3. Палач Его Величества. Полная версия

Юлия Олейник
Пролог


— Томми, Томми, Томми! — надрывался чей-то высокий голос, кажется, женский. Я не видела лица, но была уверена, что оно искажено страхом: такая мольба слышалась в этих призывах. Двери, двери... за которой из них скрывалась кричавшая женщина, было непонятно, эти чёртовы английские замки словно задались целью перещеголять Кносский лабиринт. В том, что это именно замок, сомнений не было: стены из серого, древнего камня, тусклые портреты на стенах, изображавшие чопорных людей, чьих лиц ни разу не касалась улыбка, громадный камин с давно остывшими углями... самый север Англии, графство Нортамберленд, замок Чиллингем.
Откуда я это знаю? Я ни разу не была в Великобритании, у меня и загранпаспорта-то нет, но знание того, где находились я, кричавшая женщина и неведомый Томми, было таким же абсолютным, как и понимание того, что это всего лишь сон.

Чёрт... Я проснулась от какого-то давящего чувства, словно грудь перехватил невидимый обруч, и поплелась умываться, бросив взгляд на часы. Девять утра. Просто волшебно. До будильника ещё два часа пятнадцать минут, но уже ни в одном глазу. Дурацкий сон. Ну и поделом, нечего до трёх ночи смотреть по интернету английские детективы под пиво без закуски. Что там было-то, в этом сне? Замок какой-то... ну вот, уже и название из головы вылетело, кричавшая женщина... холодные серые стены, дубовые двери, какие-то бойницы вместо окон... ну, хоть без фирменных английских привидений обошлось.
Кофе ожидаемо убежал из турки. М-да, день явно не задался с самого утра. Ещё и рука начала зудеть и чесаться, к дождю, не иначе. Я бросила взгляд на длинный плотный шрам, протянувшийся по левой руке от кисти до локтя. Привет из Маткичека, куда мы год назад ездили в командировку. Олеся тогда, казалось, нашла там свою любовь, Макс и Ден — новых друзей, а я вот разжилась "поцелуем" ритуального ножа из могилы древней шаманки. Шрам иногда горячо пульсировал, наливаясь розовым, что обычно возвещало либо перемену погоды, либо — что было, к сожалению, чаще, — перемены в моей собственной жизни и отнюдь не всегда приятные. Хотя чему там меняться, после второго развода моя жизнь словно замерла, сделав меня пародией на Бриджет Джонс. Тридцать лет и никакой перспективы. Нет, на работе у меня всё было прекрасно, я как считалась лучшим профессионалом в своей смене, так и остаюсь им, загрузки много, зарплата тоже хоть чуть-чуть да радует. С коллегами отношения у меня были хорошие, куда не повернись, и только личная жизнь буксовала, как жигуль на бездорожье.
Кофе ещё и пережаренный, аж щиплет от горечи. Просто превосходно. Настроение стремилось к нулю. Что ж, ладно, раз такие дела, приеду на работу на два часа раньше. В конце концов, какая разница, где страдать фигнёй.

Всю дорогу у меня не выходил из головы этот дурацкий сон про английский замок... Чиллингем. Надо же, всё-таки всплыло название, бывает ведь. Я достала телефон и влезла в википедию. Ещё восемь станций, как раз успею почитать про этот замок, если он, конечно, существует.
Замок существовал, находился действительно в Нортамберленде и был построен в конце тринадцатого века. В нём останавливался король Эдуард I Длинноногий во время кампании против Уильяма Уоллеса, а так же, в лучших британских традициях, крепость населяли аж три привидения. Что ж, это радует. После моей работы над фильмом про Ольшанский замок и последующих событий в реальности призраков я больше не сомневалась. И отдельно поздравила себя с тем, что я в Москве, а замок Чиллингем в Англии, и не встретиться нам никогда.



Глава I


Без двадцати десять я приехала на работу и сразу же, минуя мониторы, направилась к кофеварке. Всё-таки подъём в девять утра для меня совсем нехарактерен, уже в метро глаза начало резать, как от песка, и голова налилась свинцом. А ведь сегодня понедельник, самое начало трудовой семидневной недели по двенадцать часов в день. Ох, не вовремя мне этот замок приснился, с женскими криками и тёмными, затхлыми коридорами. Я отыскала среди залежей посуды свою чашку и сунула её в кофемашину. И что это за загадочный Томми, кого так отчаянно звала неведомая женщина? Господи, Юль, всё, хватит, к тебе после таких возлияний удивительно, что ещё грустные мышки на голых лапках не приходят и не говорят печальным голосом: "Всё." Пить надо меньше, надо меньше пить и не пялиться в монитор до цветных кругов перед глазами. Хотя алкоголь и хорошее кино в последнее время были моим единственным спасением от беспробудной тоски и диагностируемой депрессии.

Скрипнула дверь. Я удивлённо покосилась вбок. Это ещё что за сюрпризы, меня в это время вообще на работе не должно быть, кто же меня рассекретил?
Ручка двери повернулась, и на пороге аппаратной возникла, как мимолётное виденье и гений чистой красоты, моя, наверно, единственная более-менее близкая приятельница на нашем богоданном телеканале, корреспондентка Лилия Сенатская. Вид у неё был озадаченный.
— Мать, ты чего в такую рань? У тебя же смена с часу?
— Проснулась вот, нежданчик случился. А дома тоска, хоть волком вой. Уж лучше здесь лишние пару часов перетереться. А ты как меня нашла?
— Видела твою спину на лестнице. Ну, наливай кофе, что ли, посидим, пока работы нет.
Я разлила дымящийся напиток по чашкам и уселась, забросив ноги на пульт. Лилька заняла свободный стул, отпила глоток и прищурилась:
— У тебя вид — краше в гроб кладут. Ты всё ещё переживаешь из-за своего развода? Слушай, ну он же не единственный мужчина на всём белом свете.
— Я знаю, — я пожала плечами, — мы и расстались-то, в общем, мирно, без скандалов. Ну не мог человек смириться с моим графиком, всё ему ночные оргии мерещились и прочие удовольствия. Тоже, знаешь ли, всему есть предел. Я работу бросать не хочу, я здесь на своём месте, и это все знают. Ну не домохозяйка я по природе, знала бы ты, как меня бесит весь этот быт, стирка, уборка, готовка... Сейчас хоть над душой никто не стоит, не говорит, как я неправильно яичницу жарю.
— Ну, это всё понятно. А... в других вопросах как? Так и будешь функционировать на ручном управлении? Знаешь что, Юлька, тебе нужен хороший и качественный секс. Хотя бы раз в неделю. А там, глядишь, и глаза загорятся, вкус к жизни появится. Жалко мне тебя, у тебя хоть и арматура вместо нервов, но нельзя же вот так вот... как мымра из "Служебного романа"...
— Лиль, да знаю я всё! — Тоже мне, открыла Америку. — Где я себе в наших широтах кого-то найду? Не так уж я и страдаю, чтобы на первого попавшегося вешаться. Тем более, у нас здесь выжженная пустыня в плане стоящих мужчин. Все либо заняты, либо задроты. No exit.
— Да ну? — Сенатская лукаво стрельнула глазами из-под чёлки. — А Игорь Клатов?
— Лиль, не начинай...
— Это ты не начинай! Он уже все глаза на тебя проглядел, но ты же ничего вокруг себя не видишь, либо по кнопкам стучишь, либо бухаешь, как чёрт. Господи, он через стенку от тебя сидит, ну нельзя же быть настолько слепой?
— Я подумаю над этим. — В некоторых случаях с Лилией Сенатской было проще согласиться и поберечь свои нервы от дальнейших атак.
— Кстати, — Кажется, Лилька удовлетворилась моим ответом, — ты в курсе, что Колчанова наконец вернулась из своего турне?
О как. Неужели. Последние несколько недель Олеся Колчанова была плотно занята на каком-то крутом супермегапроекте, связанном с историческими делами. Ну, в этом она спец, тут никто и не удивлялся даже. Она постоянно моталась в командировки, причём по Западной Европе, колесила по Швейцарии, Германии, Нидерландам... и вот теперь вернулась. Интересно, надо будет её расспросить, а то я даже толком не знаю, что за проект такой монументальный.
Лилька тем временем продолжала:
— Она из Дании полетела в Англию, там было последнее место их съёмок...
— А что за проект, ты не в курсе?
— Ой, какая-то историческая история, сплошные замки, куртины и рвы с мостами. Там вообще мутное дело, насколько я знаю, совместное германо-английское творение, какой-то гигантский экскурс по старым замкам, да ещё чтобы легенд вокруг было побольше. Ну ты же знаешь Колчанову, она такого не упустит, а после того, как ей премию вручили за тот цикл репортажей о старинных усадьбах, всё как-то само собой и разрешилось.
Везёт же некоторым. Пол-Европы объездила, замки старинные снимала... что-то многовато нынче замков, если считать прямо с утра.
— Интересно, а в Чиллингеме она была? — пробормотала я себе под нос. Лилька недоуменно поморгала:
— Это где?
— Как раз в Англии. В Нортамберленде. Тринадцатый век, состояние прекрасное, три привидения, причём абсолютно аутентичных.
— Юль, — Лилька покачала головой, — вот как раз тебе, по-моему, не стоит ввязываться в это дело. Ты же помнишь...
— А с чего ты взяла, что я ввязываюсь? Меня на этот проект никто не зовёт, я и узнала-то всё толком от тебя сейчас.
— Просто я помню, чем всё кончилось с садовниковским фильмом. Беларусь это, конечно, не Англия, и то хватило. Слушай, давай я для тебя всё разведаю и потом всё расскажу. А ты не лезь. К тебе вся эта паранормальщина как к магниту льнёт. Доиграешься.
Что ж, резон в словах Сенатской был. И то верно, хватит с меня призраков и привидений. Что белорусских, что хакасских. Что подданных Её Величества. Я сделала ещё один глоток кофе.
— Не понимаю только, причём здесь Колчанова вообще. Если это истории про древние замки Европы... Россия-матушка тут с какой стороны? У нас отродясь замков не строили и рвы не копали, один Выборг, так это ни о чём.
Лилька пожала плечами.
— Давай так. Я уже сказала, всё разузнаю и тебе расскажу. А ты пока сиди и не отсвечивай, не то быстро припрягут, не посмотрят, что у тебя смена с часу.
Я согласно кивнула. Лучше и впрямь не привлекать к себе внимания, в крайнем случае посылать всех на хрен. Имею полное право.

Ближе к двенадцати Лилька прошмыгнула ко мне в монтажку с видом заговорщика-победителя.
— Я знаю всё! — драматическим шёпотом поведала она, устраиваясь с ногами в кресле. Глаза её сияли. — С Олеськой связался сам сэр Линсдейл и предложил поучаствовать в проекте!
Что ещё за сэр?
— Юль, ты чего? Про него даже в википедии статья есть. Сэр Томас Стэнли Линсдейл, глава Королевского исторического общества Великобритании, член ордена Британской империи и всё такое прочее. Короче, крутой историк и вообще многогранная личность. И прикинь, он сам каким-то образом вышел на Олеську, всячески её восхвалял и предложил участие в проекте "Величайшие замки Северной Европы"! Прямо мистика какая-то. Ну, то есть, я в курсе, что Колчанова по первому образованию историк, но чтоб вот так вот... Чудеса.
Она смотрела на меня так, будто я была в силах здесь и сейчас объяснить, почему мистер Линсдейл пригласил Олесю Колчанову в этот проект, откуда он вообще о ней узнал и как нам обустроить Россию. Ни на один из этих вопросов у меня ответа не было, но в глубине души внезапно медленно и вязко повернулась какая-то шестерёнка, словно спрут, спящий в липком иле, вдруг развернул свои щупальца и взбаламутил стоячую воду холодного озера. Ощущение было таким ярким и одновременно тягостным, что я сглотнула. И ещё это ощущение вновь вызвало из памяти тот странный, донельзя отчётливый сон про замок Чиллингем и его обитателей, вызвало и уже не отпускало. Я почувствовала, как лоб покрывается мелкими ледяными капельками. Так, стоп. Что ещё за выверты? Нет-нет, Лилька права, не надо мне лезть в эту историю, что-то в ней, хоть я и не могла этого внятно объяснить, меня останавливало, и вспотевший лоб — лучшее тому подтверждение. Своим чувствам я уже научилась доверять.
— Ладно, Лиль, — мне внезапно расхотелось продолжать беседу, — придёт время, Колчанова сама расскажет, не утерпит. А сейчас я, пожалуй, ещё кофе выпью. Голова просто квадратная.
Она кивнула и сочувственно погладила меня по руке:
— Всё-всё, не гружу. А ты бы всё ж поинтересовалась своим соседом через стенку. В конце концов, послать всегда успеешь. — И выскользнула из монтажки, послав мне воздушный поцелуй.

Оставшийся до начала смены час я провела, разыскивая в интернете информацию о замке Чиллингем, Королевском историческом обществе и лично сэре Томасе Стэнли Линсдейле, крутом историке и многогранной личности. Для пущей ясности читать приходилось статьи на английском языке, вооружившись онлайн-словарём, и сэр Томас представал в них человеком весьма неоднозначным. Самый молодой президент Королевского исторического общества, получивший титул из рук Её Величества Елизаветы Второй, блестящий учёный и оратор, читавший лекции в престижнейших вузах Британии... племянник сэра Хэмфри Уэйкфилда, приобретшего в 1980 году замок Чиллингем в графстве Нортамберленд.

С экрана на меня смотрел типичный английский джентльмен лет тридцати пяти-сорока: чуть вытянутое лицо, светлые волнистые волосы, тщательно разделённые пробором, и до странности светлые глаза, почти прозрачные и от этого немного пугающие. Особенно пробирали крошечные точки зрачков, словно в лицо сэру Томасу светил непереносимо яркий свет. Довольно красивое лицо, умное, аристократичное, но что-то в нём было отталкивающее, будто неживое, хотя скорее всего дело в неудачном освещении. Я закрыла браузер. Всё, хватит, хорошего понемножку. Это не мой проект, не моё дело, и сэр Томас Стэнли Линсдейл вовсе не меня приглашал снимать старинные замки Британии. А то, что один из этих замков, да ещё и связанный с учёным сэром, приснился мне в беспокойном и тягостном сне — ну что ж, меня можно только поздравить с невесть откуда взявшейся эрудицией. Ноосфера не дремлет, честное вернадское.

Перед началом смены нелишне и покурить, размышляла я, запуская Final Сut и параллельно нашаривая в сумке сигареты. Когда всё было найдено, я распахнула дверь и та с отчётливым звуком впечаталась кому-то в лоб. Я вздрогнула от неожиданности. Несчастная жертва моих чересчур порывистых движений стояла в коридоре, потирая голову. Я присмотрелась. Какой-то новенький корр, я его прежде не видела, худой брюнет со слегка восточными чертами лица и тонкими пальцами. Он шёпотом выругался и направился к ньюсруму. "Понаехали", — прошипела я ему вслед. Настроение и так на нуле, спать охота, сил нет, замки эти с сэрами, будь они неладны, ещё и гастарбайтеры на канале, проходной двор, а не дирекция информационных программ. Так, всё, курить и запираться в монтажке, пока я никому тяжких телесных не нанесла, кому надо, найдут по интеркому. И это только понедельник, бог ты мой...

— Юля, ты сейчас не очень занята? — Утренний режиссёр возник из ниоткуда по громкой связи.
— Пока нет.
— Возьми сюжетик про аварию с "бентли" на Тверской, к тебе сейчас мальчик подойдёт. Там всего ничего, но хотелось бы побыстрее, пока путинский пул из Сочей не пришёл. Возьмёшь, а?
— Грузите, — я создала новый проект и глянула в вёрстку. И правда что, авария, да ещё и с участием дорогущей машины, ну-ну...
Через минут пять ко мне в монтажку зашёл тот самый покалеченный мною корр. Вид у него был сумрачный, шишку на лбу он, как мог, пытался закрыть чёрной прядью. Увидев меня, он замер.
— Добрый день. — Его лицо красноречиво говорило об обратном.
— И вам. Вы извините, что я вас дверью треснула, я не видела...
— Ничего страшного. — Было видно, что он рассчитывал попасть на монтаж к кому угодно, только не ко мне. — Вот вам текст, начитка сейчас прилетит. Вы мне позволите до умывальника дойти, надо что-нибудь холодное приложить.
— Можете не возвращаться, — Господи, да что ж за день. — я и без вас всё соберу, исходники я посмотрела, там всё элементарно.
— Меня предупреждали, — бросил корреспондент, не глядя на меня, — что вы предпочитаете работать в одиночку. Ну, не буду вам мешать. — И он вышел из аппаратной, мстительно хлопнув дверью. Тоже мне, невротик. Подумаешь, в лоб получил. А не фиг вдоль стен ходить и вообще: не стой под стрелой. Свою вину в этом инциденте я категорически отрицала. Ну, хоть сюда не вернётся, смотреть ещё на это недоразумение. Я подцепила озвучку и начала собирать его сюжет.

Время медленно, но верно шло к заслуженному перерыву на обед.



Глава II


Олеся Колчанова пила чай в буфете после изнурительных разговоров в отделе командировок. Страна победившей бюрократии, за каждую бумажку отчитайся по десять раз и всё равно окажешься в чём-то виноватой. Слава богу, через сорок минут, сдав все чеки и аккредитации, она наконец-то смогла расслабиться за чашкой липового чая. Как жаль, что всё когда-нибудь кончается. Даже то, что теперь навсегда в твоём сердце, и мир уже никогда не будет прежним. Две недели в Англии пролетели как не бывало и растворились в молочном тумане. Ах, какие места! Они произвели на Олесю ошеломляющее впечатление. Суровый Нортамберленд, где ледяные волны разбивались о каменные кости скал, и древние леса Глостершира, вдохновившие Толкиена на создание Фангорна; меловые утёсы Кента и фантастические руины замка Корф в Дорсете. Собственно, ради замков она и летела в Англию в рамках проекта "Величайшие замки Северной Европы". Какой проект! Нашим такие масштабные вещи и не снились, другое дело, что и с замками в России как-то негусто. А в островном королевстве их в каждом графстве штук по десять, а то и более, и каждый уникален, имеет свою неповторимую историю и свои секреты, похороненные в гулких коридорах и крошечных темницах с такими узкими входами, что пленникам вынуждены были ломать кости, прежде чем сбросить их вниз умирать мучительной смертью. Знаменитые английские призраки чуть ли не воочию представали перед ней, когда она, затаив дыхание, поднималась по каменным ступеням или осматривала величественные рвы с подъёмными мостами. Олеся отпила ещё глоток и зажмурилась, вспоминая свою командировку в мельчайших подробностях. Это ж надо, такое везение бывает раз в жизни. Она припомнила своё неподдельное удивление, обнаружив в электронной почте письмо из Royal Historical Society, Королевского исторического общества. Президент общества, сэр Томас Стэнли Линсдейл, весьма учтиво приглашал её присоединиться к интернациональному проекту о средневековых замках Англии и севера континентальной Европы на правах независимого репортёра. Откуда мистер Линсдейл узнал о том, что Олеся до прихода на телевидение занималась историей, а точнее, историей взаимоотношений средневековых Англии и Руси, было совершенно непонятно, но Олесе на тот момент это было абсолютно безразлично. Натура порывистая и творческая, она просто не могла пройти мимо такого шанса. Руководство канала, конечно, несколько обалдело от такого поворота, но потом здраво рассудило, что участие в таких значимых проектах только повысит рейтинги, которые в последнее время что-то стали изрядно проседать. И вот, утряся все формальности, Олеся Колчанова вылетела в Берлин, а после, исколесив несколько стран, приземлилась в Хитроу, крупнейшем международном аэропорту Лондона.
Олеся не могла не признать наедине с самой собой, что английская часть её командировки запомнилась ей не только величественными каменными гигантами Дорсета, Кембриджшира и в особенности Нортамберленда, но и личным знакомством с мистером Томасом Линсдейлом, курировавшим эту часть проекта. Глава Королевского исторического общества оказался классическим представителем интеллектуальной элиты Великобритании, плюс его отличали великолепные манеры и — да чего уж там — весьма примечательная внешность. Иными словами, сэр Томас Стэнли Линсдейл был настоящим красавцем. Олеся даже дар речи на секунду потеряла, глядя на такое великолепие, но потом всё же взяла себя в руки. В конце концов, она взрослая женщина и не должна терять головы при первом взгляде на мужчину, тем более, что в Англии всегда приветствовалась сдержанность. Поэтому Олеся только вежливо поздоровалась и перебросилась с англичанином парой ничего не значащих фраз о погоде и перелёте.

— Я очень рад, что вы наконец добрались и до нашей страны, — Томас Линсдейл вежливо придержал дверь внушительного здания с колоннами на Гауэр-стрит, где в Университетском колледже Лондона и располагалось историческое общество. — прошу вас, проходите и располагайтесь. Я вкратце обрисую наши планы. — Он попросил секретаря принести чай и задумчиво сцепил холёные пальцы. Олеся огляделась. Кабинет президента Королевского исторического общества был обставлен скромно и довольно современно, несмотря на то, что само здание было построено в 1826 году. Каких-либо старинных портретов или подлинников карт известных путешественников здесь так же не наблюдалось, только хайтековская мебель из стекла и стали, мощный бесшумный компьютер и лишь массивный книжный шкаф слегка выбивался из общей безликости кабинета. Шкаф был заполнен книгами почтенного возраста и, кажется, был заперт чуть ли не на сейфовый замок. Внезапно плеч Олеси коснулся едва заметный холодок, будто легчайший бриз ненароком погладил её кожу. Странно, огромное окно было закрыто, а в помещении хоть и работал кондиционер, но делал это настолько незаметно, что, казалось, его тут и вовсе нет.
Мистер Линсдейл дождался, пока секретарь принесёт чай и закроет за собой дверь, несколько раз сцепил и расцепил пальцы и, словно придя к какому-то решению, поднял на Олесю прозрачные глаза:
— Я думаю, мне стоит говорить откровенно. Вас, должно быть, интересует, почему на этот проект я пригласил именно вас и лично настаивал при окончательном утверждении состава группы на вашем участии. — Он слегка нахмурился. — Не буду скрывать, мне стоило больших усилий убедить продюсеров в целесообразности вашего присутствия. Но я, как ведущий эксперт данного проекта, сумел настоять на своём. Вальтер Нойманн из Баварской академии наук отзывался о вас довольно неплохо, если учесть его непримиримую позицию по... вопросам сексизма в науке. Ваша часть репортажей из Альтенбурга и Хоэнфрейберга произвела на него впечатление. Теперь на очереди Дорсет, Кембриджшир и Нортамберленд. — На последних словах в его лице что-то неуловимо изменилось. Через пару мгновений Олеся поняла: он словно пытался отогнать какие-то непрошеные воспоминания, но получалось не очень. Она немного поёжилась, потому что с того самого момента, как её нога ступила на серый асфальт Берлина, её неотвязно мучил этот вопрос: почему сэр Томас клещом вцепился в её непременное участие в проекте, да и вообще, как он её нашёл и главное: что он в ней нашёл? Логика у Олеси включилась уже только в Германии, но отступать было поздно, да она бы ни за что и не бросила бы на полпути такую историю. Всё время, что она провела в континентальной Европе, она мысленно репетировала тот самый вопрос, на который мистер Линсдейл собирался ей сейчас ответить. Но его ответ только запутал всё ещё больше.

— По роду своей деятельности, — Линсдейл поправил и без того безупречно повязанный галстук и замолчал на мгновение, — я довольно часто навещаю наше историческое архитектурное наследие. К сожалению, многие замки Англии сейчас иначе как руинами не назовёшь, но есть и настоящие жемчужины. Такие, как Арундел в Западном Сассексе или Чиллингем в Нортамберленде. Они привлекают множество туристов, на их фоне и в их интерьерах проходят съёмки исторических и сказочных фильмов. Вы не знали, что Бивер-Касл снимался в "Коде да Винчи", Комптон в "Разуме и чувствах", а Алник засветился в фильмах о Гарри Поттере в качестве школы волшебства? Организация "Английское наследие" вместе с нашими научными сотрудниками делает всё, что может, для сохранения и реставрации этих уникальных строений... но я отвлёкся. Помимо непреложной исторической ценности... м-м-м... материальной, многие замки имеют... надо же, как сложно объяснить, не скатываясь в чертовщину и суеверия... многие замки имеют и ценность, относящуюся, скажем так, к миру человеческих отношений и страстей. Ни для кого не секрет, что особую популярность многим древним замкам и крепостям в Англии принесли истории о призраках и духах, обитающих там со времён столь давних, что трудно себе представить. Самый известный, конечно, это призрак Анны Болейн в замке Бликлинт-холл в Норфолке, есть и другие довольно известные, как, к примеру, призрак леди Элеонор Кавендиш, задушенной своим поклонником. В Ньютон-Хаусе, м-м-м... но я снова только запутываю вас. Мне бы хотелось, чтобы мы с вами, помимо всего прочего, навестили бы замок Чиллингем...
— Я прошу прощения, — Олеся сама не заметила, как начала ёрзать на стуле, — но вы так и не объяснили, зачем вам понадобилось приглашать именно меня, хотя я совсем не специалист по английским замкам, да ещё и с привидениями...
— Ну что вы, — Сэр Томас Стэнли Линсдейл улыбнулся и посмотрел Олесе прямо в глаза, чем немало её смутил, — вы очень даже крупный специалист. Не скрою, я пригласил вас, имея в душе корысть. Я... я прошу вас отнестись к моим словам серьёзно. Вы ведь соприкасались с чем-то... необъяснимым, верно? Когда работали в этих далёких степях? Такие места всегда завораживают. И... У людей, которые сталкивались с... малопонятными фактами, по-другому смотрят глаза.
— Откуда вы знаете?... — Холодок, тронувший Олесин затылок, ощутимо усилился. — И потом... там, в Хакасии, с призраком столкнулась не я...
— Я знаю, — кивнул Линсдейл, — но эта встреча повлияла на всех, в том числе и на вас. Я не имел никакой возможности хоть как-то обосновать приглашение вашей помощницы, но вот вы...
— Откуда. Вы. Это. Знаете. — Олеся против воли, словно загипнотизированная, не могла оторвать взгляда от бледно-голубых глаз с почти невидимым зрачком.
— Для медиума моего уровня это не составляет никакого труда.
У Олеси разом кончились все слова.

