее  огорчение. Грузчики, очевидно в широких и глубоких карманах роб унесли две хрустальные салатницы, одну селедницу и пять рюмок. Она посетовала, что из-за своей горячности не догадалась проверить их робу и сумки: «Санька с пистолетом и дубинкой помог бы возвратить награбленное. Теперь уж  поздно пить боржоми и посыпать голову пеплом. Если же обратиться в милицию, то сразу поинтересуются: откуда и чье имущество?  Придется смириться с потерей, сама виновата. Надо было отдать грузчикам деньги и все дела. Верно,  говорят, что скупой платит дважды».
В надежде отыскать спрятанные купюры, принялась перетряхивать книги, чуть ли не отрывая страницы от переплетов. Но, увы, все старания оказались тщетны.               

               
 23. Мародеры на чужой даче

 В полдень Баляс поджидали подругу у подъезда дома. Вскоре к тротуару подкатил   автомобиль «Нива»  красного цвета с шашечками «Тахi». Открылась  дверца, из салона  вылезла Швец. Ее примеру последовал  водитель среднего возраста и роста.
На круглом лице нос картошкой и пухлые, как у хомяка, щеки. Он был одет в выцветшую, некогда оранжевую футболку фирмы «Аdidas», потертые джинсы и стоптанные кроссовки. Над ремнем, словно у беременной женщины,  нависало  круглое брюшко. Всем своим видом он демонстрировал показное благодушие и бесшабашность, что вызвало у риэлтора чувство неприязни.
— Тамила, глухая тетеря, почему не заказала просторное авто, «Mеrсеdеs» или ВМW? — упрекнула Виола.
— Ты же сама просила иномарку или джип.  А «Нива», мне об этом сказал Борис,  и есть самый натуральный советский джип, — ответила Швец. — Все тебе не так. Сразу бы  сказала, что желаешь на хаммере или лимузине прокатиться.
— Не накручивай. Ты бы еще пожарную  машину с сиреной заказала, чтобы все видели и слышали. Я же просила, чтобы серого или темно-зеленого цвета, а ты красный фонарь заказала, — упрекнула Баляс.
— Что под руку подвернулось, то и заказала. Или мне надо было заставить его перекрасить авто? — парировала Тамила.
— «Нива» и есть советский джип, внедорожник, — подтвердил водитель Борис Жужела и похвастал. — Восемьдесят «лошадок»,  цепляй плуг и паши, как на тракторе.
— Нам авто надо не для пахоты, сева или жатвы, а для поездки с удобствами, — сообщила Виола.
— Эх, прокачу с ветерком! — заверил таксист.
— Тоже мне чемпион  Шумахер. Пошел ты со своим ветерком на хер, — сама того не желая, в рифму произнесла риелтор.— Как бы  твоя крутая иномарка не развалилась на виражах, и мы не оказались на том свете. Не гони сломя голову, тише едешь — дальше будешь.
— Мне эта присказка тоже нравится, — заискивающе улыбнулся таксист. — Мадам, не волнуйтесь, все будет в ажуре, я — профи. Четверть века за баранкой, имею первый класс, на разных авто, от тяжелых грузовиков, фур до легковушек, довелось работать. Минувшей осенью участвовал в джип-фестивале в рыбацкой деревне «Черные камни», что  недалеко от Бахчисарая. Очень живописное место для отдыха в любое время года. Рекомендую.
— Так ты турагент или таксист? — осадила его риелтор, а Тамила  с хитростью смягчила напор:
— Победил?
— Занял третье место, бронза. Дали диплом и сувенир, — признался  Жужела. — Так что милые дамы ваши драгоценные жизни в полной безопасности.
— Будет тебе, чемпион,  заливать, лапшу на уши вешать. Знай, свое дело крути баранку и следи за дорогой, — велела  Баляс.
— Только не понимаю, почему вам не нравится красный цвет машины? К чему такая конспирация?
— Ты не прокурор, чтобы устраивать допрос, знай, свое дело, крути баранку, — одернула таксиста риелтор.
— Виола, не привередничай, за услуги иномарок тариф выше,— промолвила Тамила.
— Я на этой кляче не поеду, — заупрямилась Баляс.
—  Вот тебе новость! Ты, как малое, капризное дитя. Доедим в тесноте, но не в обиде.  Лучше помоги управиться с пакетами.
— Ты, что столько напитков и харчей набрала? Вот молодчина, устроим пикник на природе! — обрадовалась риелтор, прощая подруге за вызов неказистого авто.
— Прямо разбежалась. Взяла  пару ведер для фруктов и ягод, а мешок для овощей. На дачу, в сад и на огород едем. Не с пустыми же руками возвращаться.
— Да, хватка у тебя жлобская, — укоризненно покачала головой Баляс. —  Может там  взять нечего, а ты затарилась мешками и ведрами?
— Есть чего. Рафаэль по пьяной лавочке хвастался, что хорошо уродили  ягоды, малина, смородина,  крыжовник, шелковица, слива,  персики и разные овощи, огурцы, помидоры, бурак, капуста, морковь, зелень. Не на рынке же у спекулянтов покупать, если подфартило.
— Выпивку и закуску не забыла?
— Не забыла, как же без этого, традиция, — ответила подруга.
— Ладно, поедем на «Ниве», но в следующий раз этот номер у тебя не пройдет,  — произнесла Виола. Они погрузили в багажник пакеты с едой, ведрами и мешком. Жужела  смерил Баляс встревоженным взглядом: «Для бабы с такой комплекцией  в самый раз был бы армейский гусеничный тягач, транспортирующий орудия крупного калибр»,  — подумал он, но благоразумно промолчал, понимая, как агрессивно реагируют женщины при напоминании о их избыточном весе и деформированной фигуре. Но Виола по иронии в его глазах догадалась, о чем он подумал и решила при случае отомстить.
— По коням! — приказала Швец и села рядом с водителем, а Баляс, развалившись, словно на диване, устроилась сзади.
—Эх, раньше жизнь была  денежная, развеселая, — заявил водитель.— Я работал в «Югрыбпоиске», на траулерах в моря и океаны ходил,
— Может на тральщиках? — подала голос Тамила.
—Ха-ха-ха, — рассмеялся он и пояснил. — Тральщиками моряки мины тралят, а  траулерами, сейнерами матросы  рыбу ловят. После рейсов возвращались в родную гавань, получали боны и неделями кутили в ресторане «Меридиан»  и кафе «Коралл», что на Марате. Кафе мы называли реанимацией, потому что после большого Бодуна лечились  холодным пивком. И с пылкими бабами проблем не было, сами на шею вешались, липки, как пиявки. У вашего блудливого  племени чутье, нюх на  большие деньги.
— Так ты еще тот гуляка,  сексуальный разбойник, — заметила Баляс.
— Было дело, женщины — моя радость, сладость и слабость, — самодовольно отозвался Борис и посетовал.— Когда рыболовецкий флот уничтожили, разорили, часть траулеров и сейнеров продали, другую списали на металлолом, то рыбаки остались не у дел. Чтобы не сдохнуть с голодухи, сел за баранку. Вот уже больше десяти лет  карпалю.
— Хватит ныть, отравлять настроение, тошно слушать, — оборвала его Тамила.— Нам твоя биография неинтересна.
—В таксомоторе я на хорошем счету, ударник труда,— не без гордости заявил Жужела.— Постоянно перевыполняю план, дают премии.
—Нам из-за того ни холодно, ни  жарко, — заметила Баляс.
Через двадцать минут приехали в пригород, где находился садовый кооператив «Деметра» Возле одного из участков, на калитке которого висел замок, а ограда была оплетена колючей ежевикой и кустами шиповника, Тамила велела водителю остановиться.
— Подождешь нас с полчаса, мы живо управимся, — не дав ему открыть рот, приказала Швец.
— Нет, дамы, так не годится, — возразил Борис. — Оплатите, хотя бы процентов семьдесят. Со мной уже был такой случай. Подвез одного хмыря на дачу. Он обещал через пять минут возвратиться и продолжить движение. Я прождал его десять, двадцать минут, глухо. Прошел на участок, а он оказался, что проходной двор. Этот мужик огородами, огородами и скрылся, кинул меня, как последнего лоха.  Бензин, износ  двигателя, ходовой части машины, все требует расходов. Теперь я действую по принципу: доверяй, но проверяй.
— Раскрой свои зеньки. Неужели мы похожи на аферисток?  — сурово произнесла риелтор.
— Платите за проезд без разговоров, — настоял он. Швец достала из сумки портмоне и скупо отсчитала несколько мятых  купюр.
— Остальные потом на обратном пути, чтобы не уехал.
— Годится, только долго не задерживайтесь.
— Не задержимся, лучше помоги открыть замок, а то, наверное, заржавел после дождя, — велела Тамила и подала  в связке пять ключей.
— Какой именно ключ? — спросил таксист.
— Попробуй, какой подойдет.
— Так это не ваша дача? — смекнул он. — Тогда бы  пригодились отмычки.
— Наша, наша дача, давно не были, поэтому память отшибла— поторопила его Баляс.
— Вроде бы не старухи, чтобы страдать от склероза, — недоверчиво произнес Жужела. После нескольких попыток подобрал ключ к замку, открыл печально скрипнувшую калитку и жестом пригласил:
— Прошу, дамы, только без опозданий. Для меня время — деньги!
— Уже слышали, — небрежно ответила Швец.
Они прошли по дорожке с обеих сторон обсаженной кустами смородины и крыжовника. Ветки были отягощены  созревающими ягодами.
— Виола, а ты еще сомневалась насчет тары. Ей  даже будет маловато, — посетовала Тамила. Отыскала взглядом в закутке участка темно-зеленые кусты малины с  красными и алыми огоньками  сочных ягод. По пристроенному  к  типовому домику веранде плелись  виноградные лозы с широкими резными листьями и набирающими вес гроздьями.
Подобрав ключ, Швец открыла дверь веранды с врезным замком. Здесь хранился инвентарь, лопата, грабли, пила,  топор, молоток, секатор, ведра, прочий инструмент, корзины и ящики. В комнате увидели  старый письменный стол, две табуретки, рукомойник, электроплиту, медный чайник и пару алюминиевых мисок, набор ложек и вилок.  В правом углу  стальная печка-буржуйка и несколько сухих поленьев. Окно занавешено выцветшей тканью. У стены старый топчан и две навесные книжные полки с литературой.
— Коль твердо намерена обзавестись этой дачей, то придется тебе раскошелиться на дрова и уголь, иначе в лютые морозы околеешь, — заметила риелтор.
— Я не собираюсь здесь зимовать, — ответила Швец.
— Бомжи дачу разнесут.
— Кроме старья, рухляди, здесь нечем поживиться. Харчи, варенья, соленья и вино Рафаэль, еще тот хомяк,  в кладовке квартиры хранит. А за дачей сосед присматривает.
— Разумно, рационально, — согласилась Баляс. — Зимой здесь, хоть волком вой, тоска зеленая.
— Рафаэль еще тот самец, гуляка, кутила и бабник, — Тамила ударилась в воспоминания. —  Попировал вдоволь, пора и честь знать. Если бы ты знала, сколько он баб на топчане  дрючил. Вся обшивка  потом и спермой пропиталась.
— Откуда тебе известно? Наверное, сама давала и  минетом ублажала?
Швец вспомнила, как в порыве страсти Суховей разминал ее на траве под цветущей сиренью, но скромно ответила:
— Какое это теперь имеет значение. Что было, то прошло, быльем поросло.
 — От верблюда! Он в те годы, даже пошлый стишок сочинил: «На что, блоха — какая гадость и та находит в ебле  радость».
— Так это из творчества Луки Мудищева, — усмехнулась Баляс, но ностальгическому тону подруги Виола поняла, что художник не один раз и ее  распинал  на топчане, коль она ударилась в приятные воспоминания
Между тем Швец бросила взгляд на корешки книг, читая названия. Сняла с полки сначала В. Кравцов «Советы огородникам», а потом  Ф.Я. Попович,  Я.П. Ребрик «Домашнее консервирование», перелистала страницы с картинками и таблицами.
— Очень полезные книги, а остальные туфта, — произнесла она.—  Возьму их домой, на досуге почитаю, а то от разных романов и детективов, злодеев и душегубов мороз по коже.
— Читай, просвещайся, ради богатых урожаев. Я потом буду дегустировать твою консервацию, варения, соления, компоты и маринады…
— У тебя, Виола, одна забота, только бы набить свою требуху, — усмехнулась Швец.
— Постоянно ощущаю чувство голода, — призналась риелтор.
— Ешь все подряд,  не перебирай харчами и будешь постоянно ощущать чувство сытости, — посоветовала Тамила. — У тебя симптомы американской болезни под названием обжорство. Следовало бы удалить часть желудка, пока не возникла язва.
— Сама ты язва, не упускаешь момента, чтобы подсунуть шпильку.
— Ладно, Виола, не сердись, я ведь это делаю любя. Теперь  я развернусь, как следует,  сама буду консервировать, варить и солить, мариновать  овощи, фрукты и ягоды. Отпадет необходимость покупать на рынке у спекулянтов. Еще неизвестно, что они в банки кладут, может рассол мочой разбавляют. Доверчивые покупатели все поглощают.  Отсюда и разные желудочно-кишечные расстройства. У меня на столе всегда будет свежая, здоровая пища.
— Да, Тамила, тебе здорово повезло, — подтвердила риелтор.— Старайся обходиться без всякой «химии», гербицидов, пестицидов, сульфатов, селитры, медного купороса и тогда урожаю цены не будет.
— Знаю, но ты не столько о моем,  сколько о своем здоровье заботишься. Теперь я  буду действовать по правилу: сама вырастила, сама и съела.
— Нынешний урожай ты не сеяла и не растила. Это заслуга  Суховея, а твой урожай  появится лишь через год, — заметила Баляс.
— Ты мечтаешь  пастись в моем огороде и  в саду?
—  Если не пожадничаешь и пригласишь.
— Приглашу, но на многое не рассчитывай, самой мало.
— Тогда советую развести  кур, цесарок, уток, гусей, а может свинью или козу. И на харчах у тебя будет большая экономия. Быстро сколотишь капитал для красивой и веселой жизни.
— А, а деньги, как вода. Сколько их не копи, быстро заканчиваются,  потому, что растущие потребности их постоянно опережают— посетовала Швец.— Так будет всегда, чтобы человек не сидел, сложа руки, а постоянно думал, где добыть бабло?  Я первым делом построю на даче утепленный туалет с импортной сантехникой и  ванную. Не ходить же под колючие  кусты, если приспичит.
— С джакузи и биде, —  язвительно подсказала Баляс. — У тебя наполеоновские планы.
— Не в дерьме же сидеть. Я — эстетка, люблю красоту и гармонию, комфорт и уют. Будем, где в любое время года устраивать пикники и застолья. Со временем построю теплицу, ротонду и бассейн с фонтаном и скульптурами. Чем мы хуже других? Красиво жить не запретишь.
— Да, не запретишь, но надо по одежке протягивать ножки, жить по средствам, чтобы не получилось, что дурак  думкой богатеет, — наполнила Баляс.
— Я упрямая. Если наметила цель, но обязательно ее достигну. Куй железо, пока горячо! — не без гордости изрекла Тамила.
На стенах  женщины  увидели несколько картин в простых, примитивных рамках: пейзажи, натюрморт – плетенная корзина с гроздьями черно-фиолетового и янтарного винограда, ягодами малины, смородины и крыжовника, отдельно на столе ветка облепихи с желтыми ягодами.
— О-о, и здесь Рафаэль свою мазню развесил. Не дача, а вернисаж, — с иронией сообщила Швец.
— Мне его живопись нравится. В творчестве Суховея есть что-то от Врубеля…
— Какого еще рубля? — не поняла Швец.
—Врубель, глухая тетеря. Был такой замечательный живописец, его полотна отличаются красотой и изысканностью. У Евдокима Саввича тоже великолепные пейзажи, особенно натюрморт. Я его заберу с собой, пристрою в прихожей или на кухне, — отозвалась Баляс. — А пейзажи отдашь потом, когда станешь хозяйкой этой усадьбы.
— Отдам, отдам, все отдам, чтобы от Рафаэля здесь духа не осталось, — пообещала подруга, держа кукиш в кармане. Виола не поленилась, сняла со стены натюрморт и положила в пакет и спрогнозировала:
— Может лет через пятьдесят за эти картины на аукционах десятки, а то и сотни тысяч долларов или евро будут давать.
— Почему не раньше? Хотя бы лет через десять или двадцать, пока мы живы и здоровы, — огорчилась Тамила.
— А потому, что ценность предметов  искусства, их магия от нашей воли и желания не зависят.  Живопись — это такой странный, загадочный и не предсказуемый вид искусства. Часто художников при жизни не признают, они бедствуют, влачат жалкое существование, остаются непонятыми своими современниками и умирают нищими.
И только после смерти их полотна становятся шедеврами,  на аукционах оцениваются в сотни тысяч и миллионы долларов и евро. Ничего особенно нет в квадрате Малевича, а коллекционеры до сих пор тащатся от этой  психологически-абстрактной картины. Может и наш Рафаэль непризнанный гений и после смерти обретет мировую славу. Картины, рисунки, которые ты презрительно называешь мазней, пойдут нарасхват.
Время — самый объективный и строгий критик, — пояснила риелтор. — Именно оно определяет, что из творений человеческих ума и рук подлежит забвению, идет в утиль, а что сохраняется надолго в музеях, картинных галереях и в частных коллекциях олигархов. Такова ирония и даже трагедия гениев — творцов живописи, литературы, музыки, скульптуры, архитектуры  и других  видов искусства. При жизни многие из творцов не были признаны гениями и влачили жалкое существование.  Лишь после смерти обрели бессмертную славу, а их полотна стали шедеврами мирового искусства.
Швец призадумалась и предложила:
— В таком случае все его картины поделим поровну. Вдруг его признают и оценят?
— Во всем ты преследуешь личную корысть, — упрекнула Виола.
— Ты, что же, святая, бескорыстная?
У той не нашлось контраргументов.
— После того, как Рафаэль окочурился, тебе никто бесплатно деликатесов и коньяков не подаст.
— Кто тебе сказал, что он уже  окочурился?
— Никто, но дело идет к тому. Меня интуиция, предчувствие еще не подводили.. Нынче медицина ни в дугу.. Там не лечат, а калечат, даже вполне здорового человека тупые эскулапы с «липовыми» дипломами часто загоняют в гроб. А, если у пациента нет денег, то сразу заказывай гроб и духовой оркестр.
— У меня душа не на месте, смутное предчувствие тревоги, — призналась Баляс. — Надо выкроить, хотя бы часок, и навестить художника, воочию убедиться, что он не жилец. После возвращения в город обязательно позвони в больницу и поинтересуйся.
— Почему я? Справки навести  ты  и сама можешь. Понимаю, не хочешь лишний раз «светиться», считаешь меня дуррой,  подставляешь?
— Ты хочешь иметь эту дачу?
— Очень хочу, сгораю от нетерпения.
— Тогда помалкивай и делай, что тебе советую, — властно произнесла Баляс и подруга, поняв намек, покорилась. Мягко поинтересовалась:
— Что скажешь о даче?
— Обычная дача, вместе с землей и хатой потянет тысяч на пятнадцать, — вынесла Виола свой вердикт.
— Чего,  рублей?
— Нет, долларов.
— Ну,  ты и загнула. Ей красная цена не более трех тысяч долларов, — сознательно максимально снизила стоимость Швец, хотя знала, что одна сотка земли в пригороде  стоит не меньше  тысячи  долларов, а здесь целых шесть соток, а еще домик и колодец, сад, малинник.
Для  Баляс выгодна  была  максимальная  цена  дачи, а для Швец  — минимальная, тогда бы меньше пришлось отстегнуть Виоле разницу  из суммы, полученной от продажи двух квартир и меньше сумма налогов за сделку. Не желая терять прибыль, каждая из женщин, старалась обхитрить и извлечь для себя пользу.
—Рано делить шкуру неубитого медведя, — сказала риелтор. — Потребуется новая гендоверенность на продажу земельного участка с объектами недвижимости. Дело нервное, муторное…
— Виола, не драматизируй, не набивай себе цену. Отыщем того же бомжа Кишлака, что, как две капли воды похож на Рафаэля. У знакомого нотариуса, что при продаже квартиры Никиты, оформим  гендоверенность, а затем и куплю.
— О-о,  ты прогрессируешь, делаешь успехи! Начинаешь разбираться в операциях с недвижимостью, — польстила ей Баляс. — Вот так и появляются конкуренты. Не получится ли, что согрею змею на своей пышной груди?
— Не получится. Я никогда своей лучшей подруге не стану поперек пути, — заверила Швец.
— Свежо предание, да верится с трудом. Ладно, к этой теме мы еще возвратимся, — решила взять тайм-аут риэлтор, наиболее ушлая, юридически подкованная., отлично понимавшая, что без ее услуг Тамиле не обойтись.
— Выкладывай свой презент, — указала она взглядом на пакет со снедью. — Время идет, а у нас еще ни в одном глазу. Минут через пятнадцать водила начнет проявлять беспокойство.
Виола планировала напоить подругу, которая из-за меньших габаритов и массы тела и желудка быстро пьянела и становилась покладистой, чтобы склонить ее к выгодным для себя условиям сделки.
— Нет, подруга, делу — время, а потехе — час, — не пошла на эту уловку Швец. — У нас времени в обрез, поэтому надо, сначала собрать урожай, овощи, ягоды, фрукты. А уж потом, если успеем, то выпьем и закусим, как следует. А, если не успеем, то дома накрою стол.
— Сама собирай урожай, а я не желаю возиться и пачкать руки, — возразила риелтор.
— Так ведь и на твою долю, не придется на рынке тратиться. Возвратимся в город и поделим трофеи поровну. 

               
 24. Сбор   урожая

После колебаний Баляс согласилась. Они вышли из домика, их внимание привлек колодец с невысокой деревянной надстройкой, ручкой  ворота сбоку. Тамила открыла крышку и заглянула в полутемный узкий створ, сложенный из железобетонных колец. На глубине около четырех метров, словно  олово, блеснуло зеркало воды.. Вдруг на поверхности, что-то булькнуло и разошлись  круги.
— Что это в глубине? — спросила Швец.
— Лягушка или змея? — предположила риелтор. Сняла с крюка оцинкованное ведро с грузом на веревке и опустила вниз. Завращалась деревянный барабан, разматывая веревку. Раздался  удар о  воду и  веревка натянулась упругой тетивой.
— Вытаскивай, у тебя сил больше, чем у меня, — велела Швец и Виола взялась за рукоятку. Без видимых усилий принялась ее вращать, поднимая ведро вверх. Подхватила его свободной рукой и велела:
— Пробуй, хороша ли водица, чтобы не отравиться?
— Почему я? — заупрямилась Швец.
— Ты без пяти минут хозяйка этого поместья. Вот и проверь,  годится ли вода для питья?
— Сама пробуй, тебе к лягушкам, жабам  не привыкать.
— Глупая, лягушку-холодушку специально садят в крынку с молоком, чтобы оно не прокисало.
Виола зачерпнула ладонью холодную воду из ведра и поднесла к полным губам.
— Соленая, как рапа, — скривив мину, она сплюнула в створ колодца. — Придется тебе купить опреснитель или емкость для питьевой воды.
—Да, придется, опять расходы, — посетовала Тамила. — Не было хлопот, купила баба порося, так и я. А ты не плюй в колодец, придется напиться. Это дурная примета.
— Не верю я в приметы, а ты не лукавь, не прибедняйся. Дача достанется почти бесплатно. Сделаешь косметический ремонт и продашь втридорога.
Тамила еще раз заглянула в створ колодца и, заметив серо-бурых слизняков на кольцах бетона,  завопила:
— Виола, пляши, твои деликатесы зашевелились!
Та оценивающе поглядела на слизняков и сказала:
— Эти  в пищу не годятся. Вот, если бы устрицы или виноградная улитка, то с большим  удовольствие посмаковала, — она облизнула полные плотоядные губы  и вдруг заявила. — Тамила, на кой ляд тебе эта дача? Потянет и силы, и деньги.  Думаешь, что  будешь постоянно скакать козочкой и поедать ягодки. Придется, согнувшись в три погибели, вкалывать до седьмого пота. Копать и взрыхлять почву, пропалывать грядки от сорняков, воду для полива носить ведрами из колодца. Масса грубой мужской работы.
— Найму бомжей.
— Мг, нашла трудяг. Они у все сожрут и вытопчут. Проще продать и валюту поделить, — предложила риелтор.
— Нет, нет, я твердо решила, что она  станет моей. Это давняя мечта и она должна осуществиться,— ответила подруга.
Они прошли на участок. Баляс придирчиво обозрела сад и огород.  По периметру участка рос виноград. Лозы,  подвязанные к шпалере, были отягощены созревающими гроздьями, сулящими щедрый урожай. Это обрадовало Швец.
 «Хватит и в свежем виде полакомиться, часть ягод продать на рынке и вина литров пятьдесят приготовить, — прикинула она. —  Остается лишь уговорить Виолу, чтобы срочно переоформила дачу на меня. А то ведь заупрямится, потребует свою долю. Она без личной корысти пальцем не пошевелит».
Швец ощутила утробный позыв и короткими ногами засеменила к покосившемуся дощатому туалету, расположенному в десяти метрах от домика. Скрылась за дверью, но через три минуты выскочила, будто ошпаренная кипятком.
—Ужас, какой ужас! — завопила она, зажимая ноздри носа пальцами. — Рафаэль не только огород, но и туалет запустил. Дерьмо из дыры прет и доски под ногами ходуном ходят. Я чуть в обморок не упала.
—Глупая, радоваться надо, — усмехнулась Баляс.
— Чему радоваться?
— Тому, что фекалии через край. Это же натуральное органическое удобрение без всякой химии. От применения  клубника, малина, смородина, а и другие ягоды и овощи будут крупными и сочными…
—Их же в рот противно будет брать?
—Удобрять будешь ту, что на продажу. Для покупателей главное товарный вид, слопают, не подавятся. Пойду  погляжу, чего ты перепугалась. Заодно опорожню свой кишечник.
—Виола, всеми святыми тебя умоляю! — всполошилась Тамила. — Не ходи туды, а то провалишься и утопнешь. Здесь ни трактора, ни бульдозера, чтобы тебя из дерьма тащить. Поди под кустом справь нужду.
Инстинкт самосохранения удержал Баляс от риска. Она последовала совету подруги. Направилась в дальний угол участка под густые раскидистые ветви фундука. Возвратилась в бодром настроении и заявила:
—Вот теперь и пробу можно снять с ягод и овощей.
Из  деревьев  они  приметили  яблоню, шелковицу,  вишню, айву, черешню, кизил, фундук, абрикос, персик, сливу,  деревца  облепихи, калину…
— В этом году яблоки уродили и в августе созреют, — с радостью произнесла Тамила, указав взглядом на ветви, согнувшиеся под  зелеными плодами.
— Созреют, если ветер не собьет или град не побьет, — сказала Баляс.
— Сказывают, что из яблок делают крепкий напиток?
— Из любых сладких плодов и ягод можно приготовить крепкий напиток. А из яблок под названием кальвадос, — пояснила риелтор. — Довелось дегустировать. Тот же самогон  или чача  с привкусом яблок.
— Обязательно пару ведер надо приготовить, — наметила Швец.
— Лучше сварить варенье. Яблоки богаты пектином полезным для организма.
—Да здесь настоящий ботанический сад!— с восторгом  окинула взором насаждения Тамила.— А ведь Рафаэль постоянно, как тот хитрый еврей, ныл и стонал, что у него ни двора, ни кола.
— Не завидуй. Чтобы все это цвело, пахло и давало урожай, надо с раннего утра до позднего вечера пахать, как папа Карло, — сказала Виола.
— Глаза бояться, а руки делают, — возразила Швец.
—У тебя руки-крюки, не способны к крестьянскому труду.
— Да, за время, что Рафаэль пребывает в коме, грядки и сад бурьяном заросли, — посетовала Швец.
—Кто тебе сказал, что он в коме?
—Интуиция  подсказала.
—Срочно наведи справку о его состоянии, — велела риелтор.
— Тебе надо, ты и наводи.
— Это в наших общих интересах.
— Что за лопух и волчьи ягоды? — Тамила указала взглядом на приземистое растение с широкими глянцевитыми длинными листьями и на раскидистый куст, облепленный зелеными ягодами и белыми соцветиями. — Совсем Рафаэль огород запустил, работы непочатый край.
—Эх, подруга и лопухнулась ты со своими познаниями, покачала крупной головой, словно маятником старинных часов, Баляс. — Хрен назвала лопухом, а паслен волчьей ягодой. С такими знаниями ты здорово преуспеешь в дачных делах.
— Виола, не морочь мне голову! Хрен бывает бордового или сиреневого цвета, а этот с зелеными листьями.
— Это тот случай, когда используют желтовато-белые корешки. Их перетирают с соком бурака, моркови  и хрен приобретает красивый цвет.  Вспомни присказку о том, что хрен редьки не слаще.
Риелтор не поленилась и выдернула из почвы длинный корень. Отряхнула землю и надломила.
— Нюхни-ка, — сунула надлом под нос Тамилы. Резкий запах ударил в ноздри. Из глаз, смывая с ресниц тушь,  потекли слезы. Швец закрыла лицо ладонями и взмолилась:
— Убери, убери, ты шо, сдурела!?
— Не сдурела, а провела эксперимент, чтобы ты на практике убедилась, что это не лопух, а хрен, — злорадствуя, рассмеялась Баляс. — Все познается на личном опыте.
Швец,  в мыслях проклиная подругу,  чихала, сморкалась в кружевной платочек.
— Хрен, горчица, чеснок, лук очень полезны, против заразных вирусов и микробов, — наставляла Виола. — Фитоциды — самая лучшая профилактика  против опасных инфекций.
— Что же ты сама не нюхаешь? — упрекнула Тамила.
— Еще успею нанюхаться, пусть хрен подрастает. А ты по глупости срубила бы его, приняв за сорняк. Кстати, лопух тоже является лекарственным растением. Паслен тоже полезен, его считают прародителем помидоров. Не вздумай  его употреблять. Пока ягоды не созреют, не станут черными, они очень ядовиты. С повиликой, амброзией, осотом и пыреем придется упорно побороться. Срочно займись самообразованием, чтобы могла отличить полезные растения от сорняков.
— Спасибо за информацию, о паслене впервые слышу, а то ведь могла и нажраться. В детстве со мной уже был случай, когда объелась белены, едва меня откачали,  с того света вытянули, — призналась она и принялась  энергично сдирать с веток в ведро черные и красные плоды смородины. А подруге предложила собирать крыжовник. Та, исколов пальцы, поняла коварную месть Тамилы и занялась сбором  клубники.
—Виола! Виола!— с неописуемым восторгом закричала Швец.— Вот глухая тетеря. Наверное, уши жиром заплыли или заложило, хоть кол на голове  теши.
—Что случилось? Почему орешь, словно тебя насилуют или  клизму ставят?— ломая кусты, отозвалась риелтор.
—Виола, ты даже не представляешь, какая это прелесть — зайти в сад, огород и  накушаться  до отвала, сколько душа пожелает клубники, малины, смородины, крыжовника и прочей ягоды и фрукты, а не торговаться со спекулянтами за малюсенький стаканчик жидких ягодок.
— Да, ты любишь пожрать. В этой страсти тебе не откажешь, — заметила Баляс.
— Чья бы корова мычала, а твоя молчала,— осадила ее Швец.
Прошли вглубь участка, от изобилия рубиновых ягод клубники и малины глаза разбежались.
— С чего начнем дегустацию? — спросила Тамила и сама же предложила. — С клубники Ее надо срочно собирать. Пока Рафаэль на издыхании, ягоды перезрели, из красных превратились в  густо алые, а потом сгниют. Жаль столько добра пропадает.
—Клубника полезна в качестве профилактики против анемии, — сообщила Виола. — Обычному человеку за сезон надо скушать ведро, а мне ведра три, не меньше.
— На мой урожай не рассчитывай, — хмуро предупредила Швец. — Самой мало, хочу в свежем виде заморозить и варенье сварить.
 — Тамила, не жадничай. От меня зависит, станет ли дача твоей, — усмехнулась риелтор, горстями отправляя ягоды в рот.
—Виола, ты же обещала? — заканючила подруга.
— Посмотрю на твое поведение, — уклонилась Баляс от прямого ответа.
               
  ЧАСТЬ  ВТОРАЯ               

 25. Бдительный Мацюра

Увлеченные делом, они не заметили, как на шум к ограде, отделявшей от соседнего участка, подкрался старик в соломенной шляпе, бледно-голубой майке и шортах, из которых торчали костлявые и волосатые ноги. На его тщедушной волосатой груди покоился на ремешке старый армейский бинокль.
— Ось хто тут регоче, а я дюже злякався.  Думав, що якись злодий жинку гвалтуе и вона кличе про допомогу, — произнес  он по-украински.
 — Что же вы прибежали с биноклем, а не з рушницей, або сокирою? Тоже мэни захистнык, — пристыдила его Швец.
— Шоб добрэ злодия побачиты, — нашелся он с ответом и поинтересовался.—Пани, пробачьте, що вы тут на чужому подвирьи робытэ?.
— Ты шо, не бачышь, збыраемо врожай, — в тон ему ответила находчивая Швец.
— А чому я не бачу пана Суховия?
— В ликарни Раф,…Евдоким Саввич.
— Що трапылось, яка у нього хвороба? — не отступал старик.
— Жидкий стул, понос, — ответила она по-русски, только бы хохол отвязался.
— Казав я Евдокиму, шо овощи та ягиды треба мыты кипяченной, а не сырою, кринычной  водой с лягушками-квакушкам. Ось вин и задрыстав, бо шлунок  не вытрымав, — посетовал сосед.
— Дизентерия свалила Суховея, — подтвердила Тамила.
— Вы, хто таки? — допытывался он.
— Близкая родня.
— Маетэ, чи ни, пачпорт, обо якэсь другэ посвидчиння?— спросил  бдительный дачник
— Маемо и пачпорта и дипломы, — ответила Швец.
— Швыдко предъявыть документ, бо  я  вас вперше бачу!— потребовал Терентий.
— Может тебе еще дать ключ от квартиры, где деньги лежат? — риелтор сурово озвучила слова Остапа Бендера и, гневно сверкнув воловьим оком,  напустилась на кривоногого. — Кто ты такой, чтобы здесь права качать, отрывать нас от дела? Может пограничник, таможенник или участковый?
— Я — сусид  Суховия, член правлиння садового товарыства «Проминь»,  колышний працивнык архиву пан Мацюра,— произнес оробевший от ее напора старик.
— То, что ты член, видно невооруженным глазом. Вот и ковыряйся в своем пыльном архиве, не суй горбатый шнобель, куда не просят, — осадила Виола и усмехнулась его колченогости. — Что ж вы, Терентий, с малых лет на бочке сидели или телега переехала?
— Ни, я такый вродывся, — ответил дачник, видимо привыкший к подобным вопросам. — Жинкы, я щиро  бажаю с вами спилкуваться.
— Пошел на хер, у нас времени в обрез! — сурово осадила его  Баляс.
Тамила все же решила разрядить, смягчить ситуацию, чтобы отвести тень подозрения.
— Мы приехали из Питера, как только узнали, что Евдоким Саввич слег, чтобы материально и морально поддержать заслуженного ветерана, — сообщила она.
— Пидтримую, цэ дюжэ добре, — похвалил  Терентий.— В який вин ликарни?
— В городской.
— У мисти богато ликарин, в який?
— Терентий Карпович, что вы, как банный лист? Узнаете сами, в какой больнице, язык до Киева доведет.  Не мешайте работать, идите по своим делам, — не выдержала зануду Швец.
— Куды вин див Джима?
— С собой забрал в качестве сиделки, — солгала Тамила.
— Нэ можэ буты? — не поверил архивариус. — Хто пса до витру повидэ?
— На горшок или утку посадят.
— Нэ шуткуйтэ  Хто вам назвал мое имья? — удивился он.
— Хто, хто? Неужели непонятно, что Суховей,
— Передайте йому мои привитання,, та  побажаня швыдкише  одужаты, .бо доведеться йому зубы на полку  покласты.
— Почему? — удивилась Тамила.
— Тому, що колорадский жук усю ботву картопли зьив. Треба швыдко зибраты, або отрутой картоплю захыстыть. Вже этой хрущ на  мий  лан  перебрався.
«Да, этот кривоногий дачник прав, надо картофель срочно обработать химикатами, иначе на зиму останусь без урожая», — посетовала Тамила и  решила похвастать:— Суховей так ослаб, что неспособен ухаживать за участком, совсем его запустил. Мы берем его в аренду с правом выкупа.
— Выкупа? — удивился Мацюра. — Не можэ буты, Евдоким обицяв мэни цю дилянку. Казав, шо перед смертью напышэ завит, а я  потим буду доглядаты и годуваты Джима. Вин пса дюже кохае…
— Кохают, любят женщин, — усмехнулась Швец. — А собак заставляют служить, охранять хозяина.
— Як же так, чому сусид мэнэ зрадив. Вин и голови товариства  казав, шо дачу мени видпышить. Потрибно разибрать цю справу.
— Только сунься, Всю жизнь придется работать на аптеку, — пригрозила Виола.
Швец, а за ней и Баляс перебрались подальше, в малинник. Риелтор вполголоса упрекнула:
— Тамила, какая же ты ограниченная, тупая, как сибирский валенок, — Баляс выразительно покрутила пальцем у виска. — Кто тебя за язык тянул?? Зачем ты ляпнула об аренде дачи с  правом покупки? Этот клешеногий  хер разнесет  по  всему дачному кооперативу, дойдет до председатели, начнут наводить справки, кто такие, за чем пожаловали?
Швец призадумалась и согласилась.:
—Верно говоря, язык — мой враг. Хотела его, словно обухом по голове оглушить, чтобы не совал свой шнобель, куда не следует.
— Прежде, чем рот открыть и сказать, думай, каким боком твои слова  вылезут, — поучала Виола. Вскоре они увлеклись сбором ягод.
 — Тамила, ешь до отвала малину. Она разжижает кровь и защищает от онко, — посоветовала Виола.
— Без тебя знаю. Тъфю! — ощутив неприятный привкус, Швец сплюнула  мякоть ягоды и предупредила подругу:
— Смотри в оба! На малиннике засели маленькие зеленые  бздюшки и коричневые щипалки. Следовало бы по правилам гигиены ягоды вымыть кипяченной водой. А мы с тобой, как малые дети, все тащим в рот.
— А-а, зараза к заразе не пристанет, только здоровее будем, — отозвалась Баляс. Ей тоже попадались плоды со странным неприятным вкусом, но она не придавала этому значения. Проглатывала, не разжевывая, и  ягода по  просторному пищеводу, словно по желобу, скатывалась в объемистый желудок. За ней устремлялась вторая, третья…
Архивариус Мацюра, затаившись за раскидистым кустом айвы, поднес бинокль к глазам и принялся наблюдать то за Швец, то за Баляс.. Последняя мадам своей громоздкой тушей заинтересовала его больше, чем худосочная Тамила.  Сравнивая тонкие с икрами булочной формы ножки  хрупкой женщины с прямыми и толстыми, как у слона, ногами второй, Терентий потешался. В его воспаленном воображении возникали  обнаженные тела этих  диаметрально отличительных странных особ.  «Дюже цикаво побачиты их у бани, — размышлял он. — Замись одной бабищи потрибно трьох моих  Галюсь. Мабуть и чоловик теж, як буйвол.
Когда Виола наклонялась за ягодами, то грудь вываливалась из глубокого декольте и она  всякий раз запихивала ее обратно.  Эти манипуляции развлекали и возбуждали  Терентия.  Он сквозь  оптику отчетливо видел массивную матово-белую грудь с  сосками в коричневых ободках.
 «Оце вымя, гарна цыцяра, майже по пивпуда кожна, ни то шо у моий смердючей Одарки. Ни за що ухопыться. Писля родив ця жинка може не тилькы немовля, но и всю родыну молоком нагодуваты. Корова будэ непотребна. Якомусь чоловику  дюжэ пощастыло».
Для удобства он сменял место обзора, словно оператор видеосъемки. Тамила, увлеченная сбором ягод, кожей почувствовала наблюдение.  Чутким ухом  услышала, едва сдерживаемый  смех, словно кого-то щекотали:
— Хи-хи-хи, ха-ха-ха…
Обернулась на звук, увидела  отблеск стекол бинокля, нацеленных на ее подругу. На сей раз, Мацюра затаился под зелеными листьями орешника. В этом момент Баляс нагнулась за пунцово рдевшей малиной  и  широкая юбка  задралась по самые  ягодицы, оголив слоновьи, будто из мрамора,  ноги.
Швец резко выпрямилась и громко, чтобы услышала не только Виола, но и чрезмерно любопытный и дотошный Терентий, истерично-истошно закричала:
—Виола, Виола!
— Что случилось? — Баляс, нехотя подняла голову.  — Змея укусила или на ежа наступила?
— Виола, Виола, не становись раком! Этот старый муфлон заглядывает нам под юбки и за пазуху. Вот старый развратник, на ладан дышит, а себе на уме. Ты бы, кривоногий, еще подзорную трубу, микроскоп или телескоп прихватил.  Ни стыда, ни совести!
Перевела дыхание и, чтобы до него дошло, пригрозила на украинском языке:
— Терентий Карпыч,  хохол репаный, краше нас не чипай, бо видгепаем.
— Дефектный, сексуально озабоченный извращенец,  щас он у меня схлопочет,— риелтор поставила диагноз. Решительно горой двинулась к меже-ограде, где в кустарнике  затаился Мацюра. Тень Виолы, словно от грозовой тучи, накрыла его с головой.
— Эй, ты, хрен дефектный, что ты себе позволяешь? Архивная вошь, сейчас сломаю твои кривые спички. Наверное, с юных лет за голыми бабами в бане или в сауне подглядываешь.
— Не чипайте мою национальну гиднисть, — обиделся дачник, опасливо отступая подальше от ограды.
— Я тебе дам гиднисть, гнида навозная, архивная вошь. Не суй свой шнобель в чужие дела. У меня рука тяжелая, мало не покажется. Щас бинокль разобью на твоей глупой башке, — пригрозила Виола кулаком, похожим на кувалду. — У меня есть сведения, что ты незаконно захватил этот участок
— Шо цэ таке? Я майже тридцать рокив тут працюю, — испугавшись, сообщил он. — Мэне кожна собака знае.
— Собака может и знает, а вот в Госреестре твой участок не зарегистрирован, а значит, вне закона.
— Я маю документ, госакт.
—Предъяви! — напирала риелтор.
—Вдома, у мисти, — развел руками Мацюра.
— Завтра жди судебных исполнителей, приставов,— заявила Баляс. — Лучше заранее собирай монатки, вон с территории! Гражданина Суховея тоже проверим на вшивость.
— Я ще при радянськой влады отримав цей шматок земли, — слезно промолвил Терентий. — Никуды видсиля не пиду.
— Вынесут вперед ногами, — пообещала Виола.
— Хохол репаный, ты знаешь, что такое червонный пивень? — спросила Тамила.
—Знаю, цэ вогнище, а если по-русски, то красный петух, значит пожар.
— Если будешь повсюду нос совать, нас нервировать, то на твою дачу прилетит красный петух, — пригрозила Швец.
— Ни треба, ни треба, — залепетал Мацюра. Не желая быть избитым гориллоподобным существом, дачник быстро спрятал бинокль за спину, прокричал фальцетом:
 — Пробачьтэ шановани, гарни жинкы, я вас щиро дякую. Бувайте здорови, жывите богато! — пожелал он, попятился кривыми ногами вглубь участка, прячась за деревьями и кустарниками. «Ишь, как запел, хохол репаный,  Наверное, от страха в  шорты наложил, — со злорадством подумала Швец. —  Сразу, как лакей, рассыпался в благодарности уважаемым и хорошим женщинам.
«Цэ нэ жинка, а якась жахлыва истота. Вид кого вона тилькы вродылась? — озадачился он, решив не обострять отношения.
Глядя, как Тамила ловко срывает алые ягоды, одну в рот, а две  — в ведро, Виола  съязвила:
— Пустили  козла, точнее козу, в  чужой огород.
— Был чужой, а станет мой, — ответила Швец.
— Не все так просто, — напустила туман риелтор и превзошла подругу. Она две ягоды отправляла в свое  чрево, и лишь одну в ведро.
— Так ты никогда и полведра не соберешь, — упрекнула Тамила.
—Малина очень полезна, как средство профилактики против рака, — пояснила риелтор. — Онкологи рекомендуют в день употреблять, как минимум сорок  граммов этой чудесной ягоды. И все будет в порядке.
— Ты уже граммов двести сожрала. На варенье не останется, — недовольно покосилась будущая дачница.
— Не жадничай. Это для тебя, сухой как вобла, сорок граммов норма, а для меня, пышной и цветущей дамы, и полкило мало, — намекнула Виола на свои богатырские телеса. — Все равно ведь перезреет, осыплется, птицы и насекомые полакомятся.
— Не осыплется. Завтра с утра приеду и соберу до единой ягодки. Приготовлю варенье и часть продам стаканчиками на рынке по двадцать гривен. Заодно привезу знакомого мастера,  поменяет замки, чтобы чужаки не шастали.
— Так ты еще не вступила во владение?
— Даже не сомневайся, скоро вступлю.
— Хватка у тебя, дай Бог каждому. С паршивой овцы, хоть клок шерсти, похоже на мародерство,— усмехнулась Баляс, подобно вампирше, облизывая губы в малиновом соку.
— Лучше мародерство, чем обжорство, — не осталась в долгу Швец. — Ты, как та корова, постоянно что-то жуешь.
— Кроме  «жабичих лапок», обожаю  финики, хурму, гранат, кунжут, курагу и  малину, — призналась риелтор.
— Смотри, чтобы при таком зверском аппетите, тебя, без пургена не пронесло, — предупредила Тамила,  возмущенная обжорством  ненасытной подруги.
Швец увидела на земле осыпавшиеся рубины ягод.
— Какая печаль, — вслух простонала она и, присев на корточки,  принялась собирать, сдувая с плодов почву.
— О чем  печаль? — подала голос Виола.
—Опять одни убытки, столько малины пропадает, а на рынке стаканчик стоит не меньше  пятидесяти рублей,— сообщила она.— Надо было раньше наведаться в этот оазис и собрать. Ты двигайся осторожно, не топчи, не ломай и не задевай кусты, а то неповоротлива, неуклюжая, как слон в посудной лавке.
—  У меня нет крыльев, чтобы летать, чирикать птичкой, — ответила Баляс.— А ты от жадности готова удавиться. Почему на карачках ползаешь, с земли собираешь. Пусть хоть птицы, насекомые, пауки, муравьи, блохи полакомятся. Им тоже надо чем-то питаться.
— Самой мало. Мечтаю двадцать или тридцать литров малинового варенья заготовить.
— Мечтать не вредно, — усмехнулась Виола.
У оплетенной колючей ежевикой изгороди Швец увидела густые заросли. В азарте со слепа приняла их за малинник. «Пусть Виола возиться с мелкотой, а я соберу крупную ягоду», — злорадствуя, подумала она и запустила руку в кружева изумрудно-зеленых резных листьев.
—Ой, ой, что за напасть такая!? — истошно вскричала она. — Жжет, как каленым железом.
Баляс обернулась и, смеясь, окликнула:
—Куда тебя хер понес? Это же жгучая крапива. Живо вылезай, а то кожа покраснее и волдырями покроется.
— Какого черта Рафаэль эту гадость развел? — застонала Тамила, пытаясь дыханием остудить пылающую ладонь. — Выкорчую, сожгу в костре.
— Не смей называть крапиву гадостью, — потребовала риелтор. — очень полезное растение. В лихие годы лебеда и крапива многих людей спасли от голодной смерти.
— Сейчас, слава Моисею, нет голода, харчей на всех хватает.
— Крапивы, шалфей, лопух, подорожник и другие лекарственные растения используют для изготовления  шампуней.   Вместо ремня шалунов крапивой хлестали по задницам и ногам.
—Виола, откуда ты все знаешь?
—Детство и юность в селе провела, поэтому каждую травинку-былинку пощупала, — не без зазнайства сообщила риелтор.
У Терентия, из-за сарая  через окуляры бинокля наблюдавшего за странными женщинами, возникли подозрения насчет их родственных отношений с художником. Слишком бесцеремонно и энергично, обламывая ветки, они  срывали плоды. Но хохол, следуя поговорке «моя хата с краю, я ничего не знаю», решил  помалкивать. К тому же на него устрашающе  подействовал суровый вид Баляс — большой бабы с полной пазухой сисек и беломраморные, словно колонны, ноги. Он посчитал благоразумным не вмешиваться. ретировался на корявых конечностях в  свою   убогую «фазенду».
Едва  женщины успели наполовину наполнить ведра, как  послышался настойчивый сигнал автомобиля.
— Быстро время истекло,  — посетовала Швец. — Надо бы еще и овощами запастись. Она выкопала килограмм пять  клубней  цветущего картофеля,  собрала  десятка три огурцов и помидоров, три  кочана ранней капусты, ялтинский лук, морковь, бурак, и зелень, салат, сельдерей, петрушку, базилик, укроп, щавель.  Сложила навалом в мешки. На подворье появился водитель.
— Бабы, даю вам пять минут на сборы,  —  со злостью сказал Борис. — Вам бы гулять, лясы точить, а для меня время — деньги! Уже десять минут просрочили. Оплатите остаток и я поеду.
— Жужел, не жужжи, подожди еще с полчаса, — попросила Тамила.
— Нет! — твердо произнес он.  Повернулся и нервной походкой, пиная кроссовками кочки, направился к калитке.
—Неадекватный тип, крохобор,— процедила сквозь зубы Баляс.— Пора  сворачиваться. Вдруг ему моча в голову ударит и уедет, а у нас верблюда для перевоза трофеев нет. Придется назад трястись в автобусе с потными мужиками и бабами, лопатами, граблями и тяпками. Это ниже моего достоинства.
Они услышали, как предупредительно громко хлопнула калитка, потом прозвучал длинный сигнал. Захватив «трофеи», сгибаясь под тяжестью ноши, поспешили на звук.
— Оазис, райский уголок, зелень, благоухают цветы, птички поют.  Идиллия, благодать! — вынесла свой вердикт риелтор.
— Мне давно приглянулась эта дача, — призналась Тамила.
— Значит,  ты и раньше здесь бывала, — сделала вывод риелтор.
— Да, и не один раз, — с тайной улыбкой на устах ответила она и попросила. — Подсуетись, чтобы в течение недели она стала моей 
— Не пойму, зачем тебе эта дача, сад, огород, когда на рынке и в супермаркетах овощей, фруктов и ягод завались?  Выбирай на любой вкус, — засомневалась Баляс.
— Там все покупное, а здесь будет мое. Хоть наемся до отвала. Опротивели наглые рожи базарных спекулянтов.
— Тамила, сколько бы ты ни ела, тощей  останешься. Говорят, ведь не в коня корм, то ли дело я.
— Во-первых, я не тощая, а изящная, — возразила Швец. — Во-вторых, работа в саду и на огороде физически закалит, спасет от гиподинамии. Люди умственного труда, вшивые интеллигенты,  хилые и немощные потому, что годами не берут в руки лопату, тяпку, грабли.
— Погляжу, погляжу, какая из тебя через месяц-другой изнурительной работы получится спортсменка,  превратишься в сухую воблу,— усмехнулась Виола. — Если станешь дачницей, то придется забыть о светской, праздной жизни. Будет не до походов в рестораны, кафе, пивные бары, в театр, фитнес-клуб, на концерты,  показы модной одежды и обуви и другие мероприятия. Не было хлопот, купила баба порося.
— Почему же?
— Потому, что не только ягоду-малину будешь собирать, но и колорадских жуков, их личинок, похожих на мелкие оранжевые икринки, прожорливых личинок. Хотя это мартышкин труд. Все равно придется применять ядохимикаты. Если их не  травить, то останешься без картошки, баклажанов и других овощей.
Баляс  подошла к картофельному кусту с обглоданными листьями, пнула его большой кроссовкой. Со стеблей посыпались жуки, красноватые личинки и тут же расползлись по почве.
— С этими паразитами надо постоянно вести беспощадную борьбу, — велела риелтор.
— Фу, какая мерзость, — с брезгливостью заметила Тамила.
— Если бы только эта напасть, то еще полбеды, — продолжила Виола. — Под землей клубнями лакомится медведка. Жук на виду, его можно собрать, раздавить или сжечь, а вот за медведкой не уследишь. Наступит час собирать урожай, а картошка объеденная. Окромя того, ее гнетут разные болезни и микроорганизмы, которых без микроскопа не разглядишь. А еще птицы, букашки, черви, пауки и другие насекомые. Придется  иметь дело не только с удобрениями, но и ядохимикатами. Вот тебе и экологически «чистые» овощи, фрукты и ягоды.
— У меня родилась гениальная идея! — взбодрилась Швец. — Почему бы нам не использовать ядохимикаты против Рафаэля?
— Ты, что, спятила? Погляди, какая масса у  колорадского жука и, какая у художника?  Разные весовые категории. Чтобы он дал дуба, потребуется ведро раствора высокой концентрации.
— На тебя, наверное, и трех ведер не хватит, — уязвила ее Тамила, окинув взглядом богатырскую стать подруги.
— Ах, ты зараза, змея подколодная, щас, как врежу! — риелтор замахнулась могучей, будто у дискобола, рукой.
—Не обижайся, Виола, нечаянно слово вылетело, — съежилась Швец и потирая покатый лоб, посетовала. — Огорчила ты меня, озадачила. Не думала, не гадала, что на моем огороде столько дармоедов, паразитов пасется.
— Ты среди них главная, — на сей раз  уколола риелтор.
 —Ты тоже халяву обожаешь, — напомнила Тамила. — Однако, назад пути нет. Куй железо, пока горячо! Куй железо, пока горячо! Люблю я эту поговорку, она меня еще ни разу не подводила, — с оптимизмом заявила Швец.
— Не подводила, потому, что ты любишь чужими руками жар загребать, — упрекнула Баляс. — Пользуешься моей добротой. Все же я тебе завидую. Отхватишь такой  шикарный участок.
— Зависть — один из семи смертных грехов, — напомнила Тамила библейскую заповедь.
— По-доброму завидую, — уточнила Баляс.
— Значит,  ты мне поможешь завладеть этим райским уголком?
—О чем речь? Ради закадычной подруги, готова пожертвовать своей репутацией и временем, — улыбнулась риелтор. — Только не все так просто, потребуется новая гендоверенность на продажу или дарение именно этого объекта недвижимости.
— Оформим, как дарение, чтобы не возиться с валютой, — предложила Швец.
— Как тебе угодно, — согласилась Виола.— Но имей в виду на сей счет, есть очень поучительный анекдот: Сара, а где Изя?— спросила соседка. Он на даче, — ответила Сара. О-о! Поздравляю вас с покупкой дачи. Это надо обмыть, как полагается. Мг, Изя на даче показаний в прокуратуре, — горестно вздохнула Сара. И с дачей Рафаэля может такой казус произойти.
—Типун тебе на язык, — пожелала Швец.— Теперь после продажи двух квартир, глупо останавливаться на полпути. Только вперед и с песнями. Я — прирожденная оптимистка!
— Ты— авантюристка.
—Это лучше, чем пессимистка,  — парировала Тамила.
—А вот с соседом Мацюрой тебе не повезло, — посетовала риелтор. — Слишком подозрительный и любопытный, всюду свой нос сует. Эти пороки у архивариусов в крови. Их хлебом не корми, а дай порыться в пожелтевших, пыльных бумагах. Есть угроза, что он, словно крот, докопается до криминала. Тогда нам крышка — пойдем по этапу.
Мрачную перспективу нарисовала Баляс.
— Я его, кривоногого и волосатого, если не соблазню, чтобы присовокупить его участок и хату,  то выживу. Сбежит, как крыса с тонущего корабля, — пообещала Швец.
— Кривые конечности — дефект, но ему на подиуме не дефилировать и на сцене не плясать, поэтому для работы на огороде сойдет. А вот густая волосатость— признак повышенной сексуальности и темперамента. Так что твой первый вариант вполне осуществим, не упусти свой шанс для расширения поместья. Впрочем, есть и третий вариант.
— Какой?
— Такой, как  с Рафаэлем. Нет человека— нет  проблемы, — усмехнулась Виола.
— У тебя золотая голова, — похвалила Тамила. — Над этим следует подумать. Сначала надо навести справки о его семейном положении. Может, у этого колченогого краба куча выродков. Обычно такие типы  волосатые и носатые, как грузины, армяне и прочие кавказцы,  очень пылкие и плодовитые. С большим удовольствием строгают детишек. Тогда овчина выделки не стоит. Придется соблазнять для заключения брака или создавать невыносимые условия.
— Есть один старый, но эффективный способ. Когда станешь хозяйкой дачи, то незаметно проберись на его участок и брось в отхожее место, то есть в туалет,  пару пачек дрожжей. Сейчас жарко, дерьмо быстро, словно брага, забродит, поползет наружу из всех щелей. Без противогаза невозможно будет дышать. Тогда Терентий заблеет и козлом поскачет, куда глаза глядят.
— Спасибо за полезный совет, взяла на вооружение, — улыбнулась Швец, представив комичную ситуацию, ошалевшего от едких запахов соседа с вытаращенными от удивления и ужаса глазами.
— Еще можно использовать взрывпакеты, но это уголовно наказуемое деяние, — продолжила риелтор. — Могут привлечь за терроризм. И поэтому лучше не рисковать.
— А в чем суть?
— Фитиль взрывпакета поджигают и бросают в туалет. Гремит взрыв, дерьмо, щепки взлетают в воздух и по сторонам на несколько десятков метров. После такого праздничного фейерверка Терентий постарается избавиться от дачи. Эффективно, но чревато, — предупредила Виола. Перед тем, как оставить дачу, женщины нарвали букеты  благоухающих чайных роз.
—Да, и хочется и колется, и мамка не велит, — вздохнула Швец и, приблизившись к калитке, окликнула водителя: — Боря, не злись, а помоги донести мешок.

