Проходящий поезд “Мариуполь-Ленинград” прибыл в Харьков, как водится, с двухчасовой задержкой, так что дома объявился в точности под бой кремлевских курантов.
– Ур-р-ра!!! – повисли на мне братья, – Толик вернулся!
– Что так поздно? Мы уже все глаза проглядели, – радостно обняла мама.
– Что-то ты совсем не загорел, сынок, – улыбаясь, отметил папа.
И до двух ночи я взахлёб рассказывал о первом путешествии к морю и о самостоятельной жизни во взрослом санатории.
– Какой красивый загар, – отметила мама, когда, наконец, добрался до постели, – У отца он какой-то грубый, как у негра. А тут чистое золото.
– Азовский, – с гордостью ответил ей, – Это от йода. Потому и кажется, что не загорел. Просто, весь харьковский перешел в азовский.
– Завтра весь свой азовский в бане смоешь, сынок, – обиделся за негра отец, – Он непрочный. Максимум на неделю.
Спорить не стал, хотя и слышал эти байки о нестойкости морских загаров.
А во сне опять оказался в Мариуполе в своем номере. Рядом лежала счастливо улыбающаяся Олечка:
– Как я рада, Толик, что ты вернулся. А у меня новость. Ты стал папой маленького Толика.
– Когда это ты успела? – удивленно спросил подружку, – У меня еще загар не сошел, а у тебя целый ребенок.
– Ерунда. Загар завтра в бане отмоешь. А пока давай с тобой родим девочку, – предложила она.
– Да я с удовольствием, Олечка. Но у меня паспорта нет.
– Как нет?
– Я еще школьник, – густо покраснев, признался ей.
– Ну, Толик, ты и обманщик! Ладно, сделаем тебе фальшивый на имя моего дурака-мужа, и поедем в Магадан.
– В Магадан?! Зачем, Олечка? Я же учусь. А через неделю первое сентября.
– Какая школа, Толик! Ты отец двоих детей! Будем с тобой золото мыть. Там у меня палатка есть. Заживем, как у кота за пазухой. Ладно, давай без паспорта, – откинула она краешек одеяла.
А потом долго не мог уснуть. “Как хорошо, Олечка, что ты моя первая женщина, а не Фаинка. С ней чувствовал себя куклой бессловесной, а с тобой – мужчиной. Как жаль, что мы никогда больше не встретимся. И я ничего не узнаю о маленьком Толике. Даже, есть он, или нет. Какая несправедливость! Так жить нельзя. И зачем только согласился пойти с Виктором на те дурацкие танцульки. Нет, взрослым быть плохо”, – окончательно решил я и уснул сном младенца Толика. А под утро приснилось море, каким увидел его с холма в первый день нашей с ним встречи.
Прямо с утра отправились с Сашкой в полупустую в это время баню.
– Какой красивый загар! – окружила нас стайка взрослых мужиков спортивного телосложения, – Ты где так загорел, паря? – восхищенно спросил кто-то из них. Ответить не успел.
– Да ерунда это, Колян. На Азовском море. Там химию сливают. Вот его и покрасили. Какой там загар. Сейчас вымоется, беленьким станет. Спорим на пиво! – предложил “говорун”.
– Проспоришь, Мыкола. Загар, как загар. Не смоется, – возразил “умник” Колян.
– Струсил? Ну, что, спорнём? – заржал говорун Мыкола.
– Спорнём! – согласился умник, – Давай, паря, мойся быстрей. Мы на тебя поспорили, – обрадовал он.
– Вы поспорили, а я мойся. Ждите. Я не спешу, – возразил умнику.
– Зато мы спешим. Уважишь, кружку нальем, – предложил он.
– Мне и брату, – показал на Сашку.
– Идет, – согласился говорун.
– О чем спорите? – спросил проходивший в поисках клиентов банщик, – Да я любой загар отмою. А этот химический – тремя шайками, – похвалился он.
– Отмывай! – приказал говорун.
– Как отмывай! У меня денег на него нет, – возмутился, кивнув на банщика.
– Не бздо, паря. Платит проигравший. И банщику, и за пиво, – определил говорун.
– Согласен! – протянул руку умник, – Давай, мой! – приказал он банщику, и меня впервые вымыли, как маленького, да еще в окружении толпы зевак.
Таким же макаром вывели в предбанник.
– Сиди, пока не остынешь, – приказал банщик, – А то ты красный после бани. Не разберешь.
Под надзором толпы просидел с полчаса.
– Похоже, загар настоящий, – вынес, наконец, свой вердикт банщик.
– Ур-р-ра! – заорал умник в предвкушении халявного угощения.
– А говорил с трех шаек. Мой еще раз! – не унимался проигравший говорун, перекрыв пути отхода банщику.
