Пед, мед, или замуж

Владимир Федорович Быков
     Эммануил Львович (для родни и тех, кто был с ним не в ладах – просто Моня) был мужчиной высоким, средних лет, вальяжным и аккуратно одетым. Чаще всего в светло-серый костюм, галстук и непременно блестящие галоши поверх штиблет. Он преподавал в станкостроительном техникуме черчение и геометрию.
С учениками Эммануил Львович был строг. Любил с высоты своего приоритетного положения пошутить, пожурить, поставить на место. Иногда позволял себе откровенные намёки на неполноценность тех, кто не успевал по его предметам. Не упускал случая произнести в адрес двоечников: «Кто не может осилить грамоту чтения сборочных чертежей, туго соображает в начертательной геометрии, являющейся умственной гимнастикой для человека, тому в жизни путь один – в «ПЕД», «МЕД», или «ЗАМУЖ».
И ведь добивался своего. В техникуме не было случая, чтобы ученика отчислили за неуспеваемость по какому-то одному предмету. А за двойки по начертательной геометрии  в назидание всем первокурсникам, хоть и редко, но выгоняли. 
  Одно время кандидатом в этот самый «ПЕД» и «МЕД» обозначился Вася Курмашев. Огненно-рыжий ученик 67-й кузнечно-прессовой группы. Паренек он был курносый, конопатый, с вечно растрепанной медного цвета шевелюрой,  а в целом – шутник  и шалопай.
Двоек Вася нахватал вовсе не из-за прирождённого тугодумства, а оттого, что любил похохмить и насмешить однокурсников.
Однажды темой урока были шпоночные соединения. Эммануил Львович вызвал Курмашева к доске и задал вопрос:
– Какие детали присутствуют в шпоночном соединении?
Вася, хитро улыбаясь, начал перечислять:
– Вал, или ось, втулка, или ступица…
– Правильно, молодец. А ещё?
Курмашев сделал вид, что задумался и ляпнул:
– А ещё, Шпонька!
Эммануил Львович чуть не соскочил со стула:
– Что? Что там ещё есть?
– Шпонька, – невинным голосом повторил Вася.
Класс подавился смехом. Эммануил Львович, всегда спокойный и сдержанный, на этот раз непроизвольно взорвался:
– Шпонька! Какая шпонька? Сам ты шпонька – дурная голова! Олух царя небесного!
Нервно вышагивая вдоль преподавательского стола, с зажатой в руке указкой, Эммануил Львович никак не мог успокоиться:
– Через три года вот такая «шпонька» придёт на завод и начнёт командовать кадровыми рабочими. Нет! Подобного позора я не перенесу.  Не знать такую деталь, как шпонка! Это не лезет ни в какие ворота. Ты, что специально решил разыграть меня и всех уморить? Шпонька! Это же уменьшительное от слова шпана.  Шпана – шпонька… Она что тебе, родня? Ты у неё в друзьях, или в предводителях ходишь?
Сокурсники уже не просто смеялись, а гоготали, пригнувшись к партам и прикрыв лица руками. Лаборант высунулся из-за дверей своей комнаты и, широко улыбаясь,  наблюдал за происходящим.
– Ну что Вы, Эммануил Львович? – продолжал хохмить Вася. – Я имел в виду ту же, что и Вы важную деталь машины, но немного скартавил её название. Это от волнения. Когда волнуюсь, произношение у меня непроизвольно меняется.
– Ещё издевается! Шпонька чертов! – в отчаянии закричал преподаватель. – Уйди в «ПЕД» с глаз моих, чтобы я тебя не видел, а то, не ручаюсь за себя.
 Он в сердцах бросил на стол указку и, схватившись за голову, сам ушёл в лаборантскую.
На следующий день вся группа ждала развязку истории. Эммануил Львович чётко по звонку зашёл в кабинет, ловко сдвинул со штиблет галоши, снял пиджак и громко с сарказмом произнёс:
– Дурак  Курмашев, отнеси-ка пиджак в лаборантскую.
