Нефтепровод глазами очевидца

Михаил Кречмар
Выкопал старую мою публикацию об Аляске середины 90-х.

Впервые о полярном нефтепроводе, пересекшем всю Аляску, я узнал в 1982 году. Тогда в мой НИИ приехала дама, проектировавшая морозильные установки, которые обеспечивали прочность фундамента этого титанического сооружения. Это поражало неокрепшее воображение молодого научного сотрудника – каждая из скольких-то там тысяч опор этого нефтепровода представляла собой отдельный холодильник. И именно вечная мерзлота вкупе с искусственным замораживанием являлась естественным фундаментом всего этого сооружения. «Ну, они, блин, дают» – подумалось мне.

Следующий раз я познакомился с Трансаляскинским нефтепроводом непосредственно на месте – на Аляске.

По теме наших исследований надо было оценить влияние этого самого нефтепровода на население бурых медведей вдоль него. Поэтому мне пришлось проехать по всей его длине – от того места, где нефть берется из тундры и шельфа моря Бофорта до терминала в Вальдизе, где ее грузят на супертанкеры.

Экологи без «зеленого налета».

Когда я, сказал о нефтепроводе какие-то критические слова, руководитель моего проекта Эрик Фоллменн никак на них не отреагировал. Мол, нефтепровод как нефтепровод. Зато я в последующие месяцы уяснил для себя, что американские ученые, работающие на природоохранных проектах лишены элемента той «зеленой фронды», которая является практически неотъемлемой частью имиджа естествоиспытателей советского/российского разлива. Они просто исполняют за деньги ту работу, которая им поручена. И они не считают, что если им надо минимизировать ущерб от нефтепровода окружающей среде, то самый простой выход из положения – это ликвидация этого самого нефтепровода. Они не политики – они выполняют работу, за которую им платят деньги.

Коммунизм в отдельно взятой тундре.

Мое знакомство с Трансаляскинским нефтепроводом началось с нефтяных приисков Прюдо-бей.
Нефтяные прииски Прюдо производят потрясающее впечатление – как будто из космоса, откуда-нибудь с Марса или Антареса на девственную арктическую тундру опустили огромную собранную за пределами атмосферу структуру – дороги, модульные городки, буровые вышки, насосные станции и нитки нефтепроводов.

Внутри клеток этой геометрической структуры тундра осталась точно такой же, какой она была при Руале Амундсене. Нет обязательных для наших нефтеразработок брошенных пустых бочек из под горючего, закопанных тросов, изорванной гусеницами тундры и полусгоревших остовов вагончиков.

В каждом поселке есть бесплатная столовая, в которой кормят лучше, чем в итальянском ресторане на Набережной d городе Владивостоке. Бифштексы, прожаренные средне, сильно, с кровью, спагетти, соки в ассортименте, торты-мороженое… При этом – сухой закон.

- Здесь нет людей, которые попали сюда случайно, - говорит Джон Шолменн, - представитель компании, - а раз они здесь оказались, нефтяные компании обязаны их кормить за свой счет.

- А сколько людей здесь живет постоянно? - спрашиваю я у менеджера «Бритиш Петролеум».

- Ни одного, - уверенно отвечает он. – все обитатели Прюдо-бей проводят здесь три недели, после чего на три недели отправляются в Анкоридж, а то и в Нижние Штаты…

Живое население нефтеприисков.

Однако, на приисках Прюдо есть население, которое здесь живет постоянно. Прямо на территории модульного городка проводит лето двести тысяч диких северных оленей. Здесь гнездится около двадцати тысяч канадских казарок, триста пар тундровых лебедей, десять тысяч белых гусей и никому неизвестно, сколько уток, гаг, куликов. Гнезда лебедей мы видим прямо в ста метрах от газовых факелов насосной станции, канадские казарки бродят по обочинам дорог, а песец устроился прямо в трубе водотока, над которой грохочут колеса грузовиков.

