Озеро напоминало подтаявший холодец. Только у самого берега лед, растаяв, обнажил неподвижную гладь воды, куда, пикируя вперед лапами и образуя шумные брызги воды, опускались утки. Зрелище напоминало демонстрацию мастерства.
На этом пологом берегу чайки устроили настоящий галдеж. Выгнув спину и вытянув вперед длинный клюв, чайки, быстро семеня лапками, устремлялись навстречу друг другу, но, приблизившись, резко поднимали головы и спокойно расходились.
Нам нужна была тишина, чтобы записать интервью, и мы ушли на противоположный крутой берег озера, где, словно стражи, величественно возвышались тридцатиметровые сосны. Их корни вышли своими мощными переплетениями из земли и напоминали старческие вены. На корнях одной из сосен мы и расположились. Даже сюда долетали крики чаек, издалека напоминающие собачий лай. С крутого берега озеро казалось, как на ладони.
Но только подруга включила диктофон и зачитала первый вопрос, как раздалось громкое воронье карканье. Мы подняли головы. Верхушка высокой сосны, под которой мы сидели, имела горизонтальный наклон, там и сидела нарушительница тишины. Даже отсюда, снизу, ворона казалась очень большой.
- Прекрати каркать, - громко крикнула я, - мешаешь! Тебе, ворона, говорю, умолкни!
Что здесь началось! Воронье карканье превратилось в одну, непрерывную громогласную брань!
- Нет, ты только послушай, - повернулась я к подруге, которая тут же выключила диктофон, - надо же было нарваться на такую сварливую ворону, она же не просто ругается, она нецензурно выражается! Скандалистка!
- Мне воронье интервью не заказывали. Придется и отсюда уйти, она не даст нам работать, - расстроилась подруга.
Я глубоко вздохнула, погасив раздражение.
- Послушай, ворона! Имей совесть! Дай нам полчаса тишины, хотя бы полчаса! - уже миролюбиво обратилась я к вороне.
Ворона замолчала, взмахнула крыльями и перелетела на другое дерево.
Когда через полчаса интервью было записано, и мы выключили диктофон, ворона вернулась на наше дерево, оповестив нас мирным карканьем, что договоренность соблюдена.