Дела житейские

               


- Здравствуй, сестрёнка! Хорошо долетела? Ну, идём багаж получать.
- Привет, Витёк, привет! – Аллочка  расцеловалась с двоюродным братом. – Какой, к чёрту, багаж?! У нас в Ереване – шаром покати. Мой Коленька женится. Свадьбу по нынешним временам затеваем скромную, человек на восемьдесят. Но ведь надо всё по-людски сделать?! На тебя вот надеюсь. Поможешь?
- Что за вопрос, сестрёнка! Устроим всё в лучшем виде – кое-что из дефицита пока ещё имеем. Да, ладно, о делах потом. Давай до хаты – там Клавка, верно, из бани вернулась. Париться любит, для похудания, стало быть… А по мне так и дома в ванной неплохо…

Машина мчалась по вечернему Крещатику. Аллочка выделяла из нарядной толпы мужчин в непривычных, похоже, что спортивных костюмах, но просторных и ярких. «Мода новая, что ли? – удивлялась Алла. – Надо бы и Каренчику такой – толстяки подтянуто смотрятся!»

Притормозили у знакомой мазанки, давно требующей ремонта. Но, войдя в дом, Аллочка ахнула: от старой привычной обстановки не осталось и следа. Её уютная квартирка в Ереване померкла в сравнении с хоромами Витька…

Навстречу, растопырив руки, двигалась дородная Клавдия.
- Ой, як же ж ты исхудала! Совсем тростиночка, небось и на семьдесят не тянешь?
- «Тянут» срок в тюрьме, - рассмеялась Алла, знавшая блатной жаргон. В молодости она училась на юридическом факультете в Ленинградском университете, но ушла в третьего курса – замуж выскочила за лейтенанта  – слушателя Военной Академии.
А после увёз её Каренчик в свой Ереван, и стала она домохозяйкой…

- Рада тебя видеть, - продолжала Аллочка, и с лёгким паром! Витёк уж доложил, что ты из бани.

Алла с интересом разглядывала двойной подбородок Клавдии, её старушечий пучок волос на затылке; а вот глаза не изменились: по-прежнему хитро мерцали антрацитом.

- А ты, Клавочка, недавно бабушкой стала? Поздравляю! Я тоже о внучке мечтаю, Коленька вот женится, - ворковала Аллочка, а про себя размышляла: «Интерьерчик, ясное дело, с немецкого каталога слямзили: затейливо кокетливые занавески на окнах, круглый стол со свисающей до поля кружевной скатертью…Потолок – прямо как в Эрмитаже…А цветы с широченными листьями-опахалами! – Вьетнам на дому!..»

За стёклами серванта поблёскивали сервизы. «Три!» - насчитала Аллочка и среди них «Мадонну» - мечту всех армянских жён. «А ведь, наверняка, парочка ещё припрятана – стенка, вон какая громадная? – мысленно бушевала Аллочка. – И это всё – в такой развалюхе! Ай да Витёк! А с виду невзрачный, жалкий – «обмылок»…Тоже мне, Корейко новоявленный…Каренчик мой – дурак. Живёт с размахом, напоказ. Каждый день собутыльников в дом тащит, и все-то у него друзья…»


Клавдия суетилась у стола: поставила бутыль с «первачом» и макитру
 с варениками. Витёк притащил солёных огурчиков в пупырышках. Запахло настоящим украинским салом, что моментально отозвалось в сердце Аллочки сладкими воспоминаниями детства – выросла она на окраине Киева. Растроганная, она извлекла из дорожной сумки бутылку «Арарата»…




За столом разговор не прерывался. Вспоминали, как в школьные годы Витёк с Аллочкой отдыхали в пионерских лагерях с утренними линейками и танцами по вечерам. Помянули родителей – во времена "застоя"  жили они от зарплаты до зарплаты, но весело.
И Аллочку, и Клавдию раздражала пресловутая гласность – обе переживали за своих взрослых сыновей – каково им крутиться среди всплывших неизвестно с какого дна крутых дельцов и рэкетиров, наркоманов и проституток…Обе даже всплакнули, и Витёк незаметно для супруги налил себе лишнюю рюмку коньяка…Засиделись допоздна.
Было  далеко за полночь, когда Клавдия с помощью гостьи перетащила на диван своего пьяненького мужа, уснувшего прямо за столом.

