Новгород 1710 год
Капитан инфантерии князь Федор Переславский жил в Новгороде со своей любимой женой Еленой. Они приобрели небольшой дом на улице Розважа на Неревском конце, Софийская сторона, недалеко от кремля, там был рядом хороший мост на Торговую сторону, свой сад, огород и банька. Жили не слишком богато, приходилось много заниматься огородом, в чем, однако, преуспевали. Федор уже ничем не напоминал прежнего грозного удельного князя. Служил главным штабным писарем Новгородского пехотного полка. Имел награды за Полтавскую битву (и выслугу), а также повышенное жалованье. Случалось, что полк, в боевом составе, отправлялся в очередной поход, но полковник Адольф Шульц имел обыкновение оставлять Федора за начальника в штабе. Говорил, что Федор в бою опять бросится врукопашную, а штаб останется без главного писаря, без которого, как без рук и головы.
Но в самом конце 1710 года было срочно зачитано, что султан турецкий Ахмед Третий объявил войну русскому царю Петру Первому. В связи с этим, полк будет выступать на соединение с армией на юг в полном составе, в том числе и с писарями.
Елена переполошилась, как и полагается женщине. Погрустнела, иногда тайком плакала. Но потихоньку собирала мужу вещички. Откармливали, готовили коня. Вороной, степной, купленный у калмыков. Федор знал, что лошади испанцы и англичане в наших южных степях будут не так выносливы. У арабов характер сложноват. Решил брать Ворона калмыцкого.
Весной 1711 года объявили сбор и поход.
Полки, квартированные в Новгороде, построились и общей колонной, пошли на юг, на соединение с основной армией. На их проводы высыпало все население Великого Новгорода. Кто-то желал удачи, кто-то плакал, дети, бабы, да скотина голосили, орали и ревели, собаки выли. Федор у дороги увидел Елену. Она молча утиралась платочком.
Опять. Как это знакомо по прошлым годам!
Федору этот поход не нравился. Все очень походило на войну на два фронта, против шведов на севере, которые не собирались сдаваться, и теперь опять на юге против турок и татар. Но после Полтавы царь, как говорится, закусил удила, почувствовал себя непобедимым и его понесло.
Мало того, готовился персидский поход, хотя Персия (теперь Иран), врагом не была. Еще готовился какой-то поход в среднюю азию против Хивинского ханства. Этой подготовкой занимался князь Бекович-Черкасский из Преображенского полка, потомок кабардинских князей. Что-то не то. Весь мир не завоюешь. Лучше свою страну обустраивать.
Марш, теперь на юг, к месту сбора армии. Писарь писарем, но что делать, Федор обзавелся оружием не хуже строевого кавалериста. Мастрихский мушкет в чехле, льежская пара рейтарских пистолетов в чересседельных кобурах, тульские пули по калибру подходили ко всему. Сильная драгунская шпага-палаш с хорошей заточкой. Такой же штык в запасе. Турки, берегись! Сзади ехала серая кобылка с поклажей и денщик Иван. Потому что на обозные телеги Федор не очень-то надеялся.
Москва встретила их колокольным звоном, приветливыми толпами народа, но там не остановились. Шли дальше.
Армия собиралась. Главнокомандующим теперь считался фельдмаршал граф Борис Петрович Шереметев. Накопилось примерно 22 пехотных полка. Но Государь был как будто вездесущий. Везде успевал. Распоряжался, фактически сам командовал.
Кроме того, князь Михаил Голицын должен вскорости подвести 10 драгунских полков. Приличная сила. Федор насчитал более полутора сотен пушек, полевые трехфунтовки и более тяжелые батарейные. Недурно. Впрочем, всегда все хорошо начинается. Федор знал, что не всегда хорошо кончается.
Шли на юг хорошо, в армии было много ветеранов Полтавы, Курляндии, Померании, Федор увидел славного генерала Вейде, который после Нарвы восемь лет пробыл в плену в Стокгольме, и его только что обменяли на пленного шведского коменданта Риги. Генерал Адам Адамович Вейде, автор устава военной службы, снова сам был на службе и в боевом строю.
Артиллерию, как обычно, возглавлял генерал Яков Вилимович Брюс. Ученый от Бога, про которого поговаривали о колдовстве, человек эпохи Возрождения, как-то попавший в наше время. Кавалерию вел князь Голицын, из древнего знатного рода, в каждом поколении которого были талантливые люди.
