В день Пасхи Люба принесла нам в подарок три крашеных яичка, три маленьких куличика и какое-то растеньице – торчащие путаные корешки, планшетка толстых темно-зеленых листочков, сухой стебель высокой дудкой, - наказала тотчас посадить где-нибудь в уголке участка. После этого Любин муж Саня проводил ее на вокзал: надо снова ехать в Подмосковье – пасти внука-первоклассника, пока дочь Ира лежит в больнице, а зять из-за кризиса чуть не сутками торчит на службе в своем финансовом ведомстве в Москве.
Люба и Саня – мои соседи по пригороду Твери, и я решила рассказать о сегодняшнем житье-бытье двух самых обычных, а значит, и очень небогатых русских людей.
Это типичные выходцы из деревни, еще в молодости переехавшие в город; о подобных людях с такой тоской и сожалением в прошлые годы писали Астафьев, Распутин и Белов. Люба окончила текстильный техникум, Саня – из тех, кто на вопрос об образовании, скрывая тихую гордость, говорит: «Да у меня этих корочек!..». Речь же обыкновенно идет об окончании скромного профтехучилища и пары-тройки курсов: каменщиков-бетонщиков, штукатуров-маляров или чего-то подобного. Коренная же квалификация Сани – плотницкое дело. Касательно дерева у Сани действительно - и толк, и сноровка, и вкус.
Обоих, конечно, поносило по разным местам и работам. Высшее карьерное достижение Любы – бумажная работа в отделе труда и зарплаты. Потом пенсия, сидение в глухом киоске с мороженым возле грохочущих трамваев, небольшой рабочий эпизод в больничной столовой, наконец - курсы парикмахеров. Время от времени Люба зябнет на ветру у незнакомых подъездов, ждет, когда какой-нибудь жилец наберет код, проскальзывает за ним и торопливо, пока не застукали, бросает в почтовые ящики свои незатейливые рекламные листочки. Люба делает женские стрижки, берет всего по сто рублей за каждую, а когда стрижет в деревне родню и приятельниц, не просит ничего – те сами дадут либо немного денег, либо платок, десяток-другой яиц…
Люба на редкость моложава и приглядна для пенсионерки: ни одной морщинки, все тело как молоком облитое, зубки ровные, волосы легкие, светлые, глаза голубые ясные. «Мы все, Семеновы, - сказала как-то Люба, - миловидные. Я в юности красавицей никогда не была, но, куда ни приду, все парни - мои!». Саня у нее второй муж; первый муж Юрий ныне инвалид, за ним Люба тоже приглядывает, контролирует расходование пенсии, приносит продукты, убирает комнату, моет полы. Дочь Ира у нее от Юрия.
Самое удивительное, что второго мужа, Саню, Люба – так получилось - увела из семьи. А ведь Саня далеко не сокровище: хоть и высокий, но хромой, темнолицый, беззубый, картавит, плоховато слышит, а главное – крепко пьет; правда, вот уже с полгода пребывает закодированным. (Прежний муж Юрий - инвалид, потому что уже допился). Как же долго Люба уговаривала Саню пойти к наркологу, все нервы истрепала. Пьяный Саня на уговоры отзывался одним: «Что это я, как дурак, трезвым ходить буду!». Ничего, прекрасно ходит, золото мужик, пока не закладывает. Силы и трудолюбия непостижимого: за день может переволохать (Любино словцо) машину дров, перекрыть крышу сарая, поправить фундамент у веранды. Еще и работает сейчас на заводе, по восемь часов режет стекло.
Когда Любина дочь Ира вышла замуж и уехала в Подмосковье, Люба продала в деревне свой большой (недостроенный) дом, чтобы молодые смогли купить себе квартиру. В Подмосковье отправилась и вся Любина мебель. Продав свою квартирешку, Люба с Саней оказались в чужой комнате в коммуналке, с чужой обстановкой. Короче, на старости лет вообще без всего. Но им удалось-таки купить небольшой домик с участком в пригороде. Саня сам смастерил кровать, красивые кухонные шкафчики, табуретки, сложил печку, выкопал колодец.