Медведей в нефтяном городке – двадцать. Все они помечены радиоошейниками, все имеют имена, за всеми ними следит специальная служба.

Светло-бурая медведица Кейт сидит в мусорном контейнере. Автомобиль с наблюдателями стоит в сотне метров – люди смотрят, куда двинется зверь. Наконец, Кейт наскучило копаться в контейнере, она вылезает из него с грацией обленившейся кошки, и, мимо пожарной станции, уходит в тундру. Там возвышается желто-оранжевый обелиск буровой вышки "Эндикотт".

- Внимание, на Эндикотте, - говорит в радиостанцию Ричард Шайделер, руководитель медвежьей программы в Прюдо, - Кейт движется к вам, прошу ограничить движение за пределами платформы.

- Да, мы видим ее, - сразу же откликается понимающий голос, - она от нас еще полумиле…

За нашей спиной по улице поселка пылят два десятка северных оленей. Диких. Никто никакого внимания на них не обращает. Здесь это – элемент быта.

Сапсанный утес.

Мы едем на юг по дороге, которая тянется вдоль нитки нефтепровода. Впереди маячит какой-то скальный утес.

- Сапсанный утес, - говорит Эрик, - здесь живет пара соколов-сапсанов. Из-за этого гнезда нефтепровод сделал крюк в четыре мили.

- И много таких утесов по пути Трансаляскинского нефтепровода? – автоматически спрашиваю я.

- Вроде этого? Да трудно сказать. На северном участке – двадцать семь…

В тундре я замечаю огромный квадрат вездеходной техники.

- Это – изыскательская партия. Им запрещено передвигаться по тундре в летнее время. Это их автопарк.

- Без сторожа?

- Конечно. Зачем он здесь? Во-первых – кто это все возьмет, а во-вторых – кому это нужно? Кто это куда-нибудь сможет деть?

Медведи и олени.

- Медведи составляли большую проблему при строительстве нефтепровода, - рассказывает Хэрри Рейнольдс, специалист Департамента Рыбы и Дичи штата Аляска. – мы их обездвиживали и увозили как можно дальше от трассы нефтепровода. Иногда – на грузовике, а иногда – на вертолете.

- Успешно?

- Да как сказать… Особенно настырные возвращались даже за двести миль. Если возвращались на третий раз, то иногда приходилось и отстреливать?

- И много отстреляли?

- Да меньше тридцати…

Другая вещь, поражающая воображение – это оленепропуски. Во многих местах труба нефтепровода поднята таким образом, чтобы олени могли свободно проходить в эту арку. Это сделано потому, что все сооружение пересекает традиционные пути миграций северных оленей.

Олени пользуются предоставленными им возможностями очень широко. Проезжая мимо нефтепровода, мы постоянно видим величественных рогачей, которые мирно отдыхают в тени «трубы».

Нефтеналивной терминал.

Место, куда «впадает» труба нефтепровода, называется Валдиз. Это – уже англоязычная интерпретация испанского имени Вальдес.

Терминал в бухте имени наследника Колумба, производит впечатление хирургически чистого предприятия. Нет ни радужных пятен на воде, ни черных потеков вокруг цистерн. По территории терминала не болтаются праздные люди, в море разворачивается танкер… Терминал аккуратно вписан в покрытые лесом горы. Вокруг емкостей расчищена полоса отчуждения, и… Это все. Так же, как и в Прюдо-бей – построено все только необходимое, ничего лишнего. Никаких сателлитных бидонвиллей, бичарников, халуп, пристроенных к пропускному пункту, которые являются неотъемлемой чертой любого российского предприятия, никаких землянок на берегу, никаких мерзких полуразвалившихся катеров, которые меняют браконьерскую рыбу на водку… Терминал в Вальдизе обслуживается примерно семью тысячами человек, которые живут тут же, недалеко, в поселке.

А на лодочном рейде поселка вздыхают и обдают друг друга фонтанами воды косатки…