Что же, сударь. Раз Вы интересуетесь судьбой этой леди, я могу рассказать вам кое-что интересное. Но знаю я мало. Так, что на длинную историю не рассчитывайте.
Это был удачный день, я заработал два золотых, не нынешних лаурелей-недомерков, а два полновесных золотых соверена. Хотя, признаться, меня и надули, но в накладе я не остался.
В те дни я служил на барке «Апостол Фома». Шли мы через западный океан из Плимута к берегам Барбадоса. Рейс протекал однообразно и скучно, пока два пассажира не повздорили из-за карточной игры и не подрались. Вахтенный, заметив неладное, ударил в рынду. Но прежде, чем мы сумели разнять драчунов, один из них проткнул другого шпагой. Рана была опасная, но не смертельная. Обоих дуэлянтов и ещё одного, причастного к делу дворянина капитан велел посадить под арест.
Бедняг заперли в душных каютах, запретив им даже подниматься на палубу. Ничего не поделаешь. На судне должен быть порядок. Раненый был молодой ирландский дворянин. Не помню его имени. Смазливое личико. Наивные, излучающие благородство глаза. Обычно дамы тянутся к таким личностям, как креветки на свет. Видят в них разом и мужчину и ребёнка. Так вышло и в этот раз. На судне была единственная дама, та самая графиня, о которой вы спрашивали. И она со своей горничной взялась ухаживать за больным. Вот когда я ему позавидовал. Почему так устроен мир? Одному всё – и титул, и деньги, и дамы, а другому шкот в руки, сухарь в зубы и линьком по спине?
Вторым приключением был средней силы шторм. Я бы сказал, что Господь послал нам небольшую забаву, дабы мы не сдохли от скуки, но во время шторма внезапно открылась течь в грузовом отсеке. Тут, конечно, всем стало не до смеха. Ведь течь была где-то под грузом. Поди, найди её. А открепишь груз, он тебя же и раздавит при такой качке.
Удовольствие не очень большое, когда в тёмном трюме приходится перекладывать груз с борта на борт, когда потоки трюмных вод сбивают тебя с ног, а вокруг плавают и сталкиваются тридцатишестигаллонные бочки, угрожая тебя раздавить, как блоху. Но всё же пробоину мы нашли и наложили пластырь. А потом плотник с помощниками её законопатили.
Однако, так, или иначе, всё же мы прибыли в порт назначения и благополучно бросили якорь.
Все были довольны, что нудное плаванье подошло к концу. Все, кроме арестантов, их ждал суд.
Из-за тесноты в гавани, мы встали на внешнем рейде, спустили шлюпки и начали разгрузку. Первым делом следовало вывезти на берег пассажиров и их багаж, чтобы не мешали разгружать трюмы.
Я работал на одной из шлюпок, принимая пассажиров. Первым делом свезли на берег господ и их слуг. Потом подняли из носового отсека тринадцать семей пуритан. Всю дорогу они вели себя тише корабельных крыс. Многие пассажиры даже не подозревали об их существовании. Только в наш кубрик иногда доносились их заунывные псалмы.
И вот, когда я насажал полную шлюпку этих бедолаг в чёрных убогих одеждах, как вдруг, прямо напротив меня, среди грубого сукна мелькнул чёрный бархат.
Эге! Да это же та самая дама, графиня! Она уселась на банке прямо напротив меня. Надо сказать, что она была вдова и носила чёрное платье. Лицо её всегда закрывала чёрная вуаль. Пуритане тоже по своему обычаю носят всё черное. Заметить её в этой чёрной толпе было нелегко.
-Добрый день, миледи, - обратился я к ней. – Лопни мои глаза, но я никак не ожидал вас увидеть! Готов поклясться, что вы отчалили с первой шлюпкой.
Она обернулась, тылом кисти приподняла вуаль. Голубым пламенем сверкнул на бархате перчатки сапфир. Голубые искры пробежали по граням крошечных бриллиантов, обрамлявшим камень.
Раньше я ни разу не видел её без вуали. На вид ей было лет тридцать с чем-нибудь. Правильные черты лица. Светло-голубые глаза завораживали, притягивали внимание.
-Забавно, - сказала она. – Если бы я уехала с первой шлюпкой, то как попала бы в эту? А глаза у вас, Джимми, красивые. Мне будет жаль, если они лопнут.
Я несколько удивился, что она знает моё имя. Потом подумал, что меня сегодня окликал кто-то из матросов. Вот она и услышала.
-Простите, ваша милость, я и сам понимаю, что перепутал. Но хоть убейте меня, я собственными глазами видел, как вы садились в шлюпку вместе с вашей горничной.
-Верно. Сначала я села в шлюпку. А потом вспомнила, что забыла в каюте одну вещь и вернулась.
-Отчего же вы не послали горничную?
-Я хотела это сделать, но как представила, что буду битый час шататься по этому грязному порту, ждать пока привезут багаж, пока Бетти найдёт экипаж и гостиницу. Вот и решила я отпустить её раньше. Пусть хлопочет. А я приеду позже и не в такой тесноте.
-Разумно, ваша милость.
-А я тебя помню, - вдруг сказала она. – Ты вперёдсмотрящий. Тебя зовут Джимми Лэмкин.
-Точно, ваша милость, я и не думал, что вы запомнили моё имя. Обычно незнакомые господа зовут меня: «Эй ты рыжий!». Только я не вперёдсмотрящий, я марсовый. Вперёдсмотрящий в вороньем гнезде сидит гораздо выше меня, на самой верхушке фок-брам-стеньги, а я вон там, на нижнем клотике.