– Я могу и пять раз вымыть. Тем более, клиентов нет. Толку-то. Ничего не изменится, – возразил банщик.
– Вот и мой пять раз! – приказал Мыкола.
– Мне домой пора, – возмутился я.
– А твое дело телячье, пацан, – не согласился тот, – Надо будет, шкуру снимем и сдадим на анализы, – зло посмотрел он на меня, как на причину своего проигрыша.
– Я тебя самого на анализы сдам! – возмутился я, – Не очень-то фраерись, залетный, – с понтом ошарашил его на фене.
– Хорош, спорщики! А то милицию вызову! Так, голыми в воронке и поедете! Ты проспорил! – показал он на говоруна, к великой радости такого же не местного Коляна.
А через пятнадцать минут мы уже всей толпой пили заслуженное пиво. “Вот тебе, батя, и загар”, – заливал в себя уже третью кружку, пожалованную многочисленными болельщиками, делавших ставки на этот спор.
Конец августа не порадовал теплом, и мой потрясающий загар окончательно скрылся под одеждой. А так хотелось удивить одноклассников, удовлетворив их любопытство небрежно брошенной фразой:
– Как, где загорал. Конечно, на море. Где же еще можно так загореть.
А потом добить сообщением, что ездил самостоятельно, без родителей, и делал, что хотел, и даже – немыслимая вольность – пропадал на танцах аж до утра.
– Ну, и с кем ты там танцевал? Неужели и девочки были до утра?
– Какие девочки? Там такие симпатичные тетки.
– Тетки? Ну, и какой интерес?
– Чудак ты, Юрка. Тетку уговаривать не надо, – объяснял прописные истины очередному любопытствующему приятелю.
– Так вы что, по-настоящему?! – удивленно спрашивал тот.
– Нет, как в детском садике! – остроумно отвечал ему, а он краснел, как рак, под дружный смех прислушивавшихся к разговору одноклассников.
– И что, всем дают? – интересовались некоторые.
– Всем, не всем – нам с Витькой перепадало. Они для этого и на юг ездят!
– Да ты что?!
– Вот тебе и что. Не все, конечно. Но, некоторые точно! И молоденьких, как мы, любят. Особенно, кто в первый раз. Обожают учить. Я штук десять перепробовал, и всем говорил, что впервые. Ладно, я пошел, – оставлял в невероятном возбуждении очередную группку одноклассников.
Слухи о моих подвигах, конечно же, быстро стали всеобщим достоянием. Очень скоро отметил, что на меня как-то по-особенному стали поглядывать одноклассницы. Интересно, кто это протрепался? А как-то раз на переменке подошла Таня Тихонова – самая красивая девочка класса – и, откровенно толкнув грудью, уже заметной даже под школьным фартуком, негромко спросила:
– Толик, может, и нам все расскажешь?
– Что все?
– Ну, что мальчикам рассказывал. Только отдельно, без них.
– Зачем это вам? – невольно покраснел я.
– Интересно. Мы же будущие тетки, как ты говоришь, – еще раз проехалась она своей пышностью и оставила в гордом одиночестве.
“Кандидатка”, – отметил про себя.
Но, что-то я слишком размечтался. Ничего этого не будет – ни расспросов о моем морском путешествии, ни о подвигах на танцплощадке, – и вообще ни о чем, потому что нет больше нашего славного седьмого “А”. И завтра, Первого сентября, я, словно заурядный первоклассник, войду в совершенно незнакомый восьмой “А”.
А дело в том, что едва наша лучшая в Харькове школа окончательно погрязла в хрущевских экспериментах, восьмые классы пришлось сформировать заново – из школьников, которых с трудом набрали по всему городу, и от нашего коллектива осталась лишь горсточка слабаков. Все способные ребята, в том числе мой друг Юрка Елдышев, разбежались по другим школам, пусть и заурядным, но без лишнего года обучения неясной профессии. Из отличников в классе остался только я, да и то по настоянию родителей:
– Не спеши, сынок, все еще переменится. А в этой школе ты на хорошем счету, – уговаривала мама, бессменный член родительского комитета.
А мне так не хотелось учиться в школе целых двенадцать лет, да еще на какого-то технолога холодной обработки металлов. С пятого класса мечтал о небе. Уже целых два года занимался авиамоделизмом и с нетерпением ждал, когда исполнится шестнадцать, чтобы поступить в школу планеристов при ДОСААФ. Я хотел стать летчиком, и перспектива ходить в школу еще пять лет меня не устраивала. Но с родителями не поспоришь. Кто я такой? Школьник, у которого нет паспорта.
Знакомство с новыми ребятами началось с конфликта, когда на последней парте у окна, моем законном месте с четвертого класса, обнаружил незнакомца.
