Что такое Щербакты?

 
Был ленинский нарком Цурюпа. Продовольствовал. Продотряды его рук дело. А году в двадцать седьмом залечили его контрики. Насмерть. И, чтобы увековечить деятеля, его именем назвали Щербактинский район. Тогда район еще назывался уездом Павлодарской Губернии.
   Немного позже, году так в тридцать пятом, там, в Цурюпинском районе, работал мой дед. Был он ревизором-финансистом и даже имел наган! Времена были строгие. И вот однажды в гости к нему пришел военком, и, попив чаю, сообщил деду моему неприятную новость. Ему, военкому, как члену Бюро Райкома, стало известно, что грядут аресты, и Игнатюгин Михаил тоже упоминался….
Дед, недолго размышлял, и ночным поездом, с женой и двумя детьми, уехал в Новосибирск. Умер он спустя пару лет не на тюремных нарах, а в своей кровати – чахотка.
   Если бы не решительность, то неизвестно как бы закончилась его жизнь. Кстати и мой второй дед, по матери, так же бежал от раскулачивания в тот же Новосибирск, но семью годами ранее. Ему «повезло» - он не «сидел». На стройке, куда он устроился десятником приехав в город, получил жестокое увечье. А то бы, наверное, тоже загребли.
В Щербактах я и сам пожил три с лишним года. Учился в техникуме. Назывался он Механизации и Электрификации. И стал я электриком. А вот несколько историй из той, моей жизни.
                Вступительные экзамены
   Школа номер 24 города Павлодара, за два года моего в ней пребывания, привила мне нелюбовь, ко всем павлодарским школам. Сами посудите – в классе два великовозрастных то ли дага, то ли чечена, устрашающего террористического вида, и во главе Екатерина Георгиевна. Она, как могла, «строила» их. А заодно и нас. Не могла взять горлом, доставала линейкой по башке. Поймав стрелка с резинкой на пальцах, могла из этой резинки выстрелить в лицо бедному шалопаю. Хотя я лично и не был подвергнут физически  – мать в этой же школе работала, но осадок оседал. Другие учителя не оставили ни малейшего следа в моей памяти. И после восьмого класса я даже не мыслил возвращаться в ненавистное заведение, стоящее среди унылой степи.
   Оббежал павлодарские техникумы и сдал документы в строительный. Решив на экзамене по математике своё задание, вышел в коридор и увидел дядьку с папкой. Это был завуч Щербактинского техникума Солдатенков. Он меня быстро убедил, что электриком быть лучше, чем строителем.
Правду сказал! Я теперь точно знаю. Главным аргументом у него было то, что все выпускники получали водительские права – ведь потом нужно будет работать начальником и служебную машину водить самому. У меня уже был мотовелосипед, и мне очень нравился запах 66-го бензина. В бак машины входит много больше чем в велосипедный! Решено.
   И я поехал в райцентр Щербакты. Забрал документы в строительном, набил полные карманы пиджачка кислыми ранетками, на плечо сумку, и в автобус. Автобус был ужасен – КАВЗик.  Морда ГАЗона и «салон» с толстенной трубой в проходе – зимой она накалялась выхлопом докрасна, а летом через плохие сварные швы травила газом.
   Я рос тошнотиком, и в городских автобусах не мог долго ехать – выскакивал на свежий воздух. Нужно сказать, что автобусы той поры, ЛИАЗы и ЛАЗы, половину выхлопа выпускали в салон. А КАВЗик и того более. Поэтому я непрерывно жевал кислые яблоки. И с удивлением заметил, что тошнота отступила. То ли яблоки помогли, то ли я накатал необходимое количество километров и преодолел рубеж, но с тех пор я уже не зеленею после десяти остановок.
   У Новикова-Прибоя упоминается средство от морской болезни – цепь от боцманской дудки. Больных матросов, таковыми не считали боцманА, и, увидев висящего на леерах «сачка», травящего за борт, отваживали цепью по бокам и морде. Одного сеанса хватало. Мне не повезло, и я не встретил в жизни ни одного боцмана. Точнее одного встретил, но это был немецкий боцман, к тому же подводник. У них не били, а под водой не качало. Да и встретились мы, когда мне шел шестой, а боцману десятый десяток.
   И вот я прибыл на место. По дороге к техникуму от вокзала присматривался к Щербактоидам. Люди как люди. Ни одного казаха не увидел, зато есть чайная с универмагом. Есть даже автобус, курсирующий из конца в конец семитысячного населенного пункта.
 
