"Ой вы, девки, ой вы, бабы,
Что ревете зря, что ревете зря?
Вот пойдут за нами штабы,
А с ими писаря, а с ими писаря!"
Юлий Ким "Ополченцы"
- Служил-то ты где? – спрашивали бывало знаменитого российского брата Данилу Багрова.
- Да, в штабе – нехотя, сквозь сжатые иронично губы, отвечал он.
И ясно становилось, что не жалует Данила штабных.
Моя же двухлетняя армейская служба и в самом деле при штабе прошла.
Дивизия, в которую входил наш полк, охраняла большой и, наверное, ценный объект. Он был обнесен двумя рядами колючей проволоки, между которой по всему периметру была распахана контрольно-следовая полоса и сколочена из досок тропа нарядов.
Весь периметр был разделен на отрезки, закрепленные за различными подразделениями.
Батальоны, разделенные на роты, охраняли каждый свой участок. После суточного дежурства они возвращаясь в свою добротную пятиэтажную казарму. Отдохнуть и приготовиться к политзанятиям.
Заставы же, каждая со своим сектором охраны, жили самостоятельно. Большой дружной семьей в три десятка бойцов и тремя - четырьмя офицерами. Ребята редко выезжали на «Большую землю». Свой повар был у них и даже хлеб сами пекли. А чтобы служба скучной не казалась выращивали коз, поросят, кроликов, домашнюю птицу. По субботам в собственной бане мылись. Раз в неделю, аккурат после бани, приезжал к ним киномеханик и кино показывал.
Для этих бойцов здание полка из желтого красивого кирпича и было той самой «Большой землей».
На первом этаже этого оазиса, за дверью, обитой железом, располагалась строевая часть, а в ней - мое делопроизводство.
Там, за электрической пишущей машинкой "Ятрань" и проходила служба.
День и ночь печатал я всевозможные приказы, инструкции, отчетные формы и карточки, отвлекаясь на пару часов в день, аккурат после обеда, на поездку с Саней Скачковым в стареньком ГАЗике в штаб дивизии за почтой.
А еще по части иногда дежурил. Помощником дежурного.
И тогда ночью, когда дежурный офицер ложился спать, я устраивался поудобнее в кресле за столом, заставленным множеством телефонов, тревожных звонков и прочих атрибутов дежурки, и читал книги из необыкновенно богатой полковой библиотеки.
Когда во время дежурства случались в караулах или заставах происшествия какие, сообщали об этом дежурному. И я, после звонка, записывал полученную информацию в специальный журнал. Как правило это были ложные срабатывания сигнализации – то птица на колючку села, то снежный ком с дерева упал.
Вот и в ту ночь я не сильно удивился раздавшемуся звонку.
Звонил капитан - заместитель начальника одной из застав.
Он узнал меня по голосу и почему-то очень этому обрадовался.
- Привет – сказал он – тут вот какое дело – и он задумался, видимо подбирая слова.
- Понимаешь, к нам бойца молодого прислали… «Старики» пытались его обломать… А он боксером оказался… Сильно ребят поколотил … Одним словом, убирать его нужно с заставы срочно… Или он сегодня кого-нибудь убьет, или его.
Я разбудил дежурного и передал ему просьбу капитана.
- А куда я его ночью дену? – плохо соображая спросонья сказал он.
Я набрал заставу, передал трубку дежурному и услышал нетерпеливый голос капитана:
- Ну, что там? Думайте быстрее. Не доводите до греха.
Ситуация усложнялась тем, что на сектор часовые выходили с настоящим боевым оружием. И случаи стрельбы были уже у нас в полку, и тела были, отправленные на Родину в цинковом ящике.
Дежурный поднял с постели начальника штаба и, извинившись, объяснил ему ситуацию.
- Что делать, что делать – сказал тот – вы, вот что, везите-ка боксера этого на гауптвахту. Пусть там отоспится, а завтра будем думать, как дальше жить.
Дежурный офицер, не скрывающий радости от информации о наличии у меня удостоверения старшего машины, перепоручил это задание мне.
Я позвонил в автороту и попросил разбудить Сережку Ковалева – водителя видавшего виды ГАЗ-51.
Не проснувшийся еще до конца, Серега достаточно оперативно подогнал к подъезду своего боевого коня.
Поехали.
Ничто не сравнится по красоте с Сибирью зимой. Дорога, искрящаяся в лучах автомобильных фар, лес с охапками снега на ветвях, ночная морозная дымка, тишина, покой.
Капитан, поджидавший у ворот заставы, был так счастлив нашему приезду, что готов был расцеловать и меня, и Серегу, и старенький ГАЗон, и даже, как мне показалось, молодого арестанта, стоявшего понуро рядом с ним.
Виновником торжества оказался рослый, крепкого телосложения армянин, одетый в толстые ватные штаны, ватную куртку и валенки. Из-под шапки, завязанной на подбородке, выглядывали круглые добрые глаза и большой красный от мороза нос. На вид ему было лет двадцать пять. Этакий боец – переросток.
По тому, как он безропотно и без лишних слов залез в пустой кузов с брезентовым тентом, было видно, что капитан объяснил ему сложившуюся ситуацию.