– Это мое место. Я здесь всегда сижу, – объявил ему, показав свои вещи, которые положил на полку парты заранее – еще до того, как мы вошли в класс.
– Место не куплено, – возразил он, явно не собираясь уступать.
Что ж, парень моей комплекции, жилистый, со смазливой физиономией и черной кудрявой головкой. Этакий “живчик”, как говорил о таких наш авторитет Ленчик. Но и я, отработав все лето в колхозе и на осиротевшем дедушкином дворе, уже тогда легко манипулировал пятидесятикилограммовыми мешками с зерном.
Молча подхватил нахального незнакомца, словно мешок, без труда вытряхнул из-за парты и спокойно уселся на свое место. Неожиданно тот замахнулся, нарушив священный закон драки – “сидячего не бьют”.
Чуть приподнявшись, встречным ударом угодил ему в челюсть. Но и сам пропустил неслабый удар по уху. В голове что-то зазвенело, словно дали звонок на первый урок. Даже рассмеялся от невольного совпадения ощущений.
А вот реакция моего противника была странной – парень, восьмиклассник, вдруг расплакался, как девчонка. Всхлипывая, он медленно собрал свои вещи, а потом, наклонившись ко мне, тихо сказал:
– Ну, ты еще выйдешь сегодня из школы, – и пошел устраиваться на свободное место.
Я чуть не рассмеялся вслух. Угрожать мне, да еще где – у входа в родную школу, где с детства знаком каждый “блатной” из тех, что околачиваются здесь, собирая дань с наших богатеньких школьников.
На перекличке узнал, что новенького зовут Виктор, и у него двойная фамилия Савич-Заблоцкий.
День прошел незаметно. Я уже забыл об утреннем происшествии и спокойно вышел на школьный двор.
– Привет, Толик, – подошла горстка дежурной братвы, – У вас столько новеньких в классе. Что за пацаны? Блатные есть? Или можно всех трясти?
– Ну, вы даете, – не ответил им.
Пожав достойным руки, пошел домой. Неожиданно из кустов выскочил Витька с палкой в руке и с решительным видом бросился ко мне. Этого только не хватало.
Под руками ничего не было, но метрах в десяти позади лежала половинка кирпича. Машинально отметил, когда шел. Бросился назад.
– Стой, трус! – радостно заорал Витька, стремительно приближаясь.
Но я уже подхватил половинку и встал, готовый к бою:
– Брось палку, Дефис-Заблоцкий! – скомандовал, замахнувшись камнем.
Он нерешительно остановился метрах в пяти, осознав, что полностью растерял преимущество, но вдруг бросил свое оружие и со всех ног помчался к кладбищу. Я оглянулся. Мне на помощь мчалась братва.
“Придурок. Там тебя и похоронят, если догонят. И не спрячешься, всюду найдут”, – решительно остановил своих спасителей:
– Спасибо, братва. Я с ним завтра сам разберусь. Никуда не денется. Одноклассник.
– Ну, Толик. Такая добыча убежала. На весь год обложили бы. А у него что, с головой не в порядке, так на тебя бросился? – спросил старший.
– Похоже на то, – ответил ему.
А ведь он, пожалуй, прав. Что-то не совсем нормальное было в этом слезливом драчуне.
Назавтра Витька сделал вид, что ничего не произошло. Что ж, не буду задираться первым, решил я. А уже через неделю случился новый инцидент.
На переменке мы, как обычно, играли в футбол скрученной в комок тряпкой. Играли прямо в классе командами два на два на вылет, до первого гола.
Я играл с Костей Завьяловым, а в наших “воротах” стоял Игорь Колл. Мы уже выиграли несколько матчей подряд, и вот перед нами возникла очередная команда: Витька с Генкой Глазковым и Колькой Пушновым в воротах.
Генка играл как бог. Костя с трудом перехватил “мяч”, посланный в наши ворота, и выдал мне точный пас. Я с лету ударил по воротам противника и в тот же миг почувствовал сильный удар по ноге сбоку. Рядом увидел рожу довольного успехом Витьки. Не раздумывая, сходу врезал по подлой физиономии. Он отлетел, схватился за лицо обеими руками и снова разрыдался, как тогда.
– Витя, извини, – хромая подошел к нему, уже раскаиваясь в содеянном.
– Пошел ты, – отправил он меня в надлежащее место.
Ребята не вмешались, сочтя инцидент исчерпанным. Очевидное зло наказано. Может, слишком жестко, зато справедливо.
А на следующий день Витька не пришел в школу. Его не хватились. Мало ли, заболел.
А потом, еще до начала второго урока, в классе появилась моя мама с плачущей женщиной. Оказалось, Витька не ночевал дома. Что случилось, никто не мог понять. Заявили в милицию, но там заявление, как обычно, не приняли. Надо ждать трое суток, а пока родители Витьки сходили с ума.
