Роберт Петрович, конечно, переговорил с Николаем Саморуковым, и они решили на антресолях, там, где в мешках лежал сахар, поставить дополнительную — скрытую камеру. Она включалась не с пульта охраны, а из кабинета самого Смита, и только ночью. Её обслуживали “гражданские” — в них Николай был уверен, а, вот, омоновцы… И каждый вечер, уходя с работы домой, он отводил “своих” в сторону, распекал их, говорил, нужно увеличить бдительность, нужно более серьёзно относиться к работе, а не “шаля–валяй, и главное: “Не забудьте включить аппаратуру ночью!” Те утвердительно кивали в ответ.
И каждый день с утра, прибыв на предприятие раньше положенного времени, пока ещё не приехало начальство, он проходил в кабинет директора фабрики, садился за монитор, нажимал кнопки и просматривал в быстром режиме запись. И каждый раз он надеялся увидеть, хоть что то вскрывающее кражу, но на экране по-прежнему кроме большого количества мешков, напоминающих белые волны на море, никого не было видно. Срок, о котором говорил Смит, подходил к концу, а вор так и не был найден.
В субботу заступила смена Григория Давыдова и Андрея Вотинцева. День прошёл спокойно и скучно, то есть без выпивок и застолий, как того требовал выходной, так как в ночь на работу выходил сам Василий Николаевич Зуев. Веня — Вениамин Владимирович Беспалов — главный юморист охраны выдавал замуж свою дочь и прийти не мог, его заменил сам капитан. Поэтому нужно было быть трезвым, спокойным и предаваться, по возможности, служебным делам. Вообще, в последнее время Зуев постоянно кого нибудь подменял, говорил, нужны деньги на постройку новой квартиры, ему шли навстречу.
Василий Николаевич приехал в девять часов вечера (почти во время), поставил машину под окном, загораживая ею прекрасный пейзаж заходящего солнца — ничего более противоправного он не сделал. Охрана в это время смотрела фильм про войну. Василий Николаевич вошёл в “сторожку”, поздоровался без рукопожатий, сел на диван и тоже стал смотреть кино.
— Кто хочет спать, может идти, — сказал он, когда часы начали показывать половину десятого.
Ненавязчивые предложения капитана имели форму приказа, это понимали все. Но в такое время не спали даже младенцы! Присутствующие переглянулись, в том числе и майор Стас Михайлович Кононенко — “милицейская косточка”. (Майор Стас Михайлович Кононенко здесь — на фабрике подчинялся капитану! Странное было время — всё поставлено с ног на голову.) Василий Николаевич не обратил внимания на замешательство подчинённых. Он встал с дивана, подошёл к окну, где на широком подоконнике стоял чёрный шкаф, и где у него лежали спальные принадлежности, открыл дверку и стал доставать подушку, одеяло. Его вид говорил: мнение окружающих его не интересует, и пускай, те хоть треснут, он будет ложиться, и попробуйте ему помешать.
Настроение было испорчено, но делать было нечего: Стас Михайлович остался “в сторожке” караулить безмятежный сон начальника, а Андрей с Григорием вышли на крыльцо.
— Спать ещё рано, пойдём, погуляем, — предложил Давыдов.
— Пошли, — ответил другой.
И они ушли.
Стояли последние дни сентября. Природа отдыхала после жаркого лета, и прозрачная благодать разливалась в чистом, свежем воздухе. Солнце садилось за дальними деревьями, оно посылало последние, прощальные лучи.
Ещё целый час друзья кружили по фабрики, наслаждаясь прекрасным вечером, а, заодно, охраняли вверенную территорию.
В одиннадцать часов вся охрана спала. “Гражданские” спали в офисе, милиция на входе. Не спал только Стас Михайлович — самый ответственный человек. Он тыкал пальцем по кнопкам пульта телевизора, пытаясь найти интересную передачу, но рядом на диване ворочался Зуй, Стас выключил его, через некоторое время, и он заснул, сидя за столом.
Около двух часов ночи на втором этаже офиса, в комнате для переговоров на большом полированном столе, вокруг которого стояли респектабельные кресла, проснулся Андрей Вотинцев. Его мучил переполненный мочевой пузырь: с одной стороны, хотелось прекратить мучения и сходить в туалет, с другой, желание продолжить сон было ещё сильнее, и Андрей долго колебался между двумя огнями — “котовая болезнь”, так зовут это состояние тела в охране. Но поскольку выбора в этом вопросе немного, Андрей открыл глаза — кромешная тьма окружила его. Он слез со стола, с трудом нашёл ботинки и пошёл на выход.
