Вот сюда, Эля, в этот уголок мы вас и положим, - сказала Люся и дала нам несколько поролоновых подушек без чехла.
Я разложила их на полу, накрыв старым байковым одеялом, и на него же бросила подушку и мы с дочечкой устроились спать.
Наши дети теперь вместе играли. Люся светилась:
- Яночке теперь не так одиноко, да может, меньше будет болеть и лучше будет кушать за компанию?
А ела она очень плохо, каждое кормление проходило чуть ли не со слезами и была такая щупленькая, с белокурыми кудрями на голове. Она буквально вся светилась от своей худобы.
Я бегала со своими бумагами и помогала Люсе по дому. По сложившимся обстоятельствам, мне предстояло остановиться на постоянное местожительство здесь, в этом городе. Ехать было дальше некуда и не к кому. Поэтому, в первую очередь нужно было устроить ребенка в садик. Пришлось носиться с маленьким ребенком на руках по всем детским садам города в поисках места. Но кругом был отказ. Тогда решила, что если сама буду устраиваться в детский садик няней, то и моему ребенку должны будут предоставлять место. Но, и этот мой вариант не сработал.
Решила идти другим путем. Пошла по всем руководящим верхам, решила применить
военный маневр. Но кругом, куда бы ни обращалась, был полный провал, чиновничье равнодушие. Никто ни на мое горе, ни на слезные просьбы о том, что ребенок голоден, что нечем кормить, потому что не могу идти работать, малышку некуда девать, и внимания не обращал. И с каждого очередного кабинета меня старались быстрее выпроводить, чтобы не портила тут их спокойную, размеренную бюрократичную жизнь никчемными, на их равнодушный взгляд, проблемами.
Некоторые даже предлагали мне поступить так:
- Вы отвезите ребенка к своей свекрови и оставьте там, а сами заявите в милицию, что ребенка оставили у неё.
Но не абсурд ли это? Свекровь выгнала нас из своего дома в зиму на улицу, чтобы и духу нашего там близко не было, чтобы не мешала ей сыну подыскать новую невестку. Кто же там примет мою маленькую дочь.
Несмотря на все отказы, продолжала ходить, просить, доказывать. Где только не была. И ни я, ни пройденная мной военная служба на флоте, ни мой голодающий ребенок никого не волновал.
А в те годы было большой редкостью отслуживших действительную военную службу девушек. Мой маневр не сработал, дал крупную осечку. Местных властей - народных избранников не интересовали, а даже раздражали просящие помощи отставные военнослужащие и тем более с маленьким ребенком.
После очередного отфутболивания меня, не видя другого выхода, я затащила детские саночки, со спящим, завернутым в одеяло маленьким ребеночком прямо в кабинет, на красные ковровые дорожки председателя Горисполкома. Встала посередине его огромного кабинета и сказала, отчеканивая каждое свое слово:
- Всё. Я больше никуда отсюда не пойду. Останусь со своим голодным ребенком и буду здесь жить!
Председатель мог, конечно, вызвать кого надо и выпроводить меня куда следует. Но он, почему-то не сделал этого. Перед этим я была на приеме у него и он тоже отправлял по некоторым детсадовским адресам, где благополучно мне отказали.
От такой моей смелой прыти у него очки поползли на затылок. Если ранее заходила к нему в кабинет одна и чуть ли не с поклоном, то теперь вошла, затащив за собой детские саночки вместе с ребенком. На одном дыхании выпалила ему всё и, закончив свою дерзкую речь, плюхнулась на стулья, выстроенные вдоль стен, не дожидаясь его приглашения и, не удержавшись от безысходности своего положения, заплакала, не в силах больше сдерживать свои эмоции.
Прекрасно понимала, что это была последняя инстанция, где могли бы мне помочь. Если сейчас уйду и отсюда, не добившись своей просьбы, то уже нигде, ничего не добьюсь.
Я говорила и говорила. Доказывала, объясняла, убеждала и, вновь слезы лились из моих глаз так, что вся раскраснелась и распухла, словно, после большого бодуна, а мой, и без того курносый, некогда такой аккуратненький носик, сделался картошкой.
