Самарский делегат на 10 съезде Советов ( декабрь 1922 г. )
взывал: " Положение поистине ужасное... Поддержите нас.
Мы три года вас поддерживали, три года отдавали все силы
Республике, отдавали наш хлеб... У нас дело дошло до того,
что люди едят людей."
Джузеппе Боффа
"История Советского Союза". Москва. 1990 г. издательство
"Международные отношения", стр. 162.
"А зимой - то уж и никого не хоронили. Перестали. Сил - то
не было вовсе. На погосте вырыли яму большую, да и возили
туды померших на верблюде. Многие, по ночам, ходили туды
и ели померших. Куды ж им было деваться, обезумевшим."
Давыдова Елена Семеновна ( моя бабушка )
- 1 -
Если глянуть с вершин пирамид,
Что на каплю, но ближе всех к Богу,
Можно видеть над Нилом дымит,
Город грязный, большой и убогий.
Можно видеть как море песка,
Всё живое собой накрывает.
И такая нагрянет тоска
По кленовому русскому краю.
Если стать у подножья гробниц
И к вершинам их вывихнуть шею,
То захочется бросится в ниц
И прощенья просит поскорее.
То захочется стать здесь рабом,
У неведомой Северу силы.
А душа забормочет о том,
Чтоб великая Русь защитила.
Если морду не драть ни куда,
А смотреть, так как русские в поле,
Можно главное видеть тогда,
Как смеются верблюды на воле.
Можно вспомнить, что бабка моя
Говорила мне под образами,
Как стоял перепуганный я,
С голубыми, как Волга, глазами.
- 2 -
Бредёт по Волге двадцать первый год.
Дома в снегу и клёны, клёны тоже.
На них ободрана кора и вот,
Стоят они погибшие, без кожи.
И встало солнце, но оно
Собак не видит и прохожих.
Лежит в степи голодное село,
И жить ни как, и помереть не может.
Но грянул звон и положил начало,
В домах кто жив очнулся люд.
С конца села на кладбище, печально,
Пошли три тени и верблюд.
Его, когда - то, всем в потеху
Купил зажиточный мужик.
И вот теперь, один из всех он,
Не зная как умеет жить.
И вот теперь, с горбом создание
Шатаясь хрупает о снег.
И еле - еле тащит сани,
Скользящий гроб один на всех.
А из дворов, на стук о косу,
Выносит мертвых каждый дом.
И как дрова кладут их просто,
Чтоб не рассыпались, крестом.
И все молчат, ни кто не плачет.
Дойти назад не хватит сил.
И лишь старик слезинку пряча,
Верблюда выдержать просил.
Но снова звон, и вновь упрямо,
Верблюд свои задвигал кости,
Чтоб кучу сзади сбросить в яму,
Большую яму на погосте.
В ней не зарытой сотни мумий,
Но ещё столько ж может влезть.
А в ночь, в неё , кто обезумел,
Крадясь, спускается поесть.
Но на селе семей не мало,
Детей по многу дал им Бог ведь.
И чтоб оно безлюдным стало,
Верблюд не справится, подохнет.
И зная всё, он вверх харкает,
Из сил последних, пеной рвотной.
Там в небесах, за что карает,
Господь его, такой работой.
- 3 -
Ну хватит! всё! Оставим время,
Перед которым скот дрожит.
В котором власть - не русских племя,
Громит голодных мятежи.
В котором вождь, картавый дьявол,
Не так скажи, велит стрелять.
Нам в нём, от пуль его дырявом,
Уже ни что не поменять.
- 4 -
Сегодня утро мы встречаем с чаем,
И сахар есть, берите горстью гости.
Но жаль, как жаль, что люльки не качаем,
Но жаль, как жаль, что дом наш на погосте.
Уходим мы, теперь совсем, совсем уходим.
Земля где Русь, таких уж мало мест.
Дадут ли нам клочок её свободный,
Поставить чтоб последний русский крест.
Оставят ли? Ведь всё уже не наше,
От вод морей и до ворот Кремля.
Случилось что ж? Что ужас во вчерашнем,
Милее стал сегодняшнего дня.
Но я останусь и найду верблюда,
И жил как тот поведаю ему.
И он поймёт, печаль моя откуда,
И с ним как брат я честен, почему?
- 5 -
В Поволжье год две тысячи какой?
Дома в снегу и клёны, клёны тоже.
В селеньях тихо, в них опять покой,
Нет ни людей, ни воронья. Как в прошлом.