Общее руководство осуществлял фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, но распоряжался царь, как обычно на афишируя и пока не награждая себя чинами и титулами. А еще при нем присутствовала не супруга, но подруга Екатерина. Так и начался этот поход.
После Киевщины начались степи. Так-так, уже знакомо. Дивизия Аникиты Репнина и Новгородский полк в их числе шли в авангарде. Иногда приостанавливались до подхода главных сил. Впереди были казаки, осуществляя разведку, схватываясь с татарами. Но Федора не покидала тревога. Уже наступил июнь, впереди была засушливая степь, обозов со снабжением маловато, источников воды для такой оравы нет. Поход плохо подготовлен и авантюрен, сделал для себя вывод Федор. Ночью ему часто не спалось, он глядел на звезды. На очередном привале не выдержал, пошел в штабную палатку
Под Нарвой в семисотом году шведы нас победили ударом по центру под прикрытием артиллерии и блокировкой обоих флангов. Но у турок и татар совсем другая тактика! Князь Федор оделся по полной форме и пошел в палатку к главнокомандущему. Прихватил портфель с документами, требующими его подписи.
Фельдмаршал не спал. Адьютант доложил, Федор вошел, отдал честь. И передал документы. Шереметев стал внимательно разбирать. Сказал:
- Что же, толково. Что ты в полковых писарях делаешь, надо уже в дивизионные переходить. И что за шпага на тебе, прямо меч, совсем не писарская? Скакать и рубить собрался?
Фельдмаршал Шереметев был известен, как осмотрительный военачальник, заботящийся о солдатах. Чего не скажешь о других (Меньшиков, да и сам Государь). Он еще раз (в третий) осмотрел подписанные документы, передал Федору. Тот, приняв, прижимая треуголку к груди, спросил:
- Ваше превосходительство, разрешите обратиться?
Тот поднял голову, усталый взгляд.
- Наслышан я про твое разумение. Обращайся.
- Ваше высокопревосходительство, господин главнокомандующий, скажу, что издавна знаю эти места. Я готов воевать и драться, но сейчас середина лета, обозов, снабжения недостаточно, может все плохо кончиться.
Шереметев задумался. А со входа палатки послышался насмешливый басовитый голос:
- Еще один стратег нашелся!
То был царь Петр Первый Алексеевич. Вошел. Лицо было спокойно, немного улыбался. Пошевелил усами. Сел, снял форменную треуголку. Сказал:
- Я знаю про тебя, капитан. Помню, как ты тогда бегал по полтавскому полю с ружьем. Но думаешь, что ты все знаешь про все, пришел сюда давать советы главнокомандующему?
Федор вскочил, отдал честь. Царь махнул рукой в ответ.
- Садись, капитан, как там тебя? Устал, небось, я тоже устал. Думаешь, царь устать не может? Господин граф, выпить принеси, что ли. Заодно и господина капитана угостим.
Федор уселся на место. А на столе появилась фляга, кое-какая закуска, тарелки, ложки. Нехитрая лагерная сервировка, но чувствовалось, что Шереметев характер Государя и свое дело знал.
Выпили. Царь расслабился, расстегнулся. Остальные, оглядываясь на него, сделали то же. Петр вгляделся в лицо Федора.
- Ты не прост, капитан, писарь Новгородского полка. Иногда от тебя греческие древние слова можно слышать, ты с Новгорода, но что-то ты многовато знаешь про местность возле Днестра, будто на разведке там бывал. Кто ты? Не понимаю. Кто?
Федор честно и откровенно ответил:
- Государь, я сам теперь не знаю.
Царь внимательно и долго вглядывался в его лицо. Глаза у него вдруг стали понимающие. Но потом, как обычно, строгие. Спросил:
- Ну так что ты здесь у главнокомандующего хотел спросить о нашем походе?
- Ваше величество, мне кажется, поход не подготовлен. Может быть неудача. Простите, но таково мое мнение.
- Какая такая неудача? Ты же сам под Полтавой бегал с ружьем. Молодец. Чуть самого Каролуса не пристрелил. Должен все помнить, если шведы по башке не стукнули и память не отшибли.
