– Ребята, я бы хотел с вами посоветоваться. Мне слишком сложно принять решение самостоятельно. Не знаю, как поступить, – Рейдж расположился за широкой частью стола лицом к окну и, будучи радушным хозяином, разливал по чашкам чай. В качестве угощения у него было печенье и сваренное матерью клубничное варенье. Двое друзей молодого человека расселись с торцов – друг против друга. Как вечные идеологические соперники.
Слева развалился на стуле Гройс. Он имел вид типичного байкера, для которого в этом мире есть мало преград: косуха, чёрная бандана, из-под которой виднеются длинные волнистые пряди непонятного сизого цвета, синие джинсы. Возле порога небрежно брошены сапоги-ковбойки. Рейджу нравился Гройс. Он всегда так уверен в себе. Иногда это даже пугало, но не могло не восхищать. Резкий, бескрышный, жёсткий. В общем, брутальный рокер. Такой, каким Рейдж всегда хотел стать, но не решался.
Полную противоположность Гройса воплощал Нейл, находившийся справа. Это тщедушное существо являлось слабым звеном в их компании, но они, почему-то, продолжали с ним общаться. Одет как типичный маменькин сынок, который вот уже лет сорок не может вылезти из под её крыла и неуёмной опёки: слишком короткие штаны, в которые заправлен вязаный свитерок, куцый пиджачишко, нелепо топорщившийся поверх свитера. Тусклые белёсые волосы зализаны назад. Большие очки в старомодной оправе портят и без того не особо приятное впечатление о не старом ещё мужчине. Рядом на столе примощена шапка «петушок», которая вот уже лет двадцать вышла из моды. Да, он действительно был зашоренным, забитым и безвольным фанатиком, который поклонялся культу своей мамы. Рейдж презирал его всеми фибрами души.
Сам же хозяин комнаты представлял собой нечто среднее между своими друзьями. Скорее всего, именно его присутствие держало их вместе, иначе те давно бы уже поубивали друг друга, отстаивая противоположные точки зрения. Вернее, Гройс бы грохнул слабака Нейла, который мог кипятиться только на словах и то лишь в том случае, если кто-то оспаривал наставления или действия обоготворённой им мамочки. Сам Рейдж в споры старался не ввязываться. Он вообще, по мере возможности, держался в стороне и выступал лишь в качестве миротворца между этими двумя. Его можно было назвать серым мышем, абсолютно невыразительным и обычным настолько, насколько только может быть обычным серый мыш. Если на Гройса или Нейла в толпе сразу обращаешь внимание, то Рейдж абсолютно незаметен. Пройди он рядом, и то вряд ли бы кто-то обратил на него внимание. Если описывать его одним словом, то лучше просто сказать – «никакой». И спаленка у него такая же невыразительная.
– Выкладывай, что там у тебя, – вальяжно отозвался Гройс.
– Ну-у-у... – Рейдж немного замялся, подбирая правильные слова. – Мама попросила никогда не жениться и всегда быть с ней, – парень говорил торопливо, будто боялся передумать, и крутил в руках чайную ложку. – Говорит, от девушек одно только зло и что никто из них никогда не будет любить меня так же сильно, как она.
– Свежо предание, да верится с трудом! Шли её лесом! – безапелляционно проговорил рокер.
– Как можно?! – возмутился Нейл. – Ты говоришь безрассудные вещи!
– Это она несёт бред! – возразил байкер. – Ты ведь не собираешься положить на свою жизнь из-за неё?! – обратился он к мышу.
– Что? С каких это пор забота о маме стала грехом?! – не унимался очкарик.
– С тех самых, когда эта забота доходит до абсурда! – припечатал Гройс.
– Ребята, но ведь она прогнала отчима. Теперь я её единственная опора, – попытался объяснить ситуацию Рейдж, продолжая терзать в руках несчастную ложечку.
– Да, конечно! – рокер презрительно скривился. – А чем она раньше думала?
– Ну, каждый из нас может ошибаться... – неуверенно проговорил мыш и потупился.