- Понимаете, у меня нет работы, значит, и нет денег, а раз нет денег, значит, голодаем с дочкой. Я не могу идти работать, потому что ребенка девать некуда. А ребенка не могу устроить, потому что нигде не работаю пока. Получается, замкнутый круг. Нет работы - нет денег, а нет денег - не на что и негде жить. И ребенка нечем кормить.
Председатель слушал меня, подставив кулак под свой тяжелый подбородок, словно, удерживая голову, чтобы она не упала от очередных моих убеждений и, не проронил ни слова и ни разу меня не перебил. Это меня даже несколько обескураживало, настораживало. Я не знала, что он может мне выдать через минуту. Но решила идти «ва-банк», все равно мне терять уже было нечего. Все, что можно было потерять, уже потеряно. И я продолжила свою речь, упомянув, что семьдесят девятый год был объявлен Годом Ребенка.
- И что же получается, - только отметили первый раз Год Ребенка, а у меня уже ребенок голодает, как в отсталых, неразвитых капиталистических странах. Потому что… , - и вновь начала, загибая свои пальцы, перечислять все преграды, через которые не могу пробиться.
Он упрямо молчал, продолжая слушать, изредка поглядывал в мою сторону. То ли сочувствовал мне, то ли напряженно думал о чем-то своем.
Наконец он поднял телефонную трубку и стал набирать какой-то номер. Я затихла, перестала плакать. Услышала, как он позвонил одним, позвонил другим. И всем задавал один и тот же вопрос:
- У вас в детском садике не найдется одно место для ребенка?
- Нет, - был ответ на другом конце провода.
- А для самой мамочки няней устроиться?
- Нет, - вновь звучал ответ.
Я уже совсем замолчала. Сидела, чуть слышно дыша. Боясь мешать ЕМУ вести беседы с важными людьми. Но вот снова ОН набрал какой-то номер телефона и все тот же вопрос. Резкий, но в то же время равнодушный голос на том конце провода:
- Да пусть сама мамашка возьмет, да и пробежится по всем детским садам города, поспрашивает.
- Тамара Ивановна, ей, с маленьким ребенком на руках легче пробежаться по зимним, морозным улицам по всем детским садам города или вам, сидя в теплом кабинете поднять телефон и прозвонить? - и в сердцах бросил трубку.
Помолчав, подумав немного, он вновь поднял его и, дозвонившись до нужного ему абонента, сказал:
- Юлия Ивановна, сейчас к вам подойдет молодая мамочка, с маленьким ребенком на руках. Помогите ей, пожалуйста. Я вас очень прошу.
На том конце провода молчали, но затем последовал очередной вопрос, которого я не услышала, но смысл был понятен.
- Да, да. Ситуация очень сложная, - сказал он в трубку и, поблагодарив, положил на рычаг и тут же обратился ко мне, на ходу чиркая на титульном листке записку.
- Сейчас вот идите по этому адресу, вас там ждут. Скажите, что пришли от меня.
Поблагодарив его, я потянула за собой детские саночки вместе с ребенком по направлению к выходу. А дочка, разморенная после жуткого морозного воздуха и разогревшись в теплом кабинете, теперь продолжала спать в своем, конвертом завернутом одеяле. Оказавшись на улице города, мы направились по адресу, указанному на заветном листке, владельцем которой теперь была я.
Расспросив у прохожих местонахождение данного учреждения, я буквально побежала туда и саночки не казались уж такими тяжелыми, неповоротливыми. Мне казалось, что вновь зацвели сады в эти зимние месяцы. Уже и голод не так одолевал меня. Все вперед, все ближе к спасательному плоту.
Наше появление в этом заведении, куда мы буквально прибежали, совпало с обеденным перерывом. Оставив саночки на улице, на руках занесла спящего ребенка в коридор и уложила на стулья, что предназначались для посетителей, и развернула одеяло. Других посетителей на прием к главному врачу не было.
Я тихонько постучалась в дверь приемной.
