Эпизоды в дороге 3

Михаил Шаргородский
Шалобан.
Идет война. Эвакуация. Голод.
Люди мрут, как мухи. Но те, кто еще жив, собираются у помещения
конторы фермы, где их поселили. Туда же приходят и пацаны лет 10-12.
Как-то раз, среди них затесался малыш лет 5. Как у всех голодающих, у него вздут живот, а поскольку лето, то он в одних трусиках, животом вперед.
Кто-то из мальчишек не удержался и дал ему по животу шалобан.  Он расплакался, и стал кричать все громче и громче. Ребята побоялись, что сейчас из помещения выскочит его мать, страшная скандалистка, от которой добра не жди. Подозвал его виновник, дал ему кусочек хлеба, который у него был в руке, и попросил успокоиться. Мальчуган с жадностью съел этот кусочек хлеба и моментально успокоился.
Каково же было мое, и не только мое, удивление, когда на следующий день, этот малыш подошел ко вчерашнему обидчику, и, выпятив живот, обратился к нему с просьбой:
«Дай мне шалобан» 
Он  своим детским умом  решил, что если таким путем можно заработать кусочек хлеба, то боль он как нибудь потерпит.



Первое соприкосновение с Библией.
Этот эпизод тоже относится  ко  времени войны и эвакуации.  Мама, как всегда работала в школе, и в день получки покупала мне лакомство - петушка на палочке.
Однажды, получив зарплату, она куда-то спешила и ушла. А плащ, в котором была  в школе, оставила на вешалке. Я смотрю, что уже смеркается, мамы все нет, а лоточник скоро уйдет, и я останусь без гостинца. Я видел, что деньги у мамы лежат в открытом верхнем кармане плаща. И тут мне в голову пришла «гениальная идея». Я возьму у мамы из кармана деньги, куплю себе петушка (ведь все равно мне его покупают), а сдачу положу обратно.
Пока я все это проделал, лоточник уже ушел, и лакомство мне купить не удалось. Вернувшись домой, я увидел расстроенных мать и брата. Они мне объявили, что у нас кто-то украл 10 рублей. Спросили у меня, не взял ли я? Мне бы сознаться и все объяснить. Я был твердо убежден, что беру положенные мне деньги. Но я был, почему-то уверен, что все равно они не поймут. Опустив голову, я упорно молчал. Проверив мои карманы, они легко нашли пропажу, тем более, что я ее не очень прятал. Целый вечер только об этом шел разговор. Меня обвинили в воровстве и объясняли к чему это ведет.  Я молчал, и даже не пробовал объясниться, горестно думая о том, что какой я несчастный, никто меня не понимает. Весь вопрос в том, что сам я себя вором не считал.
Утром мы вместе с мамой пошли в школу. Идти надо было полем,  километра 3. Весна. Везде полевые цветы. В особенности ромашки. Мать вернулась ко вчерашней истории, а я впервые в жизни хорошо рассмотрел ромашки, поскольку шел, опустив голову. Доводы в основном повторялись вчерашние, и мне даже было обидно, неужели  они думают, что я еще не понял. И я тогда подумал, вот стану большим, соберу всех родственников, залезу на дерево, и оттуда буду им всем кричать, что не воровал я денег, а брал то, что мне положено, только в иной форме.  (Было мне тогда 12 лет )
Я, видимо, уже не совсем внимательно слушал мать. Вдруг в ее разговоре я услышал что-то необычное, и насторожился. А она говорила:
«Есть святая книга. Называется Библия. Она самим Богом дана. Так вот там написано, что «хороший сын - это гордость отца. А плохой сын - это горе матери». Не знаю почему, но эти слова вдруг пронзили мое сердце. Отца у нас уже не было,  представил себе горе матери, оплакивающей недостойного сына. И вчера и сегодня, я упорно отмалчивался. А тут, подстегиваемый своим развитым воображением, я начал плакать навзрыд. Мать не могла никак меня успокоить. Эту фразу из Библии я запомнил на всю жизнь.
Прошло более полувека. Проводя многочисленные часы у изголовья тяжело больной жены, я читал Библию. И вдруг нашел эти строки. Я был поражен. Моя мать не слишком хорошо, знала Библию, и, как я думал, могла ошибиться. Но найдя эти строки в оригинале, я повторно прочувствовал «аутодафе» тех далеких лет. И даже сегодня, когда пишу эти строки, не могу удержаться от слез.
Господи!  Помоги нам идти по жизни правильным  путем! 