*    *    *

Отмонтировав сюжет новенького (с совершенно зубодробительной фамилией, между прочим) про аварию, а потом и визит Путина в Сочи, я зверски захотела есть. Я вызвонила Сенатскую, и мы пошли в буфет, искренне надеясь, что там не сидит шеф-редактор или кто похуже. Иначе обед превратится в бесконечное обсуждение эфирных косяков, исправлений сюжетов, поисков архива и тому подобной лабуды, способной отбить аппетит на месяц вперёд.
Нам повезло. В столовой сидела пара безразмерных дам из бухгалтерии, хмыри из службы анонсов да Олеся Колчанова с чашкой чая и пирожным.
— Вот это фарт, — прошептала Лилька мне в ухо, — вот и наша звезда международного масштаба. Давай к ней подсядем.
Олеся, увидев нас, радостно привстала.
— Ой, девочки, как же я по вам соскучилась! Всё-таки никакие командировки не заменят родных лиц.
Мы присели за её столик, забыв даже выбрать себе обед по вкусу.
— Ну как ты съездила? — Ох уж это моё любопытство. На кой чёрт мне знать подробности её скачек по древним развалинам... И, естественно, ляпнула:— В Чиллингеме была?
Олеся внезапно вперилась мне в лицо широко раскрытыми глазами. В них плескалось недоверие пополам с какой-то опаской.
— В Чиллингеме? Почему ты спросила о Чиллингеме?
Я невольно подобралась. Ну вот кто меня за язык дёргает? В каждой бочке затычка, неудивительно, что моя личная жизнь летит под откос. Рассказывать об идиотском сне мне не хотелось категорически, и я смущённо проблеяла:
— Ну... это единственный замок в Англии, о котором я знаю...
— Тю! — Лилька махнула рукой. — Единственный замок в Англии, о котором знают все — это Букингемский дворец. Юлька, ты же уже порола что-то про этот... как его... Чиллингем. Который с аутентичными привидениями.
Олеся переводила взгляд с Лильки на меня, и лицо её выражало смесь самых противоречивых эмоций.
— Юля, почему ты спросила про Чиллингем? — повторила она.
Мне как это объяснять? Приветами из ноосферы или последствиями ночных возлияний? Кто-то сказал, что правду говорить легко и приятно, а соврать поудачнее никак не получалось. И я решила рискнуть.
— Сон сегодня приснился. Совершенно готический, в лучших традициях Эдгара По. И как раз про этот самый Чиллингем, хотя я о нём и знать не знала до сегодняшнего утра. И сон такой... дремучий, тягостный... не знаю, как описать даже. В общем, проснулась за два часа до будильника совершенно разбитая... вот и не выходит он у меня из головы, замок этот. Сегодня в википедии о нём огромную статью прочла, потом ещё где-то...
— И что же тебе снилось? — Легкомысленный тон Олеси никак не вязался с выражением её лица.
— Ой, какая-то замогильная хрень. Коридоры, коридоры... портреты чьи-то, даже и не разберёшь, кто на них, камин огромный. И ещё где-то за стеной кричала женщина.
— И что же она кричала? — Лилька тоже заинтересовалась, даже перестала плести по привычке косичку из бахромы на своей курточке.
— Томми. Только это имя, больше ничего. Но это звучало, как... Короче, от этого крика я и проснулась.
— Томми, значит. — Олеся словно застыла с чашкой чая в руках. — Ну да, кто же ещё-то... — Она вдруг резко встала. — Девочки, мне к продюсерам надо заскочить... попозже дообсудим всё.
И Олеся, так и не допив свой чай, быстрым шагом вышла из буфета.
Лилька покосилась на меня.
— Это что было?
Я пожала плечами. Язык мой — враг мой, это всем известно. Говорила тебе Сенатская, не лезь, Юлечка, в эту муть, сиди тихо, не отсвечивай. Вот только что Колчанову так сильно задело?
— Пошли обед возьмём, пока всё не сожрали, — раздражённо бросила Лилька, — охотнички за привидениями, мать вашу в интершум.



Глава III


— И что теперь? — Лилька возмущённо рассматривала меня сквозь стакан с соком. — Чего тебя понесло про этот... как его там.
— Откуда я знала, что Олеська так отреагирует, — огрызнулась я, — вертелось на языке, вот и спросила.
— Хрен мы теперь что из неё вытащим, — вздохнула Сенатская, — она ни тебе, ни мне больше ничего рассказывать не будет. Ты её лицо видела, когда она уходила? Словно и впрямь привидение увидела. — Невозможность выудить информацию из своей коллеги доставляла Лильке почти физический дискомфорт.
— Да что ты так драматизируешь? Не нам расскажет, так ещё кому, а слухи цеплять ты мастер.
Лилька с надутым видом ворошила в тарелке свою карбонару. Через несколько минут она снова подняла на меня глаза.
— Что-то мне подсказывает, что все эти господа с именами на "Т" прочно связаны. Знаешь, я не любитель всей этой эзотерики, мне Сашкиной смерти выше крыши хватило, но вот нутром чую: неспроста это всё. Слушай, тебе если что ещё привидится по ночам, ты сообщи.
— Господи, Лиль, давай уже закроем эту тему. — Я оперлась рукой о подбородок и с тоской смотрела на остывающий чай. — Сами из мухи слона раздули, сами и обиделись. Если у Колчановой там что-то произошло с этим замком, то это только её дело. Я, как ты верно заметила, лучше бы вообще не встревала. Всё, давай уже в темпе доедим и по камерам. Эфир через два часа.

В коридоре я натолкнулась на возмущённого шеф-редактора.
— Тебя где носит? Ты почему телефон с собой не берёшь? Ира обзвонилась уже. Давай живо на рабочее место, у нас тут самолёт ухнул в Мурманской области, картинка сыпется вовсю, даже "Рейтерс" уже отметился. Давай-давай, нечего таращиться. Совсем уже от рук отбилась, только бы по буфетам чаи гонять, — он засопел и засеменил в сторону ньюсрума.
Ну что ж, вот и работа подвалила, авиакатастрофы почти всегда доставались именно мне, как человеку крайне циничному и равнодушному до бесчувственности. Кровь, обломки, фрагменты тел... всё, что сопровождало каждое крушение, уже давно не производило на меня ни малейшего впечатления, поэтому режиссёры всегда отдавали мне подобные вещи. Я зашла в аппаратную и начала набирать себе картинку.

Уже почти закончив сборку сюжета, я почувствовала, как виски начала стягивать тупая ноющая боль. Странно, вроде рано ещё, меня обычно накрывало не раньше четверга, а то и пятницы, когда от продолжительного соседства с четырьмя мониторами начинало щипать в глазах и ломить переносицу. Перенапряжение глазных нервов, профессиональный бич любого монтажёра. Я медленно зажмурилась. Перед глазами поплыли цветные пятна, складываясь в причудливые фигуры. Вскоре фигуры, перемешавшись в очередной раз, оформились в нечто монументальное, нечто... что я уже видела. Громадный прямоугольный замок с мощными башнями, каменной парадной лестницей, кое-где покрытой мхом, и тёмными пятнами копоти на стенах от жара тысяч факелов, что столетиями освещали вход в здание. Проклятущий Чиллингем, упорно не отпускавший меня с ночи, вновь медленно возникал перед внутренним взором, неторопливо приближаясь и гостеприимно распахнув дубовую дверь с чугунными кольцами. Вход зиял чёрной, непроглядной, безжалостной мглой.
Мне стоило огромных усилий открыть глаза и дождаться, пока окружающий мир обретёт знакомые черты. Да что же это творится, в самом деле. Или меня теперь до скончания веков будет преследовать эта английская развалина, являясь, когда ей заблагорассудится? Нет-нет, об этом я не буду рассказывать ни Лильке, ни Олесе, ни чёрту лысому. Мои глюки — мои проблемы. И... вот ещё... мне показалось, или и впрямь, когда я с трудом разлепила веки, до моих ушей донёсся еле слышный огорчённый вздох?

Я курила, пытаясь успокоить бешено ухающее сердце. Наверно, действительно пора сокращать потребление алкоголя до рекомендованных Минздравом величин. Если я ловлю галлюцинации средь бела дня... у-у-у... тревожный звоночек. Всё, решено, сегодня допью остатки "Шардоне", чтобы немного отвлечься от этой чертовщины, а с завтрашнего дня только чай. Я настолько задумалась, что не заметила, как кто-то ко мне подошёл.
— На вечер в сюжет добавили пару синхронов ГИБДД и ещё одного очевидца, — передо мной стоял черноволосый корреспондент, с которым я так до сих пор и не познакомилась, — я вам на клавиатуру текст положил и коды написал.
— Хорошо, — я кивнула, — сейчас докурю и вставлю.
Он пристально смотрел мне прямо в глаза, и меня начала разбирать злость.
— С вами всё в порядке? — наконец спросил он. — У вас измученный вид.
— Всё нормально. Не переживайте. Уж синхроны в сюжет я вам вставлю.
— Не сомневаюсь, — корреспондент помолчал пару мгновений, — да, кстати. Меня зовут Данияр, а то я даже не представился.
— Запомню. А теперь дайте мне докурить в тишине, пожалуйста.
Он хмыкнул и вышел из курилки. Дверь на этот раз он аккуратно прикрыл за собой.

*    *    *

Олеся беспокойно ёрзала в своём кресле в корреспондентской, то беспричинно хватая мобильник, то заглядывая в компьютер, то принимаясь покусывать карандаш, уже наполовину обглоданный, с отчётливыми следами зубов. Ей до дрожи хотелось вернуться в буфет в надежде застать там Юльку с Лилей или хотя бы одну Юльку, застать и вывалить на её голову всё то, что ей, Олесе, пришлось пережить в графстве Нортамберленд в течение целых семи дней. Север Англии был слишком богат на замки, так что Томас решил задержаться там аж на неделю. С ним никто не спорил, ни продюсеры, ни тем более съёмочная бригада, а сама Олеся, находясь под впечатлением от последнего места их дислокации, —  величественных руин замка Бро в Камбрии, — только приветствовала это решение.
— Группа разместится в Ротбери, в местной гостинице, это совсем недалеко, — Мистер Линсдейл сосредоточенно записывал что-то в телефон, — а вас я хотел бы познакомить со своим дядей, сэром Хэмфри Уэйкфилдом, владельцем Чиллингема. Думаю, вам стоит узнать, что он потратил много сил и средств на то, чтобы замок был отремонтирован и обставлен согласно эпохе.
Олеся только кивала, в который раз уже пытаясь сосредоточиться на словах сэра Томаса, а не на его лице. Их странный диалог в кабинете исторического общества они оба предпочитали не вспоминать; Томас Линсдейл — решив, что время ещё не пришло, а у Олеси было столько вопросов, что, не зная, с какого начать, она пустила всё на самотёк. В конце концов работа захватила её настолько, что она практически забыла о странном всезнании президента Royal Historical Society и непонятном холодке, что касался её плеч во время их разговора.
— В Чиллингеме прекрасно обставленные комнаты, вам будет там комфортно, — продолжал Линсдейл, — я думаю, нам стоит расположиться непосредственно там, на месте. Вы лучше прочувствуете атмосферу этого величественного здания, а я непростительно давно не виделся с дядей... — Его глаза даже в сумерках оставались такими же прозрачными, с суженными зрачками, будто в лицо ему светил слепящий прожектор.

Олеся решительно встала и направилась в буфет. Сил и дальше держать в себе эту историю у неё не было.

*    *    *

Я закончила со всеми своими сюжетами, кинула их на эфир, вырубила громкую связь и откинулась в кресле со стаканчиком кофе. Всё-таки работа всегда приводит в чувство, когда большая загрузка, некогда рефлексировать и предаваться всякого рода мыслям и рассуждениям. Галлюцинации в виде Чиллингемского замка меня тоже больше не посещали, слава богу, новенький корреспондент со странным именем ко мне не совался, в общем, жизнь помаленьку налаживалась. Я позвонила Лильке.
— У тебя сейчас что?
— Ничего, два часа до конца дежурства, высиживаю. А ты?
— Со всеми расплевалась вроде бы. Самолёт переделывать не будут, Данияр этот не отсвечивает, наконец-то у меня в монтажке тишина и спокойствие. Зайдёшь, может?
— Окей, жди. — Лилька отключилась.

Через пару минут мы уже в который раз сидели у меня и пили кофе. Лилькино настроение более-менее улучшилось, она сыпала какими-то приколами из интернета и всё время порывалась продемонстрировать мне особо понравившийся ролик на Ютубе. Я уже почти сдалась — ну не люблю я Ютуб — как дверь скрипнула, и к нам заглянула Олеся.

— Не помешаю? — Она проскользнула в комнату. Я удивлённо подняла глаза. Никогда я людей не пойму, да и не стоит, наверно. То убегает, оборвав себя на полуслове, то вот, пожалуйста, — милости просим к нам на огонёк. Видимо, внутренняя Олесина борьба всё же завершилась в нашу пользу. Я пододвинула ей последний свободный стул.

— Я себя как идиотка повела, — пожаловалась Олеся, получив свою порцию кофе, — сама не знаю, что на меня нашло.
— Ты рассказывай то, что считаешь нужным. — Я уже просто боялась задавать какие-либо вопросы.
— Да тут столько всего... Ладно, начну с самого начала.
Минут сорок мы слушали хитро закрученную повесть про Олесины путешествия по Германии и Нидерландам (как она умудряется запомнить все эти названия?). Интересно, конечно, ничего не скажешь, но я с нарастающим нетерпением ждала, когда уже она доберётся до старушки Англии. Передо мной неожиданно всплыло лицо сэра Томаса Стэнли Линсдейла, и на одно мгновение мне показалось, что Олеся явно расскажет нам не всё. По крайней мере, некоторые подробности точно опустит. Ну вот... я же её знаю.
Дойдя до знакомства с Томасом Линсдейлом, Олеся задумалась. Мы молчали, не решаясь её подгонять. Мало ли что, тот нервный взбрык в буфете может и повториться.
— Ты знаешь, — Олеся обращалась почему-то лично ко мне, — он очень, очень странный человек. — Лицо её приобрело настолько необычное, мечтательное выражение, что мы с Сенатской переглянулись. Ну, собственно, ничего удивительного. Когда это Олеся в командировке не находила себе поклонников. Хотя вот мне мистер Линсдейл не то чтобы не понравился, нет, мужик красивый, глупо отрицать, этакий английский аристократ в безупречном костюме, худощавый и светловолосый, но что-то в его лице меня отталкивало. То ли прозрачные холодные глаза, смотрящие в упор, то ли какая-то общая льдистая аура, будто Томас Линcдейл был окутан едва заметным промозглым туманом, отчего его фигура казалась слегка размытой.
Лилия Сенатская, в отличие от меня, анализировать внешность сэра Томаса не собиралась и спросила со свойственной ей прямотой:
— Так затащила ты его в постель или нет?
— Не гони лошадей, — строго сказала Олеся и даже пальцем погрозила, — дойду и до этой части.
Лилька удовлетворённо кивнула. Мои подозрения тоже подтвердились, ну что ж, послушаем, послушаем...

—... и понимаешь, тут он мне заявляет, что для медиума его уровня это не составляет труда. — Олеся энергично взмахнула рукой, чтобы мы сильнее прочувствовали важность момента. Она смотрела на меня, будто я могла что-то ей объяснить, но как? Хакасскую историю я помнила прекрасно, будто она была вчера, шрам на руке не давал об этом забыть ни на минуту. И всё же Олесе удалось меня несколько ошарашить.
— Прости, Олесь, но я чего-то не понимаю. Он что, ухитрился тебя отыскать на бескрайних просторах нашей необъятной родины только потому, что год назад ты ездила в Маткичек? И ты даже призрака не видела, просто дрыхла в палатке неподалёку? Олесь, это сущий бред. Ну поверь. Это... ну бред и есть. Он просто ненормальный или так по-злому тебя разыграл. Ну мало ли у него связей, всё-таки не последний человек у себя там... да я скорее поверю, что он агент МИ-6. И как же он тебе объяснил, почему ему понадобилась именно ты? Что, в Англии уже перевелись местные очевидцы? Тут что-то другое... вот только я ничегошеньки не понимаю.
— Обыкновенный неврастеник, желающий произвести впечатление на женщину. — Лилька была категорична. — По ходу пьесы выдумал всю историю, чтобы у тебя челюсть отвисла. А что? Они же, англичане, все с приветом, а этот твой по долгу службы ещё и вынужден кататься по таким вот местам. Неудивительно, что у него могла поехать крыша.
— Знаешь, вот я бы, наверно, и согласилась бы с тобой. Но откуда он знал, что мы были в Маткичеке, нет, даже не так. Откуда он знал, что княжну видела не я, а Юлька? Откуда он вообще узнал об этой истории?
Разговор явно заходил в тупик.
— Из ноосферы. — Голова моя медленно наливалась тяжестью, а перед глазами упорно вставал гигантский Чиллингем, заслоняя стены и потолок. — Он узнал это из ноосферы. Как завещал старик Вернадский.
Из дверей замка вышел сэр Томас Стэнли Линсдейл и оперся о каменную кладку, скрестив руки. Его фигура казалась крошечной по сравнению с громадой Чиллингема. Но даже с такого расстояния было видно, что его почти бесцветные глаза, не мигая, смотрят на меня в упор.
— Ты, Олесь, хоть по живописным местам поездила, замки посмотрела, — с тоской вздохнула я, чувствуя, как свинцовый обруч стягивает виски, — даже в постели покувыркалась. А до меня он так доберётся, без прелюдий. — Ослепительно-белая вспышка на миг озарила всё перед моим взором, и тут же на смену ей пришла тьма.



Глава IV


Юлька после этой странной фразы словно бы ушла в себя, замерев на стуле с тоскливым видом и полуприкрытыми глазами. Олеся не особо и удивилась: вся эта дикая история располагала к размышлениям, а то, что Юля могла на ровном месте уйти в астрал, для всех уже стало общим местом. После её очередного развода эта особенность стала проявляться довольно часто, хоть и без последствий для работы. Резкая и безапелляционная, эта девушка иногда замыкалась в себе, и вытащить её из этой "медитации" не представлялось возможным. Наверно, сейчас обдумывает следующую реплику или просто хочет помолчать.
Лилька, скептически оглядев подругу, пошла заваривать новые порции кофе, а сама Олеся, подобрав под себя ноги, всё пыталась понять, как же её угораздило так влипнуть.

Ею овладело то странное состояние, близкое к прострации. Воспоминания, настолько яркие, что, казалось, никуда она и не уезжала, а всё так же находится в Чиллингеме, нахлынули с новой силой. Порой Олеся испытывала жгучее сожаление, что вообще согласилась на эту авантюру, порой каскад впечатлений затмевал все странности этого древнего места и его обитателей, а порой она страстно желала остаться там навсегда. Ну... не одна, конечно.

— Я думаю, сегодняшний день надо посвятить знакомству с Чиллингемом и его владельцем, — сообщил Линсдейл, когда автомобиль въезжал на территорию замка. — Ребятам в Ротбери не помешает хотя бы денёк отдохнуть, мы все уже достаточно измотаны бесконечными переездами с места на место. Мой дядя всё организует для вашего отдыха, а мне необходимо обсудить с ним пару неотложных вопросов. Он может показаться вам чудаком, но сделайте скидку на его возраст, ему уже восемьдесят семь. Он может рассказывать вам всякие страшилки, но это всё от постоянного общения с туристами. Начиная с Пасхи замок открыт для посещений, к тому же там часто проводят свадьбы обеспеченные господа. Вот тогда дядя Хэмфри просто заливается соловьём. Он всегда настаивает, чтобы первую брачную ночь молодые проводили в комнате Эдуарда Первого, которую он восстановил со всем тщанием. И, само собой, пугает их привидениями. В общем, довольно эксцентричный человек, так что все его россказни можете смело делить на десять или пятнадцать.

Олеся с изумлением провожала взглядом стадо совершенно белых коров с большими рогами, которые мирно паслись прямо на территории замка, посреди сочного изумрудного разнотравья. Сэр Томас проследил за её взглядом. В глазах его впервые мелькнуло нечто вроде смешинки.
— О, знаменитые белые коровы Чиллингема! Такой же неотъемлемый элемент, как Итальянский сад и сам замок. Эту увлекательную историю вам, без сомнения, расскажет мой дядя. Ну, вот мы и приехали. Пора, наконец, размять кости после этой бесконечной дороги, — он распахнул дверь автомобиля, и Олеся вышла, не зная даже, в какую сторону смотреть в первую очередь.
Перед ней возвышалась неприступная громада замка, построенного из массивных серых каменных блоков. Он не был похож ни на один из тех, что Олеся уже видела и в Европе, и в Англии. В нём не было фантазийной воздушности Нойшванштайна или округлых линий и симпатичных башенок Бивер-Касла, он не был так монументален, как знаменитый Тауэр, но и не выглядел хаотичным нагромождением построек, как Фрамлингем. Это было величественное в своей простоте здание прямоугольной, почти квадратной формы, со стенами невероятной толщины, которые словно напоминали горделиво, что, сколько бы не осаждали замок неприятели за всю его долгую историю, но никому не улыбалась удача, и Чиллингем ни разу не был взят. Несмотря на то, что сам замок был трёхэтажным, а башни трёх и четырёхэтажными, складывалось ощущение, что серая громада уходит ввысь на несколько сотен метров. По одну сторону от неё был виден изумительной красоты сад, а с другой стены подпирал настоящий лес. Перед замком был разбит один из тех знаменитых английских газонов, что всегда были предметом иронии как самих англичан, так и гостей королевства.

— О, Саймон! — Сэр Томас улыбнулся вышедшему встречать их пожилому человеку в довольно старомодном костюме. — Рад тебя видеть.
— Сэр Хэмфри ожидает вас, — чопорно ответил старик, но по его глазам было видно, что он рад приезду мистера Линсдейла. — Я провожу вас к нему. Ваши вещи будут перенесены в подготовленные для вас комнаты.
— Это Саймон, дворецкий, — тихо сказал Томас, обращаясь к Олесе, — практически такой же экспонат, как и вся обстановка. Я его помню, сколько знаю себя. Он просто кладезь местных историй и легенд, уверен, вам понравятся его рассказы. Дядя души в нём не чает. А вот и он сам.

Олеся увидела перед собой весьма старого, но крепкого седовласого джентльмена в толстом вязаном кардигане, несмотря на летний зной, и в свободных светлых штанах. Он слегка сутулился, хотя, скорее всего, просто годы взяли своё над идеальной выправкой. Лицо его было изборождено морщинами, но взгляд голубых глаз под кустистыми бровями был острый и ясный. Он был словно плоть от плоти своего каменного пристанища, хотя Олеся помнила, что сэр Хэмфри Уэйкфилд приобрёл Чиллингем лишь в 1980 году. Она почувствовала некоторую робость, но тут сэр Хэмфри улыбнулся, и неловкость враз улетучилась.
— Неужели Томми всё-таки вспомнил своего старика? Здравствуй, мой мальчик. Рад, что ты приехал, хоть и по делам служебным. Ну что, представь меня своей прелестной спутнице.
— Это Олеся Колчанова, она работает со мной в рамках проекта, я говорил тебе про него.
— Очарован, — сэр Хэмфри наклонил голову и пожал Олесе руку, но во взгляде, который он метнул на Линсдейла, ей почудилась неприкрытая ярость, — так, значит, вы и есть та юная леди, на поиски которой мой племянник потратил столько времени и сил. Вы наверняка устали с дороги. Саймон покажет вам вашу комнату и подаст чай, а я вынужден на время покинуть вас. Мне необходимо переговорить с Томми с глазу на глаз, надеюсь, вы простите такое вопиющее нарушение законов гостеприимства.
Никакого нарушения законов гостеприимства Олеся в тираде сэра Хэмфри не углядела и решила скромно промолчать. В такой монастырь со своим уставом не лезут. Тем более, что долгая дорога и впрямь её немного утомила, к тому же в машине периодически укачивало. Она смущённо улыбнулась подошедшему дворецкому и направилась за ним.

Сэр Хэмфри Уэйкфилд смерил тяжёлым взглядом своего племянника и даже отодвинулся от него на пару шагов. Весь вид старого владельца Чиллингема выражал недовольство пополам с плохо скрываемым гневом.
— Добился своего? Молчи, не смей меня перебивать. Зачем ты привёз сюда эту девушку? Твою проблему это не решит, лишь создаст множество новых.
— Позволь мне самому решать все свои проблемы, дядя. В конце концов, мы здесь в рамках проекта и не более того.
— Ты врёшь мне в глаза и даже не краснеешь. Думаешь, старый Хэмфри выжил из ума или ослеп на оба глаза? Эта девушка завтра же уедет в Ротбери, ты сам её туда отвезёшь. Я не позволю тебе устраивать свои спиритические опыты под одной крышей со мной. Ты ведь ничего ей не объяснил, не правда ли?
— Как я могу это объяснить, дядя? Ну скажи, как? Я еле-еле что-то смог наплести в Лондоне, хотя, по-моему, она не поверила ни одному моему слову.
— Конечно, не поверила. Ты не умеешь врать, Томми, у тебя безнадёжно убогая фантазия. Но, может, ты хотя бы объяснишь, почему ты привёз НЕ ТУ девушку?
Лицо сэра Томаса не выражало ничего, лишь тонкие губы сжались в почти невидимую ниточку.
— Кого смог, ту и нашёл. Олеся тоже там была...
— Почему, пытаясь всё упростить, ты в итоге выстраиваешь немыслимые по своей сложности конструкции? Боже мой, организовать совершенно циклопический, монументальный проект, привлечь массу специалистов, объездить всю Англию вдоль и поперёк, сутками работать и всё ради того, чтобы в конечном счёте привезти сюда эту девушку и подвергнуть её неоправданному риску? А просто съездить туда, в Россию, и на месте решить твои... м-м-м... проблемы ты не мог? Если учесть, что нужный тебе человек находится как раз там.
— Мне нужно быть здесь, ты же понимаешь. Поэтому я вынужден довольствоваться тем, что смог сделать.
— Моя бы воля, придушил тебя ещё во младенчестве. Тогда бы ты точно не вляпался во всё это дерьмо. Да, и вот ещё что. Не вздумай оттачивать на этой несчастной девочке свои навыки ловеласа. Она совершенно не заслужила ещё и этой участи. И вообще, держи себя в руках, если не хочешь увидеть мой гнев. Всё, пойдём, я и так повёл себя вызывающе в присутствии этой юной леди.
И старый сэр Хэмфри зашагал ко входу в замок, опираясь на резную трость. Его племянник молча шёл за ним, пиная мелкие камешки и засунув руки в карманы бежевых брюк. Из-за опущенной головы выражения его лица было не разобрать. Но камешки разлетались из-под его ног с громкими щелчками.

Олеся совершенно не так представляла себе внутренне убранство такого древнего и мощного замка, как Чиллингем. Ей виделись мрачные, тёмные коридоры с кольцами для факелов, ниши, влажные от постоянной сырости, с хранящимися там древними вазами или кубками, скрипучие двери и бесконечный мрак уносившихся ввысь потолков. Всего этого не было и в помине. Вместо мрачных чертогов глазам Олеси предстали светлые залы с картинами в золочёных рамах, резной мебелью, коврами на полу и бесчисленным множеством старинных безделушек на полках сервантов. Через неожиданно огромные окна в комнаты проникал солнечный свет, играя на изгибах тончайшей резьбы. Такие интерьеры скорее пристали бы Версалю, нежели суровой нортамберлендской крепости. И этот контраст заставлял Олесю внутренне трепетать.
— В Главном зале и комнате Эдуарда Первого сэр Хэмфри воссоздал колорит тех времён, — сообщил Саймон, видя изумление гостьи замка, — некоторые комнаты превращены в музей, и вы сможете их осмотреть. Остальные помещения оформлены более современно, но, конечно, вся обстановка здесь не моложе девятнадцатого века. Прошу вас, вот ваша спальня. Вы желаете чаю или немного бренди с дороги?
— Не откажусь, — пробормотала Олеся, окончательно раздавленная открывшимся ей видом, — бокал бренди мне не повредит...
Саймон степенно наклонил голову и удалился.
 
Олеся чуть ли не на цыпочках бродила по комнате, которую Саймон отрекомендовал как спальню. Не такая уж просторная, она завораживала с первых секунд. Стены, покрытые фактурной кремовой штукатуркой, огромное двустворчатое окно с тяжёлыми бордовыми гардинами, изящный круглый столик у кровати, покрытый белоснежной салфеткой, сама кровать, на которой свободно могли разместиться пять Олесь, старинное зеркало на втором столике, пара картин на каждой стене и — вот неожиданность! — прямо в изголовье кровати её ждал пышный букет полевых ромашек в искусно спрятанной вазочке.
"Ничего себе, — подумалось ей, — умеют здесь встречать гостей... Даже неловко как-то... И откуда ромашки?"
На кровать она старалась не смотреть, чтобы не нафантазировать ненароком чего лишнего. Хорошо, что дворецкий ушёл за бренди и не видит её смущения. И ведь это наверняка не самая роскошная комната в замке. Трудно даже вообразить себе здешние апартаменты класса люкс. Олеся поискала взглядом свою сумку и обнаружила её аккуратно поставленной около старинного платяного шкафа. Едва она нагнулась, чтобы разобрать вещи, как в дверь вежливо постучали.
— Ваш бренди, мисс.
— Спасибо... благодарю вас. — Олеся всё никак не могла прийти в себя от новых впечатлений. Приняв из рук Саймона бокал, она села на кровать и осушила его залпом.