Поглядел на Федора не зло, ясными глазами, но так, что у того пропало все желание дискутировать с царем. Федор мог бы сказать, что он знает эти места, веди сюда хоть мильон человек войска да коней, вымрут по пути от обезвоженности, да бескормицы. Но глядя на царя, понял, что тот не поймет и эти слова ничего не изменят. Жаль. Промолчал. Вспомнил крымские походы двенадцатилетней давности великого Василия Голицына, когда тот в тяжелейших условиях войско сохранил, крымского хана крепостями обложил, принудил к выгодному миру без лишних битв. Фактически принудил к покорности. Где сейчас этот замечательный человек? Наверное, у себя в деревне в ссылке. Но с нашим царем спорить нельзя. Он дракон московский. Остается только выполнять свой воинский долг.
Помощь обещали господарь Валахии Константин Брынковяну, господарь Молдавии Дмитрий Кантемир, сербы и черногорцы, на что Петр Алексеевич сильно надеялся, а князь Федор не надеялся совсем, но убедился, что великие планы Государя изменить невозможно. Он слушать не будет. Только спрашивать, пытать и казнить.
К середине июня 1711 года перешли Днестр возле города Сороки. То были места, очень знакомые князю Федору Преславскому. Он ехал верхом на Вороне, узнавал. Вот здесь был когда-то хуторок в три дома, теперь деревня. Здесь охотились, стреляли, Сколько лет прошло!
Обозы и артиллерия отстали, надо дождаться, подтянуть, пехота устала. Решено было сделать остановку и дневной привал возле Днестра, заодно подготовившись к переправе обоза. Федор узнавал места. Здесь когда-то устроили часовню в виде иконы на столбе, а сейчас стоит церковь. Восемьсот лет прошло! Здесь мы охотились, ох и дичи постреляли. Здесь как-то знатного кабанчика загнали. А здесь тура лихо забили. А здесь сенный сарай стоял, где мы с Леной сладко любились.
Федор в штабе сказал, чтобы его не ждали, поскакал по знакомым местам, где не был столько лет!
Чуть подальше от Днестра, так.
Его старого города Переславля нет. Он увидел заплывшие валы, рвы, все заросло июньской травой. Больше ничего. Федор слез с коня, повел в поводу. Вспоминал. На валу когда-то были деревянные стены с башнями, за ними деревянный город. Как было красиво!
Здесь был нижний колодец и целый водоем для воды. Там была кузнечная слобода, где он с Милонегом много поработал в качестве кузнеца. Пошли выше. Здесь был детинец, верхний княжеский колодец, наш с княгиней Еленой терем. Ничего нет. Только земля и трава. А здесь видны камни от старых фундаментов. А здесь мы с отцом Иовом строили первую церковь. Где ты, отец Иов, мой учитель? Где-то здесь похоронен, да разве теперь найдешь?
Федор влез на коня, медленно и задумчиво поехал. С одной стороны городища было новое село Поречи, с другой древние кладбищенские курганы. Федор поехал на кладбище, с древности привычным путем. Он чувствовал, что там его ждут.
Не ошибся. Та же знакомая девичья фигурка сидела на дальнем маленьком могильном курганчике, сначала смотрела на небо, когда увидала Федора, встала. Федор вздрогнул, перехватило дыхание. Она! Конь испугался, Федор спрыгнул, взбежал на курган, схватил Хильгу. Она впилась в него своими твердыми губами, вцепилась своими ледяными сильными руками, прижалась твердой холодной грудью. На него закапали холодные слезы.
- Прости меня, дуру мертвую под холмом, не могу я иначе. Как давно я здесь одна! Холодно здесь и одиноко. А ты люб мне. Хочу я сильно позвать тебя к себе, но тогда ты обратно не вернешься, оттуда никто не возвращался. Не зову, только жду.
- Хильга! Как ты жила эти столетия?
Та звонко рассмеялась, как живая, молодая, красивая, белобрысая, курносая, вытирая слезы.
- Никак не жила! Вот мой дом, под этим курганом, невелик, лежать можно. Раньше мужиков заманивала, сейчас перестала, тебя когда-нибудь заманю, да жалко пока, нельзя. Какая жизнь? Сам знаешь, сколько лет мертвая я. Но если тебя убьют на войне, не обессудь, ваши священники также пусть простят, да и Елена твоя тоже. Затащу к себе!
Только бы моя сестрица Хельда болотная меня не опередила. Она по тебе неровно дышит. Хотя сама тоже не дышит.