На складе, куда утром нагрянули Витёк с Аллой, хозяйничал Толик Дзюба, ещё мальчишкой в самом конце войны попавший в отряд Степана Бендеры. Его  романтическое прошлое нынче просветлилось, и Толик им даже гордился. С яркой внешностью цыганского барона – приземистый и широкий, со смоляной чёлкой курчавых волос и колоритной щетиной на пухлых щеках, он выглядел старше своих шестидесяти. Перестроечные веяния были Толику по душе – он давно научился работать по «прямым связям» с жаждущими потребителями. От бывшего бендеровца не укрылся меткий взгляд
родственницы Витька – Аллочка узрела те самые костюмчики с Крещатика сразу, как только вошли.

- Рекомендую! – оживился Толик. – Финские, между прочим. Эту партию мне сам  Ильюшка-сантехник устроил. О, да Вы, мадам, я вижу, не поняли, о ком это я, потому и скривились. Объясняю: Ильюшка всемогущ! У него везде блат: кому унитаз чешский, кому дочку в институт пропихнуть…На званные обеды к Ильюшке шишки исполкомовские косяком бегут – за честь почитают…Образования – четыре класса, а дела проворачивает! Слыхали про товарняк? Ну, тот, в пути пропавший? Нашумевшая история.

 
Витёк насторожился. Его прокуренные рыжеватые усики нервно задёргались.
- Толян, кончай базар. Видишь, дама ждёт…А дама, обрати внимание, - при деньгах. Деньги-то хоть и деревянные, но пока ещё в ходу…

От Толика Дзюбы вышли с приглянувшимся спортивным костюмом, набором французской косметики и стильным пеньюаром для будущей Аллочкиной невестки.
Вдобавок романтик с разбойничьей ухмылкой всучил ей увесистую коробку с импортным сервизом. Аллочка даже не разобрала, что за фирма, но не протестовала. Сервиз был не хуже «Мадонны» и так же переливался всеми цветами радуги. Толик расхваливал ещё и сантехнику из Китая. Аллочка обратила внимание на розовое биде, и чуть было его не купила, но в последний момент что-то её остановило, и она не поддалась на настойчивые уговоры хозяина склада.


- К Аське в «Универсам!» – скомандовал Витёк, включая зажигание. По дороге он рассказал Алле об этой местной знаменитости.

Хрупкая чернявая женщина вызывала неизменное восхищение мужчин. Свою речь Ася  пересыпала непечатными выражениями, что  ничуть не оскорбляло мужской слух и даже придавало Аське своеобразный шарм. Никто не знал, сколько ей лет. Она давно пребывала в счастливой константе -  «женщина чуть за тридцать». А ещё Ася лихо водила «Шевроле», доставшийся ей от мужа; его, бедолагу,  мстительная супружница  собственноручно  упекла в колонию строгого режима – оба варились в одном котле. Женщины ненавидели Асю и одновременно завидовали ей.


Витёк безусловно входил в круг Асиных приближённых. Аллочку завскладом «Универсама» встретила радушно и с пониманием отнеслась к её просьбе – выбрать свежие деликатесы.  Аллочка, конечно, была ей благодарна, но с досадой поймала себя на том, что заискивает перед этой маленькой торговкой. Это обстоятельство Аллочку угнетало, но она ничего не могла поделать – её ухоженное лицо безвольно расплывалось в улыбке «настежь до бровей».


Сумка трещала под натиском банок с зелёным горошком, консервированными ананасами и «Печенью трески». Не были забыты и апельсины. Пять кило марокканских «солнышек» с ромбовидными наклейками трепыхались в авоське вместе с глухо стучащими друг о друга баночками с растворимым кофе. Торчащие из полиэтиленовых пакетов свёртки с балыком и осетриной источали доводивший до полуобморочного состояния  аромат елисеевского магазина. Знаменитый на весь Союз «Киевский торт» пришлось нести отдельно от всего остального, чтобы не смять коробку.

 
Аллочка прикидывала, что же там ещё есть, в этих пакетах, ведь уйму денег громыхнула, но  Витёк уже открывал дверцу машины, мешая сосредоточиться.
У Центрального, последнего склада в их маршруте, Алла ловким движением фокусника выдернула из кармана брюк надувную «Пирамиду», предусмотрительно купленную «с рук» дома в Ереване. «Пирамида» с трудом проглотила стереоаппаратуру корейского, вроде,  производства. В нагрузку, правда, пришлось взять сингапурский противогаз. Аллочка долго в раздумье скребла острым ноготком по страшным стёклам…



На обратном пути заглох мотор. Витёк, чертыхаясь, вылез из «жигулёнка» и открыл капот…


…Два часа торчали на проклятом шоссе, а до дома доехали за десять минут.
Клавдия несколько раз разогревала борщ, негодуя: что-то долго разъезжает её Витюша с обаятельной кузиной.