Из семейных хроник.
Моему старшему сыну  было немного более 5 лет. Неожиданно он захромал. Все домашние лекарства и лечения пользы не дают. Начинаем ходить по врачам. Тоже безрезультатно.
Один знакомый профессор из института педиатрии высказал предположение, что это возможно болезнь Пертоса. То есть нарушение формы тазобедренного сустава. Однако не будучи уверенным в своем диагнозе , рекомендовал обратиться в институт туберкулеза. Директор института, маститый профессор, рекомендовал сделать  крупные, контрастные снимки тазобедренного сустава  и показать ему. Сделали.   Показали. Он очертил ручкой одно место на снимке, и сказал: «Это каверна. Наш клиент. Надо лечить»  Технология лечения была такова: больного отсылают в пансионат санаторного типа, укладывают в гипс, в течение 6 месяцев передвигается только в инвалидной коляске. Во время лечения делают уйму разных уколов. Будет ли он после этого ходить - никто гарантию дать не может. Разумеется, я пришел в ужас. Причем не был убежден, что профессор прав. Пользуясь подсказками доброжелателей, мы проникли в институт рентгенологии, сделали им какое-то недостающее оборудование, и  с максимально допустимой четкостью сделали два снимка: и левого и правого тазобедренного сустава. Поскольку речь шла о нарушении округлости сустава, друзья-болельщики изготовили микрометрический циркуль, с тем, чтобы можно было максимально точно измерять и сравнивать параметры обоих суставов. Логика была в том, что диагноз был вынесен только по снимку, без каких либо данных объективного анализа. Мы же доказывали, что оба сустава абсолютно идентичны. Или туберкулез на обоих, или его вообще нет.
Все это время сын лежал дома, ему делали, какие-то поддерживающие уколы.
Самый лучший специалист по такого рода заболеваниям, работал тогда в Ленинграде. Я взял билет на самолет, и явился к нашему профессору. Пришел в неудачное время. У него была конференция. Но я опаздывал на самолет, и ворвался во время конференции. Показал ему оба снимка, пытаясь доказать, что разницы между ними нет. Я был молод, чувствовал себя обиженным и, видимо полемизировал очень запальчиво.  Показал ему билет. И спросил «Если Ленинград не подтвердит, Вы измените свое мнение?». Он ответил отрицательно - даже если весь свет скажет «нет», он все равно останется при своем мнении. Я понял, что здесь мне нечего делать и удалился. В коридоре меня догнала одна женщина. Она сказала, что является здесь доцентом кафедры, но вступать в публичную полемику с шефом не может. Но я не оставил ее равнодушной, она  не убеждена в правоте своего шефа. Взяла адрес и сказала, что вечером зайдет.
Она стала консультировать меня тайком от своего руководителя. Не оставлял меня и старый друг из института педиатрии. Но они ни разу не встретились у меня. Так прошло 1,5 месяца. Наступил Новый Год.  И когда часы приблизились к 12, я, к ужасу жены и матери, попросил сына встать. Мы взялись за руки и стали водить хоровод вокруг елки.
Впервые за долгое время мой сын улыбался, радовался елке и своему полноценному участию в ней.
Скоро полвека прошло с тех пор. Мой сын создал большую семью и вряд ли помнит  издержки детства, возникшие, тем более, не по его вине. Эту старую историю, отнявшую почти пол-жизни у меня, у нас не принято вспоминать.
Но меня  это на всю жизнь еще раз утвердило в том, что бороться надо всегда и везде, в том числе и с  врачами, в особенности, если у тебя есть сомнения. По этой формуле я и живу, вызывая постоянное неудовольствие  тех, кто меня лечит.
Я Вам всем благодарен! Но я очень прошу дотерпеть меня таким, каков я есть!