- Извините, а можно мне увидеть Юлию Ивановну?
- Её нет, - последовал резковатый, но в то же время равнодушный ответ.
- А где же она? - растерялась я, боясь думать о том, что вновь со мной могли сыграть злую шутку.
- Она ушла на обед, - и, подойдя к двери, резко захлопнула её буквально перед моим носом. Я отошла. Пытаясь успокоиться, стала вышагивать метры небольшого коридора, каждый раз оглядываясь на входную дверь, в надежде сразу же увидеть пока незнакомую мне Юлию Ивановну. Я знала, что обо мне уже знают и должны были ожидать моего появления.
"Не может этого быть, чтобы меня вновь могли обмануть, не может быть, - повторяла и повторяла про себя. Так не должно быть, но так плохо не должно быть постоянно, что-то хорошее должно же все равно произойти,- то ли убеждала, то ли так старалась успокоить себя. Когда-то черная полоса должна же пройти".
Внезапно проснулась моя малышка и громко заплакала. Плакала не от боли, а от ноющего в желудке голода. На плач дочери открылась дверь кабинета и выглянула сама Юлия Ивановна.
- Вы меня, наверное, ждете?
- Да, вас.
- Проходите ко мне.
Взяв ребенка на руки, прошла в кабинет.
- Присаживайтесь. И, пожалуйста, о вашем деле, - предложила она.
Как можно предельно коротко, изложила свою проблему. Она очень внимательно выслушала, затем, все также, молча подняв телефонную трубку, набрала незнакомый для меня номер.
- Здравствуйте, Вера Тарасовна. Это Юлия Ивановна вас беспокоит…. Я знаю, - сказала она, не давая собеседнице возможности вставить свое слово, - у вас там было одно вакантное место для ребеночка. Так вот, сейчас к вам подойдет мамочка с ребенком, и я прошу вас, Вера Тарасовна, решить этот вопрос положительно, - не давая опомниться той, закончила свой разговор Юлия Ивановна.
На том конце провода что-то пробормотали.
- Да, да, Вера Тарасовна, за них просил Сам. И я надеюсь, что проблем не будет с вашей стороны, - и, закончив разговор, обратилась ко мне:
- Сейчас напишу записку, и вы с ней пойдете в детский садик, находящейся вот по этому адресу. Подойдете к заведующей садиком и отдадите. Она ждет вас.
- Спасибо вам большое, Юлия Ивановна, за все, - и завернув свою дочечку в одеяло, вынесла её на руках и уложила на саночки. Прикрепив ленточкой свой драгоценный сверточек к саночкам, буквально побежала по направлению к детскому садику. То бежала, то устав уже от быстрой ходьбы по заснеженным, но уже расквашенным улицам города, чуть замедляла свои шаги, но не останавливалась ни разу. Всё сильнее билось моё сердечко.
"Сейчас, вот сейчас должны сбыться мои мечты о детском садике. Сейчас, еще немного, еще чуть, чуть", - мысленно уговаривала себя.
Все ближе и ближе подходила к детскому садику. Вот уже я во дворе, а вот и входная дверь в двухэтажное здание. Я развязала ленточку и, освободив свою ношу, взяла на руки и вошла внутрь. Преодолевая свое неимоверное волнение, поднялась на второй этаж и увидела такой заветный кабинет. Я робко постучалась, на ответ «да», приоткрыла дверь, представилась но, мне тут же предложили подождать.
Продержав в коридоре некоторое время, видимо, для пущей убедительности, нам наконец-то разрешили войти.
Проведя со мной собеседование, заведующая разрешила посещение сначала изолятора, после медицинской комиссии - осмотра врачами всех специальностей.
И тут без казусов не обошлось. Узнав, что у нас с дочкой пока нет прописки, участковый врач вдруг начала придираться то к одному, то к другому.
- Ну, надо же, ещё и прописки у вас нет, а вам уже и место в садике дали, - резко, со злобой и с какой-то, неприятной завистью, раздражением проговорила она.
