Городок у нас маленький — жителей тысяч сорок с трудом наберётся. Хоть он и считается курортным, но развлечения представлены только фалафельными киосками и парикмахерскими салонами. Особенно удивляет изобилие парикмахерских. Их здесь примерно тридцать девять тысяч шестьсот пятьдесят восемь, а кто хочет посчитать точнее — всегда пожалуйста. То есть, куда ни плюнь, непременно попадёшь в безупречно чистую витрину с нарисованными ножницами, грозно занесёнными над головой нестриженой красотки, и начертанным красивой вязью именем владельца: салон Моше Альхасара или Дуду Бузагло какого-нибудь.
Парикмахеры здесь, в основном, мужчины и почему-то всегда выходцы из Марокко. Чем объясняется такой феномен? Практичным и дальновидным умом восточных людей, чем же ещё. Волосы ведь что делают? Правильно, растут. Постоянно. И стричь их нужно постоянно, а также красить, мелировать, завивать и прочее. Такое вот ремесло — без куска мацы на обед не останешься.
К Жожо я попала случайно. Мне срочно нужно было радикально изменить жизнь, ну, или хотя бы улучшить настроение, и я зашла в первую попавшуюся парикмахерскую. Там было очень людно, и я едва не развернулась, чтобы уйти, но смуглый красавец с сигаретой в одной руке, ножницами в другой и феном, изящно зажатым между ног, приветливо оскалился и сказал — присаживайся, через пять минут приму тебя.
Он принял меня через три часа. За это время я изучила от корки до корки все журналы, пересчитала кафель на полу, и узнала историю Жожо от пожилой репатриантки из Мариуполя.
Жожо — это от Жозеф. Благородное французское имя, укороченное до идиотского сюсюканья, как принято у марокканцев. Диди, Момо, Гади — всё это жалкие огрызки библейских Давидов, Моисеев и Гидеонов.
Чуть ли не с пелёнок Жожо мечтал стать парикмахером. А чтобы преуспеть в этой профессии в городе, где на каждого жителя приходится по два личных брадобрея, нужно быть выдающимся мастером своего дела. И он таким стал. Будучи подростком, Жожо устроился подмастерьем к Морди Вануну — лучшему парикмахеру в округе, где два года подметал его салон и мыл волосы клиенткам. Тонкие, но сильные пальцы Жожо творили чудеса с доверчивыми женскими скальпами. Некоторые дамочки стали ходить в салон только для того, чтобы просто помыть голову. Но вот, наконец, Морди доверил ему первую стрижку. И хотя экзамен провели на любимой болонке мастера, Жожо за десять минут сотворил из трясущейся от страха псины настоящего мини-льва. После этого Жожо доверили стричь детей и мужчин.
Потом была томительная служба в армии. Отслужив в элитных войсках, изголодавшийся по звону ножниц и запаху сожжённых феном волос, он вернулся домой, где его ждал сюрприз — отец купил шикарный салон в центре города. Рекламная заметка в местной газете гласила: “Жожо Альфаси не делает причёски, он меняет жизни! Недорого.” Преувеличением было только “недорого”.
Жожо был безумно талантлив. Из его кресла вставали роскошные кинодивы и волшебные сирены. Восточные одалиски становились скандинавскими феями, а старушки с жалким седым хохолком на покрытой пигментными пятнами голове превращались в кудрявых озорниц приятного глазу возраста. Когда по улице с прозаической авоськой с картошкой шла Марлен Дитрих, Одри Хепберн, или сама Мэрилин, то все знали — это дело рук Жожо. Он обожал старые американские фильмы, что и выражал в своём творчестве.
Женщины из других городов записывались к нему за полгода вперед. Свадьбы и юбилеи справлялись в соответствии с графиком работы гениального парикмахера.
Мной он занимался часа три. То есть стриг-то всего минут десять — просто поминутно отвлекался на более важные вещи. Как-то: поговорить с женой по телефону, заказать пиццу, получить пиццу, съесть пиццу, позвонить жене и рассказать, какая была вкусная пицца, покурить, покрасить маму, постричь маму, постричь подругу мамы, покурить. И так далее. За это время волосы мои успели высохнуть раз пять, и он периодически опрыскивал меня из пульверизатора, как увядшую герань на подоконнике.
Наконец он закрепил своё творение тремя слоями лака для волос и сдернул с моих плеч шёлковую пелерину. Не буду скромничать — лучшей прически в моей жизни ещё не было. Я чувствовала себя ужасно уставшей и неописуемо красивой.
Подумаешь, время-шмемя, деньги-шменьги — решила я и раз в полтора месяца освобождала день, брала кредит в банке, и шла к нему как агнец на заклание, зная, что весь выходной уйдет Жожо под хвост.
На днях хотела я записаться на очередной сеанс чудесного преображения. Но на звонок ответил не Жожо, а его жена Ривка (Ребекка, если кто не знает). И почти сразу разрыдалась. Сквозь причитания несчастной Ривки, я поняла, что её муж месяц назад купил палатку и ушёл из дому. Без всяких видимых причин. Теперь он бродит по Галилее, питается финиками, пьет родниковую воду, и пишет дивные стихи о любви. Возвращаться не собирается.
Я посочувствовала Ривке, повесила трубку и тут же представила страшную картину: толпы заплаканных, нечёсаных и некрашеных женщин заполнили улицы нашего города. И я больше никогда не стану такой красивой, какой делал меня великий Жожо… Ужасно. Как он мог?!
Одна надежда, что Диди, сын гениального мастера, пойдет по его стопам.
Ему, правда, пока всего десять лет. Но я терпеливая, подожду.