               
 26. Трусливый Жужела

Мужчина, польщенный нежностью обращения, не без усилий, оторвал мешок от земли и все же упрекнул:
— Я в грузчики не нанимался.
— Ничего, ничего, для мужика тяжести на пользу, а женщинам — во вред. 
Заметив, как они из  ведерка уминают ягоды, он попросил:
— Угостите калинкой-малинкой мою пятилетнюю дочурку Натаху. Скажу, что от щедрых тетечек подарочек.
— Обойдешься, купишь на рынке, — отозвалась Тамила и упрекнула. — Ишь ты, сказку о дочери придумал, а сам угостит любовницу. Все таксисты брехливые. Не мог нас еще полчаса подождать, чтобы и на твою долю собрали.
— Так, время — деньги,  за простой никто не заплатит, — напомнил он любимый лозунг буржуазии.
— Вот и покупай за деньги калинку-малинку, коль такой предприимчивый и жадный, — заметила Швец.
— Чья бы корова мычала, а твоя молчала, — обозлился Жужела и,  выпустив из рук мешок с овощами, озвучил  версию. — Значит это чужая дача. Налетели, словно саранча с голодного края.
— Поговори  еще. Накатаем  жалобу в твою автотранспортную фирму  за грубое обращение с пассажирами,  вылетишь за  ворота к чертовой  матери.
— Не твое собачье дело, — сурово сквозь  крупные зубы процедила Баляс и предупредила. — Если вздумаешь, как сорока,  трезвонить, то загремишь на нары, как соучастник. Конфискуют твой  советский джип и влепят срок. Всю вину свалим на тебя, как организатора кражи.
К женщинам у сыщиков и следователей больше доверия. Разводной ключ и монтировка тебе не помогут. Свяжем, как  глупого барана и сдадим в милицию за попытку изнасилования и ограбления моей подруги. Тогда получишь свою малинку-калинку.
При погрузке добычи, чуткая Швец услышала треск веток на соседнем участке, а затем и Мацюру, который через бинокль рассматривал «Ниву» и что-то записывал в блокнот.  Обернулась к таксисту:
—Поздравляю, Борис. Жди теперь повестку из ГАИ или уголовного розыска. Проныра Терентий зафиксировал твое авто. Врежь-ка ему по корявой харе.
Водитель увидел тот момент, когда старик, спрятав блокнот в карман шортов. Схватил из багажника монтировку и побежал к калитке.
—Держи, держи, хохла репаного! — завопила Тамила, сожалея о том, что не научилась свистеть, заложив пальцы в рот, как это делают уличные пацаны.
Мацюра, убегая  в  глубь двора, истошно закричал:
— Зараз видпущу з ланцюга вивчарку!
Хотя овчарки, даже дворняжки у него на даче отродясь не было, но угроза возымела  действие.  Таксист возвратился к автомобилю.
—  Сам своим дурным характером накликал проблему, — заметила риелтор.
 Погрузили «трофеи» в багажник и тронулись в путь. «Вот ушлые бабы, обнесли чужую дачу и хоть бы хны, — размышлял  Борис, — Может заявить, куда следует? Нет, нет, посчитают меня соучастников. Изгонят из таксопарка, конфискуют «Ниву» и еще срок впаяют. Лучше молчать. Моя хата с краю я ничего не знаю».
Между тем, затаившись на своем подворье, Мацюра тоже пребывал под впечатлением  от встречи с гоп-компанией.
— Зараз пидрахую, скилькы ци ганебни жинкы  вкралы, —с азартом  произнес он. Послюнявил огрызок химического  карандаша и записал на подвернувшемся под руку обрывке газеты: 2 мешка овощей и зелени, 3 ведра ягод, малины, шелковицы и смородины.
—Сподобыться. Майже сусид напыше заяву в полицию, бо цэ його майно,  а я буду свидком, — решил Терентий. 
Едва тронули с места, таксист, обуреваемый мыслями о последствиях этой поездки, закурил, пустил клубы едкого дыма от дешевой сигареты.
— Не дыми, как паровоз, у меня на табачный дым аллергия, — попросила Швец.
— С вами не только закуришь, но и в запой ударишься, — огрызнулся он. — На хрен было кривоногого хохла  возбуждать. 
— Никто его не возбуждал, он сам возбудился при виде прекрасных дам, — подала голос Баляс.
— Настучит в ГАИ, то придется инспектору дать на лапу, — вздохнул Жужела, рассчитывая на понимание.
— Не заявит, не станет создавать себе проблему, потому, что такой же дрисливый, как и ты. Люди не доверяют ни милиции, ни прокуратуре и ГАИ, обращаются лишь в исключительных случаях, поэтому  дыши ровно, — риелтор положила на плечо Бориса тяжелую длань. Его слегка скособочило и «Нива» вильнула передней парой колес.  Баляс сурово напомнила:
— Кончай курить всякую дрянь, в салоне, как в крематории, не продохнуть. Не машина, а душегубка. Дыши ровно и гляди в оба, чтобы не загремели в кювет.
 — Пардон,  мадам, — произнес Жужела и загасил окурок, но не выбросил, а спрятал в бардачок.
— Жужел, как ты не выпендривайся, а все равно дефектный.
— Почему, мадам?
— Потому, что в твоем возрасте катаются  не на советской рухляди, а на лимузинах и  мерседесах.
— Меня устраивает «Нива», — и со злостью и досадой упрекнул. — Разные попадались пассажиры, но  таких,  наглых и скандальных впервые встречаю. Сейчас высажу, топайте на своих двоих.
— Только попробуй, — Виола поднесла к его лицу большой, сверкающий золотом, рубинами и сапфирами,  кулак. От него повеяло смешанными запахами пота и духов. Борис  втянул шею в плечи и молчаливо  повез их в город.  Остановил авто и посетовал:
— Черт меня дернул с вами связаться.
— А нам  крупно не повезло с  неадекватным водилой, — отозвалась Баляс.
Когда  таксист  потребовал доплату,  то риелтор его срезала:
— Выкусишь! Это штрафные санкции за причиненный нам моральный ущерб.  Всю дорогу вонючим табаком травил, одежда пропиталась. Придется  сдавать в  химчистку, в самим отмокать в сауне и запасаться французскими духами. Посчитай, какой ты нам нанес материальный и моральный ущерб. Не мы тебе, а ты нам должен погасить, компенсировать  все неудобства и издержки. Катись колбасой, пока не сдали в милицию. Там у меня свои люди.
Таксист  призадумался о последствиях: «Если у нее там свои люди, то есть риск вляпаться в скверную историю. А-а, где наше не пропадало. Подальше от этих пришибленных мешком баб с их темными делишками. В милицию о их воровстве на чужой даче не следует заявлять, иначе затаскают на допросы и еще так повернут, что останусь в дураках  и схлопочу срок.. Неизвестно, куда хромая вывезет, эти суки на меня всех собак навесят, а для меня время— деньги».
— Чтоб вы подавились, заразы! — со злостью пожелал таксист и надавил на акселератор. Автомобиль рванул с места, обдав их выхлопными газами.
— Неадекватный, о тебе психушка плачет! —   крикнула  вослед Баляс. — Чтоб тебе ни колеса, ни покрышки! Держи язык за зубами. Забудь о том, что видел, иначе раньше срока сыграешь в коробок. Понял?
— Как не понять, — вздохнул Жужела.— Мне из-за вас нет желания париться на нарах.
— Здорово ты его обрила! С тобой,  подруга, не страшно и на большую дорогу выйти, — польстила Швец.
— Охотиться на дальнобойщиков,  валюту зарабатывать  телом?
— Нет, что ты? Обирать  простофилей.
— На большую дорогу выходят глупые отморозки и поэтому быстро попадают в сети. А мы должны действовать тихо, без шума и пыли, чтобы никакой крот в погонах не докопался до наших дел.
— А тебе рекомендую купить велосипед. Будешь крутить педали, чтобы каждый день на такси или автобус не тратиться, — посоветовала риелтор. — Во-первых, экономия средств, а во-вторых, очень полезно для здоровья. Профилактика гиподинамии.
— Не нужен мне лисапед, Я, если поеду на дачу, то с ночевкой на неделю-другую, — ответила Швец.
— Одичаешь и затоскуешь. Ты долго не выдержишь без походов в рестораны и ночные клубы. И тот  зануда  Терентий не даст тебе покоя.
— Возьму за жабры, будет ниже травы и тише воды, — заявила Тамила.   

               
 27. Дележ «трофеев»

С тяжелой ношей  женщины прошли в подъезд и на лифте  поднялись к  квартире Швец.
— О-о, да у тебя здесь музей мебели!? — войдя в помещение, удивилась Баляс и, присмотревшись к старинному серванту, заметила. — Однако я уже видела где-то подобную вещь? Фу, ты, так это же, и шкаф и другая мебель из квартиры художника. И когда ты только успела? Наверное, всю ночь перетаскивала, чтобы мне ничего не досталось.
— Не пропадать же добру, — усмехнулась  Тамила.
— У тебя все признаки синдрома Плюшкина, разную рухлядь тащишь в дом, — упрекнула риелтор.
— Не рухлядь, а ретро. Загоню по бешеной цене какому-нибудь вольтанутому коллекционеру. С паршивой овцу хоть клок шерсти.
Перед тем, как заняться «трофеями», Швец накрыла на стол. Баляс увидела бутылку дешевой водки и возмутилась:
— Где коньяк и шампанское?
— В магазине. Ты же знаешь, какой нынче коньяк и шампанское. Спирт разбавляют кофе, а вместо шампанского — искристое шипучее. Вот я решила не рисковать нашим драгоценным здоровьем…
— …и купила дешевую паленую водку. Ну, спасибо за заботу, — перебила ее Виола.
— Не знала я, что бы такая жадная, алчная и ненасытная. Художника обобрала, как липку.
— С паршивой овцы, хоть клок шерсти, — усмехнулась Тамила.
— Тебе достанется не клок шерсти, а золотое руно. Хотя я не пойму, зачем тебе дача, огород, сад, когда на рынке и в супермаркетах разных овощей, ягод, фруктов и других продуктов — завались!? — засомневалась риелтор.
— Там все покупное, а здесь свое. Хоть наемся до отвала. Не хочу видеть наглые рожи спекулянтов.
— Сколько бы ты не ела, какая есть тощая, такой и останешься, как говорят, не в коня корм, толи дело я, — Баляс с гордостью огладила свои  могучие телеса.
— Во-первых, я не тощая, а изящная, — возразила Швец. — Во-вторых, работа в саду и на огороде физически закаляет, спасает от гиподинамии. Люди умственного труда, вшивые интеллигенты, хилые, немощные потому, что годами не берут в руки лопату, грабли, тяпку и другие  орудия производства.
— Погляжу, погляжу, какая из тебя спортсменка получится, — усмехнулась Виола. — Кожа покроется морщинами,  руки огрубеют, как подошва. Забудешь о маникюре и изнеженных пальчиках. Ты даже не представляешь, сколько на тебя навалится проблем  по уходу за домом и участком. Ты выросла на асфальте, в каменных джунглях. Совершенно не знаешь крестьянского труда. Считаешь, что булки на деревьях растут. Думаешь, бросила в почву семена и богатый урожай гарантирован.
Если бы это было так, то все бы горожане, интеллигенты-белоручки подались бы в крестьяне. Однако многих в село калачом не заманишь. Понимают, что придется вкалывать до седьмого пота. Чтобы получить хороший урожай картофеля, придется не только его поливать, окучивать, но и бороться с медведкой, колорадским жуком. Чтобы иметь фрукты и ягоды,  сражаться с листоверткой, тлей и прочей заразой. Я уже не говорю о разных сорняках, пырее, осоте, повилике…Без гербицидов, пестицидов  и других ядохимикатов все равно не обойтись. Так что экологически чистых овощей, фруктов и ягод не получится.
— Получится. Найму бомжей и они вручную будут бороться с насекомыми и сорняками. Удобрят почву навозом.
— Где ты его возьмешь? Для этого придется обзавестись коровой или быком. Экскременты от свиньи для удобрения не годятся, а вот куриный помет вполне подойдет. Поэтому заранее приобретай фуфайку, ватные штаны, резиновые сапоги и строительные рукавицы и за лопату и грабли. На  обленившихся бомжей не надейся. Они больше принесут вреда, чем пользы.
— Ничего, выдюжу, я — упрямая, — ответила Тамила.
— Ладно, предположим, что вырастишь богатый урожай, а где хранить его будешь? Даже за месяц все не сожрешь, хотя не в коня корм, — слегка лягнула ее Баляс. — Придется тебе покупать большую холодильную камеру, иначе до весны все овощи, фрукты и ягоды сгниют.
— Ты, что же со своим зверским аппетитом хочешь мне помочь, упорно в нахлебницы набиваешься? Если не в коня, так в слона корм, — съязвила Швец.
— Не набиваюсь, но ты мне обязана за такой подарок, — напомнила риелтор. — У меня желудок в два раза больше твоего, постоянно требует пищи и не абы какой, а деликатесы. Для перемещения большого тела во времени и пространстве мне требуется много энергии, поэтому пешему ходу предпочитаю такси.
— Что-то не слышу собачьего лая. Куда подевала Джима?
— Отвезла на живодерню. Сказывают, что там их пускают в расход  на филе и мыло.
— Так ты догхантер.
— Что это такое и с чем его едят? — усмехнулась Швец.
—Тебе бы только брюхо харчами набить, — упрекнула Виола. — Запоминай, догхантер — это патологический убийца собак и кошек. Однако, и тебе хитрости и жестокости  не занимать... Решила чужими руками от пса избавиться?
— Щас слезы  ручьем хлынут. Кто бы говорил, — парировала Тамила.
— Эх, ты, простофиля, не посоветовалась и прогадала. Джима надо было продать в ресторан корейской кухни. Долларов триста, а может и больше, потеряла, — подсчитала риелтор.
— Фу, какая мерзость. От такого блюда будет разить псиной.
— А для чего ароматизаторы и разные специи, чеснок, корица, перец, убивающие неприятные запахи? — возразила Баляс. — Вкушая колбасу, рулеты, салями, ты полагаешь, что они из мраморной говядины. Глубоко заблуждаешься. На самом деле из мяса собак, кошек, крыс и прочих грызунов. Не  случайно теперь редко встречаются бродячие собаки и кошки. Бомжи их отлавливают и сдают владельцам шашлычных и чебуречных.  Не задумываясь, ты уминаешь их за обе щеки.
— Замолчи, а то меня вырвет, — брезгливо заметила Тамила. — Поди, сама тоже отведала собачатину и кошатину?
— Заруби у себя на носу, я в рестораны восточной кухни не хожу. Там обязательно какой-нибудь экзотической хреновиной накормят, саранчой, змеей или червями. Предпочитаю французскую кухню.
— Лягушки мало чем отличаются от саранчи или змеи. Кстати, я вспомнила забавный анекдот. Хочешь, расскажу, обхохочешься?
— Валяй, коль ничего умнее не придумала, — разрешила Баляс.
—Звонит, значит, Ева подруге Саре: «Дорогая, пригласи к телефону Абрама.  Его дома нет. Где он? На даче.  Что ж вы молчали? Вас можно поздравить с покупкой дачи? — удивилась Ева. Нет, Абрам в прокуратуре, на даче показаний, — ответила Сара».
— На крупном лице Виолы не дрогнул ни один мускул.
— Почему не смеешься? У тебя совсем нет чувства юмора, — упрекнула Швец.
— Старый с бородой анекдот. Лучше я тебе расскажу, ты от смеха обмочишься.  Врываются грабители в квартиру Абрама. Угрожая пистолетом и финкой, кричат, давай золото, валюту, сокровища! Абрам не растерялся и позвал: «Сара —мое сокровище, выходи, за тобой пришли».
Тамила лишь слегка улыбнулась.
— Почему не ржешь? — на сей раз упрекнула Баляс.
— Так это не анекдот, а трагедия, — ответила подруга.
— Как бы с нами не случилась трагедия.  Что-то у меня душа не на месте, поэтому не до смеха,— призналась риелтор. — А ты заладила: куй железо, пока горячо, куй железо, пока горячо и я поддалась гипнозу. Не форсируем ли мы события, вдруг  Суховей  станет на ноги?
— Не станет, Меня интуиция еще не подводила. Ему крышка. Давеча приснился сон, как говорится, в руку. Хороним мы, значит Рафаэля. И что удивительно, у меня хоть бы одна слезинка, а ты ревешь, словно белуга, слезы в два ручья.
— Придумала. Тебе солгать все равно, что плюнуть.
—Вот те крест, — Тамила небрежно перекрестилась.
—В реальности все происходит. Как бы Рафаэль нас не похоронил. Если он выкарабкается, то нам крышка, — вздохнула Баляс.
—Типун тебе на язык, — пожелала ей Швец.
—Периодически звони в больницу, интересуйся его состоянием.
— Это ты можешь и сама сделать.
— Тебе удобнее, ты его соседка, бывшая любовница.
— Рафаэль — твой клиент. Тоже не вызовет подозрений. Как говорят, спрос не ударит в нос. Ладно, не ворчи. У меня завалялась бутылка коньяка «Коктебель».
— Как будем делить трофеи? — Баляс указала взглядом на сумки и пакеты, под завязку набитые овощами и зеленью, малиной, клубникой, шелковицей и другими ягодами.
— Никак, — поджала нижние губки Швец. — Когда я собирала, ты в основном жрала, требух набивала. Сумки и пакеты мои, значит и их содержимое тоже. А ты, словно барыня, приехала налегке, чтобы подышать свежим воздухом, послушать пение птиц и цикад.
— Ах, вот как ты, цикада голосистая, запела! — вспылила риелтор. — Значит, тебе этой дачи не видеть, как собственных ушей. Чтоб ты от жадности лопнула.
Баляс встала из-за стола, готовясь на выход.
— Виолочка, ты шо, шуток не понимаешь? — всполошилась Тамила. — По братски, поровну поделим. Ты ведь тоже собирала огурцы, кабачки, петрушку, базилик, укроп, сельдерей и ягоды...
— Поровну? Как бы, не так, я ведь в два раза тяжелее тебя, — напомнила подруга. — Пищи мне требуется намного больше. Поэтому тебе одну треть, а мне две. Вот это и будет по-братски с учетом наших весовых категорий.
Увидела, как злые искры мелькнули в глазах Тамилы. Готова была услышать грубое возражение, обвинение в обжорстве. Швец, желая заполучить дачу, на сей раз затаила, сдержала свой гнев.
— Ладно, будь по-твоему,  убедила, — промолвила она и мысленно пожелала: «Чтоб ты подавилась, зараза ненасытная».
— Спасибо за щедрость и доброту, — самодовольство произнесла Виола.
После двух рюмок  золотистого хмельного напитка, готовая пробежать  между  ними  черная кошка, свернула в сторону.               

               
 28 Диалог с Елдахиным

— Евдоким Саввич, вы — молодец! Вашей силе воли, борьбе за жизнь можно позавидовать, — во время очередного утреннего осмотра пациентов в палате интенсивной терапии стационара похвалил художника врач-терапевт Константин Викторович Елдахин, сухощавый мужчина, выше среднего роста. — Почитай, одной ногой в могиле были, но выкарабкались. Похоже, родились в рубашке.
— С вашей и божьей помощью, — ответил Суховей. — Искренне от всего сердца благодарю за спасение.
— Это мой  профессиональный долг, — улыбнулся врач. — Клятва Гиппократа и верность принципу: врачуя, не навреди. Кризис миновал и если позитивная динамика сохранится, то через неделю-другую выпишу.
— Через неделю-другую? — уныло повторил  пациент. — Доктор, надо бы  ускорить процесс. Лето в полном разгаре, на даче работы непочатый край, а я здесь бревном валяюсь.
— Нет, здесь  вам  не  промышленное производство, речь идет о  здоровье, не исключены осложнения и рецидивы болезни, — возразил Елдахин. — Поэтому, уважаемый живописец,  для вашей же пользы предстоит пройти полный курс лечения в соответствии с методикой. Или вас что-то не устраивает?
— Устраивает. Спасибо вам и медсестре Настеньке за заботу и доброту, — отозвался Суховей. — Но поймите меня правильно, больница не самое лучшее место для  творчества и вдохновения. Недаром говорят, в гостях хорошо, а дома — лучше. К тому же непредвиденные расходы на лечение подорвали мой скромный бюджет. И вам за лекарства и процедуры уже задолжал. А до очередной вшивой пенсии еще две недели. Я обязательно отработаю, оформлю для больницы стенды наглядной агитации, доску почета. Если  не возражаете, то напишу ваш портрет.
— Я не знаменит и не тщеславен, поэтому обойдемся без портретов, — улыбнулся врач. — По поводу стендов предложение интересное. Насчет  ахового социального положения стариков, ветеранов, инвалидов, то есть такая хроническая проблема. С распадом, а точнее, с развалом СССР, кончилась бесплатная медицина, — вздохнул Константин Викторович.— Хотя по Конституции гражданам гарантировано бесплатное медобслуживание и лечение, а на практике из-за финансирования медицины по остаточному принципу, денег катастрофически не хватает. Ладно, не буду вас утомлять чужими проблемами. 
Сочувствую, ведь ныне многие пенсионеры, ветераны войны и труда, инвалиды, те же  ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС, воины-афганцы бедствуют, едва сводят концы с концами. Однако рисковать своим здоровьем я вам не советую.
— Константин Викторович, у меня душа, сердце болит о Джиме.
—  Речь о  псе, — врач и продекламировал из «Собаки Качалова»:
               
  Дай, Джим на счастье лапу мне,
  Такую лапу не видал я с роду.
  Давай с тобой полаем при луне
  На тихую бесшумную погоду…

— Вы тоже увлечены Есениным? — воспрянул духом  художник.
— А кто им не увлечен со школьной скамьи, — улыбнулся Елдахин. — Чтобы не очерстветь душой, не погрязнуть в мещанстве и суете, хочется прекрасного, возвышенного, романтики и лирики. Вы, как художник, способны меня понять. Я ведь целый день вожусь с пациентами, словно с малыми детьми. Жалобы, стоны, слезы, анализы крови, мочи, кала… Давит груз ответственности. Врач, как сапер, не имеет права на ошибку, которая может стать роковой. Диагноз и курс лечения должны быть точными и оптимальными.
— Да, вам не позавидуешь, хотя врачевание людей от недугов очень благородное и гуманное дело, — посочувствовал Суховей и продолжил. — Конечно,  я волнуюсь о доге Джиме. Восемь лет назад щенком подобрал его на  улице и с тех пор вместе. После смерти брата Никиты у меня нет никого роднее Джима. Когда  во время прогулки в парке мне стало плохо, упал и потерял сознание, то пес спас, а иначе бы уже тлел в гробу. Он  своим поведением и лаем привлек и привел ко мне добрых людей, а те вызвали неотложку.
В отличие от некоторых людей, собака отличается преданностью, способна на самопожертвование ради хозяина. Животных надо любить и они тем же станут платить. Пока Джим жив и я живу, потому что есть о ком заботиться.
— Полностью с вами согласен, — поддержал терапевт. —  Более того, собаки много послужили и продолжают служить человечеству, науке, медицине, сыску. На полях сражений были санитарами, минерами и саперами. Первыми Лайка, Белка и Стрелка покорили космос…
— Вижу, Константин Викторович, что вы тоже не равнодушны к домашним животным?
— Вместе с женой  Людмилой и дочерью Леной ухаживаем за спаниелькой Джулией, котом Кузькой и кошкой Аськой. Относимся к ним, как к членам семьи. Мой сынок Юра, ему стукнуло десять лет, даже потешный  стишок-присказку сочинил:
               
 Это, кто там сидит
  И усами шевелит?
 Это Кузька сидит
 И усами шевелит.
  Это, кто там лежит
И ушами шевелит?
  Это Аська  лежит
 И ушами шевелит.
   Кончай сидеть,
  Кончай лежать.
   Пора, друзья
  Ловить мышат…

— Оригинально и забавно. Ваш сын не лишен  способностей, — похвалил Суховей. — Может стать детским поэтом, как Корней Чуковский, Агния Барто,  Самуил Маршак или Сергей Михалков.
—  Спасибо за оценку, — улыбнулся  Елдахин. — Подрастет и сам решит, кем быть, врачом или поэтом? Я тоже  в юности увлекался стихами, чтобы понравиться ровесницам, а теперь  суровая проза жизни, серые будни.  Где сейчас ваш Джим?
— Попросил соседку Тамилу Львовну присмотреть за ним, пока сам в больнице. Но на нее надежды мало.  Взбалмошная, ветреная женщина. Любить за чужой счет покутить, повеселиться. За  спасибо палец о палец не ударит, во всем преследует свой интерес и корысть. Чует сердце, что Джим страдает. Не хочу я здесь бревном лежать, сиднем сидеть, душа не на месте, когда верный друг в беде… И на даче надобно побывать, а то клубника и малина, наверное перезрели и огород сорняками зарос.
— Потерпите, Евдоким Саввич, для своей же пользы. Если не будет осложнений, то хотя бы еще недельку постельного режима. Впредь не слишком увлекайтесь спиртными напитками, соизмеряйте свои силы, — посоветовал Елдахин и  напомнил смущенному пациенту. — В приемный покой вас доставили подшофе.
— Каюсь, виноват, — вздохнул Суховей и, неуклюже оправдываясь, сообщил. — Как и многие творческие люди, поэты, живописцы, музыканты, певцы, артисты,  если и пью, то только ради вдохновения. Привычка — вторая натура.
 — Увы, это пристрастие, зачастую губит талант еще до того, как он достигнет творческого пика. Одному Богу ведомо, сколько гениев и талантов осталось нереализованными, а их носители раньше срока из-за цирроза печени и других болезней отправились к праотцам, — покачал головой терапевт.
— Доктор, я учту ваш совет, а как вы  сами относитесь к питию?
— Умеренно. Коньяку, водке и другим крепким напиткам предпочитаю натуральные вина, — ответил Константин .Викторович.— Такой приоритет у меня появился после посещения в составе делегации голицынских погребов в Судакском районе.   Дегустировали вина из разных аборигенных сортов винограда. Особенно мне, как и многим другим коллегам, понравился «Черный доктор» с шоколадным привкусом. Также  «Белый портвейн Красных камней», «Херес». Таких вин в свободной продаже тогда не было, доставали по блату. Это ныне после развала Союза почти в каждой забегаловке появились «Черный доктор», «Черный полковник» и другая суррогатная мура из порошка с ароматизаторами и консервантами. До чего дельцы дошли. Для специфического запаха настаивают спирт на клопах, а для золотистого цвета разбавляют кофе.  После этого фильтруют и продают под марками дорогого четырех или пятизвездочного коньяка.
— Да, мошенники не перевелись, их стало лишь больше, — посетовал Евдоким Саввич. — Кто во что горазд. Только бы надуть, содрать деньгу с доверчивых покупателей. Выпишите меня из больницы, решу свои срочные дела и приглашу вас на дачу. Отведаете натуральных вин. «Черного доктора» не обещаю, но красным, белым  и розовым  винами  из  разных  сортов угощу. На своем участке выращиваю без  медного купороса, серы и прочей химии.
— Благодарю за приглашение. С удовольствием попробую и оценю ваше виноделие, — улыбнулся  Елдахин.
— Константин Викторович,  вот номер квартирного телефона Тамилы Львовны Швец,  — художник подал врачу листок с записью. — Будьте добры, позвоните ей. Попросите, чтобы она вместе с риэлтором Виолой Леопольдовной Баляс срочно навестили меня. Невмоготу  дальше жить, не зная, что с Джимом.
— Будет сделано.  Не расстраивайтесь, не берите дурное в голову, все образуется, — обнадежил  врач и направился к двери палаты.
В тот же день после нескольких настойчивых попыток  он дозвонился до  квартиры Швец.
— Слушаю, — проворчала она в трубку полусонным, недовольным голосом. Звонок прервал ее сладкий сон, что  вызвало раздражение во всей трепетной натуре. Но, вспомнив о десантнике Гребне, ласково  прошептала.— Санек, это ты? Приходи, я жду с нетерпением. Помню, помню, что долг платежом красен…
— Тамила Львовна? — незнакомый мужской голос охладил ее пыл.
— Да, вы не ошиблись,  — с нотками тревоги отозвалась она и поинтересовалась. — Кто меня беспокоит? Назовитесь или разговор окончен.
— Я — Константин Викторович Елдахин,  лечащий врач  художника Евдокима Саввича Суховея. Звоню   по его поручению. 
— Он что, еще жив, не помер? — удивилась она.
— Жив, но был при смерти.
— Как его самочувствие?
— Об этом вы у него сами спросите.
— Наверное, плохой, не жилец.  Да и возраст уже не тот. Эх, старость не радость. Каков диагноз? Что за болячка к нему прицепилась? — обрушила Швец  залп вопросов.
— Это врачебная тайна. Я не вправе ее разглашать.
— Константин Викторович, я для него не чужой человек. Он за мной, когда-то ухаживал, да и теперь не оставляет попыток завоевать сердце и руку, — увещевала она, пытаясь дознаться. — Только бы не рак, не саркома или лейкемия. Тогда никаких шансов на жизнь. Жаль будет, Рафаэль — хороший, душевный, не жадный человек, настоящий живописец. Обещал мой портрет нарисовать.
— Причем здесь Рафаэль?
— Так я его называю за наличие таланта.
— К счастью, кризис миновал, пациент пошел  на поправку, — сообщил врач.
— На поправку? — не столько удивилась, сколько испугалась и  огорчилась Швец и невольно призналась. — Мы с подругой Виолой уже решили, что старику крышка. Планировали с жильцов дома собрать деньжат на погребение бедолаги. Как говорится, с  миру по нитке, усопшему — саван. У Суховея ведь никаких сбережений на «черный день», все гонорары за свои картины просадил. В квартире — хоть шаром покати. Всю жизнь бобылем прожил, ни жены, ни детей, ни близкой родни. Как в песне  про беспутного Одиссея. Назло чужие беды на мои хрупкие плечи ложатся.  И за что мне такое наказание?!
— Любезная, дышите ровно. На сей раз, не будет скорбных хлопот,  Суховей пошел на поправку, — Елдахин прервал ее плаксивую тираду и упрекнул. — Евдокима Саввича, коль вы неравнодушны к нему, следовало бы  для поднятия настроения  и  без приглашений  и просьб навестить. Это своего рода полезная психотерапия.
— Ох, ох, я совсем замоталась, столько забот-хлопот свалилось на мою голову, — посетовала Тамила. — Сама себя плохо чувствую, повышенное давление, приходиться коньяком лечится, а тут Рафаэль еще своего пса на мою шею навесил…
— Не злоупотребляйте крепкими напитками. Коньяк  лишь на короткий период способствует расширению сосудов и снижению кровяного давления, — заметил врач. — Вы рискуете получить инсульт. Рекомендую обратиться к своему лечащему врачу.
— У меня нет лечащего врача. Я эскулапам не доверяю, обхожусь народными средствами,  лечебными травами,  сборами,  кореньями, лесными ягодами и орехами, — заявила она.
— Не следует игнорировать и традиционную медицину, — произнес  терапевт и уточнил. — Так что прикажите передать Евдокиму Саввичу? Вы намерены вместе с Виолой Леопольдовной его навестить? Я неволить не могу, ведь это сугубо ваше  морально-нравственное, гуманное право,  признак милосердия или черствости души.
— Между нами говоря, не для печати. Да, кто для меня этот маляр, ни сват и ни брат, а просто сосед, которых не выбирают. От него одни хлопоты, неприятности и лишние расходы. Я ведь не мать Тереза, чтобы последней копейкой жертвовать, — заявила она и чуть мягче. — Посоветуюсь с Виолой Леопольдовной, ведь он и ее хочет видеть. Кажется, между ними назревал бурный роман. Как говорят, вторая, а  может, и третья молодость пришла, к тому, кто первую сберег. Только вы не говорите об этом Рафаэлю, не смущайте его раньше времени.
— Тамила Львовна, вы нелестно отзываетесь о Суховее. По-моему, он культурный, интеллигентный человек, да и профессия обязывает — художник, творческая личность. Ни  какой-нибудь сантехник-забулдыга из жэка или  грузчик с отборным матом, — заметил Елдахин. — А что до практичности, житейских и бытовых ситуаций, то интеллигенты часто пасуют, проявляют излишнюю доверчивость и беспомощность. Этим нередко пользуются всякого рода мошенники, аферисты и авантюристы. Какие могут быть от художника  неприятности?
— А такие. Посадил на мою тонкую шею своего здоровенного кобеля Джима. А тот, обжора, испортил мои  ковры и паласы. Постоянно жидкий стул, — пожаловалась  она.
— Пса надо кормить и вовремя выводить на прогулки.
— У меня нет времени с ним прогуливаться, — резко оборвала Швец. — Доктор, если вы такой умный и слишком разумный, умеете не только лечить и калечить людей, но и ухаживать за псами, то я завтра же приведу Джима и оставлю его в вашем  кабинете. Пусть он  мочиться  сколько угодно. Узнаете, почем фунт изюма?
— Я вызову наряд милиции, — парировал он.
— Ох,  испугал, аж ноги подкосились, — отозвалась она, но угроза врача возымела на ее действие
— Что еще передал болезный? Может ему харчей не хватает?
— На ваше усмотрение. К пациентам, лечащим в стационаре, принято приходить с гостинцами. И имейте в виду, спиртные напитки, в том числе пиво, категорически запрещены, — предупредил  врач. — Обязательно приходите с  госпожой  Баляс.
— Вот, старый  мерин,  уже успел на всю Ивановскую растрезвонить конфиденциальную информацию
— Какую еще конфиденциальную?
— Разве он не сообщил, что при  содействии Виолы Леопольдовны продает  двухкомнатную квартиру своего усопшего брата Никиты?
— Нет, не говорил.
— Странно, ведь у него язык, что помело. Никаких тайн нельзя доверять, — вздохнула женщина.
— Очень тревожился за судьбу Джима.
— Это у него от хронического маразма и  алкоголя.
— Обследовали его на УЗИ, печень в порядке, без признаков цирроза. Не клевещите на соседа. Помните, что добро добром возвращается, а зло — бьет бумерангом, — напомнил Елдахин.
— Мы сами ученые,  ума палата, нам советов не надо, — ответила Швец и положила трубку на рычаг  аппарата. Весть о том, что Суховей выжил,  ее  расстроила и  озадачила, разрушила радужные планы. «Надо срочно действовал, иначе нам с Виолой — крышка», — запаниковала она.               

29. К пациенту с сюрпризом

В больничную палату впорхнула молоденькая медсестра Настенька  Зорькина— кареглазая,  стройная и тонкая, как тростинка,  в белом халате и шапочке, из-под  которой выбились каштановые локоны. С улыбкой на милом лице направилась к кровати Суховея.
— Евдоким Саввич, а к вам посетители, — сообщила она.— Две важные дамы, нафуфыренные. Одна здоровенная, как слон, а другая — так себе, среднего роста. Рядом выглядят очень потешно. Вы ведь жаловались, что одиноки, нет родни? Хотят  вам сообщить, что-то  приятное.
— Так это, моя соседка Тамила с подругой Виолой,— ответил он, догадавшись, что Елдахин выполнил его просьбу. Поднялся с постели, застегнув на пуговицы полосатую, как матрац, пижаму, надел на босую ногу комнатные потертые с чужой ноги тапочки.
— Только вы с  ними недолго, максимум минут десять не больше, а то мне влетит от Константина Викторовича, — предупредила Настя.— Вы еще очень слабы. Сами понимаете, что я нарушаю режим, сейчас не время для свиданий.
— Не подведу, дочка,— пообещал Суховей и вышел в коридор, а оттуда мимо ординаторской и процедурной в комнату для свиданий. Едва появился на пороге, как услышал восторженный голос  соседки.
Женщины сразу же обратили внимание на его жалкий вид: лицо бледное, осунувшееся, на заострившиеся скулы натянут пергамент сухой кожи,  глаза с поблекшими зрачками глубоко запали. Его состояние их очень порадовало  и  Швец подумала: «Словно с креста Рафаэля сняли. Не жилец он, не жилец. Через сутки-другие испустит дух, опрокинется. Щас мы, пока нет этой медсестры-вертихвостки, ускорим процесс, чтобы лишние часы и минуты не мучился». Возникла немая сцена и тут  Тамила, широко улыбаясь, провозгласила:
— Рафаэль, драгоценный ты наш, поздравляем тебя с днем рождения, с днем ангела! Будь здоровенький и бодренький всем на радость.
—  Спасибо, что вспомнили. Я уж позабыл, что стукнуло шестьдесят шесть. Роковое число — две шестерки.
— У звезды Давида тоже шесть лучей, — заметила Швец. — Вот тебе, наш скромный подарок от всего сердца и других органов и  частей тела.
Они, обвораживая улыбками,  поочередно вручили ему пакеты: Тамила  с сорочкой, а  Виола  —  с цитрусовыми плодами.
— По такому  торжественному случаю следовало бы выпить за твое здоровье шампанское, коньяк и закусить, — промолвила соседка.— Но у тебя, любезный, строгий режим.  Хотя граммов пятьдесят не помешало бы для поднятия тонуса. Она полезла в сумочку и достала плоскую темно-коричневого цвета керамическую бутылку бальзама «Черный коралл», отвинтила колпачок и  призналась:
— Выпей, хлебни бальзамчика на целебных крымских травах — бессмертнике, зверобое, тысячелистнике, подорожнике, чабреце… Сразу полегчает, взбодрит, потенция окрепнет. Пока тебя поджидали, выпили за твое здравие. Остались остатки, которые сладки. Поэтому и ты вдогонку тоста. Развей тоску зеленую.
— Нет, нет, — замахал он руками, хотя бутылка с фирменной этикеткой и рельефом «Ласточкино гнездо» не вызывала подозрений. — К черту пьянки-гулянки, завязал морским узлом. Из-за ваших банкетов-фуршетов на больничную койку попал.
— Кто тебе, такую глупость сказал?— насторожилась Швец.
— Никто, это  и ежу понятно, что алкоголь вредит здоровью, на всех этикетках бутылок написано,— пояснил он.
— Эх, Рафаэль, не верь рекламе,— отлегло у женщины от сердца. — Ты шибко не огорчайся, как только возвратишься, мы по этому поводу закатим пир на весь мир. Мы тебя не дадим в обиду, возьмем над тобою шефство.
“ За чьи средства пир? Опять за мои”, — хотел он спросить, но промолчал, чтобы не распалять страсти.
— Какой диагноз, что говорит лечащий врач? — вкрадчиво поинтересовалась Баляс и предположила. — Может онко, рак, саркома или лейкемия?
—  Не знаю, для меня это остается врачебной тайной, — уклонился он от ответа.
— Рафаэль, мне не нравится твоя желтовато-бледная оболочка,  — удрученно покачала головой  Швец.
— Какая еще оболочка? — не понял он.
— Тело твое бренное и тленное, в котором, если верить попам-дармоедам, обитает душа, — пояснила Тамила. — Неровен час, опрокинешься и все твое имущество пойдет прахом, достанется канцелярским крысам из ЖЭКа или БТИ.
— Что ты конкретно предлагаешь?
— После смерти Никиты от цирроза ты остался один, как перст. Ни родни, ни друзей, окромя меня, твоей доброй соседки, — вкрадчиво произнесла она. — Составь завещание, как это делают нормальные старики, пока Господь не лишил их разума.
— Так, на кого?
—На меня, — удивилась женщина. — Или может, решил на Джима переписать наследство? Так ведь засмеют, скажут, свихнулся старик на старости лет. Это на Западе миллионеры с жиру бесятся, оформляют наследство на  собак, кошек, коз, овец, кобыл…Виола, подтверди или я не права?
— Да, в США, Англии, Франции, Италии и других странах это обычная практика. Назначают опекуна для содержания домашних животных, унаследовавших недвижимость и капитал усопшего хозяина. Псы, кошки, лошади богатых владельцев живут намного лучше и роскошнее, чем иные люди, — сообщила риэлтор. — У нас до этого, пока не дошли, но дойдут.
— Рафаэль, соглашайся, пока не поздно, — поторопила Швец. — Я за твоим Джимом, как за малым дитем до конца его дней готова ухаживать. Пригласим в палату  Эльзу Марковну и она без проблем заверит завещание.
— Кто такая эта Марковна?
— Опытный нотариус, знакомая Виолы Леопольдовны.
— Не спеши меня хоронить, — рассердился художник.
—Так ведь время не терпит. Все может произойти, человек предполагает, а Господь решает, — с явной досадой на его строптивость напомнила Тамила.
—Лучше скажи,  как там поживает мой Джим?
— Твой  дог  еще не сдох, — мрачно ответила явно огорченная  Швец.— Что ему станется, лопает до отвала, как телок, и все ему мало. Тоскует о хозяине, скулит. Когда становится тошно, то прячусь от него в своей квартире.
— Выгуливаешь ты его?
— Обязательно, забодал он меня своим режимом, — пожаловалась соседка.
— Милые дамы, — вздохнул он. — После наблюдений и размышления я пришел к выводу, что животные тоже имеют душу…
— Какую душу? — округлила глаза Тамила. — Ты же безбожник, атеист. У тебя глюки или белены объелся.
— Раньше был атеистом, а теперь прозрел, — возразил Суховей. — Чувствую, как душа к Богу тянется.
—Гляди, Рафаэль, доиграешься. Боженька из костей и кожи твою душу вытряхнет.
— Не посмеет, я еще телом и духом крепкий.
— Крепкие мужики тоже замертво падают. Инсульт, инфаркт, отрыв тромба и вечная музыка, — заметила Баляс.
—У тебя, Рафаэль, в голове вавка, — поставила диагноз Швец.
— А у тебя завелась козявка, — не остался он в долгу и продолжил наставлять. — Три раза выгуливай Джима, да корми сытно, не держи на скудном пайке. Покупай на рынке кости, петушиные и куриные головы с гребешками…
— Ты шо, сдурел? Гребешки это же деликатес.
— Значит, гребешки ешь сама, а ему отваривай головы и кости. В сыром виде ни в коем разе не давай, иначе у Джима возникнет расстройство желудка, жидкий стул.
—Эх, Рафаэль,  удружил ты мне со своими болячками и псом. Словно караульную службу на  границе  несу. Выставлю я тебе счет на кругленькую сумму. Лучше бы  ты кота или кошку завел, чем собаку. С ними меньше хлопот. Черт знает, чем пса кормить? Как в присказке, не было забот, купила баба порося, — посетовала соседка.
— Что сам ел, то и ему давал, у нас одно меню. Джим не привередливый.
— У него то твердый кал до запора, то жидкий  стул. И часто мочится на палас.  «Одной ногой в гробу, а о псе хлопочет, неймется ему», — подумала она и брякнула: — Я решила, чем он меньше жрет и пьет, тем реже срет.
— Наверное, кормишь его прокисшей, протухшей кашей, поэтому жидкий стул.
— Прикажешь готовить для него отдельное меню? Будто у меня других забот и интересов нет, — возмутилась Швец.
—Корми и пои, как положено,  не мори его голодом. Что сама ешь, то и ему давай, кроме спиртных напитков. Особенно после возвращения с прогулок, где Джим опорожняет кишечник и мочевой пузырь.
— Так вот, кто в городе засирает парки, скверы, детские, спортивные площадки и другие общественные места. Бывает, что ступить негде, — возмутилась Тамила.
Но он ее замечание пропустил мимо ушей, а сам продолжил:
— Если еда будет вкусной, то и тарелку вылижет, не придется мыть.
—  Не хватало мне за псом тарелки мыть! — возмутилась  она.
— Тебе ведь приятно из чистой посуды  кушать, так и Джиму, — нашел художник аргумент. — Если увидишь, что  при приеме пищи  он виляет хвостом,  лижет лицо и руки, то значит доволен.
— Фу, мне не хватало только его лизаний, От запаха псины потом не избавишься, — возразила  и поинтересовалась. — А, если он не виляет хвостом и не лижет?
— Если не виляет и не лижет, то не испытывает удовольствия. Ты, например, от овсяной каша нос воротишь, требуешь деликатесы: устрицы, омары, икру. Порадуй Дика чем-нибудь вкусненьким. Той же овсянкой на молоке. Он с удовольствием съест, потому, что в овсе много калорий. Это основное лошадиное блюдо, полезное человеку, собаке, кошке и другим животным.
— Рафаэль, какой же ты добренький за чужой счет. Кто меня порадует краснюком, балыком, ветчиной, бужениной, шашлыком? А-а? почему молчишь?
—Тамила, ты же разумное создание, поэтому можешь потерпеть. Рано или поздно отведаешь деликатесы, а меню Джима всецело зависит от тебя. Поэтому не надо его обижать, а тем более морить голодом.  Получу пенсию и погашу все твои расходы. Ты же знаешь, что я отношусь к Джиму, как к родному сыну. Слава тебе Господи, что сотворил это умное и преданное человеку существо. Строго по времени трижды корми и выводи его на прогулки. Чеши ему шею, грудинку, брюшко,  Джим  обожает
— Может еще и яйца почесать? — съязвила она и мечтательно, вспомнив о десантнике Гребне, прошептала: «Кто бы мне почесал грудинку и кудрявую чебурашку?».
— Тамила, не будь вульгарной, не говори пошлостей, — укорил  Суховей.
 —А че, мы взрослые люди, я вполне серьезно, — вздохнула Швец, а художник продолжил. — Джим любит в траве поваляться, чтобы таким способом избавиться от блох и клещей…
— Ужас, так у него блохи и клещи!? — вытаращила она глаза.
— Не знаю, сама проверь.
—Фу-у, не хватало мне заразиться от паразитов, подхватить энцефалит, — возмутилась она.
— У людей тоже бывают гниды, вши, педикулез, — заметил художник.
—Знаю, что педикулез, а не жидкий стул. Не считай себя умнее других, — упрекнула Тамила. — Это у грязнуль и нерях, с которыми ты якшаешься,  гниды, вши и другие паразиты, а у меня идеальная чистота, личная гигиена.
— Я ни с кем не якшаюсь. Это с вами судьба свела, — вздохнул он и продолжил.—Как ты не поймешь, что у Джима биологические часы.
—Пусть хоть швейцарские часы, мне твои  нелепые советы  до одного места. Кто с моими часами считается? — фыркнула Швец, а  Суховей  слабым голосом попросил. — Обязательно отваривай ему каши, овсяную, перловую, гречневую с добавлением окорочков, ножек Буша, костей от говядины, куриных лапок и крылышек для вкусного аромата и калорий.  Ни в коем разе не давай в сыром виде, иначе заведутся глисты и блохи.
— Тъфю, какая гадость! Что же мне теперь, как той Шавке, прикажешь жить по собачьему распорядку? — недовольно проворчала она.
— Животные, как и люди, тоже страдают и болеют. Настоятельно рекомендую тебе на досуге прочитать повесть  Гавриила Троепольского «Белый Бим Черное Ухо» и тогда узнаешь о сущности собаки, о том, насколько они преданы людям и готовы за них пожертвовать жизнью.
— Рафаэль, не майся  дурью. У меня нет досуга,  я  забыла, когда в последний раз держала книгу в руках. К тому же, насчет псов,  не открывай Америку, это  до тебя сделал Колумб, — перебила Швец.
— Я к тому, — смутился он, — что прогулки в парке, где Джим может отыскать целебную травку, очень полезны.
—  Стану я из-за псины тратить свое драгоценное время. Ишь,  ты, о траве вспомнил, конопле или опиумном маке, — съязвила она.
— Не ерничай, это своего рода профилактика, которая избавит от необходимости  обращаться за помощью к ветврачу.
— Решил сэкономить на лекарствах. Вот цена твоей собачьей любви.
— Уже нечего экономить, — хмуро заметил Суховей и все же  напомнил. — В рационе Джима  не реже двух-трех раз в неделю должны быть богатые кальцием  молоко, творог, сыр для укрепления костей.
— Ха, может еще и взбитые сливки? Если бы меня кто так кормил, то я бы его зацеловала.
— А если все же увидишь, что Джим  себя плохо чувствует, малоподвижный, вялый, то сразу же, не откладывая в долгий ящик, своди его к ветеринару.
— У меня есть народное средство. Если вдруг захиреет, то я его нашатырным спиртом быстро приведу в чувство…
— Ни в коем разе, — возразил художник. — Ты повредишь нюх.
— Зачем он ему нужен? Другое дело, если бы Джим служил на границе или в милиции. А так ведь круглые сутки дурака валяет
— Тебя бы лишить обоняния, то по-другому  запела.
— Не сравнивай человека с тварью. Будь доволен, что я за ним ухаживаю, как за малым дитя. Забодал ты меня со своими инструкциями. Твоя псина доведет меня до полного банкротства. Уже уйму денег на него потратила.
— Ты все записывай. Получу пенсию, рассчитаюсь до последней копейки, — снова пообещал Евдоким Саввич и чтобы их не злить, решил не напоминать, во сколько ему обошлись банкеты-фуршеты для светских обжор. Можно было бы на те средства в течение полугода содержать целую свору.
— Не один ты такой умный и предусмотрительный. Я все расходы на пса подробно записала, — Швец подала ему листок бумаги.
У  Суховея зарябило в глазах от обилия названий блюд и цифр.
— Тамила, но ведь это меню для слона. Не может Джим за завтрак  скушать два килограмма говядины, пять килограммов гречки и три литра компота из черносливы. Это наглые приписки.
— Слопал и брюхо не лопнуло. Виола подтвердит.
— Да, обжора твой пес, — сказала риелтор, хотя знала, что Тамила держала пса впроголодь, чтобы  тот не производил экскременты
— Джим компоты не употребляет.
— Рафаэль, не придирайся к мелочам, а то я еще выставлю счет за  коммунальные услуги, электричество, газ, воду, канализацию…
— Погоди, погоди, не тарахти, — остановил ее художник. — Причем здесь коммунальные услуги, ведь Джим живет в моей квартире. Эти расходы я оплачиваю. Ты совсем обнаглела.
— С твоим псом не только обнаглеешь, но и озвереешь. Кто мне возместит затраты по уходу за псиной, уборку экскрементов и моральные издержки? — напомнила соседка.
— Лучше бы я Мацюре  поручил уход за Джимом, — вздохнул Евдоким Саввич. — Он  надежный, ответственный, без кормления и прогулок не оставил бы Джима,  а ты — вертихвостка. На тебя  надеяться — последнее дело. Себе на уме, во всем  преследешь личный интерес и выгоду. Как говорится, горбатую могила исправит. Не любишь, не ценишь ты домашних животных.
— Твой кривоногий Мацюра, так и разбежался, — усмехнулась Тамила.
— Откуда ты знаешь, что он кривоногий? — насторожился художник.
— От верблюда, — отмахнулась она. — Он бы твоего Джима отдал на съедение бомжам, а у меня он накормлен и напоен. Живет, как кум королю.
Чтобы ее  дальше не злить, вместо претензий Суховей попросил:
— Потерпи, Тамила, я здесь долго не задержусь.
—Как это не задержишься? — посетительницы переглянулись, а соседка поинтересовалась. — Это тебе лечащий врач сказал?
— Разве он такое скажет, — жалко усмехнулся художник. — Я исхожу из того, что надежда умирает последней, а  с нею и человек.
— В Рафаэле умер  великий мыслитель, философ, — заметила Баляс. Они перевели дух, посчитав, что он на грани предсмертной агонии и потому несколько взбодрился.
— Давай, Рафаэль, пригуби пять капель, граммульку, это же не вонючий самогон, а настоящий бальзам. Раньше ты нас угощал, не скупился, а теперь мы тебя отблагодарим,  — уговаривала соседка, держа в руке бутылку и пластиковый стакан. —  Сами врачи рекомендуют для поднятия тонуса и лучшего аппетита.  Мы же тебе не предлагаем выпить ведро, а пятьдесят граммов не повредят. Не огорчай нас с Виолой, она по такому поводу даже с работы отпросилась, не будь бякой. Ради тебя все бросили и приехали. Прими  вместо горькой микстуры и тебе сразу полегчает.
— Эх, ну, что мне с вами делать? — вздохнул художник под интригующим взглядом черных очей Виолы. — Разве,  по случаю дня рождения.
— Молодец, сосед! Настоящий полковник! — обрадовалась Тамила, наполнила стакан золотисто-густым коньяком  и подала его Суховею.  Он успел пригубить. В этот момент дверь отворилась и вошла Зорькина.
— Евдоким Саввич, время вышл…, — запнулась девушка, заметив  пригубленный  им стакан, а в руке одной из женщин бутылку с бальзамом. — Это что такое? Кто позволил в лечебном заведении  распивать спиртное? Как вам не совестно,  злоупотреблять моим доверием.
— Ты, красавица, не шуми. Это компот, домашняя настойка, к тому же у знаменитого художника сегодня день рождения, поэтому полагается отметить, — вступилась за пациента  Швец.
— Полагается, но не в больнице, — строго оборвала ее медсестра и осуждающе поглядела на Суховея.—. Мы с Константином Викторовичем приложили усилия, чтобы поднять вас на ноги, а вы…
— Простите. Настенька, бес попутал, — взмолился он и отдал стакан соседке. — Сама прими за мое и свое здоровье.
— Настенька, красавица писаная, это же бальзамчик, почитай лекарство на целебных крымских травах. Фитотерапия, гомеопатия, — уговаривала Швец. — Раф…,ой, Евдокиму Саввичу нисколько не навредит, а наоборот, взбодрит.
 —Без разрешения Константина Викторовича, никаких напитков, — строго произнесла медсестра. — Давайте ваш бальзамчик, я проконсультируюсь с Елдахиным.— Нет, нет, это дорогой бальзам. Мы с подругой его тоже употребляем для профилактики, очистки от шлаков  и оздоровления организма, — пролепетала Тамила. — Такая пригожая, а все настроение испортила.
Взяла стакан и аккуратно перелила напиток в бутылку и спрятала в сумку. Медсестра лишь с укором покачала своей прелестной головой и строго заметила:
— Евдоким Саввич, время свидания истекло. Вы еще слабы для долгих бесед.
Зорькина, прошуршав белоснежным халатом, вышла.
— Вот такие принципиальные и правильные пигалицы  жизнь отравляют, — прошипела Баляс. — Весь праздник испортила, вертихвостка.
— Настя права,  не следует нарушать режим и курс лечения, — вступился за медсестру художник.
 — Рафаэль, дело идет к финишу, но может возникнуть проблема, — с тревогой произнесла риэлтор.
—  Какая еще проблема?
— Надо срочно оплатить коммунальные услуги. Без этого в жэке  не выдадут справку  о погашении задолженности, а нотариус не оформит сделку. Другого выхода нет.
— Сколько требуется?
— 3235  рублей.
—  Ого-го, у меня таких денег нет, — посетовал Суховей.
— Возьмите в банке кредит.
— Кто же меня отпустит из больницы? Курс лечения не завершен.
— Из любой ситуации есть выход, — вступила в диалог Швец и предложила. — Я могу часть твоего столового серебра  сдать в ломбард, чтобы получить необходимую сумму. А когда сделка с продажей квартиры состоится, станешь сказочно богатым, то его выкупишь.
Художник задумался: «похоже, других вариантов нет» и согласился.
— Ты же смотри, лишь часть сдай. Это фамильная реликвия. На посуде, ложках, вилках оригинальные вензеля.
— Не трусь, не пропадет. У меня в ломбарде знакомый еврей  Наум Натанович Зельц надежный человек.
— Знаю я этих господ. Каждый норовит  доверчивого славянина  надут, — заметил он
— Евдоким Саввич, Рафаэль, вы нас великодушно простите, если иногда были резкими, категоричными. Вы же знаете, что женщины, в отличие от мужчин, более чувствительны, эмоциональны.  За то, огорчившее вас,  досадное состязание на руках, — дружелюбно произнесла риэлтор.
— Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон, — снисходительно отозвался он. — Я тоже, иногда, был не прав, раздражителен. Все-таки впервые приходится решать вопрос с продажей квартиры. Тревожно, волнительно, боюсь продешевить. А тут еще  болезнь прицепилась некстати. Спасибо за доверие и будьте терпимы к моим недостаткам. Кто не без греха, — вздохнул он.
— Приятно слушать. Хватит бить баклуши  и бока отлеживать на казенных харчах, — шутливо заявила  Баляс. — Вставайте на ноги. Без банкетов-фуршетов  скучно жить.
— Я же сказал, что завязал,  врач не позволяет, — напомнил Суховей. — Свой лимит алкоголя выбрал,  мотор подсадил…
— Зарекался кувшин  по воду  ходить, — промолвила Тамила. — Будет тебе симулировать, чтобы  через пару дней был дома, как штык. У меня от собачьего поводка руки огрубели, как  подошва и аллергия на шерсть и запах.
—  Я бы и рад выбраться, врачи пока не могут установить диагноз. А может, знают, но не говорят, чтобы  не расстраивать.
— Неужели онко, треклятый рак?! Упаси  Господь, — всплеснула ладонями Баляс. — Неужели вас Господь наказал за блуд в годы шальной молодости?
— Не знаю, врач не сообщает, а самому неловко спрашивать. Надоело мне здесь, — пожаловался он.
 — Ты врачу не слишком доверяй, а то ведь инъекциями, таблетками и прочей «химией» загонит в гроб, — предостерегла Швец. — Помню, когда сама находилась в стационаре, то жменями смывала таблетки и микстуры в унитаз. А, если бы принимала, то загнулась бы раньше срока. Не доверяй этим ангелам смерти, душегубам в белых халатах с «липовыми» дипломами.
— Врач Елдахин и медсестра Зорькина  — душевные люди, грамотные специалисты, — возразил  пациент. — Они верны клятве Гиппократа и девизу: не навреди.
— А у тебя должен быть девиз: не сотвори себе кумира, — наставляла Швец. 

