Сюжеты ненаписанных рассказов.
*
Меня Коля с Маней в настольный теннис позвали поиграть.
Арендовали стол на три часа, туда-сюда, все как полагается.
Стали играть.
Сначала я с Колей – просто чуваком помладше меня на десять лет, а потом я с Маней, мало того, что тоже гораздо младше меня дамой, так еще и мастером спорта по этому самому теннису.
Играем.
И я им всем проигрываю.
А главное, по мячику не могу попасть в той ситуации, в которой раньше попадал легко и непринужденно. Не играл же сто лет – навык потерял, хочу топ-спин (топс) справа зафигачить, а фигачу тока воздух, как мешалкой.
Раньше столы у нас во дворе стояли – пара-тройка штук, и я играл каждый летний вечер. И играл неплохо для дворового уровня, может не самый лучший был, но в первой пятерке, а то и тройке – точно.
Ну, не мастер спорта, но все-таки.
А тут засаживаю и засаживаю мимо.
И говорю, абсолютно без задней мысли, чего, мячики что ли стали из другого материала делать? Быстро чего-то летают? Никак не угнаться.
А они ржут.
Особенно Маня.
Отвечает, не, это не мячики быстрее летать стали, Олежек, это ты постарел – реакция ушла.
Летит же мяч, я его вижу, спокойно размахиваюсь, бью, и – мимо. Фантастика! Аж глазам собственным не верю. Ну, не может быть!
Одно из самых наглядных и ярчайших доказательств времени в моей жизни. Рассказ не написан.
*
Есть гениальное описание типичного, можно сказать, заурядного (на тот момент) вечера из жизни Джима Моррисона.
Рассказ некоего Рони Катрона, шестерки Энди Уорхола, тусовавшегося с Моррисоном в течение года каждый день, я перескажу своими словами.
Джим в баре усаживался на табурет за стойку, и заказывал восемь коктейлей «отвертка», а рядом клал шесть таблеток туинала. Выпивал три коктейля, принимал две таблетки. Потом ему надо было сходить в туалет, но он не мог оставить лежащие на стойки «отвертки» и туинал, поэтому вытаскивал из штанов свой детородный орган и справлял нужду тут же. Обоссывая, так надо понимать, стойку.
Рядом мгновенно появлялась какая-нибудь девица и начинала с большим энтузиазмом заниматься с Джимом оральным сексом.
Затем он допивал оставшиеся пять «отверток», а немного погодя туда же отправлял четыре таблетки туинала.
Дальше Джим ссал прямо в штаны, уже не утруждая себя доставанием органа из широких штанин.
А в заключение, вышеупомянутый Катрон, в компании с еще одним кадром, Эриком Эмерсоном, утаскивали отрубившегося Моррисона из бара на улицу и загружали в машину.
Вся эта фигня происходила в самом конце шестидесятых.
То есть они тоже все такие «шестидесятники».
Хотел написать рассказ, да передумал.
*
У меня товарищ по спорту – Юра Признаков в девяностые годы «на даля ходил» – работал шофером на арендованном Камазе, возил всякую всячину. И пер он как-то мороженую печенку из Подмосковья. А на трассе его поджидал другой Камаз, из которого, якобы, вылез водитель и махал руками Юре, с намеком, мол, тормози и выходи, помоги, чем можешь. А в девяностые, да и сейчас, поди, дальнобойщики очень не любили останавливаться после таких двусмысленных предложений, потому что аферистов, да и просто душегубов было и есть полно на дорогах.
Юра кое-как, едва не улетев в кювет, увернулся от непонятной фуры и погнал что было мочи вперед, рассчитывая встретить на дороге пост ГАИ. И встретил, трассу-то он примерно знал, тормознул около гаишного помещения, зашел и пожаловался милиционерам. А Камаз от которого он убегал, мимо пролетел на всех парах. Гаишники сразу связались со следующим постом, но мимо них подозрительный Камаз не проезжал, свернул где-то в лес, видимо.
Отправились искать.
И нашли.
И арестовали несколько человек, которые оказались кровавой и дерзкой бандой, давно разыскиваемой милиционерами и наводившей ужас на всех шоферов этой трассы. Огромное количество жертв было на ее счету, банды, в смысле.