Мои соседи, корневые все-таки деревенские жители - типичные жаворонки. Вечером полдесятого у них даже мутного болотного телеогня не видать – спят. С раннего утра вгоняют всех окружающих соседей в комплекс аграрной неполноценности: пол-огорода у них уже прополото, картошка окучена, сорная трава скошена. Огородный инвентарь имеют с очень длинными древками, исключительно удобный: Любе с Саней не приходится нагибаться, стоят прямо, работают словно играючи. Любу при этом отличает какое-то особое изящество движений; наверное, это идет от природной женственности. Пребывая в полном одиночестве, она так грациозно высаживает рассаду или моет окна, будто за нею наблюдает самый придирчивый и въедливый жених.
Особенно туго моим соседям приходилось в прошлом году, когда Саня пил, с работы его прогоняли, денег не приносил. Жили на пять тысяч Любиной пенсии, частью Санею, конечно же, пропиваемой. Питались в основном с огорода: картошка, капуста, свекла, кабачки, огурцы. Сейчас немного получше, но все равно на столе у них никаких деликатесов, фруктов либо конфет. За целый год соседка справила себе на базарчике лишь берет с шарфиком за 350 рублей. У Любы есть свои заветные продуктовые тропы, какие-то базы и магазинчики в городе, где она выгадывает то семь, то десять, а то и все двадцать рублей. Стрижки вот принесли аж две тысячи; Люба с Саней на радостях купили бензопилу.
Но парикмахерством Люба занимается нерегулярно: часто ездит в деревню наведывать старенькую мать, помогать ей по хозяйству. Любу то и дело родичи и знакомые зовут помочь в устройстве юбилеев, свадеб, поминок, знают: Люба безотказна. А еще они с Саней обладают такой редкой чертой, как учтивость и деликатность: ни за что тебя не осудят, постараются не заметить твой даже самый грубый промах, всегда отзывчивы, открыты.
Культурные же запросы у соседей весьма скромные. Люба смотрит по телевизору самые непритязательные отечественные сериалы, а также дурацкие советы, как крапивой, репой или дегтем исцелить все недуги. Саня сосредоточивается на мистике. Иной раз Люба находит в его потрепанном портфеле какие-то конверты от столичных шарлатанов с каббалистическими значками и таинственными рисунками. Посему неверующая Люба верит, что Саня ее усиленно привораживает. А иначе почему, спрашивает себя соседка, она все жалеет и не бросает этого перманентного алкоголика?
У Любы светлая голова – так о ней говорили преподаватели и наставники на производстве. Но ее способности направлены на вещи исключительно рационального и утилитарного свойства. Она принципиально не читает беллетристику, полагая все написанное бесполезной выдумкой. Она обожает всяческие «руководства», справочники и инструкции – все, что содержит точное знание, применимое в жизни. Не лечащие врачи, а именно Люба добивается, чтобы дочери поставили наконец правильный диагноз и затем бы правильно вылечили. Она едет к черту на кулички, проходит десятки кабинетов, чтобы выяснить, когда и каким образом сможет получить (или не получить) то или это.
К политике, творящейся где-то высоко и далеко, к посулам разнообразных отечественных политиков оба супруга (как и большинство народа) совершенно равнодушны, полагая, что из посулов каши не сваришь. Их живо интересуют только свершившиеся поступки властей, которые можно по факту оценить и примерить к собственной жизни.
В пору строительства нового дома в родной деревне Люба на месяц задержалась в городе, а когда вернулась на стройку, с ужасом увидела, что прямо над крышей дома протянули высоковольтную линию, а ее опора заступила на участок. Что бы, к примеру, сделала я в таком случае? Побежала бы по начальству. Люба же бросилась к рабочим, которые тянули эту линию. Был обед, мужики перекусывали, прораб уехал домой. Люба, рыдая, спрашивала у работяг: как же так можно? Я, слушая Любу, предвидела у рассказа плохой конец: мужикам горе моей соседки было, конечно, до лампочки. Однако один из них вдруг склонился к плачущей Любе и шепнул, что никакой линии вовсе не будет. И впрямь: через две недели электрики тихо сняли провода и увезли опоры. ЛЭП как во сне привиделась!
А разве бы начальники признались, что строительство линии – зряшная затея? Да никогда. А мудрая Люба меж тем абсолютно безошибочно прибегла к помощи собратьев, к круговой поруке народной доброты. От нее самой веет такой добротой и такой несокрушимой душевной крепостью, что их хватает и на зыбкое обочье Саниного существования, и на всяческое неблагополучье близких и дальних людей. Хватит, думаю, и на разворачивающийся центробежный кризис – не то еще переживали.
2009 г.