 30. Хитрость риелтора

Суховей  пристально поглядел на Виолу и спросил: — Как мое квартирное дело продвигается?
— Сложно, Евдоким Саввич.
— Почему, я ведь изредка читаю объявления, очень много желающих приобрести жилье? Квартиры с хорошей планировкой, «чешка-распашонка» пользуется повышенным спросом. Есть шанс  продать дороже,  чем «сталинку» или «хрущевка»,  — заметил он.
—Распашонка-мошонка, — съязвила Швец. — Ты, Рафаэль,  много себе воображаешь, словно длинная очередь, как на аукционе, выстроилась за твоей квартирой. Даже шикарные апартаменты по евростандарту непросто продать, годами с рекламы не сходят.  Кроме своей мазни ничего не знаешь, в квартирных делах — дубина. Помалкивай и слушай, что тебе опытный специалист международной категории говорит. С Виолой Леопольдовной тебе здорово повезло, что она согласилась  фактически бесплатно, оказать услугу.
«Как бы эта услуга не оказалась медвежьей», — с тоской подумал художник, но озвучивать свои сомнения не  осмелился.
— Тамила совершенно права.  Желающих то много, но все норовят по бросовой  цене, почти даром. Эх, Евдоким Саввич, что вы безоглядно верите рекламе,— вздохнула Баляс. — Ради прибыли печатают Бог весть что, мол, бумага все стерпит. К сожалению, предложения превышают опрос. Продать нет проблемы, главное с выгодой,  а не в убыток. Надо было, как я предлагала произвести евроремонт, навести блеск.  А так  клиенты  посмотрят  на  старые обои, полы, в  паутине  углы, покачают головой, вздохнут и  отворачиваются. Сожалею, что взялась за это дело и обнадежила вас.
— Что же делать, Виола Леопольдовна? — с мольбой поглядел он на женщину.
— Что делать? Что делать? Погасить задолженность за коммунальные услуги и хотя бы выполнить косметический ремонт. Придется собственную валюту вложить. Связалась на свою  голову, одни расходы.
Баляс обхватила голову руками, сверкнув драгоценными украшениями. — А для ускорения процесса срочно  требуется ваш паспорт. Он при вас?
— Да, без него меня бы в больницу не положили. Я его всегда с собой ношу. А зачем вам мой паспорт?
— Без него в жэке отказываются принимать деньги в счет погашения задолженности за услуги.
—Отказываются? Странно? — призадумался Суховей. — Им то, канцелярским крысам, какая разница, кто платит?
— Не доверяют, подозревают в афере, — ответила риелтор.
— И за телефон пора оплатить, — напомнила Швец. — Чтобы не надули со своими компьютерными расчетами, надо получить распечатку. Ты же знаешь, что без паспорта не дадут. Время идет, могут и отключить аппарат, тогда хлопот не оберешься.
— Да, с телефоном шутить не стоит, — встревожился художник. — Семь лет  ждал в очереди, десятки порогов обил, пока не подключили. Тогда о мобильниках даже и не помышляли.
Он достал из кармана пижамы паспорт  и  попросил:
— Через пару дней верните, а то человек без бумажки, что букашка.
— Евдоким Саввич, культурный человек, за кого вы нас принимаете? — укорила его Виола.
— Доверяй, но проверяй, — с виновато промолвил Суховей.
— Ну, что ты, сосед, ломаешься, как красна девица, — упрекнула его Швец. — Стал такой мнительный и подозрительный, аж тошно,  противно слышать. Ты дождешься, что  Виола рассердится и тогда делу — труба! У нее своих забот  невпроворот, а ты капризничаешь и «коники» выкидываешь, как  малое дитя.
Пристыженный художник  послушно отдал паспорт.
— Не волнуйтесь, лечитесь на здоровье. Теперь я погашу долги за жилищно-коммунальные услуги, оплачу за три  месяца наперед. Фактически арендую у вас квартиру. Это самый  оптимальный вариант. Если устраивает, то по рукам? Суховей призадумался, держа в руке  одни из пакетов: «Хорошо, что она проявит милосердие и погасит долги. Без этого бы справку из жэка  и БТИ не дали,  а она необходима для осуществления купли-продажи».
— Я согласен,  — ответил художник на  вопрошающий  взгляд ее магически-цыганских глаз.
— Прекрасно, Рафаэль, я нисколько не сомневалась, что вы разумный человек, — улыбнулась  Баляс.— Не будем откладывать дело в долгий ящик. Чтобы у работников ЖЭКа к вам  не  было никаких претензий и придирок, я завтра же у нотариуса  оформлю договор аренды. Неизвестно сколько вы еще здесь проваляетесь, а  время, что золото, цены на недвижимость, по прогнозам могут обвалиться.
— Разве  без моего присутствия  договор оформят? — неуверенно опросил Суховей.
— Это, Евдоким Саввич, уже не ваша  забота,— строго ответила риелтор. — Я положительный  результат гарантирую.
—Рафаэль, взбодрись, вокруг тебя такие очаровательные дамы, — велела Тамила Львовна и кивнула на  пакет. — Почему  ты такой равнодушный. Подарочек  то примерь. Если не подойдет по размеру, то  успеем обменять, чтобы срок не вышел.  Полдня по рынку, бутикам ходила, чтобы тебе угодить.
Суховей достал из целлофанового  пакета в фабричной упаковке  черного цвета плотную сорочку. Вперил в  нее подслеповатые глаза.
— Почему черная, траурная?
—Рафаэль, ты шо, сдурел или белены объелся? Креста на тебе нет, шас, как врежу! — она шутливо замахнулась на художника правой рукой, сверкнув золотыми перстнями  и кольцами на толстых и коротких фалангах пальцев. — Какой же ты дурень. Наверное, охренел здесь от  лекарств, уколов и не знаешь, что черный цвет — это крик моды! «Крутизна» носит такие сорочки, а ты воротишь нос, перебираешь харчами.  Под малиновый пиджак в самый раз с шелковым галстуком. В нем тебя воспримут, как банкира или бизнесмена.
— В малиновых пиджаках бандиты щеголяют, — возразил  он.
— Не обязательно малиновый, под черную сорочку любой светлый пиджак и черные остроносые лакированные туфли подойдут, — заметила Баляс.
— Рафаэль, коль коньяк не разрешают, то хлебни  бальзамчик. Он  на  рогах марала и на двадцати лечебных травах, зверобое,  женьшене, золотом усе, цикории, облепихе, бессмертнике, росторопше, подорожнике и других редких растениях настоян. Лучше хваленого «Биттнера» и другой заграничной бурды, от всех болячек панацея.
Соседка, озираясь на дверь, предприняла  попытку его угостить.
— Все-таки хлебни пару глотков в честь своего дня рождения и нашей встречи, пока нет этой вертихвостки  медсестры, — предложила Швец.
—Что ты, Тамила, мне нельзя, я принимаю лекарства и процедуры, алкоголь противопоказан, — возразил Суховей. — Узнают, что нарушил режим и выгонят в шею.
—Пусть выписывают, хватит тебе здесь валяться. Бальзам  тоже лекарство, одно другому не повредит,  все на спирту,— заверила соседка. — Хлебни, хлебни, недуг, все болячки, как рукой снимет и до ворожеи не надо ходить. Мы с Виолой перед едой три раза в день принимаем и видишь, какие здоровые, бодрые, чего и тебе от всей души желаем. Попьешь бальзамчик   и  дня через  два  тебя  выпишут. Мы  по такому приятному случаю подарим в довесок к этой сорочке малиновый пиджак и шелковый галстук. Щас в таких сорочках крутые бизнесмены  щеголяют.
— И золотую цепь в придачу,  — ласково улыбнулась риэлтор. «Дождешься от вас доброты и подарков, жабы пучеглазые. Держи карман шире, — подумал Суховей.— У вас одна забота— на халяву напиться коньяка, шампанского и требуху  набить деликатесами».
— Ладно,  соловья баснями не кормят, — заметил он. Швец и Баляс замерли в томительном ожидании.
— Бальзамчик из лечебных крымских трав, растущих высоко в горах  на плато Ай-Петри и вершине Роман-кош, — заверила Баляс. — Он поднимет не только тонус, но и кое-что другое. Поди, соскучился  за горячей бабой? По глазам вижу, что не прочь, лепесток еще не завял.. Коль мужику хочется женского тела, значит, он  еще живой.
Виола кокетливо повела плечом, томно опустила  редкие ресницы.
— Эх,  не искушайте меня без нужды! — поддался он их внушению и настроению, вспомнив, что он мужчина с  естественными желаниями и потребностями. Поднес бутылку к губам, сделал маленький глоток  и  в этот момент в комнату снова впорхнула  Настя.
— Евдоким Саввич, что вы делаете? Я же просила, чтобы ни грамма алкоголя, вы же не самоубийца! — остановила  его девушка и обратила  взор на  женщин. — Как вам не стыдно спаивать больного человека? Мы его с трудом с того света вытянули, а вы в гроб загоняете.
— Так это не самогон, а целебный бальзам «Черный коралл», в аптеках рекламируют и рекомендуют наравне с «Биттнером»,  «Вигором», «Златогором» и другими напитками, — сообщила  Швец.
— Все-таки дайте,  я покажу Константину Викторовичу, что это за бальзам? — велела медсестра и потянулась рукой к бутылочке.
— Ишь чего захотела. Отдай ей, самим мало, — Тамила  спрятала в сумку.
— Сейчас приглашу лечащего врача Елдахина и он конфискует.
— Не имеет права, это наша  личная собственность,  — заявила Баляс и, дабы не обострять ситуацию, обратилась к Швец. — Тамила, мы уходим. Если они так грубо ведут себя с посетителями, то  также относятся и к пациентам.
— Нормально, душевно  относятся, — ответил Суховей.
— Женщины, не спаивайте пациента, — строго потребовала Настя. 
— Больше не будем. Дайте нам пообщаться с именинником, так долго не виделись.
 — Ох, Рафаэль, пардон. Евдоким Саввич,  отстал ты от моды. Погляди на бизнесменов и политиков:  черная сорочка,  светлый костюм, шелковый галстук. Любо-дорого поглядеть, уверенные, сексапильные и привлекательные  для женских сердец и пылкой любви, — перевела разговор  на  подарок Швец.
— Откормленные, сытые и самодовольные кабаны, а я не бизнесмен и не политик.
— Скоро станешь, ведь ты, без  пяти минут состоятельным господином, а капитал дает власть над людьми, исполнение любых, в том числе сексуальных желаний и потребностей, — обнадежила его  Тамила. — Выкинь  из  головы предрассудки и  готовься к новой жизни, радостной и беззаботной.
— Твоими устами, да мед лакать, — усмехнулся Суховей, но в присутствии  женщин  примерять сорочку отказался, прикинул на глаз: «Вполне  подойдет. Вот только цвет,  как из  бюро ритуальных услуг. Не  зловещий ли это намек?”
— Может, все-таки, пока не появилась эта длинноногая  краля, дернешь бальзамчика на посошок? День рожденья, ведь светлый праздник,  — напомнила соседка.
—Нет, Тамила, не искушай, — возразил он, опасливо косясь на дверь и прислушиваясь к звукам. Настины шаги он научился  распознавать по их легкости и  стремительности. Швец  хотела оставить ему бутылку бальзама, чтобы добавлял в чай, но вовремя одумалась.
— Принеси или передай через дежурного врача электробритву «Харьков-40».Она лежит в верхнем ящике старого трюмо, а то меня скоро станут дразнить моджахедом, — он провел по щеке и подбородку, поросшим серебристой щетиной,  ладонью
— Нынче, особенно среди евреев, очень модно иметь  двухнедельную поросль, — сообщила Виола Леопольдовна. — Это придает мужчине особый шарм, таинственность и привлекательность, похожесть на знаменитого американского писателя Эрнеста Хемингуэя.
— Но я русский, а не иудей, — возразил художник и вновь обратился к соседке. — Когда принесешь бритву?
— Когда-нибудь. У меня времени сейчас в обрез. Все свое хозяйство, собаку на меня, как хомут навесил, — укорила она и со злорадством подумала: «В морге тебя и так побреют, вшивый интеллигент».
— Тамила,  Джима два-три раза в неделю надо чистить щеткой для профилактики против клещей и блох, — попросил художник.
— Может ему еще и яйца почесать? — ухмыльнулась Швец. — Рафаэль, не грузи меня. Я и так  извелась с твоим псом, едва на ногах держусь. О своем здоровье нет времени позаботиться. Неровен час сама попаду в больницу.
— На следующее свидание, когда принесешь электробритву обязательно  приведи с собой Джима, чтобы я мог оценить его состояние,— продолжил он слабым голосом. — Моя палата на первом этаже. Я хочу увидеть его, хотя бы через окно и убедиться, что все в порядке. Мне это  важно для улучшения настроения, а значит и самочувствия. Да и Джим несказанно обрадуется.
— Приведу, обязательно приведу, — пообещала Швец, заведомо зная, что больше не переступит порог этой больницы.
— Тамила, покажи ладони, — попросил художник.
— Зачем тебе мои ладони? — удивилась она и ухмыльнулась. — Может тебе  что-нибудь интимное показать?
— Покажи, покажи …ладони, — повторил он и Швец повиновалась.
— Ты Джима держишь  взаперти, не выводишь на прогулки, — с огорчением произнес Суховей.
— Кто тебе наябедничал?
— Твои ладони поведали правду. Они у тебя изнеженные, словно кожа на попке младенца, а должны быть слегка огрубевшими, шершавыми  от поводка.
— Прежде, чем пристегнуть поводок к ошейнику я надеваю зимние перчатки. А после прогулки смазываю руки вазелином и кремом. Опять же дополнительные расходы, — нашлась с ответом  Швец.
— Ладно, Евдоким Саввич, поправляйтесь. Не будем вас утомлять. До встречи, —  пожелала Виола Леопольдовна, поднялась со скамейки  и  женщины ретировались.

               
  31. Своя рубашка ближе к телу

Выйдя за ворота территории больницы, риелтор поинтересовалась у Тамилы.
— Рафаэль успел,  хоть немного отведать  твоего бальзамчика?
— Кажется, сделать два маленьких глотка. Если бы ни эта сучка Настя, то вылакал бы весь до дна, — посетовала Швец.
— Так, кажется или принял?
— Принял, но немного, стерва помешала,— неуверенно ответила Тамила.
— Почему не зовешь на дачу полакомиться? — спросила риелтор. — Там сейчас обилие ягод. Перезреют и пропадут? А у тебя там ни подвала, ни холодильника
— На мой огород и садок не открывай роток, — заявила  Тамила и усмехнулась:— Мне печалиться  насчет хранения урожая не придется. Рафаэль сам об этом позаботился.
— Каким образом?
— Ты не поверишь!? Вчера я была на даче. Когда подметала в домике полы, то случайно обнаружила  под полом подвал. При первом посещении мы не заметили, что под старым рядном в доме есть лаз. Туда ведет лестница, сооружены полки и настилы. А там  двадцати и десятилитровые  бутыли с вином, литров сто будет, не меньше, разные соления,  варения и другие припасы. Еще с прошлого урожая. Рафаэль, хер моржовый,  все стонал, что перебивается с хлеба на воду. Вино я  успела несколько раз дегустировать. Не порошковый  суррогат, а  натуральное вино Мускат, Изабелла, Саперави, Кокур, Алиготе....Виола,  домашнее вино полезнее того, что делают на винзаводах из разной муры, попадающей в бункера под пресс. В нем много глюкозы, минералов и дубовых  веществ от  бочки, — пояснила Швец.
— Дубильных веществ, — поправила Баляс.
 —Правильно, дубильных, — согласилась Тамила. — Максим Горький, Сергей Есенин и другие знаменитости любили выпить и закусить. Поэтому у них мозги хорошо работали.
— Так это всем известно, — снисходительно усмехнулась риелтор и сурово изрекла.— Гришка Распутин  тоже любил  не только  знойных баб, но и мадеру и плохо кончил…
— На что ты намекаешь? — насторожилась Швец.
— Не слишком увлекайся вином, иначе в почках могут возникнуть камни.
— Я не увлекаюсь, знаю меру, по двести граммов перед завтраком, обедом и ужином.
— Через пару лет цирроз печени тебе гарантирован.
— Ты меня стращаешь для того, чтобы с тобой вином поделилась, — догадалась Тамила. — Но мне самой может не хватить.
—Какая ты, однако, ненасытная. Но за ценную информацию, спасибо! — перебив ее, воскликнула риелтор. — Если он тебя на даче дрючил, то не могла не знать, что под домом находится подвал с вином и другими припасами? Наверняка перед совокуплениями угощал вином и закуской?
— Во те крест, не знала. Для меня это открытие, — всполошилась Тамила.— Какое там угощение, у Рафаэля среди зимы снега не выпросишь. Еще тот жадина. Только тебе признаюсь по секрету, сразу тащил на топчан.
—Не верю, не такая ты наивная баба, чтобы  сразу бесплатно отдаться?
У Швец не нашлось аргументов для возражения.
—Получается, что подвал, вино и харчи тебе достались на халяву, — с воодушевлением продолжила Баляс. 
— Надо бы на калькуляторе все пересчитать и добавить в стоимость дачи тысячи  четыре долларов. Но я тебе сделаю  скидку в пятьсот.
«Черт меня дернул за язык, похвасталась на свою голову, — с огорчением укорила себя Швец и в  наказание украдкой ущипнула себя за правую ягодицу и заявила:
— Виола, насчет  вина я  солгала. Сняла пробу, ни к черту не годится, кислятина,  бурда, как уксус. А соления и варения покрылись плесенью. Все выброшу с чертовой матери. С подвалом хлопот не оберешься. Лучше бы его совсем не было. Придется закопать или дезинфицировать, чтобы мыши не завелись. На все деньги надо, а их у меня, что кот наплакал.
— Не торопись,  я сама оценю подвал,  с вина и харчей  сама сниму пробу, — велела Баляс.— Тогда и подсчитаю, сколько  ты должна  заплатить в качестве компенсации.
— Виола, не будь скрягой. Это не честно, мы ведь раньше ударили по рукам и остается прежний долг.
— Но ведь ты и его не торопишься отдавать?
— Потерпи до весны. Зимой и ранней весной, когда у городских обывателей харчи окажутся на исходе, одолеет авитаминоз, я с них за овощи, фрукты и ягоды сдеру три шкуры и рассчитаюсь с тобой до последней копейки.
— Ты, что, сдурела?! Я не могу так долго ждать, — возмутилась Баляс. — Я знаю, что деньги у тебя есть и не последние. Не прикидывайся бедной овечкой. Свои, кровные я из тебя клещами выдеру.
— Премного благодарна за неожиданный рост долга. Я себе за три  тысячи «зеленых» с десяток подвалов вырою.
— Кишка тонка, ты на первом же  опрокинешься, дух испустишь, —  возразила  риелтор.
— Виола, не борзей. Ханыги за копку могилы на кладбище берут не больше сотни долларов. А подвал по площади и глубине почти такой, как две могилы. Значит,  он стоит двести долларов, а не три  с половиной тысячи.
— Тамила, у тебя мозги в голове или полова? Нашла с кем меня сравнивать, с ханыгами, алкашами, — обиделась Баляс. — Сама подумай, могилу вырыли и тут же с трупом в гробу закопали, а подвалом ты постоянно пользуешься, поэтому и цена ему в десятки раз больше.
— Я тебе солгала, там нет никакого подвала. Рафаэль хранил урожай в квартире, в тесной кладовке, — пошла на попятную Швец.
— Слово — не воробей, вылетело, не поймаешь. Сама съезжу на дачу и каждый метр обследую.
— Кто тебя туда пустит?
— Пустишь, еще и ковровую дорожку постелешь, иначе я аннулирую акт дарения через суд и сама, вступив  в права собственности,  продам участок.
Такая перспектива Тамилу огорчила, она притихла, а Баляс сжалилась:— Ладно, за подвал заплатишь мне три тысячи.
Швец, нехотя кивнула головой и призналась:
—Через три-четыре года, если надоест копаться в почве, продам эту дачу какому-нибудь крутому фраеру. Цены ведь на земельные участки и объекты недвижимости постоянно растут.
 — С крутыми фраерами из ОПГ не связывайся. Отберут и дачу, и квартиру. В лучшем случае изобьют, а в худшем — уроют или утопят, — нарисовала мрачную перспективу Баляс. — А насчет цены ты права. В последние годы сохраняется устойчивая тенденция повышения стоимости земли и недвижимости. У тебя есть жилка предприимчивости, действуешь с прицелом.
— Это присуще всем моим соплеменникам, — самодовольно заметила Швец. — Ты тоже не прогадаешь.   

               
 32. Диалог с Елдахиным

«Эх, подвела меня неожиданная болячка, все карты смешала, — возвратившись в палату, размышлял Суховей. — Джим остался без нормального присмотра, кормежки и прогулок. На Тамилу надежды мало, она  домашних животных ненавидит. И на даче, наверное, все бурьяном, сорняками заросло, а  овощи на грядках посохли. Некому поливать и пропалывать. Жаль, что клубника, малина уже созрели, погнили и осыпались. А вот смородину и крыжовник успею собрать» Во время свидания он хотел было попросить Швец, чтобы она встретилась с соседом Терентием Карповичем и уговорила его собрать остатки урожая клубники, малины и сварить варенье. Мол, после выписки из больницы  с ним  рассчитается за сахар и работу. Но вспомнил, что соседка не велела в присутствии  Баляс упоминать о наличие дачи.
Суховей  возвратился в свою палату. Спустя  десять минут после ухода посетительниц к нему заглянул врач-терапевт.
— Евдоким Саввич, поздравляю вас.
— С чем, Константин Викторович?
— С днем рождения. Мне об этом Настя сообщила. Такие экстравагантные особы  вас навестили, что прямо зависть берет, — с иронией произнес он.
— Спасибо, что позвонили Тамиле Львовне, не забыли мою просьбу, — ответил пациент. — От этих  баб я не в восторге. Но, когда нет других, то приходиться терпеть. Они поздравили меня с днем ангела, сорочку и фрукты подарили. Все же приятно, что  вспомнили, проявили заботу и на том спасибо.
— Вы, почитай,  как птица Феникс, из пепла воскресли, — улыбнулся врач и заметил. — Если  бы вовремя не доставили, в больницу, то сейчас бы не разговаривали. Состояние было очень критическое, на волоске от смерти.
— Спасибо вам,  Константин  Викторович,  век не забуду.
— Не надо благодарностей, это мой долг, — жестом руки прервал он и внимательно поглядел на пациента  сквозь призму очков. — Лучше признайтесь, есть ли у вас дача с подсобным хозяйством, где бы кроме  животных и мелкой живности, водились крысы, мыши и прочие вредные грызуны?
— На даче  живности не держу, ведь я  сугубо творческий человек.
—Интересуюсь  не ради праздного любопытства, — продолжил Елдахин.— Неприятный и странный факт. У вас в организме обнаружено наличие мышьяка. Все могло кончиться весьма и весьма печально. Вы к ядам имеете  какое-нибудь отношение? Может, в качестве химикатов  используете в реставрационных работах? Я несведущ  в этой области.
— Нет, конечно, нет,— озадаченно произнес Суховей.— В квартире отраву не храню,  так  как находится пес Джим,  которым я очень дорожу. Это он меня привел в чувство, когда стало плохо,  своим  лаем привлек внимание прохожих.  Да и в живописи мне опасные химикаты  не нужны.
— Тогда  тем более странно?— призадумался врач. — Силен у вас ангел-хранитель, почитай, с того света вытащил...
— Вы — мой ангел-хранитель. За это я вам премного благодарен, — Суховей галантно склонил седую с проплешиной голову.
— Невольно приходишь  к  мысли, что кто-то  коварный задался целью свести вас в могилу. Таким способом в девятнадцатом веке избавились от Бонапарта Наполеона во время его ссылки на острове Святой Елены. Кому вы могли насолить,  перейти дорогу?
— Не знаю, врагов, в отличие от императора Наполеона,  у меня нет. Я покладистый,  неконфликтный, бизнесом не занимаюсь,— ответил художник. — Живу скромно, никому настроение не отравляю, при встрече уступаю дорогу.
 — Все это подозрительно пахнет криминалом, — вздохнул Константин Викторович. — В таких ситуациях, не только по инструкции, а  по долгу я обязан сообщить в милицию или прокуратуру. Ведь вам угрожает опасность. Тот, кому вы мешаете, создаете проблемы, не остановится,  пока не достигнет цели.  Это может произойти здесь, в лечебном заведении, в палате и тогда вся ответственность  ляжет на меня. В подобных случаях, всегда найдут стрелочника,  козла отпущения, а  мне эта гнусная роль ни к чему... Вот такие пироги.
— Прошу вас, Константин Викторович, никому не сообщать.
— Не сообщать? Почему вы не думаете о своей безопасности?
— Как человек интеллигентный и легкоранимый,  я не желаю иметь отношений с компетентными органами. Так повернут дело, что, мол, я сам себя отравил. В квартире все перевернут вверх дном в поисках яда. Под предлогом заботы о  безопасности животного конфискуют Джима для своей кинологической службы. Не только меня, но вас изведут допросами,  повестками, экспертизами  и экспериментами. Начнут рыться в ваших бумагах и препаратах. Им палец в рот не клади, мигом откусят.
— Вы, что  же, Евдоким Саввич, обожглись на молоке и теперь дуете на воду? — усмехнулся врач, вызывая на откровенность.
— Да, по молодости нет были конфликты с  КГБ и милицией, — нехотя признался художник.— Обвинили меня в пропаганде буржуазного искусства, в импрессионизме, абстракционизме и авангардизме. Назвали диссидентом. Это сейчас свобода творчества, кто во что горазд, хотя искусство и его творцы влачат жалкое существование. Нет ни меценатов, ни спонсоров, все устремились “делать большие бабки” на нефти, газе, алкоголе, табаке, лекарствах и прочих прибыльных ресурсах. Искусство, культура  оказались на задворках. А прежде  над всем властвовала идеология, оценку произведениям давали худсоветы  из партийных дилетантов. Новаторству, оригинальности, придавали политическую  окраску, встречали в штыки. Авторов зачисляли в категорию инакомыслящих, диссидентов и устраивали слежку. Вот и  меня, тогда чуть не подвели под статью Уголовного кодекса. Слава Богу, эксперт-искусствовед оказался порядочным человеком и сделал заключение, что в моих картинах нет буржуазной сущности и порнографии. Однако мне пришлось переквалифицироваться из  живописца в художника-реставратора. Такая вот грустная страница биографии.
— Да, художника всякий может обидеть, а вас еще хотели и отравить, — посочувствовал Елдахин, раздумывая, как поступить, когда пациент возражает против огласки  факта попытки отравления.
— Не хочу, чтобы из архивов, которые не горят,  подняли то старое дело и раздули кадило,— назвал причину своего беспокойства Суховей.
— Я вас понимаю, поэтому пока воздержусь от информации в милицию, — пообещал врач. Ему тоже не хотелось, чтобы блюстители, эксперты нарушили привычный режим работы и обострили его  натянутые отношения с главврачом.
— Понаблюдаю за состоянием вашего здоровья. Опасный период миновал, но необходим постоянный контроль  за процессом выздоровления. Сдайте  кровь и мочу для дополнительных анализов. Прошу вас  никаких продуктов со стороны не употреблять, чтобы исключить  побочные  явления. Пробудите недельку на диете.
— Так мне еще  здесь  целую неделю томиться?
—Потерпите, для вашей же пользы. Вы обязаны проявлять осторожность и бдительность.
В знак согласия, довольный тем, что информация останется в стенах больницы, художник кивнул головой и попросил:
— Константин Викторович, мне бы на пару часов  побывать дома, узнать, что с Джимом? Тамила ничего конкретно не говорит, все вокруг, да около. Душа болит за друга.
— Нельзя! Следует строго блюсти режим, — властно ответил терапевт  и признался. — У меня натянутые отношения с главврачом, поэтому не хочу осложнений. Потерпите, любезный, осталось недолго.
— У меня в квартире есть небольшой запас деньжат на всякий пожарный случай. Я бы  с вами расплатился за оказанные услуги или внес  в ваш благотворительный фонд «Милосердие»?
— Суховей выложил свой последний козырь.
—Это исключено. Когда станете олигархом, тогда  с удовольствием и благодарностью приму  презент. Ваша гуманность и щедрость импонируют, но  самому  деньги еще приходятся, — заметил Елдахин. — Рекомендую вам принимать кардиомагнил в качестве профилактического средства против инсульта и образования тромбов, для разжижения крови.
— Константин Викторович, искреннее благодарю за заботу.   

               
 33. Черная кошка пробежала…

Вечером, развалившись на диване и обозревая ретро-мебель, передислоцированную из квартиры Суховея, планируя после реставрации сбыть ее коллекционерам старины, Швец размышляла: «Какой мне теперь прок от  Виолы? Как от козла молока. Теперь, когда дача  стала моей собственностью, придется отстегнуть ей десять тысяч баксов. После долгих споров и ссоры они сошлись на этой сумме, которую Тамила заплатит в течение недели. Если и ее отправить на тот свет? Яд еще есть и дело несложное подсыпать его в коньяк или пропитать «жабичи лапки». Правда, придется применить лошадиную дозу, чтобы отрава  наверняка подействовала. 
Тогда не придется делиться валютой. А что, если Виола сразу дуба даст, куда я столько мяса дену?  Эх, поторопилась я избавиться от Джима, он бы с удовольствием съел ее тушу Дозу следует рассчитать так,  чтобы она у себя дома или в больнице окочурилась».
Тамила вспомнила о просьбе риелтора периодически  звонить в больницу и выяснять состояние здоровья Суховея. Направилась к тумбочке, на которой покоился стационарный телефон. Подняла трубку и задумалась: «Нет резона лишний раз медперсоналу напоминать о себе. Если  в милиции или прокуратуре вдруг заинтересуются причиной смерти Рафаэля, то медики обязательно сообщат о том, что чаще других его состояние волновало гражданку Швец. У тех возникнет вопрос: почему? Виоле надо, пусть она и звонит, а то привыкла проблемы взваливать на других, загребать жар чужими руками», — подумала женщина, довольная своим решением. Она положила, издающую сигналы трубку, на рычаг. Возвратилась на диван.
Будучи по темпераменту холериком, тут же решила брать быка за рога, по мобильнику связалась с Баляс:
— Добрый вечер подружка, как живется-можется?
— Добрый, твоими молитвами в синагоге живется нормально, — с настороженностью в голосе ответила риелтор. — Почему так поздно звонишь, что случилось?
— Ничего не случилось. Тоска зеленая заела, сижу одна в тишине, как в склепе. Ты бы заглянула ко мне завтра на «огонек». Давно ведь не общались. Посидим, погудим, о делах поговорим, вспомним годы молодые и денечки золотые…
— Надо же, стишками  заговорила. У тебя или талант проклюнулся, или  свихнулась  на радостях?  Обычно шизофреники, графоманы  увлекаются сочинением стихов, каверзных частушек. Не слишком усердствуй, а то загремишь в психушку.
— Виола, со мной все в норме. Стихи родились случайно.
— Еще бы, отхватила дачу, а мне дырка от бублика. Так не пойдет, еще никто не посмел меня надуть и кинуть. И тебе это не удастся.
— Не сердись, не накручивай себя, не рви сердце. Полюбовно за коньяком и твоими любимыми лапками,  покалякаем о том, о сем. Я заранее  купила напитки и деликатесы, — солгала Тамила.
— Откуда такая щедрость, на тебя совершенно не похоже, ты ведь за лишнюю копейку готова удавиться? — удивилась Баляс.
— Тебе это кажется. Просто я экономная, деньгами не сорю, — мягко на колкость ответила Швец и добавила.— Ты для меня очень много добра сделала, поэтому решила отблагодарить, обмыть дачу, чтобы хибара не развалилась. Так я жду тебя к семи часам вечера? Выпьем, повеселимся, сколько той житухи осталось, а красиво жить не запретишь.  Как поется, гуляй, пока молодой
— Хорошо, Тамила. Кстати, если не можешь сразу вернуть разницу в десять тысяч долларов, то разрешаю  во время встречи отдать пять тысяч, а к концу недели остальные, — напомнила риелтор о долге, возникшем после сделки с дачей и земельным участком.
Чтобы не выдать свое беспокойство, тревогу, Швец заметила:
— Разумное предложение. Я согласна.
—Смотри, не подведи. Мне позарез нужна валюта. Хочу после нервотрепки с   Суховеем месяц-другой отдохнуть на Кипре, в Греции, а может в Египте.
«Ишь, куда навострила лыжи, заметает следы. Наверное, хочет за «бугром»  остаться, покинув меня на произвол судьбы, — с завистью подумала Тамила и, понимая, что Виола ждет ответ,  пообещала.
— Я постараюсь.
— Постарайся, у тебя после продажи двух квартир много  валюты завелось.
— У тебя не меньше, — парировала Швец.
— Ладно, не будем ломать копий,  завтра встретимся и поговорим, — свернула диалог Баляс и пожелала.— Спокойной ночи.
«Чтоб ты сдохла, зараза. Прицепилась, словно репьях, с эти долгом, — с досадой подумала подельница. — Если мой план не удастся, то  к концу недели из-за этой прожорливой саранчи  на десять тысяч долларов обеднею. Такой потери не переживу, хоть в петлю лезть.  Виола явно навострила лыжи  за бугор».
 Спала Швец беспокойно. Среди ночи просыпалась от кошмарных видений в тот момент, когда толстая, мясистая рука Виолы, сдавливая ее тонкую, цыплячью шею, перекрывала  кислород.
— Упаси,  Моисей, что за наваждение? — она перекрестилась дрожащей рукой. — Может это вещий знак  свыше или  нервы совсем расшатались и подают тревожный сигнал.
Женщина, лавируя среди  громоздкой мебели, прошла на кухню. Достала из серванта початую бутылку коньяка «Гринвич», оставшуюся еще от застолья, устроенного Суховеем. Налила в рюмку и выпила, закусила плиткой шоколада. После приема этого  «лекарства»  ее сморил сон.
На следующий день, в назначенное время появилась Баляс. Тамила, излучая радушие,  как подросток, прижалась головой к ее пышному бюсту, вздрагивающему от вибрации, словно студень.
— Виолочка, ты даже не представляешь, как я за тобой соскучилась! Ты с тобой, будто сиамские близнецы, — расточала она комплименты.
— Чего еще не хватало? Думай,  о чем говоришь, — прервала  гостья. — Ты представляешь, как будут выглядеть наши тела? Страшное уродство.
—Ой, прости, не подумала, — покаялась Швец и пригласила. — Живо мой руки и к столу, а то коньяк прокисает. После рюмочки-другой разговор пойдет живой, задушевный, золотой…
Баляс зашла сначала в туалет, чтобы опорожнить кишечник и мочевой пузырь, а потом в ванную. Тщательно с гелем вымыла руки.
— Проходи, проходи, чувствуй себя, как дома, — пригласила хозяйка в гостиную, заставленную мебелью Суховея.
— У тебя здесь, как в мебельном салоне, музее старой рухляди, — усмехнулась риелтор.
— Не пропадать же добру. Эта мебель не из прессованных опилок, а из красного дерева. Век не будет износа, еще нас переживет.
Виола бросила взгляд на стол сервированный блюдами. Хрустальные фужеры, предназначенные под шампанское, были щедро наполнены золотистого цвета коньяком. Виола пристально поглядела на подругу, словно  пытаясь угадать ее замысел. Помрачнела, веселость, как рукой сняло.
— Тамила,  не поторопилась ли ты разлить коньяк раньше времени в такие большие фужеры?
— Может и поторопилась, но лишь для того, чтобы потом не отвлекаться и не суетиться, — нашлась подруга с ответом и попросила. — Виола, не придирайся по мелочам. Я же постаралась, как лучше. Давай выпьем за то, чтобы у нас все получилось.
Первой с заметной поспешностью взяла за ножку ближний к себе фужер и предложила:
—Давай помянем Рафаэля, чтобы быстрее преставился. Одним мелким художником станет меньше. Для мировой живописи невелика потеря. Помнишь, как  в песне о Гренаде поется, «отряд не заметил потери бойца и яблочко-песню допел до конца». Хотя какой из Рафаэля  боец? Отставной козы барабанщик, только небо коптил.
— Не спеши, давай меняться фужерами, — заподозрив коварный умысел, предложила гостья, подумав: «Вот змея подколодная, какую-то гадость замыслила».
— Что ты, Виола, странная какая-то? Я тебя не узнаю. Если не нравится коньяк, то давай выпьем шампанское или текилу?
— Нет, я предпочитаю коньяк, давай меняться, — настаивала Баляс. — Почему ты такая упертая?
Вместо ответа Швец схватила со стола фужер, к которому так и не прикоснулась рука подруги и вылила его содержимое в раковину. Туда же отправила и содержимое второго фужера.
— Тамила, что это значит? Почему ты вылила коньяк из  фужеров?
— Из чувства солидарности, — с едва уловимым злорадством ответила хозяйка. — Вижу, что ты не в духе, какая только муха цэ-цэ тебя укусила? Поэтому коньяк пить не будем. При таком мрачном настроении захмелеешь и наломаешь дров.
— Замечательно! Мне вообще расхотелось пить и  есть, — призналась риелтор.
— Ох, ах, какие мы гордые! Мои блюда ей не по нутру, нос воротит, а раньше жрала, за уши не оттащишь, — прорвало Швец. — Подавай ей деликатесы французской кухни. Все кончилась лафа, скатертью дорога.
— Тамила,  хамка, не буди во мне зверя, а то, как цыпленка, раздавлю, — пригрозила Баляс. — Когда  голодная, я  очень злая. Давай поговорим начистоту?
— Валяй, если жрать не хочешь.
— Тамила, у тебя явные признаки шизо.  То ты не давала мне проходу, требовала, чтобы я, кровь из носа,  быстрее провела сделку с дарением дачи. Торопила, куй железо, пока горячо! Куй железо, пока горячо! Выковали, как мечтала, а  теперь, поди,  недовольна  удачным приобретением?:  Семь погод на день. Сумбур настроений и страстей. Слишком подозрительные крайности.  Для психики — ненормальное, шизоидное явление.
— Я по темпераменту холерик, поэтому быстрая смена настроения, пристрастий закономерны, — возразила Швец.
—Все же держи себя в руках, не давай эмоциям затмить разум, если конечно, он у тебя есть, — с подковыркой велела риелтор.— Мы с тобой, почитай, ходим по лезвию ножа и должны сохранять хладнокровие, действовать расчетливо, заранее намечая оптимальные варианты. А ты горячишься, даешь волю чувствам.
— А ты меня не нервируй и не провоцируй.
— Не мне, а тебе захотелось повозиться в земле? На здоровье! Крестьянский труд облагораживает человека. Будешь, как и мечтала, питаться экологически чистыми без ГМО плодами с деревьев, кустов и грядок. Получила почти на халяву райский уголок, а мне отдай валюту и все будет по-честному, как договорились. Я ведь, прежде чем получить от бомжа гендоверенность, могла потребовать с тебя предоплату. Витала в голове такая мысль, но все же,  посчитала тебя честной и порядочной. А получается, что тебе бублик, а мне дырка от бублика. Так не годится.
— Десять тысяч за  участок и хибару слишком дорого, — разлепила губы Швец.— Ей красная цена семь-восемь тысяч  «зеленых».
— Такие смешные цены существовали до дефолта, а ныне раза в два дороже, — возразила риелтор. — Ты думаешь эта Кодла…
— Кобла Эльза Марковна, — напомнила Тамила.
— Кобла, кодло, — какая разница. Ты полагаешь, что она настолько глупая, чтобы не заметить подставы с бомжем. Задала бы ему два-три вопроса и сразу бы «поплыл» или навела бы справки в жэке. Но она закрыла на это глаза, потому что и в первом, и во втором случаях я ей дала  на  лапу.
— Сколько дала?
—Коммерческая тайна. Прямо я тебе выложила в белом блюдечке с голубой каемочкой, чтобы ты меня потом сдала  с потрохами. Тебе нельзя верить на слово. Кроме стоимости дача ты еще должна мне компенсировать  расходы на нотариуса и  большие риски. Уголовный кодекс еще никто не отменил.
— Все-таки ты меня хочешь надуть, — стояла на своем Швец.
— Пусть тебя мужики надувают, как резиновую куклу, — огрызнулась Виола. — О чем ты, убогая?
— Завысила стоимость дачи. Я интересовалась в агентствах недвижимости. Следовало заплатить лишь за земельный участок, а за хибару ни гроша, потому, что она не соответствует новому ГОСТу и подлежит сносу. Ты, как минимум четыре тысячи долларов  решила на мне наварить.
— На тебе, худой кляче, одни кости, да кожа,  не шибко наваришь. Тебе достанется не только домик, колодец, подвал, хозпостройки, но и бесплатный урожай, инвентарь, которые  обычно продавец оставляет себе.
— Урожай еще собрать надо и сберечь. Ох, ох, эта дача обойдется мне на вес золота, — посетовала Швец. — Рассчитывала на прибыль, а все  оборачивается убытками. Я тоже потратилась на банкеты и фуршеты
— Ты же говорила, что все Рафаэль оплачивал?
— Дудки! У него среди зимы снега не выпросишь. За мои кровные пили и жрали.  Между прочим, Рафаэль, которого постоянно жаба давила при виде, как ты за обе щеки уминаешь деликатесы, подбивал меня на то, чтобы я тебя предупредила  о  том, что чем больше человек употребляет пищи, тем больше в его организме откладывается вредных шлаков, токсинов и жиров. Мне кажется, что он прав.
— Если, кажется, то перекрестись. Его счастье, что попал в больницу, я бы ему руки-ноги повыдергивала за такой мерзкий совет
— Он получил по полной программе.
— Со шлаками, токсинами и жирами я борюсь с помощью сауны и секса, поэтому вес у меня стабильный, не уменьшается и не повышается, — сообщила Виола.
— И сколько весит твое  тело? Если это не коммерческая тайна.
— Сто пятьдесят  два кило! — оглаживая роскошные бедра, гордо заявила гостья.
— Ого-го-го! Это в два с половиной раза больше моего бренного тела, — подсчитала Швец. — Тебе надобно больше молочных  и других богатых кальцием, продуктов употреблять для укрепления костей, чтобы ноги под тяжестью не подкосились.
— Без тебя знаю. Постоянно глотаю глюконат кальция, аспирин, кардиомагнил для разжижения крови против бляшек и тромбов. С уходом за таким большим телом много хлопот, не то,  что с  твоим  бараньим весом, — усмехнулась Баляс.
— Что же я,  по-твоему, овца?
— Нет, скорее коза.
— Спасибо за «комплимент».
— Кстати,  коза дранная, ты выполнила мою просьбу? — властно спросила риелтор.
— Какую еще просьбу?
— Будто не знаешь, не прикидывайся дурочкой. Ты приготовила на первый случай пять тысяч долларов?
— Ой, ой, прости меня, Виола! Я целый день, как белка в колесе, бегала по рынку, делала закупки, потом хлопотала  на кухне. Из головы вышибло, а когда хватилась, чтобы снять валюту, то банк оказался закрытым. Но ты не волнуйся, твои денежки не пропадут
— Не верю. Ты сознательно не желаешь возвращать долг. Так и знала, что будешь водить за нос, — упрекнула Виола. — Ты деньги любишь до умопомрачения.
— А кто их не любит, — отозвалась Швец, с дрожью в голосе продолжила. — Виолочка, пойми меня правильно, родная, войди в мое положение. Предстоят большие, почитай, капитальные расходы. Сама уже не рада, что связалась с этой дачей и хибарой, залезла в хомут.  Рафаэль палец о палец не ударил. Все там рушится и валится. Такую дачу  отдают только в придачу, чтобы самим не иметь.
— Из-за тебя я вынуждена отложить вылет в Афины, — посетовала Баляс.
— К чему такая спешка? Она нужна лишь при ловле блох.
— Тамила, мне здесь ловить больше нечего.
— Виола, у тебя же  и без того достаточно валюты на авиабилет,  на шикарную жизнь за бугром?
— Да, есть сбережения, но денег много не бывает, — напомнила Виола. — Неизвестно, смогу ли я в Греции, где сейчас кризис,  найти приличную работу с достойной зарплатой для красивой, роскошной жизни? Так что гони долг, не надейся, что я его тебе подарю.
— Почему не в любимую Францию к лягушечьим лапкам и другим деликатесам?
— По кочану. Париж я уже покорила, на очереди Афины, а потом Рим.
— Ты улетишь за бугор, а как же я? Вдруг в милиции или прокуратуре узнают  о наших махинациях и мне одной придется отдуваться?
— Не хрен было связывать себя этой дачей. Продали бы ее, а валюту поделили. Сиди теперь перед воротами и гавкай или бросай все к чертовой матери и рви когти подальше отсюда.
— Ты шо? Ведь тот же кривоногий Терентий и бомжи все до последнего кирпича растащат по своим норам. Камня на камне не оставят.
—Если жаба давит, то сиди и молчи, но, чтобы деньги были у меня, иначе задавлю, гадина, — Баляс поднесла ей под нос массивный кулак.
Вспомнив, как риелтор чуть не сломала художнику руку,  Швец затрепетала от страха. С ужасом осознала, что Виоле не стоит больших усилий сломать ей шейные позвонки или задушить, сжав тонкую шею.
— Я верну, вот те крест, — и осенила себя дрожащей рукой. — Не обижайся и войди в мое положение. У меня столько планов, а средств мало. Решила к следующей весне хибару с верандой  снести бульдозером и построить  более-менее приличный дом из железобетона со стеклопакетами и металлочерепицей, автономным отоплением и удобствами, чтобы зимой не околеть. Ах, работы непочатый край.
Стройматериалы, кирпич, цемент, песок, известь, обои, паркет. Пыль столбом будет стоять. Колодец придется углубить до уровня пресной воды. Ты же сама видела, что он ни к черту не годиться. Не самой же мне лезть с лопатой и киркой, еще привалит.  Также нужен подвал для хранения картошки, капусты, бурака и  других овощей и фруктов,  закаток солений и варений. Найму землекопов, шабашников. Придется  поить,  кормить, пока не дороются до пресной воды. На какой она глубине, черт ее знает?
— Спроси у соседа, хохла Мацюры, — предложила Баляс
— Не хочу связываться с занудой, чтобы не пронюхал о нашей афере. А еще надо поставить новую ограду, не только с калиткой, но и воротами, чтобы ты могла на авто въезжать во двор, как барыня-сударыня. На все требуются деньги, не хохлобаксы, а твердая валюта
— Спасибо насчет ворот для авто, но это, дорогая, все твои проблемы, — прервала  ее тираду риелтор. — В таких случаях хохлы говорят: «Бачилы очи, шо купувалы, ешьте, хоть  повылазили». Вертись, как белка, но через три дня десять тысяч должны быть в моих руках. Иначе сделаю все, чтобы сделка по даче была признана недействительной. У меня в суде свои люди.
—Виола, меня осенила гениальная идея, — неожиданно с загадочным блеском глаз сообщила Швец.
—Странно, что ты еще способна на какие-то идеи? У тебя ведь одна извилина и та от шляпы, — уязвила ее гостья.
— Не паясничай. Давай договоримся, я тебе дарю идею, а ты прощаешь все долги?
— Какой же это подарок, обычный торг, — заметила риелтор. — Причем, вместо валюты предлагаешь мне кота в мешке.
— В любом случае ты не прогадаешь, — заверила Тамила. «Что же она со своими куриными мозгами хочет предложить?» — этот вопрос занозой застрял в сознании Баляс. Любопытство взяло верх  и она  велела:
— Выкладывай свою идею.
— Сначала дай слово, что согласна с моими  условиями?
Баляс кивнула головой и Швец продолжила:
— Паспорт Рафаэля у тебя?
— Конечно.
—Тогда почему ты на меня бочку катишь, валюту вымогаешь?
— Не вымогаю, а требую свое.
— Не парься,  по паспорту Рафаэля получи на любую сумму  кредит в банке. А в супермаркете на тот же паспорт можешь оформить долгосрочный кредит  на автомобиль, бытовую технику и другие дорогостоящие товары. Пусть потом с покойника взыскивают. Тогда старому барану  будет все по барабану. Взяв у тебя паспорт, я могла бы сама тайно провести эти операции, но уступаю тебе, как лучшей подруге.
— Премного благодарна, — с иронией произнесла Виола. — Глупая, примитивная идейка. Считаешь, что в банке и магазинах сидят одни простофили? Прежде,  чем выдать кредит или отпустить товары в рассрочку, они наведут справки о платежеспособности заемщика и покупателя, о суммах  зарплаты и пенсии, о наличие недвижимого и движимого имущества. Под что мне,  точнее, бомжу –двойнику Рафаэля выдадут кредит, если у него нет недвижимости, имущества, а пенсия вшивая?  Ты об этом подумала?
Швец задумалась и огорчилась, поняв, что ее гениальная идея потерпела фиаско. Молчаливо, будто под взглядом  удава, гипнотизирующим кролика, втянула шею в плечи.
— Дура думкою богатеет, — констатировала Баляс. — Не морочь мне голову, вертись, как белка, но через три дня десять тысяч должны быть в моих руках. Иначе сделаю все, чтобы сделка по даче была признана недействительной. У меня в нотариальной конторе и в суде свои люди.
— Виола, пощади, — взмолилась Тамила и, не моргнув глазом, сообщила.— Честно признаюсь, у меня свободных денег нет.
— Странно. Куда же ты их подевала? Может, положила на депозит или накупила платины, золота и драгоценных камней? — спросила  Баляс.
— Вложила в дачу, будь она неладна. Уже схватила, как говорится, быка за рога. Наняла троих землекопов, чтобы расширили и углубили колодец до десяти метров. Купила железобетонные кольца, цемент, песок, насосную станцию, трубы, фильтр…, — принялась она сгибать пальцы на руке.
— Зачем тебе такой глубокий колодец? До нефти или газа хочешь дорыться?
— Не злорадствуй. Мне надо до чистой пресной воды, чтобы не хлебать мочу и фекалии из туалета Терентия, который находится в шести метрах от моего колодца, — пояснила Швец. — Куда только Рафаэль смотрел? Я бы ни за что не позволила, так близко ставить туалет. Недавно узнала, что по санитарным нормам должно быть не меньше двадцати пяти метров.
— Так натрави на краба чиновников из санэпидемстанции, чтобы приказали перенести сральню, — посоветовала Виола.
— Поначалу я и сама так планировала дело повернуть, но узнала, что Терентий со своей толстой коротконогой каракатицей, детьми и внуками дерьма навалили вагон и полную тележку. Если даже переставят туалет в другое место, то из прежней ямы дерьмо все равно будет просачиваться в мой колодец.
— Откуда тебе известно, что у него баба каракатица?
— А-а, жаба жопастая, зовут Азой Глебовной. Я  с ней уже успела поцапаться. Когда ветер дует  на мое подворье, то от них прет  аммиачно-едкий запах. Ирисы и вьюны в палисаднике завяли. Чем эти колченогие питаются, ума не приложу? Я ведь рассчитывала на чистый воздух, свежие овощи и фрукты. Отравили настроение, хоть китайскую стену возводи. Так вот эту каракатицу я прозвала Азой-заразой.
— Человек ко всему привыкает и ты не исключение, — философски заметила риэлтор. — С соседями не следует ссориться. Лучше худой мир, чем война. Разумно было бы вырыть колодец в другом месте.
— Не  одна ты такая смекалистая. Я предлагала  этот вариант землекопам. Но они не гарантируют, что в другом месте окажется водоносная жила. Не хочу, чтобы деньги пошли псу под хвост. Сама не рада, что связалась с этой убогой дачей, но назад пути нет. Что мы, как на поминках? Виола, не обижайся, лучше попробуй свои любимые лапки или салатик «Шальная молодость моя», приготовленный по рецепту самой Аллы Пугачевой из крабовых палочек, сыра, орехов, овощей на оливковом масле. Для тебя старалась, как говорят, эксклюзив.
— Может у тебя еще  салат или оливье «Сумасшедшая старость»  из бледной поганки или мухомора в меню найдется? — подначила ее Баляс и мрачно заметила. — Натуральных крабов или омаров возле тех палочек и близко не было, поэтому Пугачева не могла предложить такую гадость. Про рецепт ты приврала.
 Швец заерзала ягодицами на стуле и сникла. Воспользовавшись ее рассеянностью, гостья попросила:
— Тамила, будь добра, принеси спички из кухни.  Хочу закурить, а зажигалку оставила в офисе. Торопилась, чтобы к тебе не опоздать, во всем люблю точность. Хозяйка отправилась на кухню за спичками, а Баляс с завидной резвостью схватила салфетку, завернула в него фужер, питие из которого предназначалось ей,  и спрятала в сумку. Успела до возвращения Швец достать из серванта аналогичный фужер и водрузить на стол. Тамила замены не приметила. 
Риелтор, ощутив голод, с удовольствием закурила  сигареты «Пьер Карден» с ментолом, наловчившись пускать кольцами ароматный дым.
— Может кофе со сливками или шоколадом? — не унималась Швец.
— Не суетись. Обойдусь без угощений, что-то не лезет кусок в горло, — вздохнула Виола. — Премного благодарна за напитки и деликатесы. Вот и поговорили, — не солоно хлебавши, она поднялась из-за стола.  Взяла с кресла сумку и направилась к выходу.
Тамила покорно последовала за ней. Уже в прихожей у порога риелтор сквозь зубы процедила:
— Впредь в отсутствии человека, приглашенного в гости, напитки по фужерам, бокалам, рюмкам или стаканам не следует разливать. Если же допустила такую оплошность, то в знак  взаимного доверия фужерами надо обменяться. Заруби это на своем горбатом носу! А ты действуешь грубо, коварно и топорно. Я тебе эту подлость никогда не прощу.
— О чем ты? — Швец удивленно округлила глаза.
— Сама знаешь о чем, душегубка. Ты еще на коленях ко мне приползешь и попросишь прощения.
Баляс несколько секунд раздумывала, говорить или нет о том, что разгадала ее коварный замысел? И все-таки не выдержала:
— У меня есть знакомый врач-токсиколог. Он определит, какой гадостью, ты меня хотела опоить?
— Виола, ты что сдурела или белены объелась? — возразила Тамила. — Я всю отраву  израсходовала на Рафаэля. Чтобы тебя громадину свалить потребуется вагон и маленькая тележка…
— Не гони пургу. Есть такие яды, что достаточно одного миллиграмма, чтобы убить человека, даже независимо от его веса, — сообщила риелтор.
— Почему ты раньше молчала о враче-токсикологе, когда я рисковала в поиске продавца яда?
— Не хотела впутывать хорошего человека в криминал. К тому же пришлось бы делиться.
— Значит я, по-твоему, плохая, гнусная, — обиделась Тамила.
— Я об этом не говорила. Вижу, что пригрела змею, кобру  на груди.
— Если я кобра, то ты анаконда, — Швец не осталась в долгу и  неожиданно озвучила версию. — Если у тебя знакомый специалист по ядам, то, наверняка, замыслила меня, как главного свидетеля,   отправить на тот свет. Я тебя официально предупреждаю, если будешь мне угрожать и третировать, то будешь иметь дело с моими братьями и сестрами из секты «Свидетели Иеговы». Они тебе покажут кузькину мать. Фанатично зомбированы своим поводырем и  готовы на любые действия и жертвы.
— Поздравляю! Ты, гнида, и в это кодло успела вляпаться.
— Не клевещи. Чтоб у тебя язык отсох от гадких слов! — истерично взвизгнув, пожелала Швец.
— Как садану кулаком,  посыплется  кодло, как горох из стручка. Ничего у тебя не получится. В юриспруденции, как баран в Библии, совершенно не разбираешься в уголовном праве. Ты — не свидетель, а соучастник, причем, главный, — произнесла Баляс. — Если меня и привлекут, то по одной статье за мошенничество, а тебя по двум: за умышленное убийство художника и мошенничество. За эти злодеяния «светит»  пятнадцать лет или пожизненное заключение. А, если бы не было моратория на смертную казнь, то расстрел. Поэтому в наших общих интересах не ссориться, а действовать слаженно, чтобы не повязали.
— Не я главная, а ты. Это твоя идея отправить Рафаэля к праотцам и завладеть его валютой и имуществом, — напомнила Швец.
— Бред сивой кобылы и он недоказуем, — усмехнулась риелтор. — А вот моя версия очень убедительна: ты отравила Суховея на почве неразделенной любви и патологической ревности. Это типичные случаи. Загремишь на нары под фанфары.
— А ты, ты аферистка. Не дождешься, — взвизгнув, не осталась  Тамила в долгу, огорченная  лишь тем, что ее коварный замысел потерпел фиаско.
Инстинкт самосохранения, интуиция и опыт не подвели прозорливую Виолу. Она замахнулась пудовым, сверкающим золотом и самоцветами, кулачищем, чтобы  садануть  соучастнице промеж глаз, но расторопная Швец перед самым  лицом гостьи захлопнула стальную дверь.
«Учуяла, ведьма, опасность. Ни к чему не прикоснулась, даже «жабичи лапки» ее не соблазнили, — с огорчением подумала Тамила.— С фужерами я дала маху. Теперь жди ответных действий. Виола таких «сюрпризов» не прощает. Интересно, что она предпримет в ответ? Надо держать ухо востро, проявлять максимальную осторожность, чтобы не  оказаться трупом».
Она возвратилась к столу с нетронутой снедью. Наполнила свой фужер коньяком и по-мужски залпом выпила.  Подумала: «Все, что не делается — к лучшему. Может после этой ссоры Виола отстанет от меня и не придется отдавать доллары за сделку с дачей» Хотя подспудно понимала, что на такую жертву Баляс не пойдет Обязательно  нанесет контрудар.
Возвращаясь в такси «Opel»  домой, Баляс, встревоженная  неадекватным поведением Швец, рассуждала: «Вот, если бы с Тамилой  случилось несчастье, то очень кстати. У этой лярвы нет ни семьи, ни детей, поэтому и нет претендентов на недвижимость и имущество. Квартира, дача, валюта — все досталось бы мне. Надо хорошенько подумать, как укоротить ей жизнь, чтобы комар носа не подточил. Летальный исход не должен вызвать подозрений. Мол, скончалась от передозировки наркотиков. Достать героин, кокаин или ЛСД для меня не проблема.
 Впрочем, не буду торопиться, спешка нужна при ловле блох.  Погляжу, как она поведет себя дальше, ведь через  три дня истечет срок  возврата разницы».

               
 34. Бегство из палаты №7

В  два часа пополудни в больнице традиционный «тихий час», с черной иронией названный пациентами «мертвым часом». Мужчины и женщины, пребывающие на стационарном лечении, отдыхают, спят перед вечерними процедурами. В этот период в палатах и коридорах царит тишина, посещение больных родственниками и друзьями запрещено. Суховей из разговора с Елдахиным понял, что ему  предстоит в томительном ожидании пробыть здесь, как минимум неделю. Встреча и разговор с Тамилой и Виолой его озадачили, особенно судьба Джима.
 «Что-то, стервы, темнят, скрывают от меня? — лежа на кровати, размышлял художник. — Надо, хотя бы на пару часов выбраться из этой богадельни, побывать в квартире, все разузнать и возвратиться обратно. Неохота подводить Константина Викторовича и Настю, но придется, других вариантов нет. Даст  Бог,  поймут и  простят за короткую отлучку. Сейчас или никогда?»
Он  приподнял голову от подушки, оглядел палату, в которой размещались четыре кровати, занятые пациентами и столько же тумбочек. Их сморил сон,  доносился  прерывистый храп от кровати Петра  Ивановича, доставлявшего своими руладами беспокойство соседям.
Суховей в выцветшей полосатой больничной пижаме  (его одежда хранилась в каптерке кастелянши) осторожно поднялся с постели,  одел старые, потертые комнатные тапочки-шлепанцы, прошел к входной двери. Тапки, шлепая задниками по пяткам,  издавали звук, будто шлепали ладонью по мягкому месту.
Приоткрыл дверь и  оглядел длинный пустынный коридор. В самом конце, вблизи от выхода во двор, за письменным столом сидела дежурная медсестра в белом халате. Он переступил через порог палаты и направился прямо к  медсестре. Она толи писала, что-то в развернутом журнале,  толи пребывала в дреме,  склонив  голову в белой шапочке, из-под которой выбились локоны черных, как смоль волос. Услышала  шаркающие шаги и обратила на художника взор.
— Больной, что вы шатаетесь по коридору, сейчас же вернитесь в свою палату! — потребовала женщина. — Тихий час, не нарушайте режим, а то я доложу вашему лечащему врачу Елдахину.
— Любезная, знаю, что тихий час. Не надо никому докладывать,  — уняв волнение, спокойно произнес Евдоким Саввич. —  Петру Ивановичу, моему соседу по седьмой палате  срочно нужна помощь. Он — гипертоник. Наверное, подскочило давление, храпит и стонет. Может разбить инсульт.
— Давление? С этим не шутят, сейчас измерю, — всполошилась медсестра. Взяла из ящика стола тахометр и велела — Побудьте возле стола, чтобы никто чужой не вошел.
— Побуду, побуду, — охотно согласился Суховей. Дождался, когда женщина скрылась за дверью седьмой палаты, бросился к двери, в замке которой торчал ключ. Провернул  его вокруг оси и  дверь отворилась.
Вышел и тем же ключом  запер ее  с наружной стороны. Скорым шагом, ощущая легкость комнатных тапочек,  пересек двор и, держась в тени ограды и поминутно оглядываясь, чтобы не засекли,  скорым шагом направился на ближайшую остановку троллейбуса.
Прохожие с подозрением проводили любопытными взглядами старика в полосатой пижаме и шлепанцах, полагая, что у него проблемы с психикой. Ощущая себя в центре внимания, он старался  быстрее преодолеть расстояние до остановки. Сразу же его необычную экипировку увидели люди, поджидавшие троллейбус. Никогда ему еще не приходилось быть в таком нелепо-глупом положении.
 «Упаси Господь, чтобы среди них не оказался чрезмерно бдительный гражданин или гражданка из бывших работников КГБ, МВД или стукачей и не сообщили в милицию о подозрительном субъекте, — мысленно умолял Всевышнего  встревоженный художник.
— Загребут в  каталажку и попробуй тогда, не имея паспорта на руках, доказать, что ты не верблюд,  не пациент психиатрии».
К счастью, вскоре подкатил троллейбус и Евдоким Саввич поспешно вошел в салон, скромно приткнулся на задней площадке. Вокруг него сразу же образовалось свободное пространство, пассажиры, словно по команде, переместились  к середине и на переднюю площадку салона. Нечто подобное ему довелось однажды увидеть, когда в троллейбус вошел неопрятный, заросший спутанными, немытыми волосами  и щетиной  бомж. От него по всему салону при каждом движении волнами распространялось зловоние. Пассажиры шарахнулись, как от прокаженного. Долго церемониться не стали, на следующей же остановке выпихнули вонючку из салона.
 «Я ведь чистый, хотя и в пижаме», — утешил он себя. Из-за стыда за  больничный вид и тапочки, художник готов был провалиться на месте. «Надо было незаметно, скрываясь за деревьями и кустами, пешком добраться до своего дома и квартиры, но теперь уже поздно кусать локоть», — посетовал он.
— Наверное, дед  из  дурки деру дал, — донесся до него молодой мужской голос.
—Побежишь, даже к черту на кулички. Там ведь режим, как  на зоне, кормят объедками и отбросами, издеваются, — вторил ему второй парень. — Самых буйных психов  санитары-буйволы,  мутузят, как боксерскую грушу, надевают смирительные рубашки. От такой житухи волком завоешь. Вот и бегут оттуда, как черт от ладана.
— Я из обычной больницы, — подал голос Суховей, только бы развеять версию, что он  сумасшедший.
— Видим, что из больницы, а не театра.
— Дурдом — тоже специализированная больница с решетками на окнах, чтобы психи не попрыгали вниз и не разбили дурные головы, — пояснила чопорная старуха, не сводя с него выпуклых, как у жабы, глаз.
— Товарищи, я совершенно нормальный, не псих, здраво мыслю,— произнес Евдоким Саввич. — У меня есть справка.
— Кто здесь нормальный возмутитель спокойствия? Сейчас проверим, — к нему приблизилась сухопарая женщина-кондуктор с зычным голосом. Замерла на месте, разглядывая его с головы до пят. Уставилась на тапочки.
— Что за бал-маскарад в общественном транспорте?! Здесь женщины, дети, старики, а вы... Кто  позволил в таком убогом виде садиться в троллейбус? Будто в баню собрались или к теще на блины, —  пристыдила она, обескуражив его своим  напором и воинственным видом отважной амазонки. — От любовницы,   что ль сбежал при появлении законного мужа? Отвечай или от страха  в штаны наложил и язык проглотил?
По салону троллейбуса прокатился  смех.
— Мадам, прошу охладить свой пыл, эмоции, никто в штаны не наложил, — придя в себя, сухо произнес Суховей. — Мы с вами на брудершафт не пили, поэтому  обращайтесь на «вы».
— Ишь, какая персона, кочка на ровном месте! Я в этом троллейбусе отвечаю за порядок!  Здесь вам не бордель! — властно осадила она. — И запомни, людей встречают по одежке. Она у вас слишком подозрительна, видно с чужого плеча, заношенная и выцветшая.  Сейчас я вызову милицию.
Она решительно направилась к кабине водителя.  В отчаянии художник схватил женщину за руку.
— Погодите, милиция ни к чему, у них и без вас хватает забот. Я — художник-реставратор…
— А я артистка из погорелого драмтеатра. И что с того? — не дала она ему договорить. — Много  нынче  развелось самозванцев,  «липовых» художников, певцов, артистов, генералов, адмиралов,  полковников, желающих прокатиться  «зайцем». Все косят под льготников, а мне надо план по прибыли выполнять. В магазине вам бесплатно горошины не подадут, а ездить хотите  зайцем.
— Я лечился в больнице, — воспользовавшись паузой, продолжил Евдоким Саввич. — Случилось недоразумение, я вам  все объясню. Кастелянши  во время «тихого часа» не оказалось на месте,  вот и пришлось в казенной одежде…
— Не надо мне объяснений.  Предъявите талон, проездной билет или пенсионное удостоверение, — велела кондуктор. 
— Извините, мадам, но у меня нет, ни талона, ни проездного, я — по возрасту пенсионер, — признался Суховей.
— Тогда показывай пенсионное удостоверение.
— Оно дома, — художник развел руками.  — Так случилось, что меня «скорая» прямо из парка отвезла в реанимацию, а Джим остался один…
— Наверное, напился до чертиков, если из парка?
— Нет,  выгуливал собаку, стало плохо, упал,— эта информации несколько умерила ее натиск, ведь решила, коль у человека есть собака, то если и употребляет, то в меру.
— Мне всего  пару остановок проехать, — увещевал он.
— В таком случае, мог бы и ножками протопать. Пешие прогулки очень полезны, — сообщила женщина. — Знаменитый кардиохирург Николай Амосов говорил, что движение — это жизнь. Сам он ежедневно бегал. Жаль, что помер, хороший был человек, многих  операциями на сердце от смерти спас.
— Спасибо за просвещение, — польстил ей художник. — Я так и собирался сделать, но в квартире взаперти находится некормленый дог. Вот  и решил, что троллейбусом будет быстрее.
— Добрым  отношением к собаке вы меня покорили, — с улыбкой призналась кондуктор и посетовала.— Другие хозяева, будь они неладны, своих псов, даже породистых,  выгоняют на улицу, выбрасывают, как игрушку, которая надоела, а вы проявили заботу. Но в таком виде на людях больше не появляйтесь. На первый раз прощаю, по лицу вижу, что не юноша, а  ветеран.
— Премного вам благодарен, сударыня, — галантно  ответил  он.
— Где вы видите сударыню-государыню, — рассмеялась она. — Круглый день кручусь в троллейбусе, как белка в колесе. Барыни-сударыни  шампанское в ресторанах хлещут и  на курортах, золотых пляжах  с жирными  жеребцами отдыхают.
Суховей ощутил доброжелательность пассажиров. С легким сердцем и в добром настроении от предстоящей встречи с Джимом доехал до  остановки  и сошел на  тротуар. 