Она его любила много сотен лет, из-под земли, с того света, откуда угодно, несмотря ни на что! Долго они потом целовались с мертвой и вечно живой лапландской голубоглазой волховицей Хильгой.
В лагерь вернулся под утро. На короткое время забылся сном, но ему стало очень неспокойно. Слова и мысли и что-то непонятное от Хильги не давали ему покоя. Колдунья. Любились много лет. Через все. Через время, через смерть. Что-то она сейчас хотела передать ему, но что?
Утром, после построения и рапорта Федор в отправившейся маршевой колонне войск, откровенно засыпал в седле на Вороне, кивал головой, однажды сослуживцы на него нацепили потерянную треуголку.
Были нехорошие предчувствия.
Они сбылись. Федор знал, что наше войско могло сражаться остервенело, до последнего дыхания, до последней капли крови. Но сил и снабжения действительно было маловато против такого противника. В прежние годы было не так. Здесь шапкозакидательство какое-то. Государь, ты зарвался. За тремя зайцами. Но говорить такое было невозможно. Князь Федор знал свой солдатский долг. Шли дальше по давно знакомым ему местам.
По писарским обязанностям Федор знал, что армия сведена в четыре пехотные дивизии, командование было сильным: Адам Вейде, Аникита Репнин, Алларт, тоже знакомый еще по Нарве, Энцберг. Гвардию вел князь Михаил Голицын (Преображенцы, Семеновцы, Ингенмаландцы, Астраханцы). Кавалерию свели в две дивизии, ими командовали Янус фон Эберштедт и Ренне, герой Полтавы. Но Федор, на основании своего древнего опыта понимал, что поход больше похож на авнтюру.
На привале Федор увидел одинокую юрту, возле которой толпились его солдаты-новгородцы. Раздавался хохот. У юрты толпились какие-то овцы, стоял татарский старик, крича и размахивая какой-то древней саблей. Солдаты откровенно смеялись. Федор такого не выносил на любой войне. Он бросился бегом туда. Крикнул:
- Стой, смирно!
Солдаты ошеломленно замолчали и вытянулись.
- Кругом, шагом марш!
Солдаты по команде развернулись, пошли в ногу, соблюдая подобие строя.
Федор успокоился, убрал руку с эфеса.
Старик бегал вокруг, собирал овец, подогнал лошадь, затем принялся кланяться. Сказал по-татарски, что Федор давно понимал:
- Благодарю Вас, эфенди, слава Аллаху, что Вы помогли. Прошу Вас побыть моим гостем, я должен как-то отблагодарить.
В темноватой юрте в кучке, подобно овцам, сидели женщины и дрожали. Старик прикрикнул:
- Угощение гостю, быстро! Меня зовут Махмуд, по-русски можно Михаил.
Началась суматоха.
Женщины быстро натащили чего-то на стол. Там был сыр, плов с какими-то пряностями, зелень, баранина. Но в начале положены восточные сладости. Пили хмельной айран.
Хозяин вблизи оказался нестарым. Просто его восточное лицо было опалено степным солнцем и изрезано морщинами. Махмуд, или Михаил, или Миша, подвыпив говорил:
- Все крымские татары, как узнали, что ваша орда идет, сразу свернулись и убежали. А я ногайский татарин, или как там по-вашему, мне не сказали, я думал, что ногайцев не тронут. А на войне откуда знают, кто я? Не разбирают, хватают всех. Если бы не Вы... Рахмат. Спасибо Вам. За всю мою семью. Эфенди Тодор, Вы тут надолго?
- Нет, скоро подтянутся отставшие, пойдем дальше.
- На Истамбул?
- Может быть.
- С ума сошли. Это же могучая Порта. Вы погибните! Я не хочу зла русским, не делайте этого. Никто еще не мог победить турок!
Что ты знаешь про 1676 год, подумалось Федору. Про Чигирин, про великих полководцев Григория Григорьевича Ромодановского, про Вениамина Змиева, про Григория Ивановича Косагова, про могучие стрелецкие полки, что отразили эту вашу хваленую Османскую Порту? Это подумалось Федору, но он ничего не сказал. Времена были другие, хлопотные, царь, армия и военачальники были тоже другие. И от этого Федору было неспокойно. Потому и не сказал.