   В техникуме меня приняли душевно и забрали документы. Дали несколько адресов, где бабульки, за рупь, предоставляли жильё. Быстро нашел такую «квартиру». Самануха с деревянным полом. В комнате весь пол устелен матрасами абитуриентов. Учебники и тетради разбросаны. В углу большой стол на козлах. Я приволок свой матрас, выданный кастеляншей техникума тётей Ахременковой, и вечером прописался в коллектив. Просто выпили красненького пару бутылочек на восьмерых.
   Была середина лета и Щербакты заполняли абитуриенты. Не совру, если скажу, что конкурса не было. Но, тем не менее, пацанвы, по виду не местной, было на улицах полно. Особенно в районе техникума. Быстро перезнакомились квартирами, и стали ходить к друг другу в гости. Как ни странно, но были и иностранцы – три хохла и несколько алтайцев – приехали из немецко-Славгородского района.
Целинники
   Сдали мы экзамены и, удостоверившись в списках, разъехались по домам, чтобы в сентябре опять явиться на сельхозработы.
Так оно и вышло. Первого сентября загрузили всю группу в ГАЗоны пятьдесят первые, и увезли в Софиевку. На картошку. Я переночевал на сене два раза, понял, что месяц в деревне это многовато, выдавил стёклышко из очков и был отпущен преподом в Павлодар. Ремонтировать очки. Вот я их и ремонтировал. Очко то я и сам вставил, а справку, что «Оптика» выполняла заказ две недели, написали родители. Времени я даром не терял, а проводил с толком на рыбалке в пойме Иртыша – «Иртышские зори» назывался тамошний лес.
       В октябре, когда мы приступили к занятиям, всем участникам пришла благодарность от Софиевского совхоза. И зарплата. Мне два рубля, а тем, кто трудился не сачкуя, во много раз больше. Рублей по двадцать-тридцать!
(тетрадка стоила 2 коп. Общая тетрадь 16 коп, булка хлеба 16, маргарин 12 коп. Щи в столовой 10, гарнир 5, беломорина 1 коп. Квартира 5-8 рублей в месяц. А стипон 20 рублей + 3 квартирных).
   Через год история с очками повторилась, а через два снова очки меня выручили. Преподы покупались на мою удочку регулярно. Конечно, чтобы иметь представление о сельском хозяйстве, я задерживался на несколько дней и работал лопатой и вилами. Грёб зерно и разбрасывал его по буртам, вилами разравнивал силос в тракторном прицепе. Спал на полатях, ел с колхозниками на полевом стане вкусную еду – в основном картошка с бараниной. Потому что колхоз назывался «Кызыл Ту». Там жили одни казахи и мы среди них.
   Трое из наших работали на станции осеменения овец. Не захотели они работать лопатой и вилами.  И мы с Федей привезли им на мотоцикле «Восход» десять бутылок «яблочной». Полную сетку. Я героически, в один глоток, не булькнув, выпил поллитру кислятины, ребята без выпендрёжа остаканились, и похвалили наш с Федей выбор – вкусно! И мы пошли осеменять. Казах осеменитель со шприцом и два стюдента из наших – подручные. Ребята ловят в загоне овечку и тащат её в двойную калитку. Обе дверцы запирают, казах осеменяет, открывают калитку в другой загон и дают пинка осчастливленной баранухе. В следующем загоне её ждет баран. На всякий случай – вдруг шприц осеменителя дрогнул…. Баран поправит. Только пропустили пяток овечек, как мне поплохело. И не хило! Добежал за вагон и …. Легче не стало. Вроде все выпили поровну, а плохо только мне. Заботливый Паша предположил, что вино было закисшим и, разыскав в мусоре винную пробку, обнаружил протёртость фольги. А я уже было собрался завязывать с питием на всю жизнь.
   Вечером ужинали, и я, после перенесённого ел без аппетита, а тут еще Ладисов мне из-под тишка подмигнул – глянь, мол, как наш тракторист мух ест. А тот, и правда, намазал масло на хлеб и не заметил, как муху втер в масло. Она лапами дрыгает, а механизатор всё ближе вгрызается в ломоть. Так и проглотил. Я в последний момент отвернулся, а наши насладились в полной мере. Потом девочкам Таням – Пухальской и Мокринской, в лицах изобразили. И изображали еще полгода.
                Первый курс
   И первая квартира. Хозяйка, пожилая хохлушка, сдавала первокурсникам крошечную комнату – четыре кровати и стол помещались впритык . Да еще в проходной комнате спал третьекурсник Тамбовцев. Он нас не трогал и смотрел на шантрапу пятнадцатилетнюю свысока своих восемнадцати слегка пренебрежительно. Но советы давал дельные – как зажечь примус, где подзаработать копкой огородов и другие не менее полезные дела….
   Ребята резались в карты далеко за полночь, а я, подучив уроки, читал «Войну и Мир». Что удивительно – нравилось. И даже не пропускал многостраничный понос Толстого, описывающего природу и мирские отношения.
   Троице всегда хотелось иметь четвертого партнёра, но я не сдавался. Еще в седьмом классе поприсутствовал при карточной игре и увидел, как унижают проигравших. Сразу решил, что никогда не буду играть в карты. И держался. А вот «механизатор» Рогальский, из  Камышинки, видимо в своей деревне поднаторел в игре в дурака, счёл себя готовым к сражениям и сел играть. Наши соседи были тертые калачи, и однажды Володе не в чем стало идти на занятия – штанишки проиграл. Но трико у него осталось! Вот в нем он и пошел в техникум. Но только для того, чтобы набрать окурков в курилке. Денег-то на курево у него уже не осталось! Хорошо, что несколько караваев хлеба он привез из дома и заморозил на хозяйской веранде. Ими и питался.
   К нашему возвращению с занятий он подготовился – встретил полным портсигаром самодельных сигарет. Их он наделал из газетной бумаги и окурочного табака. Заклеивал канцелярским клеем. Мы курить такое не стали, а он нахваливал, пока не выгнали на веранду. Воняло сильно. Мы-то высокосортную Приму курили!
В следующую ночь Володя проиграл одеяло и простыню. Забрался в матрасовку и, свернувшись калачиком, уснул до обеда. Неизвестно кто из наших, но не я это точно, завязал узлом матрасовку и Рогальский, каким-то образом вспомнил, что в кармашке у него малюсенький ножичек есть. Им он распорол мешок. Все потом удивлялись, как он с ума не сошел, оказавшись в западне в согнутом положении. Узел не смогли развязать и матрасовку выкинули. А Володя однажды не вернулся из поездки к родителям. Бросил учиться. Родители, видимо, устали пополнять его гардероб.
 