— Как там наша гостья? — Хэмфри Уэйкфилд требовательно посмотрел на дворецкого. — Ты ведь не стал прислушиваться к бредням моего идиота-племянника?
— Я поселил мисс в левом крыле, во второй комнате.
— Ну слава богу. Учти, Саймон, чтобы тебе не говорил Томми, никаких Розовых комнат и тому подобного. Пресекай на корню, это моё распоряжение. Даже ему не хватит смелости хозяйничать тут в своё удовольствие. Бедная девочка... Ужин пусть накроют в Главном зале. В конце концов, если Томми утверждает, что всё это в рамках его исторического проекта, так тому и быть. Пусть наша очаровательная гостья прочувствует дух минувших времён. И следи за Томми. В случае чего можешь бить кочергой по голове. Господь простит тебе эту вольность. Ты свободен, Саймон.

Сам виновник неудовольствия сэра Хэмфри тем временем нарезал круги вокруг небольшого фонтана в центре лужайки, где никто не мог отвлечь его от тягостных раздумий. Старик был во многом прав, да что там — он был прав во всём. Неоправданный риск при исчезающе малых шансах на успех. Но другого способа решить свою проблему Томас Линсдейл попросту не видел. Испробовано всё, что только можно, он сам лично чуть не схлопотал инфаркт в тридцать семь лет во время очередной попытки хоть как-то справиться со всем этим кошмаром. Англия не зря гордо носит звание страны с самым большим количеством призраков, а уж Чиллингем всегда занимал первую строчку в списке мест, где неупокоенные души взывали к живым. Страшилки для туристов пусть дядюшка рассказывает всем этим зевакам с континента, о настоящих проблемах эти увешанные фотоаппаратами и палками для селфи отпускники не имеют ни малейшего представления. Если бы хоть кому-то из них "посчастливилось" влезть в шкуру Томаса Стэнли Линсдейла, он был готов биться об заклад, что горемыка сошёл бы с ума в первые же дни. И то, что он, Томас Линсдейл, ещё пока не сошёл, он считал слепым везением. Или милостью божией.


Глава V


— Прошу вас, мисс, — Невозмутимый Саймон снова возник на пороге, — позвольте проводить вас в Главный зал. Там уже вас ждут сэр Хэмфри и сэр Томас.
— Ой... простите... я так и не переоделась с дороги... — Олесе было ужасно неловко. Она даже не подумала разобрать свои вещи, подхваченная водоворотом новых впечатлений, и теперь стояла перед Саймоном в старых потёртых джинсах и простой футболке.
— Я уверен, сэр Хэмфри поймёт ваше небольшое опоздание. Я подожду в коридоре. Вас никто не ограничивает во времени.
И дворецкий с достоинством удалился, деликатно прикрыв дверь.
Олеся судорожно расстегнула сумку, оторвав собачку молнии, и начала перебирать свои вещи. Для работы в кадре ей обычно требовалась удобная и неброская одежда, в которой легко можно было провести целый день на ногах, но вот наряда для выхода в Главный зал у неё не было совсем. Обречённо вздыхая, она ворошила футболки, джинсы и свитера на случай похолодания, пока на самом дне не обнаружила клетчатый сарафан с ярко-красным поясом. "С голыми плечами... ну, всё лучше, чем эти майки и шорты..." — она торопливо натягивала сарафанчик. Слава богу, нашлись ещё и балетки. Наводить марафет времени уже не было, Олеся только пару раз взмахнула расчёской, придирчиво осмотрела себя в зеркале и вышла в коридор.

Если поначалу Олеся думала, что после версальских интерьеров и обстановки собственной спальни её уже ничего в этом замке не удивит, то она сильно ошибалась. Главный зал Чиллингема заставил её восхищённо приоткрыть рот. Громадное помещение, освещённое массивной медной люстрой, словно сошло со страниц средневекового романа. В центре стоял длинный дубовый стол, такой же прочный и основательный, как и окружавшие его каменные стены, с одной стороны стола протянулась кряжистая скамья, вытесанная, кажется, из цельного куска дерева, с другой стояли такие же мощные стулья с высокими спинками. По шероховатым стенам были развешаны штандарты и вымпелы, потускневшие от времени, между ними за специальными перегородками ощерились копья, пики и трезубцы, стену напротив двери украшал гигантский, во всю ширь, гобелен, а по его бокам были развешаны аркебузы и старинные ружья. Над большим белым, без каких-либо прикрас камином висела на деревянной плашке голова крупного вепря. Бордовые портьеры были забраны, открывая вид на балкон.

Сэр Хэмфри и Томас Линсдейл расположились в конце стола, примыкавшем к стене с гобеленом. При появлении девушки оба дружно встали. Олеся неловко замерла. Ни разу в жизни ей ещё не приходилось бывать в таких местах, ужинать в зале средневекового замка, да ещё в обществе двух титулованных особ. И ей будет прислуживать настоящий дворецкий из английских романов. В своём весёленьком сарафанчике и в балетках Олеся чувствовала себя как минимум глупо, а на самом деле была готова провалиться сквозь землю. Она вполне отдавала себе отчёт в том, что Томас Стэнли Линсдейл на разу даже намёком не давал ей понять, что хоть как-то заинтересован в ней, как в женщине, но всё-таки...

— Вы сейчас особенно очаровательны. — Старый Уэйкфилд осторожно помог ей сесть на стул, оказавшийся ужасно жёстким. — Вы настоящее украшение нашего скромного ужина. Мой племянник умеет выбирать не только специалистов своего дела, у него ещё, оказывается, весьма утончённый вкус. Я надеюсь, вы не заскучаете в нашем обществе. Прошу вас, вина или, может, бренди?
Линсдейл сидел молча, и только тонкие пальцы незаметно теребили салфетку. Он вежливо улыбался, но глаза оставались холодными и, кажется, вовсе не мигали.

— Я распорядился приготовить для вас некоторые традиционные английские блюда, чтобы ваше погружение в историю было всесторонним, — Сэр Хэмфри, казалось, полностью взял на себя обязанность развлекать гостью, — про нашу кухню говорят, что она не слишком-то утончённая и даже простоватая, некоторые называют её консервативной, зато она сытная и полезная. — На этих словах перед Олесей появилась тарелка с чем-то, похожим на картофельную запеканку с гарниром из зелёного горошка. Саймон, как оказалось, умел передвигаться абсолютно бесшумно.
— Это пастуший пирог, — сообщил со своего места доселе молчавший Линсдейл, — один из гастрономических символов северной Англии, а так же Шотландии. Этот термин известен как минимум с 1791 года, хотя в более ранних источниках подобное блюдо тоже упоминается. Изначально это была пища бедняков, остатки мяса для пирога копили всю неделю, а потом запекали вместе с картофелем. Здесь, в Нортамберленде, процветало овцеводство, и пирог часто готовили для пастухов их жёны. Отсюда и название.
— Настоящего историка видно за милю, — усмехнулся сэр Хэмфри, — и это неизлечимо. Я надеюсь, вам понравится это блюдо. Линда превосходно готовит.
Олесе ничего не оставалось делать, как приступить к пирогу. На деле он оказался картофельной запеканкой с рубленой бараниной, морковью и луком. Хэмфри Уэйкфилд не соврал, английская кухня действительно была без изысков, но очень сытная. "Теперь минимум сорок минут пробежки, — промелькнуло у Олеси в голове, — моя фигура не готова к таким атакам..." Она чувствовала всё возрастающую неловкость, господи, вилка звенит о тарелку не хуже соборного колокола, а локти... их можно класть на стол? А для чего эти две вилки? Олеся украдкой бросала взгляды на своих сотрапезников, которые безмятежно поглощали пирог, совершенно не разделяя Олесиных опасений. Ну ладно, раз так, можно и выдохнуть. Тем более, что пастуший пирог оказался на редкость вкусным.

После того, как с основным блюдом было покончено, и Саймон разлил по бокалам грог, Линсдейл вдруг встал и направился к балкону. Проходя мимо Олеси, он остановился и сообщил:
— Если вы хотите выкурить сигарету, можете пройти на балкон. Там есть пепельница. Дядя считает курение в Главном зале кощунством, и я с ним полностью солидарен.
Если это приглашение, то Олеся не могла отказаться, хотя курила очень редко, да и сигарет с собой у неё не было. Она встала из-за стола и тоже направилась к балкону, надеясь, что выглядит достаточно естественно.
"Саймон", — одними губами произнёс сэр Хэмфри. Дворецкий кивнул и незаметно пристроился около портьеры. По странному стечению обстоятельств, рядом у стены, словно забытая кем-то впопыхах, была прислонена внушительных размеров кочерга.

С балкона открывался вид на газон с фонтаном, уже окутанный лиловыми сумерками. Вдали, почти у кромки горизонта, виднелись плохо различимые силуэты белых коров Чиллингема. Вечер постепенно забирал власть над замком и окрестностями, размывая очертания деревьев и дальнего крыла крепости. Дневное тепло ещё не успело смениться пробирающим холодком, но знаменитые английские туманы уже начали захват территории.
— Прошу вас, — Томас Линсдейл предложил Олесе сигарету ("Лаки Страйк"... так, теперь только не закашляться...), поднёс зажигалку и облокотился на каменную балюстраду, устремив взор куда-то вдаль. Олеся осторожно затянулась и поискала глазами пепельницу. Ей оказался череп какого-то мелкого зверька, искусно встроенный в бронзовую подставку.
— Дядюшкин юмор, — пояснил Линсдейл, не отрывая взгляда от горизонта, — он считает, что колорит замка с привидениями должен быть соблюден вплоть до мельчайших деталей.
Олеся только головой покачала. Странные контрасты Чиллингема увлекали её всё сильнее, но больше всего она сейчас была взволнована именно приглашением на балкон. Хотя сэр Томас не удостаивал её даже взглядом, всё так же рассматривая затканный туманом горизонт, надежда, как говорится, умирает последней. Олеся снова затянулась и аккуратно стряхнула сизый пепел в раскроенный череп неведомой зверушки.
Внезапно по её плечам пробежал уже знакомый холодок. Она поёжилась и обернулась, столкнувшись с пристальным взглядом Линсдейла, отчего чересчур поспешно опустила глаза.
— Вам холодно, — утвердительно произнёс историк и накинул ей на плечи свой пиджак, — одну минуту.
Он зашёл в зал и взял со стола два бокала с грогом.
— Грог. По рецепту 1745 года, ничего лишнего. Пейте, прошу вас. Он отлично согревает, а у нас здесь по вечерам довольно прохладно из-за этих туманов.
Олеся сделала маленький глоток. М-м-м... довольно вкусно, хоть и необычно. Горячих алкогольных напитков, кроме, быть может, глинтвейна, Олеся как-то не пробовала. Грог действительно хорошо согревал, хотя она предпочла бы немного другой способ... Хотя ей, кажется, не светит вообще ничего, и не стоит всё списывать на знаменитую британскую сдержанность. Олеся сделала ещё одну затяжку, на этот раз глубокую, и всё-таки закашлялась.
— Неужели здесь и впрямь водятся привидения? — Надо хотя бы не молчать с трагическим видом, выставляя себя на посмешище.
— Конечно, — Томас Линсдейл был, казалось, неподдельно удивлён её вопросом, — а как же. Чиллингемские привидения знамениты на всё Соединённое королевство. Их видели тысячи людей, а о нас с дядей Хэмфри и говорить нечего. Здесь обитают три призрака, это из основных, и каждый по-своему знаменит. Завтра днём я покажу вам комнаты, где они живут, а сейчас могу лишь вкратце рассказать о каждом, чтобы не сильно вас утомлять. Самый известный, наверно, это Сияющий мальчик, он обитает в Розовой комнате. Трагическая история. Бедняга был замурован заживо, в 1920 году в комнате при ремонте нашли склеп с двумя скелетами, взрослым и детским. Внутри склепа были видны царапины: несчастные пытались выбраться, но... С тех пор в комнате по ночам слышны крики и иногда появляется голубое свечение. Чаще всего свечение, хотя, если повезёт, можно разглядеть и мальчика в голубых одеждах. Я потратил много времени, пытаясь выяснить его личность, но Чиллингем слишком хорошо оберегает свои секреты. Хоть в склепе и нашли обрывки документов, относящихся к концу шестнадцатого века, в них не было ничего, что пролило бы свет на то, кем был этот мальчик. Ещё есть призрак леди Мэри Беркли, его пристанище — это портрет в Серой комнате. Тут уже совсем другая история, по легенде, муж леди Мэри, Форд Грэй, тогдашний владелец замка, ушёл к её сестре Генриэтте, заставив несчастную жену страдать от одиночества в этих стенах. Теперь иногда она выходит из своего портрета. Есть множество фотографий, запечатлевших этот момент. Кстати, покойная супруга сэра Хэмфри происходит как раз из рода Грэев, семьи, веками владевшей Чиллингемом. Ну и на десерт, — его губы тронула странная, горькая усмешка, — знаменитый Мучитель Сэйдж. Джон Сэйдж во времена правления Эдуарда I Длинноногого был одним из солдат на службе у короля. После ранения в ногу он остался в Чиллингеме и стал... хм... заплечных дел мастером. При нём здесь была оборудована камера пыток, она и сейчас имеется в замке. Как экспонат, естественно. Жестокость Сэйджа удивляла даже его современников. Когда война с Шотландией подошла к концу, он, не мудрствуя лукаво, собрал во внутреннем дворе замка всех пленных, точное число их неизвестно, и сжёг их. Заживо. А детей, запертых в комнате Эдуарда Первого, порубил на кусочки топором. Он и сейчас хранится в камере пыток. Так вот, помимо всего прочего, Джон Сэйдж задушил свою любовницу, Элизабет Чарлтон. Это, скажу я вам, та ещё история. Парочка решила внести разнообразие в свои игры и заняться любовью на дыбе. Боже, не смотрите так, я лишь пересказываю известные мне факты. В порыве страсти Сэйдж и задушил бедную девушку. Взбешённый отец пригрозил Эдуарду Первому мятежом, если преступник не понесёт наказания, и Сэйдж был казнён на территории замка по приказу короля. Его повесили. И с тринадцатого века по день сегодняшний его дух мечется по пыточной камере. Устрашающее зрелище. Ну, а вообще, если учесть, сколько людей здесь было замучено или казнено, если все эти души восстанут, тут будет просто не протолкнуться от призраков. — Томас Линсдейл невесело усмехнулся.
Олеся поёжилась ещё сильнее, хотя грог и накинутый на плечи пиджак оберегали её от вечерней прохлады. Сэр Томас рассказывал о призраках таким будничным тоном, будто бы и вправду они обитали здесь как полноправные члены семьи. И назвать Томаса Линсдейла сумасшедшим тоже не получалось, за всё время их знакомства Олеся не смогла заподозрить в нём шизофреника или любителя выдумывать страшные истории. Тот, первый разговор на Гауэр-стрит Олеся уже забыла.
— Вы совсем продрогли, — покачал головой Линсдейл, глядя на Олесю, — а я вам тут морочу голову всеми этими историями. Давайте вернёмся в зал, дядюшка уже, наверно, заскучал в обществе одного Саймона.

Сэр Хэмфри Уэйкфилд неторопливо потягивал грог и меланхолично выстукивал пальцами по столешнице какую-то песенку. Увидев Олесю и своего племянника, он нахмурился.
— Томми, ты что, запугивал нашу гостью всеми этими россказнями на ночь глядя? Весьма неосмотрительно. Теперь мисс Олессиу начнут мучить кошмары, а виноват в этом будешь ты и никто иной. Твой пыл историка иногда проявляется совсем не вовремя. Я не ожидал от тебя подобной беспечности.
— О, что вы, — Олеся так и не сняла с плеч пиджак, ей хотелось, чтобы Томас сделал это сам, — мне было очень интересно. Такие захватывающие истории... но я уверена, что никаких кошмаров мне не приснится. Мне кажется, я засну как убитая, столько впечатлений за день.
— Я очень на это надеюсь. Моё самое сильное желание сейчас — чтобы у вас сложилось хорошее впечатление от своего пребывания в Чиллингеме. Ещё грога? Саймон, — тут брови сэра Хэмфри поползли вверх, — Саймон, зачем тебе кочерга, уже поздно топить камин.
Дворецкий невозмутимо прислонил кочергу к стене и подал три фужера с грогом.


Глава VI


Олеся уже в который раз перевернулась на своей необъятной постели и скомкала ногами одеяло. Сон не шёл. После четырёх бокалов грога, и не этих современных почти безалкогольных версий, а настоящего, по рецепту 1745 года, прямиком от вице-адмирала Вернона, где ром явно доминировал, и после рассказов Томаса о призраках ей никак не удавалось провалиться в спокойный и безмятежный сон. То в висках начинала биться какая-то жилка, набатом отдаваясь в ушах, то хотелось пить, было то жарко, то холодно, то одеяло мешалось в ногах. В итоге Олеся плюнула на всё, встала и глянула на часы. Пол-четвёртого утра. И даже таблеток снотворных нет, хотя куда уж там, мешать с алкоголем. Она открыла окно и пару минут с наслаждением вдыхала бодрящий ночной воздух. Вскоре в комнате посвежело настолько, что ей пришлось накинуть рубашку и джинсы. Нет-нет, надо спать, завтра уже приедет группа из Ротбери, и придётся включаться в работу. Надо просто волевым усилием заставить себя закрыть глаза и уснуть, чёрт побери.
Она села на подоконник, обхватив руками колени. Ночью даже её симпатичная светлая комната выглядела иначе, будто над ней распростёр крылья громадный филин (почему филин? господи ты боже, вот так наслушаешься... правду говорил сэр Хэмфри, наслушаешься и не заснёшь, и в голову чёрти-что полезет...). За окном клубилась туманная ночь, ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, и от этого Олесю тоже пробирал странный холодок между лопаток. Внезапно её охватил беспричинный приступ клаустрофобии, спальня показалась маленькой и тесной, а потолок словно падал на неё, грозя раздавить, расплющить, раздробить кости, как в камере пыток. Олеся дрожащей рукой утёрла вспотевший лоб. Да что ж такое. Она слезла с подоконника и подошла к двери. Да, надо просто пройтись по коридору туда-сюда, немного успокоиться и всё-таки попытаться заснуть. Просто пару минут в коридоре. Да. Точно. Так будет лучше. Она нажала на дверную ручку.

Коридор левого крыла Чиллингема был длинным, широким, с взмывавшими вверх потолками и совсем без освещения. Сэр Хэмфри говорил, что полностью замок освещался только на время проведения свадеб или иных торжеств, когда в нём останавливалось множество гостей. А включать во всём крыле электричество ради одной обитаемой комнаты мистер Уэйкфилд счёл излишним, да он и не рассчитывал, что Олеся пойдёт ночью гулять по замку.
Она накинула на плечи шерстяной палантин с кисточками, натянула мокасины и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вышла в коридор. Идти приходилось чуть ли не на ощупь, огромные окна хоть и не были занавешены, но безлунная ночь не оставляла свету ни единого шанса. Олеся внезапно пожалела, что не взяла фонарик. Пол, конечно, здесь ровный, но вот найти потом бы свою комнату... Она старалась идти бесшумно, гулкая тишина почему-то заставляла втягивать голову в плечи и дышать медленно и через раз. А вдруг она и впрямь увидит призрака? От этой мысли волосы Олеси встали дыбом и кожа покрылась мурашками. Здесь, в этих чёрных ночных галереях, где мрак ночи мешался с мраком вековечных стен, это уже не показалось ей невозможным. Слишком уж уверенно Томас Линсдейл вчера рассказывал ей на балконе эти дикие истории. Конечно, он утверждал, что у каждого привидения здесь своё место жительства, ну а кто знает, как оно на самом деле? Он что-то говорил о сотнях замученных здесь людей, прямо здесь, в этих стенах. Олеся нервно сглотнула. Это всё её впечатлительность. Линсдейл хороший рассказчик, недаром читает лекции на историческом факультете Кембриджа, ничего удивительного, что в его исполнении эти предания словно обрели плоть.
Внезапно она замерла. Ей почудилось? Нет, у дальнего окна, почти на грани видимости, или нет... Нет-нет... Но ошибки быть не могло: в самом конце коридора, около распахнутого окна стояла фигура. Высокая стройная фигура, кажется, мужская, но Олеся не стала бы утверждать наверняка. Ноги словно приросли к полу. Что это? Кто здесь может быть? В горле у Олеси пересохло от страха. И когда фигура обернулась и направилась прямиком к ней, она только зажмурилась, не в силах унять бившую её дрожь.

— Что вы здесь делаете? — Голос Линсдейла раскатом грома ударил ей в уши. — Что, чёрт побери, вы здесь делаете?
Она приоткрыла глаза, с трудом восстанавливая дыхание. Линсдейл. Не призрак, не привидение, гуляющее по ночам в тёмных коридорах, а человек, из плоти и крови. Она осторожно, стараясь не стучать зубами, выдохнула.
— Что вы здесь делаете? — повторил Томас, и в голосе его Олесе почудилась смесь волнения и ярости. Она как могла небрежнее пожала плечами:
— Я не могла заснуть и решила немного погулять по коридору.
— Вы с ума сошли? Немедленно возвращайтесь к себе. Господи, вот не ожидал от вас подобного легкомыслия.
— Да в чём дело? Вы же сами бродите тут...
— Бессонница — мой бич, — криво усмехнулся Линсдейл, — хорошо, если удаётся вздремнуть хотя бы на два-три часа. Но это всё мелочи, а вот вы сейчас вернётесь в свою комнату и постараетесь заснуть. Слушайте, Олеся, я не собираюсь с вами шутки шутить. Я могу бродить здесь, как вы выразились, хоть сутками, я вырос в этих стенах. А для вас подобные прогулки могут обернуться большими неприятностями. Давайте-ка оставим все разговоры на завтра, а сейчас я провожу вас в вашу комнату. В таких потёмках вы запросто пройдёте мимо.

И тут Олеся разозлилась. Душный, липкий страх, охвативший её поначалу, исчез, оставив место раздражению и досаде. Да с какой стати этот лощёный хлыщ, будь он трижды сэром и пять раз — президентом Королевского исторического общества, будет указывать ей, как проводить ночные часы? Если уж он такой весь из себя учтивый и благородный до фригидности. Сам же шастает тут, как привидение, пугая добропорядочных девушек чуть ли не до обморока. Олеся вызывающе задрала подбородок:
— Я хотела получше прочувствовать атмосферу этих стен. Ночью они выглядят очень таинственно и притягательно. Я хочу к завтрашнему дню как следует проникнуться этим ощущением и...
— Завтра вы будете отдыхать, гулять по парку и наслаждаться жизнью. Дядя Хэмфри прекрасно справится с ролью рассказчика, он в этом весьма преуспел. Сожалею, что не предупредил вас раньше, думал сказать с утра. Так что можете спать хоть до обеда, я оставлю Саймона в вашем распоряжении. Вам всё понятно? И давайте больше не будем препираться. Я не умею спорить с женщинами, поэтому просто прошу вас вернуться к себе. Идите за мной.
Ну ладно, думала Олеся, плетясь за своим провожатым по холодному коридору, ладно же. Хорошо-хорошо, конечно же, она сейчас закроется в своей комнате... посидит минут двадцать, чтобы Линсдейл уж точно свалил в другое крыло, и тихонечко выберется наружу. Её отчего-то охватил странный азарт. Раз уж все замковые привидения оказались сэром Томасом Стэнли Линсдейлом собственной персоной, то ей вряд ли что-то будет грозить. Немного непонятно, с чего он так завёлся, Олеся никогда не видела Томаса в таком бешенстве, но упрямая натура гнула своё. Хочет посадить её под замок? Фигушки. Ещё ни один мужчина не смел распоряжаться Олесей Колчановой, как своей собственностью, и мистеру Линсдейлу тоже не судьба. Где-то очень глубоко в душе внутренний голос говорил Олесе, что всё её упрямство происходит исключительно из-за безразличия к ней племянника сэра Хэмфри, безразличия тем более обидного, что такой облом случился у Олеси впервые. Она закусила губу. Ну-ну, погоди, дай время только. Исследую этот чёртов замок вдоль и поперёк, сэр Хэмфри, между прочим, ни словечком не обмолвился, что здесь нельзя гулять по ночам. Раз уж больше нечем заняться... Она шла за Томасом, прикидывая, куда она засунула фонарик и в каком кармане сумки лежит план замка.

Около Олесиной двери они остановились.
— Вот вы и на месте, — сообщил историк, делая приглашающий жест, — прошу вас. Позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Он равнодушно коснулся её руки сухими губами и быстро пошёл прочь, не оборачиваясь.

Олеся осторожно прикрыла дверь, включила в комнате свет и начала рыться в сумке. Ага, вот и фонарик. Надо будет поставить его на зарядку, пока она выжидает тут у моря погоды. План... план... господи, ну почему в этом бауле невозможно ничего найти с первой попытки? Это что? Нет, это Бивер-Касл. Чёрт, неужели она не взяла его? А, нет. Ф-фух. На самом дне, кто бы сомневался. Олеся положила карту в карман джинсов, села на кровать и задумалась. В принципе, если исключить Томаса, ей вряд ли стоит опасаться быть замеченной за ночным променадом. Персонал замка был приходящий, к шести утра, ночью в Чиллингеме, помимо сэра Хэмфри, Линсдейла и её самой, оставались только Саймон и пара слуг "на всякий случай", и все они мирно спят в своих постелях. Томас, наверно, уже вряд ли вернётся проверять, на месте ли Олеся (а мог бы, между прочим), так что с этой стороны опасность практически исключалась. Олесю захватил кураж. Ну куда бы пойти, чтобы как следует пощекотать себе нервы? Тем более, завтрашний день неожиданно стал выходным. Камера пыток! Наверняка закрыта, но можно хотя бы посмотреть на дверь. Олесе почти удалось убедить себя, что никакой призрак Мучителя Сэйджа ей не страшен. Да и нет никакого Мучителя. Ну, то есть, был, но перестал быть путём повешения. А у мёртвых нет власти над живыми. Так она подбадривала себя, сверяясь с планом и спускаясь на нижний этаж. Ей вспомнилось взволнованное лицо Линсдейла, взволнованное и какое-то измождённое, будто он провёл без отдыха несколько дней, под глазами круги, закаменевшие словно от безмерного напряжения скулы, холодный, остановившийся взгляд. Ну и что, сам же говорил, что у него бессонница. Аристократическое вырождение. Она спускалась по массивной каменной лестнице, поминутно бросая взгляды на карту. Так, теперь направо... а вообще не такая уж здесь и сложная планировка. Ещё пара поворотов, и она на месте...

Томас Линсдейл сидел на балконе Главного зала, уронив голову на руки и хрипло дыша. Ночная прохлада немного притупляла боль, но лишь до поры до времени. Опять. Опять это безумие, этот ужас, что не даёт закрыть глаза и провалиться в благословенный сон. Бесконечная пытка, что длится уже двадцать лет. Его сжигали заживо во внутреннем дворе Чиллингема, его распинали на дыбе, вколачивали в "испанский сапог", сажали на кол и разрубали топором на куски. И каждый раз перед ним возникала колченогая фигура с заросшим кудлатой бородой лицом, в грубой одежде и сапогах. В руках у Джона Сэйджа был то факел, то зазубренный нож, то клещи. И хоть он сам и его орудия пыток выглядели полупрозрачными, словно сотканными из сизой тени, боль, которую он причинял Линсдейлу, была самой настоящей. Расплата за залихватский кураж юности, глупую браваду семнадцатилетнего парня, решившего, что ему нипочём все эти предостережения дяди, все эти предосторожности, вся эта дурацкая замшелая история про каких-то призраков (господи, двадцатый век на дворе, а здесь, словно сто лет назад, люди боятся выходить по ночам из своих спален!). И вот теперь он каждую ночь в одиночку терпит пытки, которым Мучитель Сэйдж подвергал пленных шотландцев, каждую ночь его тело корчится от боли под тесаком этого мясника, обугливается в жадных языках пламени, тиски дробят кости, а зазубренный нож вспарывает грудь и живот. И пусть на его коже не остаётся ни следа, к утру рассудок уже заволакивает вязкая пелена безумия. Он помнил ужас в глазах дяди, когда тот обнаружил его лежащим ничком в пыточной камере, с остановившимся взглядом и почти бездыханным. С тех пор его зрачки навсегда превратились в две практически невидимые точки, а бессонница стала частью жизни. В пять утра Сэйдж растворялся в стылом утреннем мареве, и Томас забывался чёрным, болезненным сном. В Лондоне сила воздействия немного ослабевала, совсем чуть-чуть, но здесь, в Чиллингеме, он был абсолютно беззащитен. И спасения от этого кошмара не было. Уж это он знал наверняка. Единственное, что он знал наверняка.