Выпили еще айрану, затем водки из фляги Федора, женщины уже не напрягались, успокоились и распоряжались по столу, подавая закуски. Впрочем, стола не было, сидели на ковре, поджав ноги. Федор был привычен к обычаем кочевников. Хозяин, Миша, как его называл по-свойски Федор, дружелюбно сказал:
- А ты по-моему не русский, не очень-то похож. Грек, что ли?
Попал в точку. Вот ведь, мудрый и наблюдательный ногаец.
- Русские разные бывают. Лучше выпьем.
После того, как выпили, Миша сказал задумчиво:
- Тодор, ваше войско скоро уйдет, ты с ними. Я тебя полюбил, русский ты или грек, или нет. Ты спас наш род от этой расправы. Помоги нам дальше. Объясню. У нас издавно принято, чтобы дочери выходили замуж за своих. А я считаю, что это плохо. Надо кровь разбавлять. Иначе плохие дети бывают.. Я чувствую, что твоя кровь сильная. Помоги своей кровью, своим семенем. Фатима красивая девочка!
Крикнул - Фатима!
Она была действительно красива, но молода, лет четырнадцати-пятнадцати. Круглолицая, темно-гнедая, с сросшимися подведенными бровями. Кажется, принарядилась. Мать ей что-то зашептала из угла, Миша на нее цыкнул, мать покорно удалилась. Фатима подошла, склонилась. Она действительно была хороша. Миша продолжал:
- Федор, Фатима! Сделай дело, наш род будет еще раз благодарен. То древний кочевой обычай. Не мной придуман.
После этого все, кроме молодой Фатимы, вышли из юрты. Никто из солдат их снаружи уже не трогал, держались подальше. Федор погладил девушку. Сказал:
- Пошли на речку.
- Зачем? Боюсь.
- Ну что ты, будет приятно, не бойся. Ты хорошая. Пошли. Близко.
- Мне отец велел быть с тобой, повиноваться. Конечно, пошли.
Пошли.
Возле речки Федор раздел девушку. Она вела себя послушно. Фигура была хороша. Несмотря на юность, полногруда. Разделся сам и повел ее в воду. Она охала и ежилась от холода, Федор ее хорошенько помыл. Везде. Затем одел и повел в юрту. Хозяева уже укладывались спать снаружи на свежем воздухе, одобрительно кивая и помахивая руками, как бы желая удачи, а сама юрта оказалась в распоряжении Федора и Фатимы. Они разделись. И тогда голая молодая Фатима вдруг скомандовала:
- Меня надо брать по-восточному!
Встала на четвереньки и выставилась.
Сначала было трудновато. Но потом пошла хорошая любовь. Фатима была ласкова и по-восточному послушна. И не только по-восточному. По - всякому. По-любому. Хороша. Поворачивалась, становилась и ложилась как надо. Несмотря на молодость, не стеснялась.
Утром забил барабан, засвистели флейты и дудки, побудка, короткий завтрак, сбор, пошли. Возле одинокой юрты стояли люди, тоже Фатима, махали руками, еще толпились овцы да лошади.
А войска пошли дальше. После пересечения Днестра 27 июня 1711 года основная армия двигались двумя отдельными группировками: впереди шли 2 пехотные дивизии генералов фон Алларта и фон Денсберга с казаками, за ними следовал Пётр I с гвардейскими полками, двумя пехотными дивизиями князя Репнина и генерала Вейде, а также артиллерией под началом генерал-поручика Брюса. В 6-дневном переходе от Днестра до Прута по безводным местам, с изнуряющей жарой днём и холодными ночами, много русских солдат из рекрутов, ослабленных недостатком продовольствия, погибло от жажды и болезней. Сбылись страшные подозрения князя Федора. Солдаты умирали, дорвавшись и опившись воды, другие, не выдержав лишений, совершали самоубийство.
Подошли к Пруту. К ним присоединились молдаване с Дмитрием Кантемиром, далеко не в таком количестве, что рассчитывали, остальных, видимо турки быстро подавили. Ни продовольствия, ни фуража. Ну кто бы мог подумать! А ведь когда-то, при Софье, канцлер Василий Голицын, хоть и не слыл великим полководцем, в свое время армию снабжал отменно. Ни жажды, ни болезней. Когда надо наступал, когда надо отступал. Где ты, государственный гений? В своей деревне коптишь небо по приказанию Государя.