               
35. Утраченная квартира

Вошел в подъезд дома и на лифте поднялся на шестой этаж. Трижды нажал кнопку электрозвонка, но  не услышал обычного приветственного лая Джима, с тревогой открыл входную дверь. Войдя в квартиру, Суховей остановился, словно вкопанный: в прихожей ни тумбочки с телефонным аппаратом, ни вешалки с одеждой, ни картин на стенах  и люстры под потолком.
«Может на радостях, что возвратился в родные пенаты, ошибся  этажом и номером квартиры?»  — подумал художник. Вышел на лестничную площадку увидел на двери №49, а напротив квартиру Швец  под  № 48. Тщательно осмотрел свою входную дверь— никаких повреждений.
«Что же  происходит?» — в растерянности и отчаянии прошелся по всем комнатам. Словно смерчем или неведомой силой вынесло из квартиры всю мебель и вещи. Увидел возле двери кладовки алюминиевую миску. По остаткам прокисшей и  позеленевшей  каши понял, что Джима никто не кормил. Где и у кого находится пес неизвестно? Осталось лишь  обои со стен содрать. Ни шифоньера, ни одежды, чтобы избавиться от  затрапезной больничной пижамы и тапочек.
— Кто же мог совершить такую подлость? — остановился он посредине гостиной. — Ключи были лишь у меня и Тамилы. Надо срочно   с ней поговорить. Возможно, что она потеряла ключи или кто-то их у нее выкрал, а затем ограбил квартиру?
Суховей решительно направился к соседской двери. Вдавил  пальцем кнопку электрозвонка. Приложил  к  холодной стали ухо, прислушался — глухо, как в танке. «Где ее черт носит? Обычно в это время Швец дома  после сытного обеда спит».
Снова нажал на кнопку и слегка забарабанил в дверь. Уловил шорох  приблизившихся шагов, засветился «глазок».
— Тамила, открывай, я знаю, что ты дома, — попросил он.
— Ты шо, с того света в полосатом саване? Чур, меня, чур! Сгинь нечисть! — с наигранным испугом произнесла женщина.
— Не валяй дурака, не притворяйся. Я хочу с тобой серьезно поговорить. Где Джим?
— Однажды я вывела пса на прогулку и он сбежал. Погнался за бродячим котом и исчез, словно корова языком слизала, — ответила она.
— Врешь,  Джим столько раз в парках и скверах встречался с котами и кошками, но никогда у него не возникало интереса, а тем более, агрессии.
—Если он у тебя такой умный и благородный, то почему не ходит на унитаз, а какает и мочится, где приспичило? — возразила Швец.
— Надо было вовремя утром и вечером выводить на прогулки. Он кушает и нужду справляет по часам.
— У меня, что других забот и хлопот нет, как только ему под хвост заглядывать и яйца чесать.
— Где ты его подевала?
— Сказала же, что сбежал. Или у тебя, старый пень, уши заложило.  Из соображений гуманности отпустила его на все четыре стороны. Это ты только на словах добрый, а столько лет держал пса в неволе. Наконец то, он обрел желанную свободу.
— Дура ты набитая, он же погибнет. Не приучен самостоятельно добывать себе пищу, — огорчился художник.
— Не пропадет. Бездомные собаки выживают, питаются из мусорных контейнеров и бачков и он добудет себе корм. А, если и  околеет, так туда ему и дорога.
— Типун тебе на язык. Кто ограбил мою квартиру? Где моя мебель и все имущество?
— В квартире должен жить человек, а не дрова, — выпучила она глаза и оттопырила нижнюю губу.
— Почему тогда твоя квартира завалена дровами?
— Женщина имеет право на слабости и капризы, — нашлась Швец с ответом. — Не знаю, где твое барахло, я в сторожа не нанималась. Спрашивай у своей любимой кобылы Виолы. А мне  не мешай отдыхать.  Ты мне с ней изменил, она сама призналась.
— Клевета,  когда бы я успел.
—Это дело нехитрое. В любом месте согрешили и разошлись, — Тамила специально пыталась его еще больше разозлить, распалить, чтобы отстал. — Не хочу видеть сексуального маньяка. Сгинь с моих глаз, не отравляй настроение.
— Тамила, я доверил,  отдал тебе Джима и ключи.
— Я их у тебя не просила, поэтому с меня спрос, как с гуся вода.— Рафаэль, не будь пессимистом. Следуй моему примеру: когда надо плакать, я радуюсь и смеюсь.
Суховей озадаченно почесал затылок: «Вот шельма, из любой ситуации вывернется», но счел не накалять страсти.
— Будь добра, одолжи мне на время какую-нибудь старую куртку,  брюки или спортивный костюм и обувь,  а то от меня все шарахаются, считают сумасшедшим.
— А ты и есть сумасшедший, давно свихнулся, только не способен это осознать. Зачем тебе одежда, ты и так шикарно выглядишь? Словно родился для полосатой пижамы. Что же тебя  без нормальной одежды выписали?
— Не выписали, а сам сбежал, — признался Суховей.
— Так ты не долеченный,  покалеченный. Эх, Рафаэль,  шо имеем — не храним, потерявши, плачем. Это о тебе сказано, не в бровь, а в глаз. Сдал бы хату в наем и кум королю, текла бы валюта рекой…
Художник опешил от такой наглости и напомнил:
— Ты же сама меня аферистами напугала, посоветовала продать квартиру?
—Тебе на шо голова дана? — вытаращила она глаза. — Чтобы ушанку носить или мозгой шевелить? Меня тогда мигрень мучила, вот я тебе и наговорила, чтобы унять боль.
У Евдокима Савича не нашлось слов для возражений. Он решил выяснить судьбу дога:
— Еще раз требую, честно признайся, куда подевала Джима?
— Отпустила на все четыре стороны.  Ты ведь сбежал из палаты, а животное тоже любит свободу. Куда  лыжи навострил?
—  Где именно, в каком месте и когда  ты отпустила дога?
— Прямо он сидит и ждет тебя. Не скажу, хоть пытай меня каленым железом, — ухмыльнулась женщина, изобразив наглую гримасу.— Сразу же дал деру.
— Значит,  ты его довела до такого состояния.
— Это он довел меня до белого каления.
— Дай мне что-нибудь из  одежды, а то  посчитают бомжем или психом и заявят в милицию.
— Ладно, по старой дружбе помогу сирому и убогому, — сжалилась она. 
Вскоре дверь, насколько позволяла цепочка,  отворилась и через узкий проем соседка просунула ему выцветшую бордового цвета кофту, которую давеча использовала для мытья полов.
— Сам понимаешь, мужской одежды у меня нет. Все шкафы, кладовку обшарила, пыли наглоталась, пытаясь найти для тебя обнову. Кроме кофты ничего. Набросишь ее на плечи и сгодится.
Художник взял еще слегка влажную кофту.
— Бабья, меня же засмеют, — огорчился он. — Буду в ней, как чучело огородное.
—Дареному коню в зубы не смотрят. Если дают, то бери, а бьют — беги! Ишь, вшивый интеллигент, харчами перебираешь, нос воротишь. За эту кофту я заплатила триста гривен.
— Заплатила, когда она новой была, а ныне не стоит и ломаного гроша, — возразил он. Возвратил кофту и попросил.
— Тамила, пусти в квартиру, угости, хотя бы чаем?
— У меня не прибрано.
— Подскажи, как найти Виолу Леопольдовну?
— Здесь не справочное бюро. Гуляй себе с Богом, — она плотно закрыла двери. Суховей еще минуту потоптался, раздумывая, что делать и куда податься? Возвратился в пустое жилище.
Прикорнул в углу на потертом коврике, но вздремнуть не удалось. Раздался резкий звонок. Художник,  нехотя, прошел в прихожую. Слегка наклонил голову, вглядываясь в дверной “глазок”. Увидел на  лестничной площадке   мужчину  и женщину в добротной одежде и спросил:
— Граждане, я вас не знаю, кто такие? Вы, наверное, ошиблись номером. На первом этаже указатель с фамилиями жильцов. Кто вам конкретно нужен?
— Суховей Евдоким Саввич? — произнес мужчина.
— Мг, это я? — удивился  он.—  По какому  вопросу?
—Открывайте, негоже через запертую дверь и порог разговаривать. Дурная примета,— мягко заметила женщина. — Если в квартире пес, то уберите, я не переношу домашних животных.
— Джима нет дома, наверное, на прогулке, к тому же он ведет себя культурно и смирно.
Открыл  двери,   незнакомцы   вошли в прихожую.
— Извините за беспокойство, но вы в течение недели не отвечали на телефонные звонки, поэтому нанесли визит, ведь дело у нас неотложное, — пояснил  мужчина. — Вы кто? Бывший хозяин квартиры или…?
— Не бывший, а настоящий, — ответил Суховей.
— У меня нет времени на ваши глупые шутки! — отрезал незнакомец. — То, что освободили жилье от мебели и вещей хорошо, а когда сами съедите?
— Я здесь живу и не собираюсь никуда съезжать, — невозмутимо произнес художник. — А мебель и имущество кто-то похитил.
— Как это не собираетесь? Верх наглости, — рассердилась женщина. — Мы вас выселим с помощью милиции или прокуратуры.
— Сегодня же вечером квартира должна быть свободна, и валите отсюда к чертовой матери! — властно велел мужчина. — Мне надо срочно произвести евроремонт, установить стеклопакеты, новые стальные двери, настелить  паркет.
— Я вам эту квартиру не продавал. Здесь какое-то недоразумение.
— Слушать чушь не  желаем, — женщина демонстративно прикрыла уши ладонями.
—Мы отдали валюту риелтору Виоле Леопольдовне Баляс, у которой ваша генеральная доверенность. Остальное нас совершенно не касается. Хоть  гопака танцуйте.
— Я ей доверил продать квартиру, но не эту, а  своего умершего брата Никиты, — пояснил он.
— Ничего знать не хотим. Купля-продажа совершена. Выметайся без разговора! — закипая, велела она и съязвила. — Поздно пить боржоми и посыпать голову пеплом. До седых волос дожил, а ума не набрался. Аферист с большой дороги.
— Не оскорбляйте. Я находился в больнице и только сегодня прибыл. Вас вижу впервые, никаких дел между нами не было и  нет. Идите отсюда прочь!
— Как это не было!? —  удивилась женщина и дернула мужчину за рукав.— Вячеслав, Слава,  что ты молчишь, прояви, наконец, свой мужской характер, покажи ему кузькину мать. Долго он еще нас будет за нос водить, пора и честь знать.
— Вот что дед, ты нам здесь спектакли и немые сцены не устраивай, — густым угрожающим басом произнес мужчина.— Ничего  не знаю, ничего не слышу, этот номер у тебя не пройдет. Лечись от склероза, теперь у тебя куча денег.
— Каких денег? — удивился Суховей.
— Долларов. Лучше убирайся отсюда, мне надоело ждать.
— Никогда!
— Как это никогда? Не понял, у  тебя, что, дед, «крыша» поехала? — как баран на новые ворота, непонимающе уставился на него незнакомец.
— Почему я должен куда-то съезжать из собственной квартиры!? — возмутился  художник. — По какому праву вы распоряжаетесь моей собственностью,  диктуете абсурдные условия. По Конституции жилье неприкосновенно.
— А по такому, что эта  квартира уже две недели, как принадлежит моему сыну Олегу и его жене Светлане.  Они сейчас в Италии  проводят медовый месяц. На днях возвращаются из свадебного путешествия. Эта квартира должна быть освобождена. Нам еще предстоит выполнить евроремонт, завести мебель, вещи, чтобы к их приезду все было готово. А ты палки в колеса суешь…
— Ты понял дед, о чем  тебе мой муж говорит?— поддержала  женщина. —  Что ты молчишь, словно истукан или потерял дар речи? Так мы тебя живо приведем в чувство.
— Ничего я не знаю, эту квартиру я никому не продавал, — хмуро ответил Суховей. — Это досадное недоразумение. Прошу оставить меня в покое, после лечения  нужен отдых.  Врач советовал  лишний раз не волноваться, вредно для психики и здоровья.
— Вот так  недоразумение! — возмутился мужчина.— Да, ты, Евдоким Саввич, только с виду интеллигент, а оказывается настоящий шулер, каких еще поискать. Двадцать три тысячи долларов через агента отхватил и... Ваньку здесь перед нами валяешь.
— Ничего я не схватил… Не знаю с кем вы имели дело…
 — У нас документы о купле-продаже, заверенные во второй  нотариальной конторе, — заявила женщина и достала из модной  крокодиловой кожи  сумочки несколько листов.— Здесь данные вашего паспорта, справка из жэка и БТИ,  техпаспорт и схема двухкомнатной квартиры...
— В нотариальной конторе я не был, лежал в больнице, и никаких документов  не подписывал. Это “липовые” документы, вы меня шантажируете.  Я заявлю в милицию.
— Еще раз сообщаю, что куплю-продажу по вашей генеральной доверенности осуществила Виола Леопольдовна Баляс,— пояснила женщина.
— Я ей  давал доверенность на продажу другой, а не этой квартиры, — парировал Суховей. — Здесь я сам  с Джимом проживаю и никому не собираюсь ее уступать.
— Ну, дед, ты и аферист, меня достал своей тупостью, — угрожающе навис над ним Вячеслав. —  Раз так, то возвращай валюту или я тебя  щас прикончу на месте?
—Нет у меня валюты. Джим! Фас! — крикнул старик, осознавая, что пса в квартире нет, однако это не столько на мужчину, как на женщину подействовало. Суховей понял,  что они раньше, возможно, во время осмотра квартиры, видели пса.
— Пошли, Славик, от этого дебила, подальше от греха,— забеспокоилась женщина,  прячась за широкую спину супруга. — Мы на него найдем управу  в суде. Выселят в  принудительном порядке и определят  в дурдом. Он для окружающих социально опасен. Нам деньги тяжким трудом достаются, с неба не падают.
— Идите, идите, скатертью дорога. Я вас не знал, и знать не желаю,— напутствовал художник. Негодуя, они ретировались, а Суховей плотно запер  дверь. «Вот так, пусти человека за стол, а он  и ноги на стол,  — вспомнил он  народную присказку. — Как  могло произойти, что на мою квартиру еще кто-то претендует? Надо срочно выяснить у Тамилы, пока очередные прохиндеи не пожаловали».
Он отворил двери и увидел на площадке претендента на жилье, но без женщины, наверное,  поджидавшей мужа в подъезде.
— Вы, что, следите за мною или охраняете? — растерялся художник.
— Ты не президент и не банкир, чтобы тебя  охранять,— угрюмо произнес детина. — Ты меня, дед достал своей тупой простотой. Давай  ключи!  Почему молодожены, которым я подарил эту квартиру, должны  палить бабки, снимая чужой  угол? Почему,  почему-у?  Дам по кочану!
Закипая  от ненависти, он наступал на Евдокима Саввича.
— Не знаю, я эту квартиру  никому не продавал, — попятился старик в прихожую, но претендент, изловчившись, вырвал у него из руки два ключа на медном кольце и приказал:
— Съезжай, старая скотина! Чтоб твоего духу  здесь не было.
— Не съеду, я хозяин этой квартиры, — заупрямился Суховей, упираясь руками в раму двери.
— Съедешь! — Вячеслав  схватил его за ворот пижамы и грубо выволок за порог.
Художник едва удержался на подкосившихся ногах, чтобы не удариться о  плитку. “Вот так дела, — схватился за голову. — Такое даже  в самом жутком сне не могло привидеться”.
Звонил, стучал в двери, но Вячеслав  не открыл.  «Не ночевать же теперь под открытым небом или, как бомжи, в  подвале, — с тоской  подумал Суховей, но, нащупав в кармане ключи, с  удовлетворением  подумал.— Вот и пригодилась мне квартира Никиты, а то хоть волком вой от  безнадеги  и  обиды. Может, действительно, произошла путаница и Баляс, спьяну глаз  продала мою, а не брательника  квартиру? Но тогда, где, же мои деньги?  Что ж, придется  одну ночь перекантоваться в той квартире, а завтра, даст Бог,  все образуется, встанет на свои места».
Эта версия его немного утешила. Он  вспомнил о десантнике Александре Гребне и поднялся на шестой этаж, чтобы попросить что-нибудь из старой одежды  для поездки  на  квартиру усопшего брата. Тот одолжил ему старый спортивный костюм с эмблемой  «Динамо»,  кроссовки и пятьдесят гривен.

               
 36. Очередной  облом

Первым делом Евдоким Саввич отправился на рынок. Долго бродил среди торговых рядов, высматривая  и окликая Джима, но тщетно. На привокзальной площади и в парке, где прежде совершали прогулки, дога тоже не оказалось. Пребывая в неведении  и смятении чувств, Суховей приехал на маршрутке в жилой микрорайон, где ранее проживал его старший брат. Лифт поднял его на пятый этаж.
Он приблизился к двери и замер в недоумении — вместо стандартной двери, обитой коричневым дерматином он увидел стальную, драпированную  дубовыми рейками с блеском лака. Над “глазком” № 23. Ошибки  нет — номер квартиры  брата, а точнее ого. «Кто посмел поменять дверь»? — задумался художник.  Попытался открыть, но ключ к замку не подошел.
Вдавил  кнопку электрозвонка. Минуты  через  две  после повторного  сигнала  послышались тяжелые шаги, дверь отворилась и в проеме показалась громоздкая  фигура мужчины с крупной головой, короткой стрижкой  и бычьей шеей, на которой по соседству с массивной золотой цепью, висел  мобильный телефон.
— Те чаво надо,  динамовец, старикашка? В этой хате ничего не подают.
— Господин, товарищ, почему вы здесь? — взирая на его  могучее полуобнаженное тело, Евдоким Саввич озадачил  его вопросом.
— По кочану. Тамбовский волк тебе товарищ, — сквозь зубы процедил верзила. — Где я должен быть?
— Это моя квартира, я — Суховей, художник-реставратор.
— Что с того, что ты суховей, мне не нужна твоя реставрация? А я — Папа римский. По мне, будь ты хоть сам Бармалей или старик Хоттабыч, — осадил его незнакомец.— Я купил эту хату за двадцать пять штук «зеленых», чтобы никто не мешал клепать детей, а тебя черт принес. Усек, дед? Я тебе, кажется, популярно объяснил.
— Не понял? В квартире находилась старинная мебель из красного дерева моего покойного брата Никиты и  другие ценные вещи.  Скажите на милость, куда подевались секретер, тахта, комод, рундук?
— Рундук, сундук? — прошипел ему на ухо незнакомец. — Такие слова уже вышли из употребления. В каком чулане ты их откопал?
— Где они,  что с ними? — Евдоким  Саввич тщетно попытался пройти в помещение, но  верзила, своим  туловищем преградил путь.
— Мебель, красное дерево? Ха-ха-ха! — гомерически рассмеялся  новый хозяин жилья.
— Вы совершенно не разбираетесь в старинной мебели, предпочитаете красному дереву  прессованный из стружек и опилок ширпотреб, который через пять-десять лет рассыплется, — упрекнул его художник. — А вот мебель, изготовленная опытными краснодеревщиками на заказ, сохранится вечно. Это раритет, эксклюзив  в единственных экземплярах.
— Я не собираюсь жить вечно, — усмехнулся  владелец квартиры.
— Надо думать не только о себе, но и о наследниках, о детях, внуках, правнуках.  В былые времена краснодеревщики ценились на уровне ювелиров, потому что создавали красоту, гармонию.
—Я предлагал этой кобыле Виоле  с генеральной доверенностью, чтобы она в течение двух суток после сделки освободила квартиру. Мебель, которую ты считаешь красным деревом, раритет и антиквариат вывезла, забрала себе. Оставила только рухлядь,  изъеденную червями и молью. Сказала, что  другие вещи не представляют  ценности, я могу ими распорядиться по своему усмотрению. Сообщила, что бывший хозяин  женился на китаянке и срочно убыл в Шанхай.
— Никуда я не уезжал, лежал в больнице и чуть дуба не дал,— произнес Суховей.
— Откуда мне было знать, что ты такой квелый. Ладно, хватит читать мне лекцию. Ищи свою меблю и  раритет у той бабы, а остальные дрова  с клопами и вшами  я выбросил на свалку, квартиру  продезинфицировал. Ищи на свалке свое  бесценное добро, если его еще не сожгли или бомжи по своим норам не растащили. И вообще, что тебе  надо? Что ты мне морочишь голову?
— Это моя квартира и я за нее денег не получил.
 — Не получил? Мг, странно, — призадумался мужчина.— В таком случае обратись  к этой своей жирной бабе Виоле. Она, кажется, работает в агентстве «Очаг».
— Сеня! Семен, что ты так долго? — послышался из глубины квартиры  нетерпеливый  женский голос. — Я сгораю от страсти, а ты без толку языком чешешь. Гони его прочь.
— Ладно, дед, вали отсюда. Слышишь, меня  красотка зовет,— он  намерился закрыть двери, но Суховей выставил вперед ногу.
 — Я хочу посмотреть,  убедиться воочию. Может, что от мебели и других вещей осталось в память о брате, — заявил художник.
— Здесь  тебе не мавзолей  и не музей, чтобы по сторонам  глазеть, по персидским  коврам лаптями топтаться, — осадил его Семен.— Теперь это моя территория, моя частная  собственность. Я тебя в гости и на  смотрины  не звал. Иди прочь, пока  по лестнице не спустил.
— Сеня-я, ну где ты застрял? — прозвучал нетерпеливый голос.— Еще минута и я уйду. Ты меня совершенно не любишь, не жалеешь. Зачем тогда приглашал, если неспособен?
— Дед, не буди во мне зверя, ступай своей дорогой! Не мешай  мне девку жарить, — прошипел верзила и, оскалив по-лошадиному крупные зубы,  заметил. — Вспомни, как сам в молодые годы  девок портил?
 «Ну, Виола, сука, превратила квартиру Никиты в бордель, — с горечью подумал Суховей. — Надо было заранее  отреставрировать и продать мебель кому-нибудь из коллекционеров или в музей за приличные деньги. Везде одни потери и огорчения».               
— Дед, вали отсюда, пока я тебе руки-ноги не повыдергивал, — закипал от злости Семен. —  Мало того, что ты квартиру загадил, развел полчище тараканов, так еще пришлось за тебя  оплатить долги за коммунальные услуги.
— Своим фамильным серебром пожертвовал, согласился сдать его в ломбард, чтобы Виола Леопольдовна  смогла  погасить долг?
— Держи карман шире, все за мои кровные, — возразил новый владелец квартиры. — Захапала  кобыла твое серебро. До седых волос дожил, а лоханулся. Иди дед, иди, а то я  так отметелю, что остаток жизни на аптеку придется  работать.
Он, словно жеребец,  заслышавший зов боевой трубы, заплясал на месте и растопыренной пятерней нажал на тщедушную грудь Суховея, отодвинул его за порог, но художник успел выставить вперед ногу.  Верзила резко подал от себя дверь и больно ударил по берцовой кости.
— Ой, зверь, что ты делаешь, ногу прижал! Отпусти дверь! — вскрикнул от острой боли  художник.  Тот со злорадствующей гримасой на сытом лице появился в дверном проеме и процедил сквозь  крупные зубы с золотыми фиксами:
— Забудь сюда дорогу, иначе я за себя не ручаюсь. Сорвал меня с  постели, такой праздник любви испортил. Носит же черт по чужим хатам старых, выживших из ума маразматиков.
В следующее мгновение стальная дверь герметично закрылась.  Суховей остановился, как вкопанный, размышляя, куда податься дальше: «Итого за две квартиры они получили сорок восемь тысяч долларов. Огромная сумма, а мне не досталось ни цента. Вот суки, решили вокруг пальца обвести.  Что же делать? Надо бы возвратиться в больницу, как планировал. Сейчас там, наверное, большой переполох, ищут, куда подевался? Наведаются на квартиру, а там уже другой жилец.
Жаль, Константину Викторовичу, Настеньке и дежурной медсестре из-за меня достанется от главврача на орехи. Куда уж там возвращаться, когда столько проблем  обрушилось на мою голову. Слава тебе, господи,  что у меня есть дача.  Заночую там, вдоволь наемся малины, клубники и шелковицы. Перекантуюсь на топчане. А завтра утром с новыми силами займусь аферистками. Они у меня попляшут, как блохи на горячей сковороде».
На  автобусе он доехал до остановки  «Ближние дачи», от которой до его  «поместья»  рукой подать. Подошел к калитке и опешил — на ней висел новый амбарный замок. А старый, с налетом ржавчины со спиленной «болгаркой» дужкой, лежал на земле. На табличках из фанеры предупреждение: «Частная собственность. Вход запрещен!» и «На даче волкодав». По корявым литерам, словно писал незабвенный Остап Бендер и слову «волкодав» (только Тамила так считала дога),  художник без труда узнал почерк Швец.  «Может она Джима посадила на цепь, чтобы охранял дачу, поэтому и написала угрозу?» —  в его сознании затеплилась надежда. Набрал в легкие воздух и громко позвал:
— Джим! Джим!
Прислушался, но в ответ не прозвучало радостного лая, которым обычно дог встречал своего хозяина. Лишь легкий ветерок прошелестел листвой. «Пса нет, иначе бы отозвался. Тамила написала таблички для устрашения. Куда же она Джима подевала?» — с горечью  подумал художник.
—Эх, стервы,  аферистки, быстро все прибрали к рукам!  — вслух возмутился он и посетовал — Больше месяца слониха водила за нос,  все не могла найти покупателя. А тут за  неделю, пока лежал в больнице, лихо управилась. Похорони, суки, раньше времени похоронили. Не случайно черную сорочку на день рождения всучили. Посчитали, что из больницы  для меня одна дорога — на кладбище. Поэтому две квартиры, дачу и все имущество спустили с молотка или растащили по своим норам. Грабеж среди бела дня.  Но Елдахин и Настенька, дай им Бог здоровья,  не дали умереть, вытащили из могилы».
Его пронзило чувство стыда, ощутил горечь из-за того, что подвел хороших людей. Им может влететь от главврача. За его побег из больницы. Он осознал бессилие, беспомощность и чувство вины за содеянное.
В отчаянии  несколько раз дернул за ручку и  новый замок, словно язык колокола, глухо загремел по металлической калитке. «Может перелезть  через ограду? — промелькнула мысль, но, глядя на заросли колючего шиповника, терна, ежевики и крапивы, осознал  тщетность затеи.  Через такие дремучие заросли без мачете не пробиться. Если  на  калитке замок  заменили на новый, то  на двери  домика и подавно. Вот, суки, и до дачи добрались. Посчитали, что мои дни сочтены. Из больницы одна дорога —  на погост. Не случайно с намеком подарили черную сорочку и считай. Заживо похоронили. Все прибрали к рукам. Но я им покажу кузькину мать!».
Он подошел к калитке ограды соседского участка Мацюры. Набрал в легкие воздух и крикнул, что есть мощи:
— Терентий! Терентий! Карпович!
Прислушался, но никто не отозвался, лишь легкий ветерок шелестел  широкими листьями грецкого ореха. «Вот глухая тетеря, где его носит? Обычно и днюет, и ночует на даче, а на сей раз, где-то загостил», — с тоской подумал он. Суховею неведомо было, что именно в тот день Мацюра, заранее узнав в какой  из больниц находится сосед, решил его навестить и морально подбодрить, а заодно расспросить о  странной питерской родне. Почему они, как варвары ободрали ягоды с кустов малины и смородины, истоптали грядки?  В ГАИ по поводу  «Нивы», на которой приехали странные дамы с водителем, Терентий решил позвонить лишь после встречи с художником и то, если тот даст «добро».
Его разочарованию не было предела, когда в приемном покое сообщили, что художника Суховея в больнице нет. По понятным причинам утаили, что пациент  совершил побег. «Дэ вин ховается? Мабуть у тих жинок?» — ломал Мацюра голову.
Между тем Суховей, когда рухнула надежда переночевать у Терентия Карповича,  пожалел о том, что отказался поехать  на заработки в Москву на дачу одного из бизнесменов, что в Переделкино. События сложились бы по-другому, не столь драматично. Сдал бы свою, а впоследствии и квартиру усопшего Никиты в наем, а дачу— в аренду. За квартиры, и в Переделкино, где рисовал бы бизнесмена и его домочадцев, шла бы твердая валюта, а теперь  одни убытки. Не довелось бы бедствовать, из-за коварных происков аферисток. К сожалению,  человеку не дано предугадать, что день грядущий нам готовит? Какие неожиданности, зачастую трагические и печальные, ждут человека в водовороте времени и пространства.
Закипая от возмущения, Евдоким Саввич  возвратился на круги своя.
Солнце покатилось на закат, а у него ни стола, ни крыши над головой. «Надо обязательно еще раз повидаться с Тамилой, узнать о Джиме и найти Виолу», — решил он и, прихрамывая, направился к лифту.

               
  37. На круги своя

Когда Суховей снова появился в доме, новый владелец его квартиры вместе с незнакомым мужчиной, видимо, столяром или плотником,  врезали в дверь замок.
— Что вы делаете? — возмутился художник.
— Меняем замок, чтобы разные проходимцы, жулики не лазили в чужое жилье и не трепали нервы.
— Я не проходимец, это моя квартира, вы не имеете права.
— Тебе, что в лоб дать? — глыбой навис над ним новый владелец. — Вали отсюда, старый хрыч. Тебя, придурка,  по всему городу ищут.
— Кто ищет?
— Приезжали из больницы врач и медсестра. Спрашивали гражданина Суховея. Я  им сообщил, что ты здесь больше не живешь, съехал вместе с вещами.
— Не съехал, кто-то  похитил мебель и вещи, — возразил художник.
— Оказывается ты еще тот гусь. В одной пижаме и тапочках сбежал из больницы, — усмехнулся мужчина. — Перед нами комедию ломаешь, несчастным прикидываешься. Схватил кучу долларов и еще решил квартиру назад возвратить. Хрен тебе на рыло, аферист!
Он ловко свернул кукиш и сунул его Суховею под нос.
— Я — не аферист. Меня обманули  Тамила и ее подруга Виола.
— К ним и обращайся, а меня больше не беспокой.
— Мне негде ночевать. Квартиру  брата мошенницы тоже продали
— Это твои  проблемы.  У меня не ночлежка, не приют для бомжей. Надо было думать головой, а не задницей, когда продавал жилье.
— Я сейчас позову десантника, он  быстро восстановит справедливость.
— Зови, хоть ОМОН, хоть «Беркут» Частная собственность неприкосновенна.
Суховей поднялся этажом выше, позвонил  в квартиру Гребня. К счастью, тот оказался дома.
— Саня, будь добр, выручай. Какой-то наглый боров вывез мебель и имущество, а сам  вселился в мою квартиру, меняет замок на входной двери, — пожаловался он. — Их двое и мне одному  с бугаями не совладать.
— Разберусь, — охотно отозвался десантник, привыкший к тому, что жильцы дома часто его приглашали для разрешения острых конфликтов. Быстро облачился в камуфляж со звенящим орденом, медалями и значками. Евдоким Саввич увидел телефонный аппарат на тумбочке и попросил:
— Разреши сделать один звонок по городу?
— Разрешаю.
Художник набрал номер приемной агентства  недвижимости «Очаг»:
— Мадам, пожалуйста,  пригласите к аппарату риелтора  Виолу  Леопольдовну. Я с вашим агентством через нее заключил договор на услуги купли-продажи квартиры.
— Назовите свои ФИО. Я проверю по базе данных компьютера.
— Суховей Евдоким Саввич,  — представился он и после паузы услышал. — С вами договор не заключали.
— Как же так? Я его  подписал с Баляс.
—Гражданка Баляс  в агентстве уже больше года  не работает. Уволили по  компрометирующим мотивам.
— Каким именно?
— Это сугубо конфиденциальная информация.
— Где же мне ее найти? Я понес большие затраты, лишился двух квартир и дачи.
— Это господин, ваши проблемы, мы таких справок не даем. С нее требуйте, желаю успеха, — отозвался женский голос.
«Вот незадача, — посетовал Суховей. — Если Виолу выперли из агентства, явно за какие-то нарушения, то она, наверное, не имеет права, лицензии на этот вид трудовой деятельности, является нелегальным, черным риелтором. Мне в самом начале знакомства следовало поинтересоваться наличием у нее лицензии или сертификата,  но  из-за деликатности поверил на слово. Теперь за свою оплошность  страдаю. Возможно,  Виола сбежала, прихватив  валюту за проданные квартиры? Надо поехать в агентство и выяснить на месте».
Гребень вооружился пистолетом для стрельбы  травматическими пулями и резиновой палкой и  с художником спустились на шестой этаж.
— Гражданин,  мужик,— тронул он за локоть  нового владельца  жилья. — Вы,  почему бесцеремонно распоряжаетесь чужой квартирой, врезаете новый  замок? Обидели честного человека, художника.
— Этот псих не дает мне покоя, нарывается на скандал,  — взирая на воинственное, непроницаемое лицо десантника,  произнес мужчина. — По генеральной доверенности продал квартиру, а теперь еще качает права. У него с психикой явные проблемы.
— Покажите документ, акт купли-продажи, — потребовал  Александр.
— А вы, собственно, кто такой? Прокурор или следователь?
—Я — десантник, ВДВ, а ныне охранник банка. Не позволю обижать моего товарища.
—Десантник — не следователь. Мог бы послать вас подальше, но не хочу накалять страсти, доводить ситуацию до мордобоя, — признался новый владелец жилья. Прошел в глубину квартиры и вскоре возвратился с актом купли-продажи. Гребень внимательно прочитал и удрученно покачал круглой, словно глобус, головой:
— Евдоким Саввич, плохи дела. По гендоверенности, предоставленной вами Баляс Виоле Леопольдовне, совершена сделка, заверенная нотариусом  на законных основаниях.
— Доверенность на продажу этой квартиры я никому не давал, — глухо отозвался он.
— Где ваш паспорт?
— У Виолы или Тамилы? Отдал им во время свидания в больнице. Попросили для процедуры погашения долга по коммунальным платежам.
— Тогда понятно, бабы воспользовались вашим болезненным состоянием, чрезмерной доверчивостью и провернули аферу, — констатировал Гребень. — Только суд может  признать сделку недействительной. Вы же знаете, какие нынче продажные суды. Кто больше даст на лапу, тот и победит. Это такая тягомотина, что  без больших затрат и нервов не обойтись.
— Мне негде ночевать, тревожит  судьба Джима, — посетовал Суховей.
— Хмырь, возвращайся в больницу, тебя ищут, — подал голос  новосел, недовольный перспективой судебных тяжб и разбирательств.
— Не оскорбляйте  моего друга! — вступился десантник, положив  руку на кобуру  с пистолетом. — Евдоким Саввич, я бы вас охотно приютил, но мне сегодня заступать на службу. Сами понимаете, что не могу вас оставить наедине с женой и маленьким ребенком. Не обижайтесь, я вам доверяю, но все же молодая жена. Чем черт не шутит?
«Чрезмерная ревность— убийственное чувство», — хотел напомнить художник, но промолчал, догадываясь, что Тамила успела нашептала десантнику о его любовных похождениях. Отсюда и  подозрения, боязнь за репутацию жены и  жизнь ребенка.
Чтобы сгладить неловкость Гребень неуклюже пояснил:
— Вы же в курсе, что у меня однокомнатная, втроем на двенадцати квадратах ютимся.  К тому же  живем на птичьих правах, снимаем. Хозяйка жилья — сварливая баба, злющая и жадная. Узнает, что оставляю на ночлег гостей,  та же Тамила заложит, и заставит съехать или  взвинтит плату. Поймите меня правильно,  не хочу рисковать, терять крышу над головой.  Может вам, действительно, разумнее возвратиться в больницу и продолжить лечение?
— Если я туда вернусь, то не скоро оттуда выпишут. Пока на свободе, должен найти и спасти Джима. Ради него и совершил побег. Завтра займусь его розыском. Мучает, грызет совесть, чувствую себя лгуном, подвел хороших людей — врача Константина Викторовича и медсестру Настеньку. Стыдно будет им в глаза смотреть, не оправдал доверие.
— Может, Тамила Львовна согласится, хотя бы на одну ночь приютить, а завтра что-нибудь придумаем? Кстати, она  вам  обязана.
— Странно, чем обязана? — удивился художник.
— Как же, всю мебель, картины, книги и другое ценное имущество забрала себе. Говорит, что купила. Я и сам охотно бы приобрел у вас книги и что-нибудь из антиквариата.
— Не может этого быть. Ничего я ей не продавал,  даже в мыслях такого не было, — возмутился Суховей.
— Своими глазами видел. На прошлой неделе застал троих грузчиков, переносивших вашу мебель в ее жилище.
— Так вот, куда мое добро подевалось, вот почему она, стерва,  не пустила меня в свою квартиру. Виолой прикрывалась. Сейчас я с ней разберусь! Задавлю гадину!
— Евдоким Саввич,  не горячитесь, сохраняйте  спокойствие. Для начала я сам с ней поговорю. Она мне симпатизирует, постоянно зовет  на чашку кофе.
— Санек, не связывайся с этой сукой. Затащит в постель и разрушит твою семью, — предупредил художник. — За миг удовольствия придется дорого заплатить.
Они подошли к стальной двери. Гребень позвонил  и крикнул:
— Тамила Львовна, будьте добры, откройте!
— А, Санек,  мой спаситель, я сейчас, мигом, — послышался  ее бодрый отзыв и  дверь отворилась. Увидела Суховея в спортивном костюме с чужого плеча и маска суровости наползла на ее лицо. Она демонстративно  повернулась к десантнику.
— Тамила Львовна, возникла проблема. Евдокиму Саввичу надо переночевать, всего-то на одну ночь. В отличие от моей хибары, у  вас просторные апартаменты…
— Ишь, чего надумали, развратники?! А еще десантник?— не дала она  договорить. — Чтобы я в свою квартиру пустила кобеля, а потом по всему дому поползли сплетни о том, что Тамила распутная, гулящая баба, проститутка принимает мужиков и меняет их, как перчатки. Нет, я еще при своем уме, не свихнулась, дорожу своим именем  и  безупречной репутацией…
— Так дорожишь, что среди бела дня разграбила мою квартиру, до последнего гвоздя все вынесла, змеюка подколодная, — не выдержал ее цинизма художник.— Мне не прожить на жалкую пенсию.
— Рафаэль, не ной, не скули. Тошно слушать. Тебе надо было податься в шахтеры или сталевары, получал бы солидную пенсию. Захотелось славы и легких денег. Поэтому нечего на зеркало пенять, коль рожа кривая. Ты ведь отлично знаешь, что плохому танцору мешает.
—Эх, Тамила, в шахте я бы раньше срока загнулся от силикоза и прочей заразы, а может и погиб от взрыва метана. Нынче шахтеры — те же рабы, на труде и страданиях которых  алчные олигархи сколачивают миллиарды долларов. В такой же ситуации и сталевары. Ты лучше на себя погляди, не шибко ведь напрягаешься. Тяжелее стакана, бокала или фужера ничего не поднимаешь...
— Рафаэль, как тебе не стыдно, — упрекнула Швец. — Я ведь женщина — хрупкое, утонченное создание, предназначенное для любви, роскоши и восхищения. Пашут пусть мужики-волы, если хотят наслаждений. Халява не пройдет, за все надо платить звонкой монетой, а лучше золотом, драгоценными украшениями и валютой.
—Выкусишь, аферистка.
—Помолчи, старый хрыч, а то за клевету привлеку к ответственности. Санек — свидетель того, как ты публично обливаешь меня грязью, — осадила она бывшего соседа.
— На тебе уже чистого места нет, остатки совести и стыда потеряла.
— Рафаэль, хер моржовый, чья бы корова мычала, а твоя молчала. Сам ушами прохлопал, а теперь других обвиняешь. Бери с меня пример, когда надо плакать, я от всей души смеюсь, потому, что смех продлевает годы жизни. Ха-ха-ха!
— Воровка, верни мебель, бытовую технику, картины, книги, одежду, обувь  и другие вещи. Две тысячи пятьсот двадцать четыре рубля, которые я хранил в кармане пиджака, — потребовал художник.
— Разбирайся со своей шлюхой Виолой,  она с квартирами  напортачила, а ты всех собак на меня навесил. Тебе это даром не пройдет.
— Ты сама меня с ней свела, действуете  заодно.
— Где живет слониха? Назови ее домашний адрес? — потребовал Суховей.
— Поезжай в зоопарк или цирк, — ответила Швец.
— Я имею в виду Виолу.
— Слониха? Попробовал бы ты это сказать в ее присутствии, то мокрого места от тебя бы не осталось. Она бы тебя одной рукой в бараний рог скрутила.
— Не так страшен волк, как его малюют. Назови ее адрес? — не отступал художник. «Может на самом деле дать ему адрес. Пусть он ей тоже нервы потреплет, — размышляла Тамила, обуреваемая жаждой  мести. — Будет знать, как с меня честной и порядочной женщины, вымогать валюту». Однако опасаясь, не столько гнева, сколько экзекуции со стороны Баляс,  произнесла:
— Виола меня не уполномочивала своими визитками разбрасываться. Здесь тебе не справочное бюро. Может, решил ее прикончить и меня, как наводчицу и сообщницу, привлекут к уголовной ответственности. Поищи дуру в другом месте.
«Если мне обратиться в справочное бюро, — акцентировал он внимание на этой подсказке. — Но эта услуга платная, а у меня  гроши на исходе. Просить еще у десантника неудобно, он  с семьей с трудом выживает».
— Тамила, одолжи мне на первый случай хотя бы гривен тридцать, с пенсии сразу же верну, — попросил он.
— Рафаэль, ты дурак или из-за угла мешком контуженный? До чего  докатился? Знаю я эту басню, после первого случая последует второй, пятый, десятый. И так все мои, собранные на «черный день» сбережения выудишь. Кукиш тебе на рыло! Как у тебя язык повернулся просить у бедной женщины милостыню? Иди в подземный переход, на вокзал или к церкви. Там нищим и убогим подают. Ни копейки не дам из принципа,— с воинственной  позой изрекла Швец.
Посрамленный художник опустил голову, а она, войдя в раж, продолжила.— Ты должен меня благодарить, в ноги кланяться, что я спасла твою червивую мебель и все барахло и до сих пор храню, рискуя заразиться. Новый хозяин твою допотопную мебель и прочие вещи  сразу бы выбросил на свалку. Из-за нее моя квартира превращена в дровяной склад, негде развернуться, вынуждена терпеть неудобства. Сейчас же забирай, грузи свое  «богатство». Только, куда ты  его повезешь? На квартиру усопшего Никиты, так там тоже новый хозяин гнездо свил. Он из тебя всю душу вытрясет. Что молчишь, как рыба?  Правда глаза колет, совесть проснулась и заела?
«А ведь Тамила права. Здесь самому негде приткнуться, а тут еще мебель, вещи, — размышлял он. — Пусть пока у нее хранятся».
— Ты мне за сохранность должен заплатить,  за смертельный риск, шок и стресс, которые я недавно испытала. Из-за твоих дров, мазни и барахла чуть не лишилась жизни, — всплакнула Швец. — Трое грузчиков  попытались ограбить, изнасиловать, а потом задушить или утопить в ванне. Слава Богу, Санек оказался дома, услышал мой душераздирающий крик, зов о помощи и примчался стрелой. Бандиты разбежались. Если не веришь, то Санечка  охотно подтвердит.
— Был такой случай, — промолвил десантник.
— Ты,  дурью не майся, а прямо скажи, забираешь мебель или мне ее на свалку выбросить? — напирала женщина.
— Некуда мне ее везти, пусть стоит, она хлеба не просит,— признался Суховей.
— Не просит, но мешает  ходит, постоянно натыкаюсь на углы. За аренду места заплатишь и  не пори горячку, а помалкивай, — приказала она. — Не чеши языком, что, мол,  Тамила  тебя обманула, ограбила. Наоборот, почитай, ценой собственной жизни спасла твое имущество, которое не стоит выеденного яйца. Оно мне надо было рисковать в расцвете сил?
— Тамила, что ты делала на моей даче?
— Больно мне нужна твоя дача. Как это тебе в голову взбрело?
— Это ты написала таблички:  «Частная собственность. Вход запрещен!», «На даче волкодав» и замок на калитке поменяла. Я узнал твой почерк.
— А ты, это имеешь в виду. Так я позаботилась о том, чтобы чужие люди, бомжи и воры не проникли  на огород и сад, не обнесли урожай, — нехотя призналась она.
— Кто тебя об этом просил? Давай ключ от калитки и домика.
—Ключи у Виолы, — солгала  Швец и наклонившись к Гребню, страстно прошептала: «Санек, приходи, очень жду, сгораю от страсти…» Десантник смутился, покраснел.
У Суховея не нашлось веских аргументов для возражений по поводу ключей. Выйдя из дома,  он долго бродил по парку и улицам города в надежде  найти Джима.  Небо заволокло тучами, смерклось. Художник  возвратился на исходную позицию.

               
38. Перебранка с Тамилой

Понимая, что новый владелец — захватчик его жилья не пустит на порог и еще отдубасит,  он  снова позвонил в квартиру Швец. Прикрыл «глазок» ладонью, Тамила, очевидно, спросонья, не успев продрать глаза, приоткрыла дверь на цепочке  и опешила:
— Рафаэль, это опять ты? Я думала, что Виола пожаловала, трижды нажав на кнопку звонка. И что ты, как тот плешивый пес,  все ходишь вокруг, да около, будто здесь медом намазано? Вздремнула, а тебя черт снова принес. И за что мне такое наказание?
— Тамила, весь парк обошел, но  Джима нигде нет, — сообщил Евдоким Саввич.
— У меня в печенках сидит твой дог,  чтоб он  сдох,— ответила женщина. — Гадил,  мочился, где попало, на ковер навалил  и паласы. Большой  материальный и моральный ущерб. Из-за его собачьего режима я чуть сама не слегла, давление подскочило до гипертонии. Плати компенсации за причиненный моему здоровью вред.
— Надо было вовремя выводить на прогулки.
— Какой же ты все-таки тюфяк. Раньше я о тебе была лучшего мнения, — посетовала она. — Видать жизнь тебя ничему не  научила. Это последствия алкогольной зависимости.
— Не клевещи, нет у меня зависимости, — возразил Суховей  и повысил  голос.— Где Джим!  Мне твое давление и нервы до фени! Где собаку  подевала?!
— Не кричи, как жандарм! Отъел холку на казенных харчах, возомнил себя генералом. Претензии не по адресу. Ничего не знаю, слышать не желаю, — огрызнулась она,  закрыв ладонями уши.— Меня на испуг и вшивость не возьмешь. Хотела  отвезти твоего Джима в  живодерню, но сжалилась. Пристроила  его в добрые руки. Сам с ними будешь рассчитываться за услугу. Пенсию, наверное, уже получил?  Давай мне деньги,  я сама с ними рассчитаюсь. Нынче за все платить надо, в том числе и за удовольствия.
— Знаю, что надо.  Как же ты без моего разрешения чужим людям Джима отдала?
— Сколько волка не корми, а в лес смотрит…
—  Он не волк, а умный пес.
— Так  ты тогда почти при смерти был, лыка не вязал, ни бельмеса не смыслил, пришлось на себя брать ответственность и все хлопоты,— парировала она его претензии и,  толи огорчилась, толи посочувствовала.— Однако ты, Рафаэль, живуч, выкарабкался с того света.  Надежный у тебя ангел-хранитель. Кто ж тебе помог?
— Твоими молитвами.
— Да, мы с Виолой  молились и пили за твое здоровье. Свечи в церкви у самого алтаря поставили...
— Наверное, за упокой раба божьего? — догадался он.— Тамила, змея подколодная, пусти переночевать!
— Если бы ты не назвал меня змеей, то я бы с большим удовольствием открыла и пустила тебя на ночлег, — с ехидством  ответила она.
— В больнице  я чуть дуба не дал, а тебе все по барабану, — воззвал он к милосердию.
— Это на тебя кара небесная обрушилась за то, что ты  бедных и одиноких женщин обижал. А на   нас, милосердных,  сошла божья благодать.
— Как же я вас обижал? — поразился ее наглости художник. — Поил и кормил на убой. Вы своими пьянками и гулянками меня до такого состояния довели.
— Мы тебя, алкаш,  не заставляли пить, сам лакал до поросячьего визга  за здравие и долгие  лета,— отпрянула она от Суховея.
—  Где Виола  Леопольдовна, распродала  налево и направо все мои  квартиры? Где мои деньги?
— Упреки не по адресу, я и слушать не желаю. Это, Рафаэль, можно сказать ваши интимные, сердечные дела, ты  меня в них не впутывай. Моя хата с краю, я ничего не знаю,— заявила Тамила Львовна, сверкнув рядом золотых зубов.
— Мне срочно нужны деньги! Я голоден, как волк, — твердо с вызовом произнес художник.
— Што, выпить хотца, а денег нет? —  злорадствуя,  спросила Швец.
— По вашей милости я  беден,  словно церковная мышь,  должен доктору Елдахину за лекарства и харчи. Ты же знаешь, что на стационаре бесплатно не кормят. Вы меня только один раз  за полтора месяца навестили, а кушать хочется каждый день.
— Покажи мне человека, которому не нужны деньги? —  ухмыльнулась женщина. —  По твоей морде не скажешь, что голодал, посвежел, похорошел. Рыло  сытое, румяное, словно в санатории побывал.
— С голодухи опух.  Хреновое в больнице питание.
— Рафаэль,  сам не напрягайся и меня не доставай! — потребовала она — Всем нужны деньги, и олигарху, и бомжу-голодранцу. Ты — не первооткрыватель. Это раньше товары обменивали на  перец и лавровый лист и прочие персидские пряности, а теперь подавай валюту — доллары, евро, российские рубли.  У меня нет печатного станка, чтобы удовлетворять  твои царские потребности. Ступай на вокзал или  в подземный переход, гармонь в руки и добывай себе гроши на пропитание. Не злись и не выплескивай негативные флюиды, которые могут спровоцировать рак горла, легких, мошонки или саркому. Думай о чем-нибудь очень, очень приятном. Например, о сексе.
—  В моем бедственном  положении только и остается думать о сексе, — возразил художник.
— Неисправимый пессимист и паникер, тебе следовало бы голову парафинить. А я при любой ситуации оптимистка, — с гордостью заявила женщина. — Когда на душе кошки скребут и на глаза наворачиваются слезы, я пою и танцую. Так рекомендуют психиатры, терапевты и кардиологи. Ведь негативные эмоции угнетают, медленно убивают человека. Не случайно онкологические заболевания считают болезнью скорби, тоски  и печали.
—С вами, стервами, не затоскуешь, вы своими афера с того света можете поднять. Обобрали до нитки, обвели вокруг пальца. Что же мне после этого, петь и плясать? Скажут,  свихнулся, отправят в дурдом. Вы этого и добиваетесь.
— Больно ты нам нужен.
— Тамила, не дай умереть с голоду, накорми и позволь у тебя заночевать?
 — А ты, старый кобель, чиво надумал,  бесплатной «клубнички» захотелось?! — возмутилась она.
— Тогда одолжи хотя бы сто рублей на хлеб и молоко.— запаниковал художник, взирая на соседку.  — Что же мне делать, где заночевать?
— Мг,  мне бы твои заботы, я  бы и горя не знала, — посетовала  Швец. — Гляжу я на тебя и удивляюсь: надо же уродиться таким растяпой, не приспособленным  к  жизни. А  ведь я всерьез намеревалась выйти за тебя замуж. Но ты, тогда возгордился, возомнил себя Рафаэлем, Васнецовым и Пикассо. Ох, и настрадалась, намыкалась бы, но Бог миловал, удержал от этого  рокового шага.
— На мою квартиру ты положила  свой  глаз, как только я отказался  официально оформить брак и прописать тебя на свою жилплощадь, так сразу  твоя  любовь испарилась, — напомнил ей Суховей. — Все вы, бабы стервы, как поет Ирина Аллегрова. Лишь тогда  хороши, когда спите зубами к стенке. Но на тебя я зла не держу, позволь хоть одну ночку переночевать. Устал я от больничной жизни, охота горяченького  борщика или супчика похлебать, голову преклонить…
 — И не мечтай, у меня ни ночлежка, ни бордель!— сказала, словно отрезала, Тамила.
— В знак старой дружбы и любви. Вспомни, как нам было вдвоем хорошо?
— Ничего не знаю, ничего не помню, — округлила она глаза. — ты меня с кем  путаешь. У тебя все признаки амнезии,  старческого склероза и маразма.
— Как же так? Ты ведь сама ко мне часто забегала на «огонек» и оставалась до утра?
—Это тебе  показалось, Не вздумай языком трепать, а то за клевету привлеку к ответственности, — пригрозила Швец. — Настрочу заявление участковому инспектору, загремишь в каталажку суток на пятнадцать. То-то будет потеха, если заставят  мести улицы или чистить общественные сортиры. Метлой махать, это тебе не кистью каракули малякать
— Выкусишь, я не дворник, а художник, — возразил Суховей. 
— В стране всякий труд почетен. Может  и сжалилась бы, пустила, но ты  же, зануда, себе на уме, сразу полезешь к моему знойному телу. Это все равно, что поставить козла сторожить капусту. На порог не пущу, у меня не постоялый двор или блат-хата для всяких проходимцев. У тебя же есть вторая квартира от усопшего братца. Вот и езжай туда, не нервируй бедную женщину.
— Я туда сунулся, но Виола Леопольдовна ее тоже продала.
— Не знаю, и знать не желаю! Это ваши амурные дела, аферисты. Не напрягай  меня, бери в руки гармонь или балалайку и ступай в подземный переход, — с ехидством посоветовала она.
— Я — художник, а не музыкант, играть не умею.
— Жизнь всему научит. На моих нервах умеешь играть, значит, на гармони и балалайке что-нибудь сбацаешь. Не Боги горшки обжигают. Ишь,  чего захотел,  напои, накорми, в постель уложи и еще секса дай. Нет, сама бедствую, бесплатная лавочка  закрылась, не все коту масленица. Здесь тебе не бордель, не касса взаимопомощи и не паперть. Хватит трепать языком. Ты уже достал меня своей простотой.
— Ты сама трепло, язык, что помело, — не остался он в долгу.
— Типун тебе, сухарь, на язык за такую гнусь. Старый хрыч, а ты не посчитал, сколько я на тебя и твоего пса своего драгоценного здоровья, нервов и  времени потратила, — осадила его Тамила. — Я бы лучше лишний раз в театр, на концерт, в библиотеку или в музей сходила и получила духовное наслаждения от общения с прекрасным.
— Не смеши меня, знаю я, какой ты ходок по культурным  заведениям, — ухмыльнулся Суховей. — Вы с Виолой — патологические халявщики, своими пьянками-гулянками меня совсем разорили, по миру пустили. Из-за вас чуть дуба не дал…
— Ой, ой,  сейчас от жалости  разрыдаюсь и в обморок упаду, —  рассмеялась женщина и зло прошипела. —  Меньше надо пить.
— Твое счастье, что ты женщина и я не твой супруг, — посетовал художник.—  Иначе бы вздрючил, как сидорову козу, ходила бы с «фонарями» и примочками.
— На-ка, выкуси, Рафаэль! — она ловко из сверкнувших золотом и самоцветами пальцев,  ловко свернула фигу, сунула ее опешившему соседу под нос. — Понюхай, чем пахнет?
— Скунсом. Ну, и гнида же ты, Тамила. Напрасно я вас кормил и поил, как на убой разными деликатесами, — посетовал  Суховей.
— А ты, хам, быдло! — не осталась она в долгу и сурово предупредила. — Чтобы ноги твоей у меня больше не было. Ты в этом доме чужой человек. Сколько лет я тебя кормила, поила, холила и никакой благодарности, ни одного ласкового слова и скромного подарочка. Ты, Рафаэль, неисправимый скряга. Прочь с моих глаз, пока я  тебя скалкой по темени не долбанула. По-хорошему прошу, умоляю тебя, не доставай меня, не нервируй. Без твоих проблем и забот голова раскалывается. Это ваши с Виолой интимные дела, не зря говорят: муж и жена —  одна сатана. Я чем могла, тем тебе и помогла и никакой благодарности. Ты же не калека, не малое дитя, чтобы после тебя еще горшки выносить? Хотя бы колечко или перстенек за услугу подарил. Поэтому отцепись от меня, не впутывай в свои семейные склоки…
— Я — холостяк, Виола Леопольдовна мне не жена и не любовница, — ответил Суховей. — Не забывай, Тамила, что ты сама меня с ней свела, познакомила. Сто лет бы она мне нужна была, змея подколодная.
— Во, блин-маргарин, я еще и виновата, — Швец, упираясь руками в широкие бедра,  воинственно выставила бюст вперед и с обидой заявила.— Сделала человеку добро, а он в душу наплевал. Вспомни-ка, как  сопли распустил, не зная, что делать с квартирой, как от нее избавиться?
— Не избавиться, а выгодно продать.
— А-а, заглохни! Тебе никто не может угодить, старый пень,  — она поспешно закрыла ушные раковины ладонями. — Какой же ты нудный и задиристый. Поэтому ни одна порядочная баба не смогла с тобой ужиться. Я ведь тоже за тебя по глупости чуть замуж не вышла, пожалеть и приласкать хотела. Слава те, Господи, спас от искушения.  Ты бы меня своей нудотиной давно в гроб загнал.
— Ты сама любого со свету сживешь, — заметил Суховей, но Тамила сделала вид, что не услышала, лишь гневно сверкнула круглыми зрачками.
— Пока я лежал в больнице, вы захватили обе  квартиры и дачу в придачу,  — снова пожаловался художник и попросил. — Пусти переночевать.
— Ишь,  чего захотел, чтобы потом сплетни поползли, что Тамила порочная женщина, с мужиками, как бездомная кошка,  сожительствует. Скажу откровенно, только ты не обижайся. На коль хрен ты мне нужен. Швец, жнец и на трубе игрец..  Могу  гвоздь в стену забить, и розетку починить. А ты, окромя своей мазни, ничего не можешь делать.
—  Мне бы хоть одну ночь перекантоваться?
— Рафаэль, ты — уголовник, — заявила Швец, надменно поджав нижнюю губу.
— С чего ты взяла? Я за свою жизнь мухи не обидел, — удивился и насторожился художник.
— Ты во время последнего банкета спер со стола старинную золотую ложку. Ей цены нет. Это моя семейная реликвия, ей больше  двухсот  лет, — пояснила она.
— Вот аферистка. Не было на твоем столе ни золота, ни серебра.
—Ты водкой, коньяком тогда глаза залил и ничего не видел. Сейчас же верни мою ложку! — велела Тамила.
— Не брал я ни ложку, ни вилку, — стушевался Суховей.
—Ты что же руками или, как свинья, рылом ел? — напирала женщина. — Не хочешь по-хорошему, тогда я подам жалобу в милицию. Они там из тебя в КПЗ всю душу вытряхнут. Станешь тише воды и ниже травы.
Напоминание о милиции вызывало у художника панический трепет, но он все же возразил:
— Посуди сама, зачем мне твоя ложка?
— Это антиквариат. Ты ее сдашь скупщику драгоценностей или в ломбард, а деньги пропьешь, — озвучила Швец версию. Обескураженный Суховей онемел, во рту пересохло, язык прилип к небу. Он молчал, словно пришибленный обухом, потом глухо промолвил:
—У тебя нет доказательств.
—Ха, Виола охотно подтвердит, что ты лопал оливье золотой ложкой, а с твоим уходом ценная вещь исчезла. Ты же художник и в антиквариате знаешь толк. Вот и замыкал себе на «черный день» Я те выведу на чистую воду. Еще и за моральный ущерб мне заплатишь. Не позволю измываться над бедной женщиной. Пущу слезу и мне поверят. А ты уже имел стычки с милицией. Поднимут архивы, загремишь под фанфары.
— Не сердись, Тамила, лучше пусти переночевать, я приставать не буду, мне сейчас не до того, — пообещал он.
— Все вы так, кобели, обещаете, пока спите зубами к стенке, — ухмыльнулась она. — Пошел, Рафаэль, на хрен, не искушай меня без нужды. У тебя же есть вторая хата, езжай подальше с моих глаз,  как врежу, костей не соберешь.
— Только посмей, — неуклюже, ощущая боль в суставах, занял  он бойцовскую стойку и с горечью произнес. — Зато вы с Виолой, гадюки  подколодные  подарочек,  словно для покойника мне всучили. Наверное, в бюро ритуальных услуг за гроши купили.
Суховей достал из  пакета черную сорочку, которую так ни разу из-за суеверия и не примерил, хотя и возникала мысль при побеге из больницы надеть поверх пижамы, но не решился. Но сейчас упаковал и развернул.
— Подавитесь своим подаркам! — крикнул и бросил в проем полуоткрытой двери.
Тамила брезгливо отшвырнула ее рукой. Сорочка черной зловещей птицей спланировала на плитку, распластав рукава. Она на сквозняке шевелилась, словно раненая птица.
— Забери ее, Рафаэль, себе. Пригодится на похороны, все меньше расходов, — ядовитой змеей прошипела  Швец.— Щас, как дам  по  темени и в дурку загремишь!
Заявила она и, пригрозив кулаком с массивной  золотой печаткой на пухлом пальце,  предупредила. — Пока ты в больнице  валялся, холку наел, я  таэквондо занималась. Есть такой вид восточных единоборств. Только посмей ко мне пальцем прикоснуться, мигом скручу в бараний рог.
— Не так страшен черт, как его малюют, — вяло произнес Суховей, но остерегся ее когтей. Она сердито захлопнула двери.
—  Я это так не оставлю,— предупредил художник, пригрозив кулаком, но женщина, спрятавшись за двойной дверью,  не услышала его стенаний.