– Толик, надо помочь найти товарища, – подошла ко мне мама.
Мы-то уже давным-давно знали, что это такое ночи напролет разыскивать по чердакам и подвалам нашего беглеца – моего брата Сашку. Впервые тот сбежал из дома, когда был первоклассником. И с тех пор вот уже шестой год подряд регулярно бегает, по два-три раза в год, а то и чаще.
Меня освободили от уроков, и я с удовольствием пошел домой. Искать Витьку не собирался. Днем его можно найти лишь случайно, столкнувшись на улице. Но он не дурак – наверняка ходит с осторожностью и скроется раньше, чем его замечу. Искать надо ночью, по известным ночлежкам.
Сделав уроки, вышел на улицу погулять. Как же хорошо не ходить в школу! Свободного времени навалом. Неожиданно увидел Вовку Бегуна.
– А ты что не на работе? – спросил своего закадычного друга еще с дошкольных времен.
Учеба Вовке не давалась, и сразу после седьмого класса он пошел работать в автобусный парк учеником автослесаря.
– У меня выходной, а завтра во вторую смену, – пояснил он, – А ты что не в школе?
Я рассказал, и Вовка пообещал помочь искать моего одноклассника. Наконец, пришел из школы брат.
– Ладно, Толик. Я пойду с Бегуном. Только ты с нами не ходи, а то спугнешь. Да и нечего тебе знать, где можно спрятаться, – рассмеялся Сашка.
– А как вы его узнаете? – наивно спросил брата.
– Толик, – осуждающе посмотрел он.
Витьку они привели к нам домой почти в полночь.
– Вот зараза, – возмущался Вовка, – Пришлось в глаз дать. Никак не шел, – объяснил он.
Витька с огромным фингалом под глазом затравленно озирался по сторонам. Увидев меня, неожиданно улыбнулся. А на него уже налетела моя мама. Шум, гам, упреки.
– Я домой не пойду, – уперся Витька, – Они мне никто, – заявил он.
– Как ты можешь так говорить о родителях! – возмутилась мама, – Они себе места не находят. Мать плачет целыми днями.
– Плачут они. Я у них приемный. Крокодиловы слезы, – мрачно заметил он.
– Да как ты смеешь, дурак! – взвилась мама, – Ишь, что удумал. Кто тебе сказал, что ты приемный?
– Тетя Надя, не смешите меня. Сам знаю. Меня из детдома взяли, когда в первый класс пошел, – удивил нас Витька.
– Тем более, должен их ценить, – сердито посмотрела на него мама, но уже не так, как вначале.
– А я ценю. Вот только домой не пойду. Во всяком случае, сегодня, – смилостивился он, наконец.
Витьку покормили и уложили спать на мой сундук, а мы с мамой потихоньку пошли к ближайшему автомату, чтобы сообщить радостную новость родителям Витьки.
Как же они обрадовались! В конце разговора мама сказала, что не будет возражать, если Витька поживет у нас некоторое время.
Он прожил у нас с неделю, пока не пришел в себя. Дня два не ходил в школу, но уроки мы с ним все равно делали. А когда Витька пришел, наконец, в класс, я подвел его к своей парте:
– Это теперь наше с тобой место, – сказал ему. Он не возразил. Так началась наша дружба с Витькой Савичем, которого я иногда звал “Дефис-Заблоцким” – по второй части его составной фамилии.
За ту неделю Витька сдружился со своими “спасителями” – Сашкой и Вовкой. Познакомился и с ребятами нашего двора. Ведь все вечера у нас проходили на лавочке у дома. Вовка выносил гитару и пел “жалостливые” песни, которые очень нравились нашей шпане. Оказалось, и Витька не был лишен сентиментальности:
– Это у меня из детдома, – как-то сказал он, поймав мой удивленный взгляд.
По утрам я бегал на зарядку на кладбище. Туда же прибегал Вовка, когда не работал в первую смену. Кроме пробежки и разминки мы с Вовкой немного фехтовали обычными прутиками. Вовка уже больше двух лет занимался фехтованием на сабле. У него был первый юношеский разряд, и он вроде бы подавал какие-то надежды. Но однажды, когда я увидел ту “саблю”, чуть не умер от смеха:
– Вова, какая же это сабля? Палка какая-то железная.
– Много ты понимаешь, – обиделся он, – Это эспадрон. Видишь, как гнется. Им можно рубить, как саблей.
Меня это не очень убедило, но, когда Вовка показал шрамы на теле от того эспадрона, сразу зауважал его вид спорта.