Надо сказать, странное место для ночёвок выбрал охранник. Респектабельная комната предназначалась для приёма высокопоставленных гостей. Однажды здесь сидел сам владелец фирмы — индус, приехавший из Лондона посмотреть фабрику в России, его угощали кофе, булочками и другими кулинарными изысками. А ночью на огромной, тёмной, полированной груди стола, положив на стол тонкий туристический коврик для мягкости, раскинувшись, накрывшись грязной, чёрной, зимней курткой, лежал Андрей. Его ничуть не смущало такое положение. И когда его друг Григорий со смехом заметил это несоответствие:
— Не удобнее ли перебраться на пол, по крайней мере, со стола не упадёшь!
Андрей тоже со смехом ответил:
— А что я буду на полу пыль глотать?! — и продолжал спать на своём шикарном ложе. Аргументы Вотинцева были бесспорны.
Моча подбиралась к верхним пределам. Андрей, боясь не успеть, спустился на первый этаж, — туалет находился там, — с облегчением вздохнул, сделал своё дело и, уже расслабившись, вольной походкой пошёл в цех, примыкавший вплотную к офису. На втором этаже, в переговорной было жарко и душно, в цеху воздух намного холоднее и чище, и Андрею захотелось немного встряхнуться и подышать свежим воздухом.
Обычно здесь днём от многочисленных работающих механизмов разливочной линии стоит сплошной гул, снуют рабочие, но сейчас стояла непривычная тишина, и никого не было. Небольшой ветерок гулял в огромном помещении, он освежил разгорячённое, задохнувшееся тело. Андрей шёл по кругу вдоль цеха и наслаждался свежестью, тишиной и всеобщим покоем.
Слева, там, где находились боковые ворота для въезда транспорта, где не было камер видеонаблюдения, он увидел, что обе воротины открыты настежь, и в цех с включенными фарами заезжает какой то автомобиль. “Кто же это? ” — удивился Андрей, приезда ночью машин не ожидалось. Он хотел пойти и немедленно прояснить ситуацию, как обычно делал, но странное чувство остановило его, и он решил повременить, встать за колонну, подпирающую крышу цеха и посмотреть, что будет дальше. И, к своему удивлению, в заезжавшем автомобиле он узнал иномарку Василия Николаевича, вскоре тот и сам вылез из машины. Андрей продолжал наблюдать. И тут его обожгла острая, как нож, мысль: “Ведь, это он заехал в цех, для того, чтоб воровать сахар?! Ну, да! Глубокая ночь, все спят, и никто не видит!”. Мысль до того абсурдная, что ладони Андрея вспотели, на лбу появилась испарина. Но догадка была очень похожа на правду: антресоли с сахаром находились рядом, к ним вела железная лестница, камер наблюдения здесь нет. Надо было срочно что–то предпринять, что то делать. Но что? И тут Вотинцев вспомнил про записывающую аппаратуру, установленную Николаем Саморуковым в кабинете Смита. Но в субботний день они с Григорием так расслабились, что забыли включить её. “И Давыдов тоже хорош!” — сетовал на друга Андрей. Нужно было срочно исправлять ошибку, и он, прячась за цеховым оборудованием, побежал на проходную, где в специальном ящике хранились ключи от помещений фабрики.
В охране царил безмятежный покой! Большие окна задёрнуты плотными коричневыми шторами, за столом, положив голову на руки, спал Стас Михайлович. Он поднял голову, когда вошёл Вотинцев.
— Ты чего? — спросил он сонно.
— Спи, спи! Я быстро! — стараясь не мешать, ответил Андрей.
Он быстро прошёл к ящику, нашёл нужный ключ. И потом:
— А Зуев где? — спросил он, выходя из помещения.
— Поехал к котельной мыть машину, — ответил майор.
Котельная находилась на противоположной стороне от боковых ворот цеха. “Понятно, как он моет!” — сказал себе Андрей и побежал в офис. Стас Михайлович положил голову на руки и вновь заснул.