На следующий день Алла улетала. Был понедельник, и Витёк торопился на свою базу стройматериалов. Он подвёз её до остановки аэрофлотского автобуса, устроил среди сумок, сердечно попрощался и исчез, ничуть не беспокоясь, а как же сестрёнка дальше-то, с таким багажом…Он  знал, что Аллочка не пропадёт…



Как только выехали из города, замелькали вдоль шоссе ёлки да берёзы – Алла вспомнив мультяшную смешную Бурёнку, залюбовалась ими. Было солнечно и жарко. «Экспресс» своё название не оправдывал, ехали долго. Сидящая впереди Аллы пожилая женщина вдруг обернулась.


- Простите, у Вас время точное? Я, кажется, опаздываю.
- Ровно без четверти одиннадцать. А Ваш рейс?..
- В одиннадцать сорок, - встревожилась окончательно пассажирка.


И тут до Аллы дошло, что она-то тем более опаздывает! Ереванский рейс на пять минут раньше! Аллочка беспокойно заёрзала на мягком сидении. Скоро и регистрация закончится. Несколько раз ей казалось, что приехали, но дорога однообразно тянулась, и вместе с ней так же монотонно тянулись назойливые «ёлки да берёзы». Смотреть на них теперь было тошно…


Когда Аллочка, взмокшая и запыхавшаяся, вся в сумках и с «Киевским тортом» чуть ли ни в зубах, вломилась в зал регистрации, девушка в синей форме с пачкой отрывных корешков в руке, уходила из ереванской секции. Алла взмолилась. Девушка попалась не из вредных…


Нервы были на пределе. В салоне самолёта Алла обессилено плюхнулась в крайнее кресло возле иллюминатора. Взлетели, и Аллочка успокоилась.
 
Каренчик должен встретить – вчера звонил рано утром, Витёк как раз с пивом пришёл. Скоро свадьба – неделя пролетит! И дома у неё всё хорошо, и Каренчик всё же отличный муж – вон какое кольцо с «брюлликом» подарил ей на день рождения!..


Аллочка задремала, и снился ей Коленька в строгом костюме жениха и почему-то в сингапурском противогазе…

Очнулась она от криков. Алла глянула в иллюминатор и похолодела от ужаса.
Горело крыло. Забегали бортпроводницы, заплакал чей-то ребёнок. Началась паника. Алла взяла себя в руки и мужественно приготовилась к самому худшему.
«Что ж, своё отжила, значит. Хорошо, хоть мои не летят со мной  этим несчастным  рейсом» - горестно думала Аллочка…

Пламя на крыле исчезло так же внезапно, как и возникло. Позже выяснилось, что загорелось топливо, пролитое при заправке. Но пока это выяснилось…
В общем, Алла пережила страшные минуты, и при заходе самолёта на посадку в Звартноц она была убеждена в том, что её вояж в Киев – это подвиг.

…Увидев осунувшуюся жену, подполковник Карен Арутюнян не стал задавать лишних вопросов. Но Аллу и без вопросов словно прорвало…И муж, и домочадцы, и все соседи по дому поочерёдно слушали её сумбурный рассказ о мотании по жаркому Киеву, об унизительном добывании заморских прелестей, о пожаре и пролитом  бензине…


        Два дня Алла донимала всех подробностями, вдохновенно их приукрашивая, а на третий день невеста Коленьки сбежала…Сын, вроде и обрадовался вновь обретённой свободе, а с Аллочкой случилась истерика. Она заперлась в ванной…


Душила обида. Все старания её были напрасны, и подвига её никто не оценил! Аллочка рыдала часа полтора. Потом рыдания стихли, из ванной доносились судорожные вздохи и бормотание. Аллочка обдумывала, кому бы продать ставший ненужным пеньюар, и сколько на нём можно заработать, хоть как-то оправдать расходы.


И в этот момент где-то глубоко-глубоко в душе  шевельнулась досада.
Она росла и усиливалась, вытесняла обиду и, наконец, овладела всем Аллочкиным существом. Ну, зачем?! Зачем она отказалась от китайского биде?! Толик ведь предупреждал, что «пожалеете»…


        Она поняла только сейчас, что там, на складе её смутили иероглифы на розовой эмали – может, что неприличное нарисовали лукавые китаёзы – в  подсознании, видимо, и застряло это подозрение. И только сейчас, в эти горькие минуты, Аллочка сообразила, что в Ереване никто и не знает китайской грамоты.
Ах, как эффектно смотрелся бы узор из загадочных каракулей!..

2000