                Дороги домой
 
   Их было две. Грейдер, по которому ходили автобусы, и иногда попутки подбирали, а также однопутная железка. Поезд на Павлодар отправлялся около часа дня, и нужно было отпроситься с пары  или сбежать. В субботу билетов не хватало и приходилось изобретать  способы проникновения в вагон. Мы вваливались компанией, если не проверяла проводница, а если разворачивала, то не отчаивались. Становились на буфер между вагонами и, выждав когда проводница успокоится и пойдет по делам, открывали двери своим ключом. Можно было по крышам вагонов уйти в середину состава и спуститься в ресторан. Там покупали бутылку пива и тарелочку сыра. И сиди себе свои полтора часа. И все удовольствие стоило сорок копеек. Почему-то всегда был только эстонский сыр. С тех пор я его считаю лучшим. В магазинах его не бывает, а вагонах ресторанах встречал и до развала и после. А пиво всегда было «Жигулёвское». Я и по сей час его предпочитаю.
   Летом вообще не заморачивались покупкой билетов и ездили только на крышах. Опасность была только одна – мост перед Павлодаром. Да и то если стоишь или идешь по крыше  спиной по ходу. Мост может по затылку стукнуть. Мало не будет!
 
 
   После второго курса поехал я погостить в Новосибирск. Естественно на поезде. И бесплатно. Почти до Барнаула доехал в компании с парнишками славгородскими. Им было до Барнаула, а мне дальше, поэтому перед крупной станцией я купил билет и пересел в вагон. А их сняли с крыши уже в столице Алтая. Неживыми. Те, кто видел, говорили -  обгорели. Под Барнаулом дорога-то электрифицирована. Вот их и шарахнуло….
 