Дорога вела лесом, петляя между деревьев, изредка выныривая на поляны, служащие природными перекрестками. И снова ныряла в лес.
Через час мы выехали к железнодорожному переезду без шлагбаума, с будкой обходчика на противоположной стороне.
Сам обходчик – женщина неопределенного возраста с фонарем в руке стояла у будки и махала нам фонарем.
Поезда не было видно и трудно было понять, о чем она хочет до нас докричаться.
- Проедем – сказал Серега – успеем еще.
Я не пытался его остановить. Сказал только:
- Ты, когда рельсы переезжать будешь, газ не бросай.
- Ладно, не учи отца – буркнул он в ответ.
Машина, скрипя и качаясь из стороны в сторону, стала медленно въезжать на железнодорожные пути.
Когда колея оказалась между передними и задними колесами заскрежетало что-то под машиной, захрустело, умолк двигатель, мы остановились.
Наступила звенящая тишина. На несколько мгновений всего.
По тому, как подрагивала под нами земля, стало понятно, что приближается товарняк – невидимый, неспешный, тяжелый.
Дама с фонарем, не перебегая полотна, закричала взволнованно и визгливо:
- Зачем встали, нельзя здесь стоять, нельзя-я-я-я…!
Сергей повернул ключ в замке зажигания, но ничего не произошло. А потом еще, и еще. С тем же результатом.
- Аккумулятор – сказал он и замер за рулем.
Путевая обходчица перебежала наконец колею и кричала уже у двери водителя:
- Уезжай, уезжай, уезжай отсюда!
Лес справа от меня озарился ярким светом. Вынырнул из-за деревьев небольшой тепловоз с площадкой – балкончиком впереди. На площадке были люди. Много людей. Они бегали по ней и отчаянно махали руками, что-то беззвучно крича.
Я открыл дверь и попытался выпрыгнуть из кабины. Даже успел поставить ногу на подножку.
Но вспомнил вдруг про пассажира в кузове.
Я не был уверен, что он догадается выпрыгнуть из машины. И как-то быстро сообразилось в эти мгновения, что это мне придется отвечать потом за угробленную человеческую жизнь. И за угробленный автомобиль тоже.
Я вернулся на место и захлопнул дверь.
Сергей сгорбившись сидел за рулем и молчал.
- Серега, что делать будем?
Он очнулся и полез под рулевую колонку, откуда после небыстрых в звоне железа поисков появился наконец с кривым заводным ключом в руках.
- Я крутить буду, а ты газ жми – сказал он и выпрыгнул в объятья обходчицы.
Неотвратимо приближался тепловоз, ослепив прожектором. И слышны уже были громкие голоса людей на его площадке.
Я никак не мог добраться ногой до педали газа – мешали шинель и длинная ручка переключения скоростей. Наконец, мне удалось перенести ногу, дотянуться до нее и выжать до пола.
Сергей крутанул ручку и двигатель заурчал. Сразу, ровно и надежно.
Он неспешно, как мне показалось, влез в кабину и несколько раз прогазовал педалью.
- Серега, съезжаем на полном газу – сказал я – другого шанса не будет.
Он выжал сцепление, включил передачу и, отжав газ до упора, выкатил машину через рельсы. Проехав несколько метров, мы остановились.
А сзади, под аккомпанемент матюгов, обдавая нас снежным ветром, опилками и одуряющим духом свежеспиленного дерева, уже катил состав с лесом. Он был бесконечным, шел долго. И только колеса его на стыках выбивали в такт с нашими зубами монотонную неспешную песню:
- Ту- ту- тум… Ту- ту- тум… Ту- ту- тум…
Тетка рядом все еще продолжала кричать:
- Ну, что вы здесь встали, нельзя здесь останавливаться, нельзя!
Прогрохотал состав, стало темно и тихо. Мы сидели и молчали. И тетка молчала. Только стояла рядом и пристально всматривалась в окно кабины.
- Дай закурить – произнес Серега.
Я достал из кармана пачку «Беломора», выбил из нее папиросу, протянул ему.
Достал папиросу и себе, чиркнув спичкой о коробок, передал вспыхнувший огонек Сереге. Прикурил сам.
И заметил вдруг, как трясутся мои руки. И как трясется зажженная беломорина в Серегиных губах.
Вытянув в три затяжки папиросу, я, минуя подножку, выпрыгнул на дорогу, обошел машину и задрал полог тента.
Арестант наш был на месте.
- Ты почему не выпрыгнул? – спросил я его.
- А зачэм вы стали тута, тута астанавливатся нильзя? – вопросом на вопрос ответил он.
Голос его негодующе дрожал.
И я не стал ни о чем его больше спрашивать.
Дальнейшая дорога прошла без приключений. Ехали молча, каждый по-своему обдумывая случившееся.
С Серегой договорились мы никому о происшествии этом не говорить и обещание свое выполнили.
Четыре десятка лет прошло с той поры.
Теперь можно.
На фото - страничка из дембельского альбома.
Жили дружно. Петя Скоропад - классный парень с Украины, Сережа Ивашкевич - белорус. А на соседних койках спали армяне, грузины, узбеки, дагестанцы...
И делить нам было нечего.