               
 39. В состоянии паники

Суховей  с минуту стоял, размышляя, что делать и куда податься?  Отчетливо в деталях припомнил случай, когда во время первого застолья сравнил  Баляс с  черепахой Тортилой,  на  этом общение с аферистками могла закончиться. «Не пришлось бы сейчас мыкаться без крыши над головой. Разошлись бы тогда, как в море корабли. Так нет же, эта стерва Тамила,  вмешалась. Облапошили, как последнего лоха. Сволочи и любимого Джима куда-то подевали? Заявить в милицию, так ведь поднимут на смех».
После долгих колебаний, Суховей пришел к  выводу,  что без помощи милиции не обойтись. Преодолевая сомнения, осторожно ступая ушибленной ногой,  он направился к кабине лифта.
После ссоры с Виолой упрямая Тамила  не сразу решилась сообщить ей о воскрешении  художника. В глубине души сознавала, что без риэлтора ей с проблемой не справиться. В лучшем случае придется возвратить Суховею мебель и вещи, а в худшем, если докопаются о ее причастности к отравлению и мошенничеству с чужой недвижимостью, сядет на скамью подсудимых. Несколько часов маялась, пребывая в прострации.  Наконец,   успокоившись, позвонила по телефону Баляс:
— Виола, я в шоке! — вместо приветствия сообщила она.
— Лучше бы ты оказалась в ж..е, — грубо ответила  риелтор.— Валюту, бабло приготовила, завтра срок истекает?
— Не груби, мне не до юмора.  У тебя на уме одно бабло, бабло, а тут такая беда, что не приведи Господь, — запричитала Швец. — Ты сейчас в обморок упадешь. Рафаэль с того света вернулся. В пижаме и комнатных тапочках.
— Не выдумывай, допилась, у тебя белая горячка с большого бодуна?
—Ни в одном глазу. Два часа назад я столкнулась с Рафаэлем на лестничной площадке. Мы его  уже посчитали трупом, почти оплакали и помянули, а он здоровенький и  бодренький, как огурчик... Кто бы мог подумать, что окажется живучим, как тот Гришка Распутин, которого и травили, и стреляли, и били…Если бы знала, лошадиную дозу вбухала бы, то отбросил  копыта. А так злой  и непредсказуемый, понял, что мы его провели и пытались угробить.
— Да, скверная, опасная ситуация, как обухом по голове, — вздохнула Баляс.—  Почему ты не позвонила в больницу, как я тебе велела? Мы бы тогда не оказались в таком идиотском положении.
— Ох, Виолочка, прости, замоталась в делах и заботах, из головы вылетело, — покаялась Швец. — Неделю назад я интересовалась, так сказали, что очень плох.
— Твоя хитрая забывчивость может стоить нам лишения свободы с конфискацией личного имущества, заработанного многолетним тяжким трудом.
— Виола, не паникуй, не нагоняй  раньше времени страхи. Ты же сама говорила, что не существует безвыходных ситуаций, — напомнила Тамила. — Не кати на меня бочку. Ты могла и сама позвонить в больницу, времени было предостаточно. И рука бы не отсохла и голос не осип. Возомнила себя барыней-сударыней. Только и умеешь, что приказывать, чужими руками жар загребать…
— Поговори мне еще, — строго перебила ее риэлтор и пригрозила. — Я сама через суд аннулирую все сделки купли-продажи и дарения дачи. Признают их недействительными, придется валюту возвратить новым владельцам квартир. И ты, как старуха из сказки Пушкина, останешься у разбитого корыта. Может тебя, устраивает такой финал,  захотелось тюремной романтики и экзотики, вшивых нар, баланды,  секса с надзирателями? Я тебе их обеспечу.
— Вместе пойдет по этапу, — хмуро отозвалась Тамила. Выплеснув эмоции, после паузы Баляс уточнила:
— Неужели это он,  ты не обозналась?
— Не обозналась ли? Человека от привидения  умею  отличить. Разговаривала с ним, напрашивался на обед и ночлег, но в квартиру  не пустила, выперла к  чертовой матери. Нечего коптить и настроение отравлять. Злой, рвал и метал, с помощью десантника Сани пытался проникнуть в мою хату.
— Ах, ты дура безмозглая! Что же ты его не приютила, не ублажила, могла бы и переспать, тебя не убыло? Он бы расслабился, подобрел, — упрекнула Виола.—  Его не следовало отпускать.
— Сама бы  приютила и обогрела, коль такая добренькая. А то на моем горбу хочешь въехать в рай,—  укорила Швец. — Мне приходится жар разгребать.
— Тамила, не вой. Ты  не знаешь, почему его из  больницы раньше срока выпустили,  это спутало все наши карты?
— Не выпустили, а сбежал в  полосатой  пижаме и тапочках. Десантник Саня с седьмого этажа пожертвовал ему спортивный костюм и кроссовки. Так теперь стал динамовцем, — ответила Тамила. — Видишь ли, ему стало жаль Джима, вот и дал деру, как бестолковый пацан.
— Вот так беда, не приведи Господь,— огорчилась Виола. — Дело серьезное, запахло уголовщиной. Лет по десять  с конфискацией имущества «светит»  за покушение на жизнь пострадавшего,  хищение его имущества и мошенничество. Причем срок придется мотать в колонии строго режима. Сделку по даче придется аннулировать, работа слишком топорная. Сразу возьмут за жабры.
—Только через мой труп, — возразила Тамила.
— Не жадничай, он же должен, где-то жить.
— Что же делать? — запаниковала Швец.— Рафаэля надо отправить на тот свет, иначе он нас сдаст с потрохами...
— Не паникуй, надо заметать следы. Лично я Рафаэля ядом не травила и не поила, — напомнила риелтор. — Отмажусь. У меня свои люди в милиции, прокуратуре  и суде. Хотя без больших расходов на дорогие подарки и взяток чиновникам не обойтись. А вот тебе, дорогая, придется попариться  на нарах,  секс  конвоиров и лесбиянок удовлетворять…
—Виола, кто меня на деяние подтолкнул, кто генератор идеи, как быстро разбогатеть? — возразила Тамила. — Я  под пытками молчать не стану, все выложу начистоту. Может, учтут явку с повинной?
— Дура  набитая, тебе надо лечиться, — осадила Баляс. — Ни хрена в юриспруденции не смыслишь. За  участие в групповом преступлении, что является отягчающим вину обстоятельством, осуждают на максимальные сроки. А, если всю вину возьмешь на себя, покаешься, то скостят до пяти лет. А потом за трудолюбие  и хорошее поведение на зоне условно-досрочно освободят или амнистируют.
Не столь уж мрачную перспективу нарисовала Виола.
— Какое в тюрьме трудолюбие? — возразила Швец.
— Ты что же думаешь, что зэки круглые сутки напролет на нарах валяются и баланду хлебают? Глубоко ошибаешься, как проклятые, вкалывают в рудниках, карьерах, на лесоповале. А женщины шьют матрасы, робу, ватники, рукавицы… Там не то, что сейчас на свободе, четко действует лозунг: кто не работает, тот не ест. Человек, такое существо, что ко всему привыкает, а женщины тем более быстро привыкают к разным условиям жизни. Заведешь себе постоянного любовника среди начальства и будешь кататься, как сыр в масле. Пристроит тебя в столовой, поближе к харчам или в канцелярии…
— Нет, по этапу пойдем вместе, — не уступала Швец.
— Прямо сейчас и беги в милицию. Тебя посадят в «обезьянник» и еще изобьют и изнасилуют оборотни в погонах.  Ты еще баба аппетитная. Таких случаев, хоть пруд пруди. Даже и не мечтай на моем горбу выехать,  раскроешь и потрусишь свою мошну. Сама виновата, что художник до сих пор свет коптит. Не смогла рассчитать смертельную дозу.
— Кто же знал, что старик такой живучий. Я в синагоге поставила свечку и заказала молитву за упокой души раба Рафаэля, а он, паразит, выжил.
— Так он же не Рафаэль, а Евдоким, Почему в синагоге, а не в храме или церкви,  он ведь православный,  а не еврей, тогда бы твоя молитва дошла до Бога.
— Пожалуй, ты права.
— Теперь и расхлебывай свою оплошность.
— Виола, мы оба заварили кашу, поэтому и расхлебывать будем вместе, — возразила она.
— Заткнись! Не исключено, что телефон прослушивается, — приказала Баляс. —  Ты без меня ноль без палочки.. Испугалась за свою шкуру.
— Не столько за свою, сколько за твою, — парировала Тамила. — Не хочу подводить под монастырь хорошего человека.
— Спасибо за комплимент и получай в ответ. Глупая ты, Тамила, никакой хитрости и смекалки.
— Это почему же? — обиделась она.
— А потому, что Рафаэля надо было не отталкивать от себя, не злить, а ублажать. Держать его, если не на привязи, то хотя бы в поле зрения. Где он сейчас ошивается, ты знаешь?
— Ума не приложу. Наверное, ищет Джима, он помешан на псе.
— Может,  навострил лыжи в милицию?
— Нет, туда он не сунется.
— Почему ты так уверенна?
— Знаю его трусливую натуру.
—Ладно, Тамила, я проверяла тебя на вшивость. Без паники, что-нибудь придумаем, безвыходных ситуаций не бывает. Для нас задача №1 срочно разыскать, изолировать и ликвидировать Суховея. Поторопилась ты с вывозом мебели, имущества из его квартиры и переоформлением дачи.. Зря старалась, чтобы мне не досталось. Если я аннулирую куплю-продажу, то придется все в целости и сохранности возвратить назад законному владельцу.
 — Назад?  Зачем аннулировать, пусть все остается, как есть.
 —А затем, что документы о сделке шиты белыми, а точнее, черными нитками. Подписи Суховея поддельные. Любой эксперт-графолог быстро установит «липу»,   — пояснила риелтор.   — И загремим мы с тобой, подруга, на нары, сначала в СИЗО, а потом по этапу  в колонию,  шить  матрацы,  робы и строительные рукавицы. А в худшем случае, добывать урановую руду или  валить лес. Если  следователь докопается, что пытались отправить художника на тот свет, то пятнадцать или пожизненное заключение нам обеспечено. Таковой вот может быть резкий поворот. А ты, ушлая аферистка,  хотела меня обмануть, кинуть с мебелью. Свою квартиру в склад превратила, а для меня старинные часы  пожалела.
— От аферистки слышу,   — не полезла в карман за словом Тамила.   — Чья бы корова мычала, а твоя молчала. Думаешь, я не знаю, что в квартире Никиты тоже была старинная мебель красного дерева, в том числе аналогичные старинные часы со звоном. Лучше, чем у  Рафаэля.
— Откуда тебе знать, что лучше?
 —Однажды я была в гостях у Никиты,  — невольно призналась  Швец и поправилась.   — Не одна, конечно, чтобы у тебя дурных подозрений не возникло, а с Савичем, когда он еще был на «белом коне» и ссорил деньгами. У Никиты было,  чем из мебели и других вещей поживиться. Ты со мной перед тем, как продать ту квартиру,  даже стулом, ложкой-поварешкой не поделилась, все имущество прибрала  к своим загребущим руками. Поэтому мы квиты.
 —А-а, там не так уж и много было ценностей,   — косвенно призналась в мародерстве Баляс. — Хлам  из квартиры и лоджии новый владелец свез на свалку. Тамила, какая ты нудная и жадная. Поэтому я понимаю, почему от тебя Рафаэль шарахается, как черт от ладана.
 — Ты тоже не ангел. Ладно, проехали. Виола, давай не будем ссориться, предложи оптимальный вариант? — озадаченная мрачной  перспективой  оказаться за решеткой,  спросила Швец.
— Самый оптимальный, если Суховей даст дуба. Нет человека и нет проблемы. А так ведь не успокоится, будет ходить по инстанциям, обивать пороги, обсирать нас с ног до головы.
— Может спрятать его в дурдом?
— Это не так просто сделать. Придется врачам, социальным чиновникам  давать на «лапу». И нам  в итоге останутся рожки, да ножки.
— Ох, что за страна такая?!  Коррупция, беспредел. Куда не сунься, везде кровососы и крохоборы, последнюю рубашку готовы содрать ради наживы, — посетовала Швец. — Знаешь, у меня из головы не выходит тот бомж. Ведь, если на него выйдут сыщики, то сдаст нас с потрохами. Напрасно мы ему костюм и другие вещи отдали. Может и его за компанию с Рафаэлем отравить, чтобы не проболтался?
—Всегда успеем, не торопись. Тебе бы только кого отравить. Бомж  нам еще приходится для других деликатных дел. На художнике свет клином не сошелся. Ладно, довольно стонать, надо действовать, — прервала ее стенания риелтор. — Тамила, почему его яд не берет?
 — Мг, я и сама удивляюсь, почему? — ответила Швец. — Наверное,  маленькая доза, а надо было лошадиную или зараза к заразе не пристает?
— Вот так дед, свалился нам на голову! Крепкий орешек, с иммунитетом, как у Гришки Распутина, которого никакая отрава не брала, — посетовала Баляс. — Ты не скупись, а увеличь дозу, чтобы на стенку полез. Чума, холера и тифозная вошь на его голову. А для большего эффекта добавь касторки.
— Его же пронесет и сразу догадается, в чем дело?
— Когда догадается, поздно будет, — заметила риелтор. — Тамила, может, тебе продавец вместо яда какую-нибудь фигню всучил против комаров или блох? Ты знаешь, как выглядит цианит?
— Нет, не знаю, — призналась Швец.
— Жулик мог элементарно тебя надуть, как резиновую куклу.
— Сама ты, резиновая кукла, — обиделась сравнению Тамила.
— Ладно, не ворчи. Надо  подумать, как выйти из опасной ситуации сухими. Мы старика, словно дикого зверя,  загнали в угол, ни квартир, ни денег… А раненый зверь очень опасен.
— Виола отстегни ему хоть малую часть, чтобы заткнулся, — предложила Швец. — А то ведь заявит в милицию или прокуратуру и нас повяжут.
— Без паники, Тамила. Не хрен валютой разбрасываться, она нам самим пригодится, — возразила Баляс. — Следует срочно повторить эксперимент. И если и на этот раз его яд не возьмет, то напоим до поросячьего визга и задушим подушкой, чтобы без следов. Решат, что сам во сне Богу душу отдал. Любым способом замани его в свою квартиру на банкет, пообещай ему  групповой секс. Мужики любят такие занятия. Но постепенно набивай цену, вначале  предложи ему себя, а если упрется рогом, то скажи, что и Виола готова оказать услуги. От  лафы он не откажется. Способ испытанный и многие мужики на нем горят. Главное,  заманить его в сети, а остальное обольщение и дело техники.
 — Дед  шибко осмелел,  настроен  воинственно, даже  агрессивно, обозвал нас, порядочных женщин, стервами.
— О чем он спрашивал?
— О собаке, но я Джима отвезла на живодерню, а  лучше было бы отдать  бомжам на харчи. Нагло требовал деньги за проданные квартиры, добивается встречи с тобой.  В общем,  качал права.
— Значит он в курсе, что квартиры  проданы, — посетовала Баляс. — Где он  сейчас и  чем занимается?
— Черт  его знает. Просился  на ночлег, но я его выставила за двери. На хрен он мне нужен без ломаного гроша в кармане. Кто он теперь такой, чтобы перед  ним  бисер метать? Ни двора, ни кола…типичный бомж. все пустил по ветру.
— Ох, и дура ты, Тамила, старая  дура! — вспылила Виола Леопольдовна. — Зачем ты его отпустила. Пойдет в милицию или прокуратуру и нас заложит.
— Полегче  с  выражениями, а то я могу тем же ответить, — обиделась  Швец. — Нашлась молодуха, всего то на семь месяцев позже меня родилась, а гонору, хоть отбавляй.
— Все равно моложе и умнее. Запомни: худой  мир всегда лучше войны или вражды, — менторским тоном сообщила Баляс.— Клиента надо было не озлоблять, а любыми способами задержать до моего прибытия. Пригласила бы его в квартиру и угостила. А теперь он, как раненый кабан, побежит искать справедливость в  полицию или прокуратуру. Сдаст нас с потрохами. Удружила ты, ох и удружила с этим ненормальным клиентом. Такую свинью подложила, что еще долго будет  икаться…
— Не побежит.  У него с полицией, когда она еще называлась милицией, по молодости   неприятности. Рафаэль обходит  ведомство десятой дорогой,— заверила Тамила.
—Тогда у нас появился уникальный шанс довести начатое дело до конца, — произнесла Баляс. — Ситуация складывается в нашу пользу. Суховей грубо нарушил режим лечения, сбежал из больницы. Поэтому медики, эскулапы  снимают  с себя ответственность за его здоровье и подозрений по поводу его смерти не возникнет, мол, сам виноват, не захотел лечиться.
— Виола, у тебя не голова, а дом советов, — польстила Швец. — И почему таких, как ты, не берут в парламент и правительство?
— Потому, Тамила, что там нужны подстилки, лизоблюдки, а мы с тобой порядочные дамы. Не под каждого ляжем. Умных баб тупые мужики не допускают к власти.  Вот нам и приходиться самим бороться за место под солнцем. А тут еще художник всю малину испортил. Срочно его  разыщи, достань из-под земли,  и пригласи к се6е на фуршет.
— Почему ко мне?
— Потому,  что в другое место он не пойдет,— ответила Виола Леопольдовна.
—Не пойдет.  Стал нервным и злым,  словно в колонии отбывал срок.
—Тогда для нас он  тем более опасен. Надо с ним кончать,  иначе загремим мы с  тобой на нары, — вздохнула риелтор. — Или мы его, или он  нас уроет. Надо срочно принять превентивные меры.
— Фу, Виола, как до меня раньше не дошло такое простое решение, — неожиданно посетовала подруга.
— Какое решение?
— Сдался нам этот яд, он  его  не берет, с ним хлопот полный огород.
— Что ты предлагаешь?
— Предлагаю угостить его грибочками, жареными или маринованными. Он ведь сам предлагал заменить мясные блюда грибами. Вот мы его и накормим. Напомню ему о убиенной принцессе Диане, которая  не употребляла тех, кто имеет лицо. Уверена, что не откажется.
— Шампиньонами,  маслятами или вешенками?
—Выкусит, тоже мне гурман, чтобы на него бабки палить. Мухомором, а лучше бледной поганкой.
— Где же ты их возьмешь?
— В Марьевском лесу, что за Марфовкой. После дождя всякая  гадость из земли повылазила.
— Эх, Тамила, некогда нам по лесам и рощам блукать, время не терпит, — возразила Баляс. — Надо с дедом срочно кончать, пока он нас не кончил. Или пан, или пропал, третьего не дано.
— Виола, а еще есть  такая  ядовитая толи бактерия, толи микроба? Хрен ее знает, без микроскопа не разглядеть, — сообщила  Швец. — Называется она ботулизмом. Не приведи Господь, это же такая зараза, что всех  наповал косит. Страшенный яд,  токсином называется…
— Все яды токсинами   называются, — поправила Баляс.
—В газете об этом прочитала и вырезку сохранила. Эта зараза заводится в консервах домашнего изготовления, особенно в маринованных грибах, тушенке, в закатках овощей и варенья. Вот бы найти этот ботулизм и накормить им Рафаэля до отвала. Все бы выглядело естественно — смерть от пищевого  отравления. Мы бы с тобой остались вне подозрений.
— Нет, Тамила, тень подозрения обязательно бы пала на нас, — возразила риелтор. — Мы  тоже, принимая пищу за одним столом, следуя логике, должны были бы отравиться. Следователь и сыщик сразу же возьмут в оборот, пойдем по этапу в камеру на нары.
— Что же тогда делать? У меня голова раскалывается от замыслов, как бы от старого пня избавиться? — призналась Швец. — Ах, вспомнила. Ты же сама говорила, что зеленый паслен очень ядовит. А его в моем огороде завались. Приготовим для Рафаэля салат или морс из  паслена  под видом киви.. Поест и дух испустит.
— Это тебя легко всяким дерьмом напоить и накормить, а  художник сразу поймет по специфическому привкусу, что паслен, который созревает лишь осенью. Догадается о нашем коварном плане.
— Эх, Виола, и покарает нас Господь…
— Не тужи, подруга. Одним человеком больше, одним меньше, какая разница. Меньше народа, больше кислорода. Главное —  заманить его  в западню, а остальное — дело техники, — усмехнулась Баляс. — Отряд не заметит потери бойца. Хотя какой из Суховея боец? Балласт, лишний, ненужный элемент. Что его жалеть? Нас с тобой никто не пожалеет, ни приголубит. Художник раньше срока в рай, в Эдем, попадет. Будет там в кущах рисовать иконы, Адама с Евой в обнаженном виде и с яблоком искушения в руках. А то, старый пень,  на мои роскошные бедра и другие прелести губу раскатал.
— Виола, какая же ты умная и сообразительная. На все готовый ответ, — похвалила Тамила Львовна. — Но мы тоже не лыком шиты, соображаем. Может художнику незаметно запустить за пазуху тарантула или каракурта. Сказывают, что очень ядовитые пауки?
— Да, подруга любезная,  фантазия у тебя неисчерпаемая. Тебе следовало родиться палачом, — вздохнула риелтор.
— Ты тоже от меня далеко не ушла, одним миром мазаны.
— Никаких грибочков и пауков, сами рискуем отравиться и быть укушенными этими тварями. Еще раз подсыпь ему в коньяк  мышьяк, но на этот раз лошадиную дозу, чтобы наверняка. Хватит с ним церемониться — на погост или в дурку.
Оставшись наедине со своими мыслями, Тамила подумала: «Может  мне, пока не поздно, срочно оформить загранпаспорт и махнуть в Тель-Авив. К черту этот Рафаэль, пусть живет. Если даже меня Интерпол объявит в международный розыск, то  власти Израиля евреев другим государствам на растерзание не отдают. Например, охранник-еврей убивший известного русского певца и актера Игоря Талькова, получил убежище в Израиле. Очень мудрые и гуманные мои соплеменники, братья и сестры по горячей еврейской крови. Друг за друга стоят горой, не то, что славяне. Вот только от палестинцев и других арабов на земле обетованной до сих пор нет покоя».
Но в случае панического бегства потеря своего жилья, недавно обретенной дачи, имущества оказались для нее недопустимой  жертвой и Швец отказалась от едва задуманной авантюры.

               
 40. В статусе бомжа

Оглядываясь, будто его кто-то преследует, Суховей, поднявшись по ступеням,  вошел в трехэтажное здание УВД, В просторном фойе, дабы унять волнение,  принялся с озабоченным видом рассматривать на стенде объявления, образцы оформления документов, свежий номер еженедельника  крымского министерства полиции «С места происшествия»,  черно-белые фотографии «Их разыскивает полиция». Затем робко приблизился к стеклопластиковой перегородке  с надписью «Дежурная часть». Сидевший за ней грузный мужчина в фуражке и кителе с погонами по большой звезде на каждом, представившись, спросил:
— Слушаю вас? Я — майор Хворый
— Почему хворый? — удивился Евдоким Саввич. — В таком случае вам надо лечиться. До чего полиция докатилась, уже больных принимают на службу.
— Фамилия у меня такая, — мрачно сообщил офицер, за долгие годы службы так и не привыкший к постоянным сочувствиям посетителей, считавших, что он жалуется на свой недуг.
— Фамилия? Надо же, впервые слышу, —  удивился художник.
— Слушаю вас? — нетерпеливо повторил Хворый.
—Я — бомж, — выдавил из себя Суховей.
— Фамилия, что ль такая? — усмехнулся офицер и посуровел. — Или принял лишку и дурью маешься? Сейчас за мелкое хулиганство загремишь на нары.
— Не, не, я по-настоящему бомж. Мне  негде жить и ночевать.
— Поздравляю,—  отозвался дежурный по отделу полиции. — Нашли чем гордиться.
С  любопытством взирая  на странного посетителя в спортивном костюме динамовца, подумал: “Может у него с головой, а точнее с психикой проблемы?”
— Не горжусь, а жалуюсь, констатирую сей прискорбный факт, — пояснил Евдоким Саввич, переминаясь с ноги на ногу.
— Однако, гражданин, вы на бомжа совершенно  не похожи,— засомневался  его социальным статусом офицер. — Опрятно, одеты, в  костюм нашего спортобщества, ухожены  и  нет специфической вони.
— Я — начинающий бомж. Имел две  квартиры и дачу, а остался на бобах, на улице.  Не  знаю, где и как проведу  эту ночь.
— Сочувствую, но вы не по адресу обратились. Здесь полиция, а  не гостиница, приют или богадельня. Идите на вокзал, в линейный отдел, там вас определять в приемник-распределитель. Установят личность. Возможно,  вы находитесь в  розыске, скрываетесь от уплаты алиментов или, того хуже, совершили злодеяние и решили спрятаться от следствия. Замаскировались под спортсмена-динамовца.
— Ничего дурного я не совершал, это меня аферистки обули, а точнее разули, продали  мое жилье, дачу, а деньги присвоили,— признался Суховей. — А костюм мне одолжил десантник  Саша Гребень.
— Аферистки? Типичная, банальная ситуация,— посочувствовал Хворый. — Давайте ваш  паспорт и напишите заявление.
— Нет у меня паспорта, я отдал его Виоле Леопольдовне.
—Своей жене или любовнице?
— Я — холостяк, а Виола Баляс— риелтор.  Она, сволочь, извините за грубость, его до сих пор не возвратила. Скрывается от меня. Знает, что совершила подлость, стыдно в глаза  поглядеть.
— Назовите свою фамилию?
— Суховей Евдоким Саввич, художник.
— Суховей, Суховей, — повторил офицер, размышляя. — Где-то  я эту фамилию уже  слышал? Ах, да, мне о каком-то Суховее говорил лейтенант Лихацкий из угрозыска.  У него в оперативной разработке находится необычное уголовное дело.
Майор  поднял из гнезда на панели пульта оперативной связи телефонную трубку и сообщил.
— Денис, к  нам пожаловал гражданин Суховей,  заявил, что он бомж  и ему негде жить. Лишился  жилья по вине баб-аферисток.
— Живо его ко мне! — велел  лейтенант. — Мы его по всему городу ищем. Он толи сам сбежал, толи его похитили из больницы. Над ним нависла  смертельная опасность.
— Андрей! — окликнул Хворый  своего помощника старшину милиции. — Проведи гражданина Суховея и кабинет лейтенанта Лихацкого.
Бравый старшина вышел  в фойе, окинул художника  придирчивым взглядом и лихо скомандовал:
— Вперед! Руки за спину!
По лестнице они  поднялись на третий этаж. Вошли в служебный кабинет оперуполномоченного угрозыска. За столом сидел молодой  мужчина в штатской одежде, ибо оперативники, как впрочем,  и следователи, предпочитают не “светиться”. Парадные мундиры одевают лишь в дни праздников или по случаю награждений и приезда генерала.
— Что же вы, Евдоким  Саввич, серьезный  человек, словно глупый подросток, сбежали из больницы? Весь персонал всполошили, — укорил Денис художника-реставратора.
— Надоело мне там бревном валяться. К тому же больничный лист не нужен, я — пенсионер, но,  к сожалению, не персональный и не государственный служащий, — ответил он.— Пусть меня Константин Викторович Елдахин и Настенька Зорькина,  мои ангелы-хранители, простят. Меня  встревожила судьба любимого дога  Джима, а также проблема с продажей  квартиры. Они водили меня за нос, поэтому чаша терпения лопнула  и я решился на отчаянный шаг…
— Ну,  и как, решили  проблему?
— Без меня ушлые аферистки Баляс и  Швец все  обернули в свою  пользу, — хмуро  ответил Суховей.— Пока я находился в больничной палате, они лишили  меня  жилплощади и дачи с подвалом, колодцем, садом и огородом, а деньги присвоили.  Я уверен, что  владелицей  дачи, которая меня кормила и поила,  стала  Тамилы Львовна Швец. Она сама призналась, что положила на нее свой глаз. Когда могла без проблем обзавестись дачей, то в ней не нуждалась, гуляла, как кошка. А теперь приспичило за мой счет.
 — Это даже не косвенные  доказательства, а всего лишь версия,  — заметил  офицер.
 — Есть и прямые доказательства. К калитке прикреплена табличка и на ней рукой Швец написано: «Частная собственность. Вход запрещен!» и «На даче волкодав».
— Вы ведь не графолог, чтобы по почерку точно определить личность человека?
— Я  — художник, поэтому соображаю в графологии
—Ладно, проведем экспертизу с выездом на место. Может ей действительно, приспичило таким способом похитить у вас земельный участок при росте цен на землю. Рыночная стоимость одной сотки земли в пригороде превышает тысячу долларов, а на ЮБК не менее пятидесяти тысяч, — сообщил  офицер.— А у вас, наверное, не меньше пяти соток?
— Шесть.
— Вот и считайте, что только земельный участок стоит не меньше шести тысяч, а еще и постройки, итого не менее  восьми-девяти тысяч.  Вот в чем ее интерес.
— Да, она из тех, кто свое не упусти и еще чужое прихватит, — подтвердил Суховей. — А меня превратили  в бомжа.  На старости лет негде приткнуться. Облапошили, как последнего лоха. Я им, змеюкам подколодным,  поверил. Людей после развала великой державы будто подменили. Многих обуяла порочная жажда и страсть обогащения любым, в том числе преступным, способом. Аферисты, казнокрады, коррупционеры, авантюристы стали олигархами. А ведь сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом Жеглов и Шарапов из кинофильма «Место встречи изменить нельзя»  мечтали об  Эре Милосердия. Увы, наступил  дикий капитализм со звериным оскалом.
—Действительно, сразу же после войны Жеглов и Шарапов мечтали о том времени,  когда с преступностью будет покончено, они окажутся безработными, — подтвердил Лихацкий. — Прогноз получился неточный. Работы прибавилось, злодеи стали действовать более изощренно и дерзко. Отличаются жестокостью и цинизмом, используют новейшие компьютерные технологии и средства. Для них нет ничего святого. Ради наживы готовы лишить человека жизни. Евдоким Саввич, мне импонирует тот факт, что вы вспомнили о популярном не только среди работников милиции и прокуратуры кинофильме. Очень поучительный сюжет. Вместе  с сериалами  «Рожденная революцией», «Следствие ведут знатоки», «Деревенский детектив», «Визит к Минотавру» и другими, которые я просмотрел не один раз, считаю учебными пособиями для своих коллег.  А песня «Наша служба и опасно, и трудна…» стала гимном советской милиции.
— Песня суровая и задушевная, — сказал художник.
— Евдоким Саввич, не отчаивайтесь, не паникуйте, будьте оптимистом и верьте, что правда и добро одолеют ложь и зло. Выведем мы аферисток на чистую воду. Ответят за злодеяние по всей строгости закона.
— Товарищ лейтенант,  меня больше всего волнует судьба моего верного друга Джима.
— Кто такой Джим? Судя по имени, иностранец.
—Нет, мой верный дог. Когда я внезапно попал в больницу, то оставил его на попечение соседки Тамилы Швец. Она его куда-то подевала. Говорит, что отпустила на все четыре стороны. Но в таком случае Джим  пришел бы домой. Собака или кошка, как бы далеко их не увезли, всегда находят дорогу назад.
— Да, скверная история, — посочувствовал  офицер. — Найдем мы вашего пса, если он еще жив.
—Прежде до появления Джима, я совершенно в собаках не разбирался, — признался Суховей. — Разве что мог отличить дворняжку от породистого пса. А потом меня их жизнь очень заинтересовала. Существует даже наука кинология. Прошу не путать с кинематографом.
— Спасибо за совет, — усмехнулся Денис. — Вы еще подскажите мне, что такое криминалистика? Эти предметы я изучал в Одесской  специальной школе милиции, а теперь вот суровая практика.
— Извините, не знал, — художник приложил руку к тощей груди.
— Конечно, лучше других собачью жизнь знает наш штатный кинолог. Он с ними целый день возится, дрессирует, но и опера в этом деле соображают. Ваши познания нам еще пригодятся.
— К вашим услугам, — улыбнулся художник.
— Евдоким Саввич, хочу вас порадовать. Я изложил ситуацию следователю Хромову и он обнадежил, что есть шанс сделки купли-продажи признать недействительными и возвратить  вам квартиры. Хуже другое — вас пытались отравить и  таким способом ликвидировать.  Концы в воду и никому  будет предъявлять претензии.
— Почему вы так решили? — всполошился Суховей.
— Вот, прочитайте, — Денис  подал ему газету со страницей, на которой  одно из объявлений было обведено красным фломастером: «Срочно приобрету отраву. Звонить по телефону № …..  в вечернее время»,— прочитал  художник вслух произнес.— Это ее телефон.
 — Чей именно?
— Моей соседки, Швец Тамилы Львовны,— ответил Евдоким Саввич и пояснил. — Теперь мне  понятно, почему в моем организме был обнаружен мышьяк, крысиный яд. Они мне его добавляли в  коньяк и водку. До моего прихода бутылка была открыта, а  сами они пили шампанское или коньяк из новой бутылки, за мое здоровье. О-о, подлые и мерзкие твари!
— И вы об этом знали? — приподнялся из-за стола лейтенант.— Кто вам  сообщил  результаты анализов? Почему молчали?
— Врач-терапевт Елдахин сообщил, а  молчал, потому что не придал значения. Экология после Чернобыльской трагедии такая, что разной гадости,  радионуклидов и тяжелых металлов в воздухе и воде с избытком…
— Врача Елдахина, этого эскулапа, следует сурово наказать за сокрытие факта  отравления. Он обязан был сообщить в полицию или прокуратуру.  Мы бы приняли  срочные меры по изобличению отравителей.
— Константин Викторович не виноват,— вступился за терапевта Суховей. — Я сам попросил  никого не информировать. Не хотел  связываться с полицией и другими компетентными органами.
— Предубежденность и легкомыслие могли вам стоить жизни, — напомнил Денис. — Но угроза еще не миновала. Нам предстоит с вашей помощью изобличить преступниц, раскрыть их злодеяние. Они не должны знать, что мы разгадали их коварный замысел. Вам, Евдоким Саввич, придется сыграть роль потенциальной «жертвы». Конечно, без риска для жизни. Вы готовы?
— В чем будет состоять моя роль? И смогу ли я  ее исполнить?
—  Вы  наведайтесь на квартиру гражданки Швец.
— Почти час назад я там уже побывал. Просился на ночлег или одолжить деньги, но Тамила Львовна,  меня выгнала и велела забыть дорогу.
— Ситуация изменилась. После вашего визита к ней, нам удалось прослушать и записать на кассету ее разговор с Баляс. Виола Леопольдовна отчитала подругу  за то, что та выставила вас за порог. Теперь они обе жаждут встречи с вами. Собираются организовать застолье по случаю вашего возвращения из больницы, чтобы завершить акцию по ликвидации. Они ждут вас.
— После того, как побывал на волоске от смерти, я не хочу рисковать жизнью,  — заявил Суховей.
— Никто вас не посылает на заклание, риск сведен до минимума. У нас  вся операция будет под контролем,— заверил лейтенант.— Главное, ссылаясь на запрет врача, не употребляйте спиртное — водку, коньяк. Если они будут пить, то себе налейте в фужер.
— Позвоните гражданке Швец,— офицер жестом указал на телефонный аппарат.
— Так быстро? Может завтра,— засомневался художник.
—Необходимо форсировать события, пока они пребывают в состоянии паники, —  подчеркнул офицер. — Не следует откладывать на завтра то,  что можно  сделать сегодня. В данном случае, дорога ложка к обеду. Таков мой принцип. Вы же не хотите провести ночь в приемнике-распределителе  или ИВС в компании  с бомжами или уголовниками? Представляете, какие там условия и отношения. Разденут догола, изобьют в кровь и еще надругаются.
— Впрочем, не будем торопить события, со звонком пока повременим. Оценим детали. Рассказывайте, Евдоким Саввич, как вы докатились до такой жизни, почему стали бомжем? Что случилось? — лейтенант пристально поглядел на художника.
— После смерти брата Никиты  мне  в наследство  досталась двухкомнатная квартира, — начал он издалека. — Поэтому я решил ее продать, так как имею равноценное  жилье. Я поделился этой проблемой со своей соседкой Тамилом Львовной  Швец. Она баба, пардон, женщина ушлая, прошла сквозь Рим и Крым. Свела меня со своей подругой Виолой Леопольдовной Баляс, работавшей в агентстве недвижимости  «Очаг». Та  согласилась помочь продать квартиру брата и сама определила срок, никто ее за язык не тянул, в течение месяца. Меня это вполне устроило, так как сам я в этих вопросах несведущ, не хотелось рисковать.  Ведь сейчас столько мошенников и  аферистов развелось.
— Да, этой шушеры предостаточно, — подтвердил Лихацкий, дабы посетитель не потерял нить  рассказа, заметил.— Поэтому вы  оформили  генеральную доверенность на...
— … на гражданку Баляс. Вместе с нею посетили  первую нотариальную контору, — продолжил художник. — Там тщательно проверили мой паспорт, составили доверенность, я расписался, заплатил за услугу двести долларов…
 — Двести долларов? — удивился лейтенант. — Что-то слишком дорого. В несколько раз переплатили.  Платили в кассу?
— Нет, лично нотариусу.
— Вам квитанцию выдали?
— Никаких квитанций. Посетовали на дефицит бумаги.
—Эх, наивный, доверчивый вы человек. Для квитанций и прочих платежных документов не должно быть дефицита.
—Теперь я понимаю,  что надули,— смутился художник и продолжил. — С того момента все хлопоты  по поиску клиентов и продаже квартиры взяла на себя Виола Леопольдовна, будь она неладна. А когда сроки, указанные в договоре прошли, и она не смогла отыскать  покупателя, то предложила мне сдать ей жилье в аренду за сто долларов в месяц.
— И вы согласились?
— Конечно, ведь она обещала погасить долги перед  жэком,  и оплатить  за три месяца  вперед. Как было не согласиться, у меня лучшего варианта для  выбора не было. Чтобы  погасить задолженность за коммунальные услуги и оформить  эту сделку Баляс  попросила мой паспорт. Я в то время находился в больнице, можно сказать, в  прострации.
— Вы проверяли достоверность платежей?
— Нет, я же сказал, что лежал в больнице. Лишь позже узнал, что долги оплатил новый владелец квартиры моего усопшего брата Никиты, — ответил Евдоким Саввич.— А когда ушел из больницы...
—  Тайно сбежали?
— Да,  сбежал. До чертиков  надоело валяться, не зная, что творится с Джимом и квартирой. К тому времени у меня закралось в сознание подозрение,  что Виола Леопольдовна темнит, наводит тень на плетень, водит меня за нос.
— Нарушать больничный режим, прерывать курс лечения не годится, — упрекнул офицер.
— Виноват, исправлюсь, но понимаете, обстоятельства прижали и вынудили оставить палату,— покаялся Суховей.— Я не находил себе места, предчувствуя,  что происходит неладное и оказался прав. А у врача  Елдахина и медсестры Насти готов  попросить прощение за дезертирство.
— Итак, вы узнали, что квартира брата Никиты  продана, но деньги за нее не получили?— поторопил лейтенант.
— Хуже того, за  время моего нахождения в больнице Баляс успела  продать не только квартиру брата, но и мою собственную. Вот шельма! При каждой встрече  сетовала, что нет солидных покупателей и, мол, не хочет продешевить. Сволочь, змея подколодная!
— Евдоким Саввич, я понимаю  ваше  состояние, но постарайтесь сдерживать свои эмоции, выбирайте культурные выражения, следите за речью,— прервал его Лихацкий. — Не записывать же мне в протокол показаний  потерпевшего такие  определения,  как “сволочь”, “змея подколодная”?
— Так она  того стоит,— заметил художник. — В итоге я оказался бомжем без крыши  над седой  головой, дачи-кормилицы  и средств существования. Куда мне теперь будут  пенсию приносить, ведь выписали из жилплощади? Хоть иди в церковь на  паперть или вешайся.  Ни родственников, ни близких друзей, которые бы  помогли в беде. Нынче время такое — сплошная коммерция, все гонятся за наживой и стремятся друг друга надуть, человек человеку — волк! А как вы после этого прикажите  называть мою соседку Швец? Хитрая, еще та устрица. Сообща аферистки действовали, а теперь морды воротят…
— Ну, вас понесло, — огорчился лейтенант и напомнил, усовестив. — Евдоким Саввич, вы же художник, человек творческого, интеллектуального труда и не можете держать себя в руках, владеть  чувствами и речью.
— Да, был интеллигентным человеком, а стал бичом,— вздохнул он.
— Значит, квартиру вашего брата, судя по показаниям, Баляс продала на законных  основаниях по гендоверенности,— вслух размышлял Денис. — А вот, что касается  второй квартиры и дачи, то без подлога не обошлось. Под предлогом оформления договора аренды она выманила у вас паспорт. Но генеральную  доверенность на продажу второй квартиры и дарение дачи  без вашего личного присутствия у нотариуса, ей никто из юристов не рискнул бы оформить и выдать. Это противозаконное,  уголовно наказуемое  деяние. Такого нотариуса сразу бы лишили  лицензии на этот вид деятельности и привлекли к уголовной ответственности, а сделку признали недействительной.
— Когда все совершалось, я был в больнице на стационаре и никуда не отлучался,— отозвался Суховей.— Это может подтвердить мой лечащий врач Константин Викторович Елдахин.
— В  таком случае, может быть два варианта,— продолжил рассуждать Лихацкий.— Либо Баляс  пошла на сговор с нотариусом, который без  вашего участия  за мзду оформил ей генеральную доверенность. Либо она подсунула вашего двойника и  впоследствии заплатила ему за эту услугу. Второй вариант наиболее вероятный. Его и возьму в оперативную разработку. Предстоит найти человека, согласившегося сыграть роль двойника. Вы, Евдоким Саввич, встречали когда-нибудь в  городе  человека, похожего  на вас?
— Пожалуй, нет, не припомню такого случая,— пожал он плечами и пояснил.— Мы с  братом Никитой были немного похожи по отцовской линии. Но его, царство небесное, уже нет на этой грешной земле.
— Вот, что, заговорились мы, а уже поздний час. Утро вечера мудренее, продолжим общение завтра. У вас есть, где переночевать?
— Я же сказал, что бомж, иначе бы не пришел к вам на поклон,— ответил Суховей и, смущаясь, признался. — У меня, товарищ лейтенант, ни гроша в кармане, аж  живот с голодухи сводит. Одолжите немного до пенсии, сразу же верну.
— Вот, незадача? — задумался Лихацкий. — Определю  вас в приемник-распределитель.
— Что это такое? — насторожился художник.
—Специальное заведение, куда свозят бомжей, беспризорников, проституток и  других подозрительных граждан  для установления их личностей и проверки на причастность к преступлениям и наличии заразных инфекций, СПИДа, сифилиса, гонореи, туберкулеза или гепатита…
— Значит, ночлежка, притон для блатных.  Эх, художник, подающий большие надежды,  до какой собачьей жизни ты  на старости лет докатился. В самом страшном сне не привидится,— горестно произнес Суховей.
— Это тот случай, когда говорят: от сумы и от  тюрьмы не зарекайся, — напомнил Денис.— Однако, с дикой, неадекватной публикой вам лучше не общаться. Там разные нервные, а возможно и заразные типы. Разденут, бока намнут  и еще и надругаются. Без адаптации в такой среде нормальному человеку трудно выжить. Нужна физическая закалка и волевой характер. А вы, судя по профессии, человек мягкий.
— Товарищ лейтенант,  неужели нет выхода? — он умоляюще поглядел на офицера и в отчаянии предложил. — Поднимите по тревоге ОМОН или спецназ и вытурите одного и другого  борова из моих  квартир. Ведь у вас сила, оружие, дубинки, власть...
— Увы, Евдоким Саввич, это  нереально,— охладил его пыл Денис. — Только суд вправе призвать сделку купли-продажи недействительной. Но для этого необходимы веские  доказательства, следственные мероприятия. Пожалуйста, запаситесь терпением  и  справедливость восторжествует. Что-нибудь придумаем.
Лихацкий поднял трубку телефона прямой связи с дежурной частью и, услышав отзыв майора, попросил:
— Дмитрий Петрович, надо хотя бы на одни сутки устроить гражданина Суховея  в наше милицейское общежитие.
— Мг, Денис, озадачил ты  меня. Если он подозревается  по статье о краже, грабеже или другим  злодеяниям, то я на себя  ответственность не возьму,— возразил офицер и предложил.— Давай его оформим  в ИВС или, с  глаз долой,  в  приемник-распределитель. Пусть с ним  в линейном отделе занимаются, зачем нам лишние заботы.
— Товарищ майор, он не подозреваемый, а потерпевший, поэтому ваше предложение неуместно. Человек и без того пострадал, его лишили жилья, а мы его  бросим из  огня, да в полымя.  На завтра я наметил ряд оперативно-розыскных мероприятий. Он мне нужен в приличном, а не в избитом и помятом виде.
— Хорошо, лейтенант, убедил, твоя взяла. При таком мягком характере, тебе в адвокатуре служить, а не в угрозыске, где требуется  волчья хватка, твердость и решительность, — пожурил его майор.
— Доброта,  справедливость чаще приводят к успеху, чем лобовые атаки — грубость и психологический прессинг, ожесточающие человека, не располагающие к откровенности,— парировал Лихацкий. — Я сочетаю тактику пряника и кнута. В зависимости от ситуации тоже нередко  проявляю жесткость, напор.
—  Тебя, лейтенант, не переспоришь, умеешь убеждать.
— Дмитрий Петрович,  пришлите ко мне старшину. Он проведет Суховея в общежитие. Предупредите коменданта,  чтобы он не только койку выделил, но и накормил человека.  Добрые дела нам зачтутся.
— Эх, лейтенант, любишь ты  майором командовать, — укорил Дениса дежурный.— Только из уважения к твоему отцу полковнику милиции Артему Герасимовичу,  я терплю твои шалости и выполняю просьбу. Пользуешься ты моей добротой.
— Благодарю вас, товарищ майор, за понимание,— бодро произнес  лейтенант  и обернулся к Суховею. — Радуйтесь, Евдоким Саввич, уготованная вам роль бича — обитателя ИВС или приемника-распределителя, отменяется. Заночуете  в общежитии под охраной  бравых работников доблестной полиции. И не робейте, чувствуйте  себя, как дома.  Только  управляясь  с вашим запутанным делом, познакомлю с замполитом. Вадимом Андреевичем Живцовым. Ему нужен художник для оформления экспонатов музея и стендов.
— Я готов рисовать и писать плакаты и лозунги бесплатно! — с благодарностью за проявленную заботу произнес художник.
— Заказ будет оплачен, как полагается, — заверил Лихацкий. — Отдыхайте, утром я вас вызову. Не скромничайте, в столовой на ужин и завтрак попросите добавки.  Вы должны  восстановить силы, нам предстоит горячий день.
— Спасибо вам, товарищ лейтенант, за заботу и доброту, — кивнул головой Суховей.
— Рано благодарить. Вот,  когда выведем  аферисток на чистую воду, тогда  и  сочтемся славою,— улыбнулся Денис, довольный тем, что удалось пристроить потерпевшего на ночлег. Вскоре в кабинет вошел уже знакомый художнику старшина.
— Прошу вас пройти за мною, — мягко пригласил он. От этого обращения у Евдокима Саввича  потеплело на душе. Он с удовлетворением подумал: «И в милиции, несмотря на суровую специфику работы, борьбы с  криминалом, есть добрые, чуткие люди. Побольше бы таких сердечных сотрудников».
Едва Суховей прилег на панцирную кровать, чтобы отдохнуть после утомительных мытарств, как в помещение вошел рослый  молодой мужчина в милицейской форме с лычками сержанта на погонах и в полной экипировке. На ремне были пристегнуты кобура с пистолетом, стальные наручники и резиновая палка ПР-72, получившая в среде участников митингов и демонстраций название «демократки»  Он остановился у порога, взирая на незнакомца.
— Здравия желаю, товарищ.., — и запнулся, потом представился. — Сержант милиции Булатов Евгений Аркадьевич из ППС
— Очень приятно.
— Простите, какое у вас  звание?
—Звание? — замялся Суховей. — Какое у меня может быть звание? Художник-реставратор Суховей Евдоким Саввич. Извините, но до заслуженного не дослужился. Слишком много было наглых конкурентов, благодаря блату, обошли на виражах. Вот они и стали «народными» и «заслуженными». Хорошую пенсию получают, а я копейки зашибаю.
— Живопись — это ваше хобби для души, а какое воинское, специальное звание?
— Нет у меня других званий.
— Нет? — разочарованно повторил сержант. — Предположил, что вас в ППС прислали в качестве наставника, ветерана МВД  для обмена опытом  оперативно-розыскной работы.
— Мил человек, вы глубоко заблуждаетесь, к МВД я не имею никакого отношения, —  признался Суховей. — До недавнего времени я был типичным интеллигентом, имел две двухкомнатные квартиры и породистого дога Джима.
— Так вы состоятельный гражданин, — заметил Булатов. — А я с женой Ксюшей и трехлетним сыном Ромкой  живем в общаге в маленькой комнате, кухня и туалет общие, как в коммуналке. И неизвестно, когда подойдет очередь на нормальное жилье. А у вас, оказывается, хоромы?
— Не завидуйте, Евгений. Я сейчас на бобах, бабы-мошенницы, которых я кормил и поил,  продали обе квартиры. Воспользовались тем, что я  лечился в больнице. Хуже того, куда-то подевали Джима? Упаси Бог,  если сдали на живолерню. Теперь я бомж, бич. Может расшифровать, что это значит?
—Не надо, — усмехнулся сержант и сам пояснил. — Бомж — субъект без определенного места жительства, а бич — бывший интеллигентный человек.
—Вот именно! — с молодецкой бравадой подтвердил  художник. — Спасибо лейтенанту Лихацкому, Денису, приютил и определил в это помещение. А то бы сейчас блукал по вокзалам и подвалам. У меня ведь ни паспорта, ни прописки.
— Типичная ситуация, — вздохнул Булатов. — Черные риелторы многих людей пустили по миру. Я уж было обрадовался. Глядя на вас, посчитал, что  нашего полку прибыло. Хотел предложить поработать в роли напарника, провести вечерние и ночные рейды по злачным местам, притонам наркоманов и проституток. Навели бы шмон и шорох, погоняли бомжей, как сидоровых коз. Втроем с водителем было бы сподручнее.
—Мне лейтенант таких заданий не давал. Не подумайте, что я  нахлебник. Как только разберусь с бабами, обязательно отработаю, оформлю для милиции наглядную агитацию, доску почета, напишу портреты офицеров, сотрудников МВД, разные лозунги, — заверил Суховей.
— Никто вас не принуждает, — улыбнулся сержант и пожелал. — Отдыхайте, господин художник, а я в город на охрану правопорядка.
— Спокойной службы! — пожелал  художник  и вскоре его сморил сон.

               
 41. Разбор  версий

На следующее утро Лихацкий зашел в кабинет следователя капитана Хромова. Завидев приятеля,  Илья оторвал взгляд от материалов уголовного дела.
— Кэп, извини, что отвлекаю, но хочу выслушать твой мудрый совет,— польстил ему Денис  и присел на стул у письменного стола.
— Выкладывай,  что у тебя наболело?
— Ко мне вчера вечером наведался гражданин Суховей. Судя по его рассказу, риелтор агентства недвижимости  «Очаг»,  некая Виола Леопольдовна Баляс после продажи  на законных основаниях квартиры его усопшего брата, обманным способом  завладела паспортом Суховея и, пока он лежал в больнице, продала  его  жилище, а на дачу оформила дарственную на имя своей подруги,  участницы аферы  Швец Тамилы Львовны. Но валюту, ни за первую, ни за вторую квартиру старику не отдала,  избегает с ним встреч.  Она была уверена,  что он не выживет,  ее злодеяния покроются мраком, останутся тайной. Ведь у Суховея нет  родственников, а значит, никто не станет  выяснять причины смерти и претендовать на недвижимость и имущество.
— Типичная ситуация. Из-за излишней доверчивости, либо по глупости и неопытности добропорядочные граждане попадают в сети аферистов и лишаются квартир автомобилей и другого имущества,— посетовал капитан. — Предстоит скрупулезно  разобраться во всех деталях, вскрыть факты нарушений, а возможно и сговор.
— Во второй сделке допущен подлог, — продолжил лейтенант. — Суховей генеральную доверенность  на продажу своей квартиры не подписывал и никому не давал.  Ответственный нотариус не посмел бы оформить документ в отсутствие  одной из сторон, то есть доверителя.
— Значит, использовали двойника, — выдвинул версию Илья.
— Именно, эту версию я  хотел от тебя услышать, — воодушевился Лихацкий.
— Имей в виду, Денис, что нормальный человек,  осознавая, чем это ему грозит,  на такую аферу не пойдет,— заметил следователь. — Поэтому двойника следует искать  среди бомжей, алкашей и прочей порочной публики. Ты звонил в агентство  недвижимости?
— Обязательно. Но в агентстве «Очаг» сообщили, что Баляс у них уже больше года не работает. Ее уволили за мошенничество, завышала стоимость квартир, гаражей, прочей недвижимости, а разницу присваивала. Поэтому у них нет данных о том, что она осуществила продажу квартир гражданина Суховея  по названным мною адресам, то есть  эти сделки, она произвела в частном порядке. Когда я высказал свои  подозрения  по поводу  того, что под “крышей” агентства Баляс, скрывая доходы от налогообложения, занималась  частным бизнесом на рынке вторичного жилья, то там подтвердили, что за ней  водились грехи, жаловались клиенты. По этой причине от ее услуг отказались. Она лишена лицензии на этот вид бизнеса. Отделалась легким испугом.
— Где сам потерпевший? — поинтересовался следователь.
— Он  остался без  жилья, поэтому  устроил его в наше общежитие. Жаль человека,  не на вокзале же ему кантоваться.
— Что  он собой представляет?
— Сейчас познакомишься, я его вызвал. Вскоре  подойдет.
И, действительно, дверь отворилась, в кабинет вошел худощавый с сединой на  голове мужчина. В нерешительности остановился у порога, переводя взгляд с одного сотрудника на другого.
— Разрешите, товарищ лейтенант?
— Разрешаю, — ответил Лихацкий и пояснил. — По уставу  вы должны в  таких случаях  обращаться к старшему по званию. Знакомьтесь, капитан полиции  Илья Вадимович  Хромов, следователь.
— Простите, я в армии не служил,  поэтому уставы не знаю,— признался художник. — Сугубо штатский человек, в званиях и субординации не разбираюсь.
— Рад, что на вас, Евдоким Саввич, пребывание в нашем ведомстве оказало благоприятное воздействие, — сказал Денис, глядя на тщательно выбритое  лицо и блеск в глазах художника.— В любых ситуациях надо сохранять уверенность, оптимизм, не впадать в панику. Понравилось ли вам в общежитии? Может, останетесь?
—Понравилось, сотрудники вежливые  и культурные,— похвалил Суховей.— Одолжили мне бритвенный прибор, одеколон и в столовой нормально покормили. Очень вам благодарен. Но, как говорится, хорошо в гостях, а дома лучше. Очень  надеюсь  возвратиться  в  свою квартиру, получить назад дачу с участком, а за  проданное жилье  — деньги. Они для  меня при нищенской пенсии не лишние... А вас щедро отблагодарю за помощь.
—  Это наша работа. Мне  импонирует ваша решительность, — поддержал лейтенант. — Тогда  вперед, художник! Нас идут не дождутся в первой нотариальной конторе, где осуществлена  продажа лично вашей квартиры и дарение дачи.
— Но я там раньше не был. Генеральную доверенность на продажу квартиры брата  оформил во второй нотариальной конторе, а не в первой. Туда моя  нога не ступала.
— Это нам и предстоит уточнить,— произнес Лихацкий. — Совершенно понятно, почему Баляс не рискнула повторно оформить доверенность  в нотариальной конторе №2. Конечно же, из-за опасения, что двойник при сверке фотографии на паспорте Суховея, мог у нотариуса вызвать подозрение.