Брутал покачал головой и посмотрел на него, как смотрят обычно на нерадивое дитя, которое никак не может понять очевидные вещи:
– Ты забыл, как она не выпускала тебя на улицу, потому что там на её драгоценного сына могут «плохо повлиять»?
– Но ведь в соседнем дворе гуляли хулиганы, – Рейдж выглядел растерянным.
– Подтверждаю! – согласился слабак.
– Ага, гуляли. Зато в твоём дворе было немало нормальных парней и девчонок! – Гройс, похоже, был возмущён больше, чем сама «жертва родительского произвола».
– Слушай, – мыш оставил, наконец, в покое многострадальную ложку, вскочил и нервно прошёлся по комнате, – я далеко не со всем согласен, что она говорит или делает. Но не всегда могу ей перечить. Это же моя мать!
– И правильно! Мама всегда права. Она лучше знает, что тебе нужно! – заявил очкарик, наставительно подняв палец.
– Да ладно! – пренебрежительно усмехнулся байкер. – А если она скажет тебе сигануть из окна? Ты тоже с радостью это сделаешь?
Рейдж промолчал, но (так, на всякий случай) выглянул в окно и с облегчением «вспомнил», что они живут в частном доме и его комната находится на первом этаже.
– Она такого никогда не скажет! Мама желает своему сыну только добра, – слабак всё ещё держался уверенно.
– Ну-ну... А замуж второй раз она тоже ради него вышла? – пренебрежительно сказал Гройс. – И потом под мужа подложила. А ему, – он указал на Рейджа, – между прочим, ещё и шестнадцати не было!
Мыш вздрогнул и весь ощутимо напрягся. Его кулаки сжались с такой силой, что побелели костяшки пальцев, но он по-прежнему не проронил ни слова.
Рокер заметил состояние парня, стремительно подошёл к нему, обнял и стал мягко поглаживать по волосам, успокаивая и давая защиту. Тот мелко задрожал и прижался к утешителю. Гройс в ответ вздохнул и положил голову Рейджа себе на плечо. Так отец успокаивает сына, без слов говоря, что никому не даст его в обиду.
– Она здесь ни при чём, – слабак не сдавал позиций, хотя и сбавил тон, увидев реакцию мыша. – Что ей ещё было делать, если она разрывалась между любовью к сыну и к мужу, которого... эм... всего лишь потянуло на «сладенькое»?!
– Ты называешь любовью то, что она сотворила с собственным сыном?! – брутал, кажется, готов был взорваться, но сдерживался, чтобы не напугать Рейджа.
– Любовь имеет много разных форм... – начал Нейл, но Гройс не стал ожидать продолжения.
– Не смей оскорблять любовь, приписывая ей всякие извращения! – рявкнул он, потом спохватился и сказал уже тише: – Итак, у тебя поворачивается язык называть любовью то, что она сотворила с сыном?!
– Ребята, не ссорьтесь, не ссорьтесь, – попытался их разнять мыш, который понемногу приходил в себя.
– Нет, пусть он ответит! – Гройс аккуратно усадил мыша на кровать и подошёл к столу. – Или я выбью из него этот ответ!
– А что такого она сотворила?! – недоумевал Нейл. – Если бы она этого не сделала, муж бы от неё ушёл. Неужели вы этого не понимаете?! Как можно быть такими эгоистами?! Вам всё равно, если вы разрушите счастье матери? Хотя да, – он скривился, – вы же его уже разрушили. Это ведь по вашей милости она от мужа ушла!
Рокер угрожающе навис над очкариком:
– Счастье?! В каком месте, позволь спросить, это было счастьем? И что это мы такое замечательное разрушили?
– У неё был муж. И она заботилась о сыне. Он не голодал, нормально одевался. Или было бы лучше, если бы он жил в детдоме?! – слабак, похоже, искренне верил в то, что говорил.
– Да лучше бы он на улице рос, чем проходил через тот ад, в который мамаша с отчимом превратили его жизнь! – байкер с такой силой ударил кулаком по столу, что чай расплескался. Но это, похоже, помогло ему немного успокоиться.
– Не хами! – Нейл брезгливо отодвинулся от расплывающегося по скатерти пятна. Рейдж поспешил ему «на помощь»: взял несколько салфеток и аккуратно, чтобы они не разлезлись, промокнул разлитый чай, но в разговор пока не вступал. – Нельзя так говорить о маме.