Три раза сверившись с картой, Олеся убедилась, что она на месте. Надо признать, подвалы Чиллингема произвели на неё впечатление. Низкие потолки, кольца для факелов, истёртые каменные ступени... всё как в исторических книгах про ужасы средневековья. Фонарик давал мало света, аккумулятор садился, но Олеся успокаивала себя тем, что дорога назад всегда проще. Она стояла перед массивной дубовой дверью, окованной железом, с ручками в виде ощерившихся львиных голов. Б-р-р... действительно, жуткое место. Там, за дверью, словно наяву чувствовалось тяжёлое дыхание смерти. Олеся призналась себе, что явно погорячилась в своём желании осмотреть пыточную камеру, но её извечное упрямство не позволяло ей повернуть назад. Нет уж. Она сама, без провожатых, нашла это место, сорок минут петляла по замковым галереям в поисках нужного поворота, ни разу не сбилась и что, теперь вот так запросто взять и повернуть обратно? Голос Линсдейла в голове рявкнул ей убираться прочь, но она только показала язык кромешному мраку перед собой. Вот ещё. Она приблизилась к двери и осторожно потянула за львиную голову.

Внезапно Томаса отпустило. Он замер, не решаясь поверить. Ещё только четыре часа, о, он научился определять время с точностью до минуты... но Джон Сэйдж исчез, исчез так быстро, словно его что-то спугнуло. Линсдейл откинулся на спинку стула, дрожащей рукой утирая холодные капли пота со лба. Но что же случилось? Ещё ни разу за все двадцать лет призрак палача не оставлял его в покое раньше отведённого срока. Томас закурил, едва не сломав сигарету непослушными пальцами, и закрыл глаза, пытаясь проанализировать ситуацию. Ничего не бывает просто так, это он знал точно, и если Сэйджа нет с ним, значит, он где-то в другом месте. Известно, в каком. Но почему? И тут у Томаса Стэнли Линсдейла словно граната в голове разорвалась. Он вскочил и опрометью ринулся в глубину замка.


Глава VII


На что рассчитывала Олеся, прикасаясь к дверной ручке в виде оскаленной морды льва, она впоследствии не смогла объяснить ни Томасу, ни сэру Хэмфри, ни Саймону, на даже себе самой. Желание пощекотать нервы? Назло Линсдейлу нарушить его запрет? В очередной раз проявить своё журналистское упрямство? Ответа у неё не было, а вопросов, кроме Томаса, ей милосердно никто не задавал. И от этого Олесе хотелось выть раненым зверем.
Она была уверена, что дверь наглухо заперта, что она просто постучит громадным бронзовым кольцом в дубовый щит, послушает эхо и с чувством выполненного долга отправится к себе в спальню, ляжет по диагонали на огромную постель и проспит до обеда. Но, к её изумлению, дверь бесшумно подалась и распахнулась, словно с той стороны её тоже кто-то помогал открыть. Она вздрогнула и замерла в нерешительности. К такому развитию событий она не была готова. Чёрный провал входа властно притягивал взгляд, не позволяя отвести глаза. Там, в глубине, клубилась тьма, словно дым костра во мраке ночи, и ещё... Олесе показалось, будто она слышит чьё-то тихое, почти не различимое дыхание. Теперь её волосы по-настоящему встали дыбом. Это что, розыгрыш? Томас решил вот так над ней подшутить, чтобы навсегда отбить охоту шляться ночью по чужим владениям? А, может, это мыши? Да какие мыши, мыши шуршат, а не дышат с присвистом... пора давать дёру. Но её ноги словно приросли к полу, Олеся в ужасе обнаружила, что они не слушаются её, будто парализованные. Левая створка двери тем временем открылась целиком, и ей медленно вторила правая. Дверь открывалась без единого звука, словно её только сегодня тщательно смазали в ожидании дорогих гостей. А гости, вернее, гостья всё стояла на пороге, сжимая в руках бесполезный севший фонарик. Горло у неё перехватило, и когда какая-то неведомая сила мягко подтолкнула её ко входу, Олеся даже не смогла сопротивляться.

Саймон спал беспокойно. Слова сэра Хэмфри не давали ему полностью погрузиться в мир сновидений, и Саймон постоянно ворочался на своей узкой, почти армейской кушетке. Рядом с кроватью стояла верная кочерга. Старый дворецкий не знал, придётся ли ему пускать её в ход, или Томас всё-таки не станет делать глупостей, но приказ есть приказ. Ему было жалко эту симпатичную русскую девушку, наверняка не понимающую, в какое осиное гнездо привёз её сэр Томас. Она, кажется, журналистка, работает с ним над каким-то масштабным проектом... это всё, конечно, очень мило, но истинных целей Томаса Стэнли Линсдейла она, конечно же, не знает. Саймон сел на кровати и со вздохом начал одеваться. Томас наверняка тенью бродит по тёмным коридорам, измученный и уже сам похожий на призрака, а вот девушка... Вряд ли её тоже мучает бессонница, он, Саймон, специально делал её порции грога чуть крепче, чем необходимо, чтобы она вырубилась и проспала до утра беспробудным сном, а там уж старый Саймон вылечит её от похмелья. Сырое яйцо в вустерском соусе и капелька коньяка, коктейль "Устрица прерий", безотказное средство. Но всё же дворецкому было неспокойно. Шестое чувство, в совершенстве развившееся за долгие годы, проведённые в Чиллингеме, подсказывало ему, что сейчас лучше бы встать, взять мощный фонарь и кочергу и на всякий случай пройтись по коридорам, особенно в левом крыле. Он зашнуровал ботинки, вооружился всем необходимым и вышел из своей комнаты.
Проходя мимо Главного зала он лоб в лоб столкнулся с Томасом, у которого на лице был написан неподдельный ужас. Не боль, не страдание, с которыми племянник сэра Хэмфри уже, кажется, свыкся, а дикий, первобытный ужас. Саймон замер с открытым ртом. Томас тоже, подслеповато щурясь и пытаясь понять, кто перед ним. Наконец лицо его слегка просветлело, но лишь на миг, чтобы в следующую секунду Линсдейл рявкнул, так, что задребезжало ближайшее окно:
— В подвал, живо!
Саймон слегка оторопел. Он никогда не видел Томаса в таком состоянии, словно за ним гнались все гончие ада. Старый дворецкий только сильнее прижал к себе чугунную завитушку и глупо моргал, глядя на своего собеседника. Томас в ярости встряхнул несчастного, и зубы Саймона отчётливо клацнули.
— Ты оглох? Я сказал, живо в подвал, и кочергу не бросай, влюбился ты, что ли, в неё, в эту кочергу...
— Что случилось? — пролепетал Саймон, всеми фибрами души понимая, что случилось нечто страшное и непоправимое. — Мисс...
— Потом все разговоры! — Томас схватил Саймона за рукав и буквально поволок того вниз по лестнице. Яркий луч фонаря бестолково метался по стенам.

"Она меня в могилу сведёт, — бормотал Линсдейл, перепрыгивая через три ступеньки и таща за собой наполовину обмякшего Саймона, — никакой не Сэйдж, а именно она. Идиотка, упрямая идиотка... думает, что здесь можно разгуливать как по Пикадилли... ну, только окажись живой..."

А Саймон, мешком сваливаясь по истёртым ступеням в бесплодных попытках бежать наравне с Томасом, вдруг понял, что его так ошеломило в лице племянника сэра Хэмфри. В его глазах не было боли. Совсем. И Саймон задохнулся от ужасной догадки.

Олеся сама не поняла, как она оказалась внутри камеры, но то, что теперь она находилась по другую сторону двери, было очевидно. Кромешная тьма не позволяла ей оглядеться и понять, как выглядит это жутковатое помещение. По спине пополз липкий холодок. Она на ощупь развернулась и осторожно, шажок за шажком, направилась к двери. Всего-то пара метров... и тут её руки нащупали дубовые доски. Дверь была заперта.
Она остановилась, словно впечатавшись лбом в эти громадные створки. Как же так? Она же сама открыла эту дверь, она была не заперта... Олеся нащупала кольцо и с силой потянула его. Дверь ведь, кажется, открывалась вовнутрь. Ничего. Ещё раз, уже с каким-то остервенением... ничего. И тут Олесю обуял настоящий, дикий, первобытный ужас, какой бывает при приближении неминуемой смерти или чего похуже. Она открыла рот в попытке закричать, но из горла вырвалось только сиплое карканье. "Господи, — абсолютно дезориентированная в пространстве, она даже не знала, в какую сторону поворачивать голову, — господи, да что же это..." Вдруг она отчётливо услышала то самое свистящее дыхание, тихое, едва уловимое, но этого звука ей хватило, чтобы вскочить и забарабанить в запертую дверь что есть мочи.
"Стучи-не стучи, — в голове сами формировались фразы, — здесь никого нет... Все спят... Тебя не услышат... твой Томми сейчас плачет от счастья, что боль ушла... он и не вспомнит о тебе... а когда вспомнит, ему будет очень жаль..."
— Кто здесь? — пересохшими губами прошептала Олеся. — Здесь кто-то есть?
"Здесь только ты..."
Внезапно краем глаза Олеся заметила странное движение, будто во тьме колыхалась чья-то тень. Глаза, немного привыкшие к темноте, различили какое-то колесо, будто от телеги, странной формы клетку, стул, утыканный шипами, какие-то зверского вида капканы... и посреди всего этого на пределе видимости колыхалось нечто, отдалённо напоминающее человека. Она замерла, как кролик перед удавом, отрицая саму возможность видеть подобное, этого не может быть, это галлюцинации... "Отче наш, — бормотала про себя Олеся, неизвестно как вспомнив молитву, — иже еси на небесах, да святится Имя Твоё, да приидет Царствие Твоё...", и в этот момент она вдруг согнулась от непереносимой боли, будто её проткнули раскалённым прутом. Она рухнула на пол, скорчившись. из глаз брызнули слёзы. "Не-ет! — откуда только голос прорезался, — пустите! Не-ет! А-а-а! Отпустите меня! Мне больно!"
Но прут не исчез, а словно бы повернулся внутри неё, причиняя невыносимые страдания. Она откатилась в сторону и напоролась рукой на что-то острое, взвизгнула, метнулась в другую сторону, впечатавшись лбом в железную клетку, и оттуда на неё посыпались старые кости. Внутренности горели огнём. Перед глазами у Олеси всё поплыло, но внезапно её что-то будто встряхнуло.
"Так быстро... так быстро не бывает..." — свистящий шёпот над ухом и, кажется, даже мерзкий запах гнилозубого рта. От этого смрада Олеся чуть не потеряла сознание.
В чувство её привёл очередной поворот раскалённого прута. Она схватилась руками за живот, но ничего не обнаружила, хотя боль разрывала её напополам. Уже не было сил кричать, Олеся только постаралась отползти куда-то вбок, но странная тень вновь возникла перед её взором.
"Какая ты упрямая... Ты сама пришла сюда, почему теперь скулишь, как шавка с перебитым хребтом? У нас есть ещё час..."
И тут Олеся поняла, что это всё. Конец. Она не доживёт до конца этого часа, она умрёт от болевого шока и найдут её в лучшем случае утром. Почему, почему она не послушалась Томаса? Маленькая, но гордая идиотка. Полезла в чужой монастырь... Вдруг горло её сильно сжали чьи-то холодные и цепкие пальцы, ужасно костлявые и мозолистые. И этого последнего ужаса ей хватило, чтобы как-то вывернуться, едва не сломав себе шею, судорожно доползти до двери и забарабанить в неё со всем отчаяниме гибнущего человека:
— Томми! Томми, Томми!

Достигнув запертой двери камеры пыток, Томас и Саймон остановились, переводя дыхание. Саймон дрожащими руками держал фонарь на уровне груди, кочерга торчала из подмышки. Томас приник ухом к двери.
— Т-с-с, тихо. Не пойму, есть там движение или нет...
И вдруг настороженную, гулкую тишину прорезал вопль даже не человека, а раненого зверя. Саймон уронил фонарь.
— Свети сюда! — Голос Линсдейла срывался на хрип. — Сюда, на пол. И дай свою железяку.
— Вы... вы не выломаете дверь кочергой... её тараном не возьмёшь... — блеял Саймон, обливаясь холодным потом. Из-за дубовых досок раздался новый визг: "Томми!"
— Томми, Томми, — бормотал Томас, что-то ковыряя кочергой на полу, — теперь я уже Томми, оказывается... ну, только выживи... только выживи... своими руками придушу...
— Господи, — Саймон непроизвольно перекрестился, дёргаясь от каждого Олесиного крика, — господи...
— Да не заходит сюда Господь, — раздражённо рявкнул Томас, — прекрати выть, лучше помоги мне.
— Что вы делаете?
— Помолчи, а? Держи этот конец и надави по моей команде, — он опять продолжил что-то делать на полу, подсвечивая себе фонарём.
— Сэр... я не понимаю...
— Я этот могильник, — Глаза Линсдейла сейчас были абсолютно белыми от бешенства, — знаю наизусть. Лучше любого из вас, лучше дядюшки Хэмфри и всех обитателей Чиллингема, живых и мёртвых. Я знаю, как Сэйдж его проектировал и какие секреты запрятал в этих застенках. В таких проклятых богом местах никогда не бывает единственного выхода. Давай, жми!
Саймон изо всех сил надавил на рукоятку кочерги, одна из плит пола с глухим скрежетом поползла вниз. Едва отверстие достигло того размера, чтобы туда мог проникнуть взрослый человек, Томас схватил одной рукой Саймона, другой фонарь, и прыгнул вниз. Саймон против воли заверещал как девчонка.

В глаза Олесе ударил ослепительно яркий свет. Она непроизвольно закрыла лицо руками, размазывая кровь, стекавшую из носа и уголков рта. Боль вдруг отступила, будто тоже ослеплённая, и из дальнего угла послышалось змеиное шипение.
— Нет, нет, нет! — она забилась в конвульсиях, с ужасом ожидая нового удара прутом, но Мучитель Сэйдж медлил. То ли ему был неприятен свет, то ли нежданное появление двух мужчин.
— А вот и вы, — прошептал Томас, глядя на измученную девушку, по щекам её ручьём текли слёзы, — вот и вы...

— Саймон, бутылку бренди, и чтобы полная, аптечку и всё такое. Принесёшь в комнату мисс. И, — он вплотную подошёл к дворецкому, — чтоб никому ни слова. С дядей я буду объясняться сам. Ты всё понял?
Саймон кивал, как китайский болванчик, и непроизвольно гладил кочергу.
— Тогда что ты стоишь? Или мне повторить?
Саймон как мог быстро засеменил за бренди и аптечкой, в глазах его всё двоилось от слёз.

Линсдейл осторожно уложил Олесю на кровать, укрыл одеялом и облокотился о стену, прикрыв глаза. Сердце до сих пор гулко ухало в груди, отдаваясь барабанным боем в ушах. Успели. Успели, как это ни смешно, если учесть, какую участь до сегодняшней минуты готовил ей он сам. Успели... Он обернулся и увидел Олесю, содрогающуюся от рыданий и прячущую лицо в ладонях. Ему даже стало жаль эту ненормальную русскую без тормозов.
— Позвольте спросить, — ледяным тоном поинтересовался Томас, — кой чёрт понёс вас в камеру пыток? Я же ясно дал вам понять, чтобы вы не высовывались ночью из своей спальни. Вам захотелось острых ощущений? Назло мне, надо полагать, нет-нет, не трудитесь отвечать. Все ваши взгляды и действия прекрасно укладываются в одну логическую цепь. — Он нарезал круги по её комнате, заложив руки за спину в ожидании, пока Саймон принесёт всё необходимое. Олеся украдкой наблюдала за ним, боясь поднять глаза.
— Ваше любопытство вас чуть было не погубило. Надеюсь, вы сделаете правильные выводы. Нам здесь быть ещё несколько дней, потрудитесь не влипнуть в очередную историю. Я же обещал вам днём показать все места, где у нас обитают привидения. Что вам мешало дождаться рассвета? Что вам мешало пойти хотя бы в Розовую комнату или к портрету леди Мэри? Это безобидные призраки, хотя очень эффектные. Что, вы можете мне объяснить, что вас дёрнуло навестить именно Мучителя Сэйджа?
Олеся только плакала, уткнувшись лбом в колени и закутавшись в одеяло практически с головой. Линсдейл был прав, прав во всём, но кто же мог подумать, что этот Мучитель и впрямь существует... Она всхлипнула и плотнее прижала голову к ногам.
В дверь деликатно поскреблись, и на пороге появился Саймон со здоровущей бутылкой бренди и чемоданчиком. Увидев Олесю, он отвёл глаза.
— А вот и лекарства, — хмыкнул Томас, забирая аптечку и бутыль, — очень кстати. Поднимите голову. Да поднимите голову, говорю я вам! — он осторожно стирал с её лица кровь. — Вот так... Покажите руки. Ага. — Линсдейл продезинфицировал и забинтовал порез. — Надеюсь, у вас есть что-нибудь с длинным рукавом. Так, ну, основные царапины я вам обработал, заживать будет долго, конечно, но подумайте об альтернативе. А теперь выпейте. Пейте, пейте. Я тоже глотну с вами за компанию.
Он плеснул Олесе бренди, почти целиком заполнив стакан, а сам сел на пол и присосался к горлышку бутылки. Струйка терпкой жидкости покатилась у него из уголка рта.
— Пейте, — повторил он невнятно, — и избавьте меня от женских истерик. Сейчас вы немного успокоитесь и заснёте. Завтра я поручаю вас заботам Саймона.
— Пожалуйста, — всхлипнула Олеся, поперхнувшись крепким напитком, — посидите со мной. Хотя бы пять минут. Мне... я боюсь оставаться здесь одна. Давайте я засну, и вы уйдёте. Пожалуйста... — она пила бренди, не чувствуя вкуса, и боясь смотреть сэру Томасу в глаза.
— Вы в могилу меня сведёте, — прошептал Линсдейл, — видит бог, в могилу меня сведёте именно вы...


Глава VIII


Томас дождался, пока бренди и пережитый шок заставят Олесю обмякнуть на подушке, закрыв глаза, укрыл её одеялом и пару минут молча смотрел на спящую девушку. Н-да, придётся срочно менять все планы. Вообще все. Дядя Хэмфри был прав, для решения проблем Томасу была необходима, та, другая девушка, помощница Олеси, которая была с ней в этих далёких сибирских степях. Именно та девушка ухитрилась как-то перебить охоту древнему могущественному призраку, по сравнению с которым Мучитель Сэйдж — карапуз в шортах и сандаликах. Линсдейл задумался. Ладно, это всё он решит днём, может быть, завтра или послезавтра, а сейчас надо понять, как быть с Олесей.
Он сел на краешек кровати, сделал ещё один глоток и снова посмотрел на Олесю, которая уже дышала ровно и спокойно. Вот ведь ненормальная. Томас признавал правоту молвы, которая гласила, что русские девушки самые красивые в мире, но если они все такие же безбашенные, как эта, то лучше держаться от них подальше. Дядя мог бы и не предупреждать его. Томас прекрасно помнил все эти взгляды, которые Олеся украдкой на него бросала, думая, что он ничего не видит, он помнил абсолютно всё, и иногда ему до дрожи хотелось пойти ей навстречу. Но эти моменты слабости он уже давно научился пресекать на корню, а после сегодняшнего и подавно. Последние его отношения с треском лопнули больше года назад, не продержавшись и двух месяцев, когда взбешённая Клэр хлопнула дверью, обозвав его напоследок сумасшедшим невротиком. После чего он с чувством послал всё к чёртовой матери. Положа руку на сердце, он признавал, что ни одна женщина не заслуживает участи, чтобы её мужчина не мог провести с ней ночь и проснуться на одной подушке. Даже Олеся. Женщину в состоянии нервного потрясения можно привести в чувство только одним способом, но... Он вздохнул, поправил край одеяла и отвернулся. Ему ещё предстоит непростой разговор с дядей (Томас мысленно содрогался, представляя эту сцену), непростой разговор с продюсерами, которые могут не понять скоропалительного завершения работ, да и вообще день выйдет сложным и насыщенным. Он допил бренди и сунул бутылку под кровать.

— Судя по твоему лицу, хороших новостей с утра нам не дождаться. — Сэр Хэмфри завтракал в Малой столовой в обществе своего племянника, и вид последнего сэру Хэмфри не нравился категорически. — От тебя разит алкоголем. Ты что, умудрился напиться ещё до рассвета? И как ты собираешься...
— Дядя, — вздохнул Томас, — знаешь, вот именно сегодня бренди — меньшее из зол.
Уэйкфилд положил на стол салфетку и внимательно посмотрел на племянника.
— Говори, — отрывисто бросил он.
— Олеся ночью пролезла в камеру пыток.
Сэр Хэмфри уронил чайную ложку.
— Ты с ума сошёл? Как такое могло произойти? Что с ней сейчас?
— Спит. Я накачал её бренди, так что до обеда она будет спать как сурок.
— Боже мой... Но как, нет, я спрашиваю тебя, как вообще случилось, что она оказалась там? А ты где был? Это же ты у нас шляешься ночами...
— Она вылезла ночью в коридор. Что-то лепетала про бессонницу. — Линсдейл криво усмехнулся. — Я отвёл её назад, велев больше не шарахаться ночами. Минут через пять я вернулся, постоял около комнаты, послушал. Вроде тихо. Я ушёл. А она, видимо, на это и рассчитывала, и позже, я не знаю, во сколько, вышла снова и пошла прямиком в подвал.
— И зачем же ей понадобилось идти в подвал? Томми, объясняй, пожалуйста, так, чтобы и я что-то понял. Потому что пока твои слова звучат бредом сумасшедшего.
— Она сделала это назло мне, — Томас откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел в потолок. — Просто назло мне. Чтобы показать мне моё место, скажем так.
— И чем же ты успел так досадить нашей гостье? Или я не предупреждал тебя?
— Да-да, дядя. Именно потому, что я не тащу её в постель, она и взбесилась. Что ты так смотришь? Я эти её взгляды мартовской кошки помню ещё с Лондона. Я мог бы десять, нет, двадцать раз уже с ней переспать, но мне не нужны проблемы, у меня и без этого не жизнь, а воплощённый кошмар. Только неуправляемой русской мне и не хватало.
— Ты опять врёшь на голубом глазу. Твой дядя уже довольно пожил на свете, чтобы понимать, что к чему. Ты не видишь себя со стороны. А твой дядя видит. И не надо на меня так смотреть своими глазищами, я к ним привык. Но оставим твои неудачи на любовном фронте. Что произошло в камере?
— В четыре утра Сэйдж внезапно исчез. Такого никогда раньше не случалось. Никогда. И я подумал, что он отправился в свою обитель, но зачем? Так быстро, внезапно... И я понял. В камере кто-то есть. А если учесть, что никто из нас туда и носа не сунет, оставался только один вариант. Я не знаю, как она пробралась туда, по всем этим коридорам, может, у неё была карта... даже скорее всего, я выдал ей планы всех мест, где мы были...
— Боже мой, — бормотал сэр Хэмфри, — боже мой... И как долго она там пробыла?
— Не знаю. Я встретил Саймона, тот отчего-то тоже не спал и бродил со своей кочергой. Мы побежали вниз. Там... Короче, Саймон чуть в обморок не хлопнулся. У меня самого эти крики до сих пор стоят в ушах.
— И ты хочешь сказать, что Сэйдж гостеприимно распахнул тебе дверь?
— Вот ещё. Пришлось открывать потайной люк. Хорошо, что Саймон таскает эту кочергу, без неё я бы не справился. Эти плиты не двигались со времён последнего ремонта. А уже потом стало проще. Сэйдж не любит света, так что фонарь его отпугнул. А Олеся... Ну, жива и слава богу. Пара царапин и порезов, пока она металась по камере, да слёзы ручьём. Надеюсь, больше она не захочет искать себе приключений по ночам.
— Ты должен был находиться рядом с ней. Уж мне бы ты успел всё рассказать и вечером.
— Она спит. Плюс я препоручил её Саймону. Он умеет быть деликатным и незаменимым. А мне ещё предстоит разруливать ситуацию со съёмками. Колин волком взвоет, когда узнает, что мне придётся свернуть оставшуюся часть проекта. Олеся вряд ли сможет нормально работать в ближайшие дни, ей нужен покой, вкусная еда и свежий воздух. И никакого нервного напряжения. Хотя с Колином, может, всё не так и печально. Смета без того трещит по швам...
— Не заговаривай мне зубы. Я, конечно, помогу тебе, расскажу на камеру всё, что потребуется, ради бога, мне не жалко, а вот ты...  Нет, тебя абсолютно точно надо было придушить во младенчестве. Кстати насчёт придушить. Надеюсь, ты оставил свои идиотские замыслы?
— Оставил. — Линсдейл потёр виски. — Я просто не смогу. Вообще. Ещё вчера я обдумывал, как бы всё организовать так, чтобы... А, какая теперь разница. Олеся мне ничем помочь не сможет, а ещё один удар только окончательно угробит её. Мне надо каким-то образом выйти на её помощницу.
— Ты медиум или кто? — ворчливо осведомился сэр Хэмфри. — Для начала хотя бы вызови её и поговори. Возможно, этого окажется достаточно. Вполне вероятно, тебе и не надо будет тащить её сюда. Особенно против её воли.
— Ты думаешь, так легко вызывать живых? Это тебе не призрак, чью волю можно парализовать, это живая девушка из плоти и крови, плюс ко всему у неё в голове совершенно непробиваемый блок. Я такого ещё не видел. Нет, я пробьюсь, конечно, не сегодня, так завтра, но это всё будет только после Олесиного отъезда. Мне нужны абсолютный покой и полнейшее сосредоточение, а с Олесей, боюсь, мне не светит ни того, ни другого.
— Когда она возвращается в Москву?
— У неё билет на понедельник.
— Значит, эту неделю она проведёт здесь. В покое и полной гармонии, тебе понятно? Из себя выпрыгнешь, но чтобы за неделю эта бедная девочка забыла ужасы камеры и Джона Сэйджа как страшный сон. Что хочешь делай, не мне тебе советовать, но если она тронется рассудком, это будет на твоей совести. Как и много чего другого, впрочем. Передай мне соль.

Олеся проснулась от безжалостно слепящего солнца, что било прямо в глаза. Она была одна в своей спальне, аккуратно укрытая одеялом, с забинтованными руками и гудящей головой. Ах да, вчера Томас заставил её выпить чуть ли не полбутылки, пока она не отключилась. Олеся поёжилась. Жуткие воспоминания опять накрыли её с головой, и она чуть было не расплакалась. Нет, никогда больше она не полезет ни в какие запретные места, боже упаси. То, что Томас с Саймоном каким-то образом обнаружили её, Олесе казалось настоящим чудом, милостью господней. Она не знала, как они догадались об её идиотском решении навестить самого жуткого призрака Чиллингема, но то, что они её вытащили, Олеся не забудет до конца дней своих.
Она села на кровати, обхватив голову руками, и невидяще уставилась в одну точку. Какой самонадеянной дурой она была! И всё ради чего? Чтобы насолить человеку, который в итоге её же и вытащил оттуда, человеку, с которым уже точно у неё ничего не выйдет, а если вспомнить их последний разговор, то удивительно, как он ещё не вышвырнул её вон из замка. У Олеси перед глазами стояло бледное от бешенства лицо Линсдейла, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Скорее всего, он отвезёт её сегодня в Ротбери, сдаст с рук на руки Колину, продюсеру, и будет общаться с ней только по мере необходимости. Если вообще будет.
"Ты дура, Колчанова, — прошептала она самой себе, — ты вечно влюбляешься не в тех".