               
  42. С визитом  в контору №1

Лейтенант и художник спустились в фойе,  вышли на площадку перед зданием  УВД, где их уже поджидал темно-зеленого цвета автомобиль УАЗ.  Через пятнадцать минут они прибыли  к зданию нотариальной конторы №1. Денис, а  следом за ним художник, невзирая  на недовольно загудевшую очередь из  нетерпеливых посетителей,  прошли в кабинет заведующего. Остановились перед полированным столом, в торце которого сидел важный чиновник.
— Разрешите, лейтенант Лихацкий, угрозыск,— сухо произнес Денис. —  Я  вам давеча  звонил по поводу генеральной доверенности, оформленной в  вашем учреждении на имя  Баляс Виолы Леопольдовны на продажу квартиры  и дачи Евдокима Саввича Суховея.  Вот он перед вами в незавидном  качестве потерпевшего.
— Все мы  потерпевшие от развала великой державы, — мрачно пошутил  начальник. — Ваш звонок меня огорчил, потому что контакты с полицией не сулят ничего приятного.  Обязательно, если не криминал, то скандал,  подрывающий  деловую репутацию  солидного учреждения. 
Он, нехотя приподнялся из-за офисного стола с компьютером. Тучный  с  блестящей, как бильярдный  шар, головой, большими очками  на  приплюснутом, будто у боксера,  носе. Поглядел на лейтенанта печальными воловьими глазами и  неохотно расклеил толстые губы.
— Эти юридические акты, которые вас заинтересовали,  оформила одна из наших лучших и опытных сотрудников, мой заместитель  Эльза Марковна  Кобла. Прежде к ней никаких претензий и замечаний не было, наоборот,  постоянно ставили ее в пример другим, поощрял премиями и почетными грамотами.  Надеюсь,  и сейчас все обойдется без эксцессов.  Мы очень дорожим  репутацией конторы. От этого зависит доверие клиентов и прибыль. Так  прикажите мне ее пригласить?
— Обязательно пригласите. Это займет не более  десяти-пятнадцати минут, — пообещал Лихацкий.
— Эльза Марковна, будьте так любезны, зайдите ко мне на минуточку. Возьмите книгу регистрации и выдачи генеральных доверенностей и актов купли-продажи  недвижимости.
— Вы с нею, товарищ лейтенант помягче,— попросил заведующий.— Она — особа очень чувствительная,  утонченная, болезненно реагирует на несправедливые претензии и упреки. К женщинам, этим божественным созданиям, надо бережно и трогательно  относиться. Они это по достоинству  оценят и  щедро вознаградят.
“Красиво говоришь,  потому что тебе не попадались стервы, — подумал  Суховей. — Окажись на моем месте, по-другому бы запел. Рвал бы,  метал гром и молнии”. Но  свое мнение, понимая, что здесь не место для дискуссии, художник, решил не озвучивать.
—  Никаких наград от ваших сотрудниц мне не надо. Не волнуйтесь, я умею находить общий  язык с любым контингентом граждан, — ответил лейтенант.
Ожидание явно затянулось, лишь, когда  начальник повторно хотел пригласить Коблу, в кабинет степенно вошла среднего роста, толстая, как  тумба для театральных  афиш, с  надменным  лицом женщина, лет пятидесяти от роду. Лицо густо покрыто косметикой, волосы крашеные  под шатенку. В ручище, подобной дискоболу, но с  холеными пальцами, унизанными кольцами и перстнями с рубинами, лазуритами и топазами, она держала журнал.
— Наум Павлович, я к  вашим услугам,— натянуто улыбнулась она начальнику и окинув недоверчивым  взглядом посетителей.
— Не к моим услугам, а вот господин лейтенант  из уголовного розыска вами  интересуется,— указал заведующий на офицера и осмелился упрекнуть. — Долго же вы, Эльза Марковна, преодолевали десять метров пути. Надо бы, любезная,  реагировать поживее,  оперативно…
— Это только голый в баню торопиться, а я занималась служебными делами. Наум Павлович, как вам не стыдно делать мне необоснованные замечания в присутствии чужих людей, — вспылила она. — Вы же знаете, кто на своем горбу тянет воз.
— Извините, Эльза Марковна, я очень ценю ваши заслуги, но перед товарищами неудобно, надо ценить чужое время,  дорожить деловой репутацией фирмы, — покаялся чиновник.
— Нечего им здесь делать, пусть преступников ловят, а не отвлекают от работы, — властно промолвила она. — Угрозыск? С чего бы это? Я уголовными делами не занимаюсь. Гражданские, хозяйственные решаю дела.
Кобла, словно гипнотизируя,   уставилась немигающими черными глазами на Дениса:
— Вы, наверное,  ошиблись, не по адресу?
— Не ошибся. Есть основания, причина для общения, — ответил он и без прелюдий перешел к делу, дав ей возможность присесть к столу. — Примерно две недели назад...
— Я предпочитаю точность! Назовите дату, время и место события,— резко перебила она его.
— Позвольте закончить мысль,— спокойно парировал ее резкий выпад Лихацкий. — Итак, примерно две недели назад от имени Суховея  Евдокима Саввича,   вы оформили генеральную доверенность на имя Баляс  Виолы  Леопольдовны,  впоследствии совершившей куплю-продажу  принадлежавшей ему квартиры и дачи. Я хочу узнать,  вы проверили у гражданки Баляс  лицензию на  право риелторской деятельности?
—А-а, что мне ее проверять, лишний раз нервировать недоверием. Виолу Леопольдовну я знаю, как сотрудницу агентства недвижимости «Очаг», очень добросовестного, грамотного и энергичного специалиста. При ее участии оформила несколько десятков сделок купли-продажи, обмена и дарения жилья, дач, гаражей и прочей недвижимости. От клиентов никаких претензий, лишь благодарности и презенты. Не перевелись еще добрые  люди, достойно оценивающие наш кропотливый, незаметный, но столь важный для благополучия и комфорта  клиентов  труд.
— Значит, все шито-крыто, круговая порука?
— На что вы намекаете? Какая бестактность! — вспылила  она.
—На то, что уже больше года гражданка Баляс в агентстве «Очаг» не работает, уволена по негативным мотивам, — сообщил офицер. — Если конкретно, то за мошенничество и вымогательство  с клиентов дополнительных гонораров за свои «услуги». У нее нет лицензии на этот вид деятельности. Значит, вы не имели права принимать от нее документы.
— Подготовленные ею документы, отличались безупречностью, — сухо заявила Кобла.
— А тот факт, что она действовала нелегально, скрывала свои доходы от налогообложения и других обязательных платежей, в том числе в пенсионный фонд, вас не смущало?
— Я не президент страны, не генпрокурор или министр МВД и не председатель госбезопасности. Если я буду во все мелочи вникать и всех подозревать в криминале, то у меня на выполнение своих служебных функций не останется времени.
— Не обессудьте, но тщательная проверка лицензий паспортов и других документов входит в ваши функциональные обязанности, — строго  изрек Денис. — Я вынужден буду  направить официальное представление в министерство юстиции о вашей дисквалификации и понижении в должности из-за профнепригодности. И это не единственные просчеты и нарушения в вашей работе.
— Кишка тонка! — резко отреагировала Эльза Марковна. — Ничего у вас не выйдет, лишь себе навредите, как неадекватный скандалист и провокатор, недостойный звания офицера. Рекомендую не соваться со своим уставом в чужой монастырь.
— Для меня истина и  офицерская честь дороже карьеры, — спокойно ответил Лихацкий. — Лучше скажите, присутствовал ли сам владелец продаваемых объектов недвижимости  при оформлении и выдаче генеральных доверенностей. Это далеко не праздный интерес. Внимательно взгляните на гражданина Суховея и вспомните,  с его  ли участием  совершались нотариальные действия?
— Почему я должна на него смотреть, как на икону? Он, что святой? — она окинула презрительным взглядом Суховея, потом перелистала журнал. Нашла запись, подчеркнув  ее длинным в маникюре ногтем.
— Да, как не покажется странным, но вы правы, это состоялось две недели назад, — призналась нотариус.— Суховей Евдоким Саввич, 1949  год рождения оформил генеральную доверенность на имя Баляс Виолы Леопольдовны 1977 года рождения  на совершение операций с недвижимостью.  Все четко зафиксировано. Какие ко мне могут быть вопросы и претензии? Наум Павлович, разрешите идти, у меня уйма неотложных дел. Клиенты идут табуном, даже нет времени кофе выпить. 
Заведующий вопрошающе посмотрел на лейтенанта.
— Нет. Эльза Марковна, не торопитесь,— волевым жестом остановил ее Денис  — Вы, или не расслышали или сознательно проигнорировали мой вопрос. Я вынужден его повторить.  Участвовал  ли этот гражданин  при оформлении генеральной доверенности? Да или нет? Больше от вас ничего не требуется.
—Гражданин лейтенант, в нашей конторе полицейские штучки и методы  психологического прессинга, шантажа и запугивания не пройдут, — твердо с вызовом произнесла Кобла. — К тому же вы мне не указ, я  по табели о рангах выше вашего скромного офицерского звания.  Поработайте, как я  в милиции,  прокуратуре, суде и узнаете почем фунт лиха. Еще молоко на губах не обсохло, чтобы меня допрашивать, пытать  и учить.
Она толстым задом заерзала на стуле, к пухлым щекам прилила кровь.
— Наум Павлович, проявите, наконец, свой мужской характер, покажите, кто в этой конторе хозяин! — апеллировала нотариус к начальнику. — Если каждый обыватель с улицы будет приходить и качать права, то наша благородная работа превратиться в ад.
— Эльза Марковна, любезная, он же не с улицы, а официальный представитель власти. Нам не следует обострять отношения с полицией. Я не хочу, чтобы нас  лишили лицензии и закрыли контору,  — засуетился вокруг нее начальник  и по его поведению Денис, да и Суховей,  поняли, кто в  конторе  настоящий хозяин, кто держит сотрудников  в ежовых рукавицах. — Ради Бога и нашего процветания, Эльза Марковна успокойтесь. Не хватало, чтобы вас свалил гипертонический криз или обострились целюлит и цистит. Это равносильно  гибели конторы. Будьте добры, ответьте на этот глупый вопрос и поставим точку.  Ведь он не  отстанет, каждый день будет доставать.
 — Я на глупые вопросы не отвечаю. Наум Павлович, вы же знаете, сколько у меня народу бывает за день,— вздохнула женщина, вытирая  вспотевшие щеки платком.
— Я, как та  пчелка, что добывает нектар, тружусь, не покладая рук, зарабатываю прибыль и повышаю престиж конторы,— с обидой продолжила она. — Разве я в состоянии  вспомнить, кто и как выглядел? Прикажите  всех наших клиентов фотографировать или установите  в кабинетах скрытые видеокамеры. Тогда узнаете, кто баклуши бьет, а кто пашет, как вол…
— Это ни к чему, Эльза Марковна, только создаст  атмосферу всеобщей подозрительности, интриг, страха и сбора компромата, — возразил  заведующий и,  сам того не желая, выдал Коблу. — Вы  же сами недавно хвастались, что у вас отличная зрительная память.  Сосредоточьте внимание и  вспомните.
— Мне за это деньги не платят? — уколола она его черным цыганским  оком.
— Обещаю вам премию за моральные издержки, — постелил соломку начальник.
—Паспорт! Давай свой паспорт! — неожиданно потребовала нотариус у Суховея. — Я сверю фотографию, данные и прописку.
Евдоким Саввич вздрогнул, полез  в карман, но вспомнил, заявив слабым голосом:
— У меня нет паспорта.
— Беженец или бомж? — придавила  она его магическим взглядом. — Почему морочите мне голову, отрываете от важных дел?! Откуда этот доходяга?
— Не вешайте ярлык, я пенсионер, художник, — засуетился  Суховей и подал ей документ.— Вот  пенсионное удостоверение с фотографией.
— Обращайтесь с  ним в пенсионный фонд или собес, а мне нужен паспорт, а не  филькина грамота. Паспорт! Вы поняли, главный документ, удостоверяющий  гражданство,  личность человека, — напирала она, словно броневик, на окончательно стушевавшегося пенсионера.
— Мой паспорт у Виолы Леопольдовны  Баляс. Она, сука, до сих пор его не возвратила, — разозлился Суховей, почувствовав себя униженным  и обиженным этой здоровой, словно вытесанной из дикого камня,  бабой, что в заповедниках сохранились с древних времен.
— Наум Павлович, избавьте меня от этой  гнуси.
— Господин лейтенант, велите вашему другу не употреблять резких и пошлых слов, — попросил бритоголовый.
— Евдоким Саввич, сдерживайте свои эмоции, — потребовал Лихацкий у художника. Кобла  обхватила голову руками и,  чтобы завершить диалог, призналась:
— Да, гражданка Баляс  тогда была на  приеме с господином, очень похожим на этого грубияна.  Но тот был намного опрятнее и культурнее — в темно-синем костюме, белой сорочке и при галстуке. Помалкивал, предъявил паспорт, а  это какой-то  самозванец и проходимец. Где вы его подобрали?
— Не обзывайся, типун тебе на язык,— огрызнулся Суховей, но она оставила реплику без внимания.
— Лейтенант, зачем вам понадобилось ломать комедию, устраивать спектакль? — обратила она стрелы гнева на Дениса. — Может, вы таким способом решили  меня скомпрометировать,  подорвать репутацию профессионала? Выполняете чей-то  подлый  заказ? Я  буду жаловаться начальнику УВД  и прокурору на ваше недостойное офицера милиции поведение.
— Это ваши фантазии и  домыслы, Эльза Марковна. У меня и в мыслях такого никогда не было,  — заверил Лихацкий, осознавая, что в  случае  прокола, эта воинственная особа способна подпортить ему служебную карьеру. Ведь «наверху» чиновники не обременяют себя заботами о скрупулезном расследовании  жалоб, заявлений и предложений. Чаще всего руководствуются принципом; нет дыма без огня, и  наказывают за инициативу, оригинальность действий и принципиальность.
— Вам  не удастся меня опорочить, — вошла в раж нотариус. — У меня среди коллег  и  клиентов очень высокий  авторитет и безупречная репутация. Наум  Павлович охотно это подтвердит?
— Да, Эльза  Марковна — наша  профессиональная гордость и слава, наш символ и маяк! — с пафосом произнес заведующий, просияв лысиной, словно нимбом, в лучах солнца. — Мы ее в обиду не дадим. В крайнем случае, устроим митинги, флеш-мобы  и  другие  акции протеста, поднимем прогрессивную общественность  города, газеты, ТВ, создадим комитет защиты, материальной и моральной поддержки.
— Никто на вашу гордость и славу не покушается, обижать не собирается,— оборвал его тираду лейтенант. — При ее волевом, нордическом характере, это невозможно. Себе дороже обойдется.
— И не пытайтесь! — с чувством превосходства заявила женщина-тумба, довольная оценкой своих волевых  и пробивных качеств.
— Вы сами любого обидите,— продолжил Лихацкий и миролюбиво поинтересовался. — Вы смогли  бы опознать того гражданина в темно-синем костюме с  галстуком, что был с Баляс?
— Безусловно! —  твердо ответила Кобла.— Уж  его  я хорошо запомнила. Скромный, интеллигентный  и  французскими  духами от  него приятно пахло.
— Тогда  будьте готовы  к этой процедуре, хотя запаха  французских духов не обещаю, — предупредил Денис  и улыбнулся, чтобы растопить лед отчуждения и неприязни. — Эльза Марковна, благодарю вас за приятную беседу и ценную информацию. Не обижайтесь, служба  есть служба, не приемлет лирики и сантиментов.  Она у меня, как в песне “и опасна,  и трудна”. Я найду этого двойника и выведу аферистов на чистую воду.
— Что ж, желаю удачи, если кишка не  тонка, — сухо ответила нотариус и  с важным независимым  видом оставила кабинет.
— Я  же вас предупреждал, что она женщина утонченная и очень ранимая и, имейте это в виду, очень влиятельная. У нее такие связи, такие связи, что вы себе даже не представляете, какие это связи в высших сферах власти.  Депутаты, чиновники ее обожают и уважают.  Слава  Богу, что не дошло до скандала, — с облегчением  признался заведующий, с грустью сознавая, что после ухода посетителей ему предстоит выдержать атаку своего незаменимого зама.
— Не утонченная, а властная, самолюбивая, не считающаяся с чужим мнением.  Тяжело вам и сотрудникам  с нею работать, — посочувствовал Денис и по кислому выражению лица  Наума Павловича  понял, что попал в «яблочко».
— Это ваши внутренние проблемы. Все в порядке. Разговор, хоть и на повышенных тонах, но состоялся с пользой для дела,— заверил  лейтенант и  вместе с Суховеем покинул кабинет,  оставив его владельца  в глубоком размышлении  об искусстве человеческих отношений и соблюдении баланса интересов.

               
 43.  По картотеке Туросяна

— Что вы меня, как Муму, водите? — упрекнул офицера художник,  когда они  по оживленной улице направились из нотариальной конторы в сторону рынка.
— Для вашей же пользы и безопасности, Евдоким Саввич. Глядите в оба, и не  только на симпатичных женщин, но и мужчин. Ищите своего двойника,— велел Лихацкий, внимательно вглядываясь в лица прохожих.— Насколько быстро мы его обнаружим, будет зависеть изобличение аферисток, возврат  вашей квартиры, дачи, имущества и валюты.
 На подходе к центральному рынку, офицер по мобильному телефону связался с начальником отдела полиции  по обслуживанию порядка на рынке Гариком  Туросяном:
— Товарищ майор, вы хорошо знаете бомжей, алкашей и прочих  деклассированных элементов, ошивающихся на рынке и в его окрестностях?
— Допустим, а  в чем проблема, дарагой? —  узнал тот  по голосу  и номеру телефона оперативника из угрозыска.
— Надо срочно отыскать одного мужчину, сыгравшего роль двойника в афере, мошенническом деле.
— Фотография есть для опознания и сравнения?
— Да, живая фотография,— заинтриговал лейтенант майора.
— Не понял, как это живая? На кинопленке что ли?
— Нет, на  ногах, в натуральном виде. Через пять минут будем в отделе.
— Харашо, дарагой, жду.
Лихацкий и  Суховей, миновав  центральные ворота, вошли  на  территорию рынка — шумную, загроможденную  магазинчиками, киосками и открытыми прилавками. Здесь царило скопище подвижных, словно ртуть, людей — покупателей и зрителей, растекающихся потоками в разных направлениях. Они скапливались в узких проходах, подобно тромбам в кровеносных системах. На фоне рекламных стендов и щитов, светящихся табло и вращающихся  витрин,  звучал по  радио голос диктора, предлагавшего разные промышленные и продовольственные  товары, текущие объявления и информация о ценах.
— Евдоким Саввич, вы давайте продвигайтесь  вперед метров на три-четыре, а я  следом, чтобы нам вместе не «светиться», — велел лейтенант и  кстати.  Через минуту  сквозь шум   пробился громкий оклик:
—  Рафаэль, Суховей,  стой,  глухая  тетеря! Не шевелись!
Художник, теснимый потоком, узнал голос Швец, повернул голову и увидел приближающуюся к нему Тамилу с красным, словно после сауны,  лицом..
— Рафаэль,  — она цепко схватила его  за рукав куртки и, переводя дыхание, крикнула  в оттопыренное ухо. — Где тебя, старый ухарь, черт носит!? Мы с Виолой с ног сбились, разыскивая, даже в  морг звонили. Вдруг тебя кондрашка, как прошлый раз, хватила, копыта отбросил раньше срока. Обрадовались, что тебя в морге не оказалось. В общем, переволновались,  у меня давление подскочило, а подруга валидол и снотворное жменями глотает. Какой ты, право, старый пень, сухой, бессердечный. Мы себе места не находим, а ты, словно пьяный  гусар, в загуле.
— Зачем я вам вдруг понадобился? Может, решили валюту отдать?
— У тебя только деньги на уме. Какая еще валюта,  о чем ты говоришь? Едва концы с  концами сводим, — удивилась  женщина. — Ты, что с Луны свалился или на солнце перегрелся?
— За две проданные  Баляс квартиры. Вот какая валюта.
—Об этом ты с Виолой разговаривай. Мне ваши проблемы неинтересны, —  небрежно промолвила Швец. — Кстати, зазноба  очень жаждет встречи с  тобой. Когда ты сбежал из больницы, потом пропал, она собиралась сообщить в полицию, чтобы тебя объявили в розыск. Мы решили, что у тебя  рассеянный склероз, провал памяти или «крышу» сорвало?
— Ох, какая трогательная забота,— усмехнулся Суховей. — Чего ради, она так беспокоится о каком-то старике-пенсионере!
— Скажу  тебе, Рафаэль,  по большому  секрету, она собирается отдать валюту и выйти за тебя замуж,— прошептала Тамила, оглядываясь по сторонам, чтобы не подслушали. — Она бы уже давно с тобой рассчиталась, еще, когда мы в больницу приходили. Но, как мудрая и практичная женщина, побоялась, что большую сумму у тебя могли похитить в палате. Там ее негде хранить. Под подушкой что ли? Так медсестра или санитарки  сопрут.
— Какую именно сумму?
— Не спеши, как голый, в баню. Так Виола и разбежалась, и  все мне выложила. Эта ваша семейная коммерческая тайна,— ответила Швец с загадочной улыбкой на лице. — А ты, сосед, неплохо выглядишь.
— Был когда-то соседом, но вы, стервы…
—Ладно, не ворчи. Наверное, у пышногрудой, пылкой шалавы ночевал? А-а, признавайся, бес в ребро, седина — в бороду, с кем хмельную ночку провел?!
— На вокзале, с бомжами, тараканами  и клопами.
—Фу ты, какая мерзость! — брезгливо  скривила она лицо.— Хотя по  тебе не скажешь, что бедствуешь. Побрит  и одеколоном, правда,  дешевым «Тройным», но пахнет. Вот, что, Рафаэль, будя лясы точить, собирайся, поедем ко мне. Виола очень обрадуется. Стол накроем, посидим по-семейному, выпьем, закусим, как полагается.
— Знаю я вашу семейку Адамс. Мне некогда.
— Почему так? — потускнел блеск в лукавых глазах женщины.
— Ищу угол, комнату или койку, чтобы снять на ночлег. Вы же меня лишили крыши над головой.
— Рафаэль,  не дури, эту ночь проведешь у меня или у Виолы, на выбор? Не пожалеешь. За прошлый раз,  когда я тебя выставила,  не серчай. Я тогда была не в духе, неважно себя чувствовала, — покаялась Швец.
— Хорошо, Тамила,  не тарахти, ты меня уже утомила, как горькая редька. Но я изголодался и  тоже испытываю к тебе  симпатии. Вечером позвоню, — пообещал он, только бы она отвязалась.
— Художник, славный живописец, имей в виду, я сгораю от страсти. Другого шанса может не быть,  — призналась женщина и скрылась в толпе.
Для конспирации, надвинув кепку на лоб и спрятав глаза за солнцезащитными очками, Лихацкий внимательно наблюдал со стороны и без сомнений опознал в женщине покупательницу  «отравы».
— Кто эта дама?— спросил он, подойдя к Суховею.
— Швец, моя бывшая соседка.
— Что ей  от вас надо?
— Она сообщила, что меня разыскивает Баляс, собирается, мол, отдать валюту за проданные квартиры, хотя, зная их алчность и скупость, я очень сомневаюсь. Пригласила вечером в гости, обмыть это событие.
— Эх, Евдоким Саввич, и вы поверили?
— Я же сказал, что шибко  сомневаюсь.
— Эти особы не из тех, кто легко расстается с валютой, тем более, чужой,— лейтенант развеял  сомнения художника. — Наверняка, они для вас приготовили ловушку, западню, чтобы присвоить валюту.
— Я это подозреваю,— согласился он.— Уж очень Тамила  ласкова, мягко стелет, да жестко спать.
— В таких случаях, чтобы заманить в сети, ушлые женщины умело используют свое  главное оружие — чары, секс, перед которыми редко какой мужчина устоит. Соблазны  губят нашего брата, не ведающего о коварном замысле,— сказал  Денис. — На сей раз, мы предпримем эффективные контрдействия, чтобы сорвать зловещий план. Однако надо поторопиться, нас ждет майор Туросян.
— Долго же вы, лейтенант,  добирались. Обещал через пять минут, а уже пятнадцать прошло,— упрекнул офицер, указав  на циферблат своих  наручных  часов. — Где твое живое фото?
— Вот, Гарик,  перед тобой, художник Суховей, собственной персоной. Сейчас ему не до мольберта и  кисти,  а когда освободится от проблем, напишет твой портрет.
— Охотно закажу, чтобы в парадном мундире с наградами. Отправлю родителям в Ереван. Мне обещают очередную звезду, — майор дружески пожал руку сначала Лихацкого, а  потом пенсионера- живописца. — Чем могу быть полезным?
— Есть ли среди контингента бомжей, пьяниц, хулиганов и прочих мрачных субъектов человек внешне обликом похожий  на Суховея?
— Ему, что для автопортрета надо?
—Автопортрет он, глядя в зеркало, напишет, здесь другой, криминальный случай. Срочно надо выявить двойника, — пояснил лейтенант.
— Вот оно что. Может и есть похожий, но я к ним особо не присматривался, — признался Туросян. — Они  же не женщины, чтобы их с ног до головы рассматривать. У меня   картотека этой братвы подозрительной.
Он достал из ящика обшарпанного письменного  стола альбом с фотографиями и положил на поверхность перед  Денисом и художником.
— Вот они, мои гаврики, герои скандальных событий. Ищите, а у меня от них аллергия,  по ночам снятся.
 Лихацкий и Суховей пересмотрели более шестидесяти снимков с изображениями мужчин и женщин,  уже давно  не претендующих на лавры топ-моделей. Под  черно-белыми фотографиями значились клички-прозвища: Цесарка, Скунс,  Хризантема. Тюфяк, Укол, Кишлак, Гнида, Конокрад, Наседка. Шапкокрад и другие не менее экзотичные.
Взгляд лейтенанта зацепился за изображение, обозначенное кличкой Фюрер,  а чуть ниже фамилия —  Вениамин Акимович  Шарм, 1953 г. р., бомж.
— Евдоким Саввич, взгляните-ка. Узнаете себя? Похоже, что это и есть ваш  двойник, — предположил Денис. Художник тщательно вгляделся и вынес вердикт:
— Тип лица  и черты идентичны. Он вполне мог сойти за моего двойника. Но почему фюрер?
— А черт  его знает! У этих  бомжей свои фантазии и тараканы в мозгах, — ответил  Туросян. — Им же делать нечего, целыми  сутками  болтаются в поисках пищи и спиртного. Вот и придумывают себе погоняло и бывает, что очень меткие.
— Возможно,  и  Шарма по какому-то признаку или привычке окрестили фюрером,— предположил лейтенант. Они  просмотрели остальные фотографии, но субъекта, похожего на  Суховея,  больше не обнаружили. Лихацкий  сделал  выбор  на Вениамине:
— Где найти фюрера?
— На том свете, — рассмеялся майор. — Черт его знает, они  ведь непредсказуемы. Бывает, что днем, как сурки,  отсыпаются, а ночью промышляют, воруют,  или,  наоборот, среди бела дня обирают зевак. У них, как у милиционеров день не нормирован, хотя свободы побольше, при одной заботе выпить и закусить.
— Тогда, Гарик, будь добр подскажи, где чаще всего ошиваются, кучкуются бомжи?— спросил лейтенант.
— Возле рыбных рядов в  расчете на «хвосты»  или у столовой общепита, где их один раз в сутки кормят, чтобы не протянули ноги.  Благотворительные обеды от управления социальной защиты,— пояснил Туросян. — Я бы вас охотно провел, но,  как только меня издалека заметят, словно тараканы, разбегутся  по своим подвалам, норам и щелям. . Спуску не даю, держу в черном теле, чтобы всякую заразу по общественным местам  не разносили.  Будь моя воля,  поместил бы в отдельные резервации, как американцы, коренных индейцев.  Распустились и обнаглели с этой демократией. Работать ленятся, а кушать за троих. Прежде с ними  не церемонились, всех бродяг, тунеядцев и попрошаек по статье 214 УК отправляли на нары туда, где Макар телят не пас... Эх,  бездельники, дармоеды, только харчи переводят....
— Спасибо, майор, я дорогу знаю,— улыбнулся Денис, поняв, что Гарик оседлал любимого коня.
 — Дарагой, заходи почаще. Вечером в кафе можэм посидеть, пиво или армянский коньяк выпить, шашлык  покушать, — предложил он.
— С удовольствием бы посидели за кружкой пива, но недосуг. Едва одно дело свалишь, другое назревает. Сыщика, как волка, ноги кормят,— посетовал лейтенант.
— Знакомая ситуация, сам пять лет в угро прослужил, — посочувствовал Туросян. — Но и здесь на рынке — не мед. Приходится ухо востро держать, чтобы не допустить мошенничества, обмана, драк, торговли самогоном и наркотой.
Лихацкий и Суховей отправились к столовой, где по предположению лейтенанта, еще за полчаса до обеда, движимые голодом, начинают собираться сирые  и убогие. И не ошибся в своем прогнозе. На дальних подступах к столовой “Урожай” офицер увидел отдельные группы мужичин и женщин. Подошел ближе и понял, что за контингент: одетые не по сезону,  во что попало,  с чужого плеча. Обувь на ногах, кто в лес, кто по дрова:  у одних стоптанные с дырявыми голенищами сапоги, у других — ботинки или кроссовки, у третьих изношенные туфли и даже пляжные сандалии. Лица угрюмые, серые, землистые, изможденные с синими и красными носами от употребления алкоголя, самогона, денатурата, бормотухи или одеколона.
Заросшие щетиной, волосы не мытые, спутанные. Кое-кто на них в нетерпеливом ожидании бесплатного обеда, дымил подобранными с тротуара и мусорных урн  окурками. Лейтенант ощутил неприятный запах, но, преодолев брезгливость, бодрым голосом приветствовал:
— Будьте доровы, господа и дамы! Что не невеселы, приуныли?
—Здрасте, привет, бувай, — невпопад отозвались несколько мужиков, подозрительно поглядывая на незнакомцев. А кто-то с иронией заметил:
— Опшипся, любезный. Здесь господами и дамами не пахнет. Мужики, чуваки да бабы. Господа питаются в дорогих ресторанах, а не в забегаловках.
— Сытно ли  вас кормят, граждане тунеядцы? Может, есть претензии к власти?
— Хреново кормят, — ответил мрачный субъект с лицом, побитым оспой.— Суп и харчо одна вода, ни мяса, ни масла,  ни жиров, даже маргарин на нас экономят. Сами бабы ведрами харчи с пищеблока таскают. От такой кормежки недолго протянуть и  отбросить ножки.
— В стране кризис, напряженка. К тому же это вам не курорт, не санаторий, — возразил  Лихацкий.— Шахтеры в забоях и копанках, как проклятые вкалывают, а не всегда видят на столе мясо и сало. Погибают от взрывов метана и обвалов. Поэтому потерпите. Не до жиру быть бы живу. Вспомните, какой в советское время был лозунг.
— Кто не работает, тот не ест,— ответил мрачный субъект.— А ты, кто такой мудрый, чтобы нас поучать? Откуда, может из собеса,  инспектор?
— Угадал, инспектор из собеса,— отозвался Денис, хотя на языке вертелось  и  готово было сорваться, слово “угрозыск”.  Пробежал цепким взглядом по лицам и спросил, понимая, что вряд ли они знают друг друга по именам, так как общаются по кличкам:
— Где ваш  фюрер?
— В бункере, а зачем вам надобно Веня?— ухмыльнулся один из бомжей. — Наверное, Гарик, пошел он на фиг, его заложил?
— В каком еще бункере? — удивился  офицер. — Он, наверное,  у вас за  главаря?
—Нет, главный у нас Конокрад, — возразил мужчина.— А фюрер сам по себе,  живет в  железобетонном бункере на теплотрассе. Здесь поблизости его хата. Зимой тепло на трубах и блохи не кусают, а летом прохладно. Дрыхнет,  наверное, ему недавно  лафа перепала,  какие-то  богатые бабы подарили одежу и еще харчей и пойла  дали. Так он неделю не просыхал, “красными шапочками” забавлялся. А это кто с тобой? Уж очень похож на фюрера, я даже хотел его по плечу похлопать.
— Это его родной брат, — указав на художника, нашелся с ответом Лихацкий и велел. — Проведи нас к фюреру.
— Он  приказал никому не показывать его место.
— Жаль,  братан приехал издалека, хочет встретиться,— пошел Денис  на хитрость.— Они десять лет не виделись. Я думаю, что Веня сам обрадуется родному человеку. Огорчится, если не свидятся.
—Очень похож, вылитый фюрер, — зашумели вокруг бомжи и насели на словоохотливого собрата. — Кишлак, покажи инспектору, где находится бункер.
— Ну, глядите, чтобы мне потом от него не влетело, — согласился он. В  этот момент двери столовой отворились и  зычный женский  голос провозгласил:
— На обед, на обед, дармоеды! Живо, не сорить и не курить, на пол не плевать, не блевать, Иван выпрет  в шею
Выстроившись гуськом, бомжи, подталкивая друг друга в спины и ягодицы, проникали в помещение столовой.  Кишлак остановился в замешательстве и, наконец, признался:
— Если я с вами пойду к бункеру, то останусь голодным. Они съедают все подчистую, даже тарелки вылизывают, мыть не надо.
— Не тужи, Кишлак, вот тебе на поддержание тонуса,— Денис сунул ему в руку  двадцать гривен. — Только смотри, не пропей,  не  отравись разной гадостью.
— Покажу вам бункер! — обрадовался бомж, сжимая в ладони заветную купюру,  и в уме подсчитав, чтобы заполучить такую сумму надо собрать и сдать в стеклопункт около двухсот бутылок. “Не прогадал я, что согласился оказать услугу этим важным господам”, — подумал он с удовлетворением.               

               
  44. Двойник из бункера

— Вот, бункер фюрера,— бомж указал рукою на возвышающийся на полметра над  землей железобетонный куб с люком, под которым проходили трубы теплотрассы с  разводкой к многоэтажным домам. — Сам я не хочу попадаться Веньке  на глаза. Побегу в столовую, может, успею похавать на халяву, пока все не сожрали,  деньги сэкономлю.
— Валяй Кишлак и на том  спасибо,— согласился лейтенант.— Впрочем, кличка  у тебя какая-то азиатская, нелепая — Кишлак, ишак, аул. А настоящее, свое имя не  забыл?
— Зовут меня Геной, как крокодила из мультика, а фамилия Парфенов,— сообщил бомж.
— Откажись ты от гнусной клички, — посоветовал Денис. — Я бы и рад, так  ведь ко мне обращаются.
— Не откликайся, будто это тебя не касается и отстанут.
Довольный  соучастием, Парфенов заторопился в сторону рынка, в столовую за  жидкой похлебкой, слабо утоляющей голод, но его согревала мысль о купюре.  Лихацкий и Суховей приблизились к бункеру. Люк был сверху прикрыт дощатой крышкой. «Металлическую крышку сам же обитатель этой берлоги, наверное,  похитил  и сдал в пункт приема металлолома», — предположил офицер, зная о том, что “охотники-металлисты” уже похитили более трехсот железных и чугунных люков, решеток ливневой канализации. Чтобы пресечь кражи, администрация  решила металлические люки заменить бетонными.
Денис  открыл крышку и заглянул в полутемное помещение. На  двух трубах лежал старый матрац и на нем спал, укрытый грязной простыней с прорехами, неизвестный субъект.  В  дальнем  углу валялся  скарб: обрывки  ткани, закопченная кастрюля, миска, в ближнем — большое количество флаконом  из-под спирта,  названных “красной шапочкой”, а  также  одноразовая посуда: стаканы, вилки, пластиковые  бутылки из-под пива  и воды. На скобе,  вмонтированной между стыками железобетонных плит, висели  пиджак, сорочка и брюки, выглядывал язычок  шелкового галстука.
“Классический бомжатник,— с тоской подумал Лихацкий, ощутив в спертом воздухе специфическое зловоние — синтез  запахов мочи, пота и спирта. — Наверное,  он и нужду здесь же справляет. Бункер со всеми удобствами и за  услуги жэку не надо платить. Осенью и зимой  на трубах тепло, а летом  в тени уютно».
— Евдоким Саввич, давайте попрыгаем сверху, чтобы его разбудить, крепко дрыхнет, хоть кол не голове теши,— предложил лейтенант и заплясал на поверхности куба. Суховей последовал его примеру. Через  несколько минут  из люка несся сердитый голос:
— Какая сволочь топчется по моей крыше, спать не дает? Вон отсюда,  пацаны! А то я щас поднимусь и всыплю по задницам.
— Фюрер, вылезай из бункера, русские пришли,— скаламбурил Денис. Заглянул в отверстие люка и увидел заспанное лицо мужчины, присевшего на матраце. Он протер глаза и спросил:
— А ты, кто такой, чтобы командовать на моей территории?
— Я — лейтенант полиции, уголовный розыск, — спокойно произнес офицер и заметил, как съежился обитатель бункера. — Почему не приглашаешь в гости?
— У меня здесь, гражданин начальник…тесно, — замялся бомж.
— Понятно, не зал для приемов, а бардак и гадюшник, — продолжил Лихацкий.— Живешь, словно в хлеву весь бздом пропитался, а еще фюрером величают. Тот  злодей жил в роскоши и достатке,  с кучей телохранителей и свитой, не  чета вшивому  голодранцу.
— Это меня из-за бункера так  назвали, завидуют, мечтают захватить это место,— почесал затылок мужчина. — Что вам от меня надо? Я никого не трогаю, питаюсь тем, что найду в контейнерах для мусора или что Бог пошлет.
— Вот, что  Вениамин Акимович, выползай-ка  на свет божий. Встречай родного брата-акробата.
— У меня, отродясь,  не было родного брата, а сестра Дунька с пятнадцати лет по рукам пошла, спилась, скурвилась. Трахают ее в подвалах все, кому не лень…
— Не было брата, значит, будет внебрачный.  Ты на него, как две капли похож, — заинтриговал  лейтенант. — Сбрось с себя лохмотья, оденься во что-нибудь приличное по такому приятному случаю. В твоем гардеробе не скобе более-менее  чистый костюм висит. Приоденься, чтобы на человека был похожий.
— Это моя парадная одежа, —  похвастался Шарм. —  Мне ее полмесяца  назад две важные бабы подарили. Я костюм одеваю, только по праздникам...
— У тебя, фюрер, почитай, каждый день праздник, пьешь, как сивый мерин, не просыхая. Из аптек и комков  поди, весь спирт перетаскал?  Откуда деньги, кражами промышляешь?
— Не ворую, начальник, не завидуй, —  вздохнул Веня и признался. Лишь две недели назад немного пофартило. Те бабы не только костюм, но и  харчи  подарили. Вот я и праздную, разбавляю спирт водой.
 Он с достоинством кивнул на горку пустых флаконов.
—  За красивые глаза они тебе пожаловали подарки?
— Выполнил одну пустяковую работу, —  небрежно ответил бомж. — Вот если бы так каждый день фартило, я бы и горя не знал.
— Потом расскажешь,  что за работа, — оборвал его Лихацкий. —  Долго мне  тебя ждать или, как сурка, светодымовой шашкой выкурю?
— Нет, не надо, это мой бункер,  хата, другой крыши не имею, —  пожаловался бомж. — Три года назад была отдельная комната в общаге, но завод, где я работал слесарем, обанкротился, общагу  приватизировал какой богатый мудак. Всех жильцов выгнал взашей и устроил там пансионат, казино, сауну  и бордель для  бандитов и сук. С того времени мыкаюсь, бункер с трудом отстоял, очень много было желающих  здесь поселиться, пришлось до крови драться.  На подножном  корму держусь...
—  На чужих огородах, грядках  пасешься?
Фюрер  промолчал, слез со своего лежбища
—  Вот  видите, Евдоким Саввич, какая  «сладкая»  у бомжей житуха,— обернулся Денис к художнику.— Скотское существование, без цели и перспектив. Ежедневная проблема, что выпить и чем закусить?
—Не позавидуешь, — вздохнул Суховей, озадаченный собственной судьбой и участью. Если не удастся возвратить квартиру и дачу, то окажется обреченным на такое же мерзкое существование, где-нибудь в подвале или на чердаке.
Между тем  Шарм оделся и вылез наружу — в белой сорочке при галстуке и в темно-синем костюме, в ботинках со стоптанными каблуками и побитыми мысами.
—  Что же эти сердобольные бабы вам приличную обувь не подарили? —  усмехнулся лейтенант, оценивая его потешно-респектабельный вид в костюме, явно с чужого  плеча какого-нибудь бюргера или сэра, купленном за гроши в секонд-хенд.
 Суховей, глядя на нарядного бомжа, замер от неожиданности, беззвучно шевелил губами, словно потерял дар речи.
—Они предлагали сапоги и туфли, но  мне не подошли по размеру, оказались  слишком малы,— посетовал Вениамин Акимович.
— Ну, ты, фюрер, мародер! Недаром тебя так назвали! — вскипел художник. —  Из-за тебя, скотина, я лишился двух квартир и дачи. Живо снимай мой парадный костюм и остальную одежду. Залез, гнида,  в мою квартиру и украл. Снимай,  я тебе говорю, скотина!
Бомж  оторопел, ища поддержку, поглядел на лейтенанта и залепетал:
— Я, я  — не вор.  Эти бабы мне  подарили, вынесли из соседней квартиры одежу. Говорят, выбирай,  Веня, что понравится. Я и выбрал, мне много  не надо, а вот обувь, жаль,  не подошла.
— Во внутреннем кармане пиджака  я хранил  документы о приватизации своей квартиры и земельного участка, договор  с агентством недвижимости «Очаг», ключи от дачи и две тысячи пятьсот двадцать четыре рубля, — сообщил Суховей и потряс за плечи бомжа. — Где они подевались, говори? Пропил, гнида!
— Не было в карманах ни документов, ни денег, сам проверял, все обшарил, — выпучил глаза бомж — Бабы только пиджак подарили и харчи. Если он твой, то забирай, мне не жаль. Другой  сыщу  на  свалке
— После  твоей носки и вшами его даже в химчистку не примут, — посетовал художник. — Дешевле обойдется покупка нового.
— Евдоким Саввич, не горячитесь, Шарм не  виноват? — Лихацкий сдержал  художника   от  активных  действий по возвращению  имущества. —  Вы бы, будучи на его месте,   тоже не отказались  от  подарка.
— Я не буду на его месте,— сухо возразил Суховей.
— Неведомо, что день грядущий нам готовит,— философски заметил офицер. — Он тоже  трудился слесарем, а оказался бомжем.
Вениамин, ощутив поддержку,  выпрямился,  отряхнул с одежды соломинки, птичий помет и пух, уставился на «брата», словно увидел свое отражение в зеркале.
— Что уставился, как баран на новые ворота? Встречай и  обнимай родного братца и не вздумайте из-за пустяка подраться,— слегка подтолкнул бомжа лейтенант. Но Евдоким Саввич отступил назад, не испытывая  малейшего  желания оказаться в объятиях чужака, от которого разило вонью, словно из сортира.
—  Пусть он сначала возвратит  костюм, сорочку и галстук, — заявил художник. — А потом сходит в баню.
—  Я не виноват, что воняет. Это вредные пацаны, когда меня нет, сверху мочатся на матрац, — пояснил  Шарм. — Гадят все, кому не лень. Один раз даже горящий  факел бросили, чуть от дыма не угорел…
—  Где ты взял мой костюм? —  не отставал Суховей.— Похитил?
— Я  же сказал, мне его бабы подарили. Возили на квартиру какого-то художника-доходяги, который в то время лежал в больнице при смерти,— разговорился  Вениамин.
— Там я принял ванну, побрился и оделся в чистое белье. А потом они угостили меня  водкой, картошкой и селедкой, наелся до отвала и там же заночевал на раскладушке. Утром поехали вместе с одной из  баб в контору, где разные бумажки выдают…
— В нотариальную контору? — подсказал лейтенант.
— Да. Ентая здоровенная баба мне дала чужой паспорт на имя какого-то мужика.  Я его показал другой очень толстой, как шкаф,  бабе, которая работает в конторе,  расписался в бумагах и все! Забрал подарки и  возвратился в свой бункер. Жаль, что хорошая лафа быстро кончилась.
— Да, на чужом горбу можно въехать  в рай,— мрачно насупился художник.
— Не огорчайтесь, Евдоким Саввич, —  придержал его за рукав куртки Денис.— Как  говорится, что с воза упало, то пропало. Подумайте хорошенько, вы ведь после него ни костюм, ни другую одежду носить не станете? Потребуются дезинфекция, химчистка,  чтобы не подхватили чесотку или какую венерическую болезнь. Они ж там  по-пьяни с кем  попало совокупляются.
— К бабам меня уже не тянет,— поняв, о чем речь, признался бомж и пояснил.— Из-за пристрастия к алкоголю. А по мне, так и лучше, меньше затрат и забот. Баба с воза кобыле легче.
 «Вот суки, они меня тогда заранее похоронили, поэтому без зазрения совести и стыда пустили в квартиру и ванную заразного бомжа, разбазарили мой  гардероб, — с негодованием подумал Суховей. —  Сам, дурень, согрел на груди ядовитых змей. А почему этот фюрер ни слова о Джиме не сказал?
— А собака, дог в квартире был? — схватил он за руку «брата», позабыв о том, что может заразиться.
— Где, какая еще собака?
— В моей квартире, я и есть тот самый художник, что лежал в больнице.
— Ни собаки, ни кошки не было.
 —Куда же Тамила подевала Джима? Может,  сдала в живодерню?— с болью произнес  Суховей и, глядя на бомжа, сообщил.— В этом костюме я фотографировался на  паспорт, пенсионное удостоверение и другие документы. Он для меня, действительно был парадно-выходным.
— Тогда понятно, почему именно в этом костюме они представили Веню нотариусу. Для пущей достоверности,— заметил Лихацкий. Фюрер все еще находился в замешательстве, не зная оставаться ли  в костюме художника или облачиться в свою  бомжацкую униформу:
— Что скажешь, командир? —  обратил он взор на  лейтенанта.
— Тебя, Вениамин,  обмыть бы следовало, чтобы не отравлял атмосферу, хлоркой и дезодорантом обработать, но времени нет. Может и к лучшему, представлю тебя  одной особе в естественном виде. Пусть она носом пошмыгает и глаза разует. Оставайся при параде. Сейчас поедим в одно солидное учреждение, где принимают в смокингах при галстуках или бабочках.
—  Значит в ресторан или казино, —  широко улыбнулся беззубым ртом фюрер.
— Ишь ты, губа не дура!  Понравилась беззаботная и красивая жизнь,— усмехнулся Денис.— На месте узнаешь, какое казино. Лучше признайся, когда ты подал чужой паспорт и представился не Шармом, а Суховеем, она сразу, та толстая баба, поверила или сомневалась, требовала другой документ, задавала  вопросы?
— Никаких вопросов. Молчала, как рыба.
— Как тебе удалось подделать нужную подпись?
— Несколько дней тренировался. У меня черновики остались,— признался Вениамин Акимович.
—  Черновики? Это отлично, важный вещдок. Где они?
— Здесь, в  бункере, все имущество при мне. Щас достану, —  он полез через узкий люк за бумагами.
— Не боишься, что во время наводнения может затопить? — посочувствовал Суховей, смирившись с потерей парадного костюма.
—  Чему быть, того не миновать, — равнодушно отозвался бомж. Вылез наверх и отдал  Лихацкому несколько листов из школьной тетради с вариантами подписи.

               
45. Очная ставка

По мобильному телефону лейтенант связался  с дежурным по УВД и попросил  прислать автомобиль. Через десять минут на УАЗе вместе с Суховеем, Шармом и водителем-милиционером прибыли к зданию нотариальной конторы №1.
— Здесь оформлял генеральную доверенность? — поинтересовался лейтенант у  Шарма.
— Не знаю, что и для чего делал, но в этой хате,— ответил бомж. Втроем они миновали кабинет  заведующего и оказались перед  дверью с табличкой «Кобла  Элъза Марковна, зам. заведующего, старший  нотариус».
Лихацкий велел бомжу подождать в коридоре, а сам решительно открыл двери, предварительно включив портативный диктофон, спрятанный в грудном кармане.  Вместе с Суховеем предстал перед опешившей от неожиданности женщиной. Она громоздкой статуей  каменной бабы встала из-за стола, заваленного для  имитации  кипучей деятельности, папками и стопками бумаг, книгами и брошюрами.
—  Кто, кто вам позволил, разрешил!? Что вам неймется? У меня не приемный час, конец рабочего дня. Ведите себя, гражданин лейтенант культурно, — возмутилась она.— Освободите помещение! Здесь вам не проходной двор, не забегаловка, а солидное госучреждение.
— Ситуация вынуждает, не терпит промедления, — жестко ответил офицер.— Эльза Марковна,  меня по-прежнему интересуют оформленные вами генеральные доверенности  на имя гражданки Баляс Виолы Леопольдовны, а также акты купли-продажи и дарения недвижимости, ранее принадлежащей  гражданину Суховею Евдокиму Саввичу.
Нотариус нехотя перелистала журнал регистрации и  сухо сообщила:
— Да, я дважды оформляла гендоверенности на Баляс Виолу Леопольдовну, а затем сделки по купле-продаже квартиры, а также  дарение земельного участка с хозпостройками, из садового товарищества «Проминь»,  в пользу  Швец Тамилы Львовны, прежде  принадлежащих  Суховею Евдокиму Саввичу.
— Гражданин Суховей при этом присутствовал? — спросил Лихацкий.
— А, как же или в юриспруденции дилетант? — усмехнулась она наивности его вопроса. — В обязательном порядке, ведь на документах требуется его подпись.
— Вы уверены, что это был именно он?
—Безусловно. Проверяла паспорт, сличала с фотографией.
Евдоким Саввич,  закипая изнутри, готов был бурно реагировать, но Денис вовремя остановил его жестом руки.
— Эльза Марковна, почему вас не насторожил тот факт,  что человек срочно избавляется от жилья и дачи? Где он в таком случае собирается жить? Уж не  в палатке или на вокзале?
— Если бы я служила в угрозыске или в прокуратуре и были бы основания для подозрений, то заинтересовалась бы. А в данном статусе меня это не касается. Главное, чтобы документы были подлинными, не вызывали сомнений. А насчет того, где жить, есть разные варианты. Сейчас немало случаев, когда граждане перед тем, как выехать на ПМЖ за рубеж, избавляются от недвижимости, дач, автомобилей, мебели и прочего имущества.
Я не исключаю, что и Суховей, доверив  осуществление сделок риелтору Баляс, навострил лыжи в какую-нибудь из стран  ближнего или дальнего зарубежья.. А может уже и благоденствует там? У людей разные могут быть мотивы и причины для того, чтобы сняться с насиженного места.
— Логично, убедительно. Но с вашей  юридической помощью художника Суховея  чуть не отправили за тот рубеж, в «долину вечности», откуда нет возврата, — озадачил ее лейтенант.
— На что вы намекаете? — помрачнев, напряглась Кобла.
— На то, что Евдокима Саввича пытались отправить на тот свет. Посчитав, что он не жилец, поторопились с продажей его квартиры и дарением дачи. Вы этому активно содействовали. Вот я и хочу установить всех лиц, причастных к этой афере, выяснить,  кому это было выгодно?
— Я умываю руки, не вмешивайте меня в эту  скандальную историю, — потребовала Эльза Марковна. — Не хочу, чтобы это бросило тень на деловую и безупречную репутацию  учреждения.
— Вы сами вмешались в эту историю. А вот по ошибке или ради личной корысти, это установит следствие?
— У меня нет времени давать показания и ходить на допросы, — возмутилась она и встала из кресла в полный рост, готовясь к атаке.
— Молодой человек, что вы себе позволяете?! Я вам не глупая  девчонка, чтобы молча выслушивать абсурдные обвинения, клевету  и оскорбления. Я — должностное лицо при исполнении. В табеле о рангах, если вы в этом разбираетесь, полковник. Вы всего лишь лейтенантик, а ведете себя, будто в штанах с лампасами. Еще молоко на губах не обсохло, чтобы  мною командовать, качать права. Соблюдайте субординацию, уважайте старшего по званию.
Вдруг, округлив и без того  по-цыгански черные большие зрачки, приказала:
— Смирно! На выход, шагом марш!
— Отставить! — не оробел Денис и  сурово произнес. — Гражданка Кобла, прошу без оскорблений, не провоцируйте скандал, иначе  я составлю протокол о нарушении правопорядка  и  вызову  наряд полиции.
— Вызывай, хоть целую роту, — усмехнулась чиновница. — Мои сотрудники подтвердят, что вы  вели себя по-хамски, спровоцировали конфликт. У меня  в управлении кадров министерства полиции свои люди, вылетишь из органов, как пробка из бутылки шампанского. Когда я занимала высокие должности в органах милиции, прокуратуры и юстиции, ты еще на горшок пешком под стол ходил.
«Надменная, нахрапистая особа,  — подумал офицер. — Наверное, многим на своем пути  нервов потрепала, крови попортила. Однако на сей раз, факты нарушения налицо и наказание ей не избежать».
— Я констатирую факт, — войдя в раж, продолжила Кобла, но Лихацкий, не дослушав,  перебил. — Я тоже констатирую факт, что вы, не удостоверившись в личности, дважды оформили гендоверенности от имени подставного лица, а именно гражданина без определенного места жительства. Шарма  Вениамина Акимовича по кличке Фюрер.
— Вы, что, вздумали мне голову морочить? Никаких фюреров я не знаю и знать не хочу! — вскипела женщина. — Я строго соблюдаю законы и по службе имею почетные грамоты, дипломы и благодарности.
—Сейчас убедимся, как вы соблюдаете законы, — усмехнулся Денис и, приоткрыв дверь, позвал маявшегося в коридоре  бомжа. — Фюрер, живо заходи, пробил твой звездный час.
Кобла опешила, перед ней предстали  два  похожих мужчины. Она  переводила взгляд с одного на другого, пытаясь разгадать подвох. А лейтенант не торопился, внимательно наблюдая за ее реакцией.
— Вы, что из одной яйцеклетки, братья-близнецы? — наконец разлепила она губы.
— Нет,  совершенно  чужие  по  крови, —  ответил Суховей.
— Странно, загадка природы.  Очень идентичны, вылитая копия, — произнесла она и обернулась с офицеру. — К чему этот парад двойников? Здесь ни театр, ни цирк.
— Эльза Марковна, пожалуйста, вспомните, кто именно из них участвовал при оформлении генеральной доверенности на имя Баляс Виолы Леопольдовны?
— Кто, кто? Откуда этот тошнотворный запах? Вы, что со свалки приехали? — она зажала нос толстыми пальцами, унизанными  золотыми перстнями и кольцами. — Вы, хотя бы его отмыли, прежде, чем вести в солидное учреждение.
— Зараза к заразе не пристанет, — сорвалось с губ Суховея.
— Не умничай, а то выставлю за дверь, — пригрозила нотариус.
—Это специфический запах, имидж одного из клиентов, которого вы обслуживали, — усмехнулся Денис. — Но вы не обратили внимания.
— Мг, какой оригинальный ход,— снисходительно улыбнулась Кобла, сменив гнев на  милость. — Топорно вы действуете, молодой человек. Будь вы в моем подчинении, уволила бы за профнепригодность без всяких сомнений. Уж  меня то, опытного юриста,  съевшую не один пуд соли, на мякине не проведешь. Не таким фраерам фитиль в одно место вставляла и рога обламывала.
—  Ближе к делу, Эльза Марковна.
— Вот этот  господин в темно-синем костюме с галстуком и есть настоящий Суховей. Именно он вместе с Баляс был у меня на приеме. 
— Странно? А кто же тогда я?! — опешил художник, нервно потирая руки.
— А вы,  ты  самозванец  и шантажист. Прочь с моих глаз!
—Евдоким Саввич,  оставайтесь на месте,— велел лейтенант, заметив, что тот, обидевшись,  тронулся к двери, и с укоризной продолжил. — Эльза Марковна, вас подвела самоуверенность. Попросите у гражданина,  которого вы считаете настоящим Суховеем, паспорт, либо другой,  удостоверяющий личность документ.
— Предъявите ваш и паспорт! — властно потребовала нотариус и фюрер охотно подал ей документ  с трезубцем на обложке.
— Шарм Вениамин  Акимович, — прочитала она.— Странно, очень странно? Но ведь вы  мне тогда предъявляли другой паспорт. Кто вы такой, почему устраиваете игру в кошки-мышки? Здесь вам не цирк, а контора? Где  живете и прописаны?   
— В бункере?
— В каком еще бункере? Оставьте ваши глупые шутки! — вскипела  Кобла. — Что вы мне голову морочите!? Я  сейчас вызову полицию, чтобы  всех троих повязали.
— Я — бомж, живу, прописан  в бункере,— пояснил Вениамин. —  По просьбе дам, одна из них назвалась Тамарой, а вторая Василисой, если надо я их опознаю, я  предъявил  тогда чужой паспорт, а вы не обратили  внимание.
— Не лгите, я  всегда  внимательна и осторожна, не  вам меня поучать, равнять и строить! —  осадила она Шарма.— Никому это не удавалось и не удастся.
— Эльза Марковна,  довольно ломать комедию, —  властно произнес Лихацкий. —  Вас подвела элементарная небрежность, либо  были в сговоре с Баляс  и не удосужились проверить,  действительно  ли паспорт принадлежит человеку,  которого аферистка  использовала в корыстных целях? Для этого достаточно было потребовать от него какой-нибудь другой документ, задать ряд уточняющих вопросов или навести справки в паспортном столе и жэке. Ваша оплошность едва не стоила жизни художнику Суховею.
— Вы, господин лейтенант,  не бросайте  обвинения при свидетелях,— проворчала  нотариус. —  Не шейте мне криминал белыми нитками, не подводите под статью УК. Это слабые и бесполезные  потуги, плоды воспаленной фантазии. Ваши намеки и  угрозы я расцениваю, как публичное оскорбление и требую извинения.
— Не  лукавьте, Эльза Марковна, не стройте из себя невинную  жертву наветов, —  перехватил офицер инициативу. — В представлении в  министерство юстиции и  прокурору города  я  поставлю вопрос о вашей профессиональной непригодности, грубых нарушениях законодательства о нотариальной службе.
— Юноша, не напрягайтесь, вольно! Ставьте свои  вопросы ребром или на попа, хоть перед Папой римским,— твердо заявила Кобла. —  У меня, в отличие от вас, большие заслуги и влиятельные связи в высших органах власти. Вам не удастся опорочить мое честное имя, безупречную репутацию. Зарубите у себя на носу: не ошибается тот, кто не работает.  На этот раз произошла досадная осечка. Это редкий, исключительный случай, стечение обстоятельств. На моем месте вы бы тоже оплошали. Прошу, пусть это недоразумение останется между нами. Не придавайте его огласке. Надеюсь, понимаете, о чем я говорю? Если информация просочится в прессу или телевидение, то это произведет нежелательный, скандальный резонанс. Мы с вами служим почти в одной системе, поэтому должна быть корпоративная солидарность и этика  поведения.
—Это «недоразумение» Суховею чуть не стоило жизни, — напомнил Лихацкий. — Факты подлога будут отражены в материалах следствия. Служебного, а возможно и уголовного расследования и взыскания вам не избежать.
— Это мы еще поглядим, кто прав, а кто виноват, кто окажется на белом коне, а кто под его копытами, — обретя неприступный вид, самоуверенно изрекла Кобла и  попеняла.
— Как говорят мудрые люди, не плюй в колодец, придется напиться.
— Из вашего колодца я пить не собираюсь.
— Не зарекайтесь, мир тесен. Рано или поздно, но наши пути пересекутся, — с нотками угрозы сказала нотариус.
— Тогда и увидите меня в  парадном мундире генерала, — пошутил лейтенант.
 —Очень и очень сомневаюсь, — она, будто маятником, покачала головой с копной  рыжевато-медного шиньона. — Глубоко  убеждена, что с  такими принципами вам никогда не быть генералом. Самое большее, на что можете надеяться, так на звание «капитан» с  вшивой пенсией. Какое фанатично редкое упрямство.
Прогнозируя его служебные перспективы, она по собственному опыту знала,  о чем говорила, ведь  карьеристы не отличаются честностью и порядочностью, пресмыкаются, угодничают перед начальством, доносят на сильных конкурентов и подсиживают их. Посредственные карьеристы агрессивны, как серная кислота, в жестокой борьбе за  доходное место под солнцем.
— А теперь прошу освободить кабинет. Разговор окончен, выметайтесь! — Кобла жестом указала на дверь. — После вашего визита  надо проветрить кабинет.
— Эльза Марковна,   разговор  еще не окончен, —  озадачил ее лейтенант и вместе с двойниками неспешно направился к  выходу.
— Ну, что фюрер, возьмешь художника на службу в свою гоп-компанию? —  предложил Денис, когда они вышли на улицу к автомобилю.— В бункере вдвоем  вам будет веселее.
— Он слишком нервный, не хочу жить, как собака с кошкой. К тому же у меня есть единственный недостаток.
 — Единственный? Ну, ты, господин фюрер, высоко себя ценишь, — усмехнулся лейтенант. — И какой же это недостаток, интересно узнать?
— Я страшно храплю, — сообщил он и для убедительности, вдохнув воздух в тощую грудь, имитировал храп.
— Эх, лукавишь, Веня, не слышали мы твоего храпа в бункере, спал тихо, словно сурок. Ну, ладно, коль ты такой эгоист, то подыщем твоему «брательнику» другой бункер.
— Не найдете, все заняты, придется новый строить или жить в подъезде. Но оттуда гонят, как собаку,— уверенно заявил бомж.
—  Значит, конкурентов отселим.
Довольный  Шарм, пораженный бациллой собственности и стяжательства на уровне своей социальной  ниши, защитил  захваченную территорию — бункер и ближайшие  мусорные  бачки и  контейнеры.
— Вот так, Евдоким Саввич, живопись, искусство никому не надо, — вздохнул Лихацкий. — В таком случае, Вениамин Акимович, валяйте  в свой бункер, а  мы с художником — в отдел  угро.
— Подвезите меня к бункеру, где взяли, — попросил фюрер, переминаясь с ноги на ногу в истоптанных ботинках.
— Однако ты, фюрер фраер?! —  удивился его наглости офицер.— Может тебе, словно настоящему фюреру, «Меrcedes» с  охраной и эскортом мотоциклистов подать?
— Не мешало бы. Кореша  от зависти  лопнули бы! — с восторгом заявил бомж.
— Подвезем, если скажешь, ты с этими дамами еще встречался? — спросил Денис.
—Встречался, но лишь с одной, крупной бабой, а мелкой не было, — признался он.
— Когда это произошло,  чем  вы занимались?
—На прошлой неделе. Она меня отыскала возле столовки. Привезла к себе домой. Велела помыться, потом  накормила с кофием, а водяру и коньяк, что клопами пахнет, сначала пожалела. Попросил граммов двести для сугреву, но сказала, что потом устроит банкет. Это меня сильно обрадовало. Отвела в парикмахерскую, где постригли, побрили, надушили дорогим одеколоном и стал я похож на человека.
—И что дальше? — поторопил офицер.
—Потом дала мне чужой паспорт и пошли в банк. Оформили какие-то бумаги и велели подписать. Я без лишних слов подписал. В кассе выдали кучу денег, заграничных. У меня от такого количества, аж руки затряслись и в глазах зарябило.
—Сколько, какую сумму получил?
—Не знаю, не считал, но много. Она стянула их резинкой,  положила их в свою сумочку.
— Вениамин, похоже, что ты  на банкиров произвел хорошее впечатление?
— Конечно, очень хорошее, относились вежливо, называли  Евдокимом Саввичем.
— Как дама вас представляла? Наверное, мужем или братом?
— Отцом назвала, — не без гордости произнес Шарм.
— Итак, она взяла  деньги и  вы  расстались?
— Нет, еще в двух или трех местах побывали. Пришли в магазин  под вывеской «Золотой шмель», где золотые и другие драгоценные украшения продают. Здесь она представила меня своим мужем, бизнесменом,  который решил жене преподнести подарки. Набрала в рассрочку много разных блестящих и сверкающих украшений, золотые часы, браслеты, жирелье,  кулоны, цепочки, кольца, кулоны.  Лишь частично заплатила.
— Бумаги подписывал?
—Как же, подписал, чтобы не обиделись. Рука не отсохла.  Потом энта баба передумала и заявила, что столько много украшений ей не надо, велела сдать в ломбард, что недалеко от рынка. Получил  доллары и отдал ей. Зато потом в кафе угостила  водкой  «Абсолют» и разной закусью. Наелся до отвала, как белый человек. На прощание она дала мне двадцать гривен и приказала, никому, ничего  не говорить. А я,  вот не выдержал, проболтался, — покаялся бомж.
— Так ты, Вениамин, еще тот гусь, матерый мошенник, — произнес Лихацкий.
— Я же никого не ограбил, а лишь помог  бабе  за доброе ко мне отношение, — возразил он.  Подошли к автомобилю и офицер обратился к Суховею:
— Евдоким Саввич,  если не желаете ночевать на вокзале, тоже  садитесь в авто.
Художник устроился на заднем сидении.
— Гражданин Шарм, живо  в машину, — велел  лейтенант — Уважим просьбу.
Когда тот, не подозревая подвох, забрался в салон и автомобиль тронулся, Денис продолжил.
—Чтобы не сбежал, не спрятался в тайном бункере, доставим тебя, как соучастника преступления,  в приемник-распределитель. Ты мне еще потребуешься.
— Останови тачку, начальник! — завопил бомж. — На кой ляд мне распределитель, когда есть  свой угол? Невелика шишка, до бункера дойду пешком
— Успокойся, Веня, теперь ты мой клиент, — сообщил лейтенант. — Коль не нравиться распределитель, то посажу в ИВС. Ты своими действиями и подписями под «липовыми» бумагами заработал, как минимум, пять лет.
Узнав о такой перспективе, бомж притих, затаился, будто в салоне  УАЗа  можно было спрятаться от наказания.
— Теперь вы оба фигуранты уголовного дела: один, как потерпевший, а второй, как соучастник и свидетель, — констатировал Лихацкий.