– Смотря о какой! – брутал нервно взъерошил волосы.
Нейл снова развалился за вытертым столом:
– О любой! Мать ради своего ребёнка готова на всё, и он должен платить ей тем же.
– Часто бывает именно так. Но не в данном случае, – вздохнул Гройс.
– Ты просто ничего не понимаешь! Свою-то маму давно видел? – очкарик насмешливо оглядел идеологического противника.
– Не иронизируй! – поморщился рокер. – Я ушёл из дома, когда мне было четырнадцать, и ничуть об этом не жалею. Иначе бы я не стал тем, кем стал!
– И кем же ты стал? – издевательски спросил слабак.
– Успешным человеком, который сам принимает решения и отвечает за свои поступки, – спокойно ответил байкер. – А теперь посмотри, в какое ничтожество превратился ты под гнётом неустанной «заботы» и кудахтаньем своей маман!
Нейл встрепенулся:
– Не переводи стрелки! И вообще, речь сейчас не о нас. Мы должны помочь Рейджу. Он попросил у нас совета.
– И каждый из нас его дал. Только диаметрально противоположный! Но если быть честным, – Гройс снова сел за стол и посмотрел на мыша, – я думаю, что Рейджу самому нужно решить, что ему делать. Этот выбор он должен сделать сам!
– Не уверен, – очкарик с сомнением покачал головой. – Если бы он мог справиться сам, то не позвал бы на помощь нас, не думаешь?
– Ребята, знаете, я отлучусь на минутку. Душновато тут. Умыться хочу, – вклинился в разговор Рейдж и поспешно выскользнул из комнаты.
– Разве здесь душно? – удивился рокер ему вслед.
Мыш глубоко вдохнул, потом выдохнул и умылся прохладной водой. В голове прояснилось. Теперь можно продолжить дискуссию.
Однако когда парень вернулся в свою комнату, то друзей там не застал. Об их присутствии напоминало лишь нетронутое угощение да чашки с таким же нетронутым чаем.
– Неужели они окончательно поссорились за время моего отсутствия?! Так и знал, что нельзя оставлять их вдвоём без присмотра.
Вот вечно они так. Он о них заботится, чай наливает. А они не пьют, только спорят друг с другом.
Рейдж вздохнул, вышел из спальни и постучал в комнату матери:
– Ма-ам, мои друзья ничего не говорили перед уходом?
Послышался шорох, потом распахнулась дверь, из-за которой появилось обеспокоенное и осунувшееся лицо немолодой женщины:
– Но милый, к тебе сегодня никто не приходил...
– Эм-м, правда? Хм, может, приснилось? Но я же наливал им чай... – нахмурился парень. – Ладно, пойду посплю.
– Иди, сынок, иди. Отдыхай, – торопливо проговорила мать и, когда сын вернулся к себе, схватила телефон и набрала знакомый номер.
– Алло, доктор, – произнесла женщина и тяжело вздохнула, – Рейдж снова видел своих «друзей».
– Ничего не поделаешь. Вы же всё прекрасно понимаете. Как я и говорил, теперь в нём сосуществуют несколько личностей. Маменькин сынок, которым вы хотели его сделать и образ которого был Реджинальду всегда ненавистен, но реален настолько, что воплотился даже «наяву» – визуализировался, да ещё и в гипертрофированном виде, – в голосе доктора послышалось неодобрение. – Этой слабой стороне противостоит образ брутального сильного парня, которому всё нипочём, для которого мало что может быть преградой. Тот идеал мужчины, каким ваш сын всегда хотел стать, но не мог. Не хватало смелости. И между двумя такими разными полюсами страдает его настоящая сущность, серая, невзрачная и нерешительная, которая не может выбрать ни одну из сторон и продолжает жить с этой неопределённостью, – мужчина ненадолго замолк, а потом беспощадно добавил: – Как это ни печально, но именно вы сделали сына таким. И, к сожалению, совершенно не выполняете моих рекомендаций. Поэтому вам теперь с этим и жить...