Как-то раз, взяв прутик, он показал несколько приемов, и вскоре мы с ним уже “рубились” на саблях из подходящих гибких прутиков. Вовка хвалил меня и даже уговаривал пойти в их секцию. Но мне хватало авиамоделизма, а мушкетерами не увлекался никогда. А вот на зарядке рубился с увлечением.
Как-то раз удалось затащить и Сашку. Помахав для вида руками, тот достал припрятанные за пазухой сигареты и спички и принялся за любимое мероприятие, с интересом наблюдая за нашим поединком из клубов табачного дыма. С тех пор он бегал со мной на кладбище, правда, с единственной целью – покурить, как он выражался, на воле.
Витьке тоже понравились наши утренние занятия, но он, как и Сашка, больше курил, чем разминался.
В школе, едва Витька пересел ко мне, сформировалась наша тройка: Костя, он и я. На переменках в наш “классный” футбол мы теперь играли в одной команде, и “выбить” нас могла только тройка Глазков-Пушнов-Колл.
А на уроках мы развлекались сочинением коллективных произведений. Здесь тон задавал Костя, я был на подхвате, а Витька с удовольствием читал все, что выходило из-под нашего пера.
Но это было в школе. А по ночам снились морские просторы, огромный, ярко освещенный “грек” в порту, а главное – Олечка, какой увидел ее без халатика. Правда, теперь она почти не говорила со мной:
– Тебе девочка нужна, Толик, а не такая, как я, – сказала она как-то раз и очень скоро ушла из моих снов навсегда.
“Вот бы снова оказаться у моря”, – возникла, наконец, продуктивная идея. А дальше понеслось, поехало. Мысли росли и угасали в междоусобных сомнениях и спорах, и постепенно сплетались в клубок, выстраиваясь в логическую цепочку грандиозного плана очередного путешествия к морю.
– Костя, а ты был на море? – спросил как-то друга.
– Нет, Толик. Я у матери один. Да еще дед с бабкой. На какие шиши, – ответил он.
– А хотел бы?
– А то! Оно мне уже снится чуть не каждую ночь. Пешком бы пошел, как Алексей Максимович.
– Зачем пешком? Есть идея.
– Какая?
– В Крым на велосипедах! – вывалил ему квинтэссенцию своего безумного плана.
– На велосипедах?! А это мысль, Толик. Еще какая! Ты Витьке говорил?
– Нет еще.
– В общем так, Толик. Завтра втроем собираемся у меня. Обсудим “планов твоих громадьё”, – озадачил наш комсорг Константин.
Что ж, процесс пошел.
И вот мы втроем сидим на диване в маленькой комнате Кости. На небольшом столике разложил карту Крыма и брошюрки, привезенные когда-то отцом, лечившимся в разное время в санаториях полуострова.
С полчаса Костя с Витькой с интересом разглядывали мои затертые до дыр пособия.
– Ну, с Крымом все понятно, а вот как туда добраться? – спросил Витька.
– Толик предлагает на велосипедах, – опередил меня Костя.
– А где мы их возьмем?
– Можно напрокат, вместе с палаткой. Выйдет гораздо дешевле поезда. А еще поспрашивать у одноклассников или знакомых. Может, кто одолжит, – предложил я.
– Дешевле-то дешевле, а сколько ехать? – поинтересовался Костя.
– Десять суток туда, десять обратно. Это если по семьдесят километров в сутки, а если по сто – хватит и недели, – ответил ему.
– А чем питаться? – спросил Виктор.
– Можно варить супы, каши и кисели из концентратов. В нашем магазине продаются. Их можно набрать на весь месяц.
Мы еще много чего обсудили в тот вечер. Идея понравилась всем.
И уже со следующего дня началась подготовка. Составили список расходов и заскучали. Без финансовой помощи родителей, похоже, плакала наша идея.
Проработав план до деталей, долго не решались на разговор с родителями. А когда решились, итог оказался неутешительным. Договорились, что любые разговоры о путешествии будут возобновлены только после экзаменов. Мы были разочарованы.
А я вдруг заболел экзотической болезнью – свинкой. Чтобы не заразил братьев, меня переселили с дивана на койку в маленькой комнате. Когда чувствовал себя более-менее, читал, а в основном, лежал, предаваясь самым нелепым мечтаниям.
Образ мариупольской Олечки постепенно трансформировался в нечто синтетическое, без имени и фамилии. Нет, во сне я по-прежнему разговаривал с мамой маленького Толика, но видел ее то в образе Тани Тихоновой, то других одноклассниц, с которыми в школе даже не общался.
Майские праздники встретил в постели, но перелом в болезни уже наступил. Как-то раз, проснувшись, обнаружил, что укрыт одеялом с головой. А в ярко освещенной комнате шла оживленная беседа, перемежаемая сдержанным смехом. По голосам опознал маму и тетю Клаву Зарецкую. Осторожно выглянув из-под одеяла, увидел, что женщины чистят картошку, причем, не простую, а очень мелкую. Мама обожала часами исполнять подобную непродуктивную работу.