   Я тоже был наказан. Среди зимы проехал перегон на крыше – убегал от контролеров. Утром смог выдавить из себя жидкости только с ложку. Как раз для заполнения пробирки в поликлинической центрифуге. Хотя и без центрифуги было ясно – сплошной песок. Нефрит почечный. Уехал страдать-лечиться домой.
 
 
                Наталья Семеновна Кучеренко
 
 
   У неё я жил на квартире года два. Наталья Семёновна весьма сурового вида и носила к тому же устрашающе раздутую верхнюю губу. Сейчас такие губы носят девицы перед выданьем. Были у неё и усы. Ростом она больше меня. Возраст трудно определить, но до войны она уже была замужем. Жили они в Краснодарском крае и носили необычную фамилию – Шевалье.  С такой фамилией в Европейской части СССРа, да в сорок первом трудно жить. И переехали их в Южную Сибирь. Тут появился новый муж – Доценко. Его я, как и Шевалью, уже не застал. Но с сыном - часовщиком,  был знаком. Когда он был маленький, то играя в клубе, ткнул острым в портрет за кулисами. Попал в глаз Сталину. Кое-как отмолила мать сына, но пришлось уехать в глухую деревню. Там и клуба не было и от портретов подальше.
 
  Потом у Натальи Семёновны был третий муж. Уже Кучеренко. И от него двое деток. Старшая Оля была дояркой, и мать помогала дочери справляться с коровами. Лет с шестнадцати девка жила в стаде. Руки как лопаты! Вот вместях с матерью и заработала она в девятнадцать лет красный орден на грудь немалую.
 
                Быт
   Условились, что я буду жить в зале. Но когда наступили холода, пришлось спать всем в одной комнате. Она же кухня. Все, это сама Семёновна, ее сын Петька, года на два старше меня и дальняя родственница Маруся – ученица третьего класса из далекой деревни. Собственно, времени в этой семье я проводил мало. Вставал, завтракал и возвращался уже вечером.
 
    Дочка Натальи Семеновны ездила на свидание к своему мужу в лагерь регулярно и однажды вернулась уже непорожняя. И стала жить в зале. С крикуном, а позже и с татарином Ринатом. Коллеги они по работе. «Снюхались!» - ворчала Семёновна.
   Да и то сказать – не засыхать ведь девке. Мужа-то еще долго ждать – три с половиной сидеть. Дали за дело. Печником работал и, сложив печку, всегда что ни-будь брал в доме клиента на память. Один раз гуся. Простили. Сломанный телевизор. Опять простили. В энный раз, в соседнем колхозе, у имеющей на него женские виды клиентки, дамские часы унёс. А когда застукали, сказал, что взял на ремонт – родственник часовщик, мол. Родственника я и сам видел – бывший тракторист, кулаки по пуду. Так вот, когда дама не дождалась ни взаимности, ни из ремонта часов, стоимостью рублей в пятнадцать, подала заявление. А он её подкараулил и обматерил, да и дал в глаз. Вот по совокупности с прощеным гусем и сел.
 
   Судил судья, живший от нас через четыре дома, сразу за кучей угля, откуда Наталья Семеновна ежедневно приносила два ведра топлива. Ну не покупать же, когда триста метров по темну - это ж вечерний моцион. Да и тащили этот уголь все. Ничей ведь он.
 
   Ринат рисовал здорово и сделал мне портрет на большом листе ватмана.  В портрете мамуля моя увидела на подбородке моём ямочку. А в натуре не замечала. Вот какой замечательный художник.
   После Рината жил с нами, то есть с дочкой Олей,  Не Помню Кто. Весь в эбонитовых  перстнях с каменьями и наколках. Видно много раз сидевший авторитет. Петра научил, как изменить себе в паспорте дату. Петя помазал хлоркой свой год рождения и нарисовал поверху на год старше. В результате можно было записываться на курсы шоферов. Наталья Семёновна только шлепнула сына мокрым полотенцем, а на Не Помню Кого замахнулась «стулкой», так называют Щербактоиды табуретку. Вскоре у Пети появилась наколка «не забуду мать родную» и «Сибирь» в лучах заката. Или рассвета?
 
Долго уговаривал Петя и меня. Наконец одним длинным зимним вечером, когда библиотека уже была закрыта, он и мне помог выколоть буковку «ю». Под часами. (Чтобы мамка не заметила).
 