Тревожили наезды татар. Но от них умело отстреливались. С ними постоянно схватывались казаки. Кроме того, солдаты несли деревянные рогатки, которые быстро устанавливались перед строем (наподобие противотанковых ежей, между нами в 21 веке говоря). Тогда конница перед ними останавливалась, а обороняющаяся пехота могла перезарядиться. Но не расслабишься.
После непростой переправы через Прут, казачья разведка доложила, что они столкнулись с турками. Кроме того, с востока близко подходит крымско-татарская армия.
А наши уже не были способны к быстрым маневрам. Что-то похоже на окружение. Погода жаркая, сухая. Корма лошадям, людям никакого. Пить нечего. Федор, как мог, заботился о Вороне. Серая с поклажей пропала, кажется ее съели. Денщик Иван тоже пропал неизвестно куда.
Все это напоминало ситуацию, в которую попал Карл Двенадцатый под Полтавой. Теперь мы. О чем разумно на военном совете заметил генерал Галларт.
Но царя было не остановить. А новости были плохие. Армия потеряла подвижность и силы.
Господарь Валашский Брынковян фактически изменил, ни обещанного продовольствия, фуража, ни подкреплений не было. Выжидал, кто кого. Переправилась через Дунай и приближалась турецкая армия, не менее ста двадцати тысяч, татарская, порядка семидесяти тысяч человек. У нас насчитывалось около тридцати-сорока тысяч истощенных солдат. Надо было отступать. Отступали медленно, турки с татарами были быстрее.
Они атаковали. Наши ставили рогатки перед строем, стреляли. Мушкеты гремели непрерывно. Федор теперь стоял в общем ряду с ружьем, все стояли, кто могли. Атакующие откатились. Но никуда не делись. Они нас окружили.
Видно было, как они копают земляные укрепления вокруг, подвозят артиллерию. Потом эта артиллерия открыла огонь. Наши отвечали. Силы и боеприпасы кончались. А к туркам подходили подкрепления. Их стало чуть ли не вдвое больше. Наши стояли насмерть. Турок отбивали. Те уже в атаки откровенно не ходили, получив порции огня, штыки, неся потери.
Затем, турки прекратили обстрелы и атаки. Начались переговоры. Турок возглавлял великий визирь, известный полководец Балтаджи Мехмет-паша.
Наш Государь впал в откровенную панику. Он бегал по расположению армии, раздавал беспорядочные приказания, в глазах читался отчаянный ужас.
Руководство взял Шереметев. Потом стало известно, что турецкие янычары не захотели идти в атаку на убой. Визирь пошел на переговоры, которые с нашей стороны вел хитроумный вице-канцлер Петр Павлович Шафиров. А еще стало известно, что в расположение турок прискакал неугомонный Карл Двенадцатый Шведский, который умолял визиря дать ему тысяч тридцать войска и он победит всех русских.
На что визирь логично ответил, что мы уже видели, как ты победил в Полтаве. Были слухи, что визирю насобирали огромную взятку (опять были слухи, что Шафиров получил приличный откат), но в результате русская армия переправилась через Прут и уныло пошла обратно. А Карл злобно наблюдал хвост нашей колонны.
Отступление было тяжелым. Если бы не многолетняя подготовка и привычка, Федор бы не выдержал. На обочинах сидели люди, обессилевшие, почерневшие, валялись дохлые кони. Брошенные пушки и обозные телеги. Как после Нарвы, даже хуже, подумал Федор.
Растерзанные наши лучшие войска! Он потерял коня. Кажется, его наши съели. Он не смог тащить тяжелый мушкет. Пришлось бросить, поскольку война, кажется, пока закончилась. При нем остался палаш, драгунский пистолет (на всякий случай), небольшой запас зарядов к нему, да древний нож собственной работы в сапоге. Сапоги откровенно прохудились, но по причине сухой погоды это не напрягало. Теперь шел пешком, как и полагается пехоте (инфантерии), к которой он и относился. Пыль в этих краях такая, что выгоревшие мундиры выглядели одинаково серыми и невозможно было определить род войск и полки.
Федора покидали силы.
Жажда мучила невыносимо. Подходили к Днестру, вели к переправе. Люди садились и падали на обочины. Недоходили. Наши лучшие и сильные солдаты.
Вот опять проходим руины старого Переславля, где столько было прожито. Никто не глядел на эти земляные холмы. Федор остановился. Он чувствовал, что не дойдет до переправы. А может, пришел его час и это судьба? Он вернулся к своим истокам, чтобы здесь умереть?