– Нравится, сынок. Это, как семечки – бессмысленно, а не оторвешься, – ответила она, когда спросил, зачем это ей.
Но, жареные картофелинки были необыкновенно вкусными, и мы с ребятами очень любили такое лакомство. “Значит, проспал почти до ужина”, – догадался я.
Прислушался к разговору. Ничего нового. Традиционный вечер приятных воспоминаний о людях, которых уже нет. Тетя Клава, как всегда, в ударе и рассказывала известную с детства байку о чудаковатых дальних родственниках: братьях Сократе с Корнатом и сестре их Амалии. А мама умирала со смеху.
– Хватит, Клавдия, а то Толика разбудим, – сквозь смех урезонивала ее мама.
– Да он теперь спит, как убитый – поправляется. Вот еще был случай, – продолжила тетя, и через минуту они снова смеялись до коликов.
Выглянув еще раз, обомлел: женщины так удобно расположились на низеньких скамеечках, что невольно заглянул под платье тети, и уже не смог оторваться от фантастической картины юношеского сна наяву.
“Вот бы с ней”, – мелькнула крамольная мысль негодяя, уже вкусившего запретных плодов. А что? Она всего на пять лет старше Олечки, а выглядит, как и та, божественно. Живет одна, личная жизнь не сложилась. И ни капли уныния – и не такое бывало за четыре фронтовых года. Тетушку я любил с детства. А теперь вот докатился – подумал о ней, как о женщине.
Не регулярно, но недели две, пока болел, соблазнительные видения повторялись, и вскоре тетя заменила в моих снах и Олечку, и одноклассниц. И однажды во сне мне все удалось, совсем как с Олечкой. Проснулся мокрым от успеха.
Но вскоре меня вернули на диван, и пошла изнурительная подготовка к экзаменам, а чудесные сны поглотила черная дыра отключенного, от усталости, сознания.
И вот, наконец, успешно сдан последний пятый экзамен, и Костя пригласил нас в свою каморку для обсуждения перспектив.
– Вы простите меня, ребята, но с вами поехать не смогу, – выставив на стол бутылку “Портвейна”, ошарашил друг. На минуту мы потеряли дар речи.
– Почему, Костя? – выдавил, наконец, Витька, отодвигая бутылку.
– Да мать собралась на юг со своим дружком.
– А ты здесь причем, Костя? – спросил, невольно представив неприятного толстого мужчину, которого как-то раз видел рядом с красивой и стройной, как девочка, Костиной мамой.
– Да этот хочет взять в поездку свою дочь, а заодно и меня.
– Чемоданы носить, – с досады добавил я.
– Точно! – поддержал Витька, – Костя, оно тебе надо? Дочка хоть в порядке, или крокодил? – поинтересовался он.
– Не крокодил, – обиженно потянулся к бутылке Костя, – Давайте лучше выпьем с горя, друзья, – предложил он.
Выпили.
Я и представить не мог, что следующим отступником окажусь я.
– Мать! Мне опять путевку дали в Судак. Через две недели ехать, – радостно сообщил вернувшийся с работы отец.
– Езжай, отец. Ребята в деревне. Вот Толик уедет в Крым, останусь одна, хоть полы покрашу, пока никого нет, – обрадовалась мама.
– Да нет, детуня. Тут вот какое дело. Павлик тоже едет. Так он хочет Дусю с собой взять.
– Как взять? На одну путевку?
– Да нет. Нелегально. Дикарем.
– Как дикарем?
– Да там поселок рядом. Можно снять комнату. Вот он и предложил тебя заодно взять. Будете вместе с Дусей жить. Получится вдвое дешевле. А питаться можно в столовой санатория. И пляж санаторский. Ну, ты как?
– Здорово! А Толика куда?
– А он месяц дома побудет, а потом в деревню отправим.
– Как? Один?
– Конечно. Он же в Жданов один ездил.
– То в Жданов. А это здесь. Кто за ним посмотрит? Кто накормит?
– Клавдию попросим. Пусть поживет у нас это время. Толик, ты как?
– Конечно, езжайте. Мама хоть море увидит. А я сам себя прокормлю. В поход собирался, а тут дома. Не понравится, в столовую схожу. Да и тетя Клава посмотрит, – как-то по-особенному вдруг обрадовался предстоящей тетушкиной опеке.
“Вот он случай, который нельзя упустить. Даст, непременно даст, как те мариупольские тетки”, – восторженно забилось сердце.
