Данте в «Божественной комедии» поместил предателей в самый последний, девятый круг ада.
Попасть в этот круг обречены предатели — родины, родных людей, близких, друзей.
В нем находятся Иуда, Брут и Кассий.
В смутное время начала девяностых мне удалось получить участок земли. И не игрушечные шесть под дачу, а восемнадцать соток! Дремлющие гены земледельцев, заложенные в мой геном бесчисленными поколениями предков-крестьян, проснулись и просто возопили:
Земл-я-я-я… Твоя Земл-я-я-я!!!
Без промедления, с большим энтузиазмом начал осушать, сажать, строить… На волне душевного подъёма всё хотелось сделать своими руками и не делиться ни с кем этой работой. Эта истовость весьма отрицательно сказалась на других моих делах, и вскоре стало ясно, что без помощников не обойтись. Так у меня появился Эдуард.
Ему было под пятьдесят: длинный, тощий, жилистый и внешне похожий на полусогнутый гвоздь. Про себя я так и называл его – Гвоздь. А вот лицо вспомнить не могу, что объяснимо: так должно быть у людей его профессии. Это был кадровый работник органов безопасности. Более того, Эдуард утверждал, что он не рядовой, а лицо районного масштаба. Известно, основными бенефициарами от «перестройки» оказались у нас как раз органы, но это относится к их высшему эшелону, а те, кто работал «на земле», испытали все невзгоды от того, что называлось перестройкой, по полной программе. Эдуарда, несмотря на его районный масштаб, сократили, и пришлось ему зарабатывать на жизнь шабашками в Подмосковье.
Человеческих отношений между нами не установилось, но как-то на перекуре Эдуард рассказал историю, которая не забывается. Она совсем его не «красит», но, видимо, нужно было это ему рассказать. Что-то типа исповеди: поделишься своими грехами — и легче станет на душе.
Жил Эдуард с семьей в частном доме маленького райцентра и, как полагается, был у него во дворе на цепи пёс Тузик — обычная дворняга, но не совсем. Имелась у Тузика одна особенность,если днём ему удавалось освободиться от ошейника, то он не бродяжничал по посёлку, не поднимал ногу на каждый угол, а прямиком бежал к зданию, где находился в тот момент Эдуард, ложился и ждал хозяина часами, пока тот не выйдет. А потом было море собачьей радости: прыжки, визг, хвост производил немыслимые кренделя... Эдуарду льстило это, но до поры до времени.
Так случилось, что появилась у него связь на стороне. Конечно, они «шифровались» и встречались аккуратно, используя специальные навыки Эдуарда, но посёлок небольшой и такое скрыть трудно. Жена, узнав об этом, пыталась контролировать мужа. Часто звонила ему на работу и выясняла: что, где, зачем…
И вот однажды, когда на её звонки сотрудники Эдуарда давали классический издевательский ответ:
— Эдуард на объекте,
при этом не уточняя, кто или что является этим объектом — она не выдержала: спустила Тузика с цепи и отправилась к дому соперницы. Когда подошла, Тузик уже лежал возле калитки дома, что и требовалось доказать!
Дверь в дом оказалась заперта изнутри. Жена бегала под окнами, стучала, пыталась заглянуть, но за плотными занавесками ничего не было видно. А по выражению Эдуарда:
— Мы лежали молча, как партизаны.
Вечером дома вымуштрованная безответная жена взбунтовалась и был большой семейный скандал.
Нет, Эдуард не хотел уходить из семьи. Как он объяснял:
— За много лет в семье всё отлажено. Жена, в принципе, меня устраивала. А если бы и нет, то все равно на моей работе нужен хороший моральный облик, тогда к этому строго относились. Потом сын подрастал — а у нас уже династия в профессии — и вскоре надо было его по нашей линии устраивать.
— Так почему не завязал с любовницей? — спросил я.
— Э-э-э…, нет. Уж очень она мастеровитая была в этом деле. Местная, деревенская, а где только набралась. С женой не так. Не хотел я с ней тогда прекращать отношения.
В этой ситуации получалось, что бедный Тузик с его нелепой привязанностью становился главной угрозой устойчивому существованию треугольника. Он точнее любой навигационной системы мог указать местонахождение Эдуарда и спровоцировать очередной скандал. Надо было что-то делать. Как говорят, проблемы не деньги — их надо решать, а не копить.
— Я привык решать вопросы – повторил Эдуард.
— У меня в мастерской на верстачке всегда лежал кусок рельсы с отверстием. Сам знаешь, гвоздь выпрямить или ещё что-нибудь по железу … А ещё я рыбак. Снасти, лодка – это всё в наличии. Лодку держу прямо внизу за участком, там в конце его капусту сажаем, потом тропинка, а за ней берег речки.
— Ну вот, взял я рельс, веревку, отвязал Тузика, столкнул лодку, сел и его взял с собой. Обвязал Тузика веревкой надёжно как альпиниста и концы её пропустил в отверстие рельсы. Говорят, что собаки чувствуют свой конец, а Тузик тихо себя вёл, руку лизнул…
Выплыл на середину реки – там поглубже – поднял Тузика вместе с рельсой и бросил … Его сразу вниз потащило, он не барахтался. Рельса была килограмм пятнадцать и Тузик, примерно, столько же весил.
У меня появилось желание крикнуть:
— Зачем ты мне это рассказываешь? Я не поп! Грехи не отпускаю!
Вместо этого, пришло воспоминание из далекого детства: сосед привязал своего шкодливого пса к столбу и раз за разом безуспешно пытался застрелить его из ружья патронами, заряженными мелкой птичьей дробью. И я сказал совсем не то, что хотел:
— А почему не застрелил?
— Зачем? Лишний шум и яму копать потом надо. А у нас речка хорошая. Сомы водятся и быстро с ним разберутся.
Гвоздь чуть помолчал — видимо вспоминалась рыбалка — потом добавил:
— Большие сомы попадаются – и на его лице появился мечтательный оскал.
Так закончилась жизнь Тузика. Самая точная надпись на его могиле, если бы таковая могла быть, следующая:
«Здесь покоится безвинно убиенный Тузик: по-собачьи преданный хозяину и по-человечьи подло преданный хозяином».
Мир его праху.