Но в течение трех дней мы сумели пройти всех специалистов и стали посещать садовский изолятор. Это значит, с ребенком одни должны просидеть в этом изоляторе не полный день. Но просидев два дня, моя малышка заболела. Поднялась высокая температура. Врач поставил диагноз:
- Хрипы в легких. Посещение детского садика запрещено до полного выздоровления.
Наши хождения по мукам проявились именно сейчас. Тогда, рано утром, завернув её в одеяло, я укладывала на саночки и тащила за собой по всем инстанциям. А на улице был мороз, ветер. Ребенок замерзал не только от пронизывающего насквозь холодного ветра, но еще и от недоедания.
Возвращались поздно вечером голодные и холодные. Мои замерзшие пальцы уже не слушались, не могли развязать веревку, которой закрепляла ребенка к саночкам.
Войдя в жарко натопленный дом Люси, хотелось тут же упасть и заснуть. Но моя дочечка просила кушать. Люся никогда не отказывала, а наоборот старалась, чтобы её и моя девочка кушали вместе.
- Чтобы веселее было им вдвоем, - говорила она.
Ну, и совесть тоже хорошая штука, надо и о ней помнить. И я ни на секунду не забывала об этом.
Яна вместе с моей дочкой за свои капризы забывала, и каша незаметно съедалась. А я в свою очередь сгорала от стыда, что мне нечем расплачиваться за всё. Когда и вместе кормили детей, а чаще и голодным оставался мой ребенок. Мы позже ужина возвращались домой, стесняясь за свое иждивенческое состояние.
Как уже сказала, работы у меня еще не было, алиментов не получала и, естественно денег у нас тоже не было. Бывало, ужинают хозяева, аромат пищи - еды кружит нам головы и мой ребенок:
- Мама, кусять, кусять хоцю.
А мне давать нечего было ребенку, я лишь тихо просила её:
- Поспи, малышка, поспи чуток, - а у самой комок перехватывали горло.
А теперь она еще и заболела.
Но, где же брать денег на лечение. Заболевание очень серьезное и во что бы то не стало нужно лечиться.
В садик пока дорога нам закрыта и, естественно и самой устроиться пока тоже нет возможности - некуда девать больного ребенка.
В свои свободные часы старалась Люсе помогать во всех домашних делах: той же уборкой, приготовлением обеда, стиркой. Я не чуралась никакой работы, а все делала с удовольствием. Ведь она нас приютила и за квартиру с нас не брала ни копейки. Сколько благородства она проявила, в общем-то, к чужим людям, какими мы являлись для неё. Вряд ли бы еще кто-то так поступил.
Наскребла немного денег, и заняв у нашей хозяйки лекарства, которые у нее были в наличии и которые нам как раз подходили, стали лечиться. Лечение немного затянулось, но все-таки через некоторое время сумели попасть в садик. О, это был настоящий праздник для нас с дочечкой.
Оформилась я на работу и с удовольствием работала. Мне все нравилось. Старалась как можно быстрее вникнуть, какое бы задание не получала от начальника службы или же его заместителя, без лишних расспросов приступала к выполнению задания. Моя служба называлась СДТУ. Это напрямую было связано со связью.
Прошло почти сорок лет, а мне до сих пор горько и больно. До сих пор режет слух и разрывает на куски сердце, как мой ребенок просил кушать:
"Мама, я кусять хоцю".
И, не было и нет такой силы, чтобы можно было забыть глаза своей крохотной малышки. Невозможно такое забыть. Эти слова ребенка, как эхом отдаются и продолжают звучать в моих ушах и поныне.
Предприятие в котором я работала находилась всего в каких-то двести или триста метров от дома, где мы жили. Не могла нарадоваться, что дочь в садике, а я работаю. Мне казалось, что вот теперь-то у нас с малышкой все будет прекрасно, все замечательно. Но, наши хождения по морозным улицам города в поисках места в детском садике и работы выходили боком. Дочь все чаще стала болеть и мне все больше приходилось заниматься её излечением. Естественно, моему начальнику службы такое положение дела не нравилось.
(продолжение в рассказе 37 "Верочка")
(рисунок из просторов интернета)