– Ну, ладно. Поговорю с Клавдией. Предложу у нас пожить, – растерялась мама от внезапно привалившего счастья.
Что ж, похоже, Крым в этот раз накрылся медным тазом. Зато предстоит долгожданное приключение – покорить душу и тело любимой тетушки.
– Клавдия не согласилась, – огорчила мама, – Ревизия у нее. Но, за Толиком присмотрит.
– Едем? – спросил отец.
– Едем! – решилась мама.
И вот я впервые остался дома один. Какая скукотища! Пригласить бы приятелей, да где они теперь? Костя уехал в Крым, Витька с родителями в Киев, один я остался в городе.
Постепенно выработал режим дня, привязанный к режиму питания. Даже понравилось читать инструкции на пакетиках пищевых концентратов и педантично их исполнять. Как ни странно, все получалось. “Был сыт, и нос в табаке”.
По ночам смотрел цветные широкоэкранные сны с тетей Клавой, а днями изнемогал в ожидании многообещающей встречи наяву. И вот, наконец, дождался.
– Ну, здравствуй, племянничек! Как ты здесь? Не околел с голодухи? – неожиданно вошла в комнату тетушка (входную дверь по многолетней привычке не запирали даже на ночь).
– О, Клавдия! Привет! Как раз вовремя, к обеду, – засуетился, забыв даже надеть брюки.
– Да ты что! Вот кстати, а то я без завтрака, – обрадовалась тетушка.
– Сейчас угощу, – помчался на кухню, неожиданно ощутив, как забилось сердце.
“Какой кошмар! До брюк теперь не добраться”, – вдруг дошло до меня.
С трудом отыскал мамин фартук. Может, под ним не так будет заметно.
– Ты где там застрял? Помочь? – обеспокоилась меж тем тетушка.
“Поможешь, но после обеда”, – мысленно хохотнул, замаскировав рвущегося на волю агрессора.
– Уже несу! – крикнул ей и осторожно двинулся с полным подносом еды.
– Ничего себе! – удивилась тетушка, – Всё сам приготовил?
– Конечно, – с гордостью ответил ей, собираясь усесться за стол.
– Брюки надень, повар! Барышню, как-никак, угощаешь, – очень вовремя пошутила тетя. А то, глядишь, без них из-за стола не встать.
Разыскивая впопыхах брошенные брюки, неожиданно наткнулся на бутылку “Вермута”, купленную в преддверии так и не состоявшейся встречи друзей. Как же кстати она оказалась на виду.
– Ну, племяш, балуешь тетку, – неожиданно обрадовалась Клавдия, – Вчера одолели-таки ревизоров. Отметили, как водится, а с устатку не рассчитала. Сам, надеюсь, не балуешься?
– Это для друзей.
– Ну, и правильно.
Выпив рюмочку, она принялась с аппетитом есть, а я смотрел на нее и мысленно видел её голубенькие трусики.
Но вот допит вишневый кисель, пригублена очередная рюмочка, и тетушка закурила, пуская великолепные кольца табачного дыма. Ох, уж эти кольца! Помню их с детства.
– Молодец, племяш! Умеешь барышню принять. Девочек случайно не водишь? – опрометчиво пошутила Клавдия.
– Что ты! Я еще маленький, – попытался усыпить её бдительность.
– Маленький!? А на меня смотришь, как мартовский кот, – рассмеялась тетушка.
Рисково пошутила.
– Июньский, – тяжело вздохнув, поправил ее, – Ну, а остальное, как в воду глядишь. Так и вижу твои голубенькие трусики, – принял ее игру.
– Ну, поганец! – от души рассмеялась тетя и уточнила, заметив, что обиделся, – Да не ты, а Вовка Макаров, будь он неладен. Неужели помнишь, как ходили в баню?
Я кивнул, потому что действительно помнил, как она впервые взяла меня с собой. Сколько мне тогда было, не представляю, но баня поразила: мокрые и скользкие от мыльной пены каменные лавки, на которых в клубах пара сидели и лежали голые люди, глухой гул голосов, непрерывный стук шаек и плеск льющейся повсюду воды.
Меня усадили в тазик, и позволили делать, что угодно. Я радостно плескался, пока не кончилась вода, но никто за это не ругал. Тетя принесла второй тазик и пересадила в него. А потом мы долго стояли под теплым дождиком, который лил откуда-то с потолка. Словом, баня понравилась. Я и не догадывался, что был в женском отделении – мне было все равно.
Сумбур внес дядя Вова Макаров.
– Ты где был, Толик? Сияешь, как медный пятак, – спросил он.
– В бане, – с гордостью ответил ему.
– С тетей Клавой? – конечно же, догадался он. Я кивнул, – Ну, и что же ты там видел?
Тут же принялся восторженно рассказывать о своих впечатлениях. Но, молодого сержанта роты охраны интересовало другое.