               
46. Размышления о перспективах

 «Целесообразно через агентуру и доверенных лиц проверить Коблу на предмет коррупционных связей с Баляс и Швец,  — устроившись на переднем сидении, анализируя версии, размышлял Денис. — Возможно, суть не в ошибке, сходстве Суховея и Шарма, как желает представить Эльза Марковна, а в сознательном служебном подлоге за соответствующую мзду, валюту, подарки  или корыстные услуги.
Тогда дело для нее не ограничится административным взысканием, а «светит» суровая статья Уголовного кодекса за взяточничество. В Китае за это злодеяние чиновников ставят к стенке, а на Украине максимум десять лет с конфискацией имущества.
Но лишь в редких случаях,  потому что на этапе следствия и судебного  процесса коррупционеры теми же взятками  судьям стараются откупиться и у них это получается. Такие реалии нынешней власти не демократии, а олигархии, пораженной коррупцией, словно коррозией. Конечно, Кобла при содействии влиятельных покровителей и поклонников, отмажется, но это не означает, что с пороком и его носителями не следует бороться. Не в моем характере тактика «Не высовываться и не рыпаться, а сидеть и терпеливо ждать у моря погоды», пока президент проявит политическую волю в борьбе с коррупционерами, казнокрадами и аферистами всех мастей.  События и факты указывают на то, что он действует не, как глава  государства озабоченный судьбой бедствующего народа, а как главарь криминально-олигархической мафии, оккупировавшей страну. Сам см ненасытным семейством одержим неистребимой  жаждой обогащения и манией  страха потерять власть и получить  «по заслугам».  Власть портит людей, редко кому удается устоять перед соблазнами.
Однако, нельзя смириться с ситуацией.  Как сказал поэт, «И вечный бой! Покой нам только снится». Вода камень точит. Или коррупция и мафия задавят честных, принципиальных и смелых людей, или  мы ей прищемим хвост, третьего не дано. Сколько вреда принесли и еще принесут культурному наследию страны, так называемые, «черные археологи», а точнее, мародеры,  сплавляющие за рубеж коллекционерам  скифское золото, старинные монеты и украшения и другие артефакты?
А теперь, в  основном одиноких, престарелых людей, накрыла волна « черных риэлторов»,  убивающих и отбирающих у них квартиры, дачи, имущество, деньги, заработанные непосильным трудом. Вот и Евдоким Саввич  из-за своей  чрезмерной доверчивости  и романтичности попал в сети ушлых аферисток».
Суховей, увидев задумчивое лицо лейтенанта, решил не донимать его вопросами. Лихацкий был погружен в  размышления: «В чем Кобла  не ошибается, так в прогнозе карьеры. Честному, принципиальному офицеру, который не пресмыкается, не заглядывает в рот начальникам, а обладает  твердым характером, не скрывает   личное мнение, очень сложно сделать карьеру. Правдолюбцев и строптивцев нигде не любят, действующая система их выталкивает из своей обоймы, как чуждые ей элементы. Если не удастся поступить в академию МВД или в Харьковский юридический институт имени Ярослава Мудрого, то выше звания «майор» не дослужиться. И опять же направление в академию и ведомственные институты дает начальник городского управления полиции по согласованию с генералом — начальником  МВД  Республики Крым. Без лояльности к начальству никаких перспектив.
В качестве поощрения может быть раскрытие резонансного преступления, задержание матерого рецидивиста, позитивные публикации в прессе,  еженедельнике «С места происшествия» или «Именем закона»,  видеосюжеты на телевидении. Единственный шанс отличиться, громко заявить о себе, своих профессиональных способностях, а иначе замкнутый круг, серые будни, рутина, бумажные отчеты. Хотя нередко усердие оборачивается против отличных оперативников и следователей. Начальники, дорожа ценными сотрудниками,  обеспечивающими высокие показатели в оперативно-розыскной деятельности, высокий процент раскрываемости преступлений, стараются избавиться от бездельников, посредственностей, так называемого «балласта», направляют их в академию, институты, на курсы повышения квалификации. А талантливые опера, следователи продолжают «пахать» на скромных должностях. Ирония несправедливости. Судьба сотрудника во многом зависит от  личности  начальника, его порядочности,  прозорливости, житейской мудрости, а таковые среди них  большая редкость».
Суховею под равный рокот двигателя УАЗа вспомнилось, как однажды на прогулке с Джимом в окрестностях города, они забрели в сосновый бор, растущий на террасах возвышенности. На одном из холмов его внимание захоронение. И ныне зрительная память не подвела: воочию предстала  маленькая коричневого цвета стела с изображением мордочки вислоухой таксы и вертикальная надпись Тайсон.. Очевидно в честь скандально знаменитого боксера-тяжеловеса Тайсона, откусившего в одном из поединков на ринге ухо у соперника. Рядом  горизонтально даты:  27.01. 2008 – 30.12.2009.
«Менее двух лет прожил пес, однако оставил о себе добрую память. Возможно в душе мальчишки или девчонки? — подумал  художник. — Наверное, ради их утешения родители и установили  эту стелу». Не будучи сентиментальным и слезливым, Евдоким Саввич и тогда, и сейчас, ощутил, как затрепетало сердце. Он проникся состраданием к тем, кто так рано потерял своего четвероногого друга. Что стало причиной трагедии, ДТП, отравление  или  неизлечимая болезнь, ему неведомо.
 «Упаси Господь, чтобы и мне не пришлось оплакивать  Джима», — промелькнула скорбная мысль, он украдкой перекрестился.  Эти его  жесты заметил Лихацкий и поинтересовался:
— О чем печаль, Евдоким Саввич, ведь мы на верном пути?
—Товарищ  лейтенант,  где содержат бездомных, бродячих собак? — спросил  Суховей, заведомо зная о приюте, расположенном на окраине города.
— Зачем их содержать, отстреливают, под видом бешеных, чтобы  зря не переводить харчи.  В бюджете нет средств на корм, ветеринарный  уход и обслугу,— пояснил Денис. — Хотя некоторым, благодаря неравнодушным  волонтерам, собирающим пожертвования для животных, удается уцелеть. Это на Западе, в цивилизованных странах для животных устраивают питомники, пансионаты, приюты, вольеры со всеми удобствами. Люди, звезды кино, театра и спорта, разных видов искусства вносят пожертвования. Там собаки, коты, даже свиньи и прочие животные не страдают, обласканы и согреты вниманием. А у нас нищих, тех же бомжей и беспризорников,  нечем кормить, не говоря уже о собаках, кошках. Впрочем, именно ими и питаются бомжи. Отлавливают на свалках, в подвалах, подъездах и в котел или костер. Сам однажды наблюдал, как  двое мужиков и баба поджарили кошку на костре и слопали. Провел с ними воспитательные мероприятия по поводу гуманного обращения с животными. Пообещали  жарить только крыс, сусликов, хорьков  и мышей.
— Фу-у, ведь это же противно и мерзко, — заметил художник.— Почти каннибализм.
— Корейцы и прочие азиаты едят ведь щенков, собак и ничего, даже  полезно — защита против туберкулеза,— усмехнулся Лихацкий.
— Если собака породистая, а не дворняга, что с ней делают?
— Может, кто и сжалится, заберет к себе, но это случается очень редко, наоборот, в последнее время владельцы стремятся избавиться от обузы.
— Каким способом?
— Выгоняют животных из квартир на улицу. Но это не всегда удается, ведь следуя  инстинкту и  рефлексам, собака возвращается, скребется в двери,  скулит, напоминая  о себе, а это нервирует, создает дискомфорт.
— Это же негуманно, жестоко, — расстроился Суховей. — Ведь еще Антуан де Сент-Экзюпери  в “Маленьком принце” предупреждал, что мы в ответе за тех, кого приручили.  Они же, выросшие  не в дикой природе, а в  домашних условиях, обречены на страдания и гибель.
— Эх, Евдоким Саввич, наивный  вы человек, можно сказать Дон-Кихот, романтик, — усмехнулся офицер. — Кто теперь, в век компьютеров  и Интернета  читает вашего  француза  и помнит, что он нам  завещал. Люди, в большинстве своем  прагматики, рациональные и циничные. Поэтому собак,  ставших по каким-либо  причинам обузой, отвозят в коммунальное хозяйство или в ветлечебницу и там  убивают. А почему вас, вдруг это заинтересовало? Сами  оказались на птичьих правах, а  печетесь о судьбе домашних животных?
— У меня в квартире жил  дог Джим,— признался художник. — Верный мой друг, единственная в жизни отрада. После возвращения из больницы я его не застал. Эта стерва, Тамила,  которую я попросил за ним присмотреть, куда-то его сплавила. Я подозреваю, что отвезла его в живодерню. У меня на душе кошки скребут. Давайте навестим  это коммунальное хозяйство,  может Джим там?
— У меня каждая минута на счету, а я вожусь с вами, как с малым дитем, — посетовал лейтенант.
— Понимаете, я Джиму жизнью обязан. Когда мне во время прогулки в парке стало плохо, потерял сознание, он своим лаем привлек внимание прохожих и привел их ко мне, а те вызвали “скорую помощь”. Поэтому и жив остался.
— Тогда, Евдоким  Саввич, простите, другое дело. Вы правы, таких друзей великий грех в беде оставлять. Еще не вечер, выкроем полчаса, — произнес Лихацкий и велел милиционеру-водителю, вникшему в суть диалога.— Гони в собачий приют.
Тот круто развернул УАЗ. При подъезде к приземистому, похожему на овечью кошару, помещению с оградой, что на окраине города, услышали какофонию собачьих голосов  из лая, воя, скулежа и рычания...               
— Прямо бременские музыканты,— с иронией заметил Денис.
—Наверное, не от хорошей жизни дает свой концерт этот ансамбль,— ответил  водитель.— Сытая собака дремлет и не проявляет агрессии...

               
 47. В собачьем приюте

На сигнал, вопреки ожиданию Суховея увидеть толстую женщину  в фуфайке и замызганном с замасленным лоском фартуке, в платке, отдаленно похожую то ли на свинарку, толи  на  начинающую бомжиху с осипшим  грубым голосом,  перед взором предстала миловидная  блондинка лет сорока-пятидесяти  в спортивном костюме красного цвета.
На голове высокая прическа, вызвавшая в сознании художника ассоциацию с Пизанской башней, изящная стать, невольно притягивающая внимание мужчин. Женщина увидела милицейский автомобиль и поинтересовалась.
— Кого привезли? Породистую или дворняжку?
— Любителя собак на экскурсию, хочет выбрать себе друга или подругу, — отозвался лейтенант, указав взглядом на Суховея.
— Этого добра у нас завались, на любой вкус, — ответила женщина. — Вам  кто надо, кобель или сука? Породистая или дворняга, какого возраста  и  масти?  Выбирайте, а  то на завтра запланирован очередной отстрел. Вольеры  переполнены, вот и пускаем больных и слабых, отощавших в расход на мыло. А из шкур наловчились шапки и тулупы шить. Не пропадать же добру.
— Почему они у вас воют и скулят,  хоть уши ватой затыкай?— спросил водитель.
— Любой с голодухи завоет. Им надо мясо, кости, а не отруби. Раньше, когда работал мясокомбинат и рыбоконсервный завод, проблем с отходами не было, а нынче, как свиней или крупный рогатый скот, кормлю крупяной кашей, от которой их пучит, извините, проносит. Организм устроен, также,  как  и у человека. Изголодались собаки, похудели и блохи их заели, лишай, да  разные другие болячки. Больно смотреть на их  муки,— пожаловалась женщина.— Верно,  говорят, что только  от жизни собачей собака бывает кусачей. В городе уже зарегистрировано несколько случаев, когда одичавшие, озлобившиеся из-за голода собаки набросились и покусали людей, в основном беспечных и доверчивых детишек, а также стариков и бомжей. В основном у  контейнеров с мусором и пищевыми отходами при защите своей  территории  и харчей от чужаков, в том  числе и от бомжей своих двуногих конкурентов. К счастью, случаев бешенства,  пока не выявлено.
— Я ищу породистого пса, дога,— нетерпеливо оборвал ее Суховей.
— Дога? Его  Джимом зовут?
— Да, да, Джимом!  — засветились надеждой  глаза художника. — Вы что-нибудь  знаете о нем? Говорите, не тяните кота за хвост.
— Неделю назад, одна важная дама привезла и попросила пристроить дога по кличке Джим,— начала женщина. — Она сообщила, что хозяин неожиданно умер от рака кишечника и поэтому пес осиротел, некому за ним ухаживать. Собирались и его пустить в расход. Но я сразу определила, что дог необычный, умный, все понимает, только говорить не может, но это не его вина. Я  к нему очень привязалась и до сего дня оберегаю от живодеров. Мужикам  ведь без разницы с кого шкуру содрать. А вы,  кинолог, сотрудник милиции? Значит, решили его взять для  служебных целей. Не прогадаете, Джим того стоит.
— Я — хозяин Джима. Видите, жив и здоров, вас ввели в заблуждение,— пояснил художник.— Ведите меня к собаке. Как он, не заболел  ли?
— А вы меня не разыгрываете? — недоверчиво взглянула она, то на  художника, то на лейтенанта.— Может, он вам нужен для забавы, чтобы на полигоне стрелять по живой мишени. Иногда сюда наведываются такие садисты  из числа бандитов — тренируются в меткости стрельбы на несчастных  животных. Для этих целей я вам Джима не отдам. Упражняйтесь на чем-нибудь другом.
— Ведите меня к нему и тогда все поймете!— властно велел Евдоким Саввич. Женщина провела Суховея во двор, по периметру которого были расположены зарешеченные  клетки.  После пропитанной медпрепаратами атмосферы больницы художник ощутил запахи псины, собачьих экскрементов и мочи, щекотавшие ноздри его носа. Завидев людей, в надежде на лакомства, собаки, среди  них художник, кроме дворняг и помеси  пород  распознал добермана, овчарку Колли, терьера, сеттера, пинчера, также спаниель и овчарок.  Сторожиха,  явно сознательно, не торопилась вести его к  клетке, где находился дог, пусть, мол, сам опознает. Для ее была важна реакция пса.
Художник беглым взглядом  искал своего верного друга, скользя  по  мордам  с оскаленными пастями. Их глаза встретились и, художник на  мгновение остановился  — пес, в отличие от своих собратьев, не надрывал голос, но печаль и тоска в зрачках сменились радостью.
— Джим! Джим! — Суховей быстро направился к клетке и дог  радостным лаем встретил хозяина.  Сквозь металлическую решетку облизал его руку.  Радостно повизгивал, подпрыгивал, лаял. И столько любви и преданности было в собачьих глазах, что Суховей прослезился. «Эх, подлые и коварные людишки, вот у кого надо  учиться верности и доброте», — подумал художник.
— В первые дни  не ел, скулил, тосковал, — сообщила женщина. — На каждые шаги и звуки реагировал, ждал вас. И вот, слава тебе Господи, дождался. А то ведь мог попасть в чужие руки или, хуже того, в расход. Эх, собачья житуха, невеселая, цепная. Все зависит от того, каким окажется хозяин, добрым или злым? Теперь  вижу, что это ваш пес. С таким восторгом он лишь меня встречает.
Не без ревности, со смешанным чувством радости и огорчения, произнесла женщина,  которой   жаль было с ним расставаться. На самом деле или Суховею показалось, что в глазах Джима блеснули слезы и  его сердце  сжалось от боли и сострадания.
— Я благодарен вам за то, что уберегли Джима от уничтожения, — художник пожал ее  огрубевшую от непосильной мужской работы, руку и  спросил. — Кому я обязан, столь гуманным отношением к «братьям нашим меньшим?»  Назовите, пожалуйста, свое имя?
— Зачем вам это надо? — смутилась она, но  назвалась.— Любовь Михайловна Фиалка.
—Фиалка? — удивился он  и заметил. — Звучит красиво и нежно Любовь Фиалка. У глаза под цвет весенних фиалок.
— Спасибо за комплимент, вы наблюдательны, — улыбнулась женщина.
— Я— художник, поэтому не равнодушен к красоте. Если не возражаете, то могу написать ваш портрет?
— Предлагаете позировать в качестве натурщицы? — смутилась она.
 — О, об этом остается лишь мечтать. Я изображу ваше прекрасное лицо, глаза, нос, губы. В вашем облике все так великолепно и  гармонично.
— Согласна, мне еще никто не делал такое предложение, — призналась Фиалка и вернулась к теме. —  С юных  лет  мое хобби — собаки, особенно породы доберман. До сих пор сердце сжимается от боли, когда вспоминаю о Гере. Она на моих глазах умерла. Бежала  и  вдруг ее  хватил сердечный приступ. Спасти не удалось, я ее похоронила  вблизи озера.
Женщина смахнула с ресницы набежавшую слезу  и продолжила:
— Теперь ее сын Дени — моя отрада и надежда. В отличие от людей, четвероногий друг никогда хозяина не предаст.
— Животные, как и люди, умирают от недугов, — посочувствовал Суховей. —  Я хочу сейчас же забрать Джима.
.— Охотно бы вам его отдала, но я не решаю таких вопросов, — с грустью сообщила женщина.
— А кто решает?
—Директор приюта Яков Борисович. Дело в том, что на Джима положил глаз один  богатый бизнесмен, решивший подарит пса  сыну на день рождения для охраны особняка. Он обо всем договорился с  директором и тот меня строго предупредил об этом. В пять часов вечера богач должен подъехать. Вы могли опоздать и не застать своего  дога.
— Как же это так, без моего ведома,  хотят забрать или продать мою собаку? — возмутился Суховей
— Я же вам сказала, что гражданка, сдавшая Джима в приют, сообщила, что его хозяин умер от рака, а других претендентов на него нет. Сама она отказалась от прав на животное, поэтому Джим поступил в полное распоряжение нашей администрации.
— Вы же видите, что я жив, слухи о моей смерти слишком  преувеличены, — словами классика ответил художник. —  Тамиле ложь и клевету не прощу. Кроме Джима у меня нет никого роднее и  дороже.
— Я это заметила по теплоте вашего  общения, реакции дога, — улыбнулась Любовь Михайловна и  призналась. — Стараюсь, насколько  возможно,  пристроить бездомных, бродящих собак и щенков в добрые руки. Я лично за свой счет даю объявления в газету и о вашем доге тоже. Эвтаназии подвергаются лишь больные и немощные собаки, хотя я считаю убийство собак, как и других  животных, антигуманным. Господь им, как и людям дал жизнь и только он вправе ее забрать. А человек сам взял на себя роль палача над безвинными и беззащитными существами. Сказывают, что в братьев наших меньших переселяются души умерших людей. Так оно или нет, одному Богу известно. А, если так, то человек убивает себе подобных, своих умерших родителей, друзей, незнакомых людей. Это же великий грех.
— Учеными, да и священниками факт реинкарнации не доказан, но я с вами полностью солидарный, — произнес Евдоким Саввич, смущенно признался. — Любовь Михайловна,  вы мне очень симпатичны. Кроме Джима у меня нет близкого человека, я хотел бы продолжить наше знакомство. Вы согласны?
— Я тоже одинока, — ответила она. — Мне импонирует ваше чуткое отношение к животным. Человек, любящий братьев наших меньших, не способен на предательство и другие скверные поступки. Я согласна на ваше предложение.
— Спасибо, родная, — художник  пожал Фиалке руку. Они обменялись номерами телефонов.
— Приют, вольеры переполнены, а для расширения и содержания животные требуются деньги, а  они постоянно в дефиците, финансирование ограничено. От благотворителей и волонтеров пожертвований, что кот наплакал,  — посетовала она. — Поэтому из двух зол приходиться выбирать меньшее. Я, когда по объявлению прибыл бизнесмен,  обрадовалась, что Джим обретет нового хозяина, а теперь огорчена, что при живом хозяине попадет в чужие руки. Вы ведь, наверное, его из щенка вырастили?
— Да из соски молоком поил. Что же мне делать?
— Обратитесь к Якову Борисовичу. Может еще есть шанс отстоять своего друга, — посоветовала Любовь Михайловна. — Хотя, судя  по характеру и поведению,  тот бизнесмен-буржуй волевой, напористый с охранниками, так просто не отступит.  К сожалению, так устроено, что не собаки выбирают себе хозяина, а наоборот. Будьте готовы к сопротивлению.
— Благодарю за информацию. За своего Джима  я костьми лягу.
Она указала  на приземистое одноэтажное здание, где находился  офис директора собачьего приюта. Суховей направил туда свои стопы.   

               
 48. Борьба за Джима

За столом уютного кабинета сидел  в черной кожаной куртке мужчина крепкого телосложения лет пятидесяти от роду. Исподлобья оценивающе  поглядел на вошедшего.
— Здравствуйте,  Яков Борисович!  — произнес  художник.
Директор небрежно кивнул головой, по затрапезной одежде и худобе посетителя определив его низкий статус и платежеспособность.
— Что надо? Говори быстрее, у меня времени в обрез! — властно  велел он.
— Яков Борисович, в ваш приют по ошибке, решив, что я умер, гражданка Швец сдала моего дога Джима. Я хочу его на правах хозяина забрать домой?
— Значит, как Христос, воскрес с того света? — ухмыльнулся директор. — Поздравляю, ваше величество! Многие лета. Коль раньше времени похоронили, то долго жить  суждено. Есть такая примета.
— Я на том свете не был, — возразил художник, — находился на лечении в больнице. Попросил соседку присмотреть за Джимом, а она, зараза, сдала его в ваш приют. Верните мою собаку, Любовь Михайловна согласна.
— Никто не спрашивает ее согласия, она здесь мелкая сошка, — резко оборвал Яков Борисович. — Готова всех обитателей приюта раздать налево и направо, только бы ничего не делать. А того, дура, не поймет, что если не будет собак, то закроют приют и лишится  калымной работы.
— Напрасно вы так о ней отзываетесь. Я уверен, что Любовь Михайловна, трудолюбивая и заботливая женщина, любит животных.
— Если, кажется, то перекрестись. Я тоже люблю животных и что же мне за это памятник при жизни ставить? Каждый должен честно выполнять свои функциональные обязанности. Думаешь,  мне приятно, каждый день с утра до вечера слушать вой и лай собак. Так на нервной почве и свихнуться недолго. Чувствую, что теряю слух, потому громко и разговариваю. А ведь никто за вредность даже спасибо не скажет, ни то чтобы премировать, повысить оклад. Не живу, а выживаю.
— Надо собак вовремя  сытно кормить,  выгуливать, тогда не будут лишний раз беспокоить лаем. Помните ведь, что только от  жизни собачей, собака бывает кусачей…
— Ох, ох,  профессор, до тебя никто не догадался, что собак надо кормить, поить  и выгуливать. Такие советы любой дурак даст, — вошел в раж Яков Борисович. Поднялся и вышел из-за стола и схватил художника за руку:
 — Садись вот на мое место и командуй собачьим парадом, коль ты такой умный, продвинутый. А я тебе буду давать ценные советы и, если не выполнишь, то получишь в лоб.
— Я — художник, — опешил Суховей, упираясь руками.
— Тогда помалкивай и слушай, что тебе говорит знающий человек, съевший в своем деле ни одну собаку.
«Да, такой  самодур  и собак  готов съесть», — с досадой подумал Евдоким Саввич, осознавая, что дога тот, если  и  отдаст, то за мзду, а денег сейчас, хоть шаром покати.
— У тебя есть пятьсот долларов или четыреста евро? — вперил в посетителя взгляд оловянно-серых глаз директор и, пока Суховей собирался с мыслями, чтобы деликатно ответить, сам произнес. — Можешь не напрягаться, знаю, что нет. Одежку, поди,  в секонд-хенд приобрел или кто пожертвовал. Да и штиблеты не первой свежести, великоваты, явно с чужой ноги…
— В милиции дали,  что нашли, — признался художник.
— С каких это пор милиция занимается благотворительностью, снабжает бомжей? — удивился тот.
— Тут такая история приключилась. Мою одежду, обувь и все вещи аферисты присвоили…
— Это твои проблемы, ты меня не грузи, все равно не разжалобишь, слезу не выдавишь, повидал я разных проходимцев, — оборвал его Яков Борисович и  с иронией  заметил. — Если милиция такая нищая, то, что с тебя, голодранца, взять. Зачем тебе такая большая, словно телок, псина? Сам ведь неспособен ни одеться, ни прокормиться.
— Я с Джимом готов последним куском хлеба поделиться! — горячо заверил Евдоким Саввич.
— Ему не хлеб и каша надо, а мясо, кости,  заморский корм.
— Отпустите его, Христом умоляю. Почему я должен платить за собаку, которую вырастил из  щенка? Это грабеж среди бела дня.
— Давай без истерики и ярлыков. Меня ничем не возьмешь, не разжалобишь. Не все так просто. У меня серьезное заведение с материальной ответственностью и строгой отчетностью, а не проходной двор. Не могу, не имею права, первому встречному, поперечному отдать в руки породистого пса, даже вшивую дворняжку. Несу полную ответственность за последствия, которые с животным могут произойти, если попадут к какому-нибудь  садисту, живодеру
— Это мой дог,  мое сердце и руки добрые.
—Все так говорят, прикидываются добренькими и пушистенькими, только бы заполучить товар. В твою душу не залезешь, а вдруг  ты приехал за мясом?
— За каким мясом?
— Не коси под дурня, за собачатиной пожаловал.
—Прекратите! Не желаю слушать эту гнусную ересь, — Суховей прикрыл уши ладонями.
—Ты здесь глотку не дери, не командуй парадом, а то вылетишь, как пробка из бутылки! — побагровев лицом, набычился директор.—  Не таким  козлам рога обламывал. Слушай, что тебе опытный руководитель говорит,  и мотай на ус. Почему ты не хочешь взять пса поменьше? А-а, понятно, живой вес маловат, немного будет навара. А из дога грудинка, филе, окорока…
— Даже в мыслях такого не было. Это же каннибализм! — возмутился художник.
— С Луны свалился. Да будет тебе известно,  что нередко под предлогом заботы о братьях наших меньших, собак, кошек  забирают  для приготовления блюд восточно-азиатской кухни, корейской, китайской… Есть даже специализированные рестораны с такими экзотическими блюдами. Да и наши ушлые коммерсанты насобачились делать шашлыки, чебуреки, беляши из мяса собак, кошек, крыс и прочих грызунов под видом говядины,  крольчатины и курятины.  Не перевелись повара, которые под разными соусами, кетчупами, майонезами  и другими приправами так приготовят, что пальчики оближешь.
Яков Борисович невольно произвел  глотательный позыв.
— И все им сходит с рук, потому, что  дают взятки врачам  из санэпидемстанции, — продолжил он, явно довольный тем, что нашелся слушатель. — И насчет каннибализма ты не прав. Азиаты, поедающие собак, змей и других млекопитающих и пресмыкающихся, наоборот, считают нас дикарями, за то, что употребляем свинину, конину, а на севере — оленину и медвежатину.
— Я знаю женщину, которая с удовольствием смакует «жабичи лапки», — невольно сорвалось с губ Евдокима Саввича.
— Наверное, француженка?
— Нет, полукровка, но жила в Париже.
— У каждой нации свои заскоки, — усмехнулся Яков Борисович. — Например, испанцы и португальцы обожают бычьи яйца. По этому поводу, даже есть потешный анекдот.  Русский турист отыскал в меню одного из мадридских ресторанов бычьи яйца и решил попробовать. Официант принес ему два крупных яйца в соусе. Под  оливковое вино покушал, очень понравились. На следующий день заказ тоже, но официант вместо крупных принес два маленьких яйца. А когда гость, начал качать права по поводу маленьких яиц, официант пояснил: «Не всегда тореадор убивает быка, бывает и наоборот».  Ха-ха-ха!
Директор схватился  за живот и запнулся:
— Дебил, почему не смеешься?
— Пошлость, —  не разделив его  эмоций, ответил художник.
— Может и пошлость, зато смешно. А другие дельцы, которые подпольно устраивают собачьи бои и на этом набивают карманы валютой, повадились брать бездомных собак для того, чтобы натаскивать питбулей, ротвейлеров, бульдогов…
— Какая жестокость. На них следует заявить в милицию или прокуратуру, ведь существует закон об уголовной ответственности за жестокое обращение с животными, —  возмутился Евдоким Саввич.
— Обращайся, если жить надоело. Качки забьют битами, арматурой или кирпич на голову упадет. Собачья мафия ничего не прощает. Ладно, я тебе ничего  не говорил. Довольно языками чесать. Тебя бы на мое место, волком бы завыл. Нет желающих нести эту каторгу,  только юмором, смехом  и спасаюсь, чтобы не свихнуться, — довольный произведенным эффектом, продолжал стенать директор. Суховей молча внимал его менторским наставлениям, понимая, что директору доставляет удовольствие этот процесс, как  фактор  превосходства над посетителем.
— А кто вы такой? Представь документы, паспорт! — перешел он к заключительной фазе общения. — Превратили приют в проходной двор. Хоть обноси оградой с колючей проволокой и выставляй вооруженную охрану. Все, кому не лень, шастают по территории. Надо бы сделать платным вход, как в зоопарке.
— Нет у меня паспорта, — признался Суховей.
— Что же ты мне голову морочишь? — угрожающе приподнялся Яков Борисович. — А на пса, есть документ?
— Нет, вместе с имуществом похитили.
— Пошел вон! Чтоб твоего духу, ноги здесь не было. Сам бездомный и еще собаку на муки  решил взять. У пса теперь есть новый хозяин, не чета тебе, оборванцу, — директор грубо вытолкал его за дверь. На глаза художника навернулись слезы: «Если я сдамся, то Джим попадет в чужие руки и тогда неизвестно, как сложится его судьба. Проявит строптивость  и новый владелец  отправит на живодерню или в лучшем случае, выгонит на улицу».
Не попрощавшись с Фиалкой и Джимом, чтобы лишний раз не травмировать психику, Суховей, понурив голову, побрел к машине.
— Евдоким Саввич, почему не весел, буйную голову повесил? — пошутил Лихацкий. — Не нашли Джима?
— Нашел, он в вольере.
— Почему же печалитесь? Радоваться надо.
—Рано радоваться, — отозвался художник. — Яков Борисович, директор этого приюта, потребовал  мой паспорт и документ на дога, а их у меня  нет.
— Не сегодня, так завтра изымем у аферистов и все дела! — с оптимизмом заметил лейтенант.
— Поздно будет.  Джима приглянулся богатому бизнесмену. Сегодня собирается забрать. Если бы не это обстоятельство,  то мне бы возвратили дога, ведь он меня узнал, — пояснил художник. — Я подозреваю, что за Джима Яков Борисович получил задаток и поэтому уперся рогом, не хочет упустить куш.
— Что вы намерены предпринять? Сдаться на милость?
— Против лома нет приема. У меня ни полномочий, ни оружия.
— Зато у нас, — лейтенант взглянул на сержанта-водителя, — есть и полномочия, и оружие. Пошли, разберемся с  собачьим  начальником.
Денис велел милиционеру-водителю присмотреть за Шармом, чтобы не сбежал. Суховей, воспрянув духом, последовал за офицером. Они вошли в кабинет. Завидев недавнего посетителя, Яков Борисович грубо окликнул:
— Это опять ты? Я же сказал, пошел прочь! У Джима новый хозяин.
— Полегче, гражданин, не шумите и не хамите, — осадил его Лихацкий и предъявил удостоверение сотрудника уголовного розыска. На лице Якова Борисовича  отразились удивление и добродушие. Он  льстиво пролепетал:
— Моя полиция меня бережет. Рад приветствовать. С каких это пор доблестные сотрудники интересуются  бездомными собаками или других забот нет? Чем обязан, господа?
— Без ведома художника Суховея Евдокима Саввича…
— Это он… художник? А я думал, что бомж без паспорта, прописки и постоянного места жительства, — бросил реплику директор. — Своего угла нет, а он еще и породистую собаку хочет взять на страдания…
— Все у него есть и паспорт, и жилье, и документы на Джима, — возразил офицер. — К сожалению, по своей доверчивости и неопытности попал в сети аферистов, поэтому и пострадал. Но это временное явление, мы восстановим справедливость.
— Что от меня требуется? — поторопил Яков Борисович, выразительно указав на свои золотые наручные часы.
— Немного,  вернуть законному владельцу его собаку.
— Не могу.  У  пса, что он выбрал, уже есть владелец.
— По какому праву вы распоряжаетесь моим Джимом?! — возмутился Суховей.
—Собака фактически бездомная и бесхозная. И только чудом, потому, что понравилась одному из посетителей приюта, осталась живой. Мы вправе были ее умертвить посредством инъекции, но, к сожалению, испытываем  острый дефицит в препаратах, — пояснил директор. — Если новый владелец согласится уступить дога, то я не возражаю.
— Кто этот хозяин-самозванец? Срочно звоните ему, пусть приедет! — приказал Денис.
— Я бы не советовал вам с ним ссориться, портить отношения, — промолвил Яков Борисович. — Олег Гаврилович — крупный бизнесмен, депутат крымского парламента, влиятельный человек с большими связями. Пожалуется вашему начальству и  неприятности по службе гарантированы. Молодой человек, подумайте о своем будущем, карьере, званиях…Оно вам надо, из-за амбиций какого-то шаромыжника ломать, коверкать свою судьбу?
— Срочно звоните! Поглядим, что за гусь лапчатый? — твердо настоял  офицер.
Директор, нехотя связался по мобильному телефону:
— Олег Гаврилович, извините за беспокойство, но без вашего участия не обойтись. Срочно приезжайте, вашего Джима хочет забрать воскресший художник, его прежний хозяин. Мужик квелый, но наглый, лезет на рожон…
—Гони его в шею, — послышался отчетливый ответ. — Как жмурик мог воскреснуть, может самозванец или привидение?
— Нет, живой и настырный старик. Вытурил бы, но с ним  сотрудники  полиции. Они вооружены и очень опасны, настроены агрессивно.
— Затрави их голодными и злыми собаками, у тебя  же их больше сотни.
— Олег  Гаврилович, вы шутите? — опешил директор.
— Не до шуток. Дога ни в коем случае не отдавай. Задержи их до моего приезда, — велел бизнесмен и связь оборвалась.
— Приказал пса  не отдавать, а вас задержать, — огласил директор.
— Наглец твой бизнесмен, — произнес Лихацкий.  — Я, как офицер, выполняю лишь приказы своего вышестоящего начальства и министра МВД,  а не  коммерсантов, спекулянтов и  их лакеев.

 49. Стычка с «авторитетом»

В ожидании приезда бизнесмена, прошли  к вольерам. Завидев хозяина, Джим вновь встретил его радостным лаем, заметался в надежде, что его отпустят в родные пенаты.
—А вы сомневались в том, что это мой дог, требовали документы, — упрекнул директора художник.
—По поведению Джима видно, что вы  настоящий хозяин, — снова подтвердила Любовь Михайловна, проходя  мимо с тяжелыми ведрами, наполненными кашей.
—Тебя никто не спрашивает! Каждой бочке затычка, — грубо осадил ее Яков Борисович,  явно недовольный неожиданным поворотом событий. — Любка, занимайся своим  делом, не суй нос туда, куда не просят, а то уволю к чертовой матери.
— Яков Борисович, не хамите, имейте совесть. Я здесь и за повара, и за сторожа, и за уборщицу, — посетовала Фиалка, внешне спокойная и покладистая. — Если бы не жалость к этим несчастным  животным, доверившимся людям, то уволилась бы из этой собачьей живодерни.
— Любка, молчать! Не порочь, не подрывай репутацию солидного заведения, — потребовал директор, в штате которого значилось семь  единиц, из которых  три вакансии. Мало было желающих за жалкие гроши, возиться с бездомными, больными и плешивыми собаками.
— Не хамите женщине, — вступился Суховей. — Не посмотрю на то, что ты директор, как гниду, взгрею.
— Пошел на хер! — вскипел Яков Борисович. — Кто ты такой, чтобы качать здесь права. Прочь с моей территории!
— Выкусишь! — устоял перед  напором художник. Любовь Михайловна улыбкой оценила его действия.  Затаив  обиду на начальника, молча   пошла с ведрами к дальним вольерам.
— Полегче,  директор, а то за грубость доставим в отдел,— предупредил Денис.
—Я тоже не выполняю чужих приказов и советов, — парировал директор с намеком на то, как Лихацкий отреагировал на  приказ бизнесмена. — Она моя подчиненная и должна дорожить своим рабочим местом, четко выполнять все указания, а не распускать язык, когда ее об этом не просят, не вякать  перед незнакомыми людьми. И этот хмырь пусть не сует нос не в свое дело.
— Это не дает вам право, оскорблять, глумиться над людьми, — резко заявил офицер.
Они не услышали, как к воротам подъехал и  припарковался роскошный черного цвета джип «Lexus» .А вот его владельца  в  сопровождении двоих  атлетов  увидели издалека. Все, как на подбор, выше среднего роста с низко посаженными на бычьих шеях головами с короткими  стрижками. Лишь сам бизнесмен отличался рыжевато-пегим покровом головы. Один  из охранников  нес в руке ошейник с кожаным поводком и намордник, а второй, играючи,  — бейсбольную биту. «Прибыли явно не для душевного разговора, а для разборки и устрашения.  Намереваются силой завладеть псом, — подумал  Лихацкий и предупредил водителя. — Будь начеку, эти  быки способны на  кровавый конфликт».
Олег Гаврилович, не представившись, не поздоровавшись, смерив надменным взглядом, с раздражением спросил:
— Кто претендует  на моего пса? Кому жить надоело, кто напрашивается на неприятности?
—Если он ваш, то почему находиться в приюте? — подал голос Суховей,  натолкнувшись на его холодный и колючий взгляд.
— А, если ты считаешь себя хозяином, то почему пес не дома, а здесь? — ответил он вопросом на вопрос.
— Потому что я болел, находился в больнице…
— А-а, давно слышал я эту сказку  про белого бычка, — махнул рукой бизнесмен и обернулся к директору. — Яшка, что же ты, прохиндей, ввел меня в заблуждение, сказал, что хозяин — покойник  и собака совершенно бесхозная?  Бабе, которая  сдала дога, все по барабану, только бы сплавить. Ты, что, западло,  сговорился, чтобы меня кинуть, как последнего лоха?!
— Гражданин,  вы в общественном месте,  следите за своей речью, — сделал замечание Лихацкий.
— Адвокат, не суетись, дойдет и до тебя очередь, — огрызнулся он.
— Олег Гаврилович, дорогой, простите, — покаялся Яков Борисович. Узкий лоб покрылся испариной, а в глазах проявился испуг. — Не гадал, не думал, что так обернется. Кто же знал, что этот доходяга всю малину испортит. Баба  кричала, что он не жилец, а холодным трупом лежит в морге.
— Что он, гнида, харчами перебирает? Предложи ему других породистых собак из овчарок, сенбернара, водолаза,  добермана, мастифа  или  пуделей и болонок, — велел бизнесмен.
— Не надо мне других, — возразил Суховей. — Вы в собаках совершенно не разбираетесь и с моим Джимом никогда не найдете общего языка, будете  его обижать.
— Общего языка? Мг,  ты, что же и по-собачьи умеешь разговаривать, лаять и выть? — рассмеялся Олег Гаврилович, хохотом его поддержали охранники. Из чувства солидарности прыснул смехом  и директор.
— Я к тому, что собаку опытный кинолог воспитывает и дрессирует с первых дней  жизни, — слегка смутившись, продолжил художник. — Вам лучше приобрести породистого щенка со знатной родословной.
— У меня нет времени для дрессировок,  я не собираюсь с ним выступать на собачьих выставках и конкурсах. Щенка долго растить, а мне нужен здоровый, крупный кобель. Вишь, какой я сам здоровый и крупный, поэтому и собака у меня должна быть соответствующая, большая и грозная, как бык, — он презрительным взглядом смерил художника. — А ты, сморчок, подбери себе плюгавую дворняжку, Их много возле мусорных контейнеров и бачков ошивается. Дог будет охранять территорию и особняк моего сына.  Одного его грозного вида достаточно, чтобы грабители и воры дали деру.  Радуйся, что пристроил его на харчи. Лады, по рукам?!
— Он никогда не сидел на цепи и к сторожевой функции не подготовлен, — сообщил Суховей, взирая на  глыбу мяса и наглости.
— Ни один фраер не посмел перебежать мне дорогу. Куда прешь, деревня Петушки? — процедил он сквозь зубы, сверкнув золотой фиксой.
— Не отдам Джима, только  через мой труп! — запальчиво произнес художник.
—Без проблем, станешь жмуриком, — ухмыльнулся бизнесмен, замахнулся увесистым кулаком, но Лихацкий ловко перехватил руку.
— Охлади пыл, прошу без угроз. За хулиганство  предусмотрена статья в Уголовном кодексе, — напомнил Денис.
— Какая может быть угроза, ведь это пожелание самого клиента. Я его за язык не тянул,  сам заявил, что только через труп, — ответил бизнесмен и обернулся к Евдокиму Саввичу. — Дед, у тебя хата есть, где кемаришь, может, побираешься, филки коцаешь?
— Были квартира и дача, — стушевался от неожиданно вопроса, признался Суховей.
— Значит, бомжуешь, — сделал вывод верзила. — Щас ты запрыгаешь от радости, будешь мне ноги целовать. Предлагаю тебе выгодную сделку. Если так жалеешь этого лошака, барбоса…
— У него есть имя Джим, — произнес художник.
— Если он тебе так дорог, то забираю  тебя вместе с догом.  Будешь шеф-поваром, кашеваром на собачьем камбузе, жить на кухне. У меня  целая свора разных пород, от таксы до чау-чау, а вот дога  не хватало.  Одни коллекционируют картины, оружие, старинные монеты, ковры или самовары, а я собак. Правда, оригинально?
— Я — художник, а не кашевар, — вобрав тощий живот, заявил Суховей. — В рабство сдаваться не намерен.
—Невелика шишка, профессора на рынке торгуют презервативами, тампоксами, памперсами, барахлом, картошкой и  овощами, — ухмыльнулся он. — Любой труд украшает человека. Я президент крупного холдинга, но не кричу об этом на каждом перекрестке.
— Холдинга «Рога и копыта», сорвалось с губ художника.
— Щас, как врежу по рогам! — верзила замахнулся массивным с золотой печаткой кулаком.
— Гражданин, не шалите! — остановил его окрик Лихацкого.
— Эх, дед-драндулет, твое счастье, что рядом фараон, так сказать, блюститель закона, а я Уголовный кодекс почитаю…
— Знаю, как почитаешь, — усмехнулся оперативник. — Если бы не мандат депутата с иммунитетом неприкосновенности, то вкалывал бы на зоне.
—Эх, лейтенант, ты не генерал и не полковник, чтобы мне указывать и качать права, — сквозь золотые фиксы процедил  Олег Гаврилович. — Не слишком усердствуй, а то свернешь шею.
— Ты мне угрожаешь? — спросил офицер.
— Сочувствую. У тебя могут возникнуть неприятности по службе. Я депутат, слуга народа, могу испортить карьеру.
— Не обольщайся, полиция подчиняется МВД, — напомнил Денис.
— А ты, сивый мерин и не рыпайся, — бизнесмен придавил художника тяжелым взглядом и продолжил.— В  бизнесе, финансах мне нет равных… Короче, сколько ты за пса просишь? — и, не дождавшись ответа, сунул художнику под нос однодолларовую купюру.
—Бери, гнида и проваливай, пока я тебе зубы не пересчитал.
Художник молчаливо, насупившись, взирал на депутата.
 — Что уставился, как баран, на новые ворота? Может мало, говори, не поскуплюсь? — достал из кармана куртки портмоне, раскрыл и демонстративно перелистал толстую пачку купюр. Пристально с ухмылкой взглянул на Суховея, стремясь  вызвать в нем инстинкт жадности и добавил однодолларовую купюру.— Соглашайся. Ударим по рукам и разойдемся миром.
— Верных друзей не предают и не продают, — твердо изрек Евдоким Саввич. — Ни за  тысячу, ни за миллион…
— Гляжу, ты собачий фанат, упертый идеалист. А  может, идиот, который отказывается от  дармовой валюты?  — усмехнулся  толстосум. —  Пожалел пса, значит, самого посажу на якорную цепь,  волком завоешь…
— Выкусишь!— смело с вызовом ответил Суховей и краем глаза заметил, как нервно, изготовив биту, дернулся один из охранников. Но бизнесмен остановил его жестом руки.
— Повезло тебе, старый хрыч, что рядом мент, иначе бы мокрого места не осталось, — со злостью прошипел бизнесмен, брезгливо сплюнул. — Если ты такой бескорыстный и состоятельный, что не нуждаешься в деньгах, то заберу Джима бесплатно, как бездомную тварь. Будет охранять территорию и особняк моего сына. Здоровый ведь, как телок. Одного его грозного вида достаточно, чтобы грабители и воры дали деру.
— Он никогда не сидел на цепи и к сторожевой функции не подготовлен, — сообщил Суховей.
— Еще ни одна блоха не посмела перебежать мне дорогу. Прочь, гнида!
—Сам гнида. Это грабеж, не имеешь права, — всполошился художник, ища поддержку у Лихацкого.
— Гражданин Суховей прав, этот акт, если он состоится,  будет квалифицирован, как грубое завладение чужим имуществом, — строго произнес офицер.
— Эх, зачем фараона с собой притащил? — укорил художника бизнесмен. — Мы бы обо всем договорились полюбовно. В таких случаях свидетели не нужны.
— Не притащил, — возразил офицер. — Я расследую уголовное дело о мошенничестве, а факт сдачи дога в приют является одним из его эпизодов. Поэтому какие-либо  действия, манипуляции, связанные с Джимом, недопустимы. Он является живым вещественным доказательством в следствии, а затем и в суде. Изъятие и уничтожение вещдока  наказуемо.
— Слишком мудрено  закрутил, — заметил Олег Гаврилович. — Юристы тем и отличаются, что способны навести тень на плетень, запудрить мозги. А я  предпочитаю конкретику: деньги – товар - деньги. Ну, что же, даже самая ценная со  знатной родословной собака не стоит того, чтобы собирать базар и объявлять ментам войну. Так ведь, пан майор?
Он снисходительно похлопал офицера по плечу.
— Руки! Стоять! — резко произнес Денис и, отпрянув в сторону, потянулся рукой к кобуре, изготовившись.  Лица охранники помрачнели, они напряглись, следя за действиями работников милиции.
— О-о! Ты настоящий полисмен, шериф или коп? — удивился бизнесмен. — На диком Западе в таких ситуациях стреляют на поражение. Слава Богу, у нас до этого еще не докатились, иначе бы лежать мне в крови, а потом в гробу из красного дерева. Спасибо, уважаемый, что не стрельнул, не наделал дырок в моем теле. Мои пацаны, тоже не пальцем деланы, отомстили бы, всех уложили, в том числе и пса, чтобы никаких свидетелей. Поэтому ты не только меня пощадил, но  себя и своих братанов спас.
— Хватит гнать пургу, ерничать, — прервал его лейтенант.
— Реакция у тебя отменная. Иди ко мне  начальником службы безопасности, будешь получать на уровне полковника, — предложил Олег Гаврилович.— Уважаю и высоко  ценю смелых пацанов.
— Я— не пацан, а  лейтенант милиции.
— Всего лишь лейтенант и даже не старший? Плохо тебя ценит начальство, а у меня будешь кум королю.
— Служить бы рад, прислуживаться тошно, — ответил Денис.
— Наступит  час,  горько  пожалеешь, что отказался от очень выгодного предложения.
— Не пожалею.  Для меня офицерская честь, совесть и долг превыше всего.
— А-а, громкие слова, лозунги. Жизнь еще так прижмет, что попросишься даже к черту на службу.
— Не попрошусь, а уничтожу его.
— Яков Борисович, — офицер обратился к директору. — Я лично беру на себя ответственность и санкционирую передачу Джима его хозяину Евдокиму Саввичу Суховею.
— Только по письменному заявлению и акту передачи, чтобы потом меня не сделали козлом отпущения, — заявил тот.
— Готовьте акт.
— С тобой разговор не окончен. Продолжим в других условиях, не выключай мобилу, будь на связи, — бизнесмен придавил побледневшего директора тяжелым взглядом огорченный. И скомандовал своим телохранителям.  — Время не ждет, по коням!
Они поспешно удалились и вскоре  джип от  оглашаемого собачьим лаем приюта, выехал на трассу.
— Премного вам благодарен, — Суховей с чувством потряс руку Лихацкого, а затем и водителя. — Если бы не помогли, то этот бык забрал бы у меня последнюю радость и утешение.
— Наш долг помогать пострадавшим и обиженным, — скромно отозвался Денис. — Забирай своего Джима и в путь.
После раздачи   собакам  каши подошла Любовь Михайловна.
 — Вам я  до гробовой доски обязан. Как только получу деньги от проданной квартиры, преподнесу царский подарок, — пообещал ей художник. — Обязательно напишу ваш портрет.
— На добром слове спасибо, счастье не в деньгах, — скромно опустила она взор, качнув «Пизанской башней»  прически. — Мне импонируют ваша привязанность, забота о Джиме. Сейчас ведь зажиточные буржуи без жалости и зазрения совести выгоняют состарившихся собак из особняков и квартир. Совсем потеряли человеческий облик, собака, для них, что игрушка без души, чувств и боли.
У собаки много достоинств, тоже чувство преданности, которое у многих гомо сапиенс совершенно атрофировано. Теперь Дени для меня  утешение. В этих прекрасных животных  я также ценю верность. В отличие от  людей, сознательных, но лукавых и коварных существ, преследующих  корысть, особенно, это касается мужчин по отношению к женщинам,  они не предают, служат верно,  самоотверженно.
— Полностью солидарен и очень вам, Любовь Михайловна признателен. О доброте вашей душевной  напишу  заметку в газету — пообещал он.
— Никуда писать не надо, — возразила она. — Считаю своим долгом, испытываю радость, когда удается пристроить собаку в добрые руки, а тем более возвратить хозяину, как в вашем случае.
— Спасибо, что позаботились о Джиме.
— Здесь у нас немало острых проблем, о которых больно и стыдно говорить. А собаки, к сожалению, ни писать, ни говорить не  могут, поэтому не  надо ворошить муравейник, а точнее,  это  осиное гнездо. Пользы не будет, лишь  рискую потерять работу. На  нищенскую пенсию нынче при постоянном росте цен не выжить. Так вы забираете Джима?
 — Обязательно, вот только поводка и ошейника со мною нет.
—Это не проблема, — женщина завела его в каптерку,  где на стене висело множество кожаных и  в виде цепи, поводков, ошейников и намордников. — Выбирайте, какой вам приглянется. Можете взять и про запас, чтобы не покупать на рынке.  Везде все дорого,  спекулянты на  всем наживаются.
 — Мне чужое не надо,— ответил Евдоким Саввич и безошибочно отыскал ошейник с приметой — медной заклепкой и поводок, купленные им  для пса. Между тем,  Любовь Михайловна достала с полки толстый журнал и развернула его перед художником, пояснив:
—Здесь у меня приход и расход. Запишите свою фамилию, имя, отчество, адрес прописки, кличку и породу собаки, дату и  распишитесь о получении Джима. Мне это необходимо для отчета.
 Суховей охотно выполнил ее просьбу. Взял со стола ошейник с поводком и вместе с женщиной подошел к клетке. Она отодвинула стальной засов, пес оказался на свободе. С радостным лаем подпрыгнул и лизнул хозяина лицо. Послушно наклонил голову, позволив надеть и застегнуть ошейник.
— Кончилась твоя ссылка, Джим, опасность миновала,— хозяин  ласково погладил его по шее, почесал за ушами. — Приведу я  тебя в порядок, искупаю,  накормлю, как только приедем дом....
И осекся, вспомнив, что остался без  жилья и ванны, где собирался устроить Джиму баню, чтобы избавить от паразитов.
— Любовь Михайловна, будьте добры, если помните, то скажите, кто привел к вам Джима?
— Женщина среднего возраста, лупоглазая, похожая на еврейку или цыганку.
— Как ее зовут?
— Отказалась назвать имя, фамилию и место проживания. Лишь с возмущением сообщила, что хозяин дога  был горьким пьяницей-забулдыгой, не просыхал и протянул ноги от цирроза печени. Поведала, что забулдыга издевался над Джимом, морил его голодом. А когда сам околел, Бог, мол, его наказал, то она решила сдать пса…
— Вот стерва, черноротая, брехливая! — сорвалось у Суховея с языка.
— Кто стерва? — опешила женщина.
—Баба базарная, Тамила Львовна, что оклеветала меня, хотела со свету сжить, а Джима сдала на живодерню. Я из тех, кто готов сам голодать, но друга в беде не оставлю, последним куском хлеба накормлю. Джим мне спас жизнь, когда во время прогулки я потерял сознание. Он  привел незнакомых людей и те вызвали неотложку. Вовремя успели…
— Собака — верное и благодарное существо, — согласилась Любовь Михайловна. — Я здесь, насколько в моих силах, стараюсь уберечь их от гибели. А в микрорайоне, где живу, это  недалеко от Ворошиловского рынка и универсама «Сельпо» ухаживаю за  Звездочкой-хромоножкой со щенками.  Какой-то идиот ее, бедняжку, покалечил или попала под колеса машины. Она, как малое дитя, радуется каждой нашей  встрече. Не всякий человек способен на искренность чувств.  Я презираю людей поправших заповедь из повести «Маленький принц» прекрасного французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».  По тому, что хвост у Джима не был купирован, я поняла, что его хозяин человек добрый и милосердный.
— Вы не ошиблись, — подтвердил Евдоким Саввич.
— Больно смотреть на этих умных, но беспомощных существ, которых предали их хозяева, — продолжила женщина. — Я вам искренне благодарна за то, что вы отыскали Джима, не оставили его в беде. Теперь и в моем сердце на одну боль меньше будет. Побольше бы в  обществе было таких благородных и чутких людей. Жизнь бы вокруг была светлее, а отношения людей теплее, ведь забота о животных не ожесточает, а сближает родственные души.
— Спасибо вам, Любовь Михайловна за добрые слова и заботу о Джиме, — склонил в знак признательности голову художник. — Мы с вами родственные души, у вас доброе, ранимое сердце. Братьям нашим меньшим чуждо предательство. До встречи! Я решу проблемы обязательно позвоню, договоримся о свидании.
— Буду ждать, — ответила Фиалка.
 Суховей тепло попрощался с женщиной.
— Поздравляю вас, Евдоким Саввич,— встретил его у машины  лейтенант.— Вы человек не робкого десятка,  перед матерым  быком не спасовали, настоящий герой,  проявили смелость и твердость характера. Обычно живописцы, мастера искусства, тихие покладистые  Недаром есть такая фраза: художника каждый обидит, вы криминальному авторитету Хаму нос утерли.
— Какому хаму?
— Бандиту, который хотел забрать Джима. Выставили его  трусом  перед братвой.
—А что  еще оставалось делать, если Джим оказался в опасности. Я за дога всегда готов постоять,  жизнью ему обязан. У меня больше никого нет. Джим все понимает, только Господь не наделил даром речи. Хотя у них свой собачий, неведомый нам язык.
—  Возможно, что ваш Джим оказался бы в хороших условиях при сытных кормах?
— Навряд ли? Если этот Хам коллекционирует собак ради потехи для имиджа, то и живут они у него впроголодь.— Мне его рожа сразу не понравилась. Если он криминальный авторитет, то почему до сих пор на свободе, словно президент в окружении телохранителей, гуляет? Его место на нарах у параши.
— Слишком хитер, изворотлив, привык чужими руками таскать каштаны из огня, чтобы не наследить, не оставить отпечатков своих пальцев, — ответил Лихацкий. — Он у нас в оперативной разработке, рано или поздно проколется и тогда, как матерый рецидивист, загремит на длительный срок. А, если за ним окажутся «мокрые дела», то и пожизненно.
— Из-за таких шакалов честным людям нет нормальной жизни, — посетовал Евдоким Саввич. «В самое «яблочко» художник попал, сравнив  Олега с   президентом, бывшим  дважды судимым уголовником. Может, поэтому в стране разгул криминалитета, «звездный час» для бандитов, коррупционеров, казнокрадов и разного вида аферистов и мошенников, —  с грустью подумал офицер, отлично знающий, что происходит в прогнившей системе правоохранительных органов, особенно, в судах, ставших аукционами, кто больше даст, тот и прав. — Молодым, честолюбивым офицерам тошно смотреть на этот бедлам. Но президента такая ситуация, позволяющая  под дымовой завесой псевдореформ ему и олигархам грабить народ и обогащаться  вполне устраивает. Поэтому честные, принципиальные офицеры в МВД, прокуратуре, службе безопасности надолго не задерживаются, уходят в адвокатуру или на преподавательскую работу. Возможно, и мне, если с направлением на учебу в академию или вуз не получится, то  придется сделать окончательный выбор».
— В отделе о Хаме  подробнее расскажу, если  вам это интересно? — возвратился Денис к прерванному диалогу.
— Интересно, ведь от него теперь может исходить угроза, месть за то, что не уступил дога.
— Да, могут покалечить и даже убить, — предостерег офицер и поглядел на Джима: — Куда вас теперь двоих пристроить? Ладно, в отделе  что-нибудь придумаем.
Обычно служебно-розыскных собак перевозят в заднем отсеке УАЗа, но Джим не  захотел после долгой разлуки, расставаться с Суховеем  и лейтенант  сделал  исключение. Пес устроился  рядом с хозяином в салоне
— В милиции существует приемник-распределитель, а проще, каталажка, для бомжей, бродяг и других подозрительных граждан, а здесь нечто подобное для бродячих, беспризорных собак, — провел аналогию Лихацкий. — Как говорится, только от жизни собачей собака бывает кусачей. А ваш Джим ведет себя смирно, благородно, наверное, не успел одичать?
— У него  отличная школа воспитания, дрессировка, — ответил Суховей поглаживая пса по голове. — А вот ваше сравнение насчет приемника-распределителя и живодерни для собак не в пользу животных. Если людей определяют, дают шанс исправиться. Одних, что больные и немощные   направляют в больницу и в дома  для престарелых; других, совершивших  преступления, осуждают и отправляют в колонии и тюрьмы, то для породистых собак, если их кто-нибудь не пожалеет, не говоря уже о дворняжках, один исход — на мыло. Это жестоко и коварно. Какой жуткий пример  подаем детям. А следует поступать так, как завещал нам Сергей Есенин: «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове».
—Правы и поэт, и вы. Человек, которому Богом дан разум, обязан гуманно относиться ко всему живому, не  мучить и не  лишать других жизни, иначе земля превратиться в пустыню.
 — Совершенно с вами согласен, — воспрянул духом художник. — Небо  будет мертвым без птиц, земля — без животных, пресмыкающихся и насекомых,  моря, реки, озера — без рыб и микроорганизмов. Фауна и флора  должны сосуществовать  и развиваться в гармонии, тогда и человеку будет радостно и комфортно в  такой полноценной среде обитания. На Западе благородно относятся к братьям нашим меньшим. Они защищены законом от  злодеев, существуют специальные питомники, а звезды кино и эстрады  опекают собак, кошек, свиней  и других домашних животных, устраивают выставки, состязания, проявляют благотворительность, оберегают от насилия садистов и циников.
— Даст Бог,  и мы достигнем такого уровня цивилизации и человеческого милосердия, — заверил  лейтенант.
— Товарищ лейтенант, пока у меня нет своего угла и крыши над головой, надо бы и Джима пристроить на ночлег, — попросил Суховей.
— Не проблема, обеспечим местом  в служебном вольере.
По пути в  городской отдел  милиции подъехали  к питомнику служебно-розыскных собак.
— Алексей, радуйся, твоего полку прибыло! — окликнул Денис  кинолога старшего прапорщика Криничного, указав на, спрыгнувшего на землю,  дога.
— Пополнению всегда рады. Вот если бы немецкая или восточноевропейская овчарка, ламбрадор или мастиф, но и дог в хозяйстве сгодится, —  подойдя, пожал руки кинолог.
— Ишь, губу раската. Джима мы доверяем на временное содержание, пока мы с его хозяином Евдокимом Саввичем не решим квартирный вопрос. Поставь его на довольствие и на добавки не скупись. Пес настрадался и заслужил. Из живодерни, куда его сдала  аферистка, достали.
Дог внимательно прислушивался к разговору. Художник, передавая поводок,  сообщил:
— Джим смирный и умный,  в пище неприхотлив. Ему семь лет, ест немного, поэтому не закормите. Обязательно два раза в день прогулки.
— Разберемся, в собаках я толк знаю, — степенно ответил Алексей. — В вольерах просторно, есть, где разгуляться.
— Не обижайте Джима, он заслужил,  спас  хозяина  от  смерти,— попросил Лихацкий.
— Так точно, товарищ лейтенант! С умными собаками у меня полное взаимопонимание, — ответил старший прапорщик, профессиональным взглядом оценивший потенциальные способности  дога.
— Евдоким Саввич, пожалуй, на сегодня мы программу-минимум выполнили. Или у вас другое мнение? — дружелюбно поинтересовался  лейтенант.
— Не совсем, — отозвался художник.
— Вашего друга Джима выручили из беды. На днях  аферисток возьмем за жабры, аннулируем все незаконные сделки и вернем недвижимость и имущество.  Чем вы еще озабочены?
— Товарищ лейтенант, я вам сердечно благодарен за спасение Джима. Если бы не ваше участие, то против  бандита и его охранников я бы не устоял. Отобрали бы дога, а меня убили бы или искалечили.
— Вы сами не струсили, а проявили твердость характера и силу духа, — похвалили Денис.
— Мне не дает покоя мысль о том, что из-за моего бегства из больницы могут пострадать от главврача хорошие люди— лечащий врач  Елдахин и медсестра Настенька, — признался Суховей. — Им я, как и Джиму, обязан жизнью. Очень некрасиво получилось, за добро и заботу ответил черной  неблагодарностью.
— Что вы предлагаете? — спросил офицер.
— Напишите на имя главврача бумагу, что, мол, Евдоким Саввич Суховей вынужден был до завершения курса лечения покинуть больницу, чтобы сообщить в милицию о преступлении и подозреваемых. Он искренне извиняется перед медперсоналом за доставленные проблемы и беспокойство. Особенно перед терапевтом Константином Викторовичем Елдахиным и медсестрой Анастасией Юрьевной Зорькиной. Просит администрацию с учетом экстремальной ситуации, в которой оказался пациент Суховей, никого не наказывать. Товарищ лейтенант, будьте добры посодействуйте, снимите камень с моей души. Ведь противно и тошно  жить под гнетом вины. Что они обо мне подумают?
— Понимаю, понимаю ваше состояние, — посочувствовал Денис. — По этому поводу переговорю со следователем  Хромовым. Уверен, что он не станет возражать.  Хотя  побег из больницы вас не красит.  Могли бы убедить лечащего врача, чтобы выписал досрочно.
—Пытался, но безуспешно. У Константина Викторовича повышенное чувство ответственности за  полноценное лечение пациентов.  Верен клятве Гиппократа, человек чести, совести и долга. А на  отчаянный поступок меня подтолкнула тревога о Джиме.
Прибыли к зданию УВД. Суховей оправился в общежитие, а Шарма, как подозреваемого в мошенничестве,  устроили в одну из камер ИВС.

