Паршивая связь со Ждановым, они его теперь Мариуполем называют. Иконка с видеокамерой упорно не появлялась. Я дважды кликнул по крошечному изображению телефона. Гудки, нет, не гудки, разве это гудки? Когда я звонил тебе из автомата, это были гудки. В Скайпе сипение.
Твой голос не изменился, юный, особенный, твой прекрасный любимый голос. Скайп щелкнул, вдали, за океаном, в дpугой стране, в другом мире, моя Долли подключила камеру к компу. Моя? Давно не моя. Была ли когда-то? Не вспомнить. Пески пустыни напоминали мне цвет ее волос, лепестки цветов пытались соперничать с ее бельем. Когда-то она была всем. Моей? Не уверен. Вряд ли.
Изображение на экране застыло, чуть двинулось, вновь замерло и наконец ты появилась. Время, дети, война, трагедия, муж-полковник – все оставило след на твоем лице. Почему-то очки в узкой черной оправе. Неважно. Важно другое – Долорес, ты моложе, живее, прекраснее чем я тебя помню, чем я тебя знал. Прическа все та же, такая знакомая, такая любимая.
Боже, зачем ты тогда за курсанта вышла?
Разговор не клеится. Наши взгляды касались, переплетались, проникали друг в друга. Тысячи миль для них были как от моего общежития до твоей квартиры на Гоголя. Слова безнадежно буксовали. Долли, если бы я мог до тебя дотянуться, дотронуться. Я бы заранее принял волшебную Виагру, все было бы хорошо. Просто дотронуться достаточно.
Ты взглянула точно как тогда, в наш первый раз, нерешительно прикоснулась к блузке. Да, да, да, прошу тебя, моя девочка, я не могу тебе это сказать, такие некрасивые слова, ты все поняла и весело, спокойно, по-домашнему, распахнула блузку. Сердцевина моей души поплыла, я расплавился как ядерное топливо чернобыльского реактора, радиоактивная лава моих эмоций грозила прожечь гостиницy до подвала, до подземной парковки, до безрадостных арендованных авто.
«Можно, я ... ?»
«Если хочешь.»
«Прости, не уходи, мне крем нужен.»
Ошеломленный, ошарашенный, наощупь нашел тюбик. Ты спокойно, весело, ласково поддерживала свои белые, нежные, прекрасные груди узкими ладонями.
«Вот если в лифчике, вот так бы было. Но ничего?»
Мне было не до юмора. Путаясь в брюках, стянул, выдавил «Глисомед» на зенитно-артиллерийский ствол своей страсти, потянул, погладил его. Ты ласково, иронически, весело смотрела с экрана, поддерживая их, слегка, шутливо поглаживая себя, легко трогала розовые центры счастья.
Я видел себя в углу экрана, как ненужное примечание к твоей белоснежной розовой красоте. Видел свое лицо без выражения, безобразно движущуюся руку, бездарное любительское порно, в котором я оказался неумелым актером.
«Показать?»
Чуть улыбаясь, ты отрицательно покачала головой.
Конец пришел не так скоро, несмотря на мою многомесячную монашескую жизнь. Я изогнулся, издал звук раскрывающейся амбарной двери, на гостиничной простыне пятно слизи как на казарменной койке несчастного прыщавого солдатика.
Каким-то образом ты сразу поняла, насмешливо, ласково, снисходительно.
«Хочешь вытереть моими трусиками, как когда-то?»
За вспышкой яркого счастья, за полным освобождением ко мне вернулась способность разговаривать и даже шутить. Ты все та же, Долли, моя болтливая радость. Ты обыденно застегнулась, чуть краснея, потом во всех деталях описала дела наших знакомых и жизнь в Жданове, который теперь называют Мариуполем.
---------------
Есть и «Нивея»
http://www.proza.ru/2016/04/16/1428
Сходная тематика
http://www.proza.ru/2014/09/16/1875