– И что, все тетки там без трусов?! – спросил он, искоса поглядывая на тетю Клаву.
– Дурак! Что к ребенку пристал? – рассердилась та.
– А что у них под трусиками, заметил? – не унимался молодой балбес.
– Волосики, – разумеется, припомнил под громкий смех лоботряса.
– Вовка! Пошел вон отсюда! – не выдержала тетя.
– И всё?! – не обращая на нее внимания, удивленно спросил дядя Вова.
– Всё! Больше у них ничего нет, – уверенно ответил ему. Правда, тогда это совсем не занимало – в тазике было весело.
– Надя! Гони ты этого дурака в три шеи! – призвала тетя на помощь маму. Что было дальше, не знаю, потому что меня быстренько отнесли в кроватку, а из комнаты еще долго доносился жизнерадостный смех дяди Вовы и возмущенные женские голоса.
– Значит, голубенькие трусики запомнил? – снова рассмеялась тетя.
– И красивые волосики, – одолевая неловкость, добавил я.
– Дурачок, – легонько шлепнула меня по спине, – Какой же ты был хорошенький маленький.
– А сейчас?
– Сейчас. Дай бог, не последняя, – налила и опрокинула рюмочку Клавдия, – Вот споил меня, а теперь разговоры больно интересные затеял.
– Природа, Клавдия. С ней не поспоришь. С ней один Мичурин боролся. А нам, мартовским, мучайся.
– Тебе-то, что мучиться! Молодой еще. А невтерпёж, найди себе девочку и уговори.
– Много раз тебя уговорили, когда девочкой была?
– И то верно. Рассуждаешь, как взрослый поросенок, – хохотнула тетя и надолго замолчала, развешивая гирлянды дымовых колец, – Уж не соблазнить меня собрался, змей-искуситель?! – заметно пьянея, вдруг «подсказала» курс наших «переговоров».
– А, что! Отличная мысль, – мгновенно отреагировал в подсказанном направлении, заслужив ее насмешливую улыбку.
– Смешной ты, дурачок, – закурила она очередную папироску, – Ладно, племяш, повеселил. Жаль, на работу пора, а то бы часок-другой еще поболтали. Что-то тебя совсем разморило. На улицу пока не ходи. Проспись лучше. Понял?
Я промолчал.
Проснулся поздним вечером, когда по идее пора бы "на боковую". Долго приходил в себя, пытаясь сообразить, что же все-таки было, а что лишь приснилось, и в какой момент потерял ощущение реальности. Мало-помалу ощущение раздвоения сознания проходило, а память восстанавливала события дня.
Какой же дурак! Наткнувшись на бутылку "Вермута", мгновенно сообразил, что это мой шанс. Но, выпив для храбрости стакан крепкого мерефянского самогона, захмелел быстрее тёти. Не отказался и от "Вермута", конечно же, усугубившего мое состояние.
Из разговоров с Клавдией помню лишь нечто о мартовских котах и о Мичурине, успешно боровшимся с природой. А дальше? Дальше туман. Интересно, что же ей наговорил? Надеюсь, родителям не расскажет. Ох, как стыдно. Помню лишь, что пытался затащить ее в койку, когда она со смехом укладывала меня, как маленького, приговаривая: "Ложись-ложись, дурачок! Надо же, так опьянеть с двух рюмочек". А я уговаривал ее прилечь рядом, чтобы было не так скучно.
– Лежи-лежи! Скучно не будет. А мне на работу пора, – это последнее, что помню.
А дальше лишь чудесный сон озабоченного подростка.
В следующий раз тетя навестила меня через неделю. Но в квартиру не вошла – она, якобы, торопилась, и мы переговорили на пороге.
Еще через неделю мы “случайно” встретились на улице. “Она меня боится”, – подумал тогда. Невероятно – боится женщина, ходившая дорогами войны долгих четыре года. И вдруг осенило: да не меня она боится, а себя. Ну, не устоит, пожалеет молодца, разглядевшего в ней женщину, а что потом? Потом может быть все, что угодно. И я захандрил.
Через неделю сам навестил тетушку. И не в ее жилой комнате, а на рабочем месте. Она была искренне рада. Шутила и смеялась, как всегда. И только.
Первыми вернулись родители. Мама была в восторге от поездки. Несколько вечеров подряд слушал ее подробный отчет.
Потом вернулись друзья. Встретились, как обычно, у Кости. Весь день проявляли пленки и печатали фотографии. А вечером появилась Лена, и мы с Витькой поняли, что рассказ о поездке в Канев на Днепре, а потом в Севастополь мы услышим в следующий раз.
Ну, а как же “планов моих громадьё”? О них больше никто не вспоминал.