               
 50. План действий

— Кэп, я навел справки о фигурантах этого дела, — едва переступив порог кабинета следователя Ильи Хромова, сообщил Лихацкий. — Дирижером в преступном дуэте  является  тридцатишестилетняя Виола Леопольдовна Баляс.  За ее спиной учеба в юридическом техникуме и диплом бакалавра. Три года назад она в составе туристической группы посетила Париж. Чтобы остаться во Франции на ПМЖ, сознательно отстала от группы. Собиралась закадрить какую-нибудь знаменитость, удачно выйти замуж. А того не поняла, что французы предпочитают стройных, тонких, изящных женщин, а она дылда громоздкая, как шкаф. Жила на птичьих правах.
На одной из богемных тусовок напилась до поросячьего визга,  поскандалила, нанесла травму альфонсу. Ей еще повезло, что тот оказался не французом, а ее соотечественником, таким же нелегалом. Поэтому избежала сурового наказания. Оба попали в полицию. Откуда их  передали в миграционную службы и  депортировали, выдворили без права въезда во Францию.
—Да, не от хорошей жизни хохлы, как  цыгане, разбрелись по всему земному шару. На любом континенте  можно услышать украинскую мову. По статистике семь миллионов «заробитчан»  работают за рубежом, — сообщил следователь. — Ситуация аховая. Люди, особенно молодежь, не видя для себя перспектив, бегут за бугор из России, а тем более Украины, где свирепствуют эпидемия СПИДа, туберкулеза и гепатита, как от чумы и холеры. За годы независимости население сократилось почти на восемь миллионов человек. Вот они горькие плоды бездарной политики. Впрочем, не будем отвлекаться от темы, тем более, что милиция по закону вне политики. И что дальше произошло с Баляс?
— Возвратилась в наш город и полгода проработала риелтором в агентстве недвижимости «Очаг». Была уволена из-за махинаций и вымогательство валюты с доверчивых клиентов повышенных гонораров за оказание услуг купли-продажи недвижимости.  Ее смело можно занесли в список черных риелторов, так как не имеет лицензии на этот вид деятельности, налоги и другие обязательные платежи, в том числе в пенсионный фонд, не производит.
— Понятно, действует в тени, — прервал капитан  лейтенанта.
—И вторая особа сорокатрехлетняя Тамила Львовна Швец не отличается законопослушанием. После окончания ПТУ больше нигде не училась, работала продавцом, а теперь реализатором на центральном рынке. Схема проста: на оптовой базе закупает товары дешевле, а на центральном продает в два-три раза дороже. Типичная спекуляция, за которую прежде давали срок, а  ныне считают предприимчивостью. В результате, пройдя через десятки рук посредников-нахлебников, цена товара возрастает в несколько раз. Неумная жажда обогащения свела этих двух особ. А жертвою их посягательств стал шестидесятидвухлетний художник Евдоким Саввич Суховей.
Будучи человеком творческим, романтичным, чрезмерно наивным и беспечным, он доверил им осуществить операцию купли-продажи квартиры, доставшейся в наследство от усопшего брата Никиты Саввича. Чтобы присвоить валюту они, приминив яд,  решили отправить старика на тот свет и были близки к цели.  Наступил час возмездия. Повяжем аферисток и звезды на погоны нам гарантированы: тебе большая майорская, а мне и маленькая сгодится. Я без претензий, ведь под одним знаменем борьбы за закон и справедливость служим. Может и полковнику Зарубину упадет генеральская звезда на плетенный погон.
— Возможно. Сказывают, что когда ему доложили, что преступницы изобличены, осталось лишь взять их с поличным, то просиял, как медный пятак. Нет, как золотой червонец, — сообщил Хромов и поинтересовался. — Достаточно ли доказательств и улик?
— Вполне. Я пришел к мысли, что пора брать аферистов на живца, — предложил Лихацкий, —  По оперативным данным доверенных лиц, гражданка Баляс в авральном режиме оформляет визу в ОВИР, чтобы свалить за рубеж.
— Куда именно?
— Во Францию ей въезд запрещен. Как только запахнет жареным, попытается сбежать в  Израиль. У нее двойное гражданство, в том числе земли обетованной. Туда же навострит лыжи и Швец Чтобы  потом не пришлось объявлять их в международный розыск, обращаться в Интерпол за экстрадицией, что чревато  бюрократической волокитой, писаниной, лучше арестовать их на месте, взять с поличным. Следует иметь в виду, что власти Израиля своих соплеменников другим государствам для совершения следствия и правосудия не выдают. Круговая еврейская  солидарность.
— Каков диагноз у Суховея? — спросил Хромов.
 —Лечащий врач Константин Викторович Елдахин сообщил, что художник был отравлен. Если бы скорая медпомощь запоздала на пятнадцать-двадцать минут, то был бы летальный исход. Его жизнь, как говорится, висела на волоске. Это еще одна, пожалуй, главная причина, из-за которой они попытаются скрыться за рубежом. Залягут на дно в надежде на возврат, когда стихнет шум.
— Суховей согласен на роль живца, ведь это связано с определенным риском, а его организм и без того подвергся стрессу, ослаблен?
— Куда ему деться, ведь в его интересах возвратить похищенную квартиру, дачу,  имущество и валюту за проданную квартиру умершего брата Никиты, — ответил Денис.
— Другого оптимального варианта нет.
—Тогда детально, чтобы не произошло осечки разработай план операции, проинструктируй потерпевшего, чтобы неожиданным экспромтом не испортил всю малину. У творческих людей очень богатая фантазия, в экстремальных ситуациях они часто непредсказуемы.
— Все будет в порядке. После того, как удалось отыскать дога Джима,  Евдоким Саввич успокоился, стал  прагматичным и рациональным без излишней наивности и романтики, присущим художникам, поэтам, музыкантам. Эта история, едва не стоившая ему жизни, многому научила. Поэтому больше дров не наломает, будет действовать по инструкции.  Да, он просит направить представление в больницу, из которой вынужден был совершить побег, чтобы никого из медперсонала не наказали. Ему стыдно, совестно перед людьми в белых халатах.
— Нет проблем, подготовь текст, охотно подпишу, — ответил Илья и  напутствовал. — Действуй, флаг тебе в руки!
 Вскоре, после того, как Лихацкий возвратился в свой кабинет, порог переступил Суховей. Он был довольный тем, что все складывается благополучно и Джим  в безопасности,
— Евдоким Саввич, сегодня вы имели «счастье» близко познакомиться с известным криминальным авторитетом по кличке  Хам, — сообщил Лихацкий.
 — А вы о том  бугае, что хотел захватить моего Джима?
— У него  типичное досье. Еще при Советской власти он начинал с краж и грабежей. Снимал с  людей меховые шапки и ювелирные изделия. Ошивался возле общественных туалетов на рынках,  вокзалах, в парках культуры и отдыха. Действовал по такой примитивной схеме: Зорко наблюдал за теми, кому приспичило. Если на  мужчине  или женщине в осенне-зимнее время подмечал  ценные шапки из соболя, песца, норки, ондатры, лисы и даже нутрии, то,  выждав паузу,  врывался в сортир, тогда ведь эти помещения с «м» и «ж» не имели дверей,  срывал шапки. Пока  сидящие на «очке» и опешивший пострадавший или пострадавшая, одевали  нижнее белье, его и след простывал. Но все-таки Хама схватили, попался на «подсадной утке», точнее,  на «селезне» потому,  что сотрудницей милиции решили не рисковать. По молодости  лет Серафим  дважды парился на нарах  в Кременчугской  ИТК за  кражу  шапок и изнасилование.
— Вот так чудеса! Как же он из  шапкокрада и насильника превратился в преуспевающего самодовольного бизнесмена? — спросил художник.
—Накануне развала страны, вместо того, чтобы трудиться в шахте или на заводе, занимался мошенничеством, наперстками, лохотроном., а когда СССР приказал долго жить, бандиты почувствовали себя, словно рыба в воде. В лихие, расстрельные 90-е годы, когда много бандитов полегло в кровавых разборках, Серафим уцелел. Подался в рэкетиры, возглавил бригаду. Вооружившись бейсбольной битой, выколачивали  из мелких коммерсантов, предпринимателей  дань за, якобы «крышевание» их бизнеса. Тех,  кто  проявлял строптивость, били  по печени  и  почкам, калечили, ставили на «счетчик» и забирали за «долги» квартиры, дома, дачи, автомобили и другое имущество.
С того времени за Серафимом прочно закрепилась кличка Хам, за его правой рукой  — Бита. Ныне те из них, кто  уцелел  в бандитских разборках, сколотил преступный капитал, легализовались,  стали крупными политиками, депутатами, чиновниками,  банкирами и бизнесменами с  криминальным шлейфом. У многих руки по локоть в крови. Внешне облагородились в дорогих от лучших модельеров костюмах, с золотыми с бриллиантами часами, перстнями, печатками, мобилами, браслетами, запонками, зажимами и прочими украшениями, на  шикарных авто, яхтах, самолетах вертолетах, но с бандитскими замашками и алчными инстинктами. 
Сытые и самодовольные, ходят грудь колесом и пальцы — веером. Дошли до самых вершин власти.  Если в России Владимир Путин из резидента КГБ стал президентов, то  на Украине бывший зек, благодаря капиталам олигархов, сделавших на него ставку, словно на скакуна и жокея на ипподроме, стал главой государства, марионеткой  миллиардеров. В итоге бандиты снова, как в 90-е годы,  творят беспредел, убивают, насилуют и грабят людей.
— Почему  до сих пор не арестуют Хама? — удивился Суховей.
—Потому что у него есть покровители  в главке милиции и  службе безопасности, которым он отстегивает мзду, — сообщил лейтенант. — Но теперь ведет себя осторожно, потому, что кто-то из «кротов»  донес, что  сотрудниками убойного управления УБОП,  взяли  в оперативную разработку. Поэтому и не стал  обострять ситуацию.
— Не будь вас  со мною в собачьем приюте, то отобрали бы Джима, — вздохнул Евдоким Саввич.
— Вполне вероятно. А чтобы избавиться от заявлений в милицию, избили бы вас битой и скормили собакам.  Та же участь могла постичь и Любовь Михайловну, так как бандиты свидетелей не оставляют. А вот Якова Борисовича, так как он для них свой, постращали бы и оставили в живых. Судя по намекам Серафима, ему и без того перепадет за срыв сделки.
— Ужас, что творится на белом свете, — посетовал художник.  Всем телом ощутил озноб, лишь благодаря  сотрудникам  милиции, остался  не только невредимым, но и вызволил  Джима из плена.
—Наступит час, возьмем за  жабры хамов. Злодеяния не должны оставаться безнаказанными и провоцировать рецидив! — с оптимизмом заверил офицер.— Впредь будьте осторожны, не доверяйтесь аферистам. Не смотрите на людей через розовые очки, ведь доверчивость и наивность чреваты опасностями.
— Премного благодарен за спасение и советы, — склонил голову художник.
—Теперь, что касается дога. Если Джим проявит оперативные способности, научиться брать след, то определим его на службу и довольствие. Пусть помогает ловить преступников. — Вот так  новость! За какие заслуги, почему  из ресторана? — удивился Суховей.
— Ну, не совсем, а в переносном смысле, тем, что остается на столах от клиентов.
— Значит объедки, помои,— сообразил художник.
—Зато, какие деликатесы! Собакам то,  какая разница. Главное, что вкусно и калорийно. Они на меню не жалуются, довольные, упитанные, даже обленились, не  всегда берут след.  Но это вина старшины кинолога Криничного, редко занимается дрессировкой.
— А как же арестованные на пятнадцать суток? Они тоже питаются объедками?
—Привыкли. Ворчат, когда в пище попадаются пробки от бутылок шампанского, водки и пива, губная помада, окурки, фольга  и обертки от конфет, — усмехнулся Денис.— Однажды несколько монет и  однодолларовую купюру обнаружили в оливье и винегрете. Тоже мне гурманы-аристократы, ели  бы, что подают, а то ведь спиртное и  чай для чифиря  требуют,  прокурору жалуются…
— Да, жизнь полна  парадоксов, абсурда и импровизаций,— вздохнул художник. — Полный натюрморт.
— Вам, Евдоким Саввич,  дегустация таких изысканных блюд пока  не угрожает, тем более, что вы, если не забыли, приглашены на банкет,— напомнил Лихацкий  о встрече со Швец.
— Не хочу ни банкетов, ни фуршетов, ни шведских столов. Устал, как  вол,— заявил Суховей. Теперь его сознание  было поглощено приятными мыслями и мечтами о  Фиалке. Ее милый облик и нежный голос наполняли его сердце радостью. Он позвонил бы сию минуту, но его сдерживал тот факт, что оказался бездомным. «Куда я ее приглашу, если вдруг изъявит желание, увидеть, как он живет? Они ведь уже в возрасте, чтобы долго обхаживать друг друга, да и на кафе после пьянок-гулянок средств не осталось. До очередной пенсии две недели. Никто не одолжит».
— Некрасиво отказываться от приглашения  очаровательных дам.  Вы себе не принадлежите, это требуют интересы дела, уголовного дела,— оборвав его размышления, твердо подчеркнул сотрудник угро и, чтобы рассеять сомнения, продолжил.— Вы, что же думаете, что до конца  жизни прописались в  милицейском общежитии? Глубоко заблуждаетесь. Я и так превысил свои полномочия, устроив  вас, а теперь еще и Джима, без согласований с начальником угрозыска и УВД.  Если за проживание и харчи выставят счет, кто будет оплачивать? Нынче за все платить надо, если  не деньгами, так услугами, содействием.
Суховей часто  заморгал, не находя контраргумента.
— Из двух предложений, выбирайте оптимальное. Сейчас  звоните гражданке Швец и отправляетесь на банкет, либо я вас, как бомжа, особо опасного элемента, оформляю в ИВС или в приемник-распределитель? А там, ох,  как несладко. У фюрера хоть своя берлога есть, а вам придется общаться с извращенцами, — дожал его мрачной перспективой Денис. — Не забывайте, что я вашу просьбу выполнил. Побывали в собачнике и выручили, спасли от смерти Джима. Будьте и вы  последовательны и  благодарны.
Художник замялся,  краска стыда прилила к впалым щекам.
— Согласен, — тихо произнес он, с дрожью вспомнив о ненавистных дамах бальзаковского возраста. На кнопочном аппарате  набрал номер телефона Швец:
— Тамила, добрый вечер, — глухо промолвил Суховей, хотя так и хотелось послать ее к черту на кулички.
— Добрый, но без тебя, Рафаэль, вечер, ни в дугу. Тоска зеленая, как на поминках, аж скулы сводит. Живо собирайся, не ломайся, как красна девица, куй железо, пока горячо. Сегодня разговаривала с Виолой у нее прекрасное настроение, ты не должен упустить свой шанс.  Если у тебя ко мне чувства охладели, то она из любви и сострадания готова не только предоставить свое жилье и стол, но и разделить постель, чтобы ты после тяжких испытаний, выпавших на твою долю, ощутил райское наслаждение.
— Что-то она слишком щедрая? Не верьте данайцам, дары приносящим.
— Каким еще яйцам? — не поняла Швец. — Давай без куража. Скоро ты станешь до неприличия богатым. Не считай, что я завидую, а радуюсь за тебя. Ты от нее натерпелся и вполне заслужил свой приз. Каждому свое, — сочувствуя, мягко промолвила женщина.
—Тамила, меня сейчас интересует главное: где я буду жить? Кто вернет мне квартиру, в которую уже вселился какой-то жирный боров?
— Вот, дурень? Да у тебя скоро будет куча  валюты, — вселила она оптимизм и  строго велела. — Рафаэль, слушай меня внимательно и не перебивай. Я не сидела, сложа руки, а думала о твоей судьбе, о перспективах. С такими деньжищами, как у тебя…
— Нет у меня деньжищ.
— Будут, очень скоро будут! Почитай, что они лежат на депозите, на хранении, — заявила Тамила. — Имея такие деньжищи, ты купишь двух или трехкомнатную квартиру в элитном доме от  строительных фирм «Консоль», «Монолит» или «Профессионал». Твоими соседями станут депутаты парламента, министры, бизнесмены, банкиры, звезды шоу-бизнеса. Узнают, что ты художник и со всех сторон поступят заказы на портреты, пейзажи, натюрморты… На руках будут носить, в валюте и драгоценностях утонешь. И еще останется валюта на приобретение иномарки. Из пешехода превратишься в водилу, покруче трусливого Жужелы.
— Что еще за жужелица? — спросил он.
— А, а, есть такой таксист-частник на красной «Ниве». Мы с Виолой уже обсудили этот вариант. Эх,  и погуляем на новоселье! Коньяк и шампанское польются рекой… Пол ходуном и дым столбом!
— За чей счет?
— Вопрос некорректен, тем более по отношению к женщине. Рафаэль не будь скрягой, — упрекнула она. — Это не соответствует статусу художника, который обязан быть щедрым, добрым и общительным.
— Мне элитное жилье не надо, я привык к своей квартире.
— Ха-ха-ха!  К своим клопам и тараканам.
— У меня  эти насекомые не водятся.
— Не смеши мои тапочки. Ты свою берлогу называешь квартирой.  Вспомни, сколько лет нашему дому? — и сама же ответила. — Более тридцати лет. Ни одного раза не сделали и не сделают капитальный ремонт. Крыша прохудилась, в подвале вода и сырость, штукатурка в подъезде отвалилась и на стенах трещины. Летом комары и черви. Надо срочно съезжать, пока не рухнул. Я тоже собираюсь свою трехкомнатную обменять на двухкомнатную. Виола пообещала  подыскать выгодный вариант. Не исключено, что продам, а куплю квартиру в одном с тобой доме, чтобы и на новом месте постоянного жительства остаться соседями. Подговорю Виолу и она тоже к нам переберется.  Заживем,  душа в душу, комфортно и весело.
— Упаси, Господь! — воззвал  Евдоким Саввич. — Вы же меня в гроб загоните своими пьянками, гулянками.
— Если и будем пить, то в меру и по большим праздникам, — заверила она.
— У вас  каждый день праздник.
— Рафаэль, не груби, ты же интеллигент, аристократ, — напомнила она.
— К черту Виолу! Не желают от нее никаких услуг.
— Напрасно, она все эти дни и ночи, пока ты находился в больнице, беспокоилась о твоем здоровье.
— Так беспокоилась, что распродала все  жилье и имущество.
—Рафаэль, запомни, все, что не делается — к лучшему. Я расщедрилась и  приготовила твой любимый французский  коньяк “Жан-Жак”. Будешь медлить,  привередничать,  все градусы и аромат улетучатся.  Жду тебя к семи вечера на банкет, не заставляй себя ждать.
— Буду, как штык. До моего приезда бутылку не открывай.
—Что же мне  теперь прикажешь, как истукану сидеть и на коньяк глядеть? Я решила  попробовать, дегустировать, не все тебе, мартовскому коту, масленица.
— Пейте шампунь, — перешел на блатной  жаргон Суховей, имея в виду шампанское.
— Ты,  за прошлое не сердись, я  была  не в духе. Кто старое помянет, тому глаз вон! Гляди, чтобы опять не запропастился?
— …И на тебе сдуру не женился, — пошутил он  в рифму и серьезно ответил. — На вокзале, среди бомжей обитаю. Звоню  на последние монеты из телефона-автомата, чтобы, как и обещала во время встречи на рынке,  пустила на ночлег. Не мыкаться же мне в зале ожиданий, откуда милиция  гонят тех, у кого нет билетов на отходящие поезда.
— Бедненький ты мой,— в голосе Тамилы послышались нежные нотки. — Зачем тебе тот шумный вокзал. Приезжай, если Виола откажет в ласке, то заночуешь у меня. Я тебя накормлю, согрею и утешу. Много ли мужику для полного счастья надо. Заодно отметим твое возвращение из  больницы. И не волнуйся,  я с тебя копейки не возьму, все за мой  счет. Ты  и так  не жадничал,  потратился на фуршеты-банкеты  и все ради Виолы. Она такая неблагодарная, я только недавно это поняла, раскусила ее, как грецкий орех.
 «Теперь у вас денег куча, как у того хитрого еврея», — подумал Суховей, но лишь спросил. — Виола Леопольдовна тоже будет?
— Нет, зачем она нам, третий лишний. Я с нею поссорилась, — возразила Швец. — Мы с тобой сами все полюбовно решим и хорошо посидим, подумаем, как с нее выдрать твою валюту. Объединим наши усилия и устраним недоразумения. Советую в любой ситуации сохранять хладнокровие, трезво оценивать события и ситуацию. Запомни, что худой мир лучше войны.
— Я с тобой воевать не собираюсь.
—Вот и прекрасно. Рафаэль, не будь лохом, не упусти свой шанс. Другой возможности  может не быть, — властно произнесла Швец. — Вспомни, когда я тебе давала глупые советы? Никогда!
— Сыт  по горло твоими советами. Вместе с Виолой лишили меня жилья и имущества, сделали бомжем, бичом, — напомнил он.
— Все, что не делается, к лучшему, — снова парировала Тамила. — Да,  ты прав, Виола  немного превысила свои полномочия, но ведь и ты отчасти виноват…
— Чем же это я виноват? Не перекручивай факты, не перебрасывай с больной головы на здоровую, — возмутился художник.
— Вот именно, у тебя тогда было больное не только сердце, но и голова. Ты находился в больнице и  с  самого начала  был недоступен,  невозможно было с тобой  посоветоваться. Поэтому и произошло досадное недоразумение с квартирой, — изложила свою версию Швец. — Впрочем, я за ее действия не отвечаю, но серьезно, на повышенных тонах, с нею поговорила. Виола готова покаяться и возвратить тебе валюту до последнего цента. Даже компенсировать тебе, надеюсь, что догадываешься, каким способом, моральный ущерб и терзания. Хотя такая пикантная «оплата» и вызывает у меня чувство ревности, но ради улаживания конфликта, я  прощу вам  «шалости», закрою на них глаза.
— Не ворчи. Ладно,  у тебя язык без костей, что помело, заговорил ты меня до щекотки, — с кокетством пожурила Швец. — Приезжай, на месте за чаем обсудим все детали. Не держи камень за пазухой, а кукиш в кармане и не пожалеешь. Свидание во всех отношениях будет приятным и незабываемым. Поторопись, а то я женщина  обидчивая и нетерпеливая.  Все выпью сама, приедешь к шапочному разбору. Когда тебя ждать?
Суховей взглянул на лейтенанта и тот показал один палец.
— Через час буду на месте,— ответил художник.
—Жду с нетерпением, приятного свидания,— ласково прозвучал женский голос. «Мягко стелет, да  жестко спать»,— подумал он и пообещал.— Жди, скоро буду.
— Ох, и хитрая, ловкая бабенка! Знает, на что мужик может повестись? На женские прелести и ласки, — усмехнулся Лихацкий. — Очень эффективное оружие из женского арсенала. Отлично, Евдоким  Саввич, первый акт  вы сыграли уверенно, профессионально. И дальше действуйте в таком же ключе. У вас явные задатки не только актера, но и оперативника, сыщика. Оформлю вас своим ДЛ.
— Что такое ДЛ? — насторожился художник.
— Доверенное лицо, информатор.
— Стукач,  что ли? Избави Бог от такой гнусной роли, — возмутился он.— Никогда, никого чекистам и милиционерам не закладывал и впредь не собираюсь.  Я уже давно  вышел  из того возраста, когда шастают по подъездам и подглядывают за соседями в замочные щели, чтобы узнать,  кто о чем говорит и с  кем спит для последующего шантажа и преследования.
— Евдоким Саввич, те времена канули. Это не связано с политическим сыском и сбором компромата на соседей и друзей, коллег по работе, — заверил лейтенант.— Мне необходима будет информация о совершенных или готовящихся преступлениях, чтобы  их раскрыть или предотвратить, изобличить преступника или группу. Наказание за злодеяние должно быть неотвратимо. Сила полиции в поддержке общественности,  в доверии народа.
 — В моем кругу людей, склонных к криминалу нет,— сухо произнес Суховей, дав понять, что тема исчерпана.
— Эх, Евдоким Саввич, не заблуждайтесь, ведь Баляс и  Швец смогли втереться  к вам в  доверие и жестоко отплатить,— заметил Денис. — Но вы не отчаивайтесь, на ошибках учатся.
— Лучше  учиться  на   чужих ошибках, чем  на своих.
— Конечно, лучше, но парадокс заключается в том, что на чужих ошибках никто не учится.  А у нас все идет по плану,— с азартом произнес лейтенант.
Он  связался по мобильному телефону с  Ильей Хромовым:
— Кэп, моя операция по изобличению  и задержанию отравительниц вышла на финишную прямую.  Мне требуется твоя помощь, так  как у тебя, как следователя,  больше  полномочий, то возьми в  группу эксперта-криминалиста Петра Малько  и токсиколога Диану Рубицкую.
— Может тебе еще и кинолога старшину Криничного с овчаркой? — иронизировал капитан.
— Нет, нюхать следы и преследовать не придется, события произойдут в квартире. Возьмем аферисток, на  месте с поличным.
— Зайдите  ко мне с магнитофонной записью телефонного разговора, обсудим детали операции и тактику действий,— велел Хромов  и они поднялись на второй этаж в кабинет следователя. Внимательно послушали запись.
— Молодец,  Евдоким Саввич, в меру сдержанно и строго вели диалог, — похвалил капитан. — Главное, что интонацией голоса не выдали наши намерения. Если бы ей не перечили и со всем соглашались, то это вызвало бы подозрения..
— Хотя Тамила Львовна и сообщила, что будет одна, чтобы, мол, никто не помешал любовным утехам, но не за тем она позвала художника, — произнес  Лихацкий. — Для секса у нее есть бой-френд. Я больше, чем уверен, что на этой тайной вечере обязательно будет Баляс. Поэтому  Евдоким Савич не расслабляйтесь, будьте бдительны, зрите в оба, не прикасайтесь к напиткам и закуске. Вас они пригласили не из чувства милосердия или запоздалого покаяния, а для завершения своего черного дела. Осознают, что таким способом, в вашем лице одновременно ликвидировав и потерпевшего,  и свидетеля,  смогут избежать сурового наказания. Уверовали в аксиому,  что нет человека и нет проблемы. Но это тщетные потуги
— В коварном замысле этих особ нет сомнений, — подтвердил следователь. — Мы должны сработать четко, как часовой механизм, без импровизаций и сбоев.

               
 51. Окончен бал, погасли свечи…

Спустя час опергруппа на УАЗе отбыла в один из жилых микрорайонов и, не доезжая двухсот метров  до здания, где находилась квартира Швец, свернули в проулок. Оставили  авто, чтобы не вызывать подозрений. Пешком, прячась за стенами, прошли в подъезд.
— Вперед, Евдоким Саввич, не робейте, вы в  своем доме. Действуйте осторожно, как договорились, а мы  нагрянем минут через пять следом,— благословил его Лихацкий. Суховей два раза / условный знак / нажал на кнопку электрозвонка. Услышал торопливые шаги и голос Тамилы  Львовны.
— Ты, Рафаэль?
— Открывай, встречай желанного гостя! — наигранно велел он.
— С большим  удовольствием! — в тон ему отозвалась женщина и распахнула двери. Сама прошла в гостиную,  а художник прикрыл дверь, оставив их незапертой.
— А-а, неуловимая Виола Леопольдовна! — опешил художник, завидев  во главе стола со снедью,  Баляс с невозмутимым и даже надменным выражением  лица.  Обернулся к Тамиле. — Ты же сказала, что одна?
— Это приятный сюрприз, иначе тебя, Рафаэль, сюда калачом не заманишь, — лукаво улыбнулась Швец. — Но ты не падай духом, держи хвост трубой. Виола, женщина сообразительная, немного покутит и пошабашит домой. Оставит нас  наедине, не пожалеешь, обниму и согрею, как самого  дорогого человека.
— Да, господин художник, вас зрение еще не подводит, как у орла глаз-алмаз. Вынуждены были пойти на хитрость, потому, что избегаете встреч, общения. Наверное, дуетесь на меня, как мышь на крупу и гнусные сплетни по городу разносите? Мне сообщили, что вы недавно звонили в  агентство недвижимости «Очаг» и качали права.
— А вы, пьете,  кутите на мои деньги!
— Рафаэль, не будь жлобом. Твои деньги в полной сохранности. На банкет, ради тебя, свои сбережения пожертвовали, — наигранно-весело сообщила Тамила.
— Ты мне зубы не заговаривай и лапшу на уши не вешай!— взорвался Суховей,  рискуя испортить обедню и сорвать операцию. — Где, где валюта  за две благоустроенные квартиры и дачу?  Задушу, падлюки!
— Какой грубиян! Какая мерзкая  личность? И я для него тратила свое здоровье и время в поисках солидных покупателей. Тамила, зафиксируй, он мне угрожает, будешь свидетелем, — оживилась Баляс. — За угрозу жизни предусмотрена уголовная ответственность. Вы, гражданин Суховей, руки не распускайте.
— Фу, какой грязный жаргон. Сразу видно, что у бомжей и блатных набрался, — преградила ему дорогу к подруге Швец, заметив его крепко сжатые кулаки. — Погоди, Рафаэль, остынь, а то сразу, словно на бойне, быка за рога.  Никуда твоя валюта не денется,  только целее будет. Все равно ведь в унитаз  спустишь,  на пойло и всякую фигню потратишь.
— Не твое собачье дело,— огрызнулся художник и, обозрев гостиную,  удивился. — Откуда здесь мебель не только из моей, но и  квартиры Никиты?
— От верблюда. Купила на аукционе, — вызывающе-нагло ответила Швец.
— Украла.  Как Плюшкин, все тащишь в свою берлогу.
— Не твое собачье дело.
— Вот так, пусти свинью за стол,  а она и ноги на стол, — не удержалась от реплики  Виола Леопольдовна и чуть не испортила рандеву. Скрипя зубами, Суховей  направился к двери, но вспомнил задание лейтенанта: держать себя в руках,, не поддаваться ни на какую провокацию, контролировать ситуацию.
— Рафаэль,  не держи на нас зла, столько ведь не  виделись, — хитрой лисой подкатила к нему соседка. — Давай сначала выпьем, расслабимся и за столом все полюбовно, по-семейному решим,  чтобы все остались довольны.
— Почему ты, Тамила,  моего Джима на живодерню отвезла?
— Сам туда сбежал, весь в хозяина, такой же шальной.
— Откуда тогда Любовь Михайловна узнала его кличку? — уличил он ее во  лжи.
— От верблюда. Отстань от меня,  со своим псом, — отмахнулась Швец, поняв, что попала впросак. Суховей возвратился. Окинул взглядом стол с напитками и блюдами. Увидел початую бутылку коньяка «Гринвич» и заботливо  приготовленный для него хрустальный фужер на тонкой высокой ножке с золотистым напитком.
— Милости просим, Рафаэль, не откажи в любезности, отведать, что Бог послал, — с улыбкой на лице указала на стул Тамила.
— Ты же обещала коньяк «Жан-Жак»,— заметил художник. Пожадничала?
— Тебе то какая разница,  главное, чтобы по шарам било и настроение поднялось,  а то рычишь,  как раненый в  задницу  кабан, — пожурила Швец. — Что-то ты,  харчами перебираешь? Не верится, что  бомжевал и  голодал.  Другой без разговора  навалился бы на еду,  только за  щеками  трещало бы, а ты  нос воротишь. Очень изменился и возгордился,  что богатым стал  и мы теперь тебе не чета.
Суховей не ответил, молчаливо  устроился за столом.
— Давай мы с тобой Виола,  подружка моя верная, немного коньячка выпьем, а потом и за шампанское «Французский бульвар» примемся, — предложила хозяйка квартиры  Баляс в  знак согласия кивнула головой. Тамила налила напиток  в пятидесятиграммовые рюмки, тем самым, дав понять художнику, что коньяк безопасен,  иначе бы они не рисковали своим драгоценным здоровьем.
— Сосед, не сиди  надутым индюком, словно на поминках. За твое  выздоровление и возвращение! — провозгласила она тост и потянулась рюмкой к  его фужеру. Виола Леопольдовна тоже приподнялась, оторвала от кресла свои пышные ягодицы,  чтобы сдвинуть рюмку с фужером.
В этот момент дверь, которую Суховей специально оставил незапертой, открылась,  трое  мужчин и женщина прошли  в гостиную.
— Полиция, уголовный розыск! Всем оставаться на местах! — приказал капитан Хромов. Опешившие от неожиданности женщины замерли с рюмками, поднесенными к  очерченным помадой губам.  Суховей,  сохраняя хладнокровие и верблюжье  спокойствие, поставил фужер с коньяком на стол.
— Ничего не трогать! — тонкий звон  хрусталя оборвал речь следователя, но он успел заметить, как  Швец  ребром  ладони ударила по фужеру. Он упал со стола и разбился на крупные осколки. Коньяк впитался в палас бордового цвета.
— О-о-о, мое венецианское стекло! — воскликнула Тамила. — Руки-крюки… Ой, Господи, как вы  меня  испугали!  Какая  я  неуклюжая, разбила  любимый дорогой  хрусталь. Улетели денежки на ветер. Этот фужер из  набора на двенадцать персон… Что ж ты,  хер моржовый,  незваных гостей за собой притащил?
С первых секунд неожиданного вторжения, среди  сотрудников опергруппы Тамила узнала продавца яда. На мгновение встретилась с ним  взглядом.
— А старая знакомая, как поживает муха цэ-цэ? — спросил лейтенант,  но она сделала вид, что не услышала, заложило уши. Не выдержав его пристального взгляда, прошипела:
— Молодой человек, вы обознались.
— Не ломайте  комедию, гражданка Швец, не прикидывайтесь глухонемой, — строго произнес Лихацкий, поняв  смысл  ее действий. — Я вас,  Тамила Львовна,  опознал. Это вы заказали и  купили у меня сильнодействующий яд.
— Сильнодействующий? Что вы ерунду несете. Он даже клопов и тараканов не берет, а кошку  слабит! — в сердцах из-за  того, что ее обманули, воскликнула женщина и запнулась.
— Вот вы  и сознались, — осадил ее капитан, а лейтенант велел  эксперту-криминалисту. — Петр, срочно собери жидкость, что пролилась на палас из разбитого фужера  для  исследования на  наличие яда.
— Господа, какой яд, вы что сдурели? Мы  тоже из той  бутылки пили коньяк, — заявила Баляс и демонстративно выпила рюмку, зажевала долькой  лимона, «жабичей лапкой» и бутербродом с черной икрой
— Я же приказал  ничего со стола не брать! — сурово повторил следователь.
—Что же теперь прикажите нам  с голоду  умирать, — огрызнулась хозяйка и пожалела. — Сколько добра, деликатесов пропадает, балык, маслины, «жабичи лапки». устрицы... Вы бы тоже, господа офицеры отведали... пища свежая, вкусная... Вы даже не представляете, как я вас уважаю и почитаю. У меня еще есть коньяк, виски, бренди, водка и шампанское. Для таких желанных гостей ничего не жалко. Давайте дружно присядем за стол, зачем  нам неприятности, когда можно договориться?
Иронично улыбаясь ее тщетным потугам, они  оставили предложение без  внимания и  Тамила пошла ва-банк: — Я готова написать явку с повинной, хотя Моисей знает, что ни в чем не виновата...
—Что за Моисей?— насторожился Лихацкий.
—Странно, что вы не в курсе. Тот Моисей, что сорок лет водил глупых бедуинов по пустыне, — отдалившись от Баляс, заявила. — Она втравила меня в аферу, а сама собиралась с валютой  удрать в Париж.
— В Париже ее ждет Интерпол, а вот в Афины лыжи навострила, — ответил Хромов и  услышал, как побагровев, Баляс с гневом  обрушилась на подельницу:— Ах, ты старая, курва! Пригрела змеюку-гадюку на свое молочной   груди...
—На молочной?— удивился следователь.— Причем здесь молочная грудь, может  вы беременны?
—Да, беременна,  — Виола важно огладила массивный живот и указала взглядом на Суховея. — От этого коварного сердцееда, от живописца зачала. Когда я ему позировала, то совратил искуситель. У него такая давняя традиция — не оставлять натурщиц без пробы. Семенами привык разбрасываться, столько невинных девиц, в том числе малолеток-нимфеток, обрюхатил, сексуальный маньяк. Привлеките его к ответственности за распутство.
Денис осуждающе поглядел на художника:
—Что же вы, Евдоким Саввич, утаили от следствия столь важный факт интимной связи с гражданкой Баляс? Это не делает вам чести.
— Врет она, я к иней даже пальцем не прикоснулся, — возмутился он.
— Пальцем может и не прикоснулся, а вот детородным органом...,— она изобразила на лице стыдливость.— Я не смогла устоять перед его натиском, темпераментом и азартом.
—Не верьте, с такой крупной бабищей не справился бы. К ней даже страшно подходить, — взывал Суховей.
— Мг, однако вы, гражданка Баляс, уже не в том возрасте, когда женщин соблазняют и совращают, — усмехнулся Хромов. — Впрочем,  гинеколог проверит, беременны или блефуете? А вы, Евдоким Саввич, не шибко переживайте. Экспертиза на  ДНК позволит установить личность отца-производителя.
Между тем  криминалист Малько открыл специальный саквояж,  надел белые эластичные, как у хирурга,  перчатки. После этих приготовлений взял ножницы и наклонился над паласом, словно губка, пропитавшимся  коньяком. Тамила Львовна  с расширившимися зрачками поняла суть его действий и намерений.
— Прочь, не портить  дорогую импортную вещь! — закричала она, вцепившись когтистыми  пальцами в плечи офицера.
— Отставить истерику! Стоять на месте! — зычно велел капитан, а Лихацкий оттащил хозяйку  квартиры в сторону и предупредил. — Будете мешать следствию, надену наручники.
— Вы меня не стращайте, я вас впервые вижу, — заявила Швец. — Буду жаловаться, где ваш  ордер на обыск?               
— Будут и  ордер,  и орден,  — скаламбурил Денис.
Эксперт-криминалист вырезал  из паласа пропитанный  коньячной жидкостью квадрат,  положил в полиэтиленовый пакет и отдал токсикологу Диане Рубицкой: — Теперь дело за вами, сударыня.
Во второй пакет он собрал осколки фужера, а со стола взял початую бутылку коньяка «Гринвич». Затем  поочередно сфотографировал  Баляс и Швец, общий вид комнаты и  содержимое стола.
— По какому праву вы проникли в чужую  квартиру, вторгаетесь в  частную жизнь? Вы же  юристы и  знаете, что это карается законом. Жилище  неприкосновенно, — риелтор наконец, пришла в себя, ощутив прилив бодрости от выпитого коньяка.. — Произвол. Это вам с рук не сойдет,  за все ответите. У меня связи, знакомые депутаты и чиновники, влияние в сферах  власти и бизнеса.
Баляс, осознав опасность, решила все грехи валить на предавшую ее Тамилу:
— Господа, прошу записать в протокол мое заявление. Гражданка Швец,  пыталась не только  прекрасного художника, но и меня отравить,  изжить со света. Зная ее гнусную, коварную натуру, я проявила бдительность. У меня есть железное, точнее, хрустальное доказательство, фужер, в котором был коньяк с ядом. Знакомый токсиколог провел экспертизу и мои подозрения подтвердились.
— Ах, ты сука, сперла  хрусталь из моего сервиза! — не подумав, возмутилась Тамила, выдав себя. — Я столько времени голову ломала, куда подевался фужер? Не верьте ей, лжет, как сивая кобыла. Чтобы такую тушу отравить, потребуется ведро яда. Откуда он у меня? Она неадекватна. Нет ума, считай калека, несет разную чушь.
— Гражданка Баляс, почему вы раньше не заявили в полицию о покушении на вашу жизнь и жизнь Суховея? — спросил следователь.
— Ждала вас, уважаемый. Что касается Евдокима Саввича, то он лучший мой клиент, хотя в последние дни совершенно отбился от рук, вышел из-под контроля. Я сделала все, чтобы  удовлетворить его запросы. Претензий ни в устном, ни в письменном виде от него не поступило.
— Избавили его от недвижимости, дачи и имущества? — констатировал офицер.
— Он сам того хотел, потому, что, как мне поведала Швец, собирался на постоянное место жительство в Италию, на родину гениальных художников, поближе к музеям и вернисажам с их полотнами.
— Без гроша в кармане, — бросил реплику Лихацкий.
— Я же не виновата, что он хронический алкоголик и на этой почве попал в больницу и только чудом выжил, — нашлась с ответом Баляс.
— Господа следователи, не верьте этому старому прохиндею. У него в голове вавка, — подала голос Тамила. — Собирался сбежать за границу, чтобы оттуда гадить на свою родину. Он— диссидент, агент итальянской разведки. При совдепе был под колпаком у КГБ.
— Тамила, что ты мелешь? Сама, наверное, работаешь на Моссад. В Италию я собирался на экскурсию, а не на ПМЖ, — возразил Суховей. — А пострадал из-за ваших пьянок-гулянок. Виоле Леопольдовне  выдал гендоверенность лишь на продажу квартиры усопшего брата Никиты. Воспользовались тем, что попал в больницу, продали мою квартиру, а дачу, я будто бы, подарил Тамиле Швец, хотя в мыслях такого не было.
— Он лжет, как сивый мерин, — парировала риелтор. — У меня на все объекты недвижимости есть гендовренности. Здесь явные признаки амнезии на почве алкоголизма. Я считала его лучшим клиентом, а он неадекватный шантажист. Обязательно подам  иск в суд за клевету,  подрыв моей деловой репутации.. Там у меня свои лю.., — и замолчала на полуслове.
— В  данной ситуации свои люди вам не помогут. Слишком далеко зашли в завладении чужой собственностью и попытке  избавиться от гражданина Суховея  посредством применения  яда, — произнес Хромов. — Доказательств вашей вины более, чем достаточно.
— Виола, бей их, гадов! Покажи свою силищу неземную! — неожиданно закричала Тамила.
—Стреляю на поражение, — предупредил капитан и положил руку на кобуру пистолета ПМ. Риелтор мрачно вздохнула и сообщила с вызовом:
— Господа, имейте в виду, я — подданная Франции. Не нарывайтесь на международный дипломатический скандал.
— Предъявите документ о гражданстве этой страны, — потребовал Хромов.
— Он находится в генконсульстве. Дайте мне пять суток для поездки в столицу и консультаций с консулом, — попросила она, решив, что этого времени вполне достаточно для  отлета в  Афины.
— Гражданка Баляс, этот номер у вас не пройдет. Во Франции вы персона нон грата, — сообщил  Лихацкий. — Накуролесили, наследили, оскандалились.  Вам категорически запрещен въезд и пребывание в этой стране.
Увидел, как она помрачнела, кровь прилила к побагровевшему лицу. Бросила испепеляющий взгляд на Швец, по ее вине   не успела  улететь в Грецию. «В  СИЗО я тебе, сука,  пропишу шейной мази, на всю жизнь запомнишь, как за нос водить», — решила она.
—Не троньте меня, руки прочь! — в истерике, закричала Швец, закатив белки глаз. —  Не верьте, она врет, это ей в голову пришла идея отравить  Раф…, пардон,  Евдокима Саввича. А квартиры, дачу, имущество  продать и валюту поделить. Ей в этом содействовала нотариус Эльза Марковна Кобла, еще та устрица. Виола ей дала на лапу. А  сколько именно, не сказала. Но вы ее прижмите, как следует и признается. Она только на вид такая большая и грозная.
—  Ах,  ты тварь, зараза неадекватная. Заткнись, сука продажная. Говорили мне знающие люди, чтобы не имела с тобой никаких дел, — прошипела риелтор.
— Сама заткнись.  Господин следователь, не верьте ни одному ее слову. Не удивляйтесь, у нее все дефектные, или неадекватные. Только себя считает идеалом, потому, что патологическая жабоедка.. Возомнила себя королевой Франции  при своей то комплекции в сто тридцать два килограмма.. Если кого и можно признать француженкой, так меня, стройную и изящную…
— Француженка? Как бы не  так. Глиста ты тощая, ни рожи, ни кожи. Как говорят хохлы, ни за що ухопыться, — Баляс смерила подругу испепеляющим взглядом, а Тамила продолжила изобличать:
—  А ты корова морская. Большую часть валюты присвоила и еще с меня вымогала двенадцать тысяч долларов за убогую дачу. Все ей, прожорливой заразе, мало. Слава тебе Господи, что мой сосед Суховей  жив и здоров. Теперь  вы матерую аферистку выведете на чистую воду. Посадите ее за махинации с недвижимостью и клевету. У меня на этой почве психическое расстройство, признаки шизофрении. Виола это подтвердит, мне надо срочно пройти курс лечения.
— Судмедэсперт  определит диагноз. Но похоже на то, что вы, как искусная актриса, способны на перевоплощение и симуляцию. В театре следовало исполнять роль отрицательного героя, а не в реальной жизни.
—Рафаэль, не погуби, голубчик, — взмолилась Швец.— Мы ведь с тобой друг друга, почитай, с пеленок знаем, наслаждались друг другом. Я тебе никогда не отказывала в сексе. У меня даже в мыслях не было тебя обманывать, а тем более лишать жизни. Не паникуй, после темной  наступит светлая полоса…
— Для художника она уже наступила, — сказал  Денис. — А  вот для аферисток—  черная полоса и поделом!
Тамила пропустило его замечание мимо ушей. Бросила гневный взгляд на риэлтора и с презрением произнесла:— Кто  для тебя Виола?  Пришей кобыле хвост.
— М-да, полюбил волк кобылу, оставил хвост и  гриву, — невпопад заметил художник, а Швец продолжила: — Господа офицеры, обращаю ваше внимание на следующие факты. Я предупреждала соседа о том, чтобы он не хвастался перед Виолой своей убогой дачей. Не послушался, теперь пеняй на  себя. Она обнесла сад и огород,  овощи, фрукты, ягоды слопала, как прожорливая саранча. Чтобы замести следы без моего согласия  тайно оформила хибару на меня. Я к этой афере не имею никакого отношения.
— О даче я ей ничего не говорил, — возразил Суховей.
— Говорил, говорил, у тебя рассеянный склероз.
— Ах, ты,  паразитка, — угрожающе заявила Баляс.— Значит, решила все на меня свалить, задавлю, гадину. В камере встретимся, заставлю зубной щеткой парашу до блеска чистить. Узнаешь, почем фунт изюма.
—Господа,  не верьте этой горилле. Она — инвалид умственного труда, у нее справка от Маграма, — панически взвизгнула Швец, будто ее уже настигло наказание риелтора.
— Я тебе, вобла сухая, покажу справку, остаток жизни будешь работать на аптеку, — пообещала Виола.
— Видите, правда  глаза колет. Запишите в протокол, она мне угрожает. Вся наша жизнь театр, а люди в нем актеры, —  Баляс напомнила крылатое изречение Шекспира.
— Отличие в том, что в театре за исполнение ролей актерам платят гонорары, а вы получите срок, — ответил Лихацкий.
— Не торопитесь с вердиктом, это не ваша прерогатива. Не забывайте о презумпции  невиновности, — блеснула юридическими знаниями риелтор.
 — Тем не менее,  вы  арестованы по подозрению в совершении ряда преступлений. Вот санкция на арест, — Хромов предъявил документ. — Друг друга стоите, два сапога— пара. Каждый за свое деяние ответит по всей строгости закона. Успокойтесь, не тарахтите.
— Допрыгались, жабы пучеглазые, болотные, — с удовлетворением  изрек Суховей. — Сколько вы моей  кровушки попили…
—Я требую адвоката!  Ни одного слова из меня клещами и вытянете, — набычившись, угрюмо пообещала Баляс.
— Клещи не потребуются. Под напором неопровержимых улик расскажите,  как вам по паспорту Суховея удалось получить кредит в десять тысяч долларов в банке «Пальмира», а затем в рассрочку по тому же паспорту в ювелирном салоне «Золотой шмель» купить драгоценностей на  пять тысяч долларов. Часть из ювелирных изделий заложили в ломбард «Фортуна», — сообщил следователь и увидел, как потускнели глаза женщины. Стальные наручники сковали ее запястья. Капитан обернулся к художнику:
—Евдоким Саввич, эта мадам успела навесить на вас  долги  на пятнадцать тысяч долларов. Взяла наличные в банке и драгоценности в ювелирном салоне в кредит.  Хотя расплата за излишнюю доверчивость могла вам стоить жизни. Благодарите Лихацкого, он ваш ангел-хранитель.
Денис с удовлетворением произнес.
 — Окончен бал, погасли свечи…
Тот же вердикт за ним  повторил бы  и  Суховей, но промолчал, осознавая, что раньше отпущенного ему Богом срока, мог  уйти в небытие. А ведь дело случая, не попади лейтенанту Лихацкому злополучное объявление на глаза, и  земной путь художника завершился бы траурным ритуалом  со сжимающей  сердце музыкой духового оркестра, а может быть и без таковой. Тогда бы и черная сорочка пригодилась. И никогда бы не довелось познакомиться с Любовью Михайловной. «Это мне подарок свыше  за пережитые испытания и лишения. Любовь Михайловна, Любочка, я знаю, что в отличие от алчных и коварных баб-жаб, ты никогда не обидишь Джима, а значит, со мной будешь ласкова. Мы с тобой — родственные души,  — в предвкушении свидания с трепетом в сердце подумал художник.

г. Симферополь