Она приняла душ и оделась на полном автопилоте. Гудела голова, болел и чесался забинтованный порез, в горле будто засохли все кусты разом. Господи, как же выйти из комнаты... В дверь постучали. Олесю пробил холодный пот.
— Да?
— Мисс, — голос Саймона ничем не выдавал его причастности к событиям минувшей ночи, — могу я предложить вам завтрак?
Завтрак? Ах да, завтрак... А сколько времени? Боже мой, уже три часа дня. Сколько же она проспала... Слава богу, что сегодняшний день Томас сделал для неё выходным. Она пригладила волосы, как могла, скрыла консилером синяки под глазами и вышла в коридор.
Саймон поприветствовал её кивком и поинтересовался:
— Что вы предпочитаете на завтрак?
Господи, да какой уж там завтрак... Олеся потёрла виски. Переносицу ломило нещадно. Саймон, увидев, как Олеся морщится, возвестил:
— Я приготовлю вам "Устрицу прерий". Этот коктейль прекрасно снимает похмелье. Позвольте, я провожу вас в столовую, там сейчас отдыхает сэр Хэмфри, он будет очень рад видеть вас.
— А где, — вопрос дался Олесе с трудом, — а где мистер Линсдейл?
— Ругается с продюсером на чём свет стоит. Деталей конфликта я не знаю, но сэр Томас сегодня в исключительно дурном расположении духа. К сожалению, "Устрица прерий" помогает не всем. Прошу вас, вот мы и пришли.

При появлении Олеси старик Уэйкфилд привстал.
— Надеюсь, вы выспались всласть. Как вам комната?
— Она чудесная, — Олеся села, не зная, куда девать глаза и руки. — Сэр Хэмфри, мне так неловко... Я... я столько глупостей натворила...
— Прекратите себя казнить! — Хэмфри Уэйкфилд нахмурился. — Никто из нас не застрахован от легкомысленных поступков. Что до вас, то я уже высказал Томасу все свои претензии к нему.
— К нему? Но какие у вас могут быть к нему претензии, когда это была только моя глупая идея...
— Моя дорогая. Томас привёз вас сюда в качестве гостьи и отвечает за вас головой. В здешних местах это не фигура речи. Если он не сумел вас отговорить от ночных прогулок, то это его промах и ничей иной. Поймите, Олессиа, он слишком давно занимает кабинет на Гауэр-стрит. Он привык, что все его распоряжения выполняются молниеносно и беспрекословно. Он забыл, что вы не его подчинённая, даже в рамках этого проекта вы выступаете как приглашённый независимый журналист. Он не может вами командовать, тем более здесь. Может, у себя в Лондоне он и считается важной шишкой, в Чиллингеме он всего лишь мой племянник, которому я могу надрать уши, как если бы ему было десять лет. И я опасно близок к тому, чтобы всё-таки надрать. А вот и ваш коктейль.
Саймон поставил перед Олесей бокал с чем-то скользким, жёлтым и блестящим, кое-где политым коричневым потёками. Она сглотнула:
— Что это?
— Сырое яйцо, вустерский соус и капелька бренди. Выпейте залпом, и ваше утреннее недомогание как рукой снимет.
Олеся зажмурилась и проглотила мерзкую на вкус субстанцию. Ей стоило больших трудов удержаться от рвотного позыва. "Поделом тебе, — подумалось ей, — будешь знать, как нарушать запреты..." Но в голове и впрямь прояснилось.
— Саймон, свари кофе и покрепче. Мой припадочный племянник явно переусердствовал в спаивании нашей гостьи. Во всём надо знать меру. Дорогая, вам полегче?
— О да, спасибо. Термоядерная вещь. В России такого не делают.
— Я не удивлён, это истинно английское изобретение. Но как же снимают эти симптомы у вас на родине?
Олеся против воли чуть было не рассмеялась. Сэр Хэмфри удивительным образом разряжал обстановку, деликатно не заостряя внимания на Олесиных выкрутасах, а наоборот, пытаясь обставить этот поздний завтрак как нечто лёгкое и необременительное.
— В России пьют рассол, — сообщила Олеся, — это жидкость, в которой солят огурцы. Это такая же традиционная вещь, как этот ваш адский коктейль. А ещё можно выпить с утра бутылку пива.
— Это интернациональное, — согласился сэр Хэмфри, — дорогая моя, скажите мне вот что. Вы ведь не покинете нас раньше срока из-за этого досадного недоразумения?
У Олеси разве что челюсть не отвалилась. Она была уверена, что старый Уэйкфилд в конечном итоге вежливо попросит её избавить Чиллингем от своего присутствия, и Олесе было бы нечего возразить. Почему он просит её остаться?
— Я... я не могу решать. Если сэр Томас сочтёт...
— "Сэр Томас" он у себя на Гауэр-стрит, а здесь он никто и ничего решать не будет. Чиллингемом пока что владею я и надеюсь повладеть ещё пару лет, пока меня не приберёт Господь. Я был бы счастлив, если вы погостите у нас до своего отъезда в Россию. Я бы очень хотел, чтобы Чиллингем запомнился вам не только ужасами камеры пыток и тёмными ночными коридорами. Вам нужно привести в порядок нервы, а здесь прекрасный парк, вы можете там гулять, можете познакомиться с чиллингемскими коровами, я вам о них расскажу, вам нужен спокойный отдых и хорошая, сытная еда. Боюсь, в Ротбери вам этого не найти, это деревня, где любой чужак немедленно становится объектом повышенного внимания и сплетен. И там подают алкоголь совершенно невозможного качества. Но если вы захотите уехать... Я не смогу вас удерживать. Я понимаю, что теперь замок вам может стать неприятен. По крайней мере, я не удивлюсь.
— Я бы с радостью осталась. — Никому, даже сэру Хэмфри, Олеся не призналась бы в истинной причине своего решения. В конце концов, за шесть дней можно хотя бы попытаться наладить эти, впрочем, совершенно безнадёжные отношения. Олеся отдавала себе отчёт, что ей категорически ничего не светит, но вот так позорно сбегать? Когда хозяин замка радушно предлагает ей погостить? В конце концов, сэр Хэмфри прав. Линсдейл не сможет выселить Олесю против его воли.
— Я счастлив слышать это. Вы можете сейчас прогуляться по Итальянскому саду, съёмки там уже закончены и группа скоро переберётся сюда, если, конечно, мой племянник ещё не убил продюсера. Мне предстоит разглагольствовать на камеру для этого проекта, а вы могли бы подышать свежим воздухом. Сегодня на удивление солнечный день.

Олеся гуляла по саду, поражаясь его красоте. Здесь, должно быть, орудует целая армия садовников. Кусты и деревья, подстриженные в виде причудливых спиралей и шаров, идеальный газон, тропинки, посыпанные серым гравием. Вдоль каменной зубчатой стены росли в клумбах какие-то полевые цветы, жёлтые перемежались с голубыми и лиловыми, кое-где виднелись пышные заросли ромашек (так вот откуда у неё в комнате всегда стоит свежий букетик...). Сад ослеплял своим великолепием, а бродить по зелёным спиральным лабиринтам оказалось неожиданно увлекательным. Олеся уже забралась совсем вглубь, когда услышала за спиной голос.
— Вот вы где. Сражаетесь с головной болью на свежем воздухе?
Олеся закрыла глаза и медленно досчитала до трёх. Несмотря на всю браваду, встречаться сейчас лицом к лицу с Томасом Линсдейлом она была не готова.
— Сэр Хэмфри посоветовал мне осмотреть сад.
— Очень правильно. — Линсдейл был бледен, под глазами залегли тёмные круги, и из-за этого лицо его выглядело усталым и измождённым. Переносицу прорезала глубокая складка, и сейчас он казался лет на десять старше. Странные прозрачные глаза с точками зрачков изрезали змейки лопнувших сосудов.
— Я думала... я думала, вы отвезёте меня в Ротбери...
— Вы с ума сошли? — Сэр Томас был неподдельно удивлён. — Кой чёрт вам делать в Ротбери? Это деревенька в худших английских традициях, с жителями, избалованными потоком туристов в Алник и Чиллингем. Прошу прощения за вульгарность, но вам нечего делать среди этого отребья, которое только и способно, что надираться в пабе дешёвым пойлом. Если вы задержитесь там больше, чем на один день, станете предметом всеобщего обсуждения. Я знаю, что говорю, так что выкиньте эту блажь из головы. Мой дядя будет очень рад, если вы ещё немного погостите.
— А вы? — Олеся поразилась своему нахальству. Но слово, как известно, не воробей.
— Я принимаю любое дядюшкино решение и не смею его оспаривать. — В его голосе не было ни намёка на эмоции.
Бесполезно. Бесполезно настолько, что и говорить не о чем. Возможно, всё могло бы сложиться иначе, не предприми Олеся ту диверсию, но снявши голову по волосам не плачут.
— Давайте пройдёмся, — предложил Линсдейл, — у меня голова раскалывается не меньше вашего. Вы хотя бы выспались.
Он шёл рядом, заложив руки за спину и периодически пиная камешки на тропинке. На Олесю он не смотрел, глядя себе под ноги. Олесе оставалось лишь идти, разглядывая красоты Итальянского сада да вдыхать аромат полевых цветов. Начинать хоть какую-то беседу она не решалась. Но через десять минут не выдержала.
— А почему Эдуарда Первого называли Длинноногим? — Может, хоть вопрос на его профессиональную тему как-то смягчит эту мучительную неловкость.
— Эдуарда? — Линсдейл поднял голову и впервые за всё время посмотрел Олесе в глаза. — О, это очень просто. Он отличался завидным для тех времён ростом, шесть футов два дюйма... м-м-м... погодите, вы же меряете в метрах... минуту... метр восемьдесят восемь. Для тринадцатого века настоящий великан. В те годы люди были значительно ниже ростом. Во мне шесть футов ровно... простите... метр восемьдесят три. То есть я практически равен Эдуарду ростом. В вас... — он прищурился, оглядывая Олесю с головы до ног, и она непроизвольно покраснела, — в вас около пяти футов пяти дюймов. Я не прав?
— Метр шестьдесят. — тихо поправила Олеся.
— Да, я ошибся совсем ненамного. Получается, что по росту вы соответствуете среднестатистическому мужчине того времени. А теперь сравните.
Олеся подняла глаза. Конечно, разница в росте ощутимая. Она отвела взгляд. Ей было невыносимо трудно смотреть ему в глаза, хотя Томас Линсдейл этого вообще не замечал.
— Отсюда и прозвище, — закончил он и вытащил сигареты. — Хотите закурить?
Олеся курила, не чувствуя вкуса (хотя какой вкус может быть у "Лаки Страйк"?) и с горечью признавалась себе, что она может выудить из сэра Томаса всю историю Англии начиная с неолита, и это ни на шаг не приблизит её к заветной цели.

— Вчера я был чрезмерно резок с вами, — вдруг заявил Линсдейл, отправив окурок в искусно замаскированную под фонтан урну, — надеюсь, вы меня простите. Я был на взводе, что неудивительно. Подобные эскапады не располагают к сантиментам. Я постараюсь загладить свою несдержанность. Рассчитываю на ваше понимание. Нам всем пришлось несладко этой ночью плюс я переусердствовал с алкоголем. Вы извините меня?
— Конечно, — пробормотала Олеся, не понимая, чем вызвана такая перемена темы и настроения, — тем более, что это я во всём виновата.
— Не во всём. Но я рад, что вы не держите зла. Прошу прощения... — у него зазвонил телефон, и Линсдейл, отойдя на пару шагов, начал какой-то раздражённый разговор, Олеся слышала только интонацию да пару известных ругательств. Наверно, продолжает диалог с Колином.
Она остановилась у куста, подстриженного в форме шара, и задумалась. Чёрт его знает, она не в силах понять настроений этого человека, искусно скрытых под маской ледяной учтивости. И всё-таки ей казалось, что этот лёд можно пробить. Знать бы как.


Глава IX


— Будет ливень, — озабоченно сообщил Линсдейл, закончив свой разговор с Колином и вернувшись к Олесе. Та удивлённо посмотрела на слепяще-голубое небо.
— Откуда вы знаете?
— Из сводок метеослужбы. Хотя при нашем климате содержать штат синоптиков — очередная блажь правительства. Дожди здесь начинаются и заканчиваются, когда угодно Господу, а не радиопрогнозу. И тем не менее, поверьте, к вечеру хлынет.
— Я сама из Санкт-Петербурга, — сказала Олеся, — про наш город говорят то же самое. Считается, что в Петербурге триста шестьдесят пять видов дождя.
Губы сэра Томаса тронула едва различимая улыбка.
— Ну хоть в чём-то мы с вами похожи. Что ж, мне всё-таки пора возвращаться, иначе Колин доведёт дядюшку до инфаркта и я внезапно стану третьим баронетом Уэйкфилдом, чего не желаю вовсе. Если хотите ещё погулять, всё-таки захватите зонтик. Я предупрежу Фреда, смотрителя стада, если вам захочется посмотреть на коров. Это в той стороне, за стеной, — он махнул рукой куда-то влево, кивком попрощался и направился к замку, на ходу набирая номер телефона.

Олеся уже в который раз брела в одиночестве, направляясь к пастбищу. Коровы так коровы, Линсдейл говорил, это такой же символ Чиллингема, как сам замок и парк. Ну посмотрим. Она медленно шла, вертя в пальцах прогоревший до фильтра окурок, и предавалась невесёлым размышлениям. С одной стороны, всё вроде складывается не так уж и плохо, она ещё неделю гостит в замке, сэр Хэмфри к ней очень добр, да и Томас вроде бы разговаривает человеческим голосом, несмотря на все её художества, однако на этом всё и заканчивается. Олеся злилась на себя, прекрасно понимая причину своей злости. Она попросту ухитрилась влюбиться как восьмиклассница, и это при том, что где бы Олеся не находилась, к её ногам исправно падали мужчины самых разных возрастов и социальных положений. Она вполне оправданно считала себя красивой женщиной: густые пшеничные волосы до плеч, хоть сейчас в рекламу, голубые глаза и соблазнительные параметры. Что в этот раз пошло не так, Олеся понять не могла. Хотя не так пошло всё. "Да лучше б ты "голубым" был, — с чувством сказала Олеся, обращаясь к кусту в форме конуса, — у меня бы хоть вопросы отпали". Но женская интуиция и наблюдательность позволяли ей сделать вывод, что эти обвинения не имеют под собой оснований. Сэр Томас Стэнли Линсдейл был вполне себе нормальной ориентации, холост, нечеловечески, инопланетно привлекателен и не обращал на Олесю ни малейшего внимания сверх дозволенного этикетом и служебными обязанностями. Было отчего взвыть волком.

Через двадцать минут она достигла каменной стены, огораживающей пастбище, и осторожно приоткрыла невысокую калитку. Перед ней распахнулся здоровенный луг в пёстрых пятнах разнотравья, а по лугу бродили, где дальше, где ближе, белые коровы с большими рогами. Откуда-то сбоку отделилась фигура и помахала Олесе рукой.
— Добрый день, — подошедший оказался коренастым рыжеволосым мужчиной лет пятидесяти в простой одежде и с желтыми от табака пальцами. — Вы мисс Олессиа? Мистер Линсдейл предупредил, что можете зайти посмотреть на наших красавцев. Меня зовут Фред Уолтер, я смотритель стада. Очень приятно с вами познакомиться.
— Мне тоже, — кивнула Олеся, пожимая широкую мозолистую ладонь, — я слышала от мистера Линсдейла и сэра Хэмфри об этих коровах, но что в них особенного?
— О-о-о! — Олеся поняла, что Фред Уолтер сейчас оседлает любимого конька. — Это не просто коровы. Это белые коровы Чиллингема, других таких в мире нет. Вот, смотрите, — он указал на пасущееся ближе всех животное, — это Мисси. Обратите внимание, рога у неё загибаются назад. У коров назад, а у быков вперёд. Вон там, подальше бык, видите? Это потомки древних туров, так говорит сэр Хэмфри. Что-то о форме черепа и рогов. Между прочим, эти коровы живут здесь с тринадцатого века, а то и раньше. У древних здешних народов они считались священными. Что, собственно, не изменилось и сейчас, — он хмыкнул, — я всего лишь смотритель. Этот скот не одомашнился, вот в чём дело. Даже зимой они едят только сено и солому, на зерно и комбикорм даже не смотрят. И если возникает проблема с отелом, ветеринар помочь не в силах. Телёнка, к которому прикоснулся человек, убивает стадо. Так-то.
— Надо же, — Олеся рассматривала коров, приложив ладонь козырьком, чтобы не ослепнуть от солнца, — а я хотела их погладить...
— Не стоит, — улыбнулся Уолтер, — они могут подойти и обнюхать вас, но лучше не рисковать. Это Уайт, вожак, сейчас далеко, а то бы мы с вами тут не расхаживали как по парку. Он очень не любит чужаков. Вот, возьмите бинокль. Если увидите крупного быка с огромными рогами, знайте: это Уайт.
Олеся долго разглядывала в бинокль коров, нашла Уайта, тот пасся почти на противоположной стороне луга, пересчитала смешных беленьких телят (их оказалось тринадцать) и обернулась к Фреду.
— Они очень необычные. И рога действительно отличаются. Как интересно...
— Да, сюда и экскурсии водят, — кивнул Фред, — фотографируют, на видео снимают. А вы здесь надолго?
— На неделю, — вздохнула Олеся, — я здесь в рамках исторического проекта, который курирует мистер Линсдейл. Сейчас в замке идёт съёмка.
— Понятно, — снова кивнул Уолтер, — тут такое частенько. Про Чиллингем даже фильм какой-то сняли, художественный, да только я не смотрел. Всё равно так, как тут в действительности, никто не снимет, а сказок мне не надо.
В этом Олеся была с Фредом Уолтером полностью солидарна.
— Дождь будет, — сообщил смотритель, — вы бы поторопились. Или, если хотите, переждите у меня в сторожке.
— Нет, спасибо, думаю, я успею добежать, — Олеся улыбнулась с признательностью. С чего они взяли, что пойдёт дождь, голову печёт так, что сил нет.
Она попрощалась с Фредом, вернула ему бинокль и направилась вдоль ограды, решив зайти ещё и в лес, наступавший на Чиллингем с правой стороны. Она уже почти дошла, густая чаща была совсем рядом, как небо внезапно потемнело и хлынул ливень.

Олеся добежала до ворот замка, промокнув насквозь, волосы прилипли к лицу и шее, рубашку хоть выжимай, в кроссовках хлюпало и чавкало. Она думала поначалу переждать дождь в лесу, но сизо-фиолетовые тучи красноречиво предупреждали, что она может проторчать там до ночи. "Почему я никогда не слушаю, что мне говорят?" Олеся уже даже не злилась: сил не было. Двадцатиминутная пробежка под стеной из воды вымотала её похлеще любой тренировки. "Прощай, пастуший пирог". Она влетела в дверной проём, оставляя за собой мокрые следы и буквально впечаталась в сэра Томаса, который откровенно вытаращил глаза.
— Бог ты мой, да вы промокли до нитки. Вы не взяли зонт? Я не удивлён. Где вас носило?
— Я... — она пыталась отдышаться. — Я смотрела на коров...
— О господи. Это же на другом конце территории. Неудивительно, что с вас ручьём льёт.
Тут Олеся поняла, что её рубашка абсолютно неприлично обрисовывает всё, что только можно. Господи, какой кошмар. Покраснеть она не успела, Линсдейл развернул её в направлении левого крыла.
— Быстро в горячую ванну. Только простуду подхватить вам недоставало. Почему вы упорно игнорируете все предупреждения? Идите, согрейтесь, потом Саймон сделает чай. Да идите же, в конце концов!
Олеся зажмурилась, пытаясь скинуть с себя странную одурь, и заспешила к себе. Девочка-неудача, теперь она могла называть себя так с чистой совестью. Более триумфального выхода сложно было представить. Теперь Линсдейл с полным правом может считать её безалаберной идиоткой, и возразить будет нечего. Олеся заперлась в ванной и включила горячую воду. Осторожно размотала бинты на руке. Вроде ничего, заживает, наверно, ванна не очень повредит. Она вспомнила, как Томас вчера осторожно забинтовывал её порез, и закусила губу. Всё, хватит мечтать, ты сама всё портишь, причём изобретательно. В конце концов, он спас тебе жизнь, и этого должно быть довольно для обоих. Она набрала в грудь воздуха и погрузилась в ванну с головой.

— Я понимаю твою неприязнь к Колину, — сэр Хэмфри пил чай с весьма недовольным видом, — слишком самоуверен без достаточной на то компетенции. Все жилы из меня вытянул, морда ливерпульская. Ты меня слушаешь?
— Слушаю, — буркнул Томас, — здесь нет ничего нового.
— Хватит строить лицо страдальца. Уже завтра вся эта братия отбудет восвояси. Интересно, как они поедут назад в такой ливень. Это надолго, помяни моё слово. Как-нибудь, здесь я их не оставлю. А что поделывает наша очаровательная гостья?
— В ванной мокнет, — с тем же выражением ответил Линсдейл, — она умудрилась попасть под дождь, когда смотрела коров.
— Бог ты мой, — встревожился старый Уэкфилд, — но это же чёрти-где. У неё был зонт?
— Откуда? — криво усмехнулся Томас. — Я её предупредил ещё в саду, что скоро нагрянет. Естественно, она пропустила всё мимо ушей. Я наткнулся на неё, когда она влетела сюда с выпученными глазами, промокшая до нитки и еле дышащая от пробежки. Это бесполезно, дядя Хэмфри, это бесполезно, она абсолютно неуправляемая. Сейчас пожинает плоды своего легкомыслия. Надеюсь, она не свалится с простудой.
Сэр Хэмфри внимательно оглядел племянника и чему-то усмехнулся себе под нос.
— Распорядись, чтобы её одежду высушили и выгладили. Только лицо попроще сделай. Иначе даже Саймон прочтёт все твои, впрочем, довольно очевидные мысли. Что ты опять на меня пялишься? Был бы я помоложе, тоже бы дар речи потерял от такого зрелища. Господи, Томми, кому ты врёшь? Всё, иди. Твой трагический вид меня усыпляет. Пойду вздремну часок.

После ухода дяди Томас ещё немного посидел в одиночестве, собираясь с мыслями, потом сделал пару деловых звонков, не имевших, впрочем, никакой срочности, снова уселся в кресло, замерев в задумчивости. Через двадцать минут, выкурив три сигареты, встал и вышел из Малой столовой.

Подойдя к комнате Олеси, он прислушался. Вода вроде не шумит, фен тоже, наверное, уже вылезла из ванной и сидит в комнате, не решаясь выйти наружу. По крайней мере, Томас Линсдейл надеялся, что это так. Он выждал ещё пару минут и постучал в дверь.

Олеся заново замотала руку бинтом, помогая себе зубами, закуталась в пушистый махровый халат и уселась по-турецки на кровати, подперев голову ладонями. Ну почему, почему она всегда на ровном месте находит себе приключения? Простуду она, конечно, не схватит, но вот остальное... Саймон утащил её вещи для просушки, выдав халат, и она оказалась поневоле запертой в комнате. Вот и хорошо, сиди и думай над своим поведением, и носа не высовывай, а то не ровен час опять во что-то влипнешь. Резкий стук в дверь оторвал Олесю от тягостных размышлений.
— Да? Саймон, это вы? Одну минуту... — она плотнее запахнула халат и отперла дверь. Но на пороге стоял не Саймон.
Олеся непроизвольно сделала несколько шагов вглубь комнаты. Вид мистера Линсдейла не предвещал ничего хорошего.
— Хватит с меня, — сквозь зубы произнёс он, глядя на Олесю в упор. Она непроизвольно ещё сильнее вцепилась пальцами в халат. "Ну всё, — промелькнуло у неё в голове, — здравствуй, Ротбери".
— Я имею все шансы получить пощёчину, причём заслуженную, — продолжал Томас, — но я всё-таки рискну.
И рывком притянул её к себе, впившись в полуоткрытые от удивления губы. Через пару секунд, не дождавшись пощёчины и не встретив сопротивления, на ощупь нашарил и развязал пояс халата, обнаружив под пушистой тканью ещё чуть влажное после ванной и пахнущее лавандовым мылом тело.
— Я живой человек, — прошептал он, взяв Олесино лицо в руки, — у меня тоже есть пределы...
Олеся не дала ему договорить.

Саймон нёс стопку выстиранных и выглаженных Олесиных вещей. Подойдя к двери, он уже поднял было руку, чтобы постучать, но вдруг замер, прислушавшись. Х-м-м, придётся зайти попозже. Саймон даже головой от удивления покачал, но звуки из-за двери не давали повода для двоякого толкования. М-да, и кто бы мог подумать. Саймон пожевал губами и пошёл в обратную сторону.

— Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся, — шептала Олеся, как заклинание, когда он отрывался от её губ, — пожалуйста, Томми, Томми, Томми...
Она бормотала на русском, но, кажется, он понимал.

Когда Саймон в третий раз обнаружил перед собой запертую изнутри дверь, он понял, что дело зашло далеко. Старый дворецкий размышлял, стоит ли ставить в известность сэра Хэмфри. Не придя в итоге ни к какому решению, он удалился в очередной раз, уже, кажется, сроднившись со стопкой выглаженной одежды.

— Так, ну и где все? — поинтересовался Хэмфри Уэйкфилд, садясь за накрытый к ужину стол. — Я надеюсь, наша гостья не пошла снова гулять под дождём? А где носит моего идиота-племянника?
Саймон смущённо кашлянул. Старый Уэйкфилд посмотрел на него с некоторым удивлением. Потом кивнул сам себе, словно придя к какому-то выводу.
— А, ну раз так, Саймон, оставь им на столе что-нибудь, что можно съесть холодным, и вот эту бутылку. Я так понял, ждать их можно долго.
У Саймона брови вверх полезли от удивления.
— Вы считаете, сэр Томас поступает разумно? — осторожно поинтересовался он у сэра Хэмфри. Владелец Чиллингема рассмеялся:
— Саймон, никакой разум тут и рядом не стоял, а вовсе даже кое-что другое. Томми натворил столько глупостей, что уже пора бы сделать перекос в другую сторону.
Саймон слегка опешил. Он не понимал, почему сэр Хэмфри одобряет роман своего племянника с этой заезжей журналисткой, да ещё и русской, но спорить не решался. А сэр Хэмфри не просто одобрял это, он будто бы специально подначивал, оставив девушку в Чиллингеме и относясь к ней с большим радушием. Этого Саймон понять не мог. Мисс Олеся, конечно, девушка редкой красоты, порывистая и искренняя, но она совершенно не ровня сэру Томасу, абсолютно, это ясно как белый день. Но уточнять у сэра Хэмфри, что тот имел в виду, дворецкий не решился. Это совершенно не его дело. Совершенно.

— Вы останетесь на ночь? — тихо спросила Олеся, отдышавшись после очередного оргазма, совершенно её опустошившего.
— Нет, — покачал Линсдейл головой, — я многое бы за это отдал, но не смогу.
— Почему? — У Олеси даже рот приоткрылся, а в глазах мешались удивление пополам с обидой. — Вы же сами говорили, что у вас бессонница...
— В том-то и дело, — в голосе Томаса слышалась такая тоска, что Олеся замерла, — в том-то, чтоб это всё провалилось, и дело...
— Я не понимаю, — пробормотала Олеся и села на постели, — я вообще ничего не понимаю.
"It's now or never, — прозвучали в голове Томаса бессмертные строчки Элвиса Пресли, — если и рассказывать что-то, то именно сейчас".
— Олеся, вы помните свои впечатления от гостеприимства Джона Сэйджа? — обратился он к ней. Олеся вздрогнула и закуталась в одеяло. Ощущение раскалённого прута у неё внутри будто заново вернулась. Она тихонько всхлипнула.
— Вижу, помните, — вздохнул Линсдейл, — помните и понимаете, что это была никакая не галлюцинация.
Олеся кивнула.
— Вы пробыли в камере от силы минут тридцать-сорок. Вам этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Я двадцать лет живу с этими ощущениями, каждую ночь с полуночи до пяти утра. Каждую ночь, господь мне свидетель. Простите, Олеся, но я не смогу остаться с вами до утра. Надеюсь, теперь вы понимаете.
— Боже мой, — прошептала Олеся, прикрыв рукой рот и не сводя с Томаса Линсдейла потрясённого взгляда, — но... как... как такое могло случиться? Как... как вы это терпите, это же...
— Человек, подлец, ко всему привыкает, — грустно улыбнулся Томас, — не скажу, что уже не обращаю на это внимания, но я научился немного отрешаться. Хотя получается очень и очень плохо. Простите, Олеся, но я не смогу остаться с вами до утра. Надеюсь, теперь вы понимаете.
— Но как такое могло произойти? — чуть не закричала она. — Господи, как?
— Вы мне верите? — осведомился Томас, глядя на Олесю в упор.
Она кивнула:
— Да, верю. Не поверила бы, если бы сама не оказалась в этой жуткой камере. Но сейчас я вам верю. Боже мой...
— Мне кажется, — Томас Линсдейл закурил и задумчиво выпустил в потолок сизую струйку дыма, — мне следует рассказать вам всю историю целиком.