Вася аккуратно принял пиджак и молча, на вытянутых руках величественно унес его на вешалку. Больше в этот день Эммануил Львович Курмашева не замечал.  Не хотел расстраиваться. Однако, принародное обращение как к дураку, крепко задело самолюбие Васи. По нему было видно, что он задумал неладное.
Придя после занятий в общежитие, Вася-шпонька (так успели окрестить его сокурсники за вчерашнюю проделку), стал «стрелять» три рубля до стипендии.
–  Что, решил напиться с горя? Или в оперном театре набраться вдохновения? – шутили соседи по комнате.
– Ни то, и не другое, – отвечал Василий. – Мне срочно нужен хороший, увесистый молоток.
Однокашники перестали острить, поняли, что история принимает серьёзный оборот.
– Слушай, Вася, – стали они уговаривать Курмашева, – не драматизируй. Ну, треснешь ты Моню молотком по башке. Звону, конечно, будет много, но ведь и биографию себе испортишь!
– Вы что, действительно держите меня за дурака? Да я уважаю Моню больше, чем всех вас вместе взятых. И молоток мне нужен чтобы охранять его от таких охламонов, как вы.
– Дело, конечно, твоё. Не хочешь говорить, зачем тебе молоток понадобился, не говори. Только послушай своих товарищей, –  вступил в разговор староста комнаты. – Человек с молотком, точно так же, как и человек с ружьём, вызывает у окружающих особое подозрение. Ты знаешь прошлогоднюю хохму с «медвежатниками» из группы литейщиков?
– Что за хохма?
– Целый спектакль! Правда, его быстро замяли. А дело было так.  Двое недорослей решили кого-то ограбить. Купили молоток, завернули в газетку и вечером пошли на дело. Вид у них был такой, что первый же повстречавшийся милиционер не прошёл мимо. Остановил и начал пытать: кто такие, куда идут, зачем им понадобился молоток? Короче, горе-грабители наложили в штаны и во всём признались. Так вот. Держись ка ты, Вася, от молотков подальше.
Василий вместе со всеми посмеялся над несостоявшимися «медвежатниками», но тут же ещё раз попросил взаймы денег. Три рубля ему дали.
Следующим утром Курмашев появился в техникуме с портфелем. Уроки черчения проходили парами с десятиминутным перерывом. Первый урок Василий активно работал: тянул руку на вопросы Эммануила Львовича, что-то отвечал, и даже удостоился одобрения. Всё складывалось замечательно, будто истории со «шпонькой»  не было, и дураком Курмашева никто не называл.    
Во время перерыва Эммануил Львович ушел в преподавательскую. Лаборанта в кабинете черчения ещё не было. Курмашев тут же юркнул под учительский стол. Раздался торопливый стук. Буквально через несколько секунд Вася вынырнул обратно, сел на своё место и спрятал в портфель молоток. Всё произошло так быстро, что даже ученики с первых парт ничего не заметили.
В этот день Эммануил Львович занимался с несколькими группами. Когда закончил занятия, стал собираться домой. Сложил бумаги, продолжая сидеть на стуле, привычно вставил ноги в галоши, начал подниматься и… испугался.
Ноги его, словно парализованные, не слушались.  Не хотели отрываться от пола. Не понимая, в чём дело, он попробовал подняться ещё раз. Ноги словно приросли.
Эммануил Львович поборол панику, медленно вытер платком вспотевший лоб и, наконец, догадался в чем дело. Он освободился от галош, залез под стол и подергал их рукой. Галоши намертво держали гвозди.
Эммануил Львович с силой вырвал обувку, упал на стул и расхохотался от души. Вытирая от смеха слезы, он позвал лаборанта и разразился монологом:
– Ты только посмотри, что сорванцы натворили! Гвоздями прибили мои любимые галоши. Ай да молодцы! Если бы узнал, кто это сделал, поставил бы пятёрку. За сообразительность. Вроде, не дети, но и взрослыми не назовёшь. Это ж они мне за «ПЕД», «МЕД» и «ЗАМУЖ» отомстили, а не понимают, что я и сам в их возрасте был таким же. Сколько раз слышал от своего преподавателя эти мудрые слова. В жизни пригодилось. Вот и мои наставления даром не прошли!