Никто на него не глядел, он повернулся и пошел к кладбищенским курганам. Где там мой могильник? Какая теперь разница! Здесь я лягу. Он свалился в траву. Потерял чувства и сознание.
А растрепанная армия шла дальше. На него никто не обращал внимания, таких теперь валялось много.
Очнулся ночью. Кто-то его ласково гладил по голове, спине, и тихо пел грустную колыбельную песенку, которая показалась Федору знакомой. Он вдруг почувствовал какие-то силы и сел. Перед ним была Хильга.
- Пришел, милый. Я так и знала. Только рано тебе ко мне. Сейчас подлечу тебя, силы дам, надо жить дальше, пойдешь к своим. А я подожду. Сто лет больше, сто меньше, какая мне, мертвой, теперь разница. Ложись, сейчас все поправлю.
Он лег и забылся.
Очнулся под утро, когда уже занималась заря. Никого не было. Федор вдруг почувствовал прилив сил, вскочил, одел треуголку, привел в относительный порядок мундир, шпагу, пистолет за поясом, быстро пошел к дороге.
А на дороге виднелись три всадника. Федор шел прямо на них. Это были крымские татары. Но Федор уже ничего не боялся. Только беспокоился, пистолет выстрелит или будет осечка. Ничего, шпагой управимся. Но татары оружия не доставали и агрессивных признаков не подавали. Старший спросил по-русски:
- Русский?
Федор остановился на дороге:
- Да, русский.
- Тогда иди туда. Вся ваша орда туда пошла. Они далеко не ушли. А нас хан послал охранять дорогу, чтобы ваших по пути не перерезали. А то турки злые, башибузуки. Таков договор. Деньги есть? Если да, то Джамал тебя проводит до русских, а то мало ли что. Сипахи тут ездят, могут голову отрезать.
Федор отсыпал ему часть денег, татарин этим удовлетворился.
Он выглядел довольно солидно, чувствовалось, что не врет. Молодой татарин сказал:
- Эй, русский, залезай сзади на коня.
Федор с трудом залез, потихоньку поехали. Федор сидел на крупе коня, держась за седло. Джамал тихо напевал песню. Потом показались огни и дымы бивуачных костров. Джамал сказал:
- Все, дальше сам легко дойдешь. Я не поеду, а то мне ваши казаки покажут мне кузькину бабушку.
Распрощались, Федор пошел пешком довольно бодро. Благодаря Хильге, подумалось ему. Потом его окликнул часовой, проводили в расположение полка. Узнали. Как-то покормили, он заснул уличным сном, как и все в лагере разбитой армии.
Далее полк вели в Новгород, фактически на переформирование. Федор шел со всеми в пешем строю. Старался не вспоминать, что было.
В Великом Новгороде сразу пришлось идти в штаб дивизии. Там уже командовал генерал Репнин:
- А, живой! Ну что же, рад. Про тебя, кстати генерал Вейде спрашивал, ему в штаб работники нужны. Только я тебя не отпущу. Отдохни пока, а то плоховато выглядишь. Потом изволь на службу сюда в штаб. Дел много.
Штаб располагался в новгородском кремле, а оттуда до улицы Розважа было два шага. Федор дошел. Все на него по пути оборачивались, хотя таких потрепанных воинов пришло много. Вот и знакомый двор. Калитка не заперта, пес сперва залаял, но узнал, стал вилять хвостом. Федор вошел в дом. Никого не было. Он снял оружие, мундир, повалился в кровать.
Очнулся от того, что с него стаскивают сапоги. Это была Елена.
- Любый мой, пришел! Я так надеялась, что обязательно вернешься. Когда первые солдаты сюда пришли, я все время на тракт бегала, тебя выглядывала, а ты как-то незаметно появился. Отдыхай, родной, потом знатной тройной ухой с именитыми осетрами угощу, мяско есть хорошее, кашка гречная с маслом, приправами, рябчики, там шафранчик, еще другое, пока секрет, крепкая наливочка, сладости, самоварчик. Тесто поднимается, будут пироги разные, вкусные! Потом, вечером банька.
Хитро, лукаво подмигнула. Сверкнула звездами. Поцеловала. И захлопотала по хозяйству.
Загорянка, апрель 2016г.