Глава Х


Томас прикурил от окурка новую сигарету, сделал пару затяжек, нервно затушил в пепельнице и через пару секунд снова вытащил и прикурил. Очевидно, что начать рассказ ему было весьма тяжело. Олеся сидела молча, только смотрела на него, не отрываясь, и ждала. Что-то ей подсказывало, что торопить Линсдейла в этот момент ни в коем случае нельзя. Наконец он докурил и повернулся к ней.
— Вы помните наш первый разговор на Гауэр-стрит?
Олеся кивнула. Он тогда говорил весьма странные вещи...
— Я сказал тогда, что искал вас, потому что вы стали свидетельницей одного неординарного события. А ещё, если вы помните, я вам рассказал, как именно вас нашёл.
— Да, — Олеся вспоминала их давнишний диалог, и глаза её становились всё задумчивее, — вы сказали, что вы... медиум, да?
— Да. В этом, собственно, мало чего удивительного, тысячи людей на земле обладают теми же способностями, что и я. Конечно, хватает и шарлатанов, но я сейчас говорю о настоящих медиумах, людях, способных общаться с миром душ, нас уже покинувших. И не только. Эта особенность была у меня с рождения, родители мои особо не удивились, в нашей семье по мужской линии довольно часто рождались спириты. Мой отец, Генри Линсдейл, сам не имел такой особенности, но хорошо о ней знал. А моя мать, леди Хелен Уэйкфилд, младшая сестра сэра Хэмфри, и уж кто-кто, а она отлично представляла себе, с чем её сыну придётся иметь дело. Я единственный ребёнок в семье, если что, — вдруг уточнил он, — и после смерти дяди Хэмфри Чиллингем отойдёт мне.
— А ваши родители? — Олеся удивлённо посмотрела на Томаса. Его лицо стало жёстким.
— Они погибли, — коротко сказал он, — и видит бог, себе бы я такую смерть не выбрал.
Он помолчал немного, глядя в сторону, затем продолжил:
— Меня с детства обучали, как использовать способности медиума, чтобы не навредить себе или окружающим. Это очень тонкая материя, при общении с потусторонним миром следует соблюдать предельную осторожность, иначе последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Но я был тихим и покладистым ребёнком, к пяти годам уже более-менее понял, что то, что я вижу — не игрушки, и это до поры до времени оберегало меня от неосмотрительных шагов. В тот же год произошла эта авиакатастрофа, и меня забрал к себе дядя Хэмфри, начавший к тому времени реставрацию Чиллингема. Так что моё детство вплоть до школы прошло под бесконечный ремонт комнат, где какие только склепы и могильники не находили. Хэмфри Уэйкфилд строжайшим образом запретил мне общаться с этими несчастными душами, пока я достаточно не повзрослею. На моё счастье, тогда я ещё прислушивался к голосу разума и старших. Потом настало время моего обучения в Тонтоне, это частная школа-пансион, так что в Чиллингем я приезжал только на каникулы. Затем пришёл черёд Кембриджа. К тому моменту я уже твёрдо знал, что выберу стезю историка. Способности медиума открывали в этой связи широчайшие перспективы. Посмотрите на меня, — вдруг произнёс он, — мне тридцать семь лет, пять из которых я возглавляю Королевское историческое общество. Меня избрали на эту должность в тридцать два года. И это безо всякого... м-м-м... стороннего воздействия. Моими научными трудами можно оклеить Чиллингем снаружи и изнутри, оставшуюся стопку не знаю, куда девать. В тридцать пять я стал членом Ордена Британской империи, и к титулу баронета прибавился ещё один, уже не наследственный. Этого всего не было бы, если бы я не знал, что искать и где. И у кого спрашивать. Призракам безразличны людские проблемы, при должной осторожности у них можно выведать многое. Чем я и занимался, став в итоге лучшим историком Англии. Не скрою, неудачи случались и у меня. Взять хотя бы нашего Сияющего мальчика, в прямом смысле слова соседа по комнате. Этот несчастный, замурованный заживо ребёнок настолько отгородился от всего, его душа настолько изранена, что он ни в какую не шёл на контакт, и все мои попытки выяснить его личность потерпели сокрушительное фиаско. Но это всё преамбула, чтобы вы понимали, с чем я имел дело всё это время.
Томас замолчал, словно раздумывая над чем-то, потом снова закурил, так, что в комнате уже плавали клубы сизого дыма, и после тоскливого вздоха продолжил:
— Когда мне было семнадцать лет, а в этом возрасте у всех людей срывает крышу, я решился на совершенно недопустимый шаг. Я был молод, надо признать, глуп и самонадеян, мне, как и всем юношам в этом возрасте, хотелось нарушать запреты и доказать всему миру, чего я стою. В общем, нормальный бунт против старшего поколения. Я, молодой идиот, приняв дядюшкиного виски для храбрости, решил провести ночь в обители Джона Сэйджа и попытаться подчинить себе эту чёрную душу. В принципе, вся суть работы медиума заключается в том, чтобы парализовать волю призрака и заставить его отвечать на вопросы. Я не учёл одного. Не всякую волю можно сломить. Сэйдж был куда крепче семнадцатилетнего юнца и не потерпел такого неуважения, а если учесть, что я был вдобавок и пьян, то меня ждала незавидная участь. Так и вышло. Сэйдж не убил меня, он придумал значительно более интересный вариант. И с того момента каждую ночь меня терзает Мучитель Сэйдж, применяя ко мне все свои садистские склонности. Впрочем, эти ощущения вы помните. Это была катастрофа. Дядя тогда получил свой первый инфаркт. Я же... В первые две недели меня вынимали из петли восемь раз. Три раза я пытался перебрать со снотворным. Но за мной следили круглосуточно, дядя места себе не находил, ну а я так просто заходился от этих мучений. Но... — он невесело усмехнулся, — всё, что нас не убивает сразу, делает сильнее. В один прекрасный момент я решил, что не позволю Джону Сэйджу лишить меня разума и довести до самоубийства. И я терпел. Стиснув зубы, научившись переносить боль молча, научившись спать по три-четыре часа в сутки. Я знал, что когда-нибудь найду способ избавиться от этого проклятия, хотя, надо признать, всё, что мы с дядей испробовали, не помогало. Зато я окончательно убедился, что бога нет. Джон Сэйдж есть, а бога нет, хоть я и принадлежу к англиканской церкви. Двадцать лет, в течение которых я достиг нынешнего своего положения, я искал выход. Поймите, Олеся, ни одно конечное преступление не имеет бесконечного наказания. Кстати, именно из-за этой концепции я скептически отношусь к понятиям ада и рая. Но я отвлёкся.
Олеся слушала, затаив дыхание и замерев в одной позе. То, что рассказывал Томас Линсдейл, было невозможным, немыслимым, и всё же она понимала, что он говорит чистую правду. И эта правда заставляла волосы Олеси вставать дыбом, а кожу — покрываться мурашками.
— Я методично, раз за разом, обшаривал Англию в поисках ответа. Господи ты боже, я уже наизусть знал все приёмы экзорцизма, изгнания дьявола и тому подобные вещи, но к моей ситуации это было неприменимо. В меня никакие бесы не вселялись, просто "заходил в гости" на пять часов средневековый палач. В общем, излазив вдоль и поперёк всё Соединённое королевство, а впоследствии и Европу, я отправился искать дальше. В ноосфере, как правильнее было бы называть мир духов, расстояния не имеют значения. Как и языки, как само время, впрочем. И вот однажды... — он замолчал, прикрыв глаза, словно пытаясь как можно точнее вспомнить, — однажды, уж не знаю, как, меня занесло куда-то на юг Сибири. Я как сейчас вижу эту бескрайнюю, беспредельную степь и небольшой курган в форме пирамиды. И когда я захотел получше рассмотреть его, меня захлестнула волна такой силы, что я чуть не потерял над собой контроль. Это была могила. Очень старая, несколько тысяч лет назад. В ней была похоронена женщина. Признаюсь честно, я такого ещё не встречал. Я видел могилы старых друидов, я разговаривал с ними, но это... Это был дух такой запредельно древний, что казался частью стихии. И он был зол, его прямо-таки окружала волна слепой, могущественной, яростной злобы. Так бьётся о клетку разъярённый тигр. Я очень осторожно попытался прощупать, что же там такое произошло, что заставило дух этой колдуньи заходиться от бешенства. И я увидел.
Линсдейл встал, налил себе и Олесе виски, причём себе до краёв, отпил половину одним глотком и, переведя дыхание, стал рассказывать дальше.
—  Около года назад в этих степях работала группа археологов. Позже к ним присоединилась съёмочная бригада, чтобы сделать серию репортажей о раскопках. Там были и вы, Олеся, я тогда впервые увидел вас. Кроме вас, там была ещё одна девушка, какой-то технический сотрудник, как я понял. По крайней мере, она всё время копалась в ноутбуке. И вот присутствие этой девушки как-то пробудило дух этой... шаманки. Девушка словно магнитом притягивала её к себе. Нет, не так. Её присутствие заставило призрак явиться в мир живых. И тут произошло такое, что я остолбенел. Видит бог, у меня челюсть отвисла. Дух начал охоту. Эта слепая, неуправляемая злоба, она должна была найти выход. И под раздачу попал начальник экспедиции, на свою беду задержавшийся вечером у могилы. Эта тварь стала затягивать его к себе, в буквальном смысле. Когда подняли тревогу, и все сбежались, в том числе и вы, эта девушка оступилась и рухнула прямо в разрытую могилу, попутно располосовав себе руку о какой-то осколок. И она в прямом смысле слова залила кости кровью. Господь мне свидетель, я думал, прямо там получу разрыв сердца. И она перебила этой колдунье охоту, перебила, напоив своей кровью. Она запечатала этот дух в его темнице. Запечатала так хорошо, что и по сей день он бьётся в своём кургане, но не может вырваться на свободу.
— Да, — прошептала Олеся, — всё так и было... Господи, вы напомнили, у меня аж слёзы выступили. Это был такой запредельный ужас... И да, вы правы, Юлька действительно поранилась там, и её кровь брызнула на эти кости. Боже мой, боже мой... Как вспомню... — Она опустила голову, чтобы скрыть слёзы. Линсдейл погладил её по плечу и продолжил:
— И я понял, что это шанс. Один из миллиона, из миллиарда, один лотерейный билет за всю мою жизнь. Я начал искать эту съёмочную группу. Искать живых в ноосфере, скажу сразу, занятие не из лёгких. Пока мы живы, мы привязаны к этому миру, мы привязаны к телу, к земной жизни. Для медиума найти живого человека стократ труднее, чем любого духа, хоть древней шаманки, хоть Черчилля. Но я всё же нашёл. Вы все работали в Москве, на одном из телеканалов. Я нашёл и ту девушку, и вас, и других ваших коллег. Ваши воспоминания работали как маяк. И тут я допустил... не то чтобы промах, но, как говорит мой дядя, решил всё упростить. Я подумал, что каждый из вас, кто имел отношение к этой истории, несёт в себе частицу этой борьбы. И, перебирая всех из той вашей бригады, я остановился на вас. Вас было проще всего пригласить в Англию, вы журналист, организовать для вас какой-нибудь увлекательный проект, чтобы вы заинтересовались, было не так уж и сложно...
— Не сложно?! — поразилась Олеся, у неё даже рот приоткрылся. — Вот этот вот гигантский проект из нескольких стран и кучи замков — не сложно?!
— У меня хорошие связи, — усмехнулся Томас, — и я не последний человек в своём деле. Да, пришлось постараться, но в итоге я привёз вас сюда. Вы даже, сами того не зная, оказали мне определённую услугу, посетив Джона Сэйджа, так как можете теперь оценить масштаб моей проблемы. Но тут вылезла новая проблема. Как оказалось, мало быть свидетелем охоты древнего духа. Надо самому загнать его в могилу.
— Я поняла, — прошептала Олеся, глядя на Линсдейла округлившимися глазами, — господи, я поняла... Вам нужна Юлька...
— Кто? — переспросил Томас.
— Юлия, наш режиссёр монтажа. Та девушка, поранившая руку.
— Да, — вздохнул племянник сэра Хэмфри, — сдаётся мне, что так оно и есть. Но тут... вы знаете, проблемы растут как снежный ком. Это как лабиринт, где открываются всё новые и новые ходы, и найти нужный поворот становится очень нелёгким делом. У этой вашей Джулии в голове совершенно немыслимый блок. Мне кажется, это следствие некоторой её особенности...
— Какой? — совершенно завороженно спросила Олеся.
— Она, с одной стороны, как-то притягивает внимание духа. Неосознанно, она не медиум, она не может вызвать призрак... м-м-м... Петра Первого, скажем, она не может входить в ноосферу, в принципе, она самая обычная девушка. И всё же что-то в ней заставляет духов беспокоиться. Я такого ещё не видел и мне трудно объяснить. А с другой стороны, она им неподвластна. Дух древней шаманки начал охоту не на неё, как ни странно. Она смогла вколотить эту ведьму обратно в её склеп, и тем не менее шаманка её не тронула. Если не считать искалеченной руки. Вот такой парадокс, и эта девушка, Джулия, — мой исчезающе малый шанс. Но я обязан попробовать.
— Значит, вы зря меня сюда привезли. — Олеся отвернулась. — Ну да, теперь понятно.
Томас дёрнулся, как от удара, и схватил Олесю за плечи, чуть ли не силой развернув к себе.
— Не смейте так говорить, — тихо сказал он, глядя ей в глаза, — никогда так не говорите. С вашим приездом я обрёл гораздо больше. Намного больше, чем даже если бы сумел вытащить сюда Джулию, а не вас. Олеся, как вы не понимаете. Да, я был идиот. Все свои эмоции я пресекал как мог. Но... Поймите вы, я не хотел, чтобы эти отношения принесли вам горе. Пока я не решу эту свою проблему, боюсь, я просто... Короче, вы поняли. Олеся. я не хочу, чтобы вы страдали из-за меня.
Она смотрела на него сквозь пелену слёз.
— Я люблю вас, — тихо сказал он, — пусть мне сколько угодно говорят, что нельзя полюбить человека за столь короткое время, чепуха! Я люблю вас, Олеся, я не хочу причинять вам боль. Да-да, знаю, — он упреждающе вскинул руки, — я сам делал всё возможное, чтобы вы не догадались об этом, я повторяю, я был идиот. Дядя всегда напоминает мне об этом. Он-то всё просёк с момента нашего приезда. Старого Уэйкфилда не обманешь.
— Тогда, я думаю, вам понятно и кое-что другое, — Олеся шмыгнула носом.
— Да, — так же тихо ответил он, — понятно. Понятно. — Он привлёк её к себе, зарывшись лицом в пушистые пшеничные волосы. — И всё это меня натурально сведёт в могилу.
— Неужели я ничем не могу помочь? — спросила Олеся. — Я... Господи, да я работаю с Юлькой уже невесть сколько лет. Я могу ей всё объяснить...
— Нет! — резко ответил Линсдейл и, смутившись такого своего порыва, поцеловал Олесю в висок. — Олеся, девочка моя, милая, ну послушайтесь меня хоть разок. Это всё не так просто...
— Ну давайте я вам дам её телефон, — предложила Олеся, — вам же проще объяснить свою ситуацию, чем если я начну что-то плести.
— Чтобы она бросила трубку, решив, что звонит какой-то сумасшедший? Или, если я напишу ей, моё письмо, я вам гарантирую, непременно попадёт в спам. Нет. — Он сделал ещё один внушительный глоток. — Я вызову её.
— Как? — прошептала Олеся.
— Как любого призрака. Да, это будет сложнее, да, она живой человек, да, у неё в голове этот безумный, железобетонный блок, но и я не мальчик-колокольчик. Во всей Англии дай бог найдётся три-четыре медиума моего уровня, но не выше. Я достучусь. И, думаю, она не сильно удивится, когда я достучусь.
Олеся потрясённо качала головой.
— И что будет, когда вы достучитесь? — Глаза у неё были размером с плошки.
— Заставлю напоить кровью Джона Сэйджа, пока тот не захлебнётся.
— Боже мой... — Олеся даже рот рукой прикрыла.
— Своей кровью, разумеется. Господи, о чём вы подумали? Она мне нужна как медиатор, посредник, призраки не имеют над ней власти, и поэтому она может помочь. Боюсь, если я начну сам, в одиночку, Сэйдж психанёт и таки меня угробит. Но Олеся, я вас очень прошу, не вмешивайтесь. Вы же верите мне, я никогда вам не солгу.  Пожалуйста, никакой самодеятельности, дело крайне серьёзное. Я повторяю вам, я люблю вас, я хочу быть с вами, поэтому не мешайте мне, не говорите ничего своей подруге, я сам со всем разберусь. Вы уедете в Москву, и я приступлю. В вашем присутствии я не могу ничем таким заниматься, потому что у нас слишком мало времени, чтобы разбазаривать его на шарахания по ноосфере. Сейчас я буду только с вами. Только с вами. А потом... Просто немного подождите. Я уж как-нибудь извернусь, но упрошу эту вашу Джулию проявить сострадание к ближнему. Пожалуйста, пусть этот разговор останется только между нами. Обещаете?
— Да, — Олеся кивнула, — обещаю. Я ничего ей не скажу.
— А сейчас идите ко мне, — тихо произнёс Томас, — идите ко мне, пока светло...


Глава XI


"Один разочек, Господи, — Томас Линсдейл чувствовал, что натурально сходит с ума, — ещё один разочек и, клянусь, всё, я разорву с ней всякие отношения. Я не должен был её обнадёживать, да будь я проклят, я вообще не должен был, если у меня ничего не выйдет, зачем я только начал... она не заслуживает подобной участи... если я не достучусь до этой девчонки... всего один последний раз...", — и всё равно, как заведённый, каждый день приходил в комнату в левом крыле и очертя голову погружался в этот водоворот из рук, губ, изгибов бёдер и жадного языка, на несколько часов он целиком и полностью попадал под власть этой журналистки из России, не в силах оторваться от неё даже на несколько минут. К концу четвёртого дня он понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно. Он уже не мыслил себя без этой девушки рядом, без её распахнутых васильковых глаз, без её жадных расспросов об истории Чиллингема, без её такого искреннего участия к его бедам, без её любви, которую она дарила так просто и так честно, что голова шла кругом. Ночные пытки только усиливали странным образом то наслаждение, что она доставляла ему днём, и к моменту Олесиного отъезда Томас очень хорошо начал понимать людей, помешавшихся на любовной почве. Он совершенно не представлял, как, проводив её в аэропорт, вернётся в замок, где его ждёт страшная, гулкая, стылая пустота. Где просто не будет её, Олеси. Комната есть, а Олеси нет. От этой мысли его трясло. Он отдавал себе отчёт, что, как только он вернётся из Хитроу, ему надо будет сей же час пробивать блок в голове этой Олесиной подруги, как её там, Джулии, но ужас от отсутствия любимой женщины перекрывал все его здравые мысли.
Дядя Хэмфри племянника не дёргал, видя его состояние, лишь хмыкал незаметно, когда в очередной раз обнаруживал отсутствие этой парочки за обедом и ужином, и заставлял Саймона оставлять перед комнатой Олеси сервировочный столик с хоть какой-то едой. Хэмфри Уэйкфилд знал, что делает. С первых минут знакомства ему стало понятно, что рано или поздно его племянник пошлёт к чёрту все свои фанаберии и ринется в этот омут с головой. А Олесю он рассекретил ещё раньше, как только пожал ей руку, потому что только слепой не заметил бы этих взглядов, которые симпатичная журналистка украдкой бросала на Томми. И эта запредельная история с её противоречащим здравому смыслу визитом в камеру пыток только укрепили убеждения сэра Хэмфри, что Томасу нужна именно эта девушка и никто иной. Прошедшая те же ужасы, она лучше многих могла понять, в каком бесконечном кошмаре живёт его племянник, понять и принять, как она, собственно, и поступила. И сэр Хэмфри был ей за это бесконечно благодарен.

— Скоро посадка на ваш рейс, — Томас всё так же не мог себя заставить разомкнуть объятия, — вы помните, что мне обещали?
— Да, — Глаза Олеси были красными от слёз, — я всё помню. Я ничего не скажу Юле и буду... я буду ждать...
— Как только что-нибудь образуется, я сразу дам вам знать. Вам первой. Даже вперёд дядюшки Хэмфри, — Томас целовал её глаза, щёки, губы, — просто дождитесь от меня сигнала. Я клянусь вам, я на крови вам клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы загнать Джона Сэйджа туда, где ему самое место. Верьте мне, Олеся, девочка моя, любовь моя, пожалуйста, верьте мне. Я не могу вам лгать, я уже говорил это. Я никого, слышите, никого и никогда не любил так, как вас. Я не могу позволить себе роскошь потерять вас. Проще руки на себя наложить, благо, опыт есть. Просто немного подождите. Я вытащу сюда вашу коллегу, будь я проклят, я её силой приволоку.
Олеся только тихо плакала, спрятав голову у него на груди.
— Всё, — прошептал Линсдейл, — вот и посадка. Дайте мне знать, как вы долетели. А я... я тоже дам вам знать.
Скрипучий механический голос вовсю объявлял рейс на Москву.

Он выжимал из своего белого "ягуара" все его пятьсот семьдесят пять лошадиных сил, в первый раз в жизни игнорируя все правила дорожного движения и автоматически подсчитывая в уме штрафы. Ничего, не обеднеет. В виске билась, не утихая, пульсирующая жилка. Всё. Всё. Он сам, лично, посмотрел, как взлетает самолёт "Аэрофлота", уносящий Олесю в её необъятную, загадочную страну, где женщины запредельно красивы и так же искренни, а просторы поражают воображение. Он вёл машину, не разбирая дороги, им овладело то чувство одержимости, что Цвейг называл амоком. Если он потеряет эту девушку... если ему не удастся его задуманный опыт... то всё. Вот на этом "ягуаре" он честно и врежется на полной скорости в бензоколонку, чтоб уж наверняка. Линсдейл закурил, пытаясь в привычных действиях обрести хоть подобие покоя. Да что уж там. Он на полной скорости миновал Ротбери, мстительно забрызгав случайных прохожих, и с диким визгом шин остановился у входа в Чиллингем.

— Саймон, бутылку виски, и меня ни для кого нет, — Томас даже не удостоил дворецкого взглядом, раздувая ноздри и швырнув пиджак куда-то на пол. Несчастный Саймон даже ответить не успел, как наследник Чиллингема с грохотом захлопнул дверь в свой кабинет.

Он пил из горла, не чувствуя вкуса, кляня себя последними словами за то, что наобещал Олесе. Как он может быть уверен, что этот опыт сработает. Двадцать лет, господи ты боже, двадцать лет он живёт в этом аду, с чего он взял, что эта девочка, её подруга, сможет ему помочь. Как он смел давать Олесе эту надежду, идиот, потерявший голову идиот, ослеплённый своей страстью настолько, что не может просчитать хотя бы на один ход вперёд. А если он не достучится до этой девчонки в кожаной жилетке и с кое-как собранным хвостом? Вот ведь чучело, прости господи. А если он не сможет с ней договориться? Если она пошлёт его с его проблемами далеко и надолго и будет в своём праве? Он не может силой принудить её, он лукавил, говоря Олесе, что так или иначе вытащит эту Джулию и заставит исполнить его волю. Она живой человек, она не призрак, и может плюнуть ему в лицо. И тоже будет в своём праве, и не Томасу Стэнли Линсдейлу судить её. Он может только просить, умолять, унижаться, в конце концов, он и на это был согласен... Виски лилось в горло ручьём.

Таким его и обнаружили сэр Хэмфри и встревоженный Саймон, доложивший, что сэр Томас весьма зол и, возможно, уже пьян в лоскуты.

— Саймон. — равнодушно бросил Хэмфри Уэйкфилд, и дворецкий опять засунул голову Томаса под кран с ледяной водой. Тот слабо отфыркивался, но до членораздельной речи было ещё далеко. На полу красноречиво стояли анфиладой несколько пустых бутылок.
— Ты, мать твою за ногу, да не примет Хелен, мир праху её, это на свой счёт, конченый дебил. Тренируешься пить наравне с русскими?— Сэр Хэмфри был категоричен. — Щенок, чтоб ты сдох. Умей держать удар, чёрт бы тебя побрал, ты взрослый человек, а не восторженный юнец. Саймон, подними ему голову. Ты меня слышишь, недоносок?
Томас выпучил на дядю невидящие глаза.
— С-с-с...
— Ага, есть контакт. Мать твою, да простит меня Хелен, ты что себе позволяешь? Щенок, недоносок, ты ещё будешь в моём доме надираться как какой-нибудь шахтёр из Йоркшира? Да, твоя девушка уехала к себе на родину, и что? Она не твоя собственность, нечего тут устраивать истерику, лучше бы пошёл и занялся делом, если ты вообще понимаешь, что я тебе говорю.
— Я её не люблю, — невнятно пробормотал Томас, выплёвывая воду.
— Ага, а я не Хэмфри Уэйкфилд. Никто не напивается до положения риз, когда уезжает женщина, к которой не испытываешь чувств. Томми, твою мать, да простит меня Хелен, ты конченый идиот.
— Она русская...
— Ты разрабатываешь новую расовую теорию? — Сэр Хэмфри, казалось, даже заинтересовался.
— С-с-с... Она получила, что хотела... ш-ш-ш... и уехала с чувсвс... чувсто.. чувством выполненного долга... х-х-х...
— Саймон, — ледяным тоном бросил сэр Хэмфри. Дворецкий снова засунул голову Томаса под кран.
— Ты у меня протрезвеешь, скотина, — сообщил сэр Хэмфри, — думаешь, я в первый раз вижу такие выверты? Да как ты смеешь, щенок, ничтожество, тут выёживаться? Да, твоя женщина улетела к себе на родину, и что? Будешь тут скулить, как какое-то отребье из Ротбери? Поверить не могу, что ты в итоге получишь Чиллингем. Слизняк. Соберись, тряпка, умей держать удар. Эта девушка тебе верит, прости меня господь, она любит тебя, хоть и непонятно, за что. Тебя вообще не за что любить, Томас Стэнли Линсдейл, ты не заслуживаешь даже её взгляда, этой девочки, этой искренней и честной души. Уже признайся, наконец, что ты просто получил своё, как мужчина, и выдохнул...
На этих словах Томас, как мог, встал, скинув руку Саймона, и с холодным бешенством посмотрел на дядю.
— Не смей так говорить об Олесе....
— А, всё-таки ты воспринимаешь человеческую речь. Это приятно. Значит, до белой горячки ты ещё не дошёл. Ещё раз говорю тебе, влюблённый ты идиот, чем скорее ты протрезвеешь, тем скорее сможешь заняться своей проблемой. Какой смысл тебе дальше надираться? Олесю ты из Москвы не вернёшь, а решать свои заморочки ты должен здесь и сейчас. Всё, марш к себе, глаза б мои на тебя не глядели. Позорище.
— Она... она недостойна такого убожества, как я... я вообще не должен был... Олеся....
— Ты молиться должен на эту девушку, имбецил и недоносок, мать твою, да простит меня Хелен, господи, как она умудрилась родить это ничтожество...  Ты сейчас, вот прямо сейчас протрезвеешь, мать твою трижды за ногу, щенок, психанувший щенок, ты сей же час пойдёшь в комнату Эдуарда Первого и начнёшь, наконец, то, ради чего ты всё это затевал. Саймон, свари кофе и покрепче! Надо привести моего припадочного племянника в чувство, чтоб он сдох, мать его трижды и всячески.