Вотинцев тыкал по кнопкам аппаратуры, и как бывает в таких случаях, казалось, она включается медленно, очень медленно. Наконец, монитор засветился, и среди белых, как волны моря, мешков сахара он увидел одетую в пятнистую униформу, располневшую фигуру Василия Николаевича. Он по хозяйски оглядывал склад. Вотинцев прибежал вовремя, он нажал кнопку записи.
Василий Николаевич остановился у выхода с антресолей, подошёл к одному из поддонов, отделил один мешок от других, поставил его на попа, подсел, взвалил мешок на загривок и, хотя с трудом, но встал. Вотинцев эмоционально говорил вслух, хотя кроме него в кабинете Смита никого не было: “А я по своей глупости думал, что он не сможет поднять мешок?! Может! Оказывается, своя ноша, действительно, не тянет! ” — и продолжил наблюдение. Покачиваясь, Василий Николаевич начал спускаться с лестницы. Потом исчез — вышел из зоны работы камеры. Через некоторое время вновь появился, и всё повторилось опять: второй мешок оказался на загривке, Василий Николаевич начал спускаться с ним по лестнице, потом исчез. Появился он и в третий раз. “Э, как его сегодня разнесло!” — со злорадством заметил Андрей, вспомнив, что обычно пропадало два мешка, а не три. Но Зуев только походил по складу, заглядывая в разные углы, ничего интересного в них не нашёл, и удалился.
Кино закончилось, Андрей выключил аппаратуру.
Крышка кассетного магнитофона послушно открылась, из его недр появилась видеокассета (напомню, в то время кассеты были носителями информации). И в этой маленькой штучке, которую Андрей сейчас крутил в своих руках, была бомба, настоящая бомба! Вотинцев весело подбросил “штучку” в воздух, поймал, затем вновь подбросил в воздух, снова поймал. “Интересно, сколько Зуев готов заплатить за её, может быть, стоит продать ему кассету?! — весело думал он. — Ага, заплатит… догонит, и снова заплатит!…” — затем сказал он себе. Всё равно, он чувствовал сейчас себя на высоте, всесильным, чуть ли не магом: в его руках крутилась судьба самого Зуева. Наигравшись, Андрей снова задумался: “ Зуев будет уволен — это понятно! Но, возможно, последуют большие изменения и во всей охране. Возможно, и нас с Григорием уволят, последствия — непредсказуемы! Что делать: отдавать или не отдавать?” — распирали его противоречия. Но не отдать не мог, не позволяли ни воспитание, ни честь. А сейчас всё нужно было рассказать другу: “Вот, он откроет рот от удивления!” — и возбуждённый Андрей пошёл будить Давыдова.
Григорий спал в соседней комнате — в отделе кадров. В отличие от Андрея он не был большим эстетом и спал не на столе, а прямо на полу, отодвинув стулья в сторону, пыль серого ковролина, которым был обит пол, ему не мешали. Услышав стук в дверь, он проснулся. “Кого это принесло ночью?”— недовольно подумал он и произнёс:
— Да!
— Григорий, это я! — послышался за дверью голос друга. — Открой! Есть дело!
“Дело!… Какое дело в третьем часу ночи?… не мог потерпеть до утра?!…” Давыдов скинул с себя зимнюю куртку, которой был укрыт, и в носках пошёл открывать дверь.
Лязгнул замок.
— Не включай свет! — попросил Вотинцев.
— Что такое?
— Сейчас узнаешь! Не включай!
Окна отдела кадров выходили в сторону охраны, и предосторожности были не лишни.
И в темноте, пройдя к окну, Андрей эмоционально рассказал события ночи. Григорий действительно открыл рот от удивления. Он не мог поверить, чтоб офицер милиции, капитан, начальник грозного ОМОНа, опустился до роли мелкого воришки (странные люди — советское воспитание!) Но кассета с записью находилась в руках Вотинцева, он играл ею и был очень доволен.
— Пойдём, посмотрим! — предложил Давыдов, когда Андрей закончил повествование, ему не терпелось самому увидеть таскающего мешки Зуева.
— Нет! — ответил тот после небольшой паузы. — Я уже выключил магнитофон, включать не хочется.
Помолчали.
— Ладно, — произнёс Григорий, — давай звонить Саморукову.