Привезли их на пост, тот, что дальше по дороге, а Юру попросили подъехать, опознать машину и рожу того бандита, что маячил Юре. Он приехал и опознал, да, сказал, это тот самый. А «тот самый» ему в ответ заявил, что Юра после таких слов на белом свете проживет недолго, буквально, несколько часов, так как оставшиеся на свободе другие члены банды, Юру, за то, что он опознал бандита, убьют, страшно отомстив.
А гаишный омоновец (а омоновцами тогда звали всех милиционеров в камуфляже), услышав такие угрозы со стороны бандита, вывел его из маленького «обезьянника» гаишного поста, и так накернул прикладом калаша, что бандит упал на бетонный пол и обмочился и наложил в штаны.
На этом, в общем-то, все. Я хотел из этой истории сделать рассказ, но потом передумал – как рассказ она, мне показалось, менее интересна, чем как реальный случай из жизни реального человека Юры Признакова.
Юра потом еще приезжал на суд и давал показания.
Банду, кого посадили надолго, а кого расстреляли. Уж очень на них много крови было.
*
Еще одна история привлекла мое внимание и долго не отпускала. Очень хотелось сделать из нее повесть. То есть по-настоящему – собрать материал, обдумать и написать с широкими философскими обобщениями.
Прочел я ее в книге Андрея Жукова «Барон Унгерн». Жуков, в свою очередь, ссылался на «Литературную газету», по-моему, за 1969 год. На статью некоего А. Милоша. А тот еще на кого-то. В общем, концов не найти.
Перескажу, как помню.
В 1921 году барон Унгерн и пан Антон Оссендовский – польский авантюрист и биограф барона, гостивший у последнего в монгольском кочующем монастыре Ваинур, ездили в гости к ламе Джелубу, опять же в монастырь Чандан. И этот лама, с помощью лопатки черной овцы, нагадал Унгерну, что тому осталось жить ровно сто тридцать дней, а пану Оссендовскому, что он, в свою очередь, помрет, когда ему об этом скажет барон.
Пацаны конечно на такую глупость посмеялись и постарались сразу забыть. Барону вообще много чего предсказывали и немало чего приписывали, такой уж человек был – провоцирующий на легенды.
Через некоторое время Унгерн ушел из Монголии, намереваясь со своей десятитысячной армией, отрезать Дальневосточную республику от Советской России, где-то в районе озера Байкал.
Там его, как всем известно, красные кавалеристы разбили вдребезги и взяли в плен.
Приговорили к казни и расстреляли, что бы вы думали?, естественно, ровно на сто тридцатый день после визита к ламе. А именно, тринадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать первого года.
Понятно, совпадение.
Оссендовский, который в то время был в Японии, узнав о смерти барона, предсказание, конечно, вспомнил, но посмеялся еще раз – барон был мертв, и приказать ему, Оссендовскому, помереть не мог уже никто.
Потом он вернулся в Польшу, где более-менее благополучно жил в Варшаве, более никуда не ездил, а сидел дома и писал книги мемуарного характера.
Потом Великая Отечественная Война, Варшавское восстание и Антон Оссендовский, спасаясь от гитлеровцев, оказывается в пригороде, в некоей Подкове Лесной.
Дальше дело было так.
Десятого января сорок пятого года, перед домом, где жил Оссендовский, остановилась машина, из которой вылез нацистский лейтенант по фамилии Доллерт, офицер контрразведки нацистской же армии генерала пана Бах-Зелевски, и прямиком направился к Антону.
О чем они разговаривали никто не знает, но просидели лейтенант с писателем всю ночь. И Оссендовский, якобы, подарил фашисту свою книжку, причем тут еще нюанс – своего экземпляра у него не было, и он сунул лейтенанту экземпляр какого-то польского ученого, фамилию которого я не помню.
Утром Доллерт поехал дальше.
А еще через день Оссендовский быстренько умер.
А после войны выяснилось, что в переплете этого «ученого» экземпляра, ученый спрятал описания своего ценного открытия – какие-то добавки предотвращающие коррозию металла.
Лейтенанта искали долго и очень тщательно, и из-за добавок и из-за того, что он был объявлен нацистким преступником, но не нашли.
Зато нашли следующее – лейтенант Доллерт, на самом деле – лейтенант Унгерн. Единственный наследник и родной племянник барона Романа Федоровича фон Штернберг-Унгерна.
Так что послание было доставлено.