Три чашки ристретто всё-таки привели Томаса в состояние, близкое к реальности. Он с трудом добрёл до комнаты Эдуарда Первого, отмахиваясь от встревоженного Саймона,  который чуть ли не на себе его волок, матеря на чём свет стоит всю свою жизнь, которая до появления Олеси вообще не имела смысла, посылая несчастного дворецкого во все мыслимые и немыслимые пешие эротические путешествия. Он кое-как добрёл до комнаты Эдуарда  Первого и рявкнул:
— Ну всё, довёл? Пошёл вон с глаз моих! Иди, рассказывай дяде о своих успехах.
Саймон аккуратно прикрыл за Томасом дверь и вытер вспотевший лоб. Воистину, любовь отнимает разум. Он никогда не видел сэра Томаса в таком состоянии, а уж о том, чтобы тот кричал на него, не было и речи. Видимо, отъезд этой русской журналистки и впрямь подкосил племянника сэра Хэмфри, подкосил настолько, что он не постеснялся напиться чуть ли не на глазах у дяди и вообще наплевать на все правила хорошего тона. Саймон печально покачал головой. Только бы сэр Томас сохранил рассудок. Зная его проблемы, Саймон боялся, что эта неожиданная страсть доведёт Томаса до ручки. Но каждому Господь даёт крест по силам его, и старый дворецкий надеялся, что сэр Томас справится со всеми трудностями. По крайней мере, он верил в это.

Томас Линсдейл обессиленно рухнул в кресло и закрыл глаза. Перед внутренним взором плавали цветные пятна. Нет, сейчас и речи не могло быть о том, чтобы вызывать эту девушку. Он слишком пьян. Надо проспаться, а уж потом попытаться наладить контакт. Он уже сам ругал себя последними словами за этот срыв. Напиться у дяди на глазах! Наорать на Саймона! Ах да, ещё эти несчастные забрызганные прохожие. Да, третий баронет Уэйкфилд, и это ты ещё не развернулся в полную силу. Сиди уже, позорище, трезвей и настраивайся на контакт, эта девчонка слишком непробиваемая, чтобы сломать её с первого раза...

Проспав пару часов на жёсткой кровати, помнящей самого Эдуарда I Длинноногого, он кое-как встал, плеснул себе в лицо воды из графина и сделал пару медленных вдохов. Так, всё, посерьёзнее, успокоить дыхание и попытаться войти в тот, другой мир... как тяжело-то... а вот нечего пить, как шахтёр... вот-вот... ещё немного... да...

С первого раза наладить контакт с этой девушкой, Джулией, ему не удалось, сказывались похмелье и блок в её голове. В итоге ей попросту приснился ночной кошмар, заставивший девушку встать раньше обычного, и не более того. Томас выругался сквозь зубы. Ну да ничего. Никто и не обещал, что будет легко. Через пару часиков он повторит попытку, заодно и хмель выветрится...

Вторая попытка оказалась более успешной. Девушка уже приехала к себе на работу, Томас видел окружавшие её мониторы, и сидела в одиночестве в своей комнате. Он как мог сконцентрировался и постарался дотянуться до её мозга. Нет, ну какая же стенка. Абсолютно негипнотабельный человек, к тому же равнодушный до цинизма. Киборг, правда что. Томас сосредоточился, насколько это было возможно. Девушка медленно начала входить в транс, как вдруг глаза её открылись и она помотала головой, как после сна. Вот ведь упёртая. Ну и как прикажете пробивать этот монолит? Томас знал, что мало кто может устоять перед его вызовом, но эта девчонка в кожаной жилетке и с выкрашенными в рыжий цвет волосами, уже сильно отросшими у корней, была поистине непрошибаемой. Вот ведь подарочек. Он разорвал контакт и закурил. Ну ничего. Не со второго раза, так с третьего. Он сломает её, господь свидетель, он сломает её, вытащит сюда и заставит действовать по своему усмотрению. Не мытьём так катаньем он добьётся своего. Слишком многое поставлено на кон.

Когда он вошёл в транс в третий раз, его взору открылась та же комната с компьютерами и три женщины с чашками кофе. Олеся. Сердце пропустило один удар. Так, нет, стоп, не отвлекаться, чёрт бы тебя побрал, соберись и делай, что должен. Он медленно и глубоко вдохнул и вперился взглядом в рыжеволосую девушку, сидящую с ногами на стуле, что-то говорящую Олесе и ещё одной девушке в замшевой курточке в бахромой. Кажется, на этот раз получилось. Джулия медленно прикрыла глаза, пробормотав перед этим что-то тоскливое, и провалилась в транс.

Он несколько секунд не дышал, не в силах поверить, что всё-таки установил контакт. Всё равно что-то мешало, будто надоедливый комар, но он хотя бы выцепил её из физического мира. Теперь главное осторожность и убедительность. Такие, как эта девчонка, ни в грош не ставят мнение окружающих, ему надо убедить её помочь ему, потому что силой такие вопросы не решаются. Он вдохнул глубже, выводя сознание на самый дальний уровень ноосферы, где он мог бы общаться с живым человеком. И вот перед ним появилась девушка в драных джинсах и кожаной жилетке, с наспех закрученным хвостом и хмурым, редко улыбающимся лицом. Она смотрела с вызовом, будто понимая, где она находится, и кто стоит перед ней.

— Добрый день, — учтиво кивнул Линсдейл, — трудновато же до вас достучаться.


Глава XII


Когда темнота перед глазами слегка рассеялась, мне открылся на удивление знакомый вид; гигантский замок, что маячил перед моим взором, начиная с ночи. Он выглядел точь в точь как во сне, серые стены из каменных блоков, уходящие ввысь прямоугольные башни, огромные окна и массивная каменная лестница, ведущая к крыльцу, около которого, облокотясь на дверь и скрестив руки, стоял светловолосый человек с пугающими прозрачными глазами с точками зрачков. Он был не так уж и похож на своё фото в википедии, и тем не менее, не узнать его было невозможно. Сэр Томас Стэнли Линсдейл, президент Королевского исторического общества, член Ордена Британской империи, наследник Чиллингема и великая Олесина любовь. Если она думает, что по её лицу ничего не видно, то это она зря. Но это всё, конечно, хорошо, только вот что это за такие качественные галлюцинации у меня пошли, абсолютно реальная картина, можно потрогать рукой камни или вдохнуть аромат свежей травы.
— У вас не галлюцинации, — не сходя со своего места, сообщил мистер Линсдейл, — вы просто ненадолго переместились в ноосферу. Прошу прощения, что так бесцеремонно выдернул вас, но мои дела не терпят отлагательств.
Что, простите?
— Куда вы меня выдернули? — Бог ты мой, надо срочно завязывать с алкоголем, это же уму непостижимо ловить такое кино средь бела дня.
— В ноосферу. Вам знаком этот термин? Скажем так, некая оболочка земли, где сливаются воедино мысли и чувства всех разумных существ, неважно, живых или мёртвых. Почему вы так смотрите, вы ведь прекрасно всё понимаете, вы совершенно не удивлены, вы даже подспудно ждали этого вызова. Что же вас смущает?
— Хотя бы на каком языке мы тут с вами говорим.
— Я на английском, — пожал плечами Линсдейл, — вы на русском. Здесь это не имеет значения. Мы можем просто обмениваться мыслями, но вам привычней говорить вслух. Пожалуйста, как вам угодно.
— А-а-а. Интересное кино. А то я уж было подумала, что знаю английский.
— А вы не знаете? — Блондинистый историк посмотрел на меня с любопытством. — Тоже мне, нашли проблему. Подойдите. Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Вам привычнее действия...— он на несколько секунд прижал пальцы мне к левому виску. Почему-то стало щекотно.
— Ну вот, теперь вас не отличишь от выпускницы Кембриджа, — усмехнулся он, — считайте это авансом.
— За что? — Просто так ничего не бывает. Интересно, какие проблемы могут быть у человека, который вот так запросто может шарахаться по этой вашей ноосфере и одним движением вкладывать в голову целый лингвистический пласт. То, что он не моя галлюцинация, до меня всё-таки дошло. Как и то, что ему что-то позарез понадобилось именно от меня. На вид он был весьма целеустремлённым человеком, и спокойствие на его лице было обманчивым.
— И зачем вы меня сюда вытащили? — Нет, ну правда интересно.
— Простите, — он подошёл и снова положил пальцы на мой висок, — я не снабдил вас всей полнотой информации. Одну минуту.
В голове будто единым файлом внезапно открылась вся его история, начиная с Олесиного приезда в Лондон. Это было так неожиданно, что я села на ступени. Села, сделала пару глубоких вдохов и попыталась прокрутить её всю у себя в мозгу. Один раз, потом другой, третий... пока, наконец, более-менее не уяснила, что к чему. Я, наверно, раз пять отдельно прослушала его рассказ Олесе и не отказала себе в удовольствии понаблюдать за тем, что происходило после. Однако. Историк открылся с кардинально новой стороны, что ж, я немного начинаю понимать дымку в Олесиных глазах.
— То-то она вся такая мечтательная бродит, — сообщила я ему, и брови англичанина поползли вверх.
— Вам не говорили, что подсматривать нехорошо?
— Говорили. Но вы же сами снабдили меня всей полнотой информации. — Я выделила слово "всей".
— М-да. Олеся предупреждала меня, что вы весьма вольно обращаетесь с моралью. Что ж, возможно, это даже к лучшему. Скажите, теперь вам понятен мой вызов?
— Теоретически да. Но вообще-то мне кажется, что вы перемудрили. У меня нет никаких таких особых способностей, вся эта история в Хакасии одно большое нагромождение случайностей. Да, меня швырнуло в могилу к Сарым, я располосовала там руку... но на моём месте мог оказаться кто угодно, Катя, Эдик... Олеся, в конце концов. И то, что именно я ухитрилась залить эту могилу кровью... нет, мистер Линсдейл, это случайность.
— Нет, Джулия, вы ошибаетесь. Поверьте мне, за двадцать лет я кое-чему научился. Я согласен, что вместо вас в гробницу мог провалиться любой, но провалились вы. И затем, именно вам, и никому другому, старая шаманка позволила увидеть себя. Если вас настолько одолевает скептизицм, позвольте мне напомнить вам ещё одну историю, которая произошла незадолго до вашей поездки в Сибирь. Вы работали над фильмом про Ольшанский замок. Вы помните?
Та-ак, козыри пошли. Я кивнула.
— Все, кто имел отношение к этой работе, так или иначе пострадали. — Линсдейл смотрел мне в глаза, и под взглядом его было на редкость неуютно. — Два человека погибли. И только вы умудрились выйти сухой из воды, хотя довольно долгое время провели в обществе прелестной пани. Вас до сих пор ничего не смущает?
Интересно, это его в Кембридже научили так ловко языком плести?
— Я не знаю. Мне нечего вам ответить, мистер Линсдейл, я просто не понимаю, чем я могу вам помочь. Я уже даже более-менее постигла логику ваших рассуждений, но нам с вами это ничего не даёт. У меня... Я... Слушайте, ну я же никогда не делала это... целенаправленно. Я понятия не имею, что я могу для вас сделать. И как.
— Вы же слушали мой разговор с Олесей. Вы мне нужны как медиатор. Как медиатор... и как хирург.
— Подождите... — У меня в голове сверкнула ослепительная вспышка, будто магний из старинных фотоаппаратов. — Подождите-ка... Сейчас, сейчас... Кажется, у меня сложилось. — Я смотрела на него круглыми от удивления глазами. — Медиатор, хорошо, пусть... Пусть так, да. Кровь... Джону Сэйджу насолили лично вы, вполне логично, что он захочет налакаться именно вашей крови... это да, это всё в ряд... Кости! Точно! Кости-кости-кости... — Меня внезапно охватил странный азарт. Так бывает, когда стоишь на пороге какого-то открытия. Чёрт возьми, а ведь может и выгореть. Я даже на ноги вскочила, впечатавшись рукой в каменный шар на перилах. Томас Линсдейл смотрел с нескрываемым интересом. Я повернулась к нему:
— Вы знаете, где похоронен Джон Сэйдж?
Линсдейл задумался.
— Его повесили во дворе замка и похоронили где-то неподалёку. Но памятника, как вы понимаете, нет.
— Вы сможете найти это место?
Он задумался ещё сильнее, лоб прорезала складка. Наконец он кивнул.
— Да. Думаю, смогу.
— Найдите его могилу. Выкопайте череп. В принципе, сойдёт любая другая кость, лишь бы его, но череп лучше. Да. Выкопайте череп. Там, в Хакасии... Я поняла. У меня кровь попала именно на её кости, это и помогло. Она напилась крови и утихла. Возможно, и в вашем случае это поможет.
Томас Линсдейл молча курил, над чем-то размышляя. Я вдруг поняла, что мне остро не хватает никотина.
— Да, конечно, — он протянул мне пачку, — прошу вас. Да, мне кажется, этот способ может сработать, я не вижу никаких логических противоречий. Череп я найду, это не такая уж сложная история... осталось приобрести вам билет.
Я поперхнулась дымом.
— Нетушки. Вы меня простите, но я никуда не поеду. У меня и загранпаспорта нет, и вообще. Нет-нет. Я в это ваше логово не сунусь. Если у вас там сотни казнённых людей под фундаментом, знаете, я, пожалуй, воздержусь. Если то, что вы про меня говорили, правда.
Англичанин смотрел с интересом. Он что-то прикидывал в уме и, наконец, выпустив струйку дыма, спросил:
— И что вы предлагаете?
— Приезжайте в Москву. Со всем барахлом. Я постараюсь вам помочь.
— Нет, Джулия, эти вопросы надо решать там, у меня, на месте.
— Да хватит блажить! — разозлилась я внезапно. — Если у вас будет череп, вы можете находиться хоть на Гавайях, это уже не имеет никакого значения. Кровь ваша всегда при вас. А если учесть, что в качестве хирурга вам нужна я, то добро пожаловать в столицу моей родины. В конце концов, это нужно вам, а не мне.
И вдруг он расхохотался. Я даже вздрогнула от неожиданности.
— Олеся предупреждала меня, что вы человек резкий, упрямый и прямолинейный. Вижу, она не ошиблась.
Кстати, об Олесе. У меня тоже есть пара козырей в рукаве.
— Вы хотите её увидеть? — спросила я, глядя ему в глаза. Выражение лица его почти не изменилось, и лишь глаза странно блеснули.
— Да, — тихо ответил он.
— Ну так мы договорились?
— Видимо да. — Он хмыкнул. — С вами приятно вести дела. Да, договорились. Я дам вам знать, когда приеду.
— Только... — я замялась. — Не надо так, как после Олесиного отъезда, что вы устроили мне тут сразу три психические атаки на мозг. Я вам дам свой номер, просто позвоните. Я не хочу в эту вашу ноосферу.
— Как скажете, — кивнул он, — номер я ваш знаю.
— И ещё. Я понимаю, это уже звучит нахально, но вы можете... короче, эта неделя у меня рабочая. А потом выходные, вы сможете приехать на следующей неделе? Мне будет гораздо проще, не надо отпрашиваться и меняться с кем-то...
— Никаких проблем, — кивнул он, — мне тоже нужно время, чтобы всё подготовить. Недели мне как раз хватит. Так что не переживайте.
Я сидела на каменных перилах, облокотившись о навершие в форме шара, и пыталась как-то понять, в какую же дикую авантюру я ввязалась, причём на раз-два-три. Но отступать смысла не было. И потом, мне было действительно искренне жаль этого лощёного британца в безупречном костюме, потому что где-то там, в глубине его почти бесцветных глаз притаилась такая боль, что мурашки бежали по коже. Что ж, если я смогу ему хоть чем-то помочь, значит, и от меня есть хоть малый толк в этом мире. А потом, я желала Олесе счастья. Ну, почему нет-то?
— Слушайте, а сколько времени прошло? Может, меня уже нашатырём девчонки откачивают?
— Да бросьте. Здесь время идёт по-другому. Вы вырубились максимум на пару минут в своей комнате, никто ничего и не заметит.
— Ну ладно. — Я встала. — Если дело выгорит, с вас пиво.
— Хоть танкер, — улыбнулся он, — у вас интересная система приоритетов. Что ж, до встречи.
Мир перед глазами поплыл, и Чиллингем растворился в тёмном мареве.


*    *    *


— Юль, ну хватит уже! — Лилька смотрела на меня и возмущённо сопела. — Ну сколько можно выпадать? Скоро совсем в лунатика превратишься. Олеську пугаешь.
— Всё, всё. Хорош тут. — Я перевела взгляд на Олесю. М-да, подруга, серьёзно тебя вштырило. Знала бы ты, где меня сейчас носило. Привет от историка я решила ей не передавть, ещё сочтёт сумасшедшей, хотя меня уже вполне оправданно можно сдавать в психушку. Я так и не поняла, приснился мне этот разговор с Линсдейлом, или я и впрямь была в этой его ноосфере, но я помнила каждое слово из нашего диалога. Я сунула руку в карман и вздрогнула. Пальцы нашарили прогоревший до фильтра окурок "Лаки Страйк". Так, всё, теперь только спокойствие. Тебе ничего не приснилось. Ты была в этом чёртовом Чиллингеме, ты разговаривала с этим человеком, ты подписалась избавить его от его мучителя, ты... Так, мне надо выпить.
— Лиль, Олесь, вы извините меня, но все эти рассказы я потом дослушаю. Правда, не обижайтесь. Что-то мне как-то... голова разболелась.
Олеся встревоженно смотрела на меня огромными васильковыми глазищами.
— Слушай, ты и правда бледная какая-то. Может, тебе в медпункт сходить? Ты встать-то можешь?
— Всё я могу, — огрызнулась я, — просто накатило. Бывает. Наверно, какой-нибудь спазм сосудов. Ничего страшного.
— Давай я с тобой посижу.
— Нет, спасибо, Олесь, не надо. Ну правда, не надо. Мне просто надо посидеть в тишине и одиночестве.
— Её не переспоришь, — Лилька направилась к двери, — ты, мать, свисти, если что. Только обмороков нам здесь и не хватало.
Они вышли, и я откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Это какой-то звёздный трындец, господи ты боже, во что я вляпалась, что мне теперь делать? Я заглянула под стол. Около вентилятора притаилась банка "Балтики". Вот и хорошо, дверь на ключ и пусть весь мир подождёт...

Всю неделю я работала как терминатор, сознательно вытесняя из памяти разговор с Томасом Линсдейлом. С чего он вбил себе в голову, что я могу помочь ему справиться со средневековым палачом? Я выслушала Олесину версию её путешествия, укрепившись в своих выводах, что в этот раз она встрескалась всерьёз и надолго, прочла в электронной библиотеке несколько книг на английском языке, с изумлением обнаружив, что и впрямь понимаю всё, что написано, снов про Чиллингем мне больше не снилось, видимо, мистер Линсдейл решил пощадить мою психику и не дёргать почём зря.

К понедельнику я уже решила было, что это загадочное происшествие навсегда перейдёт для меня в разряд странных причуд сознания, как в кармане завибрировал телефон. На экране высвечивался абсолютно незнакомый мне номер.
— Доброе утро, — я вздрогнула, услышав английскую речь, — вы помните меня?
— Здравствуйте, мистер Линсдейл, — вздохнула я. Причуды сознания хохотали в голос. — С приездом, надо полагать?


Глава XIII


— Вам удобно разговаривать? — Господи, от этой его учтивости зубы сводит.
— Да, конечно. Я так поняла, вы уже в Москве?
— Именно. Стоит признать, наша пресса несколько утрирует ужасы вашей столицы.
Слушай, ты можешь человеческим языком изъясняться?
— Не обольщайтесь, вы здесь всего пару часов. Где вы остановились?
— В "Мариотте", в центре. Вы знаете, где это?
Ах, в "Мариотте"? Скажите на милость. Вот ведь пижон. И мне что, вот в таком вот экзотическом виде вломиться в один из самых дорогих отелей столицы? А меня портье с лестницы не спустит? Я принципиально поинтересовалась:
— А почему в "Мариотте"?
— А где? — озадачил меня встречный вопрос. Я даже растерялась. Да и правда, ну где ещё останавливаться британским аристократам? Там, наверное, самый убогий номер больше всей моей квартиры. Ладно, в топку лирику, пора приниматься за дело, раз уж я так удачно подписалась на это живодёрство.
— Вы нашли череп?
— И не только, — раздался тихий смешок, — у меня была очень плодотворная неделя. Кстати, как вы переносите вид крови?
— Без фанатизма, но в обморок не хлопнусь. Я уже насмотрелась в своё время.
— Это прекрасно. С вами действительно приятно вести дела. Что ж, давайте условимся, когда вам будет удобнее подъехать. Скажем, в шесть вас устроит?
— Да мне всё равно, у меня выходные. В шесть так в шесть. А... что мне надо с собой брать?
— Ничего, я вполне подготовился. Так, хорошо, значит, в шесть я встречу вас в лобби. Думаю, я вас узнаю. Только волосы не перекрашивайте.
Это британский юмор, я всё понимаю.
— Не буду. Ну ладно, до встречи, мистер Линсдейл. Мне тоже надо немного подготовиться.
Он вежливо попрощался и положил трубку.
 
Пару минут я просто курила на балконе, в тишине и одиночестве. Всё, Юльчик, приплыли. А ты надеялась, что этот тип оставит тебя в покое? Маленький наивный монтажёр. Ты просто притягиваешь к себе неприятности, и вовсе не так, как Олеся. Подумаешь, напугало её привидение, меня целый выводок привидений пугал, и ничего, до сих пор в сознании. А то, что мне придётся натурально пускать кровь её англичанину, об этом она подумала? Всё из-за неё, все мои беды. Я понимала всю несправедливость таких обвинений, но уж очень хотелось переложить ответственность на кого-нибудь, кроме меня. И бедная Олеся тут ни при чём, она тоже в какой-то степени пострадавшая сторона, да ещё и отягощённая лирическими переживаниями. Вашу ж мать, ну что мне везёт как утопленнику? Я нарезала круги на балконе. Времени вагон, надо спокойно и не торопясь собраться, привести себя в порядок, а то и правда что на порог не пустят, хлопнуть пустырника для ясности ума... посмотреть по карте, где "Мариотт". Название-то на слуху... а, вот. 1-я Тверская-Ямская, ага... от "Маяковской" пять шагов. А чё не в "Балчуге", поинтересовалась я у телефона. Тоже козырное место. Ладно, что-то меня штырит. Надо успокоиться и выбрать джинсы без дырок.

Следующие три часа я провела за разбором своего шкафа. Хоть повод появился. О, джинсы! Без дырок! Очень даже симпатичные клёши, ну и пофиг, что все в готических крестах, это даже красиво. Стиль такой. Так, отложим на кресло, иначе потом сама не найду в этом бардаке. Теперь верх. С этим сложнее. Господи, да что у меня, кроме хаки и чёрной кожи, ничего и нет? Однако. Я влезла с головой на самую дальнюю полку. Это что? Симпатичная рубашечка... ага, две дырки от сигарет. Неудивительно, что она скомкана и лежит на самых дальних рубежах. Майка... нет, с голыми плечами я туда не пойду. Так, а там что виднеется? О! Победа. Шикарная чёрная рубашка с подвёрнутыми рукавам. Фигасе, что у меня есть, оказывается. Погладить только, и всё. Я не на светский раут иду и не соблазнять Олесиного любовника, так что сойдёт. Я вытащила гладильную доску.

В шесть вечера, внутренне содрогаясь, я переступила порог "Мариотта". Со стойки на меня с равнодушной улыбкой смотрел портье. Ага, значит, не такое уж я и чучело, раз охрана даже бровью не повела. Это хорошо. Теперь понять бы, куда идти. Холл был просто огромный, с невысокими столиками и креслами, с люстрами причудливой формы, всё выдержано в нежных пастельных тонах... да уж, научились делать. Я вертела головой в поисках своего подопытного. Наконец в одном из кресел около окна я обнаружила светловолосого мужчину с газетой. Ну да, классика жанра. Британец обязан читать газету, это такой же непреложный факт, как и то, что London is the capital of Great Britain. А если учесть, что в холле кроме него, никого не было, то ошибиться становилось невозможным. Я направилась к окну.

— День добрый.
— Искренне на это надеюсь, — при моём появлении историк встал. — Выпьете что-нибудь?
— Нет, — усмешка у меня вышла какой-то кривой, — я, с вашего позволения, уж лучше после.
— Разумно, — согласился Линсдейл, — тогда прошу вас, — он сделал приглашающий жест.