-Это даже хорошо, что ты не вперёдсмотрящий, значит, не обязан всё видеть.
-Это точно, ваша милость. В нашем деле гораздо важнее хороший слух, чтобы команды со шканцев хорошо слышать.
-Хочу проверить твой слух, - сказала она, сложила ладошки орехом и потрясла ими. – Что слышишь?
-Звенит что-то, ваша милость.
-Молодец, угадал, - говорит она и протягивает мне руку. Раскрыла ладонь, а там два золотых соверена сверкают. – Держи, это тебе.
Я оторопел.
-Мне? За что? - говорю.
-За хороший слух, - говорит она.
Я мнусь, не знаю, шутит она или всерьёз.
-Ты, что золота не любишь? – усмехается она.
-Люблю, ваша милость.
-Так бери скорей, пока дают.
Я, конечно, не стал долго ломаться – взял монеты. Тут подали команду: «Вёсла на воду». Я взялся за весло. Пошли мы к берегу. Я гребу, а она напротив меня сидит. Вуаль откинута. Бриз её белокурые кудряшки перебирает. Она смотрит на меня своими колдовскими глазищами и чуть улыбается. Чувствую, у меня от этого взгляда спина сама собой распрямилась, плечи расправились, в руках силы вдвое прибыло.
И всё же дураком себя чувствую, потому, что ничего не понимаю. За что она мне монеты дала? Как она узнала моё имя, и как запомнила? Ведь на барке сорок человек команды, да ещё пассажиры.
Когда мы к пирсу причалили, стали пассажиры на берег сходить. Я подал ей руку. Она снова посмотрела мне в глаза и говорит:
-Коли золото любишь, запомни, молчание - тоже золото. Особенно я не люблю, когда рассказывают обо мне, будто я общаюсь с еретиками.
Тут только до меня дошло, что она покупает моё молчание. По какой-то причине не желает она, чтобы я об этой встрече рассказывал!
-Будьте спокойны, ваша милость. Джимми Лэмкин не из болтливых.
Так мы и расстались. Я долго вслед ей смотрел. Вижу к ней горничная подбежала, книксен сделала, шепчет что-то на ухо. Потом они вместе в толпе затерялись. А я остался в шлюпке. У нас был приказ, дождаться констебля с конвоем, чтобы арестованных к судье препроводить. Вот мы их и ждали. Нарочный-то ещё в первой шлюпке к судье послан был.
Ждать пришлось долго. Эти сухопутные вечно важничают, изображают, будто очень заняты. Пришли они часа через три, идут вяло, вразвалку, констебль и трое солдат из гарнизона. Если бы я так вяло вылезал из люка по команде аврала, мигом от боцмана в зубы получил бы.
В шлюпку садятся неуклюже, как барышни. Того гляди за борт плюхнутся.
Сели мы на вёсла, доставили их к борту Апостола Фомы. Только я через планшир ногу перекинул, боцман велел мне проводить наших гостей к заключённым. Я мигом спроворил.
Подходим к каютам. Эти каюты рядом были только переборкой разделены. Двое арестантов сидят себе на рундуке, одетые. Слуга при сундуках их сидит. А дверь в другую каюту, где раненого содержали, прикрыта. Заглядываю я туда. Вот это номер! Он спит. Похрапывает, как тюлень!
Я его в плечо толкаю:
-Пора, ваша милость, - говорю. – За вами конвой прибыл.
А он дрыхнет, в ус не дует.
Я трясу его:
-Мастер, к Вам гости! Что же Вы их не приветите?
Он приоткрыл глаза, промычал что-то невразумительное и снова уснул.
Тут констебль меня отодвинул.
-Посторонись, - говорит, - рыжий, я уж знаю, как с арестованными разговаривать.
Наклонился он к самому уху спящего, да как заорёт:
-А ну, встать!
И лещей ему по щекам. Храп на мгновение прервался, а потом возобновился с прежней силой.
-Пьяный, что ли? – говорю я.
Констебль рывком сдёрнул одеяло, повернул заключённого лицом кверху. Я поднёс ближе фонарь. Глядь, а это вовсе не ирландец! Я говорю:
-Вот, черти морские! Это же наш доктор!
-Какой ещё доктор? - спрашивает констебль.
-Да наш корабельный врач, - отвечаю. – Как он здесь очутился?
Констебль принюхался и говорит:
-Да он пьян! А где же Ваш дуэлянт?
-Не могу знать, - отвечаю.
Ну, тут началось… Позвали капитана. Велели обыскать судно от флоров до топ-бимсов. Нету нашего ирландца.
Капитан громыхал, как сорокафунтовое орудие:
-Где арестованный? Упустили разгильдяи? Кто на вахте стоял? Как у вас с борта судна среди бела дня арестованный мог удрать? Со всех шкуру спущу!
У всей команды спины уже чесались от предвкушения расплаты.
Потом кэп немного успокоился и сменил галс, вызвал всех старших, кто шлюпками командовал, стал дотошно выспрашивать. Но никто арестанта нашего не видал. Как в воду канул!
Я-то уже понял, куда он делся. Неспроста наша графиня раздвоилась. В первый раз, когда она со служанкой в шлюпку садилась, на ней плащ был. А плащ хорошо скрывает фигуру. Сошёлся ли корсаж на спине, затянуты ли шнурки, под плащом не видно. На голове густая вуаль была.
Вот хитрая особа! Чем она так доктора опоила?
Нет, я уж ничего не стал говорить. Только рот раскрой, попадёшь под горячую руку, сразу виноватым сделают. Нет уж, из толпы лучше не выделяться. Все ничего не заметили, ну, и я как все.