 
    Петя женился.
 Рубанова девка красивая. Я ходил с ним к ней в гости слушать пластинки и там познакомился с подружкой. Пару месяцев спустя, когда я, напровожавшись подружку, сдал ее матери, отвернулся и зевнул.  И вывихнул что-то там, во рту. Не могу захлопнуть! Бегу на квартиру. Стучу. Семёновна спрашивает «хто?». «ЫЫЫ!» отвечаю. «Хто, хто?»…. Наконец всех собак разбудили стуком и хтоканьем. Открыла  - батюшки светы! Слюни-слёзы по рукавам у меня. Семеновна платок повязала мне через голову и дальше не знает что делать. Тут на шум Петя вышел. И как даст мне сразу и снизу! Вылечил. Умылся я, покурил, и под одеяло – скоро занятия в техникуме начинаются.
 
   Петя тоже покурил и ушел к молодой жене  в залу. У них как раз ссора закончилась и Рубанова в девичестве, теперь Кучеренчиха, уходила «к маме» и вот вернулась этим вечером. Петя её утомил – в течение нескольких дней напевал:
    Осень, за окнами август
    От дождя потемнели кусты….
Кроме первого куплета других слов он не запомнил. И Наталья Семёновна его лечила полотенцем, и жена просила по-хорошему. Пришлось уйти ей к маме. Не уходить же Наталье Семёновне. Пожила денька три и муж, вернувшись из рейса, привёз жену домой. Иногда, правда, пугал. Уж год прошел, а он, бывало, посмотрит на уже беременную жену и скажет с подвывом – «осень…». И ждёт. Дальше не продолжает. Юмор такой у него. Веселит, значит, жену. Адиёт!
 
 
                Щербакты изнутри.
Поселок рабочего типа весьма уныл. Виновата окружающая природа. А она как вся Южная Сибирь, теперь Северный Казахстан. Младший жуз, мать его! Ровно и голо. То, что растет, почти все посажено руками, а сама природа тутошняя создана для баранов. Бананы, и вообще деревья и даже трава, тут почти не растут. Клёны и полынь. Есть сквер недалеко от центра. В нем вечерами выгуливает свою жену Военком. Великий человек в глазах призывника!
   В огородах есть всё. Но нужно поливать. Поливают вёдрами. Носят воду из бетонированных резервуаров – ям. Ямы копают недалеко от колодцев. Колодцы делают в середине огорода. Это все не удивительно. Но способ подъёма воды из колодца больше никем нигде не применяется. Только Щербактоидами. Первым делом воруют тракторный пускач. Вторая необходимая вещь – транспортёрная лента. И, конечно, два шкива. Где всё это берут люди, неизвестно. Трактора в окрестностях, тем не менее, укомплектованы пускачами полностью. Наверное, выписывают в посылторге? Знойными летними вечерами в Щербактах не погуляешь и не послушаешь деревенской тишины и пения девичьего и птичьего. В каждом огороде пускачи трещат и вертят шкивы. Верхний шкив, установленный на срубе, тянет вверх ленту из колодца. На дне стоит второй шкив, погружённый в воду. Мокрая лента достигает верхней точки, и, устремляясь вниз, сбрасывает пару ложек воды в деревянный ящик. Тонкая струйка из ящика в яму. Два часа грохота и яма полна. За ночь вода согреется, и Семёновна за день ведёрками польёт огород.
     Интересен способ выращивания аборигенами крольчатины. Я участвовал в процессе. Мы с Петром выкопали яму в углу огорода. Полтора на полтора. И глубиной два. Сверху накрыли дощатым настилом с дыркой для вбрасывания кроликов и корма. С последующим добыванием из этой дыры вкусного мяса и малоценного меха.
Вбросил в эту яму Петя двух кроликов и забыл до осени. Наталья Семёновна не забыла. Регулярно бросала она в дыру выполотую траву и наливала из лейки воду в поилку. Кролики нарыли отнорков и стали жить и плодиться. Осенями, или по нужде, Петя брал длинную палку с рогулькой и выждав появления стада в центре ямы, пришпиливал самого крупного ушастого. Спускался и вынимал владельца мяса из меха. Тот с рождения не видел окрестностей и недолго любовался ими и в этот раз. Быстро превращался в рагу и немного корма для Пиратки. Так звали одного из представителей местной собачьей породы типа Кабыздох. Правда нашего кабыздоха мы с Петей звали Шашлыком. Очень это имя Наталье Семёновне не нравилось.
Заработки
    Все приезжие учащиеся техникума хотели излишеств. Новую авторучку, например, или вторую котлету, компот вместо чая… Многого хочется молодому человеку.  Поэтому зарабатывали. Редко удавалось вскопать весной огород и получить деньги, чаще платили натурой – первым луком. Поэтому мы иногда делали набеги на чужие огороды и брали недополученное при весенних полевых работах. Осенью можно было добыть помидоров и огурцов. Не попались ни разу. Хозяин квартирный по фамилии Галата, часто по вечерам читал нам лекции о вреде овощей из его огорода. Но мы у него и не брали. Разве что пару кустов картошки…. Кстати, я подсмотрел в энциклопедии, Галата это район в Турции. Или даже в Стамбуле. Имел он необыкновенной величины оттопыренные уши, на необыкновенной же, редькой хвостом вниз, голове. Неужели он турком был?
   Основным приработком к стипендии была разгрузка платформ со щебнем и вагонов с цементом. Восемьдесят рублей вагон цемента и пятнадцать рублей платформа. За вагон брались ввосьмером, а платформу за четыре часа я и один мог раскидать. Денежки платили мигомоментально.
Вагоны с вином или конфетами стоили дешево – часа два неспешной работы в бригаде и пятерка у каждого в кармане. Пространство ниже карманов заполняли конфетами. За поясом бутылка бормотухи, припрятанная в процессе разгрузки. Бой и утруска называлось!
   Счастливчик Базунов однажды разгрузил состав платформ с пшеницей, прибывший к элеватору. Правда, с последней платформой не повезло и бортом платформы ему сломало ключицу. Но быстро зажило, и к отопительному сезону он уже работал кочегаром в техникумовской котельной. Работать там мечтали все, а брали только восемнадцатилетних.
 
Замена интернету
   Библиотек было в поселке две. Техникумовская, с книгами и справочниками по программе. И районная. Тоже небольшая. Я бы даже сказал крошечная. Читальня с пятью всегда пустыми столами и рядами энциклопедий на полках, и десяток стеллажей в другой комнате. Мне, как берущему много, и возвращающему в срок, доверяли. Я пользовался нагло. Решил поучить латинский язык, к примеру, и нетолстый учебник вынес за поясом. Рассудил – все равно он уже двадцать лет тут на полке стоит, и никто его не раскрывал. А мне нужно было! Я читал «Человека, который смеётся», а там половина текста на латинском. Жалко потерялся учебничек при переездах.
   Читая книжки, я делал выписки и потом, с этими вопросами вечерами заседал в читальне над энциклопедиями. Нужное выписывал, а очень нужное аккуратно вырезал лезвием «Нева». Ну как карту, например, срисуешь? В те времена копий не делали. Очень боялся, что застукают и выгонят из библиотеки навсегда. Но все что можно было украсть, уже было украдено, в основном, до меня. Собрания сочинений, все знают, интересны только первыми тремя – четырьмя томами. Остальные десять пятнадцать – макулатура. Голсуорси, Уэлс, Беляев, Лондон, Ильф и Петров…. были представлены только последними томами. Сколько я не повторял библиотекаршам эти имена и не рылся в сданных и ещё не расставленных на полки книгах, ничего интересного не находил и мне не предлагали. И так было во всех библиотеках в моей жизни. Библиотекарши, в моем представлении, черствые и скупые тётки с фигушками на макушке. Скушно им, и надоели мы все с просьбами дать что-то интересное.
   Еще был в Щербактах дом культуры. Имени кого я уже забыл. Наверное, Цурюпы или какого ни-будь Амангельды. Изредка там давали шедевры типа «Мазандаранского тигра». Чаще индейские двухсерийные «Слезы матери», «Рам и Шиам» и прочую лабуду. Так что наши ребятишки учили уроки и перекидывались в картишки. Техникум вечерами нашими не интересовался и на танцы мы тоже не ходили. Поэтому, научившись за неделю, стремглав летел я на вокзал и в Павлодар, где меня ждали друзья и приключения. Там и танцы, каток, футбол, кинотеатры на выбор. А летом «Иртышские зори». И дорогие родители воспитывающие , в моё отсутствие, сестру Таню.