Я шла рядом с ним, искоса рассматривая этого странного, чересчур спокойного человека в сером костюме и дорогущем галстуке. Что ж, ладно, признаю, если бы не аллергия на блондинов, то кто знает, что бы мне в голову пришло. Но гораздо больше сейчас меня интересовало, что же ожидает меня в номере (наверняка люксе). Судя по всему, и череп, и какие-то ещё пока неведомые мне примочки Томас Линсдейл раздобыл. Какое невозмутимое лицо. Затишье перед бурей. В голове проносились обрывки каких-то мыслей, ничего толкового. Почему-то я зациклилась на том, что белую рубашку после таких опытов можно только выкидывать, ни одна химчистка не возьмёт... Я настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как англичанин распахнул дверь.
— Вот мы и на месте. Проходите, располагайтесь, изучите обстановку. Я вас не тороплю.
Он уселся в ближайшее кресло, закинув ногу на ногу, и стал пристально за мной наблюдать. От этого немигающего взгляда мне стало очень не по себе. И что он рассчитывает увидеть? Как у меня руки трясутся от страха, потому что чёрт его знает, я понятия не имею, что делать. Ладно, раз он считает, что мне надо осмотреться, так тому и быть. Я остановилась посередине номера и оглянулась по сторонам.
Сдержанное оформление в бежевых тонах, дорогая деревянная резная мебель, совершенно безразмерная кровать, шкаф, телевизор... нет, это всё-таки не люкс. Я заглянула в ванную. А вот это хорошо. Просторное помещение, широкая раковина, большой набор полотенец... это да, это мне всё пригодится. Господи, что за бред, неужели я всерьёз собираюсь тут... ну ты и вляпалась. Я вернулась обратно и снова столкнулась с пристальным взглядом в упор.
— Слушайте, что вы на меня так смотрите, вы дыру во мне проделаете. У меня что-то не так с причёской?
— Нет, с причёской у вас всё в порядке. Вы чересчур нервничаете. Право, не стоит. Я вам вреда не причиню, а что до всего остального — вы сами говорили, что спокойно переносите вид крови.
— Ох уж это ваше фирменное спокойствие! — не выдержала я. — Тоже ведь не всегда, а? Я иногда пересматриваю ваши опыты, и кое-что, каюсь, забрала себе в практикум.
— Как с вами, интересно, люди разговаривают...
— И по лицу не бьют, вы хотели продолжить? Да как-то так, терпят, стиснув зубы.
— Если я всё правильно понял, кое-кто всё же не вытерпел.
— Один-один. — Что это на меня нашло? И впрямь какой-то психоз. Линсдейл смотрел на меня со странным выражением в глазах, потом открыл мини-бар и плеснул в стакан из какой-то бутылочки.
— Выпейте. Здесь немного, опьянеть не сможете, зато немного успокоитесь. Я понимаю, вы нервничаете. Ничего страшного. Пейте, а я пока покажу вам свою добычу.
Он открыл шкаф, достал оттуда небольшой квадратный кофр, окованный металлом, мы в похожих аппаратуру возим на съёмки, отпер его, и моим глазам предстало нечто округлое, завёрнутое в тёмно-синюю ткань. Меня передёрнуло. Я догадалась, что там. Томас Линсдейл сдёрнул платок, и я увидела старый, коричневатый, весь какой-то бугристый череп с жёлтыми кривыми зубами, нескольких не хватало. Выглядела эта мёртвая голова настолько отвратительно, что я поневоле отвела глаза.
— В жизни он ещё хуже, — сообщил англичанин, — лицо настоящего садиста. И чёрная бородища чуть ли не до глаз.
— Это точно он? — Я всё ещё старалась не смотреть.
— Безусловно. Но это ещё не всё. — Линсдейл достал из шкафа небольшой чемоданчик. — Вот вам оружие. Это личный нож Сэйджа, я позаимствовал из его камеры. Думаю, ему будет приятно, что вы воспользуетесь его собственным клинком. Я его отчистил и простерилизовал, так что проблем возникнуть не должно. Держите.
Мне в руки лёг длинный, немыслимо острый нож с деревянной рукоятью, выглядел он довольно пугающе, с лезвием, зазубренным с одной стороны и желобком кровостока. Таким и горло перерезать не проблема. Я вдруг отчётливо поняла, что это всё не шутки. Этот жуткий, омерзительный череп, этот мясницкий нож... господи, да как я смогу?..Нож был неожиданно тяжёлым, и одновременно очень удобно лежал в руке. Мама дорогая. Я не смогу... Я просто не смогу... ну как это... я никогда в жизни не пользовалась холодным оружием... как я... живого человека...
Тем временем мистер Линсдейл выудил из чемоданчика нечто, напоминающее дорожную аптечку.
— Я бы не хотел истечь кровью прямо здесь. Вот, смотрите. Не бог весть что, но нам должно хватить. Пероксид водорода, спирт, ножницы, бинт, хирургические нить и игла. Когда закончите, зашьёте мне рану.
Я аж в сторону шарахнулась. Да он сумасшедший.
— Вы рехнулись? Я не врач, не хирург, я не умею зашивать раны. Как вы себе это представляете? Да я только ещё хуже сделаю...
— Успокойтесь, Джулия, успокойтесь. Не надо так нервничать. Я вас проконсультирую, в университете у нас был небольшой курс неотложной помощи. Знаете что... — он задумался. — давайте-ка я вас проконсультирую прямо сейчас, мало ли, как там дальше пойдёт. Слушайте внимательно и постарайтесь всё запомнить как можно точнее. Края раны обработаете пероксидом. Следите, чтобы он не попал внутрь. Если понадобится, лишние куски кожи просто срежете. Берёте иглу, продезинфицируете её вместе с нитью, завязываете узелок и прокалываете. Швы кладите не очень плотно друг к другу, к ране должен быть приток кислорода, иначе есть все шансы получить гангрену. Я не знаю, какой длины будет порез, так что нити взял с запасом. На каждый шов по два узелка. Потом ватный тампон и бинт. Возможно, их придётся часто менять. Но до Лондона я как-нибудь продержусь, а там уже хирурги меня подлатают по-нормальному.
— А вам не проще обратиться в медпункт? — Меня уже не трясло, меня колотило.
— И что мне им такое соврать? Джулия, простите, я не хочу привлекать к нашим опытам лишнее внимание.
— Вы чокнутый...  — прошептала я, глядя на набор юного хирурга, — вы абсолютный псих. Я вам повторяю, я не умею зашивать раны. Я только всё испорчу.
— Если будете действовать, как я вам сказал, не испортите. Вы допили? Отлично. Приступим?
— Можно, я сначала покурю? — тихо спросила я. Мне понемногу начала передаваться убеждённость Линсдейла в положительном исходе операции, но внутри у меня всё переворачивалось.
— Да, никаких проблем. Выйдем наружу, в номере курение запрещено. — он накинул платок на череп и открыл передо мной дверь.

— Нет, — я отрицательно покачала головой, — сюда надо притащить стул или кресло. С бортика ванны вы вполне себе можете грохнуться, если закружится голова. Здесь полно места, хватит и мне, и вам. Тащите стул.
Пока он вышел за стулом, я осматривалась в ванной комнате, прикидывая, как лучше разместить здесь нашу импровизированную операционную. Так... стул сюда, ближе к раковине, лучше даже впритык... если он сядет здесь, то сбоку как раз помещусь и я со своим тесаком. Странным образом меня захлестнула ледяная, потусторонняя уверенность. То ли сэр Томас ухитрился заразить меня своим непробиваемым спокойствием, то ли я в конечном итоге приняла правила игры и включилась в неё. Тремор вроде бы прошёл, нож уже не плясал в пальцах, грозя случайно отсечь Линсдейлу кисть. Тем временем он втащил в комнату стул.
— Так...  — Череп я положила в раковину, чтобы кровь попадала на него максимально. — садитесь. Чуть ближе... ага, вот так. Вы правша?
Он кивнул.
— Тогда разрежу левую руку, она вам ни к чему. Ой, простите.
Он рассмеялся, и я вздрогнула от неожиданности.
— А вы умеете подбодрить.
— Знаете что, я ни разу в жизни не резала людей.
— А я ни разу в жизни не перевозил через границу средневековый череп и мясницкий нож.
— Кстати, — я подняла на него глаза, — а как вам это удалось?
— Я же вам говорил, у меня была очень насыщенная неделя. Не скажу, что мне легко удалось убедить кое-кого в правительстве предоставить мне зелёный коридор в обоих аэропортах, в обход досмотра и деклараций, но я имею определённый вес в определённых кругах. Я, знаете ли, тоже могу надавить. В плане компромата мне нет равных, думаю, вы догадываетесь, почему.
— А вы не джентльмен.
— Господь с вами, конечно, нет. Времена безупречных рыцарей давно канули в прошлое. Я не бравирую полученной информацией и не пускаю её в ход, но могу, и кто надо, об этом осведомлён.
— Не боитесь за свою жизнь?
— С чего бы. Я приношу королевству гораздо больше пользы живым и здоровым. Премьеры меняются, а я остаюсь. Надеюсь, так будет и впредь. Так, ну и что мы делаем дальше?
— Снимайте рубашку, — распорядилась я, — зальёте всю. На колени положите полотенце, иначе брюкам тоже каюк.
— Могу их снять.
— Увольте, я не Олеся. Просто дёргайтесь поменьше. По крайней мере, постарайтесь. И вот ещё что... — я задумалась на мгновение. — Старайтесь не опускать руку, кровь должна по максимуму залить эту чёртову башку. Я подержу, если поплывёте. А как я узнаю, что... что всё?
— Вы увидите, — спокойно сказал Линсдейл, — уверяю вас, ошибиться будет сложно. Готовы?
— Да, — прошептала я. Череп из раковины скалился жёлтыми зубами в предвкушении пиршества. Внезапно потемнело в глазах. Нет-нет, собраться, глубоко вдохнуть, вот историк, всё ему нипочём, вдохнуть и полоснуть по бледной руке с голубоватыми прожилками, что есть силы полоснуть, чтобы кровь брызнула фонтаном. Я сглотнула. Это только в фильмах все друг друга крошат на зависть шеф-поварам, в жизни чуть-чуть сложнее. Последний вдох... открой глаза, сволочь, иначе промахнёшься... нет, ещё раз примериться...
Зазубренный тесак вошёл в плоть, как в масло.


Глава XIV


 Из раны фонтаном выплеснулась кровь, так что я в первое мгновение инстинктивно отшатнулась. Алые капли с силой обрызгали мне лицо и рубашку, стекали по губам, они были тёплые, солоноватые и они же, как ни странно, привели меня в чувство. Нож с гулким звоном упал на пол. Так, теперь только не терять времени, крови у Томаса весьма ограниченный запас, нельзя разбазаривать. Я скосила на него глаза. Вроде держится молодцом, морщится немного, ну а как вы хотели. Он держал руку на весу, стараясь, чтобы весь кровавый поток лился точнёхонько на череп в раковине. Было видно, что ему неудобно, и мне пришлось схватить его за запястье.
— Периодически сжимайте и разжимайте кулак, — посоветовала я, — литься будет сильнее.
Он кивнул и перевёл взгляд на череп. Я тоже, и вот тут ноги у меня подкосились.

Кровь потоком заливала мёртвую голову, которая... нет, это невозможно, это точно галлюцинация... которая впитывала её как губка, будто череп был сделан не из кости, а из какого-то поролона, он впитывал алую жидкость, поглощал её, становясь всё темнее, из светло-коричневого — тёмно-бордовым, почти чёрным, пил кровь, как живой, стараясь не упустить ни капли, и это было такое жуткое зрелище, что у меня ослабели руки, я чуть не выпустила Томасову кисть. Он тоже, не отрываясь, как завороженный, смотрел на страшный ритуал, и только кусал губы от боли. Странно, он, вроде, к дискомфорту привычный, что он так страдальчески морщится... хотя кто знает, что на самом деле происходит сейчас у него внутри, как Джон Сэйдж отреагировал на столь вольное обращение с его прахом и его оружием?
Череп насыщался, не упуская ни единой капли, и в голове у меня молнией сверкнула ужасная мысль: да он же его досуха выпьет! Всего, до капельки! В человеке пять литров крови, в мистере Линсдейле уже, наверно, четыре, а эта проклятая костяшка знай себе впитывает. Я чем-то другим, нежели разум, отметила, что рука перестала ритмично сокращаться и обернулась. Мистер Линсдейл был в глубокой отключке. Он сидел на стуле, запрокинув голову и не шевелясь, по-северному бледное лицо побелело ещё больше, губы приобрели лиловый оттенок. Внутри у меня всё похолодело. Нет-нет-нет, Томми, пожалуйста, только не это! Господи ты боже мой, и сделать-то ничего нельзя... в голове вспыхнуло : "Статья 105 часть 1 Уголовного Кодекса Российской Федерации: от шести до пятнадцати...", и это не шутки, вся комната в моих пальцах, не говоря уж о ноже... угробить в центре Москвы подданного Её Величества и гражданина Евросоюза... да соберись ты!
Я, затаив дыхание, прислушалась. Дышит. Чуть заметно, грудь не вздымается вообще, только еле уловимое дуновение с губ. Живой. Живой, мать его, я чуть разрыв сердца не получила. Может, и хорошо, что вырубился, надеюсь, так он не чувствует боли. Меня же трясло так, что я чуть не выронила его руку. Пришлось опереться о край раковины, ноги меня постыдным образом не держали, а садиться на колени к полумёртвому человеку я была не готова. Череп тем временем вытягивал из мистера Линсдейла остатки жизненной силы, и вот тут-то я психанула.
— Да когда ж ты налакаешься, сволочь? — Я обращалась к залитому кровью черепу и не считала это чем-то противоестественным. — Когда ж ты захлебнёшься? Он же кровью истечёт на моих руках, ты его уже достаточно наказал, смени пластинку, — я схватила нож, — хочешь, я в башку тебе его всажу?
Я не знаю, что изменилось и когда, я была слишком занята руганью с черепом, но, уже действительно замахнувшись клинком, чтобы раскроить эти проклятые кости, я вдруг увидела.
Кровь тёмными струйками скатывалась по абсолютно чёрной, глянцевой поверхности черепа, больше не впитываясь и не просачиваясь внутрь, постепенно образуя в раковине красное озеро.
Меня повело. Томас Линсдейл был прав: ошибиться невозможно.
Я против воли осела на пол, прижавшись лбом к холодному кафелю. Под ногами лежал уже бесполезный нож. Получилось... господи ты боже, поверить не могу... получилось... и тут меня шарахнуло. Получилось, говоришь? Пока ты тут сидишь и рыдаешь от облегчения, он правда истечёт кровью. Я с трудом, ударяясь о края раковины и ножки стула, встала и опрометью ринулась в комнату. Блин, ещё немного, и никакая штопка не поможет, только переливание... надо чем-то остановить кровь... мини-бар! Я выгребла оттуда все кубики льда, которые поминутно пытались выскользнуть из горсти, и завалила этой кучей обессиленную руку в раковине. Лёд мгновенно окрасился розовым. Рука Томаса покоилась на лбу черепа, словно поглаживая того по голове. Господи, ну и зрелище. Но лёд всё-таки приостановил кровотечение, и так уже не слишком сильное. Хоть бы ему хватило внутренних резервов, я, конечно, постараюсь сейчас его зашить, но... Если потеря крови будет критической, тогда не знаю, что и думать. Объясняться с врачами и полицией было выше моих сил и воображения.

Так, где тут этот волшебный чемоданчик? Я приволокла его в ванную, некоторое время пытаясь дрожащими пальцами открыть замочек. Боже, теперь бы вспомнить, что он говорил... Обработать рану пероксидом. Так. Слава всем богам, рана чистая, значит, возможно, обойдётся без нагноения. Пероксид, пероксид... только бы внутрь не попасть... господи, руки-то как трясутся, как же я его зашивать буду, я же нитку в иголку не вставлю. Но медлить нельзя, тут, как в фильмах про медиков, каждая секунда на счету.
Нитку в иголку я всё-таки вставила с четвёртой попытки и окунула в стакан со спиртом. Игла-то какая странная: изогнутая, как подкова, тонкая и наверняка безумно острая. Как пальцы-то пляшут... так, всё, глубокий вдох и понеслась.
Узелок... стянуть края, проколоть, зашить... узелок... Юля, ты не могла ему просто рубануть по запястью? Нет, конечно, тебе надо было до локтя ему руку располосовать, хоть бы нити хватило. Так, он говорил, стежки не должны быть частыми... а как понять, достаточно ли они у меня частые или нет? Я пыталась вспомнить все фильмы, где я видела наложение швов. Наконец на ум мне пришёл фильм "Ганнибал", чудесный фильм в данных обстоятельствах. Как он там Клариссу Старлинг штопал... что-то у меня непохоже получается. Да хрен с ним, главное, вроде рана и впрямь стягивается. Томас Линсдейл до сих пор пребывал в глубоком обмороке, и сейчас мне это играло на руку. Тут тебе и анестезия, и пациент не дёргается. Как там наш пациент? Еле-еле, но дышит. Дыши, Томми, дыши, ты мужик крепкий, тебя эта дрянь за двадцать лет не сломала, а уж порез на руке... Я зашивала рану, непроизвольно высунув язык от сосредоточенности. Наконец, оставив небольшой зазор, я закончила. Рука выглядела кошмарно: от швов расходились красные пятна, сами нитки топорщились узлами, так что рука мистера Линсдейла была похожа на ощерившееся боевыми ежами заграждение. Но вроде не сочится ничего прямо так уж сильно... теперь обложить всё это великолепие ватными тампонами... а, нет, Юлёк, погоди.
Я сполоснула руки под краном для ванны и вышла в комнату. Где мой телефон? Мистеру Линсдейлу надо будет предоставить фотоотчёт. Я сфотографировала его самого на стуле, отдельно заштопанную руку, череп в луже крови на дне раковины, окровавленный нож и на всякий случай ещё общий план. А теперь перебинтовать.

Томас так и сидел неподвижно на стуле, тащить его в комнату я не решилась. Мало ли что, вдруг рана откроется, да и переть на себе килограммов семьдесят бесчувственного тела было как-то несподручно. Пусть сидит пока там, а я попытаюсь привести себя в норму. М-да, ну и видок. Краше в гроб кладут. Слава богу, на чёрной рубашке не видна кровь. Я села на пол рядом с мини-баром и закрыла глаза. Господи, что это было. Что это было... до конца дней своих я не забуду этот жуткий череп, вбирающий кровь, как губка, можно сколько угодно говорить, что так не бывает, я-то знаю. Я-то знаю... Я замерла в прострации, не в силах пошевелиться, из меня будто откачали разом всё, что только можно. Перед глазами плавали цветные круги. Что ощущал Линсдейл во время этой экзекуции, я даже представить себе боялась. Искренне надеюсь, он хлопнулся в обморок от кровопотери, а не от чего-то другого. В висках ухало до боли.

Не знаю, сколько прошло времени, сколько я просидела так на полу, замерев в оцепенении, прежде чем из ванной послышался слабый стон. Я вскочила, непроизвольно покачнувшись от внезапного головокружения, и рванулась на звук.
Линсдейл пришёл в себя и прерывисто дышал, откинув голову на спинку стула. Я осторожно повернула к себе его лицо. Глаза у небо были полуприкрыты, смертельная бледность ещё не сошла с щёк, но дыхание уже было не таким слабым.
— Вы как? — Голос у меня внезапно осип.
— Хреново, — прошептал он с трудом, — голова кружится.
— Ещё бы. Но... в общем, что смогла, я сделала. И разрезала, и заштопала.
— Что... произошло...
— Сэйдж напился вроде бы.
— Как...
— Давайте я вам помогу перейти в комнату, вам надо лечь. Вам надо поспать. Не дёргайтесь, я всё вам потом расскажу. И фотоотчёт предоставлю. Давайте, попытайтесь встать, я вас подержу.
Он слабо кивнул.
— Давайте... Вот так... Осторожно... Осторожно-осторожно. Не делайте резких движений. Берегите руку. Так... Ну вот... — Я помогла ему лечь на кровать. — Теперь спите. Вы потеряли много крови, у вас сейчас слабость и головокружение. Вам надо поспать.
— Нет, — он покачал головой, лицо понемногу розовело, — я уже выспался. Подойдите сюда и расскажите, что тут творилось, пока я был в отключке.
Это не человек, это киборг какой-то.
Я села на край кровати, бросив взгляд на его лицо, и вдруг чуть не свалилась от неожиданности.
— Что такое? — встревоженно спросил Томас. — Что случилось?
— Зеркало, — я рыскала взглядом по номеру в поисках своего рюкзачка, — зеркало, зеркало... Вот! — Я вытащила маленькое карманное зеркальце. — Смотрите. В глаза себе смотрите!

Из круглого зеркальца с небольшой трещинкой на Томаса Линсдейла смотрело его лицо с очень светлыми, почти прозрачными глазами и расширенными зрачками.

— Что б я сдох. — тихо сказал англичанин, вперившись в своё отражение. — У вас получилось.
— У вас получилось, — поправила я его, — я, как вы сами говорили, всего лишь посредник. Медиатор.
— Глазам не верю, — пробормотал он и поднял на меня взгляд, — так, а теперь рассказывайте.
— Давайте вы фотки посмотрите, — предложила я, — мне как-то трудно всё это описывать.
— Вы ещё и фотографировали? — поразился Линсдейл. — Вы страшная женщина, Джулия, вам никто об этом не говорил?
— Вы и только что. Вот, смотрите, — я дала ему телефон.
Некоторое время он молча листал фотографии, и лицо его, такое заледеневшее в своей учтивой маске в самом начале нашего знакомства, приобретало поистине неописуемое выражение. Томас Стэнли Линсдейл пребывал в натуральном культурном шоке.
— Ну вы и мясник, — резюмировал он, возвращая телефон и непроизвольно бросив взгляд на забинтованную руку, — я, конечно, всякого навидался, но это смахивает на военно-полевую хирургию времён Первой Мировой.
— Вообще-то так и есть, — Господи, он ещё и шутит тут. — Ванная комната в "Мариотте" всяко не операционный блок. Я вас в буквальном смысле на коленке штопала. Мне теперь всё это будет в ночных кошмарах являться.
— Я постараюсь, чтобы у вас не было ночных кошмаров, — сообщил Линсдейл, — это самое малое, что я могу для вас сделать. Так, я минут двадцать всё-таки отдохну, а потом надо будет заняться делами.
— Какими делами? — Господи, какими ещё делами. Но, надо признать, для человека, потерявшего не знаю сколько крови и наспех заштопанного, выглядел он уже довольно неплохо. Наверно, Сэйдж его натренировал быстро приходить в чувство. Я преисполнилась к мистеру Линсдейлу глубочайшего уважения. У самой до сих пор сердце из груди выпрыгивает.
— Надо перекусить, в конце концов, и я ещё не предоставил вам обещанный танкер. — Как он ещё улыбаться ухитряется? Видно, и впрямь его "отпустило".

Некоторое время он молча лежал на постели, глядя в потолок, а я пересылала на его мобильник фотоотчёт по "синему зубу". Такое великолепие не должно упокоиться у меня на карте памяти, мистер Линсдейл вполне достоин личной копии. Через минут двадцать с кровати донеслось:
— Мне, право, неловко, но я вынужден попросить вас помочь мне одеться. С одной рукой это довольно проблематично.
А, ну да, он так и торчит здесь без рубашки, торсом светит. Господи, ещё и брюки кровью залиты, видимо, в самом начале, когда я только вспорола ему руку, кровь брызнула во все стороны, и никакое полотенце тут не спасёт.
— Посмотрите в шкафу, там висит ещё один костюм, — сообщил Томас, приподнявшись на одном локте.
Я заглянула внутрь.
— Бежевый?
— Да, и сорочка там же. Так... — он сел. — Давайте всё сюда.
Рубашку я на него кое-как напялила, стараясь не беспокоить раненую руку. Провозилась я минут семь, но в итоге рубашка была надета. Левый манжет пришлось застегнуть на дальнюю пуговицу, чтобы не задевать эту адскую конструкцию из бинтов.
— Теперь брюки, — спокойно сообщил историк.
— Может, я вас лучше ещё раз разрежу и зашью? — жалобно спросила я. Только брюк мне до полного счастья не хватало.
— Одной рукой я их не застегну и сорочку не заправлю. Господи, что вы так смотрите, я не кусаюсь и не собираюсь к вам приставать. У меня и сил на это нет.
Как ни крути, а он прав. Пришлось взять себя в руки и начать манипуляции с брюками. Это оказалось проще, чем я думала, тем более, что одной рукой он мне всё-таки помогал. Застегнув ремень, я выдохнула:
— Думаю, пиджак не обязателен.
— Сейчас да. Сначала галстук.
У меня челюсть отвисла. За кого он меня держит, хотелось бы знать.
— Да на кой хрен вам галстук, так обойдётесь. Вы же не на светском приёме. Я не умею завязывать галстуки, так что извините.
Он покачал головой:
— Джулия, вы меня огорчаете. У нас с вами так всё гладко шло и вот на ровном месте. Возьмите с полки галстук... да, этот, слушайте меня и повторяйте в точности, как я вам скажу...

В конечном счёте я победила в этой битве. Ничто не указывало на то, что мистер Линсдейл не далее как час назад лежал в обмороке с окровавленной рукой.
— Ну вот и славненько, — он подошёл к зеркалу и придирчиво себя рассмотрел. Я заметила, что глазам он уделил особое внимание, видимо, до сих пор не решаясь поверить. Да я и сама толком не верила.

Мы сидели в ресторане на первом этаже, историк изучал меню. Я строила шалаш из зубочисток, так толком и не придя в себя после всех этих ужасов. Кто бы мог подумать, что я смогу полоснуть ножом живого человека, полоснуть, а потом смотреть, как он истекает кровью. Да, Юля, твои скрытые резервы внушают оторопь, не сказать хуже... От сумбура мыслей меня отвлёк голос англичанина:
— Так, ну я определился, а вы что скажете?
— Мне кусок в горло не лезет, — буркнула я, — просто посижу с вами за компанию, если хотите.
— Вам надо выпить, — безапеляционно заявил он, — что вам заказать?
— Пива, — вздохнула я, — тёмного.
Отсчёт танкера начался.

— Вы уже получше выглядите, — я, уже не стесняясь, рассматривала Томаса Линсдейла в упор, — даже удивительно.
— Да я и чувствую себя получше. Рука болит.
— Сильно?
— Бывало хуже, уж поверьте. Но это хотя бы нормальная боль, причинённая обычным холодным оружием. Это я стерплю. — Он посмотрел на мой опустевший бокал. — Повторить?
Я кивнула. Напьюсь сегодня, и пусть хоть кто-то попробует мне что-нибудь сказать.
— Я вам тоже кое-что обещала. — Я достала телефон. По его глазам я поняла, что очень вовремя. М-да, мистер Линсдейл, а вы не такой железобетонный, каким пытаетесь казаться. Ладно, мы все заслужили кусочек счастья, каждый по-своему. Вы — встречу с любимой женщиной, я... Пожалуй, ещё хлопну, пока есть возможность.

— Алё, Олесь? Это я. Что?.. Говори громче, ты где?.. А-а-а... И сколько тебе до конца дежурства?... Слушай, забей на эти полчаса и дуй ко мне. Что?... Нормально я говорю, зачем сразу "в дрова"?.. Ну да, выпила малость. Что?.. Блин, куда ты всё время пропадаешь... Короче, у меня для тебя сюрприз, точнее, два. Собирай своё барахло и приезжай в "Мариотт", который у "Маяковки"... Да, я там. В каком смысле "что я делаю в "Мариотте"? Сижу в баре, вот лично я пью пиво, а мистер Линсдейл, кажется, коньяк... Да твою мать, зачем так внезапно трубки бросать?! — я возмущённо смотрела на погасший экран. Англичанин искоса наблюдал за мной. Я повернулась и самым светским тоном сообщила:
— Она подъедет где-то минут через двадцать. От нашего телеканала до отеля рукой подать.

Олеся вошла в бар даже раньше, я ещё третий бокал не допила. Она замерла в дверях, переводя взгляд с меня на своего историка.
— Вы... тут... что?...
— Покажите ей, — шепнула я Томасу. Он слегка закатал рукав, так, чтобы был виден краешек шва. У Олеси округлились глаза.
— Господи, — она испуганно прикрыла рот ладошкой, — господи, что это?
— Наспех придуманный и исполненный обряд экзорцизма, — я сделала ещё один глоток, — по-другому я не знаю, как это назвать. Только не выпытывай у меня подробности, иначе я опять по стенке сползу.
У Олеси глаза были как плошки. Она не сводила глаз с искалеченной руки, таращилась так долго, что я не выдержала:
— Больше ничего не замечаешь? В глаза ему посмотри, в конце концов! — Господи, немая сцена. Мне надо бы тактично удалиться, но разве ж я способна на тактичные поступки? Эх, Колчанова, не понять тебе моего варианта близости с твоим виконтом или кто он там. Большей интимности, чем собственноручное разрезание, зашивание, ах да, ещё и переодевание, сложно себе вообразить. Надеюсь, Томас не будет рассказывать все подробности. По крайней мере, я бы не стала.
— У вас получилось, — прошептала Олеся, переводя на меня потрясённый взгляд, — уму непостижимо...
— Погоди пока, вот ночь пройдёт, тогда и скажешь. Позвонишь мне и скажешь, тебе ясно?
Олеся только кивала, дыша как-то через раз.
— Учти, гости в номере допускаются только до одиннадцати. Что смотришь? Тебе надо с ним всю ночь пробыть, понаблюдать.
Боже, ну что я непонятного говорю, почему она таращится на меня, словно у меня третий глаз открылся.
Пришлось обратиться к Линсдейлу, может, хоть у него рассудок ещё не отказал.
— Да, очень своевременное замечание, — он кивнул, — я вас оставлю буквально на пару минут.

Когда он вышел, я придвинулась к Олесе и зашептала ей в ухо. Она слушала, и глаза её округлялись всё больше.
— Господи, ты что такое говоришь?
— Слушай сюда, я уже устала повторять. Полный покой и гармония, ясно тебе? Если у него откроется рана, я второй раз приезжать и штопать не буду. Хватит с меня. Так что изволь выполнять все мои инструкции по технике безопасности. Ничего, ты взрослая девочка, придумаешь, как выкрутиться, чтобы и себе, и людям. И чтобы утром позвонила мне и доложила обстановку. Я, знаешь ли, тоже нервов себе на год вперёд измотала. Всё, идёт твой историк. Удачи. Да, вот ещё что. Он, конечно, на дверь повесил бирку "не беспокоить", но... Короче, там в ванной всё кровью забрызгано и череп в раковине лежит. А в остальном всё нормально.
Её глаза надо было видеть.

Я проследила, как закрылась дверь лифта, одним глотком допила свой бокал и вышла на улицу. Надо пройтись и немного выветрить хмель из головы. Боюсь, никаким алкоголем я не заглушу эти жуткие воспоминания. Ладно, пусть будут. Мало кто может похвастаться столь экзотическим жизненным опытом.
В носу и глазах защипало. Я села на скамейку и разрыдалась с неожиданной силой, выплёскивая со слезами весь этот ужас прошедших часов, смывая с себя чужую кровь, чужую боль и чужую любовь, постепенно погружаясь в благословенную пустоту.





Следующая часть: http